- Лес что-то нынче неспокойный… Чую, шумит иначе.Никак чужак забрёл в наши края.
- Ой, мало ли чужаков в наших краях бродит, - ответил Никифор Ведьме, прислушивающейся к чему-то одному ей ведомому.
Ничего не сказала колдунья, вскинула с земли корзину, полную трав душистых, да и собралась путь к дому своему продолжить. А тут из чащи да навстречу, из зарослей да прямо в руки к Ведьме птаха кричащая чёрная кинулась.
- Рамштайн, ты штоль? – изумилась Ведьма, стараясь унять трепыхающегося и вопящего ворона своего. – Али случилось чего?
- Небось филин раньше времени проснулся, на должность посягает, -фыркнул кот. Но Ведьма жестом велела умолкнуть Никифору. Она вслушивалась в хриплое карканье. Потом успокаивающе погладила ворона по голове и похлопала по плечу, приглашая его туда. Всё ещё взъерошенный Рамштайн сразу же переехал на плечо, уцепившись когтями за грубую ткань плаща. Ведьма подхватила тяжёлую корзину с травами и кивнула коту:
- Пойдём, там гости у нас… нежданные…
Хоть молвила это хозяйка голосом ровным и на лице морщинистом ни тени не мелькнуло, но Никифор недаром котом мудрым служил – тревогу почуял неясную. На сей раз молча, без вопросов да без замечаний своих привычных острословных, за Ведьмой вслед подался…
На подходе к подворью своему, к малой своей обители лесной, где деревья гуще стояли, а стёжка-дорожка змеистее становилась, замедлилась Колдунья, а потом и вовсе стала. Остановилась: то ли вглядывалась в зелень-темень, то ли вслушивалась. Никифор тоже замер с лапой поднятой, ухо навострил да и различил среди привычных лесных шорохов гул неясный, голоса да бряцанье. Хотел было спросить кот у Ведьмы, кто ж это заявился, но на хозяйку глянувши – передумал. А Колдунья корзину свою в кусты прятала,
бормотала что-то тихо-тихо, из-под ногтей синие искры малые вырывались, да и стыли нитями голубыми на лесном слабом сквознячке. А потом нити эти в сетку-паутину сплетались, что в воздухе висла, трепетала да чуть вздрагивала, как живая.
- Ты, Никифор, кустами иди. Не высовывайся, пока не покличу, - строго Ведьма сказала, Рамштайна с плеча на ветку низкую пересаживая,- а меня они не сразу увидят. Рассмотреться надо бы, к чему гости такие.
- А кто ж это к нам такой пожаловал, что ты от него хоронисся? – таки не выдержал Никифор. – К друзьям, поди, обиходом не ходят.
- Сейчас не до рассказок. Потом поведаю. А сейчас иди, чёрный, куда велела. Только тихо.
Укоризненно хозяйка Никифора головой качнула, заслышав, как под лапами кошачьими ветки сухие потрескивают. «Мда, - подумал кот и стыдливо прижал уши, - таки правда худеть надоть, а то кошачья грация всё хуже получается. Ё-моё, чё ж они трещат-то так, на лес весь…»
Ведьма провела глазами кота, а потом подняла руки свои над головою, хлопнула: синяя сетка-паутина сразу откликнулась – приплыла да и накрыла всю с ног до головы. Словно марево женщину окутало: раз – и не видать её. Никифор, как раз оглянувшийся, рот открыл - о таком диве он, у Ведьмы живя, и знать не знал. Глядит кот мудрый - лишь след слабый по траве стелится под ногами хозяйки невидимой…
«Ишь, не сам заявился, войска навёл, храбрец. И как только лес их впустил-то, ораву эту», - размышляла Ведьма, ступая тихо помеж
табора военного, который нынче вокруг её хижины расквартирован был. Ржали кони тонконогие, копытами били, к деревам привязанные. Шатры расписные тут и там, котлы дымятся; и оружие, и сбруя развешена, и утварь всякая походная – всё тут. Темнолицые воины в пёстрых
одеждах кругом: бродят, спят, смеются-переговариваются. Миновала их Колдунья не замеченной да и к частоколу подошла, к самой калитке своей.
Да только не видать сейчас ни частокола привычного с черепами из папье-маше да калиточки резной, через которую люд простой и полусказочный к Ведьме наведывался. Окружила подворье сплошная стена шиповничья, оплела, спрятала. Столпились воины чужеземные
у стены этой, вскрикивают, на цветы белые пальцами тычут, кривыми саблями машут, а достать не могут – шипы-то у ведьминой изгороди не простые – волшебные. Кто к ним сунется – надолго запомнит. Даже мелкая царапинка – и та огнём жечь будет страшным, о глубоких уж не сказывая. Рядом ветки колючие отрубленные валяются - боролись с кустарником бусурмане, как с врагом лютым, секли его саблями. Да только заместо одной срубленной – шесть вырастало. Куда тем Змеям-Горынычам сказочным! Мудрыми да дальновидными те силы были,
которые защиту такую для ведьминой избушки придумали. Ибо никто лучше природы живой не защитит… Вот и лежат на земле, от боли корчатся, самые ретивые из бусурман, кто сквозь чащу шиповничью пробиться вздумал.
Сбросила с себя Ведьма покров невидимый за спинами у гостей нежданных да и проявилась старухой древней, на клюку опирающейся. Седые космы из-под платка выбиваются, глаза недобро поблескивают, но речь молвит к воинам приветливо:
- Что ж вы, касатики, цветочки мои резали?! Или вас мамки в младенчестве не учили, что чужие клумбы обносить не хорошо? И на то вышло, что сами ручки накололи, да и мои цветики-самоцветики саблями поранили… Небось к дому пробивались, пока хозяйка в отсутствии? Негоже, негоже так, касатики…
Отшатнулась братия пришедшая, отступила, саблями ощетинилась, криками отозвалась. Один, всё боком, да кустами, к самому большому шатру помчал.
- Ну, что ж вы, касатики, добры-недобры молодцы, расступитесь. Помогу вашим страдальцам-то, которых мой шиповник целовал. А то
ведь криком изойдут… Вы, что ль, лекаря в походы не берёте? А…вон там и лекарь орёт среди них, вижу…
Приковыляла Ведьма к первому воину, который на земле вьюном вился да визжал, как поросёнок малый, склонилась над ним, горсть синих искр бросила, шепнула что-то.
- Ишь ты, вояка. Вот боль твою уйму да и дурь уменьшу. Ни к чему тебе боле дело ратное, дарю тебе дело иное благодатное. Как с земли подымешься, так и уйдёшь восвояси – ткачом станешь. Всяк халат из твоей парчи носить станет, всяк твою парчу хвалить станет!
Перестал визжать воин, с земли поднялся, голову почесал за ухом. Оглянулся вокруг да и пошёл себе прочь сквозь ряды товарищей ратных, никого из них не памятуя. А они расступались, шипели, языками цокали, но уходящего никто остановить не осмелился. Ведьма тем часом над другим шептала, хлеборобом его нарекала. Руку протягивала, подняться помогала.
«Молодец, хозяйка, - тихо восхищался Никифор из засады. – Минус два чела из вражеского стана! А это что за перец такой важный подруливает? Расфуфыренный, фууу! Цветовая гамма шмоток на нём прям зрительные нервы взрывает ... Павлин! С бодигардами топает! Видать, важная цаца… Поглядим, однако…»
- Приветствую тебя, великая лесная Царица, несравненная хозяйка диких роз и добрейшая моя знакомая!
Но Ведьма, хоть приветствие и услышала, да поворачиваться
лицом к пришедшим не торопилась. Так из-за плеча и бросила:
- И тебе не хворать, хан Уруган…(продолжение следует)