ОДНОКЛАССНИКИ тчк РУ
Моя жизнь закончилась, когда мне не было и двадцати пяти. Есть учения, которые позволяют прекратить деятельность. Все жизненные процессы и функции- предписаны, и если вы следуете Предписаниям- вы не действуете, не живёте, не ощущаете и не осознаёте себя субъектом ЭТОГО мира…
Но жизнь- то у меня была… Хоть и недолгая. А заканчивалась долго и мучительно, несколько лет…
***
-Поедем к Кисе!
-Кто такая Кися?- спросил Дима.
-Не такая, а такой. Киса- мой одноклассник Серёга Костнер из моей старой школы. Они с Милкой на Ленинском живут. Возьмём шампанское, такси...
На седьмом этаже дома с неоновой надписью «Изотопы» нам открыли и радушно приняли. Мы- это Дима, Олег и я. Олег- врач- реаниматолог из «Склифа», Дима- студент МГИМО ( он поступал несколько лет подряд, до и после армии, поэтому на тот момент оставался ещё студентом). Ну а я… Обо мне позже. Мы уже были «из-под» шампанского. Повода не помню, просто выходной, наверное. Мила оказалась стройной молодой, хотя и старше нас всех, женщиной ( у неё уже была одиннадцати- летняя дочь, тоже Мила) с длинными прямыми каштановыми волосами; как позже выяснилось- немного балерина, немного- манекенщица, а ныне- жена Кисы- Сергея. Сергей немного походил на игральный автомат: почти все его эмоции отображались только в глазах- больших, красивых, маслянистых, с длинными ресницами…
В тот вечер мы с Димой попали в милицию. Это было уже ночью. Таксисты не останавливались. Снег заметал Ленинский проспект. Я рисковал отправиться отсюда- прямо на работу. ( Да, стало быть, это было воскресенье.) Наконец, мой товарищ выскочил на проезжую часть, расставил в стороны руки и ноги, и стал буквально «ловить» машины с зелёными огоньками. Я, по старой школьной привычке умиротворять, выбегал следом, сгребал его в охапку и бросал в сугроб на обочину. Это происходило снова и снова, пока в какой- то момент что- то не помешало мне выпрямиться в очередной раз над моим другом и не повлекло в неловкой позе в сторону, где я смутно исподлобья прочитал надпись на борту белого «Москвича»: «милиция». Добрались мы удобно и быстро. Там было всего- то двести или триста метров. В Отделении Дима возмущался и отказывался подписать Протокол, а я подписал, с оговоркой будто «противодействовал нарушению общественного порядка». В общем, так оно и было. Как более трезвого, на взгляд милиционеров, меня попросили повлиять на друга. Я повлиял. Потом было братание: кто где служил и тому подобное. Диме позже не раз пришлось возвращаться в это Отделение, ведь у него шёл кандидатский стаж в члены КПСС, и ему было «Нельзя». А мне было можно, у меня стаж не шёл.
***
Уже наступал вечер, когда, двигаясь всё дальше по «Риге», я достиг населённого пункта со скульптурой совы на главной площади. Была середина лета. Я заглушил мотор и стал поджидать белый «Фольксваген». Сова на площади смотрела куда- то мимо меня, будто дожидалась сумерек. Сова… « "СовёнЫк"- я так его называла. В детстве у меня была игрушка, которую я очень любила и звала "СовёнЫк"»… Мы не виделись около двадцати лет, может, чуть меньше. Мне позвонила Мила. Откуда у неё мой номер, ведь тогда не было мобильных телефонов. Может быть, мы говорили как- то по городскому? Прошли те годы, когда почти каждую ночь мне снился один и тот же сон: она уходит, а я… Я просыпаюсь, потому что во сне страдают только до какого- то предела… и просыпаются. Да, я согласился подъехать. Они с Сергеем купили здесь дом, продав дом в Манихино. Я ничего не ощущал теперь, кроме удивления и лёгкого мандража. Вот и «Фольксваген», он останавливается, из него выходит всё та же стройная и молодая женщина. Мы встретились и обнялись.
- Какая ты… большая!
- А…- Мила смотрит себе под ноги. – Это кроссовки такие.
Через год после нашего расставания Мила неожиданно для всех выросла вдруг на пять или шесть сантиметров, о чём всегда мечтала в Доме моделей. А я просто не успел к этому привыкнуть. Мы уселись по своим машинам и двинулись эскортом через какие- то пески и карьеры к каким- то дачным угодьям.
Серёжка, как всегда называла его Мила, тоже совсем не изменился, только чуть округлился, и пучок волос на затылке посеребрился и стал казаться неким бонусом за недостачу на месте прежней чёлки. Мы встретились как друзья. В доме всё было так же, как некогда в городской квартире:
Есть своды,
где чей-то присутствует
взгляд.
Где стены
теплом и уютом
пьянят.
Где снова
становишься кем- то
другим.
И робость
становится другом
твоим.
Здесь страшно-
за дверью оставлен
булат.
Напрасно
проснуться старается
взгляд.
Ребёнком
наивное сердце
звучит:
Здесь что- то
о чём- то недетском
молчит. (1987)
Только сердце уже было иным. Мне показали дом, рассказали о планах. Я рассказал о своих: «хочу сделать- я так и сказал «сделать»,-книгу.» На меня тут же оглянулись. Оба взгляда были то ли предостерегающими, то ли испуганными. Я имел ввиду лишь сборник стихов, который уже почти был готов и его оставалось именно «делать», как делают некое сооружение. Мы покурили каких- то разрекламированных и будто бы безвредных электронных сигарет, а привычки выпивать у нас и раньше не было, после тех немногих случаев. Сергей угостил своими кулинарными изысками. И я уехал к себе на дачу, заблудившись в темноте на «Риге», проскочив нужный поворот, и вляпавшись почти в десятикилометровую ремонтную зону. Дома я был уже глубокой ночью.
***
Когда мы с Димой в следующий раз попали к нашим новым друзьям- Мила уже несколько месяцев болела и почти не вставала с постели, не смотря на все усилия и личные знакомства нашего друга- реаниматолога. Внятного диагноза не было. Пробовали даже галоперидол. Остановились на инъекциях реланиума. Мила чахла. Написала какое- то завещание. Мы сидели по очереди у её кровати. Серёжа страдал язвой на фоне всех этих переживаний. Дима пытался что- то объяснять: «Пойми, Мила!..»- и выгонял меня из комнаты. Мила была вялой, говорила с трудом, улыбалась через силу. Ей было трудно поддерживать общение, а вследствие инъекций и мимика стала непослушной.
Не помню, как и когда, но я заговорил о гимнастике, дыхании, обо всех тех чудесах, которые несёт пранаяма и асана. ( Наш врач Олег всюду почему- то просил меня что- нибудь изобразить. А в тёплое время года готов был полуобнажить своего друга и чуть ли не указкой показать все группы мышц. Он очень гордился своим почти совершенным «экспонатом».) Может быть поэтому зашла речь о гимнастике и ещё о чём- то, какие- то первые несмелые опыты…
Я стал появляться в этом доме очень часто и познакомился ещё с некоторыми «теневыми» его обитателями. Мы много говорили с Милой, почти не останавливаясь. Когда она стала подниматься с постели, мы за руку, ладонь- в ладонь, выходили в коридор, длинный- длинный. Наконец, стали выходить даже на улицу. Приезжал Олег, заходил к нам (я уже говорю «к нам») на кухню и спрашивал, сильно заикаясь… ( Он не всегда заикался, с его слов- после развода родителей. В нашей школе он появился в девятом классе вместе с другими вновь прибывшими в какую- то новостройку. Мы подружились, когда наши местные хулиганы собирались его побить после уроков, а я- как неожиданно оказалось- некий авторитет, которому удалось это пресечь. С тех пор я был его «переводчиком». Говорил он нормально, но перед некоторыми звуками губы его сводила судорога, зато потом - выстреливало скороговоркой.) Он спрашивал: __ «Ну ребята, о чём можно так долго разговаривать?» Мы смеялись и продолжали в том же духе. Как- то заговорили и об Олеге. Есть ли у него девушка. Я сказал, что не представляю, и что ведёт он себя иногда подобно импотенту. На что Мила уверенно и по- женски- легкомысленно возразила: «Нет, он не импотент.» Я «не заметил» этих слов, но как видно, запомнил. (Олега давно уже нет в этом мире. Врачи не спасли двадцативосьмилетнего врача прямо на рабочем месте. А Дима тоже надолго исчез из поля зрения. Лишь однажды позвонил и довольно нетрезвым голосом сообщил, что вычёркивает меня из телефонной книги. Тогда от него ушла жена- Инна- первая красавица в нашем классе. Она уехала на ПМЖ во Францию.)
Появился ещё один персонаж- Лёша Сокольский- шутник и немножечко хитрец. Поначалу- немножечко. Он тоже приезжал, оставался на ночь. Здесь все могли оставаться на ночь. Ковры из верблюжьей шерсти с десятисантиметровым ворсом, привезенные когда- то родителями Милы из Ливии, «разбросанные» по дому, позволяли отдыхать в любом месте и в любое время. Муж Сергей, Олег, Лёша, который иногда вслух задавался вопросом: «Птичка, ты меня больше не любишь?» И наш, теперь уже - «доктор», которому отовсюду привозили подарки и который нужен был ровно столько, сколько в этом нуждалась Мила. А у Милы всё ещё иногда случались странные приступы, после которых «доктор» вынужден был и себе делать инъекции реланиума. Он практически поселился там, этот доктор, и познакомился ещё со многими и многими.
А бизнес, этот «семейный» бизнес, шёл в гору. Уже узаконили кооперативы. Было «раскручено» трикотажное производство. И наш доктор оказался совсем не плохим художником, а Мила- модельером.
***
Как человек не совсем больной и извращённый, и несколько тяготеющий к правдивости, и ещё из желания попытаться понять людей, с которыми общается,- доктор однажды отвёл в сторонку Сергея и сказал: «у нас с Милой полные отношения». Кажется, так он и сказал - «полные»- и внимательно посмотрел на Сергея. Тот переспросил, и его стало трясти. Доктор понял, что Сергей, что называется, нормальный мужик, и тут же задал ещё один вопрос: «ты хочешь, чтобы я уехал?» В ответ немедленно последовал кивок головой.
И однажды рано утром доктор уехал. До того момента он не однажды просил Милу сделать выбор. И ещё что- то, и ещё… Он шёл, как больной, не замечая пути, его могла сбить машина, его толкали- он не замечал. Глаза застилала жгучая пелена, хотелось выть, хотелось разодрать себе грудь. Думалось: а что же будет завтра, если сегодня каждая минута- катастрофа. Кажется, он заехал к своей родственнице и оставил какие- то вещи. Кажется, к вечеру он добрался до квартиры своих родителей… и в почтовом ящике обнаружил записку: «я согласна».
Сергей уехал жить к маме. Но общие производственные вопросы (до появления офиса) решались именно в этой квартире. Постепенно всё вернулось на круги своя. И теперь уже доктор снимал комнату. А Мила жила на два дома. Позже съёмная комната превратилась в производственный склад. Доктора уже не первый год разыскивали и родители, и старые друзья. Связь с ним была только по телефону. Никто не знал адреса. Так хотела Мила. И он вполне осознавал, что запутался, ему нужна была помощь, он думал о религии и ещё бог весть о чём… И тогда появился ещё один «общий друг», диакон- расстрига Пасюк с этим своим: «богослужение- это театральное действо».
«Я хочу зарабатывать доллары»,- так говорил Сергей. Для кого- то в то время это звучало как святотатство или измена родине. И ещё он мечтал сказать кому- нибудь однажды: «ты уволен». Так говорили в этих американских фильмах. (Видеомагнитофоны только начали появляться, они начали появляться с нас.) Лёша начал якшаться с московской «братвой» ( будучи сам сотрудником ФИАН- Физического Института Академии Наук) и устраивал какие- то взаимовыгодные проекты, от чего его отговаривали все. Ключевым словом для него обычно являлось «одноклеточные»(о других). Круг его знакомств становился всё более шокирующим. Его уже приглашали в Чечню (никто и не знал, что это такое, у нас была республика Чечено- Ингушетия) и обещали сделать «князем». К сожалению, «князем» у него вскоре останется возможность стать только в СИЗО.
Старые друзья доктора каким- то образом раздобыли его адрес и не однажды приезжали «спасать» его. А соучредители всякий раз почему- то принимали их за милицию и пугались. Однажды с одним старым другом они добрались до аэропорта и купили билеты куда- то очень далеко. Но после телефонных переговоров вылет не состоялся. И доктору, который научился уже воспринимать Милу несколько иначе, с учётом «личностных особенностей», снились уже необъяснимо- страшные сны: некто черный и отвратительный, кого ни в коем случае нельзя касаться (это ощущается всей собственной сутью) - приближается и протягивает руку… Ощущение чёрной воронки не покидало его уже ни на минуту. Она затягивала и затягивала.
И однажды появился ещё один Олег, тоже одноклассник. Он позвонил от ближайшего метро и предложил встретиться. Оказалось, он работал на Огарёва- 6 в только что сформированном Отделе по борьбе с организованной преступностью.
- В отношении вашей фирмы (а это уже была фирма), в частности Сокольского и некоторых других, проводятся следственные мероприятия, установлена слежка. – Без предисловий начал он. Он говорил ещё какие- то не очень понятные слуху среднего человека слова. А закончил тем, что сделал доктору странное предложение:
- Все зарабатывают как могут. Я знаю одну оружейку, которую очень легко взять. Там столько- то автоматов и столько- то пистолетов. Реализуем- деньги поделим. Доктор уже мало чему удивлялся, просто стал увещевать:
- Это не моё. Твоё дело- ходить на работу. Моё- эскизы, раскладки и прочее. Надо заниматься своим. «Све све»- каждому своё, jedem das seine. Кажется, ни санскрит, ни немецкий его не убедили. Предложение в будущем озвучивалось ещё не раз. ( Лишь спустя годы, доктор, внезапно осознав себя гением тупости, догадался, что это была просто провокация. Он встретился тогда с Олегом и просто спросил: «Олежек, тебе не стыдно?» Ответа не последовало.)
***
А доктор- то оказался настоящим. В то время зарождалась мода на целителей. Доктор некогда нелегально, благодаря смекалке своего друга, посещал занятия во Втором мединституте, где его друг тогда и учился. Совмещать учёбу в двух ВУЗах раньше было нельзя, поэтому- нелегально. Но человеческие органы, скальпель, расчленённые тела в секционных залах на «Фрунзенской» и учебники…- всё было реальным. И вот теперь, познакомившись с какими- то целителями, Мила заметила, что её доктор сам по себе владеет всеми этими трюками. Они сделали рекламу на TV (Дибров и Шелест полдня снимали ролик в одном из переулков на Ленинградском проспекте) - и стали ездить с вызовами по всей Москве. Доктор оказался ещё и акупунктурщиком. Никто не знал, как это у него получалось. Была у него толстенная китайская книга. Но работал- то он руками. Он говорил, что ощущает какие- то воронки под кожей и что- то ещё. (Руки у него и правда были необыкновенные. Может быть поэтому Мила и поднялась.) И другие люди поднимались, прекращалась мерцательная аритмия, боли и прочее. Был у них «Мерседес» и «Сааб», это в конце- то восьмидесятых, и даже самолёт. Деньги за свои визиты они не брали. Когда эта практика, как и всё остальное, закончилась, люди ещё долго звонили и просили приехать.
***
Когда мы с моим чёрным водолазом «эвакуировались» в один подмосковный городок, после очередного анонимного звонка с угрозой- «порезать», всё уже было кончено. Я не знал занятий моих коллег, не знал где и с кем бывает Мила… Ничего не знал. Как, впрочем, и год, и два года назад. Как не знал ничего в школе, институте, в армии- где напротив КПП на территории части была аллея героев- однополчан, отдавших свои жизни в ДРА- молодые лица в беретах длинным строем взирали на нас, и в самом деле, откуда- то из поднебесья. Но не им я не верил. Я никогда не верил командирам, замполитам, психологам и прочей братии, потому что знал, что они такие же неучи, как и я сам. А отдавать себя во власть кого попало- безумие. Я буду служить только тому, кто хоть что- нибудь знает, хотя бы одну букву, но- точно, бесповоротно, наверняка, навсегда, на веки- вечные.
Не так давно снова позвонила Мила. После незначительного разговора очень мягко и ненавязчиво сказала: «Надо приехать и остаться на ночь.» Надо так надо. Не скажешь же: «С какой стати»… Пора бесплатных докторов прошла… «Я не могу сейчас. Я после больницы. Передвигаюсь с трудом, ещё не поправился.» Это была правда. Но звонков больше не было. И не будет. Где- то в Доминикане есть небольшая сеть отелей, принадлежащих сегодня Сергею и Миле. И вилла на побережье. С их слов, персонал и обслуга стоят копейки (местные копейки). На сайт я заходил. Фото узнаваемо.
/ Спасибо всем персонажам. Сходство не бесспорно.Зато имена и
фамилии- неизменны, разве что за вычетом одной или двух букв. /
21-22.12.17