Праведный грех

«Крым-криминал»


Любовно-эротический роман

Фабулой романа является реальная история, которая произошла  в одном из крымских сел. Имена действующих лиц по морально-этическим соображениям изменены.

1. Знак  беды
 
          Телеграмма  кричала: «Срочно  приезжай,  Лида опасно больна. Антон». Анна Васильевна Вальчук  тяжело опустилась  на стул. Серый листок выпал  из дрожащих пальцев. Она машинально  подняла его, разгладила  ладонью на поверхности стола. Взгляд остановился на пугающих словах «опасно  больна». «Значит, совсем сестре   худо,— подумала женщина. — Сдержанный,  не подверженный  панике, муж сестры Антон  обычно лишний раз не побеспокоил. Видимо,  исход предрешен,  иначе бы он не стал бить  тревогу. То-то, неспроста всю неделю сердце щемило, родная кровь  подавала  сигнал  беды. А я думала-гадала к чему  бы это?  Верно, говорят, что между родными людьми существует незримая связь, вроде телепатии. Спросила  у  Федора, а он в ответ — к перемене  погоды. Причем здесь погода, климатические условия, если во дворе благодать — начало  июля, почти макушка лета».
  — Что с тобой, мамочка? Лицо  бледное,— Вальчук не сразу расслышала  голос дочери  шестнадцатилетней Светланы, вошедшей в летнюю кухню и заставшую мать в отрешенном  состоянии. Она обратила на дочь свой печальный со слезами взгляд.
— Вот телеграмма  от Антона, — и  уронила  руки на передник. — Ох, беда, Света, большое горе. Сестричка  родная, Лидочка...
— Мамочка, родненькая, успокойся, а то я тоже разревусь, — Светлана бережно  прижалась  к ней  телом.— Может все обойдется. Тетя  Лида терпеливая, она — оптимистка.
 — Нет-нет, это конец, — обреченно произнесла  Анна Васильевна. — Еще год назад  врачи подозревали у нее рак печени. После химической терапии предлагали согласиться на операцию, но сестра отказалась, решив, что лучше умереть собственной  смертью. Да и то сказать от судьбы не спрячешься, кому,  что на роду написано,  так тому и быть.
— Мама,  сколько ей лет? — сорвалось у Светланы.
— В октябре тридцать  восемь исполнится,— ответила  мать, решив, было упрекнуть  дочь за забывчивость, но передумала, сейчас не до этого.— На  два года  меня младше. Жить бы ей еще, да жить.
— Что ты,  ее заранее оплакиваешь. Дурная примета.
— Больно ты разбираешься   в приметах,— Анна Васильевна с досадой  махнула рукой.— Будет яйцу  курицу учить. На экзаменах в техникум провалилась. Никакие приметы  и заклинания  не помогли. А здесь другое дело — предчувствие.  Всю  ночь не  могла заснуть и Федору спать мешала. А потом сердце, как защемило и все  оборвалось. Пустота  какая-то, словно в пропасть провалилась. Лишь под утро задремала и услышала Лидин голос: «Прости меня, сестрица». Неспроста все это, есть на свете Бог и он все зрит. Только Лиду безгрешную он почему-то не  уберег.
— Мам,  какие ты страхи рассказываешь, — испуганно  поглядела на нее  Светлана. Анна  Васильевна вдруг спохватилась:
 — Что же я сижу, в дорогу надо собраться. Каждая минута  на счету.
Она вспомнила, что поезд отправляется поздно вечером. Федор успеет возвратиться с работы и проводить на железнодорожную станцию, что в райцентре в семи километрах от Романовки.
 Анна Васильевна отправила Светлану в машинно-тракторный парк, чтобы предупредила Федора о телеграмме. Он нередко после вспашки  поля задерживался в парке, хлопотал возле трактора. «Хозяйственный, надежный человек, я за ним, как за каменной стеной, — рассуждала она, укладывая в небольшой чемодан вещи в дорогу. — На Федю со спокойной душой можно оставить дом. И за коровой  Майкой  лучше любой доярки присмотрит,  кабанчика Борьку и птицу голодной не оставит. На Светку  надежды мало, еще ветер в голове гуляет. Думала ее осенью  в Керчь отвезти, в медицинское училище на медсестру  или в политехнический техникум устроить.  А оно вон,  как обернулось.  Человек предполагает, а Господь  решает. Зачем теперь Антону чужая обуза, дай силы  самому с детьми  управиться.  В  селе для  дочки  нет приличной  работы. Молодежь, едва школу закончит,  норовит  в город  податься. Там  работа, женихи  и развлечения, дискотеки, бары, компьютерные клубы, а в селе одни старики, да глушь не то, что прежде. Окна клуба забиты досками, библиотека в запустении, фельдшерский пункт  на ладан дышит.
 Одна дорога для девчат  — на ферму коров доить, а для ребят — быкам хвосты крутить или за рычаги трактора, как  мой Федор. Пахарь, неутомимый труженик. Может орден или медаль заработает,  погреюсь в лучах его трудовой славы. С ним мне здорово повезло. Бабы завидуют, что такого работящего мужика отхватила. Мастеровой, пьет умеренно, только по большим праздникам».
Первый  муж Анны  Степан  Ермаков,  отец Светланы, мужик добрый и покладистый, работая то  шофером, то механизатором. Поначалу они жили, душа в душу и жена  им восхищалась: «Мал золотник, да дорог». Но вскоре, оказывая  односельчанам транспортные услуги  за самогон, вино и брагу, постепенно спился. И когда подруги напоминали Анне о малом золотнике, она с обидой заявляла: «Это вы, стервы, его испортили, самогоном расплачиваясь». «А ты   хотела, чтобы натурой?— уколола ее доярка. черноглазая и смуглая, словно цыганка, Евдокия.  «Не телом, а деньгами! — возразила тогда Вальчук. «Так Степан все равно пустил бы их на  пропой», — усмехнулась подруга.
Действительно, со Степаном   Анна Васильевна  не жила, а  страдала.  Правда, до рукоприкладства дело не доходило, но  перед тем, как отправить Степана на два года в лечебно-трудовой профилакторий, она получила официальный развод. Обменяла паспорт на свою девичью фамилию  Вальчук, а дочь осталась на отцовской Ермакова.
Светлана молча осуждала мать за развод,  неделю ходила хмурой. Жаль  ей было отца, давила обида за его неудавшуюся судьбу. Отправляясь в сопровождении участкового,  лейтенанта Николая Удода  в  керченский ЛТП, Ермаков строго наказал  Анне не обижать Светку, иначе он за себя не ручается. Прибыв на место,  написал дочери трогательное письмо, обещал, что с пьянством покончит и, когда возвратиться, то заберет ее к себе. Вдвоем начнут новую жизнь, так  как в верности женщин он разочаровался,  не собирается вновь связывать с ними свою судьбу.
Прежде Вальчук интересовалась письмами Степана, но после того, как в их доме поселился Федор Головин, стала к ним равнодушна. Лишь иногда укоряла  дочь, мол, на что надеешься, твой отец неисправимый  алкаш, а вот отчим Федор  — золотой, душевный, редкий человек. Я за ним, как за каменной стеной. Невелика птичка,  хоть разочек назови его папой, язык не отсохнет. Зато Феде будет приятно, какую-нибудь цацку подарит…
«Не надо от него никаких цацек. Для тебя он  может и  золотой, — отвечала‚ в таких  случаях Светлана.— А  я  родного отца   не предам. Он у меня один и никого другого  не  собираюсь называть папой. Дети родителей не выбирают».
Появление в Романовке статного, двухметрового роста, породистого с сорок шестым размером обуви механизатора Федора  Егоровича Головина произвело настоящий фурор. Особенно среди доярок, а точнее, операторов машинного доения молочно-товарной фермы (МТФ). На работу они приходили напудренные с накрашенными ресницами и очерченными красной и алой помадой губами. От них веяло неказистыми духами, неспособными перебить бражно-навозный запах фермы.  Анна Вальчук, прежде зачуханная в выцветших и застиранных халатах, тоже внешне преобразилась. Все чаще представала в разноцветных блузках и коротких юбках, демонстрируя содержимое своего гардероба.  К тому времени ее бывший супруг Степан Ермаков уже более  полугода  пребывал на принудительном лечении в ЛТП.  Анне, истосковавшейся по мужской ласке, в отличие от настойчиво домогавшегося ее тела скотника  Леньки Щербухи,  Федор ей очень понравился. Среди одиноких и овдовевших женщин разгорелось  соревнование  с интрижками, кознями, сплетнями и разного рода шпильками  за место фаворитки. Лишь замужняя мать троих детишек доярка Зоя Растопырина, верная своему супругу энергетику Семену, с усмешкой наблюдала за сыр-бором. Подсказывала подруге Анне, как лучше привлечь внимание Головина и под убедительным предлогом заманить его в гости
Поселили Федора в комнате старого заброшенного общежития, в котором обитали десятка два одиноких постояльцев. Свой спартанский быт они скрашивали застольями с мутным самогоном или прокисшей брагой. Общежитие оживало лишь осенью, когда  из города на месяц прибывали  студенты  на уборку фруктов, овощей и винограда. Тогда культурная жизнь в Романовке  била ключом. Студенты устраивали концерты художественной  самодеятельности, вокально-инструментального ансамбля, норовили испортить  сельских не целованных красавиц. Матерей охватывала тревога за своих наивно-доверчивых дочерей, пропадавших на дискотеке и танцах. Для девиц  и ребят в каждой семье устанавливали режим — быть дома не позже десяти вечера. Но редко, кто ему следовал.  Тогда в семьях с помощью ремня проводилась воспитательная работа. После прошлогоднего пребывания студентов три шестнадцати – семнадцатилетние девицы, любительницы дискотеки,  забеременели.
Нередко происходили  потасовки  с местными ребятами из-за  приглянувшихся девушек. Светлана вместе с подругами тоже бегала на танцы  и теперь  томилась  в ожидания приезда студентов. Головин с первых же дней работы в КСП проявил свой бойцовский характер. Невозмутимо восседая за рулем колесного трактора МТЗ в сцепке с кормораздатчиком он развозил по коровникам молочно-товарной фермы (МТФ) силос, сено, солому и мелкие корнеплоды  для дойного стада  Там его впервые и приметила Вальчук. Оценив усердие Федора и первую очередь его трезвый образ жизни, управляющий отделением с согласия директора КСП «Светлый путь» Якова Абрамовича Дягеля, перевел за рычаги гусеничного трактора. За смену на вспашке почвы Головин выполнял по две-три нормы. Механизаторы над ним подтрунивали, называя наследником, внуком Паши Ангелиной, стахановцем-пахарем, но Федор предпочитал, чтобы его называли универсальным солдатом. Возгордился, когда в районной газете «Луч маяка» о нем была опубликована зарисовка «Борозда знатного пахаря».
Трудился, словно запрограммированный робот, даже обедал за рычагами Т-74 на вспашке или Т-150 на подъеме плантажа. Похвалялся, что  обедает без отрыва от производства, а то и на голодный желудок. Зарплата с  премией была больше оклада бригадира Хвыли. Несмотря на требования членов бригады выставиться, то есть накрыть «поляну» или хотя бы маленькую «лужайку»  с самогоном и нехитрой закусью, был непреклонен. Держался отчужденно и поэтому прослыл жлобом.
Через два месяца идиллия кончилась. Толстозадые  «конторские крысы» из финотдела подсчитали, что Головин своими рекордами основательно подрывает фонд заработной платы и премий. Денег может не хватить даже на третий квартал, а значит, счетоводам о премии за экономию средств придется забыть.               
Финансисты, не мудрствуя лукаво,  в два раза увеличили для тракторной бригады  нормы выработки на  плантаже, вспашке, культивации и других видах полевых работ. Все равно, поднатужившись, Федор, не оставался без премии. Механизаторы, которым за ним было не угнаться, потеряли в заработках, а премия вообще  не «светила»,  глубоко задумались, почесывали  затылки,  сердито косясь на стахановца. Просили, требовали, чтобы он сбавил обороты. Головин, прикинувшись простаком, скалил по  лошадиному крупные зубы с золотой фиксой в  верхнем ряду. Тогда  долго решали, искали случая, чтобы  устроить ему «темную». Инициатором  экзекуции должен был стать Иван Колупай. Но подходящего момента  все не было, а скорее всего трактористы, взирая на крепкую  богатырскую фигуру Головина, не были уверены в успехе, опасались за последствия. Но терпению механизаторов наступал предел и рано или поздно коррида группы тореадоров с «быком- стахановцем», нарушившим их покой,  становилась неизбежной. 
Однажды Анна Васильевна, еще до знакомства с Федором, работая дояркой, пожаловалась подругам, что тяжело  жить без хозяина в доме. Забор из штакетника  подгнил от дождей,  того и гляди, рухнет. Головин, подвозивший на тракторе «Беларусь» корм животным, подслушал этот разговор и в воскресный день зашел к Вальчук  на подворье.  Он  подметил для себя кареглазую со смуглым загаром женщину с юной симпатичной дочерью, но не мог найти повода для близкого знакомства. И  такой неожиданный повод появился. Предложил Анне свои  услуги,  та с радостью согласилась, так как и сама проявила  интерес  к трактористу.  В воскресенье спозаранку, он с ящиком инструментов, ножовкой, топором, молотком и клещами появился у нее на подворье.
— Доброе утро, Анна!
— Доброе, очень доброе, Федор Егорович!
—Называй меня просто Федором или Федей без отчества, а то возгоржусь, — пошутил Головин. — Показывай, что надо отремонтировать, а то руки по домашней работе истосковались?
— Штакетник покосился, кое-где подгнил, крыша, на бане, как решето, прохудилась, — посетовала женщина. — Без заботливого хозяина все рушится.
— Не беда, быстро отремонтируем, поправим, — заверил он, ласково глядя ей в глаза. Вальчук покраснела, смущенно опустила голову. Он понял, что она давно томиться в ожидании мужской ласки.
— Федя, шо вам приготовить на обед? — спросила женщина.
— Обед? Так я еще и пальцем не пошевелил, а уже предлагаешь ложкой поработать? — удивился он. — Сначала дело, а потом гуляй смело.
—Гостя, работника, положено сытно потчевать.
— Я  не привередливый, что сготовишь, то и съем, — усмехнулся Головин.
— Может, позавтракаешь?
— Спасибо, но прежде работа. Мне с детства внушили: кто не работает, тот не ест, —отозвался он.  Анна отправилась на кухню. Хлопоча у плиты, она  посматривала в окно, наблюдая, как ловко, умело работает Головин. К тому времени от подруг она узнала, что Федор развелся с женой, застав ее с любовником при совокуплении. Но сдержал себя, не дал воли  рукам. Измены простить не смог и уехал подальше, чтобы, как говорится, с глаз долой, из сердца — вон.
Между тем  Федор играючи отремонтировал штакетник,  вкопал новые,  взамен подгнивших, железобетонные  столбики  от  виноградной шпалеры.  Заменил треснувший лист шифера на крыше бани и с озорством признался:
—С удовольствием бы попарился в баньке.
— Приходи, — прошептала она с загадочным блеском в глазах. — Только чтобы никто из соседей не видел, а то по селу сплетни поползут.
—Боишься, что опозорят?
—Не боюсь, перед дочкой, Светкой стыдно будет.
—Ладно, не робей, я тебя в обиду не дам, любой  черный рот заткну, — пообещал он. — Если не возражаешь, то я тебя буду звать Анютой? Анна звучит слишком официально, холодно, как на кладбище.  Анюта  звучит нежно, ласково,  сразу напоминает о ранних весенних цветочках анютиных глазках.
— Господь с тобой, называй, как тебе удобно, — согласилась она. — только  не напоминай о кладбище, а то негатив пристанет, как дрысня. Врачи, особенно психотерапевты рекомендуют думать о чем-то приятном, светлом, тогда в жизни будет сплошной позитив.
— Не верь эскулапам, этим ангелам смерти, — заметил гость. — Жизнь, словно морская тельняшка, состоит из черных и белых полос. У нас с тобой как раз белая полоса…
— Упаси нас от черных полос, — Анна перекрестилась  и пригласила его на веранду. —Федя, вымой руки и за стол. Отведай, что  Бог послал.
Головин последовал за ней и замер на пороге. Стол был накрыт белой с набивными розами скатертью. Над тарелками с  украинским борщом с чесночными пампушками, пловом и картофельным пюре клубился пар. На блюдах были бутерброды с колбасой, салом и сыром, сливочное масло, сметана, творог, соленые огурчики, помидоры, салат из свежих овощей, крынка с парным молоком. Посреди стола возвышалась литровая бутылка с  прозрачным, как слеза, первачом.
—Ну, хозяюшка, вот мастерица, царский обед! — восхитился Федор. — Всю жизнь о такой жене мечтал. Надоело питаться в сухомятку, наживать гастрит и язву.
— Кушай, смакуй, Федя, что Бог послал, — с поклоном предложила она. — Все свежее, домашнее, без нитратов и сульфатов. Молочные продукты от нашей кормилицы и поилицы коровки Майки. Так назвали, потому, что в мае родилась. Выручает, когда деньги кончаются.
— Корова, коза и свинья в хозяйстве — главные  кормильцы, а собака — защитник и сторож, но и з мелкой живности, кролей, гусей, уток, цесарок и кур не обойтись — со знанием дела заметил гость. — Тебе надо пса завести, что какой вор или маньяк ночью не забрел. А то ведь ограбит и снасильничает.
— Была у нас лайка Диана. Отпустила ее на прогулку, какая-то сволочь ее на дороге задавила.
— Кто именно?
— Никто не сознается, а транспорт у многих. У Дягеля, который носится, как летчик, аж пыль столбом,  у Хвыли — мотоцикл, у других тоже  колеса…
— Да, жаль  суку. Если бы  знать, кто ее задавил, то руки и ноги повыдергивал бы, —пригрозил Федор.
 — А, а отболело, а Светка до сих пор печалится, — вздохнула она и, указав на стол, предложила. — Отведай картошечки с грибочками и сметаной. Вкуснятина, за уши не оттащишь.
— С грибочками ядовитыми, бледной поганкой, мухомором?
— Что вы, храни Господь?! — удивилась и смутилась она. — Даже в мыслях такого не было. Грибочки-однобочки, сама их собирала в степи и на холмах. Съедобные,, полезные, почитай, не уступают мясу.
В подтверждение  не ядовитости, наколола на вилку пару грибов и отправила их в рот, усердно пережевала.
— Верю, верю, — рассмеялся Головин. — Шуток не понимаешь?  Не бзди, Анюта, можно было обойтись без пробы,— усмехнулся Головин и  последовал ее примеру. Вульгарно-пошлое «не бзди», что значило «не пускай дроздов», резануло ее слух, но Вальчук сделала вид, что не услышала, а для Федора оно было в порядке вещей. Он, работая желваками, будто жерновами, охотно уминал картошечку с грибами и сметаной. Пережевав,  пищу и  заметил:
— Хотя еще  не перевелись стервы,  готовые отправить на тот свет и сплясать на крышке гроба.
— Скажи, кто такая? Я ей глаза выцарапаю, — возмутилась Анна.
— Она отсюда далеко. Бывшая жена, как  собака на сене, и сам не гам и другому не дам. Не хочет разводиться, поэтому нахожусь в подвешенном положении. Без развода не могу заключить новый брак. Это мусульманам по Корану разрешено иметь четыре жены, а у нас многоженство запрещено. Церковь осуждает распутство и блуд.
Это известие женщину огорчило. Головин уловил перемену в ее настроении и с оптимизмом заявил:
— Не трусь, Анюта,  для настоящей любви не существует преград. Обязательно прорвемся! Главное, чтобы здоровье не подвело.
— Поэтому, Федя, не робей, будь, как дома, Откушай, что пожелаешь? Сливочное маслице,  творожок и сырок для укрепления мужской силы, — предложила она и загадочно улыбнулась.
 — На этот счет не журись. Мужской силы у меня, как у быка Демона, на всех коровушек и телушек хватит, — с бравадой промолвил он.
— Растрачивать силы, здоровье  на всех не надо, — ревностно посоветовала Анна. — Следует найти свою единственную и неповторимую.
— Умница, прямо прочитала мои мысли, — похвалил Головин. — Дай я тебя, голубушка моя,  обниму, и зацелую допьяна.
Не дожидаясь ответа, поднялся и страстно заключил ее в крепкие объятия. Ощутил, как затрепетало ее истосковавшееся  по мужским ласкам тело, поцеловал в полуоткрытые мягкие  губы.
— Ой, Федя, так и согрешить недолго, — Анна стыдливо одернула задравшуюся на бедре юбку.
— Согрешили, покаялись, и полный ажур, — усмехнулся он и поинтересовался. — Где твоя дочка?
— Гостит у подруги Аси Хрумкиной.
— В каком классе учится Ася?
—Как и Светка восьмой закончила. Она продолжит учебу в школе, а дочку хочу устроить в техникум, чтобы и профессию, и среднее образование получила.
— Правильное, разумное решение, — похвалил он.
— Садись Федя за стол, в ногах правды нет.
Она наполнила хрустальные фужеры самогоном.
— Эту гадость я не потребляю, но за твою неземную красоту и сладкие губы выпью! — произнес он тост. —  Давно горячего не хлебал, перебиваюсь в сухомятку. При холостяцкой  жизни  меню однообразное, не до разносолов.
— Почему не женишься? — озвучила она, донимавший ее вопрос. — По тебе половина доярок, телятниц и птичниц сохнут.
—Половина, это мало. Свинаркам, наверное, не приглянулся?
—Приглянулся. Но ты чаще на МТФ, чем на СТФ работаешь.
—Тебе разве не  приглянулся? — спросил он в лоб.
Вальчук смущенно отвела взгляд в сторону и призналась:
— Одиноко, тоскливо без мужской опоры и  ласки.
—Эх, Аннушка, ты мне  с первого взгляда пришлась по сердцу, — промолвил он.
— Правда? — просияли ее глаза.
—Пошли в баньку, потрешь мне спинку? — неожиданно предложил Федор.
—Она не топлена, — растерянно прошептала женщина, готовая покориться  охватившему их желанию.
Неизвестно, чем бы закончилось пиршество, но появилась Светлана. Недружелюбно, холодно поглядела на гостя.
— Пора и честь знать, — насытившись, промолвил Головин.
—Сколько я тебе должна? — спросила Вальчук.
—Нисколько, — ответил он. — Работа мне в удовольствие, к тому же ты  мне очень люба».  Не ожидавшая такого поворота событий, она смутилась, покраснела, как школьница.
—Спасибо тебе, Федор, — прошептала Анна и проводила его до калитки.— Кончай со своей холостяцкой жизнью. Ты мужчина видный, любая женщина за счастье посчитает иметь такого мужа.
—Дельное предложение, — согласился он. — Я подумаю. 
—Быстрее думай, годы ведь у нас  уже не молодые, — невольно слетело  у нее с языка тайное желание, смутилась пуще прежнего.
— Ой, Федя, прости, что я говорю,  будто сама набиваюсь в жены?
—Правильно говоришь, — многообещающе улыбнулся мужчина. —  Действительно, нам нет смысла терять время».
Головин выпил лишь один фужер. А вот борщ  поел охотно и от добавки не отказался. «Здоровый мужик, а в столовой, какая нынче кормежка? К тому же он целый день в поле или на ферме», — по-женски  пожалела она его.
Под предлогом попариться в баньке Головин  зачастил в дом Вальчук. Выкраивал время, когда Светлана, находилась  у подружки – одноклассницы  Аси.
У вездесущих соседей появился повод разнести по селу весть о том, что у Анны появился хахаль, так как  ее подворье  под его умелыми руками преобразилось.
За три месяца  он  достроил начатую еще Ермаковым летнюю кухню,  соорудил высокий навес над сеновалом.
И все бесплатно, если не считать обильные  разнообразные блюда,  женские  хмельные  ласки, которыми щедро  одаривала его в бане изголодавшаяся, а теперь повеселевшая и помолодевшая  доярка.
—Мам, что за дядька к нам повадился и смотрит, словно кот на сметану? — однажды спросила Светлана, уставшая отбиваться от подруг, поздравлявших ее с появлением нового папочки.
— Не к нам, а ко мне,  и смотрит он  на меня.  Тебе еще надо подрасти, набраться ума, чтобы мужики глазели. Федор  Егорович Головин — не дядька с водокачки, а механизатор широкого профиля, передовик производства, ударник труда. Добрый человек, мастер золотые руки. Отремонтировал ограду, залатал кровлю на бане. Как не уважить такого человека…
—Зачем он нам нужен. У меня есть отец Степан, а этот  чужой, — хмуро произнесла дочка. — Подруги в школе надо мной насмехаются. Говорят, что завела отца-бугая.
—Не обращай на них внимания. Они из зависти вредничают, — заметила Вальчук.
—Ты же сама говорила, что больше ни с кем из мужиков не свяжешь судьбу? —напомнила Ермакова.
—Эх, Светка, ты еще ребенок и не знаешь, как одиноко и тоскливо жить без мужчины, — вздохнула мать. — Повзрослеешь, поумнеешь и сама это испытаешь и поймешь.
—Значит, он к тебе в женихи набивается?
—Работящий, непьющий, чего еще от жизни ждать? Годы, как птицы летят, —уклонилась она от прямого ответа. — И получает он не меньше директора  нашего сельхозпредприятия «Светлый путь». Нам деньги нужны на твою свадьбу с Андреем.
—Не нужны нам чужие деньги. Я напишу отцу письмо о твоих коварных планах, — пригрозила дочка.
— Не сметь! Это мое личное дело. С твоим отцом Степаном я в разводе, поэтому считаю себя свободной женщиной. Лучше готовься к поступлению в техникум, чтобы не пришлось, как мне, коровам хвосты крутить.
Обиженно поджав губы, Светлана удалилась в свою комнату. Ей было жаль отца, место которого норовил занять мрачный верзила с обувью сорок седьмого размера.


2. Проверка на верность

 «Наверное, все мужики отличаются непостоянство, ненадежностью, — проводив до калитки Головина, размышляла Вальчук. — Сколько их, как того волка, не корми, а в лес смотрят, норовят подмять под себя очередную бабу, испытать кайф. У них семь пятниц на неделю, глаз да глаз нужен, чтобы какая-нибудь стерва не увела со двора, как цыган, коня.  Может и Федя со мною, как  Чечулей, неделю-другую поматросит и бросит, опозорит на все село. Стоит ли ради нескольких минут наслаждения, рисковать своим добрым именем, репутацией. Да та же Катька  первой  ее прославит и черным дегтем ворота вымажет. Надобно Федю проверить, испытать, насколько сильны его чувства ко мне? На что он способен, ради моих прелестей?» И придумала. Через неделю в воскресенье Головин появился во дворе, она его, как дорогого гостя, усадила за стол, сытно накормила и напоила.
— Спасибо тебе, Аня, за хлеб и соль, — произнес Федор, поглаживая массивный живот. — Эх, теперь бы, после сытного обеда, жирок бы в бане согнать…
С вожделением  поглядел ей в глаза, перевел взгляд на пышную грудь, крепкие бедра. Анна смутилась столь откровенного намека, и, потупив взор,  посетовала:
— По хозяйству не успеваю, работы непочатый край. Надобно коровник почистить, а то Майка в кизяке тонет. Несколько  раз просила Светку, чтобы прибрала, так она и слушать не желает, закрывает уши ладонями. Боится  провоняться с головы до пят. Сметану, молочко, творожок уминает за обе щеки. Потом надо навоз на огород  вывезти, а осенью разбросать. Это ценное органическое удобрение для урожая, лучше суперфосфата и селитры.
—Знаю, что лучше, — подтвердил Федор и властно велел. — Показывай свое хозяйство, объем работы.
Радуясь, что ее план удался, Вальчук провела его к крытому шифером коровнику. У ворот возвышалась куча слегка подсохшего на солнце навоза. Федор заглянул в помещение со стойлом и кормушкой для Майки, которая находилась на пастбище и удрученно покачал головой:
— Да, запустили коровник, чистого, сухого места нет, чтобы ступить. Кизяк, жижа. Давай вилы, совковую лопату и тачку.
Анна охотно предоставила инвентарь, а чтобы не натер ладони до мозолей, вручила строительные рукавицы и пожелала:
— Бог в помощь.
—На Бога надейся, а сам не плошай, — усмехнулся он. Засучил по локоть рукава рубахи,  надел рукавицы, вооружился вилами и закипела работа.  От разворошенной кучи резво побежали жирные жуки, сердито заворчали изумрудно-зеленые мухи. Резко ударил в ноздри запах аммиака.
— От меня будет разить, как от навозной кучи, — сухо промолвил Головин.
— Пока ты трудишься, я истоплю баньку с березовыми и дубовыми веничками, —пообещала Анна. —Неприятные запахи, как рукой снимет. Вот только крыша прохудилась, во время дождей протекает…
— Банька, это замечательно, хорошо придумала, — похвалил он. — То, что кровля течет, невелика беда, залатаю. Дело знакомое, не хитрое.
 — Залатай, залатай, я тебе отблагодарю, заплачу или продуктами рассчитаюсь, — пообещала хозяйка.
— Я не побирушка с протянутой рукой, милостыню не принимаю, — хмуро заявил Головин. — Зарплата и премии позволяют вкушать балык из краснюка, бутерброды с чернрй и красной икрой.
—Нисколечко не сомневаюсь. Извини Федя, я не хотела тебя обидеть, — покаялась Вальчук и пояснила. —Холостяки обычно неспособны устроить свой быт, не любят возиться на кухне у плиты. Поэтому питаются чем попало и часто страдают из-за расстройства кишечно-желудочного тракта.
— Это ко мне не относится, я не прихотлив, любой корм в коня, — произнес он.— Лучше, как Катька Чечуля, рассчитайся натурой.
У Анны лицо полыхнуло  румянцем. Федор подметил ее смущение и  деловито сообщил:
— Что ты, Аня, будто школьница? Нечего стыдиться, все мы, мужики и бабы, из одного теста. Господь создал каждой твари по паре, чтобы наслаждались и размножались. Если бы это занятие не было столь приятным, то все живое на земле давно бы вымерло. Не робей, если не хочешь, то неволить не стану. Других баб, одиноких, да и замужних, в Романовке и окрестных селах, в райцентре, много. Не откажут, накормят, напоят и согреют. У меня в селе достойных соперников нет.
— Нет, ты самый завидный жених, — подтвердила Вальчук и посетовала. — По статистике женщин всегда больше, чем мужчин, поэтому те, кого Господь обделил красотой, не выдерживая конкуренции,  вынуждены страдать от невостребованности и одиночества.
— Ты тоже страдаешь?
— Приходится, не повезло со Степаном, — призналась она и с гордостью изрекла. —Уж лучше быть одной, чем с кем попало. Мне бы такого молодца, как ты, то и горя бы не знала. Охотно бы заплатила натурой много-много раз.
— Так в чем проблема? — воспрянул он.
— Лишь в том случае, что мы распишемся в ЗАГСе, обвенчаемся в церкви Покрова и ты насовсем перейдешь ко мне жить.
— Что скажет Светка?
— Куда она денется. Еще молоко на губах не обсохло, чтобы меня осуждать, — усмехнулась Анна. — Я имею права устроить личную жизнь. Ты ведь на мне женишься, а не на ней?
— Конечно, на тебе. Ох, Аня, не люблю я бюрократию, церемонии, хождения по инстанциям, — признался он. — прежде, чем на тебе жениться, я должен получить развод от первой жены Серафимой. На это потребуется  не один месяц.  Вдруг она заартачиться, вздумает меня  возвратить, ведь такие, как я,  мужчины  на дороге не  валяются, почитай, на вес золота…
— Да, на вес золота, — повторила она.
— Глупо ждать манны небесной, отказывать себе в земных радостях, терять время, которого у нас немного, — уговаривал Головин. — Обязательно распишемся и обвенчаемся, а пока поживем в гражданском браке. Кого и него нам стыдиться, поди, не по  восемнадцать лет? Кому какое дело до того, кто с кем ты спит?
—Не хочу, чтобы старушки на лавочках тыкали пальцами и называли меня гулящей и пропащей.
— Ха-ха-ха, нашла праведниц, — рассмеялся Головин. — Думаешь, они безгрешны? Наверняка в молодости и зрелости гуляли напропалую, перебесились и теперь языками чешут, завидуют молодым. Отгуляли свое, перегорели, осталась труха, поджидают барыню-сударыню с острой косой. Может божьим одуванчикам и хотца, да кому они нужны? Разве, что Ванька Колупай и его кореша  по пьяни готовы  наползти.
Еще усерднее заработал то вилами, то совковой лопатой, загружая  навозом тачку. Вывозил его на огород, складируя в кучки.

3. Змей-искуситель

В течение полутора часов Головин вычистил  дощатый настил в коровнике и, вытерая со лба потом, довольный собою, произнес:
— Упарился, семь потом сошло, зато теперь на подворье чистота и порядок.
— Спасибо, Федя, дюже ты нам помог, — защебетала Вальчук. — Даже не знаю, чем и как тебя отблагодарить? Но сначала в баню.
Она подала ему большое полотенце.
—Анюта, кто мне спину потрет? — смутил он ее вопросом.
— Мочалка, венички, мыло и шампунь в предбаннике, — сообщила она.
— Не годится, — стоял на своем Федор. — Баня без женщины все равно, что брачная ночь без невесты. Собирайся, вместе попаримся. В Европе давно заведены смешанные бани. И на Руси с давних пор мужики и бабы мочалили друг другу спины. Никто из-за этого в обморок не свалился и не околел.
Вальчук колебалась, решая, дать согласие или наотрез отказаться от неприличного предложения? «Если я проявлю упрямство, то Федя обидится и забудет дорогу в мой дом. Такого завидного жениха тут же  перехватит Чечуля», — размышляла Анна.
— Не бойся, если сама не захочешь, то я приставать не стану. В селе много страждущих баб. Для меня женщина— святое, уникальное  создание, — признался он и Вальчук эти слова понравились. «Культурный, сдержанный человек, — оценила она. — Иной, заросший щетиной  мужик при виде голой женщины шалеет, глаза, будто у быка Демона наливаются кровью,  и сразу наползает, требует сексу. А Федя ведет себя прилично, уважает мою честь и достоинство. Как такого мужчину не полюбить душой и телом. Если попросит, то охотно дам. Поработал в поте лица своего и заслужил большой благодарности»,
Анна психологически готова была уступить его вожделению, но решила не сдаваться, чтобы у Головина не возникло иллюзии о легком доступе к ее телу.
—Федя, давай для раскованности выпьем граммов по сто-двести первача? — неожиданно предложила она. — прозрачный, словно детская слеза и горит синим пламенем.
— Не увлекаюсь, но за компанию выпью, — согласился он.  Анна приготовила несколько бутербродов с салом и сыром, из хрустального графина наполнила стаканы прозрачным напитком.
— Будем здоровы! — провозгласил Головин. Выпили, закусили  и отправились в баню, что в тылах  подворья.
В предбаннике, обозревая  атлетически сложенную, могучую и породистую фигуру Федора,  Анна с  восторгом произнесла:
—Аполлон,  вылитый Аполлон!
— Кто такой, твой  елдарь? — обжег ее ревностным, словно рапира, взглядом.
— Скульптура такая. В учебнике по древней истории мира увидела.
— Наверное, коротышка?
— Чуть меньше тебя ростом.
— Тогда Аполлон мне в подметки  не годится, — гордо изрек Головин. Она заметила на его руке татуировку из четырех синих букв СЛОН.
— Федя, странно, обычно мужчины накалывают имя любимой женщины, а у  тебя животное?
— Довелось три года потрудиться в зоопарке, а потом в цирке,  — сообщил он. — Помогал дрессировать слонов. Сильные и умные животные.  Индусы их используют в качестве подъемных кранов и грузовиков. В древние времена слоны были вроде бронетехники, наводили панический ужас на конницу и пеших воинов.
— Ты же рисковал здоровьем и жизнью, — обеспокоилась она. — Мог схватить хоботом и разбить о землю.
— Не обошлось без трагедии с одним из дрессировщиков,  его слон затоптал, — подтвердил Головин. — Но я смог обуздать его злобный норов. Поэтому укрощение самой неприступной женщины для меня не проблема.
— Не сомневаюсь, — усмехнулась она, не отводя глаз от большого фаллоса. — Теперь понимаю, почему к тебе бабы липнут, как мухи на мед.
  — Что же ты, не липнешь, ждешь особого приглашения?
— И меня хочешь укротить и покорить?
— Ты тоже не исключение, — усмехнулся он.
— Федя, чтобы понапрасну, как поется в романсе, раньше свадьбы не искушать друг друга, я, не раздеваясь, потру тебе спину,  потом, опосля тебя, покупаюсь, попарюсь.
— Это, что еще за фокусы-покусы? Не баня, а порнография, — возмутился Головин. — Анюта, не ломайся, не зли меня. Если бы  тебе было лет пятнадцать-шестнадцать, тогда другое дело, а ведь давно не целка.  Живой организм, плоть требуют разрядки.
Федор глядел на нее  водянисто-серыми глазами, будто гипнотизируя.  Она слышала его вкрадчиво-усыпляющий и тягучий, словно мед, голос:
— Анюта, голубушка, хорошенько подумай и  сама поймешь, что я сто раз прав. Глупо, особенно в наши зрелые годы, отказывать себе в земных наслаждениях и радостях. На том свете  они не предвидятся. Зачем беречь и холить тело, эту временную оболочку, скорлупу для души, если оно все равно, рано или поздно сгниет, превратиться в корм для червей? Не могу понять мотивы недотрог, старых дев, обрекших себя на серое прозябание из-за сомнительных и нелепых принципов целомудрия и непорочности. Считаю, что порочны, дефектны именно те, кто перечить законам природы, кто не производит на свет себе подобных.
Вальчук призадумалась: «Федя по-своему прав, сколько той жизни осталось? Со Степаном не прожиты, а потеряны самые лучшие годы. До роковой черты осталось каких-нибудь тридцать, а может и меньше лет. Человек предполагает, а небесная канцелярия решает, кому и сколько лет отпустить на грешной земле? Одних наказывает смертельными болезнями,  других — несчастными случаями, а везунчикам сулит долголетия и блага. Не понять, кто у Господа в почете, праведники или грешники, кого он чаще к себе забирает? Хотя цыганки и сербиянки приноровились гадать по линиям на ладонях, но и им неведома судьба человека. Сегодня живешь, а завтра кирпич или ледяная сосулька упала и расколола череп, как грецкий орех и человека нет. Труп, ни звука, ни шевеления. Поэтому надо торопиться жить в  удовольствиях и радостях, черпать мед не чайной, а столовой ложкой-поварешкой. Если попросит и будет настаивать, то дам ему полакомиться медом и сама испытаю блаженство».
 —Что надумала?— оборвал он ее размышления.
— Согласна, согласна, — со вздохом  ответила  Анна.
—Тогда сымай свой балахон и живо раздевайся и в парную!  — весело приказал  он.
— Стыдно, совестно, — смутилась она.
— Взрослая женщина, а ведешь себя, как целка, — упрекнул Головин. Взял инициативу в свои руки, помог ей раздеться догола.  Анна предстала перед ним в великолепии зрелой женской красоты. Волосы водопадом сбегали на плечи и пышную грудь с коричневыми ободками сосков.  Она сохранила стройность  и гибкость тела, тонкую талию, в меру  упругий живот. Смущаясь, прикрыла ладонью ворсистый лобок.
—Анюта, какая ты аппетитная и сочная! Так и хотца тебя обнять и расцеловать с головы до пят. Кровь в моем теле бурлит и  кипит! — восхитился Федор. — Давай-ка, порадуем друг друга?
Она обрадовалась его предложению, но сделала вид, что не услышала. Головин зачерпнул из бака ковшом воду и плеснул на раскаленные добела камни. Зашипела вода и окатила их тела горячим паром.
—Ложись на лавку, угощу тебя горячим веничком, — велел он
Анна легла животом вниз на лавку. Федор принялся  аккуратно хлестать ее березовым веником по спине, ягодицам, ногам. При этом приговаривал:
— Анюта,  ты  дивное сокровище. Давай-ка порадую веничком твой чудесный животик.
Она, изловчившись, перевернулась на спину. Стыдясь, закрыла ладонями лобок.
—Руки по швам! — властно приказал, нахлестывая березовыми листьями, живот, овальные бедра. — Не робей, я твое гнездышко не сглазу, а поглажу.
Анна, будто повинуясь какой-то неведомой силе, со вздохом отчаяния, убрала ладони с лобка. Почувствовала  трепет его шаловливых пальцев. Они ласкали, теребили, все более проникая в ее нежную, чуткую плоть. Она ощутила непреодолимое желание. С ее горячих губ сорвалось:
—Хочу, хочу…, бери меня…
Федор только и ждал этого призыва. Осторожно опустился сверху, раздвинул ее ноги. Вальчук прижалась к нему упругим, истосковавшимся по ласкам телом. Затрепетала от неукротимого желания и нарастающей страсти. Головин действовал азартно, все глубже проникая в ее изголодавшуюся, влекущую плоть. Вскоре, вскрикнув и застонав, Анна затрепетала в экстазе сладостного оргазма.
— Как хорошо, как сладко, — с восторгом шептала она, отдавшись по власть опытного самца. — Давно не знала такого блаженства.  Ах, ты змей-искуситель, сердцеед
— Если я искуситель, то ты  умелая соблазнительница, — отозвался он. — Нельзя быть красивой  и сладкой такой. Вот мы с тобой и породнились. Теперь ходу назад нет.
— Да, нет, только жениться, чтобы снять с души грех. Это ж такая сладкая отрава, Не устояла перед искушением, до свадьбы отдалась, — смежив ресницы, шептала Вальчук. — прости меня, Господи.
— Какая же ты грешница, — усмехнулся Федор, лаская широкой ладонью ее пышную грудь. — Грешница та,  что  впервые легла под мужика, а ты давно объезженная  маруха.
—Маруха? Какая еще маруха, я  с рождения Анна?
— Значит, жена, — замялся он, не раскрывая смысл редкого в обиходе слова.
— Все-таки, я грешница, не устояла перед твоими чарами.
—Это  ты меня соблазнила своими пышными, аппетитными формами,  аж кровь в жилах закипела,  сперма зашевелилась, — возразил он.
— Господь меня покарает, — продолжила она самоуничижение.
— Не покарает. Он сам создал каждой твари по паре, чтобы слипались и размножались в свое удовольствие.
— Федя после того, что произошло, мы должны  расписаться в ЗАГСе,  обвенчаться в церкви и сыграть свадьбу, чтобы перед людьми не было стыдно, — наставляла Вальчук.
—Анюта, не суетись, суета нужна при ловле блох. Стыдно тому, у кого видно. Кому, какое собачье дело до того, чем мы занимаемся. Может, клопов и блох давим. Главное, что нам наедине сладко. Давай еще разочек?
Головин изготовился к очередной штыковой атаке, но Анна, прикрыв ладонями промежность,  встала с лавки.
— Ишь ты, понравилось, — произнесла она. смежив  воловьи с поволокой глаза.
— Тебе, что в тягость? — удивился он.
 — В сладость, — призналась Вальчук и,  с трудом преодолев искушение,  напомнила:— Не все коту масленица. Попарились, сбили оскомину и будя. Быстро одевайся, скоро появится Светка. Вдруг застанет нас, в чем мать родила. Упаси Господь.
— Где сейчас дочь?
— Гостит у Аси Хрумкиной.
Интуиция Вальчук не подвела. Через десять минут после того, как покинув баню, они пили чай с малиной и клубникой за столом в летней веранде, вошла Ермакова. С удивлением и настороженностью, забыв о приветствии, поглядела на  крупного мужчину.
— Света, присядь за стол, вместе почаевничаем, — пригласила Анна, но дочь осталась стоять у порога.
— Познакомься, Федор Егорович Головин, механизатор широкого профиля, ударник труда. Он у гендиректора Дягеля на хорошем счету. Не пьет, не курит.
. Гость встал, широко улыбнулся и подал громоздкую руку.
— Вижу, каков ударник труда с ложкой-поварешкой, — дерзко заметила девушка. Резко отвернулась и исчезла за дверью своей комнаты. Головин недоуменно развел руками.
— Федя, не обижайся, не обращай внимания на ее заскоки. Молодо-зелено, еще ветер гуляет в голове, молоко на губах не обсохло. Упрямым характером в отца уродилась, а красотою в меня.
—Да, очаровательная у тебя дочь, — польстил он. — И характер, палец в рот не клади откусит. Но это намного лучше, чем вялая и флегматичная  кукла с куриными мозгами. Спасибо за угощение и хмельные ласки. Пора и честь знать.
— Федя, признайся, на какой срок решил  со мной связать судьбу? Или, как бабник, поматросил и бросил? — с тревогой спросила Вальчук. — Мне такой ветреный ухажер не нужен, позора и сплетен не оберешься.
—Не боись, ты моя последняя любовь, как говорят, до гроба, — ответил он.
—Так уж и последняя? — усмехнулась она. — Некоторые бабы считают тебя альфонсом?
— Твои бабы спятили, белены объелись. Альфонс — это паразит, нахлебник, живущий за счет женщин, а я их кормлю, пою, подарки дарю и ублажаю.
— Если не альфонс, то перекати-поле. Носит тебя, словно колючий курай, по степи, от одной  бабе  к другой.
—На что намекаешь? — напрягся Головин.
— Совершенно случайно узнала, что до встречи со мной, ты дни и ночи напролет проводил с Катькой Чечулей. Она тебя приворожила, серьезный роман?
—Детские шалости, Не бери в голову, не шибко парься, с ней разошлись, как в море корабли,— усмехнулся он. — Ты не девочка, надобно уже понять, что мужику без бабы, как и бабе без мужика, жить тоскливо и одиноко, плоть требует радости и сладости. Пока человек жив, ему хочется сексу. Я — не монах, не евнух. Порадовали с Катькой друг друга и разбежались, не все кошке масленица.
Этот ответ удовлетворил Вальчук, хотя тревога о том, что Федор с такой же легкостью может заявить, что и с ней пошалил от скуки, осталась.
Головин тяжело поднялся из-за стола
— Когда мы еще увидимся? — прошептала Вальчук.
— Хоть завтра, как пионер, всегда готов.
— В воскресенье в семь часов вечера, — назначила она свидание.
—Не забудь истопить баньку, — напомнил он и страстно поцеловал в припухшие губы. Вальчук проводила его до калитки. «Федю я никому не отдам», — твердо решила она.
Подруги донимали Анну  колкими вопросами. Все уши прожужжали,  допытываясь, спит она с Федором или нет? Советовали быстрее выйти замуж, иначе отобьют, уведут мужика, как цыган коня. Она лишь загадочно улыбалась, оглаживая ладонями свои крутые бедра и по внешним признакам, ее облику и настроению нетрудно было догадаться, что у них завязался бурный роман с медовым месяцем.  Вечерами, лежа в постели с безмятежно спящей дочерью, Анна стала подумывать, чтобы развеять сплетни и не давать пищу злым языкам, о новом замужестве. Ей  претило в глазах односельчан и особенно дочери,  прослыть женщиной легкого поведения, блудницей.
 «Со Степаном жизнь не заладилась, сгубило  пристрастие к водке и «зеленому змию». Только и успели, что дочь народить. Неужели ставить крест на личной жизни и ночами  мечтать  об очередной тайной встрече с пылким и желанным любовником? — размышляла Анна. — Федор — мужик крепкий, в карьерах не выработанный, лишь на два года старше меня и еще  способен радость доставить, детишек сотворить. Глупо отказываться от женского счастья».
К ней возвратилось ранее, было угасшее чувство влечения. Она стыдливо опускала взор, когда Федор, горя желанием и сдерживаемый присутствием Светки, нечаянно прикасался к ее руке или задевал колено. Это касание было словно ожог, как тайный знак, призыв к интимной близости. С трудом сдерживала себя от ответного порыва страсти. Много ли она  нежности и ласки испытала. Сдержанный и немногословный Головин события не торопил, довольствуясь тайными встречами. Анна, посоветовавшись с  сестрой Лидой, когда та чувствовала себя неплохо, первой сделала шаг навстречу. «Переходи ко мне  жить, Федя, а то сплетни по селу бродят о наших тайных отношениях, не хочу прослыть гулящей бабой,— предложила она  ему и добавила. — Поди, тебе надоела общага?»
«Надоела, — с радостью признался тракторист. — Я и сам давно хотел попросить тебя об этом, но не решался. Боялся, что откажешь, дашь от ворот поворот. Нравишься ты мне очень, Анюта. Приворожила с первой минуты, особенно после баньки. И дочка у тебя загляденье, невеста на выданье».
 «Рано ей еще о женихах думать, молоко на губах не обсохло», — заметила  она, обрадовавшись его признанию.
Вскоре после этого объяснения Головин, собрав свои скромные пожитки, переселился в дом  Ермаковых. Решили жить пока в гражданском браке, без юридического оформления, а там жизнь покажет, насколько сильны и долговечны чувства. На этом настоял Федор и по характеру добрая и покладистая Вальчук  согласилась.
Знать людская молва не осудит. Оба взрослые, порядочные люди, а штамп в паспорте — чистая формальность. Светку, недовольную, ставшую замкнутой и раздражительной,  мать переселила в соседнюю комнату и продолжила делить брачное ложе с новым супругом.
К ней словно вторая  молодость пришла. Грусть – печаль,  постоянная утомленность сошли с ее лица. В глазах, в движениях и жестах  появились кокетство и загадочность. Похудела и это раскрыло в ней женственность. Стала больше следить за своим внешним видом, для сохранения свежести лица часто умывалась парным молоком и огуречным соком. Словно десяток лет, под тяжелой ношей которых жила,  сбросила  с плеч.
Подруги, игриво ощупывая ее живот, подтрунивали: «Когда  в  нашем полку прибудет?  Хороший мужик, как скульптор, женщину лепит. Везучая ты, Аня, в надежные сильные руки попала, такого мужика отхватила. Роди от него и  тогда свяжешь ребенком по рукам и ногам, чтобы не сбежал. До гробовой доски будете вместе. Благодари судьбу, а то сих пор горемыка мыкалась бы с горьким пропойцей».
Она лишь затаенно улыбалась в томительном ожидании вечера и ночи, когда  после жаркой баньки  с березовыми или дубовыми веничками  окажется в белоснежной постели рядом с сильным и нежным Федором. Но нередко в пылу неудержимой страсти они предавались любви и в бане на широкой лавке. Он большой шершавой  ладонью ласкал ее пышную грудь, она с упоением отдавалась. Порой  ей казалось, что она пресытилась его любовью. Но наступала  ночь и снова горячим  телом жадно, неистово прижималась к нему, стремясь восполнить утраченное в прежние годы. Ее не оставляло напутствие подруг: «Забеременей от Федора и дитем привяжешь его к себе до гробовой доски. Будешь за ним, как за каменной стеной. Мужик, что надо, трудолюбив, не пьет, не курит, за бабьими юбками не волочится. Такой нынче – большая  редкость, поэтому руками и зубами держись за него, чтобы не отбили соперницы. Отцовство для мужчины, что якорь для корабля». 
Вальчук, вняв советам, решила не откладывать в долгий ящик, поэтому каждую ночь, не предохраняясь,  отдавалась ему со страстью и упоением опытной и ненасытной жрицы.
События нескольких  недель жизни с Головиным, как в калейдоскопе, промелькнули в ее сознании. Сейчас Анна Васильевна вдруг  поймала себя  на мысли, что грешно думать о сладострастии, когда сестра лежит на смертном одре. Краска смущения  прилила к ее лицу.   

4. Заботливый Федор

Вальчук вспомнилось, как  перед  тем, как отправиться в путь  она вместе с  дочкой парилась в бане. За делами и хлопотами не заметила, как Светка повзрослела. Озирая с головы до пят ее стройную, гибкую фигуру, с восторгом произнесла:
— Какая ты у меня ладная и пригожая, в меня уродилась!
— Нет, в отца, — возразила девушка.
— Эх, заноза, не смей перечить, — мать нежно хлопнула ее по розовой ягодице и заметила. — Красотой в меня, а характером в Степана. Такая же упрямая, как он. Лучше признайся, Федор к тебе пристает, али нет?
— Нет, я его боюсь.
— Глупая,  зачем его  бояться, следует уважать, как главу семьи, моего мужа.
— Какой он муж, если брак не зарегистрирован? Ася Хрумкина говорит, что он твой ухажер, сожитель…
— Много, твоя Аська знаешь. Чувствую, что она тебя своими глупыми советами и сплетнями совратит.Деритесь подальше от пьяных пацанов, а залезут под юбки. Вот вернусь с похорон и мы с Федей официально поженимся, — уверенно промолвила Анна. — А ты, будь добрее, хоть раз назови его папой. Поди, язык без костей, не отсохнет.
— Этого еще не хватало, у меня есть настоящий отец и я его ни на кого не променяю, — твердо отозвалась дочь.
— Алкаш, всю мою жизнь  сломал, — вздохнула Анна. Еще раз оглядела прелестное с выпуклостями  тело дочери:
— Как бы ты к Феде не относилась, но не смей ему глазки строить и заигрывать.
— Даже в мыслях такого не было. Что ты со своим Федором привязалась, у меня есть Андрюша.
— Жених далеко на службе, а кровь девичья уже бурлит, — заметила мать и  стыдливо замолчала. Вспомнила, как в неполные восемнадцать лет, встречаясь со Степкой, впервые на сеновале вкусила «райское яблочко» и пошло-поехало, уже не могла устоять от искушения. На третьем месяце беременности, чтобы избежать скандала, позора и сплетен, они со Степаном сыграли свадьбу. «Неужто, сбудется поговорка о том, что яблоко от яблони недалеко падает. Господи, сбереги Светку от ошибок и печальной участи».
— Мам, о чем ты задумалась? — спросила дочь.
— Много будешь знать, бытро состаришься, — отмахнулась Анна. Боясь опоздать на поезд, она отложила ликбез для дочери о том, что надо надо строго и осторожно вести себя с парнями, которые норовят любыми хитростями соблазнить и испортить девушку. «После возвращения обязательно поговорю с дочерью на эту деликатную тему, — решила она. — А сейчас недосуг, образ покойной сестры стоит перед глазами, застит их слезами».
С розовощекими  лицами, бодрые, они предстали перед Головиным.
— С легким паром! — радушно приветствовал он и жестом указал на стол. — Прошу, сударыни, как сказал герой одной популярной кинокомедии, кушать подано…
…идите жрать, — продолжила расхожую фразу из кинокомедии «Джентльмены удачи» девушка и звонко рассмеялась.
— К вам это не относится, — заверил мужчина.
На столе в мисках парил суп, на блюдах — сыр, колбаса, сало, салат, соленые огурчики и маринованные грибы, в центре — графин с вишневкой и бутылка с первачом.
— Любезно прошу отведать, чем богаты, тому и рады, — повторил приглашение Федор и налил в рюмку Светланы вишневый напиток, а Анна свою рюмку прикрыла сверху ладонью.
— Мне в дорогу, нельзя, а то развезет и еще проводник из вагона вытурит, — сказала она.
— Аня, граммов пятьдесят для снятия стресса не повредят. Первач  двойной перегонки, чистый, как слеза.  Это лучше успокоительных таблеток, вредной для здоровья  «химии».
— Федя, пожалуй, ты  прав. Лучше первач, чем «химия», — согласилась она. — Сказывают у людей, которые лечились химией, волосы  выпадают, они становятся лысыми, как Фантомас.
— Да, Аня, не только волосы, но и зубы выпадают, а мужчины становятся импотентами, никакая виагра, импаза и ворожейка не помогут. Радионуклиды очень опасны, лучше всего их нейтрализовать вином Каберне или водкой, — поддержал ее супруг и пояснил. — Те из ученых-физиков, кто после ядерных испытаний, получив  повышенную  дозу облучения, выпили водку или спирт, остались живы, а кто поскромничал из-за вшивой интеллигентности, давно уже сгнил в сырой земле.
 Он наполнил ее рюмку чистым самогоном  «спотыкач» собственного производства и предложил:
— Давай-ка,  выпьем за здравие твоей сестры Лиды, чтобы этот проклятый рак от нее отстал и никогда не возвращался. Пусть  у нее  все сложиться благополучно.
Он с Анной выпили самогон,  а  Светлана вишневку,  подобный ликеру, напиток из  сока ягод. Закусили.
— Федя, я тебя попрошу присмотреть за  дочкой, чтобы она с пацанами не загуляла, у нее с весны бурлят гормоны, — сообщила женщина. — Пусть строго соблюдает режим, чтобы  не позднее девяти часов вечера была дома. Ей есть, чем заняться, а не бить баклуши. Когда справится по хозяйству, пусть готовится к экзаменам, а то  гульки-танцульки  знаний и ума не прибавят и к добру не приведут.
— Мама, я не хочу быть затворницей, белой вороной, когда мои подруги ходят на дискотеки, на концерты, — возмутилась девушка.
— Не перечь, у тебя сейчас самый опасный возраст. Вокруг тебя ребята вьются, словно мухи или осы возле меда. Из-за любопытства и по неопытности наделаешь глупостей,  опозоришь себя и нашу семью. Гляди, может со мной поедешь, чтобы за тебя была спокойна?
— Мам, ты же знаешь, что я не переношу слез и рыданий.
— Светка, не каркай, как ворона. С чего ты, глупая,  взяла, что обязательно будут слезы и рыдания? Упаси Господь.
— Смутное ощущение, тревога.
— Аня, не надо травмировать неокрепшую психику ребенка, — вступился за падчерицу отчим. — Думаю, что мы с дочкой подружимся, поладим и, когда ты возвратишься, в семье будут царить любовь и согласие.
Светлана кивнула прелестной головой с  мокрыми волосами, хотя и резануло ухо обращение «дочка», но  девушка решила не усугублять ситуацию. Вальчук обратила внимание на слово «ребенок», вспомнив, как великолепно этот ребенок выглядит в обнаженном виде — тонкая талия, упругая грудь, округлившиеся бедра, шелковистый мысок...
 Но не стала разубеждать супруга, пусть он к  Светке относится, как к ребенку и тогда не будет риска для соблазна.
— Спасибо тебе, Федя, за  поддержку, ты настоящий муж, тонко чувствующий женскую душу и тревогу, —  ласково  призналась женщина.
— Однако, Аня, надо поторопиться. Хотя до райцентра и  вокзала полчаса езды, но необходим запас времени, —  напомнил Головин и наполнил рюмки. — Давайте, на посошок по маленькой.
— Федь, а вдруг инспектор ГАИ заставить дыхнуть в трубку и она позеленеет?! — встрепенулась Анна, посетовав, что следовало предупредить еще перед первой рюмкой.
— Не трусь, Аня, прорвемся, не впервой. Заем луком и чесноком, занюхаю табаком, убивающим  запахи спирта, водки, вина и самогона, — самоуверенно заявил он.
Выпили, закусили. Вдруг  Вальчук  о чем-то вспомнила, поспешно обернулась к дочери:
— Выйди-ка  на минутку, мне надо с мужем пошептаться.
Светлана нахмурилась, фыркнула, но не посмела ослушаться и вышла на веранду. Анна вполголоса, чтобы даже стоя за дверью, Ермакова не смогла расслышать, о чем идет речь, произнесла:
— Федя,  Всевышним, нашим Спасителем  умоляю тебя, не спускай со Светки глаз, держи ее в строгости. На дискотеку и танцы отпускай только вместе  с Асей  Хрумкиной. Она девушка скромная,  удержит от дурных поступков. Установи строгий режим, чтобы не позднее девяти часов вечера была дома. Если  у тебя после работы  будет время,  не шибко устанешь, то и сам ради интереса и контроля украдкой проберись на дискотеку. Проследи, с кем из ребят Светка заигрывает, чтобы, упаси Господь, до возвращения Андрея из армии не согрешила, не опозорила нашу семью. 
Давеча  сама намеревалась проконтролировать, да все времени не могла выкроить, а теперь вот с сестрой несчастье. Почему так тревожусь, переживаю за дочку? В бане с ней парилась, так Светка созревшая девица, все при ней  и грудь,  и  бедра развиты, очень чувствительна, вся в  меня уродилась. Такая  же ранняя ягодка-малина.
Он уловил гордость, хвастовство  в  признании Анны.
— Сам вижу, что невеста на выданье. Свежа и хороша, все при ней. Лицом и фигурой первая красавица, — подтвердил Головин. — Здесь под южным крымским солнцем на молоке, фруктах и ягодах  девки быстро, как подсолнухи, созревают.
— Но ей еще лет маловато, — заметила женщина. — А вот через полтора года, когда Андрей, сынок вашего бригадира Назара Хвыли отслужит и  вернется, можно будет и свадьбу сыграть. Невесту надо в невинности сберечь, чтобы никто не испортил, не надкусил, как яблоко. Светка должна предстать перед женихом  непорочной, девственницей в свадебном платье с фатой. Ты понимаешь, о чем речь?
—Конечно, Анна, как не понять. Разделяю твою тревогу и заботу. Но сейчас другое время и под  венец часто идут невесты с солидным опытом интимной жизни, а то и вообще брюхатые.
— Сохрани, Господь. Береги ее, как зеницу ока. Вот уеду, а у меня душа не на месте, на сердце тревога не только за смертельно больную Лиду, но и за Светку, чтобы ее какой-нибудь маньяк не испортил. Она еще глупая, неопытная и слишком доверчивая, как овца, которую ведут на заклание. Может и не понять, что с ней совершат....
— Не волнуйся  Аня, привязывать  ее к дому, как овцу или козу не буду. Это глупо и смешно, но глаз не спущу и на дискотеке   постараюсь побывать. Заодно припомню свою молодость, — пообещал Головин и бережно привлек женщину к своей широкой груди. — Какая ты хорошая, свеженькая  после баньки. В постельку бы  сейчас и до утра…Может  завтра  поедешь, а?  Светка, заноза, выследила, что мы в баньке  вместе паримся и слипаемся.
— Я ведь тебя, Федя, предупреждала, что от дочери ничего не скроешь, — прошептала Анна. — Оно может и к  лучшему, теперь без опаски будем в парной  медовый сезон  наверстывать.
В знак согласия он  обнял ее за талию крепкими руками  и плотно прижал к себе ее бедра, ощутив,  как  знакомый  трепет  пронзил женское тело, слегка подкосил ее ноги.
— Федь, ну, что ты, ошалел, вдруг Светка войдет и застанет, да и грех об этом думать, когда сестра в опасности, —  напомнила  она о суровой реальности. Он запечатал  горячими губами ее полуоткрытый рот  и прижал к своим крепким бедрам...
— Отпусти, не время сейчас. Какой ты, однако, ненасытный, неутомимый, словно с голодного края. Мы ведь с тобой всю ночь занимались, неужели мало? — упрекнула она, довольная тем, что постоянно вызывает в нем неистребимое желание обладать ею и пообещала. — Вернусь, тогда натешимся всласть, ребеночка сотворим, пока хочется и можется,  я способна родить, а то ведь не за горами климакс, да и твои годы не стоят на месте. Детей надо делать и рожать при крепком здоровье в молодом возрасте.
— Это я с большим удовольствием и охотой, — отозвался Головин. — Только ты там долго не задерживайся. При первой же возможности на поезд  и домой. Обязательно телеграмму дай, чтобы я встретил, как полагается, с цветами, шампанским и тортом. А то  без тебя затоскую и еще сопьюсь от одиночества и грусти.
— Знаю, что тебя рискованно одного оставлять. Вокруг столько  соперниц и завистниц, готовых по первому зову нырнуть в постель. Но ты, Федечка, потерпи, чтобы никаких походов  налево, — предупредила она. — В селе не то, что в городе, везде глаза и уши, все на виду, поэтому не шали,  не давай повода для сплетен. Мы с тобой наверстаем...
И сама плотно прижалась к  нему своими пышными, изнемогающими от страсти бедрами, почувствовав, как Федор изготовился к атаке.
— Надо заранее позаботиться о приданом для дочери. В прежние времена невесты сами об этом  думали  и с  юных лет готовили сундуки и рундуки с нарядами, вязали и вышивали с использованием мулине и бисера. А теперь об этом у родителей должна голова болеть, — посетовала Вальчук. —  Не с голой  же задницей Светку выдавать замуж на потеху злым языкам. Побыстрее бы породниться с зажиточной семьей Хвыли, тогда и мы разбогатеем.
—  Ты права, Аня, и я разделяю твое беспокойство, готов подставить мужское плечо. По итогам года мне обещают солидную премию, так что с деньгами проблем не возникнет,—  произнес Головин.
— А мне зерно и другую сельхозпродукцию за аренду земельного пая. Постараюсь и долю Степана, пока он  в ЛТП лечится, прихватить, —  вторила ему Анна. —  Можно будет часть продукции продать на рынке,  выручить и скопить  деньги на Светкину свадьбу.
— Тогда и решим, что  ей  купить, — пообещал  он.
— Обязательно спальный гарнитур, ковер, два комплекта постельного и нижнего белья для  новобрачных, а Светке еще и пеньюар, чтобы им сладко спалось и мы с тобой, Федя, дождались внуков и внучек, —  с блеском в глазах промолвила женщина.
— Ты у меня, Аня, умница. Знаешь, что для молодых главное в первые дни и ночи семейной жизни, — похвалил он.
— Не один год на этой грешной земле живу, — улыбнулась она. — Знаю, что все, особенно молодежь, любит мед ковшами черпать.
— Ах, ты, моя сладкая, — он привлек Анну к себе. —  Мы свой мед никогда не вычерпаем. Лично от себя я планирую подарить дочери и ее избраннику импортный компьютер, телевизор, видеомагнитофон и музыкальный центр. Пусть наслаждаются,  для родных мне ничего не жаль.
— Правильно, Федечка, правильно! — воспрянула духом женщина. — После таких щедрых подарков Светка тебя обязательно назовет папой, крепко обнимет и поцелует в щечку. Да и Андрей, а он парнишка добрый, после службы охотно последует ее примеру.
— Дай то, Бог, чтобы так и случилось, — снисходительно усмехнулся Головин. — Я особенно и не претендую на титул «папы». Считаю это пережитком прошлого. Главное, чтобы у них были любовь, согласие и полная чаша добра.
— В последнее время  дочь немного раздражительна, но ты на это не обращай внимания, — попросила Вальчук. — У нее сейчас переломный или переходный возраст, период полового созревания и избыток гормонов. Вот девица и бесится. Сама когда-то была в таком возрасте и хорошо помню этот период беспокойства и тайного томления. Он  по-разному отражается на психике и поведении.
Кроме того,  ревнует меня к  тебе, подглядывает, что, конечно некрасиво, но вполне естественно. Надо бы в баньке нижнюю часть окна заложить кирпичом, лишь под самым потолком оставить небольшой проем, чтобы  Светка не могла дотянуться и подглядеть, чем  мы  там занимаемся.
— Аня, ну, что ты, как не целованная девочка. Запомни: что естественно, то не безобразно, — в который раз напомнил он.
— Ну, знаешь, Федя, для секса место в постели.
—Для этого везде место, было бы желание мужчины и женщины, когда они остаются  наедине и никто им не мешает. На природе, в необычной обстановке еще слаще заниматься  любовью, — твердо изрек сожитель и Анна не посмела возразить, поскольку отдавалась ему не только в бане, но на сеновале, в стогу и даже во время ночного купания в пруду.
Вспомнив эти в необычной обстановке утехи, Вальчук стыдливо опустила глаза  и  извиняющим тоном пообещала:
— Ты  уж, Федечка, потерпи Светкины капризы. Бог терпел и нам велел. Я тебя за это всей душой и телом отблагодарю.
— Конечно, дорогая, как  прикажешь. Если бы знал, что ты срочно уезжаешь, то до самого утра бы...  — признался он.
— Спасибо тебе за  ласки, — призналась Анна и,  потеряв нить первоначального разговора, сделала паузу,  вспомнила.
— Так вот, мы за нашу Светку, скромную, работящую и непорочную невесту, калым требовать не станем, — заявила она. — Нынче и не принято, это у азиатов сохранилась традиция. Но все же намекнем Назару и Одарке, чтобы тоже раскошелились на импортную мебель, кухонный гарнитур, холодильник и стиральную машину. Они зажиточные, богаче нас, не обеднеют.  Первую красавицу на селе отдаем, от сердца отрываем.
—Эх, Аня, гляжу, ты не на шутку разошлась,  как  будто завтра свадьба, — заметил  Федор.
— Времечко то быстро, словно вода течет. Год  пролетит,  глазом не успеем моргнуть, как жених возвратится. Поэтому надо  заблаговременно откладывать деньги на свадьбу и другие расходы, — предложила Вальчук. — Подвенечное платье и обручальные кольца пусть жених покупает. Так положено,  за наслаждения принято платить.
—Да, нынче время другое, рынок, коммерция, — согласился он. — Каждый преследует свой интерес. Бесплатный сыр только в мышеловке.
—Ты, Федя, на других женщин не заглядывайся. Знаю, что ты  любвеобильный, но держи себя в руках, — предупредила она.— В селе даже иглу в стогу не утаишь, поэтому не давай повод для сплетен.
—Ты тоже, Аня, себе вольностей не позволяй, строго блюди верность, — сурово изрек Головин. — Чтобы не получилось, что яблоко от яблони недалеко падает…
—Что ты, Федя?! — обиделась его недоверчивости и обрадовалась ревности женщина и выдала аргументы. — Если я до встречи с тобой, когда никто не мешал, не загуляла, не пошла по рукам, то теперь уж и подавно. Обо мне в селе никто дурного слова не скажет. Ты — моя последняя  золотая любовь, бесценный подарок судьбы.
— Мало ли чего,  вдруг, как говорят, моча в голову ударит, — засомневался он. — Ты — женщина аппетитная при пышных формах. Мужики к тебе прикалываются,  липнут, как мухи,  на мед. Да и сама  сладострастная, темпераментная, можешь  голову потерять и согрешить…
—Ох, Федя, чую, что мне там будет не до пьянок-гулянок, — вздохнула она. — Дай Бог, чтобы с Лидой все обошлось, чтобы беда миновала.
—Сердце свое не рви, Аня. Помни, что жизнь соткана из черных и белых полос, — философски заметил он. — Но даже в таких ситуациях, когда плоть требует, бабы умудряются согрешить, потому, что для этого и созданы. Гляди мне, если узнаю, что с кем-то таскалась, то порешу. У меня рука тяжелая. Это я на вид добрый и простой, но никому не позволю сделать  из себя рогоносца.
 От этой  угрозы сожителя  Анне стало не по себе.
—Что ты, в самом деле? Страху на меня нагнал, — упрекнула она и перекрестилась. — Христом  клянусь, что никого к себе  не допущу.
—Это другое дело. Но не забывай, что я измен не прощаю. Мне объедки, падаль  с чужого пира противопоказаны.
—За меня не волнуйся, я — женщина строгих правил, а вот за Светкой присмотри, — велела Анна. —У нее сейчас гормоны бурлят и может не устоять от соблазна, подставиться какому-нибудь дебилу.
— Заставлю ее по хозяйству работать, чтобы  отвлечь от дурных мыслей и желаний, — пообещал он и велел. — Аня, оставь мне эту сдобу.
Нежно размял пальцами  пышную грудь с горошиной соска, огладил ладонью роскошные бедра.
— С большим удовольствием, но это невозможно, — прошептала Вальчук, с гордостью осознавая магию своего очарования.
—Предки, долго вы еще будете шептаться? — раздался  звонкий  Светкин голос и дверь отворилась. Головин похотливо оглядел ладную, упругую фигуру сожительницы и с огорчением разомкнул руки на ее талии. Анна смущенно поправила сползшуюся с бедер юбку, застегнула молнию, машинально раскрытую Федором.
В последние  пять лет до путевки в ЛТП  мать с отцом Степаном спали  в  разных комнатах. Поэтому Светка  даже при желании не могла их застать, как в данном случае,  в пикантных ситуациях.
Анна быстро собрала себе харчей в дорогу.
— Света, может, поедешь со мной? — снова предложила  она дочери. Девушка, представив горестные лица,  слезы,  крики, а возможно, и похороны с раздирающей сердце траурной музыкой, зябко вздрогнула.
— Намается в дороге. Пусть  дома остается,  — вновь пожалел Федор, пристально, взглянув на падчерицу.
— И то верно, что тебе там делать, — согласилась мать. — Вредно с юных  лет психику травмировать. Хватит и на твой век грусти и  печали. Каждому суждено испытать не только радость, но и горе. Такова земная  жизнь и никуда от нее не спрячешься.
Вышли за калитку. Головин  сел за баранку  грузовика, а  Вальчук  перед  тем,  как устроиться  с ним рядом, стала прощаться с дочерью.
— Не шали  Светка, слушайся отца..,— и запнулась,  не зная, как удобнее назвать супруга. Дочь так и не переборола  себя, чтобы назвать его отцом при живом Степане.
 — Слушайся Федора,  — после паузы продолжила мать.— Допоздна  не гуляй, от греха  подальше. У хлопцев, этих жеребцов, одно на уме — побыстрее девку в постель затащить и натешиться. У тебя сейчас очень  опасный возраст, гормоны бурлят.
— А ты, Федя, будь с ней строже, чтобы от рук не отбилась. К хозяйству ее приучай,  — наставляла она Головина, — Пусть  за кабанчиком Борькой, гусями, утками  и курами ухаживает, вовремя кормит и поит. На  твоей совести  уход за  Майкой. Обязательно «зеленкой» корми, у коровы молоко на языке. Вовремя  дои, чтобы не заболела маститом.
— Мам, ну что ты такое говоришь?  — оборвала ее наставления Светлана. —  Ты  уже об этом в бане и комнате несколько минут назад говорила. Сколько можно об одном  и  том же, все уши прожужжала. Я  не маленькая и знаю, что мне делать по хозяйству и как себя вести с ребятами. Они меня и так считают и дразнят  недотрогой.
— Будет вам сырость разводить, садись Аня в шарабан, — нетерпеливо пригласил Головин  в кабину  грузовика и она устроилась рядом.
— Поезжай, Федя, поезжай. Что с  нее, глупой, возьмешь, дитя неразумное, еще ветер в голове и молоко на губах не обсохло. А для меня сейчас каждая минута дорога, может, еще застану сестру  живой...
Головин включил зажигание, выжал педаль сцепления и переключил скорость. Машина плавно тронулась с места.
Побежали по сторонам квадраты освещенных окон Романовки и вскоре  выехали  на  большак со стройными тополями по сторонам.

         5. На  правах  хозяина

Находясь в плацкартном вагоне, Вальчук  вспомнила, как  за три недели до получения тревожной телеграммы, она вечером занималась приятным делом — перебирала свои вещи в гардеробе. Наткнулась  на костюмы и сорочки Степана и  предложила Головину, взиравшему на экран цветного телевизора «Фотон»:
  — Федя, от бывшего  муженька остались кое-какие вещи. Я их тщательно перестираю, утюгом поглажу и будешь носить, не пропадать же добру  и зазря  место  занимать,  моль плодить и кормить.
— Какие еще вещи? — оторвал он взгляд от экрана недавно купленного цветного телевизора «Фотон».
—Да вот, погляди и примеряй, — она подала на «плечиках» серо-стального и коричневого цвета костюмы, две пары сорочек и несколько галстуков и пояснила. — Совсем новые, не ношенные.  Он их всего  два-три раза и одевал  по праздникам, а в будни  ходил в рабочей спецовке.
Головин  повертел в руках костюм, затем сорочки  и громко рассмеялся, едва не разворотив своим  тяжелым телом кресло.
— Так это одежка для  школьника-карлика. Ну, Анка,  и рассмешила, я   полагал, что он у тебя гигант, а Степка  шпендик, от горшка два вершка. Ну, и елдаря ты себе выбрала. Ха-ха-ха! — потешался сожитель. — Это не мой размер, в  плечах узок и рукава коротки. Где ты такого сморчка, коротышку себе нашла? Удивляюсь я, такая красивая, стройная баба и за первого встречного замуж  выскочила. Может до свадьбы, как кошка,  сношалась, деваться было некуда? Обрюхатил он тебя, признавайся?
— Не выскочила, а вышла, как полагается в фате, — обидевшись, возразила Вальчук. — Степа меня с девятого класса обхаживал, не давал проходу. Спать я с ним стала только после свадьбы и штампа  в паспортах. Тогда он другим был, нежным и заботливым, пил  в меру только по большим праздникам. Все мне завидовали и говорили:  мал золотник, да  дорог. Сглазили, порчу  наслали, магарыч, самогон за  работу сулили, спился…
— Намучилась ты со своим  золотником. Сказывают, что дубасил тебя, как сидорову козу,— сожитель напомнил  ей о суровой реальности.
— Не всем же суждено быть гигантами, — робко заметила женщина. — К тому же Степа не сморчок, а почти среднего роста, очень ловкий. Вот, если бы тогда, шестнадцать лет назад, ты появился в селе, то я бы без всяких раздумий выскочила за тебя замуж. Выбора не  было, ведь девушек в селе больше, чем парней. Даже в песне такой припев: «На десять девчонок по статистике девять ребят». Вот и приходится ждать, когда хлопец обратит внимание, позовет под венец. Судьбу не переиграешь. Знать бы, где упадешь, то и соломку бы постелил.
— Верно, Аня, судьба – злодейка, а жизнь – копейка, — согласился с нею сожитель и  нежно  привлек  к груди.
— Погоди, уже ночь близка, а то вдруг дочка появиться  и застанет, — смутилась Вальчук, ощутив силу его объятия и вожделение. Он нехотя разнял на ее талии пальцы. Женщина поправила сбившуюся прическу, одернула на бедрах юбку.
— А ты, Федя, примерь, примерь костюм, ведь не всегда глаз-алмаз, может и подойдет, — велела она. — Если костюм мал, то я его распорю и сделаю просторнее. Швейная машинка у меня всегда под рукой, я ведь  могу и портной работать, лет пять  назад окончила курсы кройки и шитья. Наловчилась свои  старые платья для Светки перекраивать,  на новые платья и сарафаны денег не хватало.
— Коль настаиваешь, — промолвил Головин и просунул левую руку в  узкий рукав костюма, а затем  не без помощи супруги в правый. Повел крутыми плечами, ткань затрещала и лопнула по швам, вывернув подкладку и обрывки нитей.
— Я ж тебе говорил, что мал, — посетовал Федор.
 — Не тужи, я из двух костюмов сошью один, — сообразила женщина. — В спинку пиджака вставлю клин, борта удлиню, а рукава надточу. То же самое сделаю с брюками: расширю в поясе и на ягодицах,  штанины увеличу. Вот увидишь, какая я мастерица?! Опыт есть, ведь я перелицовывала свои старые платья, юбки, кофты, перешивала их для Светки и на этом денежки экономила. Так и с  тобой. Не придется новый костюм покупать. Надо экономить деньги  на свадьбу Светки с Андреем. Не дождусь этого счастливого события. Эх, закатим пир на весь мир, чтобы надолго запомнилось.
— Любишь ты пыль в глаза пускать, а в кармане вошь на аркане, — упрекнул он ее в бедности. — Все за мой счет?
— Федя, так у нас одна семья, сплю с тобой, мужем?— напомнила она о хмельных ночах.
— Ладно, не обижайся, но помни, что деньги с неба не падают и на дороге не валятся. Они потом и мозолями даются. Светка тоже об этом должна знать, — наставлял Головин.
— Знаю, что деньги тяжело  даются, — согласилась Вальчук. — Поэтому и хочу побыстрее выдать Светку замуж. Скорее бы Андрей отслужил, а то дочка мается. В ее возрасте я себе места не находила, очень хотелось попробовать райское яблочко.
— Попробовала? — ухмыльнулся он, взирая на разодранный костюм.
—Только после свадьбы.
—Да, яблоко от яблони недалеко падает, — усмехнулся Головин. — В тебя девка пошла.
— Откуда знаешь, что в меня?
—Такая же красивая, скороспелая и аппетитная, как ты, — ответил он, подметив, что комплимент ей понравился.
—Федь, значит, ты согласен насчет перешива костюма, сорочек  и другой одежды? Жаль, с обувью не получится, мала, как у подростка. Обнову для Степана я покупала в магазине «Детский мир». Дешево и выгодно.
— Аня, я еще из ума не выжил. Посуди своей башкой, что из твоего шитья получится? Костюм для клоуна из разноцветных тканей, соседям и курам на смех. Не обижайся, но после твоего алкаша западло носить это фуфло, дерьмо вонючее. Лучше всего сделать из него огородное чучело или бросить весь этот хлам  в костер и сжечь, чтобы в доме духу от коротышки не осталось.  Наверное, елда у него, как у кролика, сунул, вынул и пошел? Хотя встречаются  низкорослые битюги с елдой, как у ишака.
— Федь, что такое елда? — спросила она.
—Гы-гы-гы! — заржал он. — Взрослая баба, пользуешься елдой, а  до сих пор, не знаешь, что это такое. Запоминай, у малыша — писюн,  у мужика — елда или болт, а у бабы — мохнатка или чебурашка.
Вальчук  полыхнула румянцем  щек,  смущенно опустила голову.
— Что ты, как красна девица. Лучше отправь Степану в ЛТП маляву. Сообщи, что ему  сюда дороги нет. Если вздумает сунуться, то горько пожалеет, одним щелчком выбью из него разум. Заправлю реглан,   станет жмуриком и отправлю на тот свет.
— Федя это же большой грех лишать человека жизни, пусть он даже и вредный. Ему по закону принадлежат третья часть площади дома и земельного участка, — испуганно произнесла  сожительница. — Только Бог решает, кого оставить, а кого к себе на  небеса забрать.
— Третья часть? Выкусит, шпендику для могилы хватит квадратный метр. — ухмыльнулся  Головин. —  Долго нам придется ждать, алкоголиков и на том свете никто не почитает, А вот хороших, как я,  людей он раньше срока к себе призывает. Там тоже нужны  умелые  работники, столяры и плотники, да и механизаторы широкого профиля. Твой бывший елдарь Степан заслужил самой суровой кары, столько лет тебе и Светке отравлял жизнь. И как только земля такого алкаша носит?  Другой бы давно уже загнулся от цирроза печени, так нет же спасают, лечат задарма из гуманности. Я б их всех, алкашей, загнал в карьер, на лесоповал или на урановые рудники. Там бы они долго не протянули.
— Не гневи Бога, Федя, — перекрестилась Анна. — Поди, ему и в ЛТП  не сладко, гипнозом и уколами замучили, а может и ампулу вшили. На стройке вкалывает. Это  не  санаторий, не курорт, а режимный объект с охраной, колючей проволокой и злыми собаками.
— Во, блин!  Доброе женское сердце, уже и пожалела. Мало он, наверное, тебя, как сидорову козу,  мочалил и бил, — посетовал  Головин. — А вот Светка-конфетка. Я все удивляюсь, как  с карликом, замухрышкой ты смогла  зачать и родить красавицу? Может ты ее  нагуляла?
— Типун тебе на язык, — обиделась Анна.
— А тебе ежа за пазуху, — не остался он в долгу и повысил тон. — Не смей мне перечить. Всегда помни, что на тебе свет клином не сошелся. Неудовлетворенных  баб в селе — хоть пруд пруди.
Вальчук благоразумно промолчала, а Головин, чувствуя себя  на положении хозяина,  продолжил:
— Из домовой книги  Степана выпиши  к чертовой матери, а меня срочно пропиши на жилплощадь. Мою комнату в общаге уже отдали другому постояльцу, поэтому возврата нет.
 — Хорошо, Федя, хорошо пропишу, ты только не горячись. Попрошу Колю Удода н он не откажет, поможет. Многим мне обязан.
 — Кто такой? Птица что ль, которая гадит?
 — Это наш  участковый инспектор, Коля,  лейтенант. У меня с ним хорошие отношения, он часто пьяного Степана приводил в чувства, забирал в райотдел милиции. Расплачивалась  самогоном и закуской,  — призналась  Анна.
— Может ты с ним и спала?— насторожился Головин.
—Что ты, даже в мыслях такого не было, — обиделась она.
— Смотри, Анка, если узнаю, то будешь бита,  как сидорова коза,— пригрозил он.— С ментом больше не якшайся. Насчет меня ни единого слова. Если спросит, то скажи, что трудолюбивый, добрый человек, он отстанет. Нечего ему со своим уставом в чужой  кичман соваться.
— Какой еще кичман? — не проняла она.
— В сарай, — стушевался он, не желая пояснять, что так уголовники называют тюрьму.
— У нас не сарай, а дом, — возразила Вальчук.
— Не дом, а хижина дяди Тома, — усмехнулся Федор.
—Какого еще Тома?
—Вот деревня Петушки, — рассмеялся сожитель. — Это же ильм о неграх, рабах.  Нам его много раз крутили на зоне…
— Какой зоны?
— Труда и отдыха, — нашелся он с ответом, поняв,  что допустил оплошность. — Так вот у тебя хижина, а у Хвыли особняк. Но  не тужи, как только разбогатеем, второй этаж построю. С дрисливой птицей Удодом будь осторожна, держи язык за зубами.
— Я тоже так считаю, — поддержала  Вальчук, перебирая вещи  бывшего супруга. — Федя, может тебе его сорочки подойдут, а уж галстуки точно, для них размер не важен?  Я умею ловко узлы завязывать. Не все ж тебе в спецовке ходить.
— Я не босяк, чтобы ходить в обносках, — возмутился он.
— Так ведь вещи хорошие, не с покойника, жаль выбрасывать, — увещевала Анна. — На праздники и в будние дни  чаще надевай костюм с белой сорочкой и галстуком. Любо-дорого будет поглядеть. Может начальство тебя заметит и оценит, пойдешь на повышение. Зарабатываешь ты прилично, поэтому и одеваться должен со вкусом, чтобы все видели, что мы  живем весело и в достатке, душа в душу.
— А ты, Аня, не боишься, что меня кто-нибудь из твоих  красивых подруг  уведет? — озадачил он ее неожиданным вопросом. — Такое  часто случается, когда жена слишком  холит своего супруга, то он, в конце концов, уходит к  другой.
Он заметил испуг и тревогу в ее доверчивых глазах и пожалел:
— Я  пошутил, ты у меня единственная и неповторимая. А насчет этого барахла не расстраивайся. Это ниже моего достоинства  пользоваться чужими обносками. От них, наверное,  до сих пор самогоном и  мочой  разит, как из сортира.
— Но галстуки ведь совсем новые, Степан их не носил, скромничал, чтобы не выглядеть голландским петухом.
— Не уговаривай,  не базарь, мое слово — закон! — властно осадил он   и с брезгливостью бросил костюм, сорочки и галстуки на  пол, связав  рукава. Потом мельком кинул взгляд на стену, где висела в рамке фотография молодоженов Анны и Степана Ермаковых. Она с  первых дней вызывала в нем раздражение и неприязнь, мерзкое ощущения постоянного присутствия в доме соперника. Но тогда он не решился заявить об этом, а сейчас подвернулось под горячую руку.
— Портрет этот сними и забрось куда-нибудь  подальше, — продолжил он. — Теперь в доме новый хозяин. Семейный альбом тоже подлежит ревизии. Подай-ка  его мне. Я тебя, Аня, люблю и поэтому не потерплю  другого мужика рядом с тобой.
— Федя, не ревнуй, ведь фотографии не могут повредить нашим сердечным отношениям, они лишь напоминают о прошлом. Пусть остаются, они ни воды, ни хлеба не просят, — неуверенно  произнесла  супруга, с мольбой взирая на вошедшего в раж  Головина.
— Могут отравить настроение. Они вызывают во мне гнев и раздражение, настоящую аллергию. Зачем  мне  терпеть это насилие над организмом? Да ни за что на свете!
— Ты очень ревнив, —  по-женски мягко  укорила Вальчук. — А ревность  — страшное чувство. Оно нередко ослепляет и омрачает разум человека. Я не хочу, чтобы ты ревновал меня к каждому столбу.
— Разве это  плохо, что мужик любит одну бабу? Веди себя скромно, ни с кем не заигрывай, не строй глазки  и все будет в порядке.
Анна не ответила, но ей льстило, что Федор  неравнодушен даже к ее прошлой жизни, а значит неспособен к изменам, романам на стороне. Довольная этим открытием, она взяла из книжного шкафа толстый альбом с фотографиями и послушно отдала ему.
Головин с явным удовольствием  вырывал приклеенные к плотным страницам фотографии, на которых был  изображен Степан,  в гордом одиночестве или с домочадцами. Словно хирург скальпелем, орудовал ножницами, отрезая Ермакова то от Анны, то от Светланы.
Вокруг разбросаны обрезки, по которым он с удовольствием топтался, ощущая себя властелином чужих судеб. Вальчук, осознавая кощунство совершаемого, со смутной тревогой наблюдала за манипуляциями.
— Ты бы, Федя взамен вырванных фотографий свои вклеил, — посоветовала она. — После твоей ревизии  семейный альбом изуродован. Стыдно его будет  знакомым и гостям показывать.
— Нечего на него чужим глазеть. Здесь ни музей и не выставка, — сурово изрек он. — А личных снимков у меня нет. Я не фотогеничен, как Квазимодо, из «Собора Парижской богоматери».
 — Не наговаривай на  себя, не скромничай, — улыбнулась женщина. — Ты мужчина — красавец. Рослый, сильный, обаятельный. Таких богатырей еще поискать, я за тобой, как за каменной стеной.
— Ну, спасибо, что оценила, — усмехнулся он. — Женщины от меня, действительно в восторге, но я не злоупотреблял их доверием и лаской. Проявлял сдержанность,  не растрачивал себя по пустякам,  предчувствовал, что обязательно встречу тебя, свою судьбу.
«И много у тебя их было?» — так и подмывало ее спросить, но  поразмыслив, лишь скромно призналась. — Ты меня сразу очаровал  и душой, и телом. Сердце подсказало, что ты моя судьба.
Головин  скомкал в массивном кулаке выдранные из альбома фотографии Степана и сунул их в узел одежды со словами:
 — Ничего не должно напоминать о нем. Сожги все до последней вещи, чтобы духу здесь от твоего Степки не было. Не  хрен в барахле разводить моль, вшей и клопов.
—  Степан был аккуратным, чистоплотным. После работы в поле душ принимал, — неуверенно возразила женщина.
— Душ принимал? —  ухмыльнулся сожитель.— Что ж баньку запустил, крыша прохудилась? Мне пришлось за него вкалывать, надрываться.
— Времени не хватило. Участковый  Удод отправил  его в  ЛТП.
Очищающий огонь уничтожит все следы. «А Светка …, — чуть не сорвалось с языка Вальчук, но она вовремя прижала ладонь к губам, опасаясь спровоцировать его неприязнь к дочери. — Дети за родителей и их поступки не отвечают. Они принимают их такими, какие есть».
Анна Васильевна  для себя решила, что мужчина — это голова семьи и жена, ради сохранения любви и согласия, обязана ему во всем подчиняться,  не перечить. Федор, считая себя знатоком женский психики и покорителем дамских сердец, сразу заметил эту черту ее характера и  усердно пользовался ее покладистостью, боязнью  семейных ссор и размолвок. «Слишком долго она  жила без мужской ласки и поэтому, вкусив райское яблоко, ни за что не пожелает с ним повздорить и разлучиться», — убедился он в первую же неделю медового месяца и с удовольствием позволял себе любые действия, совершенно не задумываясь о том, нравятся они Анне или нет?
— Жаль с добром расставаться, — огорчилась Вальчук. — Ткань добротная из шерсти, лавсана и льна.
— Анка, не бзди! — сурово велел он и поставил вопрос ребром. — Кто тебе дороже: эти тряпки или я?
— Конечно ты, — охотно призналась она. — С тобой я расцвела, как майская роза, помолодела душой и телом. Жду не дождусь нашей ноченьки медовой.
— Глупая, зачем ждать, томиться. Пошли в баньку, коль не терпится, а то здесь Светка застанет.
Анна встрепенулась и с загадочным блеском в глазах последовала за Федором. С гордостью обозревала его широкоплечую стать, мускулистые плечи, руки и крепкие ноги. Больше часа они в парилке предавались любовным утехам.
К моменту  возвращения Светланы от школьной подруги, отчим  успел предать костру, разложенному из хвороста в палисаднике  одежду и фотографии Ермакова. Она  застала мать и отчима, державшего рамку с  фотографией отца и матери в день бракосочетания.
— Надо было и этот портрет бросить в пламя…,— с огорчением произнес он и, завидев девушку, осекся.
— Не смейте! Отдайте портрет отца! — смело подступилась она  с  гневным блеском в зеленых глазах.
— Это портрет алкоголика, ему не место рядом с моей женой,  — возразил Федор и поднял рамку над головой.
— Не вам судить моего папу. Он и без вас судьбою наказан, — не отступала Светлана и обратила лицо к Вальчук. — Мама прикажи ему отдать портрет. Это же дикость, уничтожать  память о родном человеке.
Анна Васильевна молча отвернулась, боясь подлить масло в огонь.
— Что же ты молчишь, словно воды в рот набрала? Эх, мама, мама? И ты предала отца, — дочь укоризненно покачала головой.
— Это он нас предал, разменял на бутылку, — сухо, не глядя в глаза Светлане, прошептала она. Девушка поняла, что с этого  момента ей остается рассчитывать только на собственные силы. Она для них в доме чужая и лишняя. Осознавая свою беспомощность перед  двухметрового роста отчимом, Ермакова заплакала и в отчаянии забарабанила кулачками в его широкую  грудь, словно в тугой барабан.
Это Головина позабавило, вызвало приступ смеха и восторга. Он наблюдал за Анной, стремясь понять ее реакцию на происходящее.
— Отдайте портрет! Я вас ненавижу! — требовала  девушка и  слезы ручьями текли по ее щекам.
— Федор, будет вам, устраивать сцены, — наконец не выдержала женщина. — Отдай ей портрет отца, не мучай  ребенка.
— Мг, отца? Этого коротышку, сморчка, — ухмыльнулся он и съязвил. — И не стыдно, не противно тебе было под него ложиться?
— Федь, что ты при Светке такое мелешь, постыдился бы ребенка.  Ей еще рано об этом знать, молоко на губах не обсохло.
— Обсохло, обсохло, — возразил он. — Деваха в самом соку, вполне созрела. А вот с  отцом карликом ей не повезло…
— Не всем же суждено родиться богатырями, — посетовала Вальчук и заметила. — Бывает так, что у человека много мяса, туша и голова большие, а мозгов нет.
— Ты мне еще поговорили, бабью дурь быстро вышибу,  — прошипел сожитель.
— Ой, Федечка, прости, извини, само вылетело, — покаялась женщина. — Недаром же говорят, что язык — мой враг.
— Поэтому держи его за зубами, пока они целы, — велел Головин. — Запомни, мужчина в семье  — голова!
— А женщина—шея, — тихо добавила она.
— На моей шее сидеть и ею управлять не надейся, сброшу, как дикий жеребец. Никогда подкаблучником не был и не буду, — и с вожделением уставился на падчерицу, —  Хорош ребенок, настоящая  невеста. Горячая антилопа, с характером. Эх, Светка – малолетка, забирай своего папашку-алкашку, дохлую букашку. Спрячь портрет подальше, чтобы он мне больше никогда на глаза не попадался. В следующий раз вдребезги разобью! Мало он, злодей, вашей кровушки попил. А ты его жалеешь и прощаешь.
— А ваше какое …— так и вертелось у Светки на языке слово «собачье», но она не отважилась его озвучить и сказала. — …дело. Нашелся «отважный»  защитник …
— Это теперь, Светочка-деточка, наше общее дело. Мы — одна семья и поэтому должны жить душа в душу, с открытым и добрым сердцем. Вот так! — назидательно произнес отчим. — Вас же учат в школе, что семья — это ячейка общества. Вот и будем жить не тужить в этой ячейке, как пчелы в сотах и майский мед ложками  черпать. Ты ведь любишь сладости? Все в твоем возрасте любят полакомиться. А запретный плод всегда  соблазнительнее и слаще.
— Рано ей еще о гульках и запретных плодах думать, — подала усталый и недовольный голос мать.— А ты, паразитка, перестань дуться на Федора. Он готов заменить тебе отца-выпивоху. Что  тебе плохого сделал?
— Хорошего тоже не видно,  — огрызнулась  Ермакова.
— Вот, упертая, характером в Степана уродилась и лишь красотою в меня, — посетовала Анна,
— Живите сами в своей ячейке, а я буду в своей комнате, — твердо заявила  девушка, бережно приживая к упругой груди портрет. Резко развернулась и исчезла за дверью.
— Ты на нее, Федюша, не серчай, — горестно  вздохнула Вальчук. — Ей в семье не хватало отцовской ласки и строгости, вот и выросла такая строптивая и капризная, с характером отца, себе на уме.
— Ничего, слюбится, стерпится, — снисходительно ответил Головин и указал Анне взглядом на кровать. — Давно пора баюшки-баю. У меня кровь от страсти закипает…
Эта семейная сцена  во всех деталях предстала перед женщиной и лишь гудок  локомотива, приближающегося к очередной станции, прервал ее размышления. За  вагонным стеклом  в отдалении от железнодорожного пути  золотыми россыпями светились огни  поселков.

                6. Сожитель  и  девственница

Два дня и две  ночи после отъезда  Анны  Васильевны  прошли  спокойно. Головин допоздна работал  на тракторе в  поле,  вспахивал почву под  сев озимых. Возвращался  утомленный, быстро съедал  приготовленный Светкой ужин, доил  корову Майку  и ложился спать. Как-то похвалил  Светлану  за вкусный гороховый суп:
— Из тебя может вырасти заботливая жена.
— Спасибо за комплимент, — улыбнулась девушка,  румянец запылал на щеках. Она стыдливо опустила длинные пушистые ресницы, спрятав по-кошачьи зеленые глаза. Две ночи она ночевала у подруги Аси Хрумкиной, а на сей раз решила остаться.  Неудобно было стеснять людей, когда в двухстах метрах родной дом.
— Спокойной ночи, — пожелала она отчиму и удалилась в свою комнату. Долго не могла заснуть. Затаилась тишина, лишь за окном шумел ветер. Изредка при его сильных  порывах стучала в стекло веткой яблоня, словно напрашиваясь в гости.
Светлана вспомнила прежние бессонные ночи. Изгнанная  из постели матери,  она  нередко просыпалась за полночь. Чуткое ухо улавливало все, что происходило за  тонкой  в один кирпич перегородкой в соседней спальне. Девушка  слышала тихие стоны матери и учащенное дыхание отчима, скрип пружин большой панцирной кровати. Потом все стихало, а  через час – полтора начиналась снова и продолжалось до утра. 
Светлана долго лежала с открытыми глазами, глядя в белеющий низкий потолок. Чувствовала  себя одинокой, всеми забытой  и  лишней  в  этом, некогда родном доме. Как хорошо и уютно было до появления  Федора.
Ей хотелось зареветь  от обиды и жалости к себе. Она злилась на мать. «У нее есть Федор, а у меня никого. Отец  далеко от дома и не может утешить», — внушала себе девушка с завидной настойчивостью.
Когда-то к  отношениям между матерью и отцом она была равнодушна. Но  после  появления в их доме  Головина в ней пробудился характер,  ревнивый  и обидчивый. Сама она еще слабо осознавала, что уходящие детство и отрочество уступали место зрелости, ранимой и целомудренной. В этом пятнадцати - шестнадцатилетнем возрасте мальчишки, как подсолнухи вытягиваются вверх, а нескладные  длинноногие девчонки превращаются в Золушек. Девушек,  созревающих быстрее своих ребят-ровесников, сильнее влечет таинство  интима, первое чувство любви.
Однажды подруга Ася, когда они учились  еще в седьмом классе, показала ей иллюстрированный  журнал «Азбука  любви», привезенный отцом из  Югославии. Они тайком рассматривали  разные позы  соития обнаженных  мужских  и женских тел  и  стыдливо млели при мысли, что и им суждено испытать  это неудержимо влекущее тайной чувство любви. Картины, увиденные в журнале, сохранились в памяти Светланы. Ее разбирало любопытство, она ничего не могла с собой поделать.
Анна Васильевна, удрученная заботами, никогда не делилась с дочерью женскими тайнами, считая ее маленькой. Мол, придет время и все познает сама. Лишь иногда, когда Светлана поздно возвращалась с танцев,  предостерегала ее от близкого общения со старшими ребятами. «А могла бы я оказаться на месте матери с Федором?» — подумала она и  ужаснулась этой мысли. Попыталась отвлечься, но она неумолимо  влекла ее.
«Наверное,  могла бы», — ответила девушка и для убедительности, что все при ней, провела рукой по соскам упругой груди, животу и  паху с шелковистой порослью. Трепетно с затаенной радостью она еще с двенадцати лет открыла для себя, что тело при нежном прикасании к гениталиям способно доставлять  наслаждение. Она злилась на отчима, отнявшего у нее мать и занявшего ее место в постели. Как тепло и уютно было спать у матери под боком. После отъезда матери за перегородкой было тихо, лишь  иногда было слышно, как он ворочается в постели. Нахлынувшие мысли мешали Светлане заснуть. Под утро ее сморил сон.
 — Вставай,  лежебока!  — Федор  легонько тронул  ее за голое смуглое плечо. От прикосновения Светлана вздрогнула, открыла глаза.  Неожиданно  для себя увидела улыбающееся лицо отчима и смущенно натянула на голые плечи до самого подбородка белую с синими цветочками льна  простыню. Ее светлые, мягкие волосы разметались на подушке, в глазах блеснули  малахитом зеленые искорки.
«Хороша, ангелочек, чистая, непорочная, — подумал, похотливо  глядя на четко обозначившие под простыней ее стройные ноги, округлые бедра, высокие бугорки  груди с выпуклостями сосков.
Головин, за двое суток  успевший истосковаться по хмельным ласкам сожительницы, подумал: «Дочка у  Анны еще краше, чем  мать, как  скороспелое яблоко налилась соком и, наверное,  испытывает, как и другие девицы в ее возрасте, влечение и любопытство. Против природы не попрешь. Эх, хороша антилопа, свежа и  соблазнительна.  Аж,  кровь в жилах  взбунтовалась, плоть требует».
Солнце давно поднялось над горизонтом и в окно струились яркие потоки света, отражая на деревянном  крашеном полу переплет рамы.
— Вставай Светка- шоколадка, конфетка. Хватит дрыхнуть, тому, кто рано встает, Бог счастье  дает. Ты  ведь обещала матери  мне помогать по хозяйству, кормить Борьку, доить Майку,— напомнил  отчим.
— На Бога надейся, а сам не плошай, — ответила она только бы нарушить тягостную паузу, ощутив его вожделенный взгляд, блуждающий по ее затаившемуся под простыней горячему телу.
— Разумно толкуешь, — улыбнулся Федор, заметив ее скованность  и, шутя, хотел сдернуть с нее простыню, как это часто делала Анна.
—  Дядь Федь, не троньте меня, а то закричу и сбегутся соседи, — испуганно попросила она. — А мамка приедет, расскажу, что  приставал, как  банный лист…               
  — Глупая, успокойся, трусиха, я  маленьких девочек  не обижаю, — произнес отчим. — Сама ведь слышала, что мать велела тебя не баловать. Я обязан выполнять ее приказы. Вставай, вместе будем хозяйством заниматься, живность кормить, лямку тянуть.
— Сегодня же воскресенье, дядь Федь, — сладко потянулась она.
— Для тебя каждый день праздник, воскресенье. Пойди-ка в коровник и дай Майке сено. А потом займемся учебой.
— Какой еще учебой?
— Научу тебя  доить, корову за  сиськи дергать.
— Больно мне надо, — фыркнула девушка. — Я не собираюсь всю жизнь прозябать в селе. Мое место в большом городе, где много молодежи, музыка и всегда царит праздник.
— Живо, подъем! Не уйду, пока не встанешь, — пригрозил Головин.
— Дядь Федь, выйди, я  раздета.
— Мг, раздета, совсем что  ль?
— В трусиках, а  сиси голые, — с детской непосредственностью призналась она и, густо покраснев, смутилась своей откровенности.
— Правильно, тело должно дышать, даже ночью, когда жарко и душно, — похвалил он. — Я тоже сплю раздетым. А ты, Светка, не робей, ведь на пляжах все ходят полуобнаженные, в плавках и купальниках и никто от стыда в обморок не падает. Это так  естественно, красоту глупо и грешно прятать под одеждой. Придет время, люди это осознают и станут более доверчивыми и раскованными.
— Пляж для этого и предназначен, — не  разделила его оптимизма Ермакова и с мольбой  поглядела. Федор безнадежно махнул рукой и вышел в сени. Она еще несколько минут понежилась  в постели. Потом резво  вскочила  на пол, накинула на плечи халатик и завязала узелком поясок на тонкой талии.
 Вышла во двор. В палисаднике полыхали, поблескивали в капельках не успевшей испариться  росы цветы: душистые лилии, белые, розовые и фиолетовые астры, отцветающие ромашки. Ветки яблонь и груш сгибались под тяжестью созревающих плодов. От обилия света и цветов на душе у Светланы стало солнечно. Головин хлопотал на подворье, кормил живность. Девушка прошла за коровник к сеновалу, чтобы, как он велел, принести Майке охапку душистого сена. Оно слежалось и не поддавалось ее усилиям. Вилы оказались бесполезными. Она исколола пальцы о сухие стебли. Федор, смекнул и  поспешил  на помощь.
— Эх, ты неженка, — пожурил он Светлану. Взял вилы и поддел ими самый верх копны под шиферной крышей. Большой слежавшийся пласт сена сполз вниз. На девушку сверху посыпалось сухое душистое разнотравье: стебли с увядшими оранжевыми соцветиями зверобоя, розового горошка,  фиолетовой люцерны, белых ромашек и синих васильков, серебристые нити ковыля...
Сам Головин увернулся бы, но он прикрыл собой девушку, крепко прижав ее к себе. Охапка  душистого, пахнущая  ромашками и клевером сена, свалилась им на головы. Закружилась травяная пыльца. Молодое горячее девичье тело,  как пойманная в силки птица, забилось,  затрепетало в его сильных с переплетением пульсирующих вен руках. В нем проснулся инстинкт дикого самца. К вискам прилила кровь и он жадно прижал к себе ее упругое,  беззащитное тело. 
— Дядь Федь, отпустите, больно же, — взмолилась девушка. Он  усилием воли переборол вожделение и разомкнул пальцы на ее тонкой и гибкой талии. Светлана испуганной косулей отпрянула в сторону.
— Дядь Федь, дядь Федь, — запричитала она, не находя слов и взирая на  Головина  глазами с расширившимися зрачками.
—  Не боись, Светка, я тебя не обижу, — пообещал он и посоветовал.—  Глупых пацанов опасайся, они могут испортить тебя раньше срока.
— У меня есть жених  Андрей, он служит в армии.
— Пусть служит, я  тоже служил, лямку тянул целых семь лет.
— Почему так долго?— удивилась Ермакова.
— В особых войсках, на Колым.., — и прикусил язык.— Очень важная и трудная служба на сверхсекретном объекте, не всякий выдержит радиацию.
— В инженерных войсках, как мой Андрей?
—  Нет, в ракетных, стратегического назначения с ядерными боеголовками, — охотно удовлетворил он ее любопытство, не  сводя маслянистых глаз с  изящно-соблазнительного тела. Головин увидел перед собой большие изумленные Светкины глаза. Она  замерла, прислушиваясь к импульсам своего тела и ощущая каждой клеткой его влекущую мужскую силу.
Он широкой ладонью, как будто невзначай, провел по ее груди и ощутил трепет упругого и гибкого девичьего тела. Цветы, стебли, лепестки запутались в ее длинных волосах.
— Теперь я вся в пыли, — с досадой промолвила она, выбирая тонкими пальцами стебли из нитей волос.
— Не горюй,  вечером истоплю баньку, — весело сообщил Федор. — Попаришься с веничком и словно заново родишься.
В отсутствии сожительницы Головин, привыкший к регулярному пользованию женскими прелестями, маялся от вожделения. «Может по старой дружбе  заглянуть к  Катьке Чечуле на огонек? — размышлял он, уверенный в теплом приеме. — Выпьем, позабавимся, а то сперма на череп давит, организм требует разрядки. Нет, лучше повременить. Катька баба горячая, скандальная, язык, что помело. Прилипнет, как банный лист, распустит сплетни по селу. Куда меня черт из хаты понесет? Рядом Светка — свеженькое, непорочное сокровище. А у Чечули мужиков побывало, что в бочке огурцов. С легкодоступной и покладистой бабой неинтересно. Поди, нефтяникам, газовикам до чертиков надоедает бурить одну и ту скважину, так и мне хочется разнообразия, свежести и яркости ощущений. Только юная девица может доставить море наслаждений.
Со Светкой приятно поиграть в кошки-мышки, хитростью сломить ее страх, сопротивление, разжечь любопытство, возбудить и страстно овладеть, чтобы затрепетала, застонала от сладости. Сначала отправлю ее в баню. Потом угощу вином и приласкаю. Она расслабится и дело будет в шляпе. Куй железо, пока горячо, пока нет Анки. Пусть Светка мне достанется по праву первой ночи. Войдет во вкус и потом уговаривать не придется, ведь это  сладкая отрава. В каждой женщине таится страстная,  ревнивая и коварная самка».
               
 7. Баня для нимфетки

С обещанной учебой ничего не получилось, да и Головин не настаивал. Он сам старательно, как заправский дояр, размяв вымя, выдоил Майку и принес парное молоко в подойнике на кухню. Тут же, не процеживая, выпил две литровые кружки. Незаметно за мелкими хлопотами, приготовлением обеда, а затем и ужина подкрался вечер. Федор, как и обещал, жарко истопил баньку. Дров не пожалел. Сухие березовые поленья весело потрескивали в оранжевых языках пламени.
— Иди, Света первой, ты заслужила, — пригласил он девушку. Она  живо собрала сменное белье, зашла в предбанник и заперла  двери на крючок. Разделась, оглядев себя в большом висевшем на стене зеркале. За весну и лето она заметно повзрослела, ноги стали длиннее, бедра округлились, а  грудь и соски приобрели упругость, как у матери. Обычно они купались вдвоем и девушка невольно сравнивала свое молодое с бархатистой кожей тело с немного огрубевшим с жировыми складками  телом матери. Купались они, играючи и шаля.
Анна Васильевна ложилась на широкую лавку. Светлана усердно хлестала ее веничком по бледно-розовой коже. Так она сгоняла избыточный вес. Потом менялись ролями. Выходили на воздух утомленные, но с легкостью в теле. Светлана была поражена, когда однажды, придя вечером с танцев, застала мать и Федора вдвоем в бане.
Из-за двери парилки слышались их возбужденные голоса. Завернутые в белые простыни, выйдя на воздух, они нисколько не смутились ее недоумевающего взгляда, а Светлана долго не могла успокоиться. Для нее было дико представить, что обнаженная мать и отчим находятся вдвоем в бане и не испытывают при этом стыда. Она провалилась бы на месте.
Прихватив мочалку, тюбик шампуни и мыло, Светлана вошла в парилку. Плеснула ковш воды на разогретые камни гранита, повалили клубы густого пара и он, обжигая девичье тело, пополз под низкий потолок. Сбоку у стены были пристроены две широкие лавки. Светлана не стала ложиться, а стоя на деревянной решетке, густо вспенила на голове шампунь. Закрыла веки, чтобы пена не раздражала глаза. Вдруг замерла. Ей показалось, что в парилке  она не одна. Поспешно смыла с лица пену и вскрикнула от неожиданности — у входа в парилку возвышался Федор в рубахе и брюках, но с босыми ногами.
«Вполне созревшая антилопа, — подумал он, впившись взглядом в ее изящное гибкое, молочно-белое тело, грудь с матово-розовыми сосками, тонкую талию и бедра с темным лобком. — Джульетте было четырнадцать, гораздо меньше, когда  она отдалась Ромео. Светка в самый раз, пока деревенские олухи не испортили».
— Как вы посмели, дядь Федь!? — девушка беспомощно замахала руками, словно раненая птица. Испуганно скрестила ладони на ворсистом  мыске внизу живота. Замерла  в ожидании Он остановил взгляд ненасытного самца на ее упругой смуглой от загара груди и сосках.
— Вот дуреха, не бойся. Я столько голых баб не повидал, что тебе и не снилось,— улыбаясь, приблизился и развел в стороны ее руки, пристально, будто гинеколог, рассматривая юные гениталии. Не удержался и потеребил сочные губки пальцем. Светлана, сжалась в комок, желая раствориться. Присела на корточках, плотно сжав  колени, затравленно с мольбой взирала на него.
— Как вам не стыдно?
—Эх, Светка- сладкая нимфетка, ты же сама, специально не заперла дверь, чтобы  завлечь меня своей неземной красотой. Заходи, не ленись, покупай живопись, — вкрадчивым  голосом  обескуражил  ее отчим.
— Дверь была заперта на крючок.
— Значит ее домовой открыл, чтобы я мог полюбоваться своей дочерью. Не бойся, я пришел узнать, не холодна ли вода, устраивает ли температурный режим? Или может поддать жару-пару? — произнес он, сохраняя спокойствие.
— Режим нормальный,  проверили и идите,— прошептала она  и  плачущим голосом пригрозила. — Я расскажу мамке, она вас выгонит из дома назад в общагу.
— Не шуми, дуреха, не делай из пустяка трагедию, я что, голых баб до тебя не видел? Очень даже много,  —  он подошел к ней,  легко поднял на руках  и ласково пропел в розовое  ушко. — Светка, Светка — сладкая конфетка. Что ты, как неродная. Ты же не прячешь от меня и чужих людей свое милое личико, уши, глаза, носик, губки. И остальные части тела, грудь, живот, бедра, мало,  чем отличаются.  Не смущайся, будь паинькой, моей сладенькой. Я тебя не трону, если сама не захочешь?
— Дядь Федь, стыдно ведь, — заметив его сосредоточенный  взгляд, она прикрыла промежность с темно-светлым ворсом ладонью.
— Эх, Светка, бери пример с нудистов, — произнес Головин. — Они целыми семьями ходят, в чем мать родила, совокупляются, совершенно не стыдятся. Мы тоже с тобой  дети природы и поэтому должны жить по ее законам, не отказывая себе в удовольствиях.
— Вдруг мамка узнает?
— Не узнает, если ты ей об этом сама не расскажешь, - ответил он и, заметив ее смущение, понял, что не расскажет,  продолжил. — Ты вполне созревшая  антилоп…,  девица. Здесь, под южным солнцем девки-скороспелки быстро созревают, а вот на Севере, на Колыме … Ты должна испытать наслаждение, только не боись. Рано или поздно это должно произойти и лучше, если раньше. На Западе мужчины и женщины моются в общих  банях и саунах, а  нудисты без всякого стеснения, в чем мать родила, загорают на пляжах вместе с женами и детьми. Чем мы хуже?
Федор жадно оглядел ее  пахнущее молоком, тело и не удержался, прижался губами к ее вздрагивающей от волнения груди и поцеловал твердый сосок. Светлана затрепетала, ощутив смутное чувство.
— Ты великолепна, словно Афродита, — прошептал он.
Девушка беспомощно барахталась в его руках, попыталась укусить острыми зубами, но он, смеясь, увернулся. Испуг прошел, она обессилила в этом неравном  противостоянии. Тогда отчим   опустил ее на пол.
Светлана смотрела на него затравленным зверьком, не отпуская рук с темного лобка и пытаясь разгадать его замыслы. Постепенно испуг под добродушным участливым взглядом Федора уступил место любопытству.
«Что же будет дальше?» — этот вопрос занимал ее сознание. Она первой нарушила молчание:
— Как вы сюда вошли? Кто вам позволил?
— Дверь в парилку была открыта. Ты, шалунья, наверное, специально оставила ее незапертой.
— Обманываете. Я помню, что закрыла на щеколду.
— Эх, Светка, трусиха, ничего страшного не произошло, — рассмеялся он. — Я  имею право  посмотреть, как выглядит моя дочь. А голых женщин я за свою жизнь успел  вдоволь насмотреться. Это для тебя все в диковинку, а для меня пройденный этап. Гляди на жизнь проще и веселее, она  нам дана  не только для труда, но и наслаждений.
— Нашелся мне отец, — возразила она. — Мой папа …
Замолчала, отвела взгляд в сторону и продолжила: — Он никогда бы не посмел так, без разрешения войти. Позвольте мне одеться.
— Ладно, Света, не сердись. Выкинь предрассудки из головы. Поверь, все произошло случайно и я не хотел тебя обидеть, — перевел он разговор в шутку. — Давай я тебя  лучше веничком приласкаю. Твоя мама любит так париться. Ей очень нравится, когда я ее  веничком по спине, животу и ягодицам. А у тебя попка еще красивее, чем у Анны.
Не дожидаясь согласия, Головин легко подхватил ее на руки и уложил на лавку вниз  животом. И пока Светлана раздумывала, как поступить, стал  легонько хлестать ее дубовым веничком  по порозовевшему юному телу. Жар и нега разлились по  телу. Испуг и смущение прошли и она уже не порывалась убежать из бани.
— Ах, Светка, шоколадка, конфетка! — произнес он с восторгом, восхищаясь ее великолепной фигурой. Отчим не казался ей злодеем может потому, что не делал попыток овладеть ею. Светлана не сопротивлялась, когда он, как ребенка завернул  ее распаренное тело в простыню и бережно вынес в предбанник. Она  ловила себя на мысли, что ей приятно лежать у него на руках и плыть,  словно на волнах теплого моря.
— Отдыхай, а я тоже попарюсь, — Федор положил ее на кушетку. Но не торопился раздеваться. Подождал, пока отдохнула. Отвернулся, позволив Светлане надеть белый с россыпями васильков сарафан на голое тело.
— Сколько будет крику  если мамка узнает? — прошептала она.
— Ты ей ничего не рассказывай. Пусть это останется нашей тайной.
Девушка утвердительно кивнула головой. Ей было приятно осознавать, что у нее появилась тайна, которую она не может поведать даже матери. И это возвышало ее в собственных глазах.
— Умница, — похвалил ее отчим. — Я знаю, что ты славная девочка и никому не причинишь вреда. Может, и меня угостишь березовым веничком? От девичьих рук исходит энергия, элексир  молодости, необходимый каждому мужчине для подъема тонуса.
— Нет, нет! — возразила она.  Федор решил не торопить события. Он остался в бане, а она вышла во двор. На небо густо высыпали звезды, крупные и прозрачные, словно вымытые дождем.
В теплом воздухе плыл терпкий аромат яблок. Светлана глубоко вздохнула грудью, ощущая во всем теле приятную истому.

         8.  Искусный  самец
 
Она  вошла в свою комнату, села на кровать и принялась расчесывать длинные волосы. Смутное предчувствие чего-то необычного не оставляло ее. «Почему он без разрешения  проник в баню? — размышляла она. — Наверное, я ему очень нравлюсь. Он назвал меня великолепной, сравнил с Афродитой. Меня еще никто так не называл. Мать чаще всего обзывала лентяйкой и дылдой, лишь перед отъездом в бане оценила. А Федор добрый, у него сильные  руки. Он неспособен меня обидеть».
 Светлана уже было решила пойти  ночевать к Асе, но упрямство, отцовская черта, удержало ее. «Что  подумает Федор? Скажет, сбежала  трусиха,— искала она себе оправдание. — Я его совсем не боюсь. Мама  ведь его не боится, а почему я должна дрожать, как заячий хвост? Если бы он захотел меня изнасиловать, то мог бы это совершить в бане. Никто бы ему не помешал…»
И  страх, и желание  испытать, познать до конца в себе женщину, а более всего любопытство, приковали  девушку к кровати. Она все же  переборола себя. Отчим застал ее на пороге.
 — Куда ты, Света, на ночь глядя?— спросил он ласково.
 — К  Асе Хрумкиной, как и в прошлый раз, — отозвалась она.
— Осталась бы дома. Уже поздно, не ровен  час, бродячие собаки  искусают  или хулиганы в кусты затянут ,— уговаривал он ее. — В гостях хорошо, а дома все равно лучше.
Светлана сдалась, успокоенная его уверенным голосом. Возвратилась  в комнату. На ней был все тот же легкий сарафан, под которым  отчетливо  угадывались линии  гибкого тела, поразившие  отчима своей  невинностью и  доступностью. Но там, в бане он побоялся спугнуть ее поспешными грубыми действиями. Лучше, если она сама привыкнет к нему,  перестанет  остерегаться его прикосновений. Федор тонко понимал  психику просыпающейся в девушке женщины, охватывающее ее состояния и страха, и неодолимого желания.
— Что пригорюнилась?— сказал он, войдя в ее комнату. — Нечего себя голодом морить. Мы  с тобой заслужили знатный ужин. Накрывай на стол, будь настоящей  хозяйкой дома,  как тебе велела  Анна.
 Эта просьба отвлекла ее от сомнений. Она с завидной  быстротой собрала на стол салат из овощей,  поджарила  соломкой  картофель. Федор  достал из  холодильника  бутылку портвейна. Сели за стол. Он налил себе полный стакан, а Светлане  половину.
— Сегодня мы молодцы! — поднял отчим стакан. — Хорошо поработали, с аппетитом и похаваем. Верно, говорят, в здоровом теле — здоровый дух. А у тебя тело, как у богини. За тебя очаровательное создание. Он  опрокинул  и одним залпом выпил содержимое стакана. Ермакова пила медленно, ощущая сладковато-тягучий привкус вина. Впервые она попробовала вино на школьном вечере. Оно  тогда слегка вскружило ей голову  и сделало веселой и смелой.
Светлана удивилась тому, как Федор  лихо, одним залпом, выпил  вино. А ведь в присутствии матери  пил  нехотя,  сдерживал  себя и  Анне  это очень нравилось. Отец Степан, прознал от кого-то из собутыльников завещание Наполеона о том,  что «если бутылка укупорена, то она должна быть выпита до дна». Поэтому не поднимался из-за стола, пока не убеждался, что все выпито до последней капли.
Девушка наблюдала, как отчим  охотно уминал  салат. Он и раньше не жаловался на отсутствие аппетита. Вино взбодрило ее, развеяло одолевавшие  сомнения. Она усмехнулась своему намерению пойти на ночлег к подруге. Ей даже показалось странным  уходить  из родного дома в поисках убежища. Голова кружилась от выпитого вина, а услужливый отчим налил ей полный стакан.
«А будь, что будет»,— поддержала она тост  за свое здоровье и выпила, втягивая в себя хмельную  жидкость.  Ей стало легко и просто.
— Дядь Федь,— прошептала  она словно в беспамятстве.— Ты меня не обидишь? Правда?
— Не обижу,— ответил он, воочию представив ее обнаженную фигуру в бане. До  момента, как она  обнаружила  его присутствие, успел  всласть запечатлеть в памяти  каждую черточку ее неискушенного тела.
Хмель  разобрал, сморил Ермакову, что не ускользнуло от его цепкого взгляда. Федор  поднялся из-за стола, взял  ее на руки. Остановился, раздумывая  куда нести: толи  в ее комнату, толи в супружескую постель. Перед  его взором  опять возникло манящее своей молодостью и чистотой  девичье тело и он, отбросив сомнения, решился. Бережно положил Светлану на широкое брачное ложе.
— Дядь Федь,  пустите, не надо. У меня есть жених  Андрей, он служит в армии, — напомнила она, но он зажал  рот ладонью.
— Пусть служит, салага,  мы ему не мешаем. Не бойся, деточка, все будет хорошо, испытаешь неземную сладость и радость,— шептал он.
На какой-то миг к  ней  возвратился трезвый рассудок. Она поняла, что находится в постели матери. Открыла глаза и увидела над собой отчима,  его широкую заросшую  курчавыми  волосами грудь. Хотела  выбраться из-под  него и убежать, но он властно, словно впечатав, положил  ее на спину.  Нити волос рассыпались  по  подушке.
— Света, ты когда-нибудь с пацанами занималась сексом? — поинтересовался Федор, хотя и не сомневался в ее целомудрии.
— Нет, нет, как можно? — испуганно прошептала она. — Мамка меня предупредила, что это большой грех, до свадьбы нельзя…
— Это раньше, в древние и старые времена было нельзя, толстопузые попы запрещали, а теперь, если очень хочется, то можно. Глупо себе и другим отказывать в удовольствиях, — ласково поучал отчим. — Я догадывался, что ты еще девочка. Поэтому займемся твоей дефлорацией.
— А что это такое? — жгучий интерес проснулся в ней.
— В переводе означает «сорвать цветок», превратить девушку в женщину, — пояснил Федор. — Ты еще нетронутый, ароматный полевой цветок, нежный, свежий и сладкий, как нектар. Я очень люблю  срывать первые цветы, превращать девочек в страстных, темпераментных женщин. Только не бойся. Рано или поздно, но это приятное событие происходит с каждой девушкой. И чем раньше, тем  лучше, больше испытаешь наслаждений за жизнь. Ты же не хочешь остаться старой девой, неудовлетворенной и злой на весь мир из-за неудачной судьбы.
— Не хочу. Никто не хочет...
—Тогда, Светочка, будь хорошей, умной девочкой. Не бойся, не дрожи, ничего страшного, наоборот, тебе скоро станет очень сладко. Ложись удобнее, согни ножки в коленях ...
 Девушка, словно под гипнозом алкоголя, затуманившего ее сознание, последовала его совету, лишь на миг, осознав происходящее.
— Дядь Федь, что мы делаем? Отпустите меня,— отрешенно взмолилась  она, не имея сил для сопротивления. — Какой ужас...
— Ничего страшного,  девочка. Тебе жарко, тебе очень жарко,— повторял он, торопливо снимая с нее сарафан,  под которым не было больше никаких препятствий  к  желанному телу. Светлана ощутила, как его тяжелая  ладонь скользнула по ее груди, потом  вниз к паху и бедрам.
 — Вначале тебе будет немножко больно, — шептал  он,  подавляя ее сомнения. — А потом очень, очень сладко…
Она, охваченная проснувшейся страстью, затрепетала, как  осенний листок. У нее в какой-то момент появилась мысль оттолкнуть  его и убежать: «Зачем я осталась дома, лучше бы ушла к Асе». Но в следующее мгновение  какая-то  дурманящая сила, встревоженные гормоны, девичье любопытство заставили  покориться судьбе.
«Ты же  сама этого желаешь,— усыплял ее  внутренний голос.— Так мамочке и  надо, чтобы не забывала свою дочь». В ней  пробуждалось чувство  ревности  и она отдалась течению времени. Сладкая истома охватила  девичье тело, до сего момента не ведавшее мужских прикосновений.
Федор почувствовал ее покорность и  действовал умело, как искушенный любовник. Легко раздвинул  ее сомкнутые колени,  рукой убрал с лобка вздрагивающие руки, бережно прижался  телом  к ее шелковистой груди, чувствуя, как она невольно тянется к нему. Широкой  ладонью охватил ее грудь, ощутив  упругий  сосок. «Она еще  девственница, — по тому, как испуганно дрожала Светлана,  безошибочно решил он.— Надо  постараться не причинить ей  боль, чтобы не вызвать  рефлекс  неприятия.  Она должна  почувствовать наслаждение и тогда никто  и ничто не сможет вырвать ее из моих рук. Какой-нибудь слюнтяй-недотепа  мог своей животной, дикой грубостью все испортить».
Этими  соображениями зрелого  мужчины, давно познавшего  тайны интимной жизни, Головин  пытался сейчас оправдать свои действия: «Если не я, то все равно это неизбежно сделает кто-то другой. Почему я должен отказывать себе в  праве первой ночи, в наслаждении, доставляя его и  Светлане? Такого уникального шанса может не быть. Глупо не воспользоваться до возвращения Анны».
Федор  не торопился. Он  бережно ласкал  каждую клеточку ее тела, впившись губами в кожу. Лизал мочки  ушей  и щекотал мягкими губами  соски.  Сознательно не погасил свет в спальной, чтобы видеть ее во всем  очаровании, любоваться  ее гибким, изнемогающим  от желания телом, пылающими  губами с жемчужинами зубов.
Светлану охватило неодолимое желание и она, слабо владея собою и  не задумываясь о том, что творит, плотно прижалась к его большому, горячему телу. Опытный самец  осторожно овладел ею.
Это был не суетливый подросток-неумеха,  а мужчина, опытный и искусный в плотских утехах самец. Он, не спеша,  медленными движениями все глубже проникал в ее хрупкое и такое  желанное тело. Знал, что сейчас ей будет больно, но это неизбежно, когда девушка становиться женщиной. Главное, чтобы эта боль была мгновенной и надолго не запечатлелась  в ее памяти.
— Ой, мамочка, прости меня,— прошептала она,  чувствуя, как постепенно боль угасает,  уступая  место доселе неведомому ей блаженству. Возглас  восторга невольно вырвался из упругой  груди, и она плотно свела  ноги, стараясь продлить сладостные ощущения.
«Как  я  была глупа, когда жалела мать, считая, что Федор причиняет ей  боль, — на  миг подумала Светлана. — Она  же стонала от сладости, которую только что постигла я сама…»
— Так тебе и надо,—  вслух произнесла она, радуясь, что отчим предпочел ее  матери. Наслаждение,  которого  она давно жаждала и боялась, как тягучий  мед, заполняло каждую клеточку ее молодого,  гибкого тела. Светлана   затрепетала,  распахнув  бедра  и  из груди ее вырвался крик восторга. Движимая  инстинктом,  она потянулась горячими губами  к лицу Федора и он с радостью, что все получилась так, как  и хотел, поймал ее долгий и искренний  поцелуй.
— Тебе больно,  девочка?
— Нет, лишь вначале, немного было, — прошептала она пылающими губами, уткнувшись лицом в его грудь. Он нежно,  по-отцовски, гладил рукой ее спутанные  в беспорядке волосы, чувствуя, как она теплой ногой трется  о его колено, податливо  тянется к нему трепетными  бедрами, готовая раствориться в нем. Головин  осторожно, как драгоценный сосуд, держал  ее в руках, боясь грубым движением  причинить боль.
— Что, что мы  натворили? — вдруг протрезвела  Светлана.— Господи, грешница  я. Это все вино, вы  специально подстроили?
— Успокойся, Светка,  шоколадка, конфетка, теперь ты еханая.
— Что это такое?
— Значит,  распечатанная,  готовая к  употреблению, — он  поцеловал ее в глаза.— Будь умницей, рано или поздно, а лучше, чтобы пораньше,  это случается с каждой антилопой.
— Почему с антилопой?
—Потому, что так зовут  девочек-целок. Не надо из  того, что случилось, делать большой трагедии,  впадать в отчаяние,  паниковать. Не  со мной,  так  с кем-то другим ты бы лишилась невинности. Такова  природа человека, тайна и прелесть отношений  между мужчиной и женщиной. Мы  лишь следуем этим вечным,  не нами придуманным, законам природы. Я, когда увидел  тебя в бане, то  не захотел, чтобы это был кто-то  другой. Такой  вот я  неисправимый эгоист. Сама не догадываешься,  какое ты сокровище, созданное исключительно для любви и наслаждений. Ты не пожалеешь о том, что я  стал  твоим первым мужчиной, крестником.
— А  как  же  мама? — по инерции  спросила она.
— Она не должна  об  этом знать,— твердо сказал отчим.— Не сердись на  меня. Я  буду тебя любить,  как дочку.
— Дядь Федь, а кем ты  теперь будешь  спать?
— С  Анкой, — удивился он ее вопросу.
— А со  мной?
—  И с  тобой, сладкая моя  девочка,— успокоил он ее. — Но  не так, как сейчас. Ты ведь теперь взрослая девица и  все понимаешь. Анна  — моя  супруга и это мой супружеский долг доставлять ей удовольствие.
—Но вы до сих пор не расписаны?
— Ах, Светка – конфетка, будешь  много знать, скоро состаришься. А старухи  для  любви  не годятся. Запомни,   любовницей быть даже лучше, выгоднее,  чем официальной женой.
— Почему?
— Слишком ты любознательная, — пожурил  Федор.— Потому что с женой приходиться  исполнять супружеский долг, трудовую повинность, а с любовницей  все происходит по любви в пылу горячей страсти.
Этот  ответ,  похоже ее  удовлетворил. Взволнованная происшедшим, она ушла в свою комнату и не одеваясь  заснула, разбросав по сторонам  руки. Впечатления, вскружившие  голову, вино сморили Светлану.
«Теперь я не смогу порвать с ней связь, — размышлял Головин, оставшись один. — Вкусив, отведав запретный плод, она сама этого не позволит.  В ней  чувствуется неукротимый темперамент, порода. Она  маялась в ожидании этого случая, в ее крови, ища удовлетворения, бурлят гормоны. Обязательно бы отдалась какому-нибудь сопляку. С  ней я испытал  наслаждение, острее и  ярче, чем с Анной. Девственница омолаживает мужчину. Что ж  теперь придется делить любовь между  матерью и ее дочерью. Главное, чтобы Светка на радостях  не проговорилась и не выдала себя странностями в поведении. Черт знает, как  поведет себя  завтра?»
Утром  он пробрался в ее комнату  и, глядя  на безмятежно спящую обнаженную женщину,  потянулся к ее бедрам, но переборол себя. «Она не должна пресытиться, лучше, если сама испытает влечение ко мне», — благоразумно решил он. Не стал  будить, а заботливо  прикрыл сползшейся простыней. Пусть выспится, ведь столько впечатлений за один вечер и  ночь, крутой поворот. Наспех позавтракав, он ушел  на работу.
Ермакова в сомнениях  в тревоге промаялась целый день. Стоя перед  зеркалом,  в чем мать родила, она внимательно рассматривала гибкое  изящное тело,  выискивая в нем изменения. Искренне удивлялась: «Неужели тело при соитии с мужчиной  способно доставлять  райское наслаждения, от которого она не в силах отказаться?»
Потом бесцельно бродила по комнатам дома, прилегла на кровать матери, вспоминая вчерашний вечер и ночь, вышла  во двор. Нетерпеливо взирала  на часы, в ожидании  отчима.
В полдень  почтальон тетя Варя принесла очередное письмо от Андрея Хвыли из города Николаева, где он после курсов служил  сержантом в отдельной роте химической защиты учебной дивизии.
Минуло больше года, как его призвали на срочную двухгодичную службу. Приходило по два-три письма в неделю. Светлана едва успевала отвечать на его теплые, нежные признания в любви и верности. Она с радостью ждала его  солдатских весточек.
— Свет, а  тебе от твоего солдатика снова привет! — громко позвала ее с улицы от калитки  почтальон. Голос  проник  через открытую форточку. Ермакова вышла из дома и направилась к калитке.
— Ну-ка, пляши, а то не отдам! — велела  женщина, завидев ее смущенный вид. — Почему не радуешься? Часом не заболела или, может, с отчимом поссорилась?
— Плохо спала, всю ночь  снились кошмары, — солгала  она.
— Тогда бери письмецо, — не стала допытываться тетя Варя, навьюченная  тяжелой сумкой,  отдала конверт. — Пусть оно тебя  развеселит и утешит. Передай Андрею от меня привет и не забудь, когда  жених отслужит, пригласить меня на свадьбу. Красивая  пара. А мать еще не приехала?
— Нет, не приехала.
— Отчим, Федор, тебя не обижает?
— Не обижает. Спасибо теть Варя за письмо, — сказала Светлана,  поспешно свернув диалог, и не задерживаясь, направилась к веранде. Женщина проводила ее взглядом, подметив, что она, вопреки привычке, сгорая от нетерпения,  не распечатала письмо на ходу. «Видно не в настроении»,  — подумала  почтальон и, подхватив сумку  с газетами, журналами, письмами и телеграммами,  поспешила к соседним домам.
Наступил вечер. Возвратился пропахший  соляркой и машинным  маслом  Головин. Как  обычно поужинал, управился  по хозяйству. Со Светланой  был холодно сдержан,  словно между ними ничего не произошло. Ее душила обида. Отказалась  смотреть телевизор, молча  ушла в свою комнату. Он тоже  вскоре удалился в спальню.
«Господи, что я совершила? Обещала ведь Андрею, ждать и ни с кем не любезничать. Что я ему теперь напишу? — размышляла она, поняв, что после случившегося переписка потеряла смысл. — Я неспособна ему солгать, да и какой в этом  резон».
Андрей,  сын бригадира тракторного парка Назара Остаповича Хвыли, был старше Светланы  на три года. Перед  призывом в армию они встречались на свиданиях не более полугода. Вели себя скромно и сдержанно, лишь один раз она позволила поцеловать себя  в губы, а не в щечку, как обычно. Затрепетала, когда Андрей, охваченный желанием, сомкнул на ее тонкой девичьей талии руки и прижал к себе.
«Что теперь делать с  солдатскими письмами? Сжечь? — размышляла Ермакова. — Нет, пусть останутся, как память о несбывшейся мечте, ведь в них душа и тепло Андрейкиного сердца». Ее душили слезы  обиды и разочарования. Она металась по комнате, как дикая птица в тесной клетке, но вкусив  запретный плод, не в силах была устоять перед соблазном.«Надо было с мамкой поехать  и тогда бы ничего не случилось, — размышляла Ермакова. — Сама виновата, могла бы  уговорить, настоять, а не доверять Федору. Все он правильно рассказал, сначала было немножко больно, а потом словно мед по всему телу разлили. Как интересно и сладко, когда твое тело ласкает сильный и нежный мужчина, как хорошо  делает и хочется  снова испытать кайф».
Федор выждал момент, когда Светка  отлучилась к Хрумкиной. Вошел в ее комнату, отбросил покрывало на ее постели. Достал из кармана флакон с порошком и  слегка припорошил простыню. «Теперь полный марафет, сама ночью, как ошпаренная кипятком, прибежит и бросится на шею», — с удовлетворением подумал он. Второй флакон  с порошком Головин прятал в кабине трактора. Планировал в один из погожих дней, самостоятельно или со Светкой  съездить на берег Азовского моря в Каменку. Выловить и высушить медуз, пополнив запас, эффективного биостимулятора. Ведь впереди долгая зима.
Вечером,  ворочалась в  постели, стиснув зубы,  Ермакова  уговаривая себя: «Ни шагу в спальню матери». Но жгучее воспоминание воскресило в ней сладкие ощущения минувшей ночи. Она чувствовала, что неспособна устоять перед охватившим ее желанием. Федор разбудил в ней дремавшую неуемную страсть.
Ощутила зуд и приятное жжение в промежности. С приливом крови  вспыхнуло неодолимое  возбуждение и желание, словно кто-то невидимый включил тайный механизм. По телу пробежала дрожь, а в паху стало тепло и томно, как под струями горячего душа. Светлана невольно потянулась рукой к лобку и пальчиками  бережно погладила мягкий ворс.
И на эти ласки, охваченное желанием  и страстью, тело отозвалось приливов пульсирующей крови, зашумевшей в ее висках.
«Нет, Света, остановись, нельзя,  что  ты  делаешь, опомнись», — подсказывал ей  здравый разум.
 «Утоли мою жажду в сладости и неге», — властно требовало непокорное, молодое и горячее тело, созревшее для  зачатия новой жизни и хмельных утех. И, если зачатия, выбирая неопасные периоды или предохраняясь другими способами и средствами, можно избежать, то сладость утех, толкающая мужчин и женщин в объятия,  гарантирована.  Мудрая  природа и высший творец предусмотрели соблазнительный и безотказный механизм  воспроизводства себе подобных, рода человеческого. Такой принцип действует и в мире других  живых организмов. Возможно, и растений в процессе опыления соцветий.
Вкусившая запретный плод, Ермакова об этом знала и остро желала, чтобы снова повторилась ночь любви со страстными поцелуями и ласковыми словами, медленными и быстрыми  проникновениями  в ее тело. Она держала  ладонь на  полыхающем жаром лобке,  понимая, что тело, словно отделившаяся от ее разума субстанция, вышло из подчинения, не реагирует на приказы сознания. Оно пронизано и пропитано сладкой отравой, неудержимо рвется из маленькой спальни, в которой Светлана тщетно пыталась скрыться. По ее чувственному телу пробегали волны непреодолимого желания. Она подошла к двери. Прислушалась — тихо.
С охватившим ее страхом подумала: «А вдруг Федора нет? Мать ведь предупреждала, что он может уйти к другой женщине.  Странно, зачем ему уходить, если я здесь, рядом.  Приду по первому зову,  ноги сами приведут». В душе устыдилась своего тайного желания.  Возвратилась и села на кровать, взяла книгу, полистала и положила на тумбочку. Растревоженная и неутоленная плоть настойчиво напомнила о себе.
 «Однако, где Федор?» — Светлана подошла к двери и легонько поскреблась ноготками о дерматин. Прислушалась и с замиранием сердца услышала голос отчима:
—Что там за мышка-норушка, мне спать не дает и сама мается?
— Дядь Федя, это  я, —  с мольбой и дрожью в голосе отозвалась она.
 —Заходи, Света. Я думал,  что ты устала или  обиделась,  решил тебя не беспокоить, — произнес Головин.
— Нет, не обиделась, — с лихорадочным блеском в глазах ответила она, переступив порог. — Мне самой скучно и одиноко.
— Не робей, проходи ко мне сюда, — велел он с радостью и, приподнявшись, как матерый, хитрый зверь, терпеливо дождавшийся заведомо гарантированной добычи, указал сильной с мохнатой порослью рукой на брачное ложе. Похотливыми, налившимися кровью глазами, он ощупывал  ее  стройную, изящную фигуру под светлой, словно пеньюар, ночной сорочкой. И потому, как вздрагивая,  она приближалась на непослушных ногах, понял, что разбудил в ней страстную женщину и получил власть над ее чувствами и желаниями.
— Светочка, сладкая моя деточка, ложись рядышком, — прошептал и сильными руками оторвал ее от пола, ощутив пылающее под тканью тело, властно опрокинул спиною вниз на ложе.
Поспешно снял  с  гибкого тела ночную сорочку. В сиянии люстры падчерица предстала в своей женственной красоте. Федор ласкал ее взглядом и руками, легонько массируя грудь, соски, изящный с тонкой талией живот,  бедра.  Прикусив влажные губки, она слегка стонала, возбуждаясь от прикосновения его рук.
 «Все  детство, романтика  закончились», — подумала Светлана в предвкушении близости с сильным мужчиной, влекущим в сладкую бездну. Не отдавая себе отчет в том, что делает, словно в полусознательно-сонном состоянии, прильнула к нему. Головин  терпеливо ждал этого момента, заведомо зная, что она уже во власти искушения.
— Дядь Федь, ты меня уже разлюбил? — с дрожью в теле и слезами в голосе  произнесла она.
— Нет, милая  моя  девочка, я каждую секунду только о тебе и думаю, аж голова разболелась, — ответил он.
— Почему же ты меня тогда не замечаешь, не  ласкаешь?
— Не хочу причинить тебе боль.
— Боль уже прошла и мне  очень сладко, — призналась Светлана. — Я даже не могла себе представить, какое это блаженство.
— Прости меня, что заставил ждать, сомневаться и мучиться, — нежно прошептал Федор в ее розовое ушко и пропел. — Тебя мою желанную, не зря зовут Светланою...
— Эта песня, говорят, когда-то была очень популярной, — прошептала она, прижавшись к нему горячим телом.
—  Да, очень популярной в годы моей юности, — подтвердил он и с азартом произнес. — Радуйся, ликуй, Светка-конфетка! До этого ты была глупой антилопой, телухой, а я превратил тебя в настоящую женщину, темпераментную и сладострастную. Ты  должна  благодарить и во всем меня слушаться. В любое время, когда я захочу, отдавайся без  возражений.
— А как же мамка?
— Она тоже не будет обижена, меня на десяток баб хватит,  в этом деле  я неутомим, —  с гордостью признался он.
— Кончилось твое  унылое и беззаботное детство. Гордись и радуйся, Светка, что  превратилась в женщину, пылкую и страстную. Я  тебе многому научу. Секс — это не шаляй-валяй, а настоящее искусство— Камасутра. Теперь ты моя  маруха, — заявил отчим и предупредил. — Если перестанешь давать, то я тебя на все село опозорю. Будут  дразнить  шлюхой.  Матери, учителям, подругам, никому не рассказывай о нашей тайне. Если проболтаешься, то раздавлю, как  гниду.
Ермакова  натолкнулась на его колючий взгляд. По телу пробежала дрожь и ее на мгновение пронзил  страх.
Федор  вновь с упоением овладел  ею и не отпускал до утра. Впрочем, Ермакова, покорившись его воле, сладострастию не торопилась. Отдала  ему  в полное распоряжение свое  юное, горячее тело.

9. Чары сладострастия

С этого дня Головин  уговорил Светлану вместе париться в бане. Она томилась, нетерпеливо поджидая его возращения с работы. Охотно уединялись в парилке и предавались любовным утехам в разных позах. Испытав  сладость, восторг от совокуплений, которым ранее здесь испытала  мать с сожителем, Ермакова  почувствовала себя  женщиной. Ощущала гордость от обладания этой тайной.
—Дядь Федь,  ты  меня любишь? — неожиданно спросила Светлана, когда они вошли в жаркую парилку. «Ну,  вот и эта кошка ничем не отличается от других, желающих повелевать  мужиками, — с тоской подумал Головин. — Все бабы из одного теста, стараются набить себе цену. Анна тоже постоянно требует  признания в  любви и  дочка  тоже в матку  уродилась. Разве недостаточно того, что я  затрачиваю на них свою энергию и чувства. Не желают этого понять своими  куриными мозгами».
— Света, какой же я тебе дядя, если  мы с тобой живем, как муж и жена или любовница?
— Не называть же тебя папой?
— Зови просто Федором или Федюшей. Смотри при  Анне не проболтайся, называй отцом или дядей Федором.
— Ты  любишь меня? Сейчас же признавайся, — проявила она настойчивость. «Вот пристала, как банный  лист», — посетовал он, ища  лазейку, чтобы уклониться от прямого ответа.
— Наслушалась сказок. Сама ты хоть  знаешь, что такое  любовь? — озадачил он ее встречным вопросом.
— Это такое светлое, неземное чувство, когда люди не могут жить друг без друга, от  любви у них рождаются дети, — ответила Ермакова.
—Вот именно,  рождаются  дети — цветы жизни, нередко с острыми шипами, как розы, — усмехнулся Федор и пояснил. — Какой-то поэт, фамилию его уже не припомню, назвал любовь прикрашенным инстинктом деторождения. И я  с ним полностью согласен, что в этом нет ни чуда, ни романтики. Рожают же себе подобных детенышей коровы, кобылы, овцы, кошки, собаки и прочие существа без всякой любви, а по законам дикой природы. И люди туда же, чтобы не исчез человеческий род на земле. Это чисто биологическое явление, связанное с зачатием, развитием  плода в утробе женщины и рождением ребенка.
Но люди, особенно поэты, художники, музыканты обожествили это обычное явление, окружив тайной и романтикой.
— Все же в этом есть тайна, — возразила она.
— Мы должны обмануть твой организм, не допустить зачатия, — поставил он цель. — Поэтому  Света предохраняйся, чтобы не пришлось  тебе  лезть  на кресло и делать аборт.  Это очень больно.
Увидел, что озадачил ее  неутешительной перспективой.
—Ладно, Света, меньше слов, а больше дела, — улыбнулся он и положил свою широкую ладонь на ее прелестную грудь. — Давай подарим друг другу райское наслаждение. На практике докажу тебе свою любовь.  Присядь на край лавки, чтобы тебе было удобно.
Она послушно выполнила просьбу. Смежив веки с длинными, пушистыми ресницами, запрокинула голову со сбегающими за спину  нитями волос.  Капельки воды бриллиантами сверкали и дрожали на ее атласной коже, бисером скатывались вниз. Федор похотливо взирал, восхищаясь ее желанным и доступным телом.
Не дождавшись его действий, она приподняла голову, разлепила ресницы и  в следующее мгновение ощутила горячую  плоть.
Будучи искусным любовником, Головин действовал уверенно. От страсти ее груди набухли  упругими колоколами, тело охотно принимало ласки, из полуоткрытого рта вырывались стоны и всхлипы восторга. Она  металась и извивалась под его сильным и неутомимым телом.
—Светочка-конфеточка, — шептал он, покрывая  нежное  личико, глаза, губы  пылкими поцелуями и бережно, словно скульптор белую глину, мял упругую грудь. Она  затрепетала, плотно прижавшись к нему бедрами, лобком и страстно вскрикнула, охваченная  оргазмом.
Федор, едва успев отлипнут, обильно разрядился спермой на девичий живот. И немедля велел:
— Живо смой, чтобы не подцепила.
Но Светлана расслабилась. Он сам стер полотенцем сперму с ее живота. Разбросав по сторонам ослабевшие руки, девушка затихла, расслабилась, изнемогая в блаженстве медленно угасающей страсти.  Потом  он посадил ее на  свои колени.  Света отдыхала, склонив прелестную голову с ореолом русых распущенных волос на его широкую с темной курчавой порослью грудь. Прислушалась к учащенному биению своего сердца. Ей казалось, что оно не выдержит сладости, блаженства, яркости  ощущений и непокорной дикой птицей выпорхнет из груди.
— Света, пригласи к нам  на вечеринку свою подружку Асю? Мы  позабавимся в бане.
— Вдвоем с Асей?  Это же извращение, мы—не лесбиянки?
—Будем париться втроем, — ответил Федор. — Испытаем сладкие, ни с чем несравнимые ощущения. Такие забавы сейчас очень популярны в Америке и Европе и до нас докатились.
—Хорошо, я ей предложу, — загадочно заблестели Светкины глаза.
—Только заранее не  говори, что я тоже буду париться с вами, чтобы не испугалась, — предупредил мужчина. — Когда  разденетесь,  она войдет в парную, ты задержись в предбаннике, откинь крючок на входной двери. Впрочем, можешь  вместе с ней идти в парную, я наловчился снаружи легко открывать дверь.
Ермакова  вспомнила, как в первый раз неожиданно для себя обнаружила отчима в бане.
— Ася с кем-нибудь спит?
— Нет, она  скромная, застенчивая  девочка.
— Жаль, но ты ее психологически  подготовь. Скажи, что это не больно, а приятно и сладко, — посоветовал Головин.
— Она спросит, откуда я об этом  знаю, — сообразила Светлана. — Придется сознаться, что я испытала кайф на себе.
— Ни в коем случае! — возразил Федор. — Скажешь, что теоретически, прочитала в книге. А после того, как  она, став женщиной,  испытает блаженство, то и сама будет держать язык за зубами. Понятно?
—Понятно, — ответила она и с ревностью подумала: «Зачем ему потребовалась еще и  Ася, если нам вдвоем  хорошо?» Потом спросила:
— Чем мы будем заниматься в бане?
—Устроим  любовные игры и прятки. И та из вас, которая попадется в мои руки, будет вознаграждена моей любовью.
—В таком случае, я от тебя не стану убегать, — сказала Ермакова.
— Света, не будь эгоисткой. Твоя подружка  тоже должна испытать блаженство, — пожурил он ее. — Для меня это не составит большого труда. А потом мы втроем будем обниматься, целоваться  и развлекаться. Ты даже не представляешь, какой это кайф. Сами после этого будете предлагать походы в баню. Надо поторопиться, пока  Анна не приехала. Завтра же поговори с подругой и пригласи ее  вечером на чай и кофе. За столом я возьму дело в свои руки, уговорю Асю попробовать вина.
—Хорошо, Федор, — опьяненная и удовлетворенная его ласками, заинтригованная фантазиями и обещаниями неземных наслаждений, согласилась Светлана, а он подумал: «Пиком блаженства было бы уговорить Анну на групповой секс. Ох, и зажил бы я тогда всласть. Катался бы, как сыр в масле. Надо  осуществить эту замечательную идею. Может, придется шантажировать Анну своим уходом к другой  женщине, если она не согласится на такой способ сожительства с ней и ее дочерью. Учитывая ее возраст, жертвовать наслаждением, она не станет. Кому она после меня будет нужна, когда вокруг молодых, покладистых и горячих девок,  пруд пруди.
Для женщины это сладкая отрава, что она готова на все ради удовлетворения своей плоти.  Пока Анны нет, Светка-конфетка в моем полном распоряжении. Узелок легко развязался, завязать его она уже не в силах. Очень велик и непреодолим соблазн. Природу не перехитришь. Чтобы люди плодились, она и создала это чудесное, хмельное лакомство. Поживу в свое удовольствие, пока есть такая возможность». Облизал  полные  губы с ненасытной похотью матерого самца.
— Света, ты утром постирай простыни, чтобы не осталось подозрительных пятен и Анна не узнала о наших забавах, — велел он. — Помнишь такую мудрую поговорку: «Любишь кататься, люби и саночки возить». Имей в виду, я  не скупой, а щедрый. Хочу, чтобы ты  и Ася, пока твоей мамки нет, познали не из книг, а на практике, что такое медовый месяц, вкусили сладость и испытали радость. Сколько лет твоей подружке?
— Тоже семнадцатый пошел. Лишь на два месяца моложе меня.
— Годится, — с удовлетворением  сказал Федор.— Хороша антилопа. Она с пацанами слипается или только мечтает?
 —Нет, Ася — недотрога.
— Тем лучше, самый смак. Проверю, какая она недотрога? Может, притворяется целкой, чтобы набить себе цену? Зови ее, завтра устроим банный день. В чистом теле должен быть здоровый дух.
— Вдруг у нее после этого животик начнет расти?
— Соображаешь, откуда дети берутся.
— Не в капусте же их находят, как родители в детстве рассказывали,—  усмехнулась Ермакова и пояснила. — В школе на уроках биологии генетику изучала, о наследственности и изменчивости.
—  Значит продвинутая. Так вот, Светка, гляди, чтобы у  тебя  брюхо не росло.  Я вас, девки-скороспелки,  оплодотворять не собираюсь, зато сладость, кайф  испытаете с большим удовольствием.
— Я не хочу ни с кем делиться, — ревниво заявила падчерица.
— Не жадничай, у меня  хватит энергии для тебя, твоей подруги и еще Анне достанется, так что никто из вас не будет обижен, — уверенно произнес Головин. — Чем раньше  отведаете запретный плод, наберетесь опыта, тем лучше для вас. Меньше совершите ошибок и глупостей по неопытности и наивности.  В Китае, да и многих других странах юных девочек с детства учили искусству жриц  любви. 
Вот и я вам бесплатно преподам эту очень сложную и тонкую науку. Если  будет туго, то в любое время можете отправиться на заработки в Турцию, Грецию, Испанию, Германию, Нидерланды  или в Россию.
— Никуда не хочу уезжать?
— Тебя никто и не гонит. Я просто нарисовал перспективу на всякий пожарный случай, — деловито пояснил  отчим  падчерице и с удовлетворением подумал: «Эх, работы в селе непочатый край. Почти каждый второй мужик алкоголик и импотент. А бабам то хочется нежности и ласки. Да и девки-скороспелки, свеженькие, кровь с молоком,  быстро созревают под южным солнцем. Будет где разгуляться удалому молодцу».

              10. Крутой разговор

На закате, когда солнце скрылось за земной твердью, окрасив кучевые облака  багряно-алым цветом, Головин пригнал с поля Т-74 на тракторный стан. Заглушил  двигатель, вылез из кабины, спрыгнул с трака гусеницы на землю. Снял куртку, стряхнул с нее пыль.
— Федор!  Федор, подгребай к нашему шалашу! — услышал он громкий окрик и обернулся на зов. У открытых ворот ремонтно-механической мастерской стоял  механизатор  Иван Колупай.
—Что тебе? — без энтузиазма отозвался Головин.
— Стахановец, поди-ка  сюда, есть разговор.
— Сам поди, невелика шишка.
— Я по поручению Хвыли, — солгал Иван.
— Хвыли? — призадумался Федор. — «Интересно, что бригадиру от меня надо? Мог бы и сам без посредника сообщить, ведь почти каждый день наведывается, проверяет выполнение нормы, качество, глубину вспашки, чтобы без халтуры».
— Ладно, — согласился он. Оставив куртку в кабине трактора, неспешно направился к мастерской. Вошел в помещение и увидел еще двоих  по характеру задиристых трактористов  Кирилла  Ерша  и Петра  Репчука. По их угрюмым лицам и колючим взглядам понял, на какой разговор пригласил  Иван. Они сидели на скамье за столом, покрытым листом оцинкованной жести, где обычно доминошники забивают  «козла». Федор пристально поглядел на Колупая.
— О, ты, Ванька, не один. Шустрая гоп-компания  собралась, в самый раз сообразить на троих, заложить бормотуху за  воротник, — ухмыльнулся Головин. — Так, что бригадир велел передать? Выкладывай, не тяни кота за хвост. Устал,  как вол, жрать охота, дома  дочка ждет...
— У тебя, Федор, после чифиря  глаза навыкате, лезут из орбит. Все равно, что допинг, наркота. От избытка дури готов горы  своротить. Нам за тобой не угнаться. Нечего по  две-три нормы  делать, — упрекнул  Кирилл. — Ты здоровый бугай, а нам  с одной нормой трудно справиться. Почти всех трактористов подвел под монастырь.
  — Меньше надо пить и лясы точить, доходяги, жуки навозные, бздуны колхозные, — усмехнулся Головин. 
— Кто не курит  и не пьет, тот здоровеньким помрет, — фальцетом пропел Репчук и осекся, напоровшись на  колючий взгляд Федора.
— Не дождетесь! В моем роду одни  долгожители,  — заявил Головин. — Я вас быстрее в могилу сведу.
— По-доброму тебя просим, сбавь обороты, не царапай землю. Откуда ты на наши головы свалился. Работали ведь спокойно, не рвали жилы. Выполняли по полторы нормы и получали премии, а теперь жалкие гроши. Из-за тебя, стахановца, ударника труда конторские крысы чуть ли не каждый месяц завышают нормы выработки на вспашке, культивации, — подал голос Петр. — Смотрят на твои показатели и нас напрягают.  Заставляют плясать под твою дудку. Так и по миру  с  торбой пустят…
— Что вам, бухарики, от меня надо? Может, прикажите за вас, тунеядцев,  лямку тянуть? А вы будете сидеть на печи и хавать калачи.
— И Хвыля-тюфяк не может или не хочет за интересы трудового народа постоять. Оно и понятно, ведь вы с ним почти свояки. Как только  его сын Андрей отслужит в армии и жениться на Светке, окончательно породнитесь. Умоляем,  сбавь темпы, работай, как все. Не высовывайся в ударники, — посоветовал Колупай. — Откуда ты, такой ретивый и упертый, как хохол репанный? Работал  бы себе на  ферме возле баб и коров. Так нет, напросился в бригаду, захотелось в поле разгуляться. Погулял и катись назад,  развози на  колесном МТЗ корма животным.
— Болт вам на рыло! У меня от вони коровьих «лепешек», мочи  аллергия, — заявил Головин. — Катитесь сами на все четыре стороны.
Он намеревался развернуться и уйти, но Колупай поднялся, сжал пальцы в кулаки и приблизился и с вызовом сообщил:
 — Федор, колись! Мы с Репой проверили качество твоей вспашки, Оказывается, что ты только по краям пашешь, как следует, а в середине поля скребешь плугом. Хренов стахановец. Так каждый может стать передовиком. Напишем докладную Якову Абрамычу в контору, накроется твоя премия…
— Ах ты, стукач, гнида, сморчок,— сквозь зубы процедил Головин,  заметив, что  Репчук и Ерш, держа в руках массивные ключи,  обступили его с обеих сторон. Следя за их движениями, отступил на шаг, а потом резко, по-боксерски выбросил   вперед  кулак  правой руки. Удар пришелся  под  левый глаз  Ивана. Тот вскрикнул от боли и, словно птица,  взмахнув руками, едва удержался на ногах. Мешок под глазом налился кровью и заплыл. Перед взором растаял  едва различимый силуэт Федора.
— Мужики, всыпьте ему! Репа, дай ему в харю, в носяру, чтобы кровью захлебнулся,— фальцетом  взвизгнул пострадавший, но Головин опередил. Тяжелым ботинком  с заклепками ударил Петра в пах. Тот взвыл от дикой боли, выпустил из руки ключ, схватился за место, где скрывалась мошонка.
Согнулся в три погибели. Кирилл резвым козленком  лихо отпрянул в сторону, не рискнув приблизиться к верзиле.
 — Ты куда, Ерш? Подходи и тебя за компанию долбану по глупой башке. Твои кореша получили свою пайку, а  ты, бздунишка, спрятался в кусты. Нехорошо, не по-братски.
Тот не рискнул приблизиться к  верзиле.
— Ну, что, «три  богатыря», поговорили, побазарили, — самодовольно изрек Федор, разминая пальцы руки и куражась.
— Мы заявим в милицию, участковому Удоду,— пригрозил Колупай, боясь прикоснуться к заплывшему кровью глазу. — Загремишь на нары  суток на пятнадцать. Там тебе быстро мозги вправят.
— Дохлый номер, закон на моей стороне— самооборона. Вас трое быков, а я один  и с голыми руками.
 —Ты меня первый ударил, а не собирался тебя бить. Лишь припугнуть решили.  Петр и  Кирюха   подтвердят, — сказал Иван.— Жаль, что нет с нами Степки Ермакова. Он бы тебе всыпал жару-пару.
— Степку-сморчка, что от  горшка  два вершка, сотру в порошок. Если заложите, то  щас всех так  отметелю, что живого места не останется, — Головин метнулся к ящику с инструментами, схватил монтировку и со зверской гримасой надвинулся на Колупая. Тот, словно подростком, дрогнул и бросился прочь из мастерской. За ним устремились  Репчук и Ерш. Засунув два пальца в рот, Федор пронзительно засвистел и закричал  вдогонку: — Эх, вы, жуки навозные, бздуны колхозные. Впредь придуркам наука будет, больше не сунетесь.
«Разбежались, как  трусливые зайцы, теперь никто не посмеет сунуться»,  — с чувством победителя подумал он.  Какие мысли обуревали позорно сбежавших механизаторов, осталось неведомо. На следующее утро Колупай и Репчук отлеживались, залечивая раны и травмы.
Обеспокоенный их отсутствием, Назар Хвыля  узнал о  потасовке в ремонтно-механической мастерской  и посетил Колупая.
—Иван, шо трапылось? — спросил бригадир у пострадавшего механизатора, взирая на  синяк под его глазом.
— Вечером после работы собрались мы с Ершом и Репой в мастерской. Ждали, когда подъедет Головин, чтобы поговорить с ним по-человечески, — пояснил тракторист. — Упрекнули  его за то, что, как прокаженный, гонится за длинным рублем. Нам из-за него конторские крысы  для экономии фонда зарплаты  увеличивают нормы выработки.
— Да, маемо  цю справу, — вздохнул бригадир.
— Назар, он же тебя и всех нас за нос водит.
— Майже?
— Знаешь, почему этот хренов стахановец,  постоянно в передовиках, дармовые деньги гребет лопатой?
— Ни, не знамо.
— То-то и оно. Мы не поленились и в выходной день вместе с Репой побывали  на поле, которое недавно вспахал Федор. Взяли с собой линейку и  замерили глубину вспашки в разных местах.
— Що зъясувалы? — оживился Назар.
— На участках по краям поля глубина составила тридцать сантиметров, а в середине — не более десяти-пятнадцати. Бракодел, халтурщик Федор, потому и скачет по полю галопом. Берет количеством гектаров, а не качеством вспашки. Так любой из  наших трактористов может, не шибко мозоля руки, стать стахановцем.
— Мабуть вы помылылись? — бригадир озадаченно почесал  правой рукой толстый затылок.
— Не ошиблись, именно Головин работал на том поле. Проверьте по нарядам. Когда я ему об этом сказал, то  Федор озверел, набросился.  Мне вот «фонарь» навесил, а  Петьку  саданул  ботинком по яйцам. Только Ершу ничего не перепало. Сегодня же напишу заявление участковому Удоду и директору Дягелю. Пусть они, бешеного быка, посадит в каталажку на пятнадцать суток, а еще лучше лишат премии, уволят из  нашего сельхозпредприятия.
— Иван, не хвылюйся, заява не треба, —  попросил Хвыля, понимая, что из-за скандала и позора пострадает, лишится премии вся бригада. — Я самотушкы с ним поспилкуюсь, щоб руки не распускал.
— Пусть Яков Абрамыч мне и Репе  оплатит больничные,  пособие  на медикаменты, лечение и питание, а Головина оштрафует за брак в работе, лишит премии. Такие наши условия.
— Добрэ, — пообещал бригадир, довольный исходом беседы.—  Репчуку  скажы, щоб не пысав заяву.  Я самотушкы поспилкуюсь с Дягилем.
В полдень приехал к Головину, который занимался вспашкой поля. Лемеха плуга выворачивали пласты почвы. Бригадир подал знак рукой, мол, остановись. Не заглушая двигатель, Федор выглянул  из кабины трактора. Назар пристально вгляделся в его лицо, надеясь подметить следы драки, но тщетно.
— Что ты, Федор, руки распускаешь? Устроил мордобой, — пожурил он. — Ивана и Петра изувечил. Одному глаз подбил, другому — яйца. Вывел мужиков из строя. Когда они  теперь очухаются?
— Самооборона, имею право. Надо было и  Ершу всыпать, но сбежал, гнида— пояснил Головин. — Не я первым начал. Они затеяли драку, трое на одного, решили скопом меня проучить, вот и нарвались. Надолго запомнят и больше не сунутся.
—Самооборона? Да у тебя ни одной царапины на обличье, а воны корчатся вид боли, — усмехнулся  Хвыля. — Тебя бы следовало  за превышение такой самообороны привлечь к ответственности.
— Надо с умом обороняться, — возразил тракторист. —  Они — тюфяки, а меня жизнь многому научила.
— Служил что ли, что так ловко с троими расправился?
— Да, служил в ВДВ, в спецназе, — солгал Головин.
— Что же тебя в наши края занесло? — удивился бригадир, но Федор не ответил. А Назар продолжил. —  За что они хотели тебе бока намять?
— За ударный труд.  Мог пострадать за правое дело.  Их, дармоедов, жаба давит, что я постоянно перевыполняю нормы. Наверное, забыли лозунг «Кто не работает, тот не ест».
— О-о, ты заговорил цитатами, как когда-то наш парторг. Точно бы сагитировал тебя в партию.
— Мне от этого ни холодно, не жарко, я сам по себе.
— Колупай собирается снять побои и заявить в милицию и директору об избиении. С трудом его отговорил, — сообщил Хвыля. — Участковый Мыкола Удод настырный, въедливый, как серная кислота, много бы нервов и крови испортил. Не хочу впутывать милицию. Скажем, посадят тебя на пятнадцать суток, а кто будет в поле работать? Сейчас, пока не пошли дожди, каждая минута на вес золота…
— Да, на вес золота, а может и платины, — подтвердил Головин. — От этих хмырей  пользы, как от козла молока. Много они тебе напашут, с них, где сядешь, там  и слезешь. У меня, что ни день, то рекорд. Не зря мужики зовут стахановцем. Спасибо за отмазку, век не забуду.
— Колупай  казав, що ты халтуришь,  мелко пашешь,  гонишь вал, а не якисть. Тому  не распускай руки, не халтурь, бо лишу премии.
— Ивану рога обломаю и другим намну бока. Вся  их гоп-компания будет работать на аптеку.
— Есть еще один аргумент в твою пользу.
— Какой еще аргумент?— Может,  станем родней, сватами, когда сын Андрей отслужит и жениться на Светлане. Меньше года  осталось ждать, — с удовлетворением напомнил Назар.
— Да, породнимся, будем ходить друг к другу в гости, на юбилеи, именины и крестины. Эх, Назар,  заживем  в свое удовольствие и никто  нам не посмеет перечить. Возьмем власть в селе в свои руки. А, если Удод вздумает качать права, то накатаем на него «телегу» в райотдел или в прокуратуру о том, что пьянствует, не просыхает —  с азартом  поддержал тракторист.
 —  Краще их не чепаты. Федор, все же держи себя в руках, не горячись. Подальше от греха, ведь с милицией шутки плохи.
— Конечно, плохи, с лягавыми лучше не связываться, — согласился Головин. Обменявшись крепким рукопожатием, они расстались.
 Хвыля, оседлав мотоцикл с коляской, выехал на проселочную дорогу, а Федор привычно устроился за  рычагами и продолжил вспашку. Назар все же решил об инциденте сообщить Дягелю, ведь рано или поздно до него дойдет слух и не исключено, что в искаженном виде. Лучше перестраховаться, упредить, чем потом что-то опровергать. Директора застал в кабинете. 
— Яков Абрамыч, с Головиным треба щось робыть? — заявил он с порога. — Федор лупцевал Колупая и Репчука. Пропаную лишыты його премии.
— Назар, ты мабуть с глузду зъихав, — возразил Дягель,  знающий, как иврит, так и  украинский язык. — Соображай, что предлагаешь? Головин у нас передовик производства, ударник труда, в почете. О нем знает глава администрации и вдруг хулиган, дебошир? Нас не поймут, скажут, что сами рубим сук, на котором сидим. Испортим себе деловую репутацию, имидж. Хуже того, обвинят в том, что возвеличивали правонарушителя.
Хвыля удрученно почесал затылок и Яков Абрамович продолжил:
— Если мы лишим Головина премии, то обязаны будем и себе урезать премиальные, иначе «наверху» нас не поймут. Подумай, кого мы выставим на соревнование за звание «Лучший пахарь района»? Или сам тряхнешь стариной, сядешь за рычаги гусеничного трактора?
—Ни, сноровка вже не та, — признался бригадир.
— В таком случае помалкивай, делай вид, что ничего не произошло.
— Якщо воны до Мыколы Удода звернуться и той видкрое справу?
— Николай у меня в кулаке, — директор сжал холеный кулачок. — Как ему прикажу, так и поступит. Если упрется рогом, то попрошу начальника РОВД майора Калача найти ему замену. У меня на Удода, любителя сивухи, гора компромата. Не тужи, Назар Остапович, пока я нахожусь в этом кресле, ничто и никто нас, как писал Костя Симонов, не вышибет из седла.
— Бажаю успиху, — промолвил бригадир и вышел из кабинета с тревожным предчувствием грядущих  событий.

11. В  предвкушении  оргий

В воскресенье, пополудни в комнату, где находился Головин,  вихрем вбежала Ермакова и бодро  сообщила:
— Твое задание выполнено! К восьми часам вечера к нам в гости пожалует Ася Хрумкина. С большим трудом удалось ее уговорить. Пришлось пойти на хитрость. Сказала, что мне неловко, что она  постоянно меня угощает чаем, кофе с пирожным и печеньем, а теперь настала моя очередь. Но у тебя отчим, здоровый, как бык и угрюмый. Вдруг начнет приставать, — возразила  подруга и пообещала. — Вот, когда приедет Анна Васильевна, тогда с большим удовольствием. Тогда я заверила, что ты нам совсем не помешаешь. После работы устаешь, словно вол,  быстро засыпаешь. Не бойся, он же знает, что мы малолетки.
Сообщила она  и  смутилась, зная, что недавно лишилась невинности и стала женщиной. «Почему бы и Асе не испытать кайф и не превратиться в женщину, ведь она, наверное, сама этого желает. Только стесняется в том сознаться, — подумала Ермакова. — Ей  надо помочь расслабиться, а с пацанами лучше не связываться, разнесут по всей школе. Хрумкина потом за испытанное наслаждение благодарна будет.. Это ни с чем не сравнимое ощущение в горячем  от страсти теле».
—Умница, Светка-конфетка, я не сомневался в твоих  актерских способностях, — обнял он ее за хрупкие плечи.
—Родители  отпустили Асю всего на один час, но она может задержаться еще, как минимум, на полчаса.
—Жаль, что так мало, но я постараюсь управиться, — заверил мужчина. — Ты ей не сказала, что будете в бане париться?
— Нет, иначе бы она еще больше заупрямилась. У них есть своя баня. До того, как ты достроил нашу, мы с мамкой со своими дровами ходили к ним париться. Кстати, Ася  в голом виде очень красивая девочка…
—Лучше тебя, никого нет, — произнес он и   прижал к груди.
—А мамка?
— Ее поезд  ушел. С ней я отбываю трудовую повинность, так сказать супружеский долг. Ты ей  об этом не говори, а то страшно  обидится.
—А со мной?
—Испытываю море блаженства, яркость и свежесть самых сладких ощущений. Ты молода, красива и не растрачена. Я обожаю тех, кого  сам превращаю в женщин. А бывшие до меня в употреблении,  вызывают недоверие и отвращение, — признался Федор и весело заметил. — Мы должны радушно встретить и потчевать гостью. Обязательно подружись с Наталкой Хвылей. Она девочка стройная, высокая и красивая. Очень сочная, кровь с молоком. Ее тоже надо будет пригласить в гости, пока Анна в отъезде.
— Наташке всего четырнадцать лет, она — недотрога, — сообщила Ермакова.— Родители держат ее в строгости, не пускают на дискотеку.
— Эх, Светка-конфетка, запомни: недотрог среди вашего племени не бывает. Это я тебе авторитетно заявляю, девочки созревают раньше пацанов. И пока  их ровесники-слюнтяи играют в футбол, в «казаки-разбойники», девки поглядывают на ребят, что на три-четыре года старше. Особенно весной, когда бурлят гормоны и плоть требует удовлетворения, каждой девочке хочется нежности и ласки. Они  шалеют  от  сексуального влечения и любопытства, желания испытать  сладость.
Заметил, с каким вниманием, раскрыв алые губки, Светлана внимала его словам, усмехнулся и сказал:
— Ладно, схожу в магазин и куплю вина, торт...
— Не забудь шампанское, Ася его обожает и мне нравится.
— Губа не дура, твоя подружка. Шампанское потом, посмотрим на ее поведение, а для начала портвейн, — ответил он.
Вечером пришла Хрумкина с букетом пурпурных и белых роз.  Головин цепким взглядом оценил ее стройную стать с тонкой талией. Забавно-миловидная девушка выше среднего роста с вполне сформировавшейся фигурой:  упругая грудь, тонкая талия и точеные ноги. Рыжеволосая с  локонами, на овальном  с нежной кожей  лице  синие васильковые глаза, опушенные длинными ресницами, россыпь веснушек, словно перепелиное яйцо, аккуратный носик. Мальвина — небесное создание.
— Ах, ты рыженькая, как  лиса,— заметил  Головин.
— Я не рыжая, а золота, — возразила Хрумкина.
— Поглядим, какая ты золотая, — улыбнулся Федор.  Смежив глаза похотливого самца, он  с предвкушением вообразил, как его упругий фаллос приникнет в ее юное, непорочное тело, как она затрепещет в его сильных руках. Он испытывал неописуемое удовольствие от процесса превращения девственницы в женщину, осознавая, что является первым из мужчин, овладевшим чистым, безгрешным телом. Гордился этим правом  первой ночи.
Подружки вышли в Светкину комнату, а он  накрыл в гостиной стол. В центре водрузил торт «Черный принц» и графин с вишневкой. Быстро с оглядкой на двери, достал из шкафа  початую бутылку с  самогоном, отлил из нее в вишневку и спрятал. Потом разложил бутерброды с колбасой, сыром и салом на три персоны и позвал:
— Эх, вы девки-скороспелки, где мои семнадцать лет. Работы в селе — непочатый край, а  годы мои уходят, — посетовал Головин. — Ну, ничего, наверстаю, разгуляюсь, как следует.  К столу, кушать подано!
—О-о, царский ужин! — восхитилась Светлана, а  Ася  молча взирала на стол, а потом призналась: — Я обожаю киевский торт.
—Ну, милая, дареному коню в зубы не смотрят, — усмехнулся хозяин. — В следующий раз будет и шампанское, и киевский торт.
— Какая я вам милая? — поджала Ася  алые губки бантиком.
— Не обижайся, станешь же ты когда-нибудь, а  лучше пораньше,  для кого-то милой невестой, потом и ласковой женой, — мягко произнес  мужчина. — Что вы будете пить,  сударыни?
—Мне,  что-нибудь слабее, — попросила гостья.
—Значит вишневку?
—Пусть будет вишневка, если нет шампанского. Я дома ее с удовольствием пью. Сладкая и приятная, как ликер и лишь немного хмельная для подъема настроения, — призналась Хрумкина.
— А мы со Светой закаленные, попробуем портвейн, — заявил он и разлил  напитки по стеклянным  стаканам и предложил тост:
— За знакомство и вечную дружбу!
Ермакова выпила легко, а  подруга  сделала глоток и поперхнулась:
—Ой, какая у вас вишневка очень крепкая! Обжигает гортань.
—Пей до дна! Пей до дна!  — запел Федор, подбадривая девушку. — Не трусь, Ася. Это  полезный напиток из японской вишни сакуры.
Чтобы не прослыть трусихой, девушка выпила до дна и почувствовала, как тепло разливается в грудь и заполняет все тело. Ощутив жар в горле, запила компотом и принялась закусывать бутербродом с сыром. Ее быстро разобрал хмель. « Она очень аппетитная, свеженькая, в соку», — подумал Головин, любуясь ее прелестной головой с золотисто-медного цвета  локонами, высокой и упругой грудью.
—Очень крепкая у вас вишневка, как самогон, — посетовала она и пожаловалась. — Родители меня на порог не пустят, если увидят, что пьяна. Будут потом держать взаперти словно заложницу.
— Не тужи, Ася,  против хмеля есть прекрасное средство чифирь и банька. Жар и пар бодрят и нейтрализуют алкоголь. Попаритесь  вместе со Светкой и станете свеженькими и сладенькими, — сказал Федор.
—У нас дома есть своя баня, я не собиралась париться, не взяла сменное белье, — опешила гостья от неожиданного предложения.
—Теперь волей неволей придется, чтобы немного протрезветь, — посоветовал Головин. — Это самый лучший способ для  быстрого  восстановления  прежнего состояния. Обещаю вам  оргии.
— Что это такое?— насторожилась гостья.
— Не волнуйся, деточка, тебе очень понравится, — заинтриговал он. — Я с вами потом поиграю в кошки-мышки…
— У меня нет сменного белья,— сказала Ася.
— Не  проблема. У меня есть совершенно новый комплект, трусики и тенниска. Считай это моим подарком, — предложила  подруга.
—Коль так, то я  согласна, — вздохнула Хрумкина и  попросила. — Давайте пить чай или кофе, я хочу попробовать торт.
—Десерт после бани. Вы девки и так сладкие, хмельные, медовые, — сказал Федор, предвкушая близость сношений.
— Хотя бы маленький кусочек.
—Для тебя, деточка, ничего не жаль, — отозвался хозяин и щедро отхватил ножом увесистый кусок.
— Так нечестно, я тоже хочу, — попросила Светлана и он, чтобы не обиделась, отрезал ей такой же кусок и после того, как съели, велел. — Живо в баню, пока не остудилась. А я  приготовлю для вас сюрприз.
— Сюрприз, какой?  — остановилась Ася. — Я очень любопытная и обожаю приятные сюрпризы.
— Сюрприз потому так и называется, что он неожиданный,  поэтому наберитесь терпения, — пояснил  мужчина и подал  ей большое махровое полотенце, заранее припудренное порошком из флакона и на радостях, что все складывается хорошо, признался.— Эх, девки-скороспелки, вам бы на зоне цены не было. Пацаны изголодались...
 В один из выездов на Азовское море вместе с Анной и Светланой  Головин наловил не только бычков и надрал мидии, но и отловил у самого берега  большие студенистые с фиолетовой сердцевиной медузы. Вынес их на берег и положил на оцинкованную жесть жариться на солнце.
—Зачем тебе эта  склизкая мерзость? Для пищи она не годится, — удивилась Вальчук. — Никакого проку.
—В природе, Аня, нет ничего бесполезного, все имеет явное или тайное предназначение, — загадочно улыбнулся Федор, так и не удовлетворив ее любопытства. К закату солнца от медуз осталась одна высушенная оболочка. Когда Анна и ее дочь купались и резвились в море, Головин собрал высушенные  останки медуз в стеклянный флакон с красным колпачком из-под медицинского спирта, метко прозванный потребителями «Красной шапочкой». 
Об этом эпизоде вскоре забыли, а Федор постоянно носил его с собой, словно талисман. Дело в том, что еще в юности, проживая в одном из приморских городов на берегу Черного моря Головин  и его ровесники по совету бывшего уголовника, отмотавшего восемь лет за изнасилование,  собрали и высушили несколько медуз и растерли их в порошок. Зек объяснил, что этот порошок, чтобы малолетки и женщины приходили в охоту и легко отдавались, надо распылять на танцплощадках, дискотеках, подсыпать его в постель или на личные женские вещи. Эффект превзошел ожидания. Во  время исполнения, особенно зажигательных танцев, той же популярной ламбады, а некоторые из девиц приходили без нижнего белья, порошок из медузы  возбуждал их непреодолимое желание. Ребятам оставалось лишь,  уединившись с  изнывающими от страсти  девицами,  удовлетворять свою и их  плоть.
—Вытрешься после парной, чтобы не простудилась, а венички и мочалки в бане, — посоветовал он  Хрумкиной.
—Спасибо за заботу, — улыбнулась гостья и подумала: «Напрасно я его остерегалась и считала угрюмым и нелюдимым.  А дядя Федя оказывается компанейский  человек. Не жадный  и с юмором. Какой-то сюрприз приготовил. Узнать бы, наверное, оригинальный  подарок?»
 Головин был доволен, что без проблем,  хитростью удалось заманить  очаровательную брюнеточку в баню. Она, взращенная на молоке и сливках, столь же свежа и прекрасно сложена, с упругой грудью, крепкими ножками и бедрами, как и Светка-нимфетка.
Сгорая от нетерпения, Федор прервал трапезу и  поторопил девчат:
— Живо в баньку, пока жар и пар!
Девушки, взбодренные напитками,  быстро собрались и отправились в баню. Федор наполнил стакан  вишневкой и залпом выпил, оценив, что она по крепости не менее 25-30 градусов. «Хорошо разбавил,  в бане Ася еще распариться, разомлеет  и все пойдет, как по маслу».
 Он, не спеша, закусывая бутербродом с салом-беконом, выждал пятнадцать минут. «Пожалуй, пора, самый раз нанести визит, девки на лавках распаренные, обомлевшие, покладистые. Возьму их чистеньких и горяченьких на цулундер. Сначала Светку, чтобы разжечь любопытство, зависть и желание у Аси, а потом и ее порадую». — с закипающей кровью подумал Головин. Представил, как войдет в сочную и непорочную плоть Аси, как она со сладким стоном, изгибаясь телом, затрепещет в его сильных руках. В покладистости падчерицы, которая охотно предавалась совокуплениям, он не сомневался, а вот Хрумкину придется взять хитростью. Светка тоже поначалу боялась, что мой хобот в ее мохнатке не поместиться. Но после того, как я ее распечатал и она испытала кайф, сама охотно слипается. Ася, испытав наслаждение, уже никуда от меня не денется».

12. Анна кайф сорвала

Федор решительно поднялся со стула взял заранее приготовленное сменное белье, перебросил через плечо полотенце. В дверях  лоб в лоб столкнулся с Вальчук. Она с измученным, бледным  лицом и печальными глазами взирая на него, выронила чемодан. Крышка открылась, из него вывалились вещи, пакет с остатками  харчей.
—Федя, родной! Нет больше у меня сестрички Лиды! — вскрикнула она и вся  затряслась в отчаянии   уронила голову на его грудь. — Отмучилась бедняжка. Съел ее рак, будь он трижды проклят.
Женщина, дрожа телом,  рыдала и слезы текли по щекам. Он увидел на ее голове прядь седых волос.
—Аня, Аннушка, дорогая, не убивайся так! На все Божья воля, — успокаивал он. —Одних Господь карает раком и  прочими болячками, а другим годы добавляет. Но  люди правильно говорят, что на небеса, к себе в рай он призывает и забирает лучших из нас. Поэтому твоей сестре можно позавидовать, это нам на грешной земле приходиться страдать.
Произнес и с ужасом подумал: «Если бы Анка запоздала хотя бы минут на пять-десять, то это была бы настоящая катастрофа, полный облом. В этот момент    пялил  бы  в бане девок. Черт  маруху принес в самое неудобное время без предупреждения и телеграммы. Могла бы на недельку-другую задержаться, не горит. Такой кайф сорвала».
— Почему не прислала срочную телеграмму, я бы тебя встретил на вокзале, как полагается? — упрекнул  Федор.
 —Потратилась  на венки, духовой оркестр и  поминки, народу, чтобы помянуть сестру много привалило, поэтому решила сэкономить на телеграмме, едва на обратный билет хватило, — пояснила она.
—И много ты сэкономила? — усмехнулся он и сам же ответил. — Жалкие гроши. Как же ты добралась, на ночь глядя?
—На попутной машине. Нашелся добрый человек, подвез до перекрестка и денег не взял, когда узнал, что я с похорон, — ответила Вальчук.
—Аня, сколько раз тебе говорить, талдычить, чтобы ты к чужим мужчинам в авто не садилась!? — нахмурился Головин.
—Федя, не ревнуй, он старый, за шестьдесят лет, пенсионер.
—Знаю я этих пенсионеров. Как работать, вкалывать в поле, так у них нет здоровья, поясницу ломит ревматизм или радикулит, а как чужую бабу под себя подмять, так всегда с большим удовольствием.
—Федор, как тебе не стыдно? Мне сейчас не до этого, едва на ногах держусь, — упрекнула  уставшая, придавленная горем женщина.
—  Лихо  ты, Анка-пулеметчица, справилась. Закопала сестру и с глаз долой, — упрекнул Головин. — Не хрен было так торопиться, могла бы на недельку-другую задержаться, девять, да и сорок дней отметить, я бы  не  возражал. С пониманием и сочувствием  отнесся, а так, сломя голову, примчалась, явилась — не запылилась. Получается рада, что сестра так быстро сковырнулась, меньше хлопот.
— Федор, как у тебя язык повернулся такое сказать? — возмутилась Вальчук. — Лиданька для меня вместо матери была, а теперь я осиротела. А домой, как на крыльях, примчалась, чтобы ты не голодал, был накормлен,  ухожен и согрет, а то ведь бабы в селе шустрые и коварные, могут отбить и увести. У Светки сам знаешь, руки-крюки, она бы тебя голодом заморила. Кроме яичницы на сале ничего толком не может приготовить. Без сексу прожить ты не можешь, пошел бы по чужим бабам.
—  А ты, можешь прожить? Наверное, со старыми дружками  гуляла.  Узнаю, руки поотбиваю и ноги повыдергиваю, —  пригрозил Головин.
— Мне там не до того было, —  обиделась она. —  Все хлопоты по похоронам и поминкам на мои плечи легли, пахала, как лошадь в мыле.
— На тебе свет клином не сошелся, как-нибудь продержался бы, судьбой-злодейкой не избалован.
— Если бы я знала, что ты не осерчаешь, то на поминки девяти дней осталась бы, — сказала она. — Не возвращаться же?
 — Ладно, не серчай. Это я из-за тоски по тебе. Почти две недели сам в холодной постели, хоть волком вой, — пожаловался  сожитель. — Я ведь ни каменный, не чугунный, а живой, плоть требует.
—А как же моряки и рыбаки  в море без женщин месяцами живут?
 —В экипаже с ними повариха и буфетчица. Обе — марафетчицы.
— На всех мужиков не хватит, к тому же,   капитан и его помощники имеют преимущество. Поэтому половина из моряков  к сорока годам, а то и раньше становятся импотентами, — сообщил Федор и повысил голос. —  Я не хочу пополнять ряды этих несчастных евнухов. Коль я с тобой сошелся, то будь добра,  честно исполняй свой супружеский долг. В других странах заключают брачные контракты, в которых четко указано, сколько раз в неделю заниматься сексом.
— Федя, так мы с тобой до сих пор не расписаны, живем в гражданском браке, — напомнила Вальчук. — Живем в доме втроем и у каждого своя фамилия, словно чужие. Курам на смех, ни в какие ворота не лезет. Нам хотя бы в церкви  обвенчаться, чтобы перед  Богом и людьми не было  стыдно и не посчитали за грех.
— Всему свое время, — в который раз обнадежил ее сожитель.
 — Где Светка? — огляделась по сторонам женщина. — Почему она меня не встречает? — Где ее носит в такой поздний час? Я же просила, чтобы не позже девяти.
 — Успокойся, не шуми, с нею все в порядке. Вместе с Асей парятся в нашей бане. В здоровом теле — здоровый дух.
— Почему с Асей?  У них же есть своя баня?
—Ее родители решили сэкономить на дровах, — пояснил сожитель. — Светка ее пригласила, чтобы друг другу потереть спины мочалкой. Они  же девчонки и в этом нет ничего странного и удивительного, — ответил он. — Может, мне надо было Светке спину потереть?
— Ты, шо, Федя, сдурел? — опешила Анна. — Она же ребенок, еще молоко на губах не обсохло.
— Конечно, ребенок, — подтвердил он  и подумал: «Слава тебе, Господи, пронесло, что не застала меня с ними в бане».
— Правильно, — похвалила Вальчук. — Не надо ее искушать. Андрюша отслужит и тогда пусть попробуют райское яблочко.
— Да, попробуют. Всем это суждено испытать.
 Она заметила на его плече полотенце,  в его руках нижнее белье и с тревогой спросила:
—А ты, Федя, куда намылился?
—Решил  тоже освежиться. Сердцем почувствовал, что ты приедешь.
—Но ведь в бане  девчата?
—Они, наверное, уже помылись и оделись. Час назад, как отправились в парную. Пора бы уже и честь знать.
— Не сахарные, не растают.
 — Может и ты с дороги прямо в баньку, а потом вместе в постельку?
— Дай мне немного отдышаться, перевести дух. Стол ты тоже для меня накрыл? Торт, выпивка…
— Немного поужинали.
— Светка с  Асей тоже пили?
 —Да, компот, а вишневку лишь по граммульке  для настроения.
 —Из граненых стаканов и по граммульке? — осуждающе покачала она головой.
—Я им граммов по пятьдесят слабой вишневки плеснул. Ты тоже выпей винца. Оно  взбодрит, снимет стресс, — предложил Головин.
— Нет, я выпью вишневку.
Вальчук налила в стакан и сделала  глоток и напиток ожег гортань.  — Какая,  же это вишневка, настоящий самогон. Зачем  ты девочек травил этой гадостью?
— Не шуми, не тарахти, тебя никто не боится. Если я  крикну, то оглохнешь. Девки пили компот и тортом закусывали.
Светлана и  Ася, звеня голосами, с шумом вбежали в горницу и остановились у порога, взирая на  Анну.
— Мам! — сорвалось с губ Ермаковой.
— Доченька, какие мы с тобой несчастные, — заголосила Анна. — Умерла Лида, нет  у меня сестры, а у тебя тети. Осиротели в один миг. Отмучилась, отстрадала бедняжка. Остались от нее одни кости и кожа, словно мумия.  Рак  ее доконал, съел, будь он трижды проклят. Ты хоть, Светка всплакни, не стой, как истукан, все легче станет. Тетя родная ведь…
Ермакова потерла ладонью глаза, шмыгнула носиком, стремясь выдавить из себя слезу. Опустила голову.
— И за что нам такое страшное наказание, — продолжила стонать женщина. — Ведь Лида жила праведно, не грешила, помогала  людям, последнее от себя отрывала. Это жестоко и несправедливо.
Светлана насильно выжала и размазала на щеке скупую слезу, а  Хрумкина  почувствовала себя неловко. Стояла,  потупив взор и слегка пошатываясь. Несмотря на баню, хмель ее не отпускал.
— Ну, что вы, как неприкаянные, в воду опущенные. Давайте все за стол. Помянем усопшую, как положено, — велел Головин. — Хотя мне видеть ее не довелось, но  верю словам Ани, что  ее сестра, царство ей небесное, была доброй женщиной. Пусть ей земля будет пухом.
—У вас горе, траур. Я, пожалуй, пойду домой, меня всего на час отпустили, — разлепила губы гостья.
—Нет, Ася, так нельзя, полагается помянуть, — возразила хозяйка. — Света потом тебя домой проводит. Прошу к столу, что Бог послал.
Хрумкина  на непослушных ногах  приблизилась к столу и плюхнулась на стул.
— Деточка, да тебя, я гляжу, развезло или с сердцем плохо? — всполошилась  Вальчук.
— Распарилась девица, — поспешил с версией Головин.
— Это у вас вишневка ненормальная, — ответила гостья.
—Федя, ты же мне говорил, что они компот пили? — осуждающе взглянула на сожителя Анна.— Лучше бы сметаной, молочком угостил.
—Может без меня  хряпнули, — ухмыльнулся он и заметил, как Ася заерзала, покрутила ягодицами на стуле, словно там спрятали шило. А потом с детской непосредственностью потянулась рукой к  паху. Но застыдилась и  одернула руку.
«Ага, безотказно действует медуза. Щекочет после того, как вытерлась полотенцем, — с садистским удовлетворением порадовался Головин. — Вот тебе и сюрприз, красавица, жгучая брюнеточка-конфеточка. Теперь до утра не сомкнешь глаз, будешь тереть ся , ласкать себя  и ловить кайф. Эх, Анна, нелегкая тебя принесла, всю малину испортила. Сейчас бы девка трепетала и  стонала в моих руках».
— Ася, тебе неудобно, что ерзаешь? Может, пересядешь на мое место? — спросила Вальчук, прервав его размышления.
—Нет, теть Аня, — ответила Хрумкина и застенчиво свела вместе красивые круглые колени. Анна вспомнила, что дочка говорила о том, что подружка  скромница носит длинные платья и юбки почти до самых пят. Из-за не застегнутого халатика Аси нечаянно выпорхнула упругая грудь с нежным соском. Федор впился  в нее глазами голодного самца. Вальчук заметила этот  похотливый взгляд, строго велела:
— Ася,  спрячь свое хозяйство, а то Федор  шею сломает, — не дожидаясь реакции гостьи, сама застегнула две верхние пуговицы
—Анка, не зли, — прошипел сожитель. — Я, что голых девок не видел?  Сколько угодно, пальцев на руках и ногах не хватит, чтобы сосчитать.
—Федя, что на них смотреть? — испугалась она его резкости. — Зеленые, как недозревшие яблоки, ишо молоко на губах не обсохло.
«Молчала бы, старая сука, такой кайф сорвала, — с досадой подумал сожитель. — Черт тебя не ко времени принес. Сейчас эта сладенькая  брюнеточка и Светочка нежились бы на моей груди. С большим удовольствием подмял бы под себя эту юную антилопу. Существуют же и довольно успешно агентства недвижимости, знакомств, по трудоустройству, охранные и прочие. Почему  бы не разрешить и агентство по дефлорации. Уверен, что спрос  превысил бы  предложения, ведь  многие юные создания и очарования,  как впрочем,  и девицы-перестарки,  мечтают о сексе. Они готовы за эту услугу  платить валютой. Охотно бы оставил рычаги трактора и занялся приятным во всех отношениях бизнесом».
Он сделал вывод, что в стране, коль она провозгласила демократию, должна быть свобода выбора, в том числе и в этой деликатной сфере услуг. Сколько еще девушек и женщин остаются невостребованными. Это укор всем  мужикам, не исполняющим свою природную функцию. Будь его воля, то  кастрировал бы саботажников».
—Если вишневка не нравится, то я вам налью сухого красного вина Каберне, — предложил Головин.
—Девочкам по граммульке, они уже навеселе, — велела Вальчук.
—Как прикажешь, — отозвался он, налил по пятьдесят граммов портвейна  в четыре стакана, а в свой до края вишнево-самогонную смесь. На один из стаканов Анна положила кусочек хлеба.
— Прости меня сестричка за все, не поминай лихом, — произнесла женщина с опозданием осознав, что последнюю фразу не следовало говорить, какая ведь у усопшей память, тлен и прах. Не чокаясь стаканами, выпили, помолчали и закусили.
—Я пойду, а то родители заругаются, — нарушила молчание Хрумкина  и поднялась, держась за спинку стула.
— Не говори  отцу и матери, что пила гадость, которой горазд клопов, тараканов и блох травить, — предупредила хозяйка.
—Гадость? А дядя Федя сказал, что это вишневка из японской сакуры, — удивилась она. — Дома у нас  приятная, сладкая, а эта гадкая…
—А ты, глупенькая и поверила, — Анна укоризненно покачала головой. — Погляди на карте, где та Япония, а где  наш  Крым. Федя добавил в вишневку самогон, поэтому  шибанул в голову  алкоголь.
—Молчать, баба, базарная! — Головин ударил ребром ладони по столу так, что зазвенели стаканы, а две вилки спрыгнули на пол. — Что ты мелешь, белены объелась или на почве горя свихнулась и крыша поехала? Зачем Асе твои выдумки, этот бред сивой кобылы?!
Вальчук  молчала, плотно сжав губы, глаза повлажнели, но возразить хозяину не посмела.
— Дядя Федя, я о вас была лучшего мнения. Не ожидала такой пакости, — нахмурилась гостья.
— Анка ни хрена не смыслит, это полезный омолаживающий коктейль, — возразил мужчина и наполнил свой стакан вишневкой. — Вот вишь, отраву  я бы пить не стал, не враг своему здоровью.
Он крякнул и осушил стакан.
—У вас бычье здоровье и горло луженое, поэтому никакая зараза не берет, — смело заявила Хрумкина.
— Не тебе, детка, об этом судить. Еще молоко на губах не обсохло, чтобы поучать старших, — строго укорил  Головин. Хрумкина не испугалась, натолкнувшись на колючий взгляд мужчины, который  еще  несколько минут назад казался ей компанейским и щедрым. Ее распирало любопытство, она напомнила:
— Дядя Федя, а где же обещанный сюрприз?
— Сюрприз? — призадумался   Федор. — Таким сюрпризом для всех явился неожиданный приезд Анны. Всю малину испортила.
— Вы— обманщик, — заявила девушка.
—Сюрприз тебе ночью присниться, если, конечно, сумеешь уснуть.
Ответил,  заведомо зная,  что гормональный биостимулятор, пыльца медузы вызовут жжение и зуд в промежности, заставят девушку всю ночь чесаться в постели и стонать от самоудовлетворения. Кстати, препарат подействует и на Анну, успевшую выпить граммов пятьдесят вишневки, прежде, чем до нее дошло, что напиток разбавлен самогоном.
— Голова кружится, ноги подкашиваются от ваших напитков, — призналась Хрумкина. — Хочу домой.
—  Ася,  твои папка и мамка, хитрые и скупые, — неожиданно упрекнула Вальчук.
—Почему, с чего вы взяли? — удивилась девушка.
— С того, что экономят на дровах. До того, как Федор перекрыл нашу баню, мы со Светкой мылись и парились в вашей бане. Обязательно приносили свои дрова. А ты запросто забралась в баню, будто родня на десятом киселе.
—Анна Васильевна,  я не собиралась париться в вашей бане, — с обидой произнесла гостья. — Дядя Федя и Света меня уговорили. Он обещал показать сюрприз, вот я и повелась.
— Федор, что еще за сюрприз? — взглянула Вальчук на сожителя.
—Оно тебе надо? — отмахнулся Головин. — Девки захмелели, распарились. Лепечут, что в голову взбредет.
— Спасибочки за угощение. Больше я в вашу баню ни ногой, — заявила Хрумкина.
— Асенька, деточка, не обижайся,  — пошла Анна на попятную. — Я же не знала, что Светка тебя силком в баню заманила.
Девушка неуверенными шагами направилась на выход.
— Дочка, проводи  подругу, чтобы к ней никто не пристал, — велела мать.— Если какой-нибудь  пьяница станет лапать, то кричите во все горло и Федя прибежит на помощь. А ты Ася не признавайся, что пила. Скажи, что разомлела после бани. Коль родители осерчают,  выставят за порог, то возвращайся, заночуешь у нас, места всем хватит. Со Светкой будешь спать, у нее широкая панцирная с шишками на спинках кровать. От прабабушки Варвары по наследству досталась. Сейчас таких не выпускают. Раритет в фильмах о старине снимают.
— Родители у меня добрые, не прогонят. Поворчат и успокоятся, — обернувшись, слегка улыбнулась Хрумкина. — Для них главное, чтобы меня никто не обидел.
Едва за девушками затворилась дверь, как Головин  коршуном набросился на Вальчук.
—Анна Васильевна, — официальным тоном заявил он, прижав ее тяжелым взглядом. — Я тебя не узнаю. Какая тебя муха или оса укусила?! Раздражена, перечишь и отчитываешь, как пацана перед посторонним человеком, чего за тобой прежде не водилось. Может, ты на почве горя рехнулась или себе дружка сердечного завела? Времени было достаточно, почти две недели, чтобы снюхаться
— Федя, как тебе не стыдно. Не до романов там было. Своей ревностью  ты меня оскорбляешь и унижаешь. Не будь таким жестоким, посочувствуй ради сестры.
—Ты на сестру стрелку не переводи, не расжалобишь, у меня нервы крепкие, — грубо перебил  он. — Люди  всегда умирали, будут умирать и до нас и после нас. Что же теперь прикажешь сырость в доме разводить и  голову пеплом посыпать? Не смешивай божий  дар с яичницей…
—Но не в таком же молодом возрасте умирать?.
—Значит, так Богу угодно. Наверное, твоя сестра грешила, гуляла на стороне, — двинул версию сожитель.
—Побойся Бога, и как только у тебя язык повернулся такое сказать о покойнице, — возмутилась Анна.
—Молчать, баба! Или забыла о нашем уговоре. Если еще поперек слова скажешь, то я здесь и минуты не задержусь.
—Федя, ты тоже выбирай выражения. Я — не баба, а  женщина.
—Я привык правду-матку в глаза резать. Понимаю,  что у тебя горе, но надо же  шевелить мозгами и держать язык за зубами, а не брякать, что в голову взбредет. Зачем ты меня перед этой сопливой пигалицей дураком, бараном выставила?
—Федя, я же не хотела, без задней мысли, девчонку пожалела, — покаялась женщина.
—На кой ей  хрен знать из чего вишневка? Из сакуры или цукрового бурака? — распалялся он. — Ну,  выпила, немножко окосела. Нашла чему удивляться. Они сейчас не то что пьют, но обкуриваются, обкалываются, обнюхиваются и для полного кайфа трахаются. Пройдись по лесопосадке везде  бутылки из-под  водки, вина и пива, одноразовые шприцы и использованные презервативы. А ты их за детей воспринимаешь.
—Это городские девки, где рассадник порока, блуд и разврат, порочные, — слабо возразила Анна. — А наши, сельские девочки скромные, совестливые и поэтому не следует их приучать к спиртному, табаку, наркотикам  и другим вредным соблазнам.
— Анка, если я тебя не устраиваю, то так и скажи, а не води Муму. Я за твою юбку не держусь. Мне собраться, раз плюнуть, чемодан в руку и за порог. Как солдату  лишнего имущества не надо. Это вы, бабы, на тряпках и блестящих цацках помешаны, а я привык не обременять себя мебелью, коврами, холодильником и прочим барахлом. Чтобы без судебных тяжб, раздела имущества, слез и стонов, собрал  пожитки и слинял.
—Так ты, Федя — перелетная птица?
—Да, я люблю свободу, простор, за бабьи  юбки не цепляюсь, нахлебником, альфонсом никогда не был. Работаю, как вол, до седьмого пота. Меня любая баба примет и приголубит.
— Федя, извини, прости, если я тебя обидела, — упала она перед ним на колени. — Не уходи, я два удара судьбы не выдержу. Не оставляй нас, иначе мы со Светкой пропадем. Надеюсь, что ты мне заменишь мужа, а ей отца. Давай не будем ссориться, я очень устала.
— Ладно, — согласился  он. — Если ты мною дорожишь, то обязана во всем слушаться, не встревать своим языком, когда тебя не просят.
—Хорошо, Федя, хорошо, — Анна закивала головой.
—А теперь Аня докажи, как сильно и  нежно  меня любишь,— сожитель указал ей взглядом на брачное ложе.
— Надо бы в баньку сходить или душ принять, — смутилась она. — Вдруг Светка появиться и застукает нас. Дождемся ее возращения.
—Ничего, зараза  к  заразе не пристанет, — отозвался Головин. Вылил  в стакан остаток вишневки и залпом выпил. Вальчук застелила ложе свежими простынями, взбила из утиного пуха подушки. Она психологически не была настроена на секс, однако побоялась ему отказать. Он сдержанно, все еще сердясь, словно исполнял повинность, привлек ее к себе.
Они не успели уединиться, как пришла Ермакова.
— Как поживают Хрумкины? — спросила Анна.
— Все обошлось, немного поворчали. Ася  разделась и легла спать.
— Слава тебе, Господи, тогда и мы будем опочивать. Уже поздно, иди  дочка к себе, — велела она Светлане, заметавшейся  у порога. Та поняла, что ситуация изменилась, теперь Федор принадлежит матери, а ей остается надеяться лишь на случайный кусочек от сладкого пирога.
—Анна, ты  из-за своих каприз и предрассудков отказываешь мне в наслаждении. Не исполняешь, как положено свой супружеский долг,— заявил он, когда они остались наедине.
— Федь, мы же до сих пор не расписались?
— А, пустая формальность, — отмахнулся  сожитель.
—Но все равно, я всегда готова, — она распахнула сорочку, обнажив  соблазнительные  прелести. В нем взыграла шальная кровь. Головин осознал, что этот раунд она выиграла: «Но ничего, главная схватка впереди, я доведу замысел до конца рано или поздно  Аня и Света окажутся в моих жарких объятиях  и будут сами довольны таким исходом. Я научу их настоящей  любви. Будут стонать  от  сжигающей их страсти».
— Ох, Федечка, до чего сладко, как майский мед,— прошептала Анна и в порыве страсти поцеловала его в щеку. — Какой ты неутомимый и в поле, и в постели, настоящий стахановец. Будь моя воля,  украсила бы твою грудь и спину орденами и медалями,  чтобы было не меньше, чем у дорогого Леонида Ильича*.
— Да, заслужил, — самодовольно произнес он, изготовившись к очередной атаке на ее пышногрудое и широкими бедрами тело..

* Леонид Ильич Брежнев (1906 – 1982гг)  генеральный секретарь ЦК КПСС, большой любитель и коллекционер наград.

13. Женские тревоги

На следующей день, озабоченная тем, что, несмотря  на все старания, до сих пор не может  забеременеть,  Анна  поделилась тревогой с подругой дояркой Зоей Растопыриной.
— Во время медового месяца для зачатия большое значение имеет полноценное питание, — со знанием дела, обогащенная личным опытом, произнесла мать троих детишек. — Вспомни, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок, у которого глаз нет и он все переваривает.
— Тоже мне, просветила? Это любой бабе известно, — усмехнулась Вальчук.
— Конечно, известно, но не се любят хлопотать у плиты, предпочитают на скорую руку обходиться холодными блюдами, бутербродами.  А мужику нужна горячая разнообразная пища, больше мяса, сметаны, творога, сыра и других вкусных и сытных продуктов, чтобы ел и пил с удовольствием, а не ковырялся вилкой в объедках. Тогда его организм выработает сперму высокого качества, она быстро оплодотворит яйцеклетку. Ты, наверное, держишь Федора на голодном пайке,  давится сухомяткой?
—  Кормлю и пою его, как борова, словно на убой, подкладываю в тарелки самое свеженькое, вкусненькое и горяченькое, чтобы мужская сила в крови бурлила. Почитай, каждый день новые блюда придумываю   не только из русской, украинской, но французской и японской кухни. Специально смотрю телепрограммы о еде, запаслась справочниками о здоровой и вкусной пище.  Старинными  рецептами тетрадь исписала и никакого проку. Все старания и хлопоты, коту под хвост.
Вальчук перевела дыхание и заявила:
:— Мне кажется, что Федя гуляет на стороне. Наверное, с разведенкой Катькой Чечулей. Я возле плиты потею, чтобы ему угодить, а она в постели сливки снимает, мне жалкие крохи достаются. Так дальше продолжаться не может, надо ее хорошенько проучить.
— На чем основаны твои подозрения? — спросила Растопырина.
— Вспомни, когда Федя еще на ферме работал, корма развозил, Катька ему свои зеленые глазки строила, как банный лист липла, виляла аппетитной задницей. Хочет раньше меня забеременеть и родить от него или кого другого байстрюка и повесить Феде на шею..  Наверное, стерва, вечером в поле к нему наведывается?
— Почему вечером, а не днем? — усмехнулась подруга. — Сексом приятно в любое время суток заниматься, особенно на природе среди цветов, васильков, ромашек, душистого горошка, под пение птиц и шелест травы. Весной, когда бурлят гормоны и очень хочется, мечта  каждой влюбленной женщины уединится подальше от чужих глаз.
— Катька знает, что днем есть риск  нечаянно встретиться в поле с бригадиром Хвылей или со Светкой…
— Почему со Светкой, она тоже работает?
—Носит Феде горячие обеды в поле, чтобы он не терял рабочее время. Вот видишь, с харчами полный порядок. Как по расписанию завтрак, обед, ужин. А Светка сама напросилась. Хоть какая-то польза, чем целыми днями сидеть дома или гостить у Хрумкиной.
— Ты же жаловалась, что она с Головиным не ладит, всякие  пакости  ему чинит?
— Поначалу так и было, а теперь нормально относится. С возрастом поумнела, может, когда и отцом назовет, язык не отсохнет. Понимает, что от Степана никакого проку, а Федя нередко подарками балует, заботиться о ней, обещает не поскупиться на пышную свадьбу. Все-таки у меня  из головы эта сука Катька не выходит. Вот бы ее выследить, потаскать за волосы, чтобы не липла к Феде, разрушала семью.  Хочет его захомутать, нагулять дитя, повязать по рукам и ногам, своих голодранцев на шею посадить. Если Федя к Светке, как к дочери относится, то к своему дитя и подавно. Крепко-накрепко привяжет его к себе. Он не из тех, кто готов оставить дитя сиротой. Даже если он не захочет с ней жить, то алименты получит, будь здоров какие. У иных мужиков зарплата  в два раза меньше. А Феде  еще и премии постоянно  выдают за ударный труд. Знает ведь, гадюка,  что  на чужом горе счастье не построишь, но не отступает. Очень боюсь такого поворота дел. Надо ее проучить, чтобы поняла, что я не Дунька с водокачки. Дорогого и любимого Федечку не уступлю, буду за него бороться из последних сил. Может вымазать дегтем ее ворота, чтобы все знали, где лежбище проститутки?
— Мг, сделала открытие, — усмехнулась Растопырина. — Мужики-бабники к ней давно похаживают, шальную кровь разгоняют и сперму, словно в бочку, сливают. Даже окрестили кличкой Катька-давалка.
Сделала короткую паузу и продолжила:
— Честно признаюсь, мне ее жаль, сама с двумя малыми детьми мыкается, вот и приходится пресмыкаться и жирных быков ублажать. Надорвет здоровье, износится, а детишек кормить, поить и одевать надо. Как с юных лет после изнасилования у Катюши не заладилось,  так и продолжается. Вот уж действительно, где тонко, там и рвется. Как белка в колесе, крутиться, ради детишек забыла о стыде и сраме.
— Обратилась бы за помощью к Яшке Дягелю, — посочувствовав,  предложила Вальчук и попеняла. — Он отличается заботой и щедростью. Я бы на ее месте водой и черным хлебом питалась, но никогда бы чужого мужа из семьи не увела.
— Нашла добряка, у Дягеля среди зимы снега не выпросишь. — возразила Зоя. — Ходила она к Якову Абрамычу. Этот жид-крохобор так помог, что со слезами ушла. Оскорбил, сказал, что не терпит нахлебников, пусть мол, ее хахали содержат. Пригрозил натравить на нее Удода, чтобы тот привлек  к ответственности за аморальное поведение. Такое вот лукавое милосердие. Евреи только о личных благах, об Аронах и Сарах заботятся, а Иваны и Марьи им по барабану, как балалайка старому барану.
— Федю директор уважает и поучает, не скупится на почетные грамоты и дипломы за ударный труд, — с гордостью изрекла Анна.
 — Чего на макулатуру скупиться, этим грамотам грош цена, как туалетной бумаге,— заметила подруга.
— Премии тоже выписывает.
— Это другое дело, — отозвалась Растопырина.
— Я с просьбами Дягелю не докучала, но придется,  когда буду выдавать Светку замуж за Андрея, чтобы предоставил свою иномарку BMW в свадебный кортеж. Не в «Жигулях» или «Запорожце» везти молодых в ЗАГС и церковь. Для родни и гостей советские автомобили и даже мотоцикл Хвыли, сойдут, а молодоженов обязательно с шиком на иномарке. BMW. Украшу ее золотистыми кольцами и куклой, разноцветными лентами и цветами. Эта свадьба должна всем надолго запомниться.
— Завидуя тебе, Анечка, гляди, через пару лет станешь бабушкой, а потом и прабабкой, — спрогнозировала Зоя. — А мне еще ждать и ждать. Старший сын Женя лишь в седьмой класс перешел.
— Плюй через плечо, чтобы не сглазила, — велела Вальчук.
—  У меня добрый глаз.
— Все равно, плюй.
Растопырина не посмела  ослушаться, огорчить и смачно сплюнула.
— Береженого Бог бережет, — напомнила Анна и вернулась к тревожной теме. — Как же мне уличить  Федю в измене? Не ходить же за ним по следам, чтобы застать на горячем?
—Есть надежный способ, чтобы узнать, гуляет супруг или нет, — ответила Растопырина.
— Какой, подскажи.
— Когда ляжешь с ним в постель, то вроде бы случайно, под видом ласки пощупай яйца в мошонке. Если окажутся вялыми и дряблыми, как у старика, которому хочется, но уже не можется…
— Откуда ты знаешь, какая мошонка у старика? — насторожилась Вальчук.
— Догадываюсь.
— Зоя, сказывают, что корень женьшеня помогает мужикам до самого издыхания заниматься еблей, — толи сообщила, толи спросила Анна. — его применяют для стойкости члена.
—Да, помогает, если этот корень подвязать, — рассмеялась Растопырина. —Не умничай, а лучше слушай, не перебивай. Так вот, если  яйца мягкие, то значит,  Федор сливает сперму в чебурашку твоей соперницы. Ей достаются сливки, а тебе объедки, малохольные рахиты, неспособные оплодотворить яйцеклетку. И сколько бы вы с Федором ни старались, все впустую.
— Почему?
— По кочану! Похоже, тебя жизнь ничему не научила.
— Чему она меня должна научить?
—Житейской мудрости, наблюдательности, сравнению и анализу фактов.
— Это общие слова, а если конкретно?
—За время работы на ферме ты не могла не заметить, что после искусственного осеменения коровы в редких случаях дают здоровое потомство, приходится слабых телят выхаживать. И другое дело, когда породистый бык-производитель Демон покроет и не один раз корову, то она рожает здорового теля, бывает, что и двойню. Все зависит от не только от количества, но и качества спермы. Так и бабе для здорового потомства нужен сильный и здоровый мужик-производитель с активной спермой. Зачатие гарантировано, когда корова, как и женщина,  при связи с самцом испытает наслаждение. Тогда плод будет развиваться нормально, без аномалий, болезней и риска выкидыша.
— Нашла с чем женщину сравнивать, с коровой, — смутилась Вальчук.
— Люди мало чем отличаются от животных. Если не веришь, то спроси у зоотехника или ветеринара.
— Неудобно, стыдно об этом спрашивать.
— Стыдно тому, у кого видно. Пойми, все, что естественно, то не безобразно.
—Спасибо за науку! Как я сама не догадалась, насчет мошонки? Верно, говорят: век живи, век учись, — оживилась Вальчук и  шепотом, словно кто-то мог ее подслушать, сообщила. — Во время стирки спецовки я нашла в кармане Федора початую упаковку с гондонами. 
— Эх, деревня Петушки,  не гондоны, а презервативы, — ухмыльнувшись, поправила Растопырина.
— А. все одно, что в лоб, что по лбу, — отозвалась Анна. — Короче, резиновые чехлы для сношения. Очень удивилась, зачем они ему? Ведь когда занимаемся с ним любовью, не используемся, ведь я хочу зачать ребенка. Сама посуди, на коль ляд ему гондоны, ну, значит, по-твоему, эти презервативы?
— Не знаю. на всякий случай, вдруг аппетитная баба подвернется?
— А я сразу догадалась о том, что он после работы к Катьке захаживает,  а мне на уши лапшу вешает, что допоздна пашет в поле, чтобы две-три нормы выполнить. Мол, стахановец, ударник труда, не хочет в грязь лицом ударить. К тому же премия, почет… Теперь то я знаю, на каком он поле пашет. Может она к нему и сама в поле повадилась? По себе знаю, какая это сладкая отрава. Аж голова кружится от страсти и желания.
— Да, очень сладкая отрава, — подтвердила Зоя. — Как  твоя тезка Анна Герман поет: «Красивая и смелая дорогу перешла, черешней скороспелою ее любовь была».
— И что он в Катьке нашел, ни рожи, ни кожи, ни сиськи, ни письки. Плоская, как доска. Того и гляди, что натрет мозоли.
— Не скажи, она с изюминкой, темпераментная, любому мужику способна голову вскружить. Они ведь думают не головой, а членом.
— Так значит, Чечуля к нему сама, как банный лист, прилипла, проходу не дает. А быку все одно, кого покрывать.
— Вполне возможно, это дело нехитрое. Какой мужик от бесплатной «клубнички» откажется? Мне такие не попадались, на мое предложение охотно соглашались.  Представь, как приятно на лужайке с цветами или в стогу сена, — улыбаясь, мечтательно промолвила Растопырина.
—  Может мне поручить Светке, чтобы она, когда принесет Феде в поле обед, выследила, не бегает ли к нему Катька или какая другая стерва? После того, как покормит его, сразу не возвращается, а затаится в лесопосадке и понаблюдает. Бабьим своим нутром чую, что он не только меня радует.
— Не вмешивай в это дело Светку, не совращай. Ей еще рано  такими проблемами, сексом интересоваться. Вдруг ты на Федора напраслину возводишь. Он пашет, как вол,  бьет рекорды. Так устает, что не до женских юбок…
— Ты его не выгораживай, —  с недоверием оборвала Вальчук. — Он и прежде не меньше работал, но хватала  сил и на ночную вахту в постели. Был азартным, налетал, как с голодного края. За ночь несколько «палок» бросал,  а в последний месяц, словно его подменили. Супружеский долг стал для него трудовой повинностью. При такой душевной дисгармонии нет шансов зачать.
— Не паникуй, думай о хорошем, гони мрачные мысли прочь и тогда все получится. Господь тебя наградит за терпение, — пылко заверила подруга.
— Как же мне их разлучить, отвадить суку, чтобы не слипались? — посетовала Анна. — Не успокоюсь, пока  не проучу  потаскуху.
— Каким образом?
Анна со злорадством ухмыльнулась и сообщила:
—Решила тайно от Феди, чтобы не заметил, наперчить, натереть  гондоны красным, жгучим  перцем «огонек».
— Ты в своем уме?! — всплеснула руками Зоя. — Кто тебя надоумил?
— Сама придумала, когда на кухне возилась со специями, черным и красным перцем, базиликом, ванилью, кориандром…
— Не думала, что ты на такое способна, — Растопырина укоризненно покачала головой. — У Катьки и Федора все внутри будет пламенем полыхать. В адской боли изойдут диким криком и на стенку полезут,  а Чечуле грозит ожог матки и бесплодие.
— У нее уже есть три нахлебника, — напомнила Вальчук. — Нечего нищету от чужих мужиков плодить.
— Не дури, уймись, — увещевала подруга. — За членовредительство загремишь на нары.
Перспектива оказаться в тюрьме заставила Анну призадуматься.
— Если не веришь, насколько это для них опасно, то попробуй испытать на себе. Наперчи палец и засунь его глубже. Завоешь от невыносимой боли, места себе не найдешь. У нас же там не грубая, как на ступнях ног, кожа, а нежная, чувствительная плоть. Каждое прикосновение и трение в мозгу ощущаются. Имей в виду, что не только Катька пострадает, но и Федор. Чечуля ему за такой «сюрприз» рожу поцарапает, в милицию заявит. Проведут расследование и наденут на тебя наручники, пойдешь по этапу.
Вальчук воочию представила сцену случки Федора с любовницей,  почти физически ощутила в промежности и матке невыносимое жжение и боль, ужаснулась последствиям своей мести.
— Федор, не дурак,  сразу же догадается, что это ты подстроила. Или Светку ляжет тень подозрения и попадет под его горячую руку. Она у него тяжелая, чугунная, — нарисовала мрачную перспективу Растопырина. — Сомневаюсь, что после этого тебе удастся его удержать. Соберет чемодан и уйдет,  громко хлопнув дверью. По селу поползут сплетни, тот же Дягель, ему скандал не нужен, задвинет Головина в тень, назначит другого механизатора ударником труда.  Прошу, умоляю тебя, оставь Чечулю в покое. Катька и без того судьбой обижена Дикой боли и позора не выдержит, полезет в петлю, дети осиротеют. Оставь эту страшную затею, она тебе боком выйдет. Не бери на душу смертный грех.
Вальчук призадумалась, понимая, что фактов измены Федора с Катькой у нее нет. «Пожалуй, Зоя права, — все более убеждалась Анна. — Какое-то затмение разума на меня нашло, Слава Богу, что догадалась посоветоваться с подругой, иначе бы наделала беды, обидела бы Чечулину и потеряла Федю».
Войдя в раж, Растопырина продолжила наставлять:
—Ревность — очень коварное чувство. Ослепленный ею человек теряет контроль не только над словами, но и действиями. На этой почве часто происходят трагедии. Поэтому не соверши глупостей, которые  тебя же и ударят. Никто на твоего драгоценного и благоверного Федора не претендует и не покушается. Соперницы перебесились и успокоились. Ждут, не дождутся, когда ты от мужа-богатыря родишь великана или великаншу, а может и двойню.
—Рожу, рожу! — с оптимизмом заверила Анна. — Федя обещал постараться. Кормлю и пою его до отвала, а спиртного  ему и себе ни грамма, чтобы дитя здоровым, без патологии родилось.
—Дай-то Бог вам счастья полную чашу! — искренне пожелала Растопырина.
—Спасибо тебе, Зоя за то, что удержала меня от греха. Совсем от ревности и жажды мести одурела, — покаялась Вальчук. Но вопрос о том, с кем Федор использует презервативы, не давал  ей покоя и она предложила другой вариант.
— Планирую поехать в Старые Глухари к  народной целительнице бабки Агапке.
—Зачем?
—Затем, чтобы наслать на Чечулю порчу, отвадить ее от Федора, чтобы не зачали  раньше  меня ребенка.
—Имей в виду, что Агапка еще та хитрая и лукавая бабка, — усмехнулась Растопырина. — Тем, кто к ней приходит с пустыми руками, она дает от ворот поворот. Так что запастись деньгами и харчами. Впрочем, считаю, что напрасная затея. Сейчас, почитай,  на каждом хуторе свои колдуны, ворожеи, знахари,  экстрасенсы и прочие шарлатаны. У них цель содрать с наивных клиентов побольше деньжат. Нагло наживаются на болезнях, бедах и других проблемах людей. Сами горемыки добровольно отдают последние гроши ушлым вымогателям.
— Все же для морального успокоения встречусь с Агапкой. Вдруг не обманет, поможет.
— Удивляюсь твоим хлопотам, — неожиданно промолвила Зоя. — Что ты в Федоре нашла? Грубый, неотесанный матерщиник.
— Сердцу не прикажешь, — ответила подруга. — Идеальных людей нет, у каждого есть пороки и недостатки. За Федей я, как за каменной стеной.  Он у начальства на хорошем счету, ударник труда и мне почет и уважение. И в постели с ним так сладко, что ты представить себе не можешь?
—Могу. Откуда же у меня детишки, не  ветром же их надуло, — сказала Растопырина. Анна не стала развивать эту тему, чтобы нечаянно не выдать любовных забав с сожителем в бане.

14. Встречи  на  сеновале

Возвращение матери Светлана встретила без восторга, угрюмо.
— Ты, что  такая  хмурая, с отцом поссорилась? — на следующее утро поинтересовалась Анна.
— Голова разболелась, наверное, к перемене погоды, — хмуро ответила Ермакова, на сей раз, равнодушно отреагировав на слово «отец». Отойдя от обрушившихся на семью переживаний, со словами «все мы там будем», на девятые сутки, как полагается, помянули Лиду, чтобы земля ей была пухом. Вальчук обрела свой прежний вид. Жизнь для нее вошла в привычное русло в повседневных заботах и хлопотах.
Светлана, напротив,  целыми днями маялась, не находя  себе места и занятия по душе. В минуты раздумий она осознавала порочность, противоестественность интимной близости с отчимом. Но отказаться от соблазна, от испытанных сладостных ощущений, было выше ее сил. Какая-то незримая сила  властно влекла ее к Федору.
После приезда матери им не удавалось уединиться. Это Светлану злило и угнетало, вызывало неприязнь к матери. Длинными  ночами  вновь слышала сладкие стоны из спальни, напряженное дыхание Федора, характерные звуки и шорохи, шепот и слезы обиды душили ее.
 «Ведь это я могла быть в его объятиях и испытывать в течение ночи наслаждение», —  думала Светлана и до боли в кистях рук сжимала спинку кровати, поражаясь мужской силе и неутомимости отчима. Плохо спала и утром ходила с покрасневшими от бессонницы веками и разболевшейся головой. Стала раздражительной, угрюмой и рассеянной.
— Что с тобой, Света? — спросила мать.— Не заболела  ли?
— Отстань, без тебя тошно! — огрызнулась она. Анна Васильевна уловила  на себе ее укоризненный взгляд.
 — Чем я тебя обидела?
Светлана вместо ответа  заперлась в своей  комнате.
— Федя, ты бы поговорил со Светкой, с ней происходит что-то неладное, может возрастное? — поделилась она  с  супругом тревогой. — Повлияй на нее, а то  какую-нибудь глупость совершит. Молодежь нынче прыткая, а самолюбия и амбиций хоть отбавляй.
—  Может кто-то в ее возрасте, действительно, от горшка два вершка, а дочка у нас  рослая, к тому же красавица, хоть завтра под венец. Поэтому ты ее, Анюта, такими словами не обижай, — заступился он за девицу  и успокоил. — Ты права, у нее сейчас переломный  и трудный возраст и лучше оставить в покое, не лезть в душу. Вот увидишь все наладиться, образуется и наша  доченька снова станет  радостной и улыбчивой…
Ровный голос, уверенный тон и, особенно, тот факт, что Федор назвал Светлану доченькой, успокоили женщину. Головин отлично понимал, что твориться в душе Ермаковой. Ведь узелок развязался и теперь она жаждет  близости и наслаждений. Опасался, что если ее не приголубить, то Светлана может сорваться и в пылу обиды выдать их тайную связь. Он выждал момент, когда поблизости не оказалось Анны, нежно  пропел в ее розовое, как лепесток ушко:
— Тебя, мою желанную, не зря зовут Светланою…
— Правда-а? — спросила она, и он увидел, как  румянец вспыхнул на Светкиных щеках и радостно заблестели  глаза.
 — Конечно, правда. У меня от одной мысли о тебе кровь в жилах закипает, — признался  отчим  и велел. — Как только  солнце зайдет и стемнеет, приходи  за коровник  на сеновал.
Все время, поглядывая на часы, она с трудом дождалась вечера.
— Пойду к  Хрумкиной,— когда сгустились сумерки,  солгала она   хлопотавшей на кухне матери.
 — Хорошо, навести подружку, но не запаздывай на ужин, доченька. Не заставляй нас с Федором ждать, соблюдай правила приличия, — напутствовала Вальчук, радуясь тому, что дочь вроде повеселела, вспомнила о школьной подруге, а то ходила, как в воду опущенная, себе на уме и злая, не подступись  —  укусит.
— У Аси поужинаю, она не жадина, — смущенно ответила дочь.
Светлана украдкой, обойдя двор, с тыла  пробралась  на сеновал. Федор, раньше обычного,  оставивший трактор в машинном парке, уже поджидал ее. Не заходя в дом, тылами прошел сюда, в укромное и скрытое  оградой от чужих глаз место. Расстелил пахнущее цветами и теплым летом  сено. При виде отчима Светлана радостно вскрикнула, но он приложил палец к губам.
— Тш, тише, шалунья, моя  сладкая. Иди ко мне, — он протянул навстречу руки,  она с ходу бросилась в его объятья. Еще  до ее появления  он  снял с себя  пропахшую соляркой  спецовку. Не сомневался, что она придет. Светлана без смущения, заголив подол, сняла  сарафан и предстала совершенно нагой. Восхищенный  ее прекрасным телом, он   жадно целовал ее упругую грудь, живот, округлые бедра, колени и лодыжки стройных длинных, как у топ – модели, ног.
Она млела от пронзавшей ее тело нарастающей страсти, скопившейся за время утомительного ожидания этого свидания.
Федор положил ее, послушную и очаровательную, на предусмотрительно расстеленную куртку. Светлана сцепила за его широкой спиной ступни ног и отдалась с долгим упоением и сжигающей страстью. Он не торопился, стремясь продлить сладостные ощущения. Потом они отдыхали. Головин  ласково гладил  ее  мягкие волосы, обнимал теплые колени. Она заметила  у него на груди  татуировку: целующиеся голубь и голубка и надпись «Любовь до гроба».
— Любовь до гроба,— прочитала она и провела пальчиком по ворсинкам. — С кем? Со мной?
— А  глупость, в армии ребята накололи,— смутился он.— Вот и на руке тоже, смотри.
Светлана увидела  на внешней поверхности пальцев бледно - синие литеры — по  букве на каждом пальце  «СЛОН».
— Это что? Твоя кличка? — спросила с лукавством в глазах.
— Нет, нет,— насторожился Федор, раскрыв ладонь, театрально рассмеялся.— Слон, он и есть слон. Знаешь, я с детства люблю африканских животных — слон,  бегемот, жираф,  буйвол ... Мощь, натиск, сила... В нашей жизни, как в животном мире, кто сильнее, тот и прав.
— А как же доброта, милосердие? — возразила она. — Наконец, долг друг перед  другом?
— А,  выкинь из головы эти сказки,— махнул он рукой,— Жизнь — суровая штука. Есть хищники  и есть их жертвы.
— Кто же тогда я? Жертва?
— Нет, Светка, ты исключение. Это — я  раб, жертва твоей любви.
Она притихла,  размышляя над смыслом его слов. «Женщины все одинаково любопытны,  —  подумал Головин. — Анна тоже интересовалась татуировкой. Как говорится, яблоко от яблони недалеко падает. Не заподозрила  ли она что-нибудь? Надо быть максимально осторожным».
— Что означают АКД.? — спросила Светлана, заметив на его руке  бледно-синие литеры,  и тем самым на мгновение озадачив его.
— Это инициалы моей первой школьной любви, — нашелся Федор с ответом. — Но это было почти тридцать лет назад. Столько воды с тех пор утекло и все быльем поросло.
— Как ее звали? Ты с ней тоже спал?
 — Дай Бог памяти, кажется, Анжела Климовна  Демина. Хотел я тогда антилопу пялить, но она оказалась гордой недотрогой, как и ты поначалу. Сейчас может быть и жалеет, что нас судьба развела.
— Она красивая была?
— Да, очень,  на тебя похожа, — улыбнувшись, признался Головин. — Когда я тебя впервые увидел, то сразу помолодел и душой,  и телом. Очень ты мне приглянулась, больше, чем  Анна, поэтому я твердо решил жениться на своей матери, чтобы постоянно видеть тебя и наслаждаться твоей юной красотой и звонким голосом.
— Ты мне сначала показался угрюмым и диким, — созналась Ермакова. — Я ужасно на тебя злилась за то, что  выбросил вещи и фото моего отца и занял мое уютное место под боком у мамки.
— Ты должна быть мне благодарна.
 — С какой стати?
— А с той, что когда две обнаженные  женщины долго нежатся в одной постели, то это может перерасти в лесбиянскую любовь.
— А что это такое?
— Такие отношения, когда женщины, активная из которых кобел, а пассивная  — коблуха, лаская  друг друга получают  удовлетворение,  обходясь без участия мужчины. Это одна из развратных форм секса.
— А что бывают и другие? — с удивлением спросила Ермакова.
— Сколько угодно. Например, групповой секс или  когда в  половые отношения вступают близкие родственники — отец с дочерью, мать с сыном  или брат с  сестрой… Инцест — кровосмешение. От таких совокуплений,  в случае зачатия и развития плода, рождаются уроды, психически ненормальные и больные дети. Такие браки запрещены законом и осуждаются обществом и церковью.
 — Дядь Федь, откуда ты все знаешь, из книг или личного опыта? — с лукавством поинтересовалась она.
— Судьба-злодейка, а жизнь — копейка. Измучит и  всему научит. Слушайся и не пропадешь. Плохого  не посоветую.
— А у нас какие отношения?
— У нас с тобой, Светка-конфетка, полный марафет, мы ведь не кровные, не молочные  родственники. К тому не собираемся делать детишек.
— Вдруг получиться?
— Тогда придется ковырнуться, но лучше этого избежать.
— Когда мы в следующий раз встретимся? — спросила удовлетворенная,  пресытившаяся ласками женщина, глядя, что  он одевается, последовала его примеру. — Придумай что-нибудь?
Он задумался и нашел простой, не вызывающий подозрений, выход:
—  Приноси  мне харчи в поле,  пожевать. Я там работаю один.
— Ладно, — охотно согласилась  она, поняв  его намек. Он надел спецовку и кружным путем, чтобы  не вызвать подозрений, возвратился в дом, к  удовлетворению супруги сообщил:
— Корми меня, голоден, как волк, работа все силы вытянула.
Неприкаянная Светлана с умиротворенным лицом и томными  зелеными зрачками в глазах уже находилась с матерью на кухне. Была послушна и предусмотрительна.
— Ты почаще ходи к  Асе. Она на тебя  положительно влияет, — посоветовала дочери  Анна Васильевна. Та в ответ лишь затаенно улыбнулась и густо покраснела.
— Наверное, о женихах с  подружкой лясы точите? — по-своему поняла ее смущение мать и наставительно заметила. — Рано тебе еще об этом думать, надо учебу завершить,  получить нормальную профессию. Довольно того, что я на ферме  свое здоровье растрачиваю.
Головин  никогда не жаловался на отсутствие аппетита, ел за двоих-троих.  В колонии по рукам зеков ходила потрепанная с засаленными страницами книга Дж. Казанова «Воспоминания». Поэтому для него не было секретом, что мясо, сметана, масло, сыр, мед, творог, куриные яйца, грецкие орехи и прочие продукты повышают потенцию, делают азартным и неутомимым. Он настоял на том, чтобы  в меню эти продукты были обязательны. Однажды велел  сожительнице: «Покупай для меня  по три литра козьего молока». «Зачем тебе козье, у нас же есть коровье? — ответила она. — Ни к чему лишние расходы».
«Тот, кто козье молоко пьет, тот до ста лет живет, — пояснил Головин и строго наказал. — Не смей на моем здоровье экономить!» «Федь, даже в мыслях такого не было, — с обидой возразила Вальчук. — Сама готова голодать, недоедать, лишь бы ты был сытый и довольный» С того времени ранним утром, еще до рассвета, она с бидончиком ходила к Матрене Худолей, державшей на своем подворье небольшое стадо коз.
За один присест Федор мог  умять пол-литровую банку сметаны, граммов по двести-триста мяса, масла, сыра или творога, с десяток яиц. И все это с гарниром:  картофелем, рисом, гречкой, овсянкой, макаронами… «И куда только,  харчи у него помещаются? — удивлялась Анна, понимая, что зверский аппетит — залог  крепкого здоровья и сексуальной неутомимости. Ради его горячих объятий. Она готова была потчевать  «обжору» и днем, и ночью. Знала, что будет щедро вознаграждена за заботу.
И на сей раз, прочно усевшись за столом,  Головин лихо  разделался с большой миской наваристого украинского борща,  принялся  за галушки со сметаной. Глядя на супруга, Вальчук  радовалась, ибо глубоко была убеждена, что  путь к сердцу мужчины  лежит через желудок. Щедро армейским половником добавила ему галушек, приговаривая:
— В здоровом теле — здоровый дух. Кушай, не смущайся, ты глава семьи, главный работник,  надежная опора.
— Да, верно, здоровьем и силой меня Бог не обделил. Порода у меня такая крепкая, дед  Федот  девяносто  лет прожил и у меня на роду написано не меньше. Спасибо тебе кормилица и поилица.
— Может, Федя, для сугреву сто-двести граммов первача? Согнала давеча для компрессов и других надобностей, — расщедрилась супруга. — Прозрачный, как слеза и горит синим пламенем, покрепче любой водки и коньяка. Лучшее лекарство от простуды.
— Нет, Анна, ты меня и так согреваешь, — отказался Головин,  как вол, перемалывая челюстями пищу. — Ты  же знаешь, что я употребляю  в меру и только по большим праздникам. 
— Так у нас с тобой Федя каждая ночь — праздник. Настоящий стахановец и в поле, и в постели, — не подумав, сообщила она. Смутилась  присутствия дочери, понявшей о каком празднике  намекнула мать. Вальчук  постаралась сгладить неловкость и продолжила:
— Оно и верно, не стоит слишком увлекаться спиртным. До добра не приведет. За примерами далеко ходить не надо, вон Степан… И осеклась, ощутив на себе осуждающий взгляд Светланы.
—  Завари мне лучше чифирь, —  велел Головин.
— А что это такое? — спросила она с недоумением.
— Во, деревня Петушки-гребешки,  не знает, что такое чифирь?! — ухмыльнулся он. — Это крепко заваренный чай, слабый называют байкалом, а незаваренный — чуфой.
 —Федь, а тебе от чифиря дурно не будет? Может байкал?
— Не будет, я закаленный, поэтому с удовольствием пошвыркаю, — ответил  сожитель. — Воды поменьше, а чаю сыпь побольше. Не скупись, завари покруче, я еще куплю.
Она подошла к плите, отлила из чайника воду и всыпала в него полпачки грузинского чая и поставила алюминиевую кружку на горячую плиту. Вскоре поплыл терпкий запах.
— Ты мне и в поле чифирь готовь для моторности, чтобы рекорды на вспашке были мои, — приказал он. — Живо наливай!
— Ты у меня, Федя, настоящий стахановец, — похвалила Анна и налила ему в большую алюминиевую кружку густой коричневого цвета напиток  и подала в нетерпеливо протянутую руку. Обжигая толстые губы, Головин,  словно коктейль, втягивал в себя дурманящий напиток. Смежил веки, балдея от кайфа.
— Ты своим чифирем всю кухню и дом провоняешь и еще участкового инспектора привадишь, — робко упрекнула она.
— Бог терпел и нам велел. Хочешь попробовать? Гляди, понравится и за уши не оторвешь, — отозвался он. — С лягавым Удодом  будь осторожной, чтобы чего не вынюхал.
— Нет, нет, не хочу я твой чифирь! — всполошилась  женщина.— Это, наверное, такая же отрава, как и наркотик.
— Дура ты набитая. Чифирь дает такую энергетику, что я готов всю ночь тебя разминаться. Ты ведь у меня ненасытная. Наверное изголодалась, пока мыкалась со Степаном алкашом-импотентом?
— Правда? Тогда  пей чифирь себе на здоровье, а я воздержусь.
— Не хочешь и не надо, мне больше достанется. Баба с воза, кобыле легче, — заметил Головин и громко позвал в открытую дверь.—  Светка-конфетка, иди почифирь со мной за компанию!
— Ты, шо, сдурел?— выпучила глаза обескураженная Анна.— Не хватает для полного счастья, чтобы девка отравилась или спилась, пошла по рукам. Даже  не думай ее испортить.
— Звали?— появилась на пороге Ермакова.
— Нет, ступай, дочка, ты ослышалась,— велела  мать. Светлана, пожав плечами, удалилась в свою комнату.
— Ладно, будь по твоему, девку надо беречь от разных пороков, — согласился Головин и велел. —Бычка доеного спрячь от чужих глаз, чтобы твой хахаль Удод  на него не набрел.
— Какого еще бычка?  У нас же в хозяйстве только корова Майка?
— Однако, какая ты, Анка тупая, непонятливая, — посетовал он и пояснил. — Бычком доеным называют самогонный аппарат. Если лягавый на него напорется,  то изымет и оштрафует.
 — Я его в бане храню. Откуда ты, Федя, таких словечек набрался?
— Мудрость народная, жизнь хороводная, — не без гордости ответил он. — Учись, пока я жив и здоров. В жизни все сгодится.
— Значит ты у меня мудрый?
— А то, как же, — ухмыльнулся  сожитель, наполовину употребив содержимое кружки. Резкий запах распространился по кухне.
— Федя, мне не нравится твой чифирь. Дюже вонючий.
— А мне не нравится, что ты храпишь и дроздов пускаешь.Ты, Анка,права  не качай и  арапа не запускай.
— А что это такое, Федя?
— Не  лги, означает. И что ты такая бестолковая, как  тупой школьнице все надо объяснять, — упрекнул Головин.
— Не серчай, а разговаривай человеческим языком, — попросила Вальчук. — И где ты столько мудреных  словечек набрался?
 — В Сибири, у местных аборигенов, чучмеков на стройках народного хозяйства,  в карьере и на  лесоповале научился, — ухмыльнулся  он, куражаясь над  сожительницей.
— Так ты — лесоруб?
— Да, дровосек. У меня много шабашных профессий,  как бурлак с Волги,   тянул свою лямку.
— Получается, что ты, Федя, мастер на все руки, нигде не пропадешь, — с гордостью произнесла она.
 — Не пропаду. Это ты темная  деревня,  а считаешь себя шибко начитанной и эрудированной. Только что и умеешь коров за титьки дергать, надобно серьезно заняться твоим образованием, чтобы в компании не  опозорилась.  Ответь, что такое маруха?
— Имя что ли, вроде Маруси? — засомневалась  женщина.
— Ха-ха-ха! Ты меня убиваешь своей простотой. Маруха — это  любовница вора, — пояснил он.
— При чем здесь вор?
— А при том, что у него должна быть всегда под рукой баба для утех. А ты, Анка, настоящая баруха.
 — Что это такое? — насторожилась она.
— Значит  сожительница, чтобы вместе спать.
 — Федя, я хочу быть твоей законной женой. Давай зарегистрируем брак в ЗАГСе, — предложила  Вальчук и пожаловалась. — А то ведь стыдно людям в глаза смотреть, считают гулящей, да и сама без штампа в паспорте чувствую себя потаскухой. Перед дочерью стыдно, она догадывается, чем мы с тобой в бане и ночью в постели занимаемся. Запиши меня на свою фамилию. Об этом с первого дня мечтаю, как только мы сошлись, стали вместе в баньке париться и спать в одной постели. Очень красиво бы звучало: Головина Анна Васильевна.
Он молчаливо взирал на нее, покачивая головой,  и женщина это восприняла за знак согласия, широко заулыбалась.
— А потом, когда у нас родится ребеночек, удочеришь Светку и на зависть Степану и  незамужним бабам, заживем припеваючи, — продолжила она.
— Твоя Светка, как глупая овца, до сих пор от меня нос воротит. Из нее слово «папа» клещами не вытянешь. Тоскует о Степане, сморчке-алкаше, — напомнил сожитель.
— Уговорим, уговорим, — горячо заверила Анна. — Если заупрямится, то выставлю за порог, чтобы научилась родителей почитать. Ты тоже проявляй инициативу, будь с ней ласковее, иногда балуй подарками…
 — Ласки, подарки? Ты же меня потом на почве ревности пилить будешь?
— Вот те крест, не буду,— она осенила себя. — Но сначала надо зарегистрировать наш брак. Я об этом постоянно мечтаю. Перед людьми стыдно чувствовать себя грещницей.
 Федор мигом стер с ее лица улыбку и охладил пыл.
— Мечтать не вредно. Потерпи Аня, какой дуралей летом, когда работы в поле, садах, на плантациях  и на фермах невпроворот, свадьбы справляет,— с насмешкой  произнес он. — Вот осенью, когда урожай будет в закромах, отвалят мне премию, сыграем настоящую, а не сучью свадьбу. Закатим пир горой, распишемся, как полагается. А пока оставь мысли о ЗАГСе, а то от волнений  из ума выживешь или старческий маразм раньше времени поразит?
— Федь, у меня с головой все в порядке, — слабо возразила она.
— Твои фантазии беспредельны. Я жду, когда ты предложишь обвенчаться в церкви, — усмехнулся тракторист. — Наденешь белое платье, фату курам на смех. Куда прикажешь подать карету?
—  Спасибо, как я сама не догадалась, — заблестели у нее глаза.—  Сейчас это очень модно.
—  Это нам еще не хватало, на дух не переношу попов-дармоедов. Эх, Анка,  может быть и обвенчался бы с тобой, если бы ты была  непорочной, а так ведь на тебе Степан, да и другие мужики  столько лет разгружались в  свое удовольствие.
— А что это такое?
— Сама догадайся. Я к тебе в переводчики не нанимался.
— Ой, Федя, Федя, какой-то ты после моего возвращения с похорон стал  другой. Резко изменился, огрубел, на непонятном языке заговорил, — упрекнула Вальчук  и обиженно поджала губы.
— Каким я был, таким остался, — заявил Головин. — А чтобы понять мой язык, не  ленись, а больше читай, просвещайся.
— Таких редких мудреных слов я в книгах не встречала.
— Читай церковные книги, — подначил ее сожитель.
—  Кто мне их даст, я ведь не монашка?
— Да, монашка целомудренная, а ты много раз на брачном  ложе распятая, — изрек он словно судья, зачитавший приговор, не подлежащий отмене или амнистии. — Хватит без толку  кота за хвост тащить и лясы точить, пошли кемарить и факаться.
— Что такое кемарить и  факаться?
— Узнаешь на практике, — усмехнулся  он, разминая плечи и сладко  потягиваясь. Она замолчала, размышляя о том, что от  полноценного питания зависят темперамент и неутомимость  мужа в постели. В одном из женских журналов  прочитала, что занятия сексом очень полезны, ибо во время соития  и оргазма женщина приобретает энергию от  мужчины. Не случайно легкоатлеток в ГДР и, особенно, пловчих, обслуживали  крепкие  ребята – массажисты, вступавшие с ними в соитие  накануне главных стартов. Ночь любви вдохновляла спортсменок на победы. Они часто становились олимпийскими чемпионками.
— Федя, как ты мне и советовал, я решила заняться самообразованием, — на следующий вечер за ужином сообщила Вальчук. — Выписала несколько услышанных от тебя непонятных иностранных слов в блокнот и отнесла библиотекарю. Он у нас самый начитанный интеллигент, считает себя полиглотом. Все время в шляпе и при галстуке.
— Какие еще слова? — не донес ложку с борщом до рта Головин.
 — А такие, — и она прочитала вслух. — Кичман, шворить, пялить, хайло рваное, факушка, бикса, мохнатку лохматить, факаться…
— И что тебе ответил очкарик?
 — Сказал, что это блатные, грязные слова от  какой-то Фени. Ими тюремщики  переговариваются в камерах.
— Ха-ха-ха! Ну, ты и дура конченная.
— Федь, а что ты делал в Сибири? Зэков охранял?
— Нет, лес валил, грибы, кедровые орехи, женьшень, клюкву, морошку, голубику и  другие ягоды собирал,  на медведя с рогатиной ходил, — ожег он ее сердитым взглядом. — Ты вот что, Анка, не позорь ни  меня, ни себя, а то я тебя быстро вылечу от излишнего любопытства. Отдеру, как сидорову козу и реглан заправлю.
 — Федя, я же без злого умысла, по твоему совету?
 — Сиди,  не рыпайся, тараканиха, — процедил он сквозь зубы, ощутив нарастающее раздражение.
Ощутив охлаждение в отношениях, Вальчук с тревогой спросила:
— Что случилось, я тебя не узнаю? Прежде проходу не давал,  днем и ночью тащил в постель или баню, а теперь не допросишься. Может, заболеет по мужской части?
— По какой, растакой мужской части?! — рассердился он.
— Той, что у мужика между ног, — стыдливо призналась  сожительница.
— На импотенцию, сифилис и триппер намекаешь? — и сам же ответил. — Ко мне эта зараза не пристает.
— Почему тогда не обнимаешь, не целуешь свою Анечку? — пожаловалась она. —Возбудил, раскочегарил и в кусты, а мне  очень хочется принять твоего богатыря.
— Эх, Анька, однако ты слабая на передок, ненасытная. Какое-то бешенство матки. Ты меня своим  аппетитом доведешь до полового изнеможения, —  проворчал Головин.
— Федечка, не серчай. За годы, что не жила, а прозябала со Степаном, шибко изголодалась. Хочу наверстать упущенное. Столько ночей провела в холодной постели.
— Очень сомневаюсь, что при Степане и после развода, ты не ходила по мужикам. Может поэтому твой сморчок и запил по-черному.
— С чего ты взял? — насторожилась сожительница. — Может тебе бабы нашептали из зависти и злости, что ты меня выбрал.
— Сплетням не верю. Меня, опытного елдаря, не проведешь. У тебя бедра заезжены, расшатаны, мохнатка, будто лоханка. Сморчок поработал. Тебя бы в казарму к голодным солдатам или на зону к зекам, цены бы там не было. На всю жизнь насладилась бы.
«Ох, Аня, терпи. Бог терпел и нам велел, — вздохнула она. — Не раздражайся по пустякам. Пожалуй, Федечка  прав. На работе, словно вол, устает, а тут я с ласками, почитай приходиться не только в дневную, но и ночную смену вкалывать. Стерпится, слюбится, ведь  любовь без ссоры, что суп без соли. После рождения ребенка, даже самый суровый муж, став отцом, проявляет к жене и младенцу любовь и доброту. Федя тоже станет душевным и заботливым. Может сейчас  постарается и удастся зачать».
Вальчук затаенно улыбнулась этим надеждам, но все же, упрекнула:
— Спасибо, дождалась комплимента. Пойми, мне ведь не восемнадцать лет, а скоро сорок стукнет. Уже Светка на выданье. Даст Бог, дождемся  внуков. Мечтаю, пока есть шанс родить от тебя ребеночка или двойню. В моем роду были такие случаи.
— Мечтать не вредно, — напомнил Федор. — Не торопись поперед батька в пекло. Сначала надо кирпичный дом построить на сто квадратных метров со всеми удобствами, паровым отоплением и просторной верандой. Тогда не стыдно будет пригласить в гости Дягеля, Хвылю и других нужных людей.  Не пристало мне, ударнику труда, универсальному солдату, жить в хибаре, которую Степан на пьяный глаз слепил из глины, кизяка и соломы. О детишках следует подумать, чтобы им было, где разгулять. А, где будут жить молодожены, ты об этом подумала? Для них тоже надо, хотя бы две комнаты выделить, поэтому рано плодить нищету. Давай год-другой поживем без горшков, пеленок и распашонок, в свое удовольствие. Уж потом я постараюсь, настругаю тебе спиногрызов, сколько пожелаешь, дело нехитрое.
Забота о будущих детях и молодоженах Анну порадовала, но все же,  напомнила:
— Федя, не забывай, что годы на месте не стоят. После сорока я уже не смогу родить?
—Если захочешь, то сможешь. Баба, что кошка, плодовитая и живучая, — усмехнулся сожитель  и снизошел. — Ладно, уговорила, готовься к штыковой  атаке.
От этого обещания, предвкушения блаженства ее глаза загадочно заблестели. Анна вышла в спальню, поджидая Головина, чтобы хмельными ласками смягчить его суровое сердце.
—Ложись удобнее,  — деловито произнес сожитель и, устроившись рядом, положил широкую ладонь на ее теплую упругую грудь. — Ох, Анька, какое у тебя пышное вымя. Так и хотца схавать.
— Вымя у коровы и козы, а у меня грудь, —  поправила женщина.
— Ты не права, по-научному эти булки называют молочной железой, — сообщил Федор, разминая ее соски. — Прямо сейчас хочу ковать это железо своим молотом.
— Так действуй, я сгораю от нетерпения, — сладострастно прошептала она, раздвинув колени.
— Горячая, сладкая ты баба.
— Такая уродилась, — смущенно ответила Анна и упрекнула. — Ты раньше этого не замечал?
— То было раньше, а это теперь.  Вот у Свет.., — и осекся.
— Что у Светки, договаривай? — насторожилась она.
— Ничего, — рассмеялся  Федор и  крепким и широким торсом прижался к ее знойной груди. Охваченная неутолимой страстью,  Анна позабыла о вопросе. Но зато вспомнила о совете Зойки Растопыриной. Осторожно нащупала пальцами мошонку сожителя.
— Анка, не шали, щекотно, — заерзал он могучими бедрами.
— Мужикам эти ласки нравятся, — прошептала она, так и не поняв, расходует он сперму на стороне или нет? Если нет, то для чего ему презервативы, если сама сношается с ним без резинки?
— Каким мужикам? А-а, Леньке Щербухе? Задушу, если узнаю, что мне рога наставляешь,— пригрозил он.
Утром, обласканная, измятая Головиным, придя на работу, с блеском в глазах  похвалялась:
 — Мой Федя, если и употребляет спиртное, то по большим праздникам и в меру.  Зато любит  крепкий-прекрепкий чай.
— Чай?! — удивлялись и восторгались подруги и тут же вопрошали.— А какой чай, зеленый или черный, грузинский или индийский?
— Без разницы, главное, чтобы крепкий, чифирь. Я однажды попробовала, аж дурно стало,  ноги подкосились. Федя меня на руки подхватил.
—Здоровый он у тебя, как бык, никакая зараза не берет.

            16. Риск  разоблачения

На иссиня-черном небе  шляпками серебряных гвоздей, вбитых в бархат,  проклюнулись крупные звезды, замысловатые  кружева, конфигурации созвездий. Они  отражались в глазах Светланы, положившей  голову на теплую широкую грудь Головина. Изредка небосклон  мгновенно перечеркивал  яркий след астероида и угасал  в глубине мироздания, словно в бездонном колодце. Август —  чудесная пора звездопада.
Утолив  в шальном азарте и ритме  первые порывы страсти  в укромном месте  сеновала,  утомленные любовники отдыхали, прислушиваясь к учащенному биению сердец.
— Дядь Федь, а почему ты свою Светку-конфетку  не порадуешь подарками? — задумчиво произнесла Ермакова, озадачив его.
— Угощаю ведь тебя  шоколадом, конфетами, тортом....
— А-а, это все  лакомства для малых детей, — усмехнулась  она. — Я хочу от тебя получить что-нибудь дорогое,  ценное.
— Что именно? — Федор бережно погладил ее по мягким, отливающимся лунным серебром, волосам, вьющимся  локонам.
 —Я многое  желаю, но для начала золотое колечко или перстенек, а можно цепочку, кулон или браслетик. А потом что-нибудь из импортной одежды, обуви, парфюмерии, косметики, красивое нижнее белье.
— Запросы, потребности у тебя серьезные, словно у королевы, — заметил он. — А тело твое и без красивого нижнего белья великолепно. Света, я бы с радостью осыпал тебя подарками, но Анна тут же заподозрит  неладное. Станет к тебе приставать и допытываться, кто подарил и за какие услуги. Ты не выдержишь и признаешься, раскроешь нашу тайну. Нам скандал и сплетни не нужны. Так ведь?
— Так, но я бы надежно спрятала твои подарки, — заверила Светлана. — Берегла бы их, как зеницу ока.
— Женскую психику я  знаю, все равно  бы похвасталась перед  Асей и  другими подругами. Язык, как известно, без костей и пошли бы гулять слухи по селу, дошло бы до Анны, — логически предположил отчим. — Она бы устроила обыск и все раскрылось. Нам рисковать не следует, ведь недаром говорят, что язык — мой враг. И, пожалуйста, Света, в присутствии Анны не называй меня дядей Федей.
— А как же тогда?
 — Отцом, папой.
— Какой же ты мне отец? Скорее муж, любовник, — возразила она.
— Да, ситуация пикантная, — согласился Головин.
—В таком случае зови просто Федором. А насчет подарка не расстраивайся. У тебя, когда день рождения?
— Еще нескоро, лишь пятнадцатого ноября исполнится семнадцать лет, — напомнила Ермакова.
— О-о, какая ты еще  юная! Но благодаря мне уже много радости-сладости познала. Жди сюрприз ко  дню рождения, — пообещал он.
— Какой? — заблестели в темноте ее зрачки.
— Любопытной Варваре хвост оторвали. Наберись терпения, осталось меньше трех месяцев, — велел Головин. — Бригадир Назар Хвыля пообещал за ударный труд премию, поэтому я не поскуплюсь. Анна ничего не заподозрит, ведь в дни рождения принято дарить подарки. А для конспирации и ей вручу какую-нибудь цацку.
— Ой, как я люблю подарки! — оживилась Светлана  и пропела. — К сожаленью день рождения только раз в году…
— Тш, тише, не забывай об осторожности, береженного Бог бережет, — и прислушался, затаив дыхание. — Кажется за стенкой в сарае кто-то, будто домовой,  ходит и ворчит?
 — Это Майка сено жует, — успокоила она  и сообщила. — Когда я из дома  уходила, мамка на кухне возилась, ужин готовила.
Федор  приподнял ладонью девичью голову и поцеловал в мягкие податливые губы. Она с готовностью, ощутив прилив страсти, плотно прижалась к нему теплыми бедрами. В этот момент Головин  чутким слухом интуитивно почувствовав опасность, услышал приближающиеся шаги. «Неужто Анна решила заглянуть на сеновал за кормом для Майки? Тогда нам со Светкой — крышка. Дорога каждая секунда. Убежать и скрыться уже нет шанса, сеновал со  всех сторон огражден сеткой-рабицей с узкой калиткой на выходе. С Анной невозможно будет разминуться », — лихорадочно размышлял он, озираясь по сторонам в поисках укрытия.
— Сюда кого-то черт несет, наверное, Анна?— прошептал Федор. — Живо прячься. Другого выхода у нас нет.
— Куда? — испуганно отозвалась она, застав его врасплох. «Если помочь ей забраться на сено под самую крышу, то Анна услышит шорох», — подумал он и велел. — Живо присядь, я сверху накрою тебя охапками сена. Сиди и не дыши, чтобы ни одного звука и шороха.
Быстро прикрыл ее голову, голые плечи и тело платьем  и забросал сеном. Сам успел облачиться в брюки  и куртку, не выпуская из поля зрения калитку с медным кольцом вместо ручки. Взялся за держак  вил и  воткнул их в верхний слой сена,  якобы добывая корм. На калитку надвинулся знакомый силуэт. Он не ошибся — Анна. Федор, чтобы не выдать себя, замер,  словно манекен.
«Может, постоит и уйдет, — затеплилась в нем надежда. — Тогда не придется объясняться, почему не заходя в дом, забрел на сеновал, хотя версия уже готова. Хуже, если она обнаружит Светку». Его надежды не сбылись. Вальчук открыла скрипнувшую дверцу калитки и пошла, шурша обувью, едва не столкнулась с Головиным. Он вынужден был преградить ей путь, иначе бы она угодила в копну, в которой затаилась Светлана:
— Осторожно, Аня, не напорись на вилы, поранишься.
— Ой?! — вскрикнула женщина, отшатнувшись от неожиданно возникшего  мужчины. Распознала в нем супруга и призналась:
 — Федь, как же ты меня напугал. Я думала, что это снежный человек или инопланетянин. Чуть сердце из груди не выскочило.
— Глупая, снежный человек живет  высоко в горах, а чучмеки с других планет на тарелках  НЛО  катаются.
—Что ты здесь в потемках делаешь, почему в дом не идешь? Я глаза проглядела тебя ожидая.
— Вместо кота мышей и крыс  гоняю,  чтобы сено не засирали  какашками. Майка — дама фартовая, капризная, дерьмо жевать не станет. Не бойся, не дрожи, как заячий хвост, — обнял он ее за плечи. — Решил  вначале управиться по хозяйству. Корове сена в кормушку подбросить. Ты же знаешь, когда скотина сыта, то не брыкается, не выбивает из рук подойник и все молочко отдает. От  последних  струек  и капель зависит процент жирности. Так что выжимай до упора.
 — Ты  и об этом знаешь? — восхитилась  Анна его познаниями, любовно оглядывая статную фигуру.
— Конечно, я ведь хлопец  деревенский, только с виду городской. Запомни, я — Головин! — с пафосом произнес Федор.
—Так я знаю, что ты Головин, — удивилась она.
— Лучше вдумайся. Головин означает голова, мыслитель, философ,— пояснил  он. — А ты, ты...кто? Дунька с  фермы. Кроме коровьего вымя, забулдыги Степана ничего в жизни не видела, потому темнота, деревня. А меня жизнь, ох как помолотила и многому научила.
— Я тоже не лыком шита. Видела,  вместе с другими доярками и скотниками нас возили на экскурсию в Севастополь, — возразила Вальчук.— Поэтому осмотрела панораму и диораму, бастионы, Графскую пристань, памятники  Нахимову и затопленным кораблям.
— Невелико событие, — усмехнулся Головин.— Ты, как та курица, которая снесла яйцо и кричит  на весь двор, чтобы все знали о ее великом подвиге.
Сожительница  молчаливо  внимала его сравнениям. А Федор страстно прижал ее к себе и поцеловал в  пухлые  губы.
— Федь, Фе-дя-я, не шали, — перевела она  дыхание. — Ну,  право, как мальчишка, не терпится. Погоди, ночь наступит, не растрачивай свой пыл. Эх, где ты был в мои молодые годы? Сколько  золотого времени потеряно без радости и сладости. Все надеялась, что Степан завяжет с пьянством  и  вот дождалась на закате короткого бабьего лета, когда пора и о вечном, о душе подумать.
— Не тужи, Аня, мы с тобой и сейчас молоды душой и... телом, — заверил он. — Наверстаем упущенное. Верно говорят, что вторая молодость пришла к тому, кто первую сберег. О Степане  больше не вспоминай, мне неприятно слышать и знать, что ты  до меня с кем-то спала,   кто-то обнимал твое знойное  тело, ласкал грудь.
 — Я на нем и так крест поставила, а молодость свою сберегла, поэтому у меня грудь упругая, а не вялая, не висячая, как у затасканных баб, стоит торчком, как в девятнадцать лет. Даже самой не верится, —  не без гордости ответила женщина. — Никогда не изменяла как другие, у которых мужья алкоголики – импотенты. А ведь хотелось мужской ласки…
— Да, грудь у тебя, Анна, великолепна, как у Венеры Милосской,— похвалил Головин. — У нас в бараке, где прежде жил, была ее статуя, так голодные мужики от нее тащились.
— Тебе что и в бараке пришлось жить?
— Было дело, когда на приисках золотишко добывал.
— Где же твое золото? — заблестели ее глаза.
—Ты— мое золото. Лучше признайся, наверное, чтобы сохранить упругость груди, Светку в ее младенческом возрасте держала на голодном пайке, молоком не кормила?
— Очень даже сытно кормила, почти год от сиськи не отымала, не то что другие  роженицы, ради сохранения фигуры, своих сосунков детолактами, соками и прочими харчами из молочных кухонь пичкали. Поэтому Светка у меня такая здоровая и пригожая выросла.
— Спору нет, Светка у нас красавица писаная, надобно ей, пока никто из парней  не испортил, богатого жениха подыскать, чтобы ни забот, ни горя не мыкала. Я полагаю, что сын бригадира Хвыли ей не ровня.
— Пока, что рано  ей о замужестве думать, пусть приличное образование получит, тогда и заводит семью, — возразила Вальчук и, смутившись, озвучила засевший в сознании вопрос. — А эта Венера, как ты ее по фамилии назвал, кажется, Малявская?
— Милосская, — поправил он с улыбкой.
— Так,  кто она такая эта Венера. Может, твоя бывшая  жена, аль любовница? — спросила женщина с недоверием.
— Эх,  Анка! Темнота деревенская. Это всемирно известная безрукая статуя из мрамора. Шедевр искусства.
— А почему безрукая? Она, что,  инвалид, калека от рождения?
— С тобой, Анка, не соскучишься, — рассмеялся Федор. — Руки ей оторвали, чтобы она их  не совала туда, куда не следует, а вот голова, грудь и тело сохранились и сейчас своей красотой и гармонией восхищают зрителей.  У нас стояла ее копия из гипса на зон..
И вовремя прикусил язык, хотя  та пропустила мимо ушей.
— Я тоже, Федя, постаралась сохранить свою неземную красоту, ждала тебя, на других мужиков не обращала внимания, хотя многие склоняли к сожительству. Чтобы не искушать себя, брала в постель Светку. Спали, прижавшись  и обнявшись.
— Так вы, лесбиянки? — невольно сорвалось у него с губ.
— Что ты такое говоришь, Федор, постыдись, — смутилась Вальчук. — Моя девочка непорочная, невинная, не то, что городские девки. Они в двенадцать – тринадцать лет попробовали райское яблоко. Полгода назад вместе проверялись у гинеколога. Врач  тщательно осмотрев Светку,  удивился тому, что она до сих пор девственница. 
Сам знаешь, что нынче непорочная девица — большая редкость. До шестнадцати – восемнадцати  лет редко кто сохраняет невинность, трахаются, словно кошки с кем попало. Это в мои годы свято  почитали родителей,  честь блюли. Под венец невесты шли нетронутыми, не целованными,  а нынче  даже с брюшком  обручаются.
— Не рви сердце, теперь  другие времена и нравы. Девки-скороспелки упорно ищут удовольствий и наслаждений, сами на шею бросаются. Особенно,  к тем,  у кого валюты куры не клюют и крутые иномарки. Но я тоже не растратил себя по пустякам, не слаб в коленках. Ладно,  пошли, а то шушукаемся  словно малолетки.
— Да, не слаб, — подтвердила она. — Силен во всех местах…
Вальчук  взяла вилы и нацелилась поддеть стожок, в котором спряталась Светлана, но  Головин ловко перехватил опасное орудие.
— Негоже тебе мозоли натирать, не женское дело, — заметил он. —  Твое прямое предназначение постель и камбуз, чтобы нежно любить и сытно мужа кормить. А я в долгу не останусь...
— И этой ночью тоже? — по-кошачьи заблестели в сумраке ее глаза.
— Непременно и до утра, — произнес он и увидел, как по-девичьи кокетливо женщина вильнула роскошными бедрами.
Федор поддел вилами верхний пласт сена и взял  большую пахнущую цветами и травами, знойным летом охапку сена  в руки. Анна тоже наклонилась, чтобы снять охапку, под которой затаилась Светлана, но супруг ловко плечом оттеснил ее  и пояснил:
— Достаточно  Майке и одной пайки. Нечего обжору баловать, впереди еще поздняя осень и суровая зима. Поэтому Аня, будь экономной, чтобы корове и телку  хватило до новых покосов.
— И то правильно, — согласилась она, подметив его хозяйскую жилку,  рачительность. — Не одним днем живем, зима не за горами.
— Иди вперед, отворишь калитку, а то у меня руки заняты, — велел  хозяин  и Анна  послушно прошла к калитке. Вдруг, услышав какой-то шорох и вздох, остановилась всматриваясь в глубь сеновала:
—  Что это было, Федор?
 — Соседский кот за мышами охотится, — ответил он. — Иди Аня, у меня аппетит разыгрался. В поле наспех в сухомятку пообедал, сосет под ложечкой. Кстати, где наша дочка  красавица?
— Опять к Хрумкиной подалась. Вот уж подружились, не разлей вода, —  с удовлетворением  отозвалась Вальчук. — Это все же лучше, чем в сомнительных компаниях убивать время. Нынче молодежь распущенная — курят, пьют, колются, нюхают разную гадость и таскаются с кем попало. Не боятся ни СПИДа, ни сифилиса, ни другой заразы. Хорошо, что Светка с ними не якшается, ведется себя тихо и скромно. Ни одного плохого слова о ней не слышно в селе… Вся в меня пошла и характером, и поведением. Я первый раз замуж вышла в двадцать лет,  а до этого никаких вольностей и глупостей, девочкой под венец пошла.
— Это хорошо, просто замечательно! Светка тоже, наверное, непорочная,  девственница?
— А как же? Я же сказала, что гинеколог проверял.
— Если гинеколог, тогда полный ажур! — произнес Федор с пафосом, радуясь, что все обошлось благополучно, а ведь поддайся он панике, разоблачение было неизбежным.
«Прошли со Светкой по краю пропасти или по лезвию ножа, — подумал Головин. — Теперь на сеновале встречаться опасно. Вдруг и в следующий  раз Анне взбредет в голову сходить за сеном для Майки. Надобно для любовных утех  подыскать другое,  уютное и безопасное место. Скоро наступит и отгорит золотое бабье лето, надвинется поздняя осень с холодными дождями и заморозками. Следует заранее подумать о зимней квартире с теплой печкой и мягкой постелькой. Хорошо было бы в баньке, тепло и уютно. Однако нет гарантии, что и туда Анна  не сунет свой нос, чтобы попарить старые кости ».
— О чем ты задумался? — прервала его приятные размышления Вальчук. Он положил  в кормушку сено жующей  Майке и они вместе вышли из  тускло освещенного  коровника.
 — Сейчас только о вкусном ужине и хмельной ночи, — сказал он, заметив загадочный блеск ее зрачков.  Они прошли на кухню, где на столе Федора поджидала горячая снедь: жаркое с подливой, масло, сыр, творог, сметана, салат…
— О, царский ужин! — похвалил он.
— Что Бог послал, том и рады, —  улыбнулась Вальчук. Он вымыл руки и охотно сел за стол.
—  Кушай, Федечка до отвала, сколько влезет, — приговаривая, она щедро добавила с тарелку   ирный кусок свинины. — Недаром говорят, что любовь познается через желудок мужчины. Хочу, чтобы у тебя семя было сильным и обильным, полноценным и я смогла зачать, а то до климакса рукой подать…
От ее пожелания Головин поперхнулся, вилка застыла в его руке.
— Ты, что же считаешь мою сперму бракованной, а свои яйцеклетки, как мед? — возмутился он.
— Да, — подтвердила она и для убедительности заметила. — Не случайно  занятие любовью называют медовым месяцем и мужики бесятся от страсти к бабам.
— Бабы тоже сходят с ума, особенно весной, когда бурлят гормоны, готовы под любого мужика лечь или встать на четвереньки, — Не остался Федор в долгу и с гордостью сообщил. —У меня семя здоровое, как у быка-производителя. Это у тебя могут быть проблемы по женской части…
— А Светка откель появилась? — выложила она аргумент. — Не аист ее в корзине принес, не в капусте я ее нашла, а родила в муках. Вместе со Степкой сотворили, пока он еще с «зеленым змием» не спутался.
— Время идет, может, успела превратиться в бесплодную овцу.
— В таком случае, я поеду в райцентр в женскую консультацию на обследование к гинекологу.
— Поезжай, хоть к черту на кулички, — отозвался сожитель. —  Но не смей меня в чем-то упрекать. И в поле, и в постели я работаю с азартом, люблю это занятие.
— Тем более, нам надо поторопиться, —  воспрянула Анна духом. — После климакса сколько не старайся, а дитя не получится. Эх, коротка бабья весна, быстро отцветает, как вишня-черешня. А мужик, если он не алкаш, ведет здоровый образ жизни, то и на склоне лет  способен оплодотворить бабу. Господь женщин такой радостью обделил. Поэтому я тебя и уговариваю, чтобы не опоздать.
— Ладно, уговорила, ночь впереди, — насытившись, ответил Федор.

17. Перспектива карьеры

Светлана появилась минут через двадцать. Нет, чтобы незаметно проскользнуть через  прихожую в свою комнату и  перед трюмо привести себя в порядок, она, не подумав, нарисовалась на пороге кухни. Мать с отчимом, сидя за столом, застеленным белой с вышитыми розами, скатертью, ужинали. В глубоких  тарелках жаркое  с кусками жирной свинины, на блюдах салаты и соления, домашняя  колбаса, копченое сало, творог, сметана, в стеклянной вазе — красные яблоки сорта Джонатан и овальные Кандиль,  груши и персики.
В воздухе витал  вкусный букет ароматов.
— Слава  те, Господи, явилась, не запылилась! Садись за стол вечерять, — предложила мать, пристально оглядев дочь в помятом  платье и с  растрепанной прической. В нитях светлых волос  запутались сухие травинки.
— Что с тобой, доченька? — всполошилась Анна Васильевна. — Может, кто из пьяных хулиганов на улице напал?
— Никто не напал, — замялась Ермакова, с опозданием осознавшая свою оплошность.
— Почему у тебя такой жалкий вид, будто кто в сене вывалял? — наседала мать с вопросами.
— Помогала  Асе  по хозяйству, — нашлась дочка с ответом. — Они тоже любят молоко, сметану и творог и поэтому ухаживают не только за коровой Мартой, но и козами.
—Гляди Светка, не лги родителям, это большой грех. Господь все зрит и наказывает, — предупредила  Вальчук. — Я тебе поведаю очень поучительную историю, чтобы ты проявляла бдительность и не попала в сети искусного обольстителя. Однажды, тебе в ту пору было лет одиннадцать, в наше село  приехал молодой парень, одетый по последней моде. Вежливый, улыбчивый, надушенный дорогим парфюмом. Он представился режиссером из Одесской киностудии и заявил, что подбирает  девушку на главную роль будущего  фильма по роману Владимира Набокова «Лолита».
Втерся в доверие к коменданту общежития и та выделила ему  лучшую комнату, почитай, люкс для   проживания, где он организовал фотостудию. Везде по селу расклеил объявления с приглашением девиц пятнадцати- восемнадцатилетнего возрастов на кинопробы. Это теперь называется кастингом.
Так многие  девицы на это клюнули, а их родители, восхищенные культурным,  общительным режиссером, не возражали в расчете на то, что их чадо ожидает актерская слава, богатство и роскошь. Какая мать не пожелает своему дитяти хорошей доли. От желающих не было отбоя. Девушки  охотно приходили, он заставлял их догола раздеваться и разыгрывать постельные сцены. В перерывах между съемками угощал их вином и лапал за интимные места, склонял к  сексу. Двоих таки уломал, пообещав роль Лолиты,  в которую они вжились.
 Вскоре, когда родители соблазненных малолеток обратились в милицию, выяснилось, что это аферист, находящийся в розыске. Не успел сбежать, на вокзале его повязали и изъяли фотоаппарат, пленки и фотографии с обнаженными в разных позах девицами. Оказалось, что он не первый год этим занимается. Если бы вовремя не раскусили, то всех бы слишком доверчивых и наивных  девок, вербуя их на роль юной проститутки Лолиты, охотно предававшейся  сексу с мужчиной, годным ей в отцы, на своих кинопробах испортил. Поэтому Света не слишком доверяй  парням и мужчинам, будь бдительна, особенно сейчас, когда всякого рода аферистов, мошенников и сексуальных маньяков развелось, хоть  пруд  пруди.
— Тебя,  мам, послушать, так и за порог страшно выходить. Что ж теперь  круглые сутки взаперти сидеть? — вздохнула Ермакова.
— А ты и не выходи, дома всегда лучше, чем в гостях. Ладно, садись с нами вечерять. В дружной семье так и должно быть — вместе за работу, вместе и за стол, чтобы царили мир и радость.
 — А-а,  ты своей подозрительностью весь аппетит испортила, — дочь изобразила на лице обиду и взяла из  вазы  красное яблоко.
— Пойду   в свою комнату, что-нибудь почитаю.
 «Света делает успехи,  ловко вышла из затруднительной ситуации, — не без гордости за свое участие в ее воспитании подумал Головин. — Она не лишена не только темперамента, сексуальных способностей, но и актерских. Если и дальше так дело пойдет, то к двадцати  годам превратиться в  жрицу любви. Моя наука дает многообещающие результаты».
— Светка, дочка, если тебя кто из  парней или мужиков обидит, то ты не молчи. Я им руки, ноги повыдергиваю и  головы снесу, —  произнес Федор, играя, словно шарами, бицепсами.
— Ну, что вы ко мне пристали все, как банный лист, — поджала она капризные губки. — Я  и сама могу за себя постоять. У меня  ногти, как у кошки когти, всю морду исцарапаю, если кто посягнет…
— Ты, Федя, не шибко из-за этой  простофили  руки  распускай, а то еще, не приведи Бог, в тюрьму за хулиганство упекут. Я такой беды не переживу, — встревожилась  женщина.
— Не волнуйся, Аня, я человек бывалый, закаленный в суровых испытаниях. Все будет шито – крыто, комар носа не подточит, как говорится, и волки сыты, и овцы целы, — заверил он.
— Федя, может тебе перцовки или вишневки  налить  для поднятия тонуса и прилива сил? — с намеком предложила она.
— Не искушай меня без нужды, — улыбнулся  супруг. — Тонус у меня и так поднят, но я предпочитаю еще стакан чифиря.
— Золотой ты человек, идеальный супруг! — в который раз возликовала Вальчук. — Если бы все мужья такими были, то женщины бы и горя не знали. Повезло мне, ох, как повезло, даже не верится.
Светлана, чтобы не рассмеяться от наивных заблуждений матери, поспешно удалилась в свою комнату. Она жила в предвкушении очередного свидания с отчимом.
— Аня, я хотел  бы с тобой посоветоваться? — с серьезным видом произнес Головин, когда они остались наедине.
— О чем? — учащенно забилось ее сердце,  заблестели  черные, как маслины, глаза. «Может, наконец,  он решился зачать ребеночка?» —  подумала она с трепетом, помня наставления подруг о том, что общее дитя накрепко привяжет его  и они  юридически  оформят свой гражданский  брак,  пресекут сплетни о ее блуде. Старухи  до сих пор не могут угомониться, чешут языками, считая, что коль нет штампа в паспорте, то значит, это натуральный блуд, срам и  разврат.
— Вот о чем.  Из конторы мне по секрету сообщили, что директор  Яков Абрамыч Дягель хочет меня за ударный труд назначить  бригадиром, а Хвылю спровадить на заслуженный отдых. Он и так уже полтора года, как на пенсии, засиделся, старый пень,— сообщил Головин.
 — Не говори так о будущем свате, — попросила она.
— А-а, старому барану все по барабану.
— Замечательно, что тебя, наконец, оценили.
— Да, ценили, но  Назар, хер моржовый,  не хочет уступать место, упирается  руками и ногами, на меня злится, считает, что я его подсиживаю. В последние дни сквозь зубы разговаривает. Оно и понятно,  работенка у него  не пыльная. Проехал на мотоцикле с ветерком по полям, дал ценные указания и гуляй себе в удовольствие или на потеху.
Заработок больше моего, премии, грамоты и другие почести, а я пашу с утра до  вечера, как проклятый, весь в пыли, солярке и машинном масле, будто чумной. Спецовку никакими порошками не отстираешь.
— Что,  верно, то верно, — внимая его суждениям,  подтвердила Анна, кивая головой,
— Вот  у тебя, мудрой женушки, и хочу спросить, как мне быть?  Может отказаться от этих  лишних забот, чтобы ни за кого не быть в ответе. Мужики любят к горлышку приложиться, того и гляди, набедокурят, а с  меня спрос?  Слишком  гнусная публика, бздуны колхозные. За моей спиной часто шушукаются и ржут, как дикие жеребцы.
— Ой, Федя, соглашайся, обязательно соглашайся! Больше такого шанса может и не быть, — заявила Вальчук. — Ты мужик толковый и сообразительный. Годик – другой бригадиром поработаешь, проявишь себя  и дальше выдвинут. Гляди, года через три-четыре, если Дягель пойдет на повышение или какая трагедия случится, то возглавишь наше КСП «Светлый путь». Тогда и для нас, действительно наступит светлый  путь, заживем в достатке, в почете и славе. Кто нынче при власти, депутат или чиновник, у того все в руках: земля,  техника, другое имущество. Поэтому дом — полная чаша, блюда на любой вкус, в гараже — иномарка и не одна, а коллекция.
— Анна, я тебя хорошо понимаю. Что мужику от бабы надо? — задал он вопрос и сам же ответил. — Чтобы брюхо было сытым  и секс приятным. А, что бабе от мужика надобно? Чтобы деньги водились и штык стоял. Правильно я соображаю?
— Правильно, правильно, — смутившись, призналась женщина, а он продолжил:
— Если  Яков Абрамыч назначит меня бригадиром, то для Хвыли стану заклятым врагом? Еще моча репаному хохлу в голову ударит, пакость какую совершит или свинью подложит.
— Не совершит и не подложит, — уверенно возразила Анна.
— А почем ты знаешь? Они давеча с Иваном Колупаем  шушукались, поглядывая в мою сторону, что-то гнусное  замыслили, чтобы  скомпрометировать, сорвать мое назначение на должность бригадира.
 — Не волнуйся, Федя, все будет на мази, ведь наша Светка с его сыном Андрейкой, почитай помолвлены.
— Из-за моей карьеры свадьба может сорваться?
— Не приведи Господь. Светка  и Андрей со школьной скамьи дружат, хоть он  на три года и старше, но для парня это нормально. Они, как голубь и голубка, друг в друге души не чают. Пока, не обращай на Назара внимания, ныне  все живут по принципу: своя рубашка ближе к телу. Он, поди,  сам понимает, что засиделся в бригадирах, пора и честь знать.
Рано или поздно, а придется уступить место. Так лучше тебе, чем какому-то залетному  варягу. Породнимся  с Хвылей через год, когда отслужит его сын Андрейка. Жениться на нашей Светке, сыграем  пышную свадьбу, все уладится, дождемся внуков. Вот увидишь, Назар  еще доволен будет, что ты ему на смену пришел. А Ванька Колупай  навредить неспособен, он, как  тюфяк, под каблуком у своей сварливой  Клавки. Она его круто взяла в оборот, понукает и воду возит.
— Не кажы гоп, пока не перескочишь, кажется, так хохлы говорят? — отозвался он.— По  пьяной  лавочке, выжрав самогон, мужики на все способны, народ заводной и горячий. Стану бригадиром, будут под мою дудку плясать. Припомню им обиды и насмешки. А ты, Аня, не будь слишком доверчивой и наивной, не загадывай наперед. За год много воды утечет, а надо действовать по принципу: куй железо пока горячо.
— Вот и  куй свое  счастье,  кузнец, — соблазнительно и многообещающе улыбнулась женщина.
— Что ж так тому и быть, дам согласие, — принял решение Головин.
— Федя, а может нам ночью и о прибавлении семьи подумать, а то ведь уже не молодые, годы идут, рожать будет сложно? — с загадочным блеском в зрачках напомнила она. — У меня сейчас для этого самый благоприятный цикл, да и звезды в небе очень удачно расположены?
 — Эх, Аня, зачем нам эта спешка, она хороша при  ловле блох, — усмехнулся он. — Мы еще с тобой всласть для себя не пожили. Пойдут  пеленки, распашонки… Давай повременим, дождемся зимы и тогда в самый раз, как это принято у крестьян. Зимой, долгими вечерами и ночами другой работы нет,  будем строгать детишек  в свое удовольствие и для повышения рождаемости в стране, чтобы было кому хлеб, морковку и сало выращивать. А может,  дождемся, когда Светка выйдет замуж за Андрея и подарят нам внука или внучку?
— Еще девять месяцев, когда он отслужит. Светка должна под венец пойти  непорочной девицей,  чтобы никаких претензий  не было от семьи Хвыли,—  заявила Вальчук  и призналась. — Хотя  по себе  знаю, какой  это сладкий соблазн в девические годы, когда и хочется и колется. Чего уж греха таить, сама не могла устоять от возбуждения.
— Глупо природе  перечить, — произнес Федор с видом знатока.
— Светка свое наверстает, юная, еще все годы впереди: и свадьба, и  медовый месяц,  и роды…
—Да, наверстает, — согласился он  и  подумал:  «Уже охотно наверстывает», но заметил.— Это у  женщин на  роду написано: одаривать любовью мужчин и самим получать наслаждение.
— Тогда, Феденька, давай займемся этим приятным делом, — воспылав желанием, предложила супруга.
—Ты из  меня, маруха, сделала  стахановца. В две-три смены, днем и ночью, как вол,  пашу без продыху, — упрекнул Головин. — А ты такая ненасытная, словно с цепи сорвалась, давай и давай...
— Не обижайся, Федя, я  за все годы одиночества так изголодалась, — пожаловалась Анна. — Молодость, красу свою девичью загубила. При Степане-забулдыге не было нормального сексу. Все на скорую руку, а ты всю ноченьку меня ласкаешь без устали. Только что и успела с ним  во время  медового месяца сотворить Светку, а потом для него самогон стал дороже всего. Когда отправила его  в лечебно-трудовой профилакторий, тоже ни с кем не встречалась, хотя очень хотелось, но ждала тебя, единственного…
— Так уж и ждала? Наверное, никто не подвернулся, иначе, не раздумывая,  снова выскочила бы замуж,— ухмыльнулся он. — Вы, бабы, что кошки, стоит по голове погладить, ласковое слово шепнуть и готовы любую вафлю схавать, лечь под  первого кобеля.
— Я не такая, Федя, храню верность. И так по селу сплетни гуляют о том, что мы до сих пор не расписаны. Мол, ведем аморальный образ жизни, дурной пример показываем другим, особенно  молодежи. Бабки на каждом углу  косточки перемывают. Эти сплетни о наших отношениях могут дойти до участкового инспектора  Николая Удода. И тогда он не слезет, пока весь самогон не вылакает и сало не съест. Я не хочу, чтобы  в селе меня считали гулящей бабой. Стыдно, неудобно перед  односельчанами, земляками. Какой мы пример Светке подаем? Я же передовая доярка, портрет на Доске почета…
— Я тоже  передовой тракторист  и что с того? Два сапога— пара. Уймись, я же тебя своей энергией заряжаю, надои у коров повысятся. Гляди, и сама отелишься — ухмыльнулся сожитель.
— Федя, мне не до шуток, —  смутилась она. — С  мужика,  какой спрос? Кобелям, все прощается. Сделал дело и гуляй смело, а бабе — позор, дурная слава. Другие мужики  наслушаются сплетен и решат, что я слабая  на передок. Приставать станут, требовать  бесплатного сексу, — пожаловалась Вальчук.
—  Не ной, тоже мне недотрога. Вспомни, как сама на второй день охотно под меня  легла, даже  уговаривать не пришлось.
—  Так ведь достойных кавалеров в селе, хоть шаром покати, а ласки хочется.
—  Анка, не умничай, терпи. Если с кем загуляешь, то утоплю в пруду или задушу, как последнюю суку, —  процедил он сквозь зубы. Женщина не осмелилась  настаивать на регистрации брака, лишь робко попросила. —  Только Светке ничего не говори о наших совокуплениях...
—  Глупая ты баба. Сейчас  молодежь с пеленок знает, откуда дети берутся.  А насчет  брака, я тебе в сотый раз говорю, что у меня есть маруха, — рассердился Головин.— Без развода с ней, наш брак не зарегистрируют. Мы с тобой не в арабской стране и не мусульмане. Им Коран не запрещает имеет несколько жен, а богатым шейхам — гаремы. Вот подзаработаю деньжат и махну в Воркуту за  разводом. Оттуда привезу тебе и Светке меховые изделия на любой вкус. Будешь  на зависть подругам  по Романовке ходить, как снежная  королева.
— Скорее бы, — с надеждой промолвила Вальчук.— А то у меня, словно у грешницы, душа не на  месте. Распишемся в ЗАГСе, заживем в официальном браке, как положено.
— Эх, Анка, все бабы  из одного теста, — вздохнул он. — Любите, чтобы у  мужика  деньги водились  и штык  стоял. Заездила ты меня  до полового истощения, того и гляди, в гроб загонишь. Ладно, ложись на спину  удобнее. Так уж и быть исполню свой супружеский долг.
—Феденька я тебя сытно и вкусно покормлю. Быстро восстановишь затраченные на меня силы  и станешь свеженьким, как   огурчик.
— Заездила ты меня, маруха. Мед, кайф получаешь, чего тебе еще надо? Или, как та старуха, хочешь остаться у разбитого корыта?
— Не хочу, упаси Господь, — отозвалась она.
— Наш медовый месяц и так уже растянулся на полгода, — мягко укорил он.
— Где результат?
 — Какой тебе надобно результат?
— Зачатие ребенка.
— Что торопишься, как голая, в баню. Сначала надо Светку до ума довести.
— Зачем ее доводить? Андрейка отслужит и доведет, только пружины будут скрипеть. Опасаюсь лишь одного, что какая-нибудь хитрая юда ей дорогу перейдет…
Головин закрыл ее рот поцелуем, с  азартом овладел ее тучным телом.  Анна с блаженством ощутила в своем чреве мощный заряд спермы.
— Дай Бог нам крепкого здоровья, — разлепила она пылающие от страсти губы. —Дожить бы нам, хотя бы до семидесяти лет, чтобы успеть народить дитя, выучить его и поставить на ноги. За Светку я спокойна, считай чужой ломоть, ей с Андрюшей повезло, толковый парень.
—Всего семьдесят лет? Маловато ты нам отмерила жизни, — упрекнул сожитель. — Мой дед, кузнец Ерофей, до девяносто пяти дотянул, а вот отца Корнея в пьяной драке  пером пырнули, кровью истек.
— Федя, не считай меня дурочкой, — обиделась Вальчук. — Невозможно пером от авторучки, гусиным или куриным  заколоть человека, оно же сломается?
— Мозги у тебя куриные. Ты притворяешься или на самом деле круглая дура, — обозлился сожитель и пояснил. — Пером называют заточку из отвертки, напильника  или  стального стержня. Им не то, что человека, слона, носорога можно заколоть. Соображать следует не задницей, а головой, балда деревенская.
Анна насупилась, будто ворона на морозе, и проворчала:
— Федор Егорович, когда прекратишь сквернословить и оскорблять? Думаешь, если передовик, то тебе все дозволено, как пьяному море по колено? Перед людьми неудобно.
— Вот ты, как заговорила? — удивился он ее строптивости. — Перед какими людьми тебе неудобно появляться рядом со стахановцем,  ударником труда? Отвечай!
 — Значит, Зойка Растопырина считает тебя неотесанным мужиком, грубияном, — сообщила она и пожалела. С лихорадочным  блеском в глазах он прошипел:
—Доберусь я до нее, так болтом  растопырю, что уткой будет передвигать, переваливаясь с ноги на ногу.
— Федя, не тронь Зою, она добрая женщина,  худа не пожелает, — всполошилась Вальчук.
— Добрая баба тоже любит с мужиком порезвиться. А ты не выноси сор из избы, меньше слушай баб, каждая себе на уме, — велел он.
— Хорошо Федя, хорошо, — охотно согласилась она.
— С алкашами не якшайся.  Презираю, на дух их не переношу. У меня, будь здоров, какие хорошие гены, собираюсь не меньше восьмидесяти лет прожить, не тужить.
—Дай-то  Бог,  — пожелала Вальчук. — Рядом с тобой и я дольше проживу. Ученые  сделали вывод, что влюбленные живут долго и счастливо, потому, что избавлены от семейных скандалов, стрессов, неврозов и других негативных воздействий. Живут в гармонии, душа в душу, купаются в море любви и нежности. Федя помолись, чтобы нам, наконец,  повезло с зачатием?
—Некогда мне по церквам ошиваться, — отозвался он.
— Можно и дома, перед иконкой Николая  Угодника, — предложила она.
—Ты, кто,  бугор или верхотуй,  чтобы мне приказывать? — закипал он от злости. — никогда подкаблучником не был и не буду. Не смей делать мне замечания, особенно при посторонних людях. Кому не нравится мои разговоры, пусть затыкают уши ватой или заливают смолой. Мне никто не указ, что хочу, то и говорю. Имею право на свободу слова, своего мнения.
— Федя, как же мы будем жить? Получится, как в басне, где Лебедь, Рак и Щука и каждый тянет воз в свою сторону.
—Мне поздно учиться, прошел такую науку, что тебе и не снилась, — хмуро ответил сожитель.

18. Запоздалые советы 

— Светка, живо собирайся в баню! — в воскресенье в пять часов пополудни, вернувшись со двора, велела Вальчук. — Попаримся с березовыми и дубовыми веничками, спинки друг другу потрем. К возвращению Феди с работы будем помолодевшими, свеженькими и бодренькими. Заодно  поучу тебе уму-разуму, а то все времени нет на серьезный разговор. Через пару месяцев получишь паспорт, а в голове еще ветер. Поделюсь с тобой женскими  тайнами, чтобы тебя никто не смог обмануть и обидеть.
— Тайны, секреты я обожаю,  — призналась Светлана. — Без них жить скучно.
Мам, почему он, когда другие трактористы отдыхают, по выходным и праздникам работает? — спросила дочка.
— Курочка под себя гребет и зернышки клюет. Так и Федя старается к твоей свадьбе кучу деньжат накопить, — ответила мать. — Степан не только по выходным, но и в будни квасил. Ему было море по колено, а Федя каждую копейку, как та пчелка нектар,  в дом несет. Справный хозяин, душа не нарадуется.
— Не поминай отца лихом, — упрекнула ее Ермакова.
—Так ты пойдешь в баню? — напомнила мать, решив не обострять тему.
—Дождись Федора, он тебе охотно спину и живот потрет, — ревностно заявила дочь.
— Поздно вечером возвратиться. Для тебя ведь старается, жертвует здоровьем и отдыхом, — вздохнула Анна и пожурила. — Какая же ты неблагодарная. Хоть бы один раз назвала его папой. Язык не отсохнет, а Феде приятно  будет.
— Много чести. У меня есть отец Степа, а двоих отцов не бывает.
— Эх, Светка, тяжело тебе в жизни с таким упрямым характером придется. Запомни, что покорное теля двух маток сосет.
—Мне чужая соска не нужна, — ответила Ермакова.
— Живо собирайся, пока каменка пышет жаром, парная прогрелась, — поторопила мать.  Они взяли с собой сменное белье, полотенца, а в предбаннике — шампунь, мыло, мочалки, венички. Разделись и вошли в парную, охватившую голые тела приятным жаром.  Анна оглядела дочку и ласково восхитилась:
— Светочка, какая ты у меня писаная  красавица, ладная, стройная, гибкая. Любо-дорого поглядеть. Золотистые волосы, зеленые глаза, аккуратный носик, губки бантиком, ровные зубки жемчугом блестят, упругая грудь, тонкая талия,  овальные бедра и точеные ноги.  Неземная красота, — расхваливала она дочку. — Почитай, первая невеста на селе. Я в твои юные годы тоже блистала, как алмаз, парни из старших классов за мною табуном бегали. Но я не подавала им никаких надежд, держала их на дистанции…
— И за отца выскочила замуж, — напомнила Светлана.
—К сожалению, не знала, что его погубит «зеленый змий». Но до штампа в паспорте и свадьбы кроме поцелуев ничего грешного себе не позволяли. Имей это в виду, несмотря на то, что в Романовке и окрестных селах у тебя нет достойной соперницы, которая смогла бы отбить Андрея, разве, что Ася Хрумкина. Она под стать тебе, красавица писаная.
— Ася — малолетка,  лишь в восьмой класс перешла, — напомнила дочь.
—Да, зеленая, — согласилась мать. — Но и тебе до совершеннолетия  еще два годка надо себя поберечь. Конечно, в жизни всякое бывает. В Андрея за год до окончания службы может вцепиться какая-нибудь городская краля. Один-два раза в месяц дают увольнительную в город. Там его, статного и лицом пригожего, может приметить ушлая девица. Молодой, горячий, плоть требует. Она его соблазнить, забеременеет, захомутает и  рухнут наши планы. Вспомни, как моя тезка, знаменитая Анна Герман пела. Вальчук набрала воздух и, подражая певице, пропела; красивая и смелая дорогу перешла, черешней скороспелою любовь ее была…  Не хочу, чтобы какая-нибудь лахудра перешла тебе дорогу. Чтобы не осталась старой девой, дорожи Андреем. Если до двадцати пяти лет не выскочишь замуж, то потом будет сложнее. Женихи ищут невест моложе.  Слишком  много достойных соперниц. Об этом даже  песню сложили: «Стоят девчонки, стоят в сторонке, платочки в руках теребят, потому, что на десять девчонок по статистике девять ребят». Вот такие пироги. Если бы парней и девок было поровну, то никто бы «налево» не ходил, каждый бы имел свою половинку. Каждая женщина была бы обласкана, сексуально удовлетворена. Отпала бы потребность в бабниках и любовницах
Светлана  безмолвно внимала ее рассуждениям.
— Что ты молчишь? Или я не права? — спросила Вальчук.
— Мам, тебе виднее. Давай не будем загадывать наперед, чему быть, того не миновать. — с какой-то покорностью превратностям судьбы, обреченностью произнесла Ермакова. — Жизнь полна неожиданностей, импровизаций.
—Никаких импровизаций и экспериментов, — потребовала Анна. — Если обещала Андрея дождаться, то будь верна клятве, чтобы без фокусов. Попрошу Федю, чтобы он серьезно поговорил с тобой.
— О чем? — усмехнулась дочь.
— О любви, верности, о том, что за любовь надо бороться до конца, не падать духом перед трудностями.
Смутившись пристального взгляда матери, Светлана прикрыла ладонью слегка выпуклый лобок со светлой порослью. Анна заметила ее смущение и снисходительно улыбнулась:
—Глупая,  своей свежей красоты, юности не надо стыдиться. Горжусь, что в  меня уродилась, точная копия. А вот упрямый характер достался от Степана, но все равно моей  крови и породы больше. За последние месяцы ты, как на дрожжах, подросла, скоро меня обгонишь. Любая принцесса позавидует. Достанется же Андрюшке такое дивное сокровище.  Дай Бог, чтобы он тебя сильно-пресильно любил и ценил, не распускал руки.
Анна не преувеличивала, Светлана, выросшая под южным солнцем на молоке, овощах, ягодах и фруктах, была хороша собой. Все более осознавала магию своей красоты, женских прелестей.
Вальчук набрала из бака в ковш воды и  плеснула на раскаленные добела камни. Заклубился пар, охватив обнаженные тела приятным жаром.
— На личном опыте знаю, что у тебя сейчас самый опасный возраст, когда хочется, но нельзя, — продолжила Анна ликбез на тему интимной жизни. — С давних времен  присказка  существует: и хочется, и колется, и мама не велит. Послушай полезные советы, в жизни всегда пригодятся, что потом не пришлось горевать: «Любовь зла полюбишь и козла».Рано или поздно, но ты узнаешь, что мужчины и женщины совершаю половой акт не только ради рождения детей, но и удовольствия. На уроках ботанике изучала, что у цветка есть пестики и тычинки. Так вот пестики у женщины, а у мужчины — тычинки, потому, что он тычит, проникая в тело женщины.
—Здесь таиться наше самое сладкое, хмельное место, — Вальчук указала рукой на Светкины гениталии. — Чтобы заполучить к нему доступ, парни и мужики шалеют от страсти, стараются хитростью и обманом усыпить бдительность и овладеть телом, погладить чебурашку, полакомиться «клубничкой» и оказаться в «медовой ловушке».
— Почему в ловушке? — спросила дочь.
— Какая ты еще глупая и наивная, — посетовала мать. — А вот девицы, знающие себе цену, используют «медовую ловушку» для того, чтобы захомутать богатого жениха. Красота избранника для невесты второстепенна, главное — богатство, роскошь, дорогие подарки, чтобы дом — полная чаша. Некоторые не по любви, а расчету, выходят замуж за старцев, чтобы несколько лет стать богатыми вдовами, а потом найти молодого ухажера.
— Причем,  здесь ловушка?
— Притом, что девушка своими прелестями соблазняет мужчину. Дает ему несколько раз, потому с одного раз непросто зачать. Оказавшись беременной, ставит любовника перед фактом, умело шантажирует. Что избежать скандала, судебных тяжб и медэкспертиз мужчины женятся. Такие коварные девицы считают себя светскими львицами, охотницами за миллионерами.
Ермакова с интересом внимала словам матери.
— Может и мне стать охотницей, — прошептала она.
 — Ни в коем разе, у тебя уже есть жених Андрюшка, — возразила мать. — Конечно, он не олигарх, но  высокий и пригожий и семья Хвыли зажиточная. Поженитесь и не пропадете, поможем, чем  сможем, хорошее наследство достанется, Поделите его с сестрой Андрея Наталкой. Но об этом еще рано думать, дай Бог здоровья и долгие лета, нам и семейству Хвыли. Я тебе это рассказываю, чтобы держала  себя в строгости, ни с кем не слипалась. Не зря секс называют запретным плодом.  Адама и Еву изгнали из рая за то, что они согрешили, занялись прелюбодеянием, вкусили запретный плод. Поэтому существует присказка: запретный плод всегда слаще.
—Бабушкины сказки, — заметила дочка.
—Эти сказки, а точнее забавы могут обернуться бедой, слезами и позором, — возразила мать. — Запретными плодами стремятся полакомиться наглые пацаны, у которых бурлят гормоны. Поэтому опасайся пьяных компаний подростков и парней.  Они по природе своей самцы, постоянно ищут, кому бы из девочек засунуть свой перчик.
— В таком случае, женщины самки, — сделала вывод  Ермакова.
—Да, самки, но не должны терять голову. У пацанов  цель  простая — напоить девочку, забраться под юбку, лишить невинности, это у них называется, сломать целку. Сунул, вынул и пошел, а для девушки тяжелые последствия, психологический стресс, нежелательная беременность, болезненный аборт с угрозой бесплодия или рождение внебрачного ребенка, безотцовщина. Срам и позор. Особенно надо избегать пьяных компаний. Хулиганы, подобно бродячим собакам,  сбивают в стаи и подстерегают своих  жертв, устраивают нечто вроде собачьей свадьбы, поочередно насилуют. Каждый стремиться отличиться грубостью и дерзостью. После такой групповухи, поди, разберись, чей ребенок, кто отец? Глупым пацанам сперма на череп давит, вот и ищут  приключения. Одни — грабят, другие девочек  портят. С них спрос, как с гуся вода. Натешатся и в кусты, а у девчат после этого животики вырастают.
Но и одиноких любителей «клубнички» следует избегать. Они идут на хитрость, приглашают домой или в кафе, добавляют в воду, сок,  пиво клофелин, наркотик или другую гадость, которая усыпляет или возбуждает девушку.  Заманивают на прогулку в укромные места, подальше от чужих глаз, чтобы никто не услышал крики о помощи. Угрожая побоями, увечьями, грубо насилуют. Особенно ужасны маньяки, садисты.
Это малым детишкам родители рассказываю сказки о том, что их в корзине принес аист или нашли в капусте.
— Мам, я знаю, откуда дети берутся, — перебила ее дочка. — После половых актов и зачатия развиваются в матке.
—Откуда тебе известно? — насторожилась Вальчук.
—На уроках анатомии изучали. Давно уже вышла из детского возраста, соображаю, что почем.
—Если соображаешь, то запомни: До штампа о браке в паспорте и свадьбы, даже если сильно хочется,  никому не давай.  По себе знаю, что это такая сладкая отрава, что лишь стоить начать и уже невозможно остановиться.  Плоть постоянно будет требовать удовлетворения.
— В таком случае, почему  ты не только спишь с Федором, но и на пару в бане паритесь? — озадачила ее дочь.
— Я — взрослая, опытная женщина и меня трудно обмануть, — ответила Анна. — Федя скоро разведется с бывшей женой и, как положено, оформим брак, а пока я его гражданская жена.
— Чем тогда гражданская жена отличается от любовницы? — не отставала Светлана.
— Я даю только Феде и больше никому, а любовница свободна в выборе партнеров, сегодня с одним, а завтра с другим. Из-за такого легкомыслия возникают разные болячки: СПИД, сифилис, гонорея, молочница… Чтобы не было проблем, надо блюсти душу и тело в чистоте, не допускать распутства и других пороков. Ложись-ка на лавку, я тебя березовым веничком угощу.
Ермакова повиновалась, устроилась животом и грудью вниз. Анна  намочив веник в лоханке с водой, прошлась им по порозовевшей спине дочери.  Потом Светлана легла на спину, раздвинула колени. Вальчук увидела лобок со светлой порослью и сокровенно прошептала:
— Каждая часть тела, каждая клеточка, особенно эрогенные зоны, доставляют нам не только боль, но и наслаждение. Сейчас ты это испытаешь.
Вальчук осторожно погладила, потерла ладонью ее лобок, нежно, легкими прикосновениями потеребила пальцами промежность. Ей самой, вспомнившей ласки Федора,  это доставляло удовольствие
— Ой, ой, мамочка, как приятно, как сладко,  — застонала Ермакова, подавшись навстречу ей бедрами, и призналась. — Словно от вина или ликера  голова закружилась. Еще, еще…
— Какая ты у меня чувственная, с одного оборота заводишься, — удивилась Анна. — С  таким темпераментом можешь не устоять перед искушением. Не разрешай пацанам себя целовать, щупать грудь, бедра и другие интимные места. С мужчиной, когда он глубоко проникает в тело, еще приятнее наслаждение. Все трепещет и наполняется медом. Но тебе об этом еще рано думать. Созреешь, когда исполнится восемнадцать. Справим пышную свадьбу и тогда с Андрюшей насладитесь  от души, сотворите в любви милых детишек. А пока гляди, ни с кем не спутайся. Ты  для сексу еще не созрела. Ведь зеленое, кислое яблоко никто не станет срывать раньше срока. Если случайно и сорвут, то, надкусив, выбросят. Так и с юной девицей может произойти.
—Мам, сделай мне еще приятно, — разомлевши от неги, попросила она. — Потом я тебя веничком похлещу и тоже поласкаю.
— Ишь, понравилась, почувствовала вкус, сладость грешной похоти, — усмехнулась Вальчук. — Нельзя, запрещаю насиловать свое тело. Это тебя возбудит, а ты обязана себя сдерживать.
—Почему? — огорчилась дочь.
— Потому, что человек от животного отличается тем, что обладает разумом, а не только эмоциями и сексуальными  потребностями. Учись управлять своими чувствами и желаниями, не поддаваться порокам. Тогда не получится, как с другими слишком темпераментными и нетерпеливыми бабами: любовь зла, полюбила козла. Особенно весной, когда бурлят гормоны. у них тормоза, все запреты срывает,— наставляла родительница. — Мастурбация, лесбиянство — постыдные, вредные пристрастия, извращения.
—Мам, где ты мудреных словечек набралась?
— Поживи с мое,  тоже поумнеешь, — поучала Анна. — Чтобы не совершить глупостей, учись на чужих, а не на своих ошибках. Если привыкнешь к такому способу самоудовлетворения, то  потеряешь интерес к парням. Это может стать причиной отвращения к мужчинам и сексу, фригидности и бесплодия.
—Что это такое?
—Утрата полового влечения, равнодушие к наслаждениям. Пассивных женщин мужики называют холодными жабами или бревнами. Часто фригидность и пьянство становятся причиной дисгармонии, семейных ссор и разводов. Вот и у меня с твоим отцом жизнь не заладилась. Хотя и говорят, что яблоко от яблони недалеко падает, но я не желаю тебе такой судьбы.
—Значит, ты — бревно? — невольно сорвалось со Светкиных губ.
—Нет, ни бревно и не жаба, а нормальная, в меру темпераментная женщина, — возразила Вальчук. — Только с Федей вкусила пиршество любви, а с твоим отцом-чурбаном, не жила, а страдала. Его «зеленый змий» погубил. Никакой гипноз и кодирование не  помогут.
— Не обзывай папу, — нахмурилась Ермакова. — Он вылечится и станет нормальным человеком.
—Надейся и жди, — ухмыльнулась мать. — Горбатого могила исправить. Молюсь лишь об одном, чтобы ты не повторила моих ошибок молодости, прислушалась к полезным советам. Любая мать своему дитя плохого не пожелает.
Светлана, украдкой, чтобы не увидела мать, ласкала, теребила гениталии, клитор, ощущая нарастающий прилив сладострастия и восторга.  На пике блаженства, зажала рот ладонью, чтобы не застонать и не выдать себя.
«Эх, мамка, мамка, опоздала с  советами и нотациями, — внимая ее речи, размышляла Ермакова. — Я уже еханая, испытала и радость, и сладость совокуплений. Если бы ты  узнала об этой тайне, то свалилась бы в обморок». Светка, усыпив бдительность Анны, продолжала изображать наивную и беспечную простушку-хохотушку.

19. Обеды  на  лужайке

— Мам,  можно я отнесу дяде Феде обед в поле. Он там, наверное, проголодался, приготовь ему что-нибудь  покушать, — спустя два дня,  спросила Светлана, вызвав у Анны  Васильевны и удивление, и радость. Дочку в последнее время словно подменили, стала необычайно послушной и заботливой. Эти перемены ее  обрадовали. «Прав оказался Федор, видно переломный период, трудный возраст  закончился, дочка взялась за ум и из нее что-нибудь путное выйдет».
— Вот  умница, давно бы так, доченька, — отозвалась она на просьбу Светланы и в знак благодарности прижала к своей пышной груди. — Это лучше и полезнее, чем целый день баклуши бить. Родной, не чужой он нам человек. Хорошо зарабатывает, не пьет, как твой отец, и по хозяйству управляется, за чужими юбками не волочится.  А то, что чифирем  увлекается, так идеальных людей нет, у каждого свои причуды.
— Ты моего папу не тронь,  его жалеть надо, а не хулить, — возразила Светлана. — Я верю, что он исправится и возвратится в семью. Он честный, совестливый и душевный человек. К тому же ты знаешь, что  дети своих родителей не выбирают, они их принимают такими, как есть.
— Блажен, кто верует, но только не это, — вздохнула  Вальчук. — Со Степаном покончено, возврата к прошлому нет. Ты с Федором будь поласковей,  ведь у тебя сердце не камень. Почитай, он тебе отца заменил. Ударник труда, деньги, как Степан, не пропивает.
Потупив взор, дочь ничего не ответила. Анна Васильевна, довольная просьбой дочери и не настаивала. Быстро  собрала сумку. Поставила в нее  кастрюлю с борщом, миску с гречневой кашей, шматок  копченого сала,  в стеклянных банках салат из помидоров, огурцов и лука, в термосе  горячий чифирь, положила  хлеб.
— То-то, Федор, наш  кормилец,  обрадуется, — вслух рассуждала сожительница и просила.— Ты,  Свет,  хоть бы разочек его отцом  назвала, чай  язык  не отсохнет, а человеку приятно будет. Мы за ним, как за каменной стеной. Подруги не зря завидуют, говорят, счастье тебе, Аня, подвалило  за все страдания со Степаном. Обрадуется Федя, очень обрадуется. Для него это  неожиданный,  дорогой сюрприз.
— Конечно, обрадуется, еще как, —  не солгала Светлана.— Об отце пусть  твои подруги  языки прикусят и не сплетничают. У самих мужья самогонку хлещут, как воду.
— Будя яйцу  курицу  учить,— ответила мать. — Поживи с мое,  узнаешь почем фунт лиха.  Не приведи, Господь. Столько лет, самых лучших лет на Степана потратила, растоптал он мою молодость, как  хрупкий и  нежный цветок, как ночную фиалку.
Ермакова, держа  сумку,  вышла за околицу Романовки на проселочную дорогу. Солнце, желтое, словно топленое масло, стояло высоко в зените. У обочины в траве  томились от жары увядшие синеголовые васильки, белые с золотистыми сердечками ромашки, синие соцветия цикория и желтые сурепки.
Натянутой струной звенела тишина и в знойном  мареве тонули  пересеченные лесополосами, поля,  в сиреневой дымке блистали очертания  Крымских гор. Светлана сняла босоножки и шла, утопая ступнями в теплой и мягкой пыли, кое-где припорошенной мелкой соломой. Месяц назад здесь в гуле комбайнов и  грузовых машин шумела жатва, янтарные зерна пшеницы наполняли бункера и кузова.
Издали  на горизонте  она увидела  одинокий  трактор, приближавшийся от дальнего  края  поля, большая  часть которого была вспахана. Другая — щетинилась  желтой  жесткой  стерней. Светлана подошла  к  углу поля, окаймленного  густой  лесополосой. Взмахнула белой косынкой. Федор ее увидел и,  высунувшись из кабины, подал знак рукой. Прибавил скорости и дотянул  до ближнего края  борозду, поднял блеснувший на солнце лемехами  плуг, и направил трактор к Ермаковой. Остановил грохочущий и вздрагивающий от сильной вибрации Т-74. Вылез из кабины  на  гусеницу и спрыгнул на землю, стряхнул с одежды пыль.
— Ах, Светка – конфетка, явилась  не запылилась, — пропел Головин, опасаясь промасленной  спецовкой замарать  ее светлый сарафан. — Я все глаза проглядел, тебя поджидая. Подумал было, что струсила и мне суждено умереть с голоду. Без пищи, обошелся бы, как сорока поклевал бы просыпанное зерно, а вот без твоей любви нет радости. Это уже другой голод, который никакими  лакомствами не утолить.
— Правда, проголодался? — оживилась  она, выкладывая  на небольшую скатерку снедь в  кастрюле, миске, термосе и банках, ломоть хлеба. Он нежным взглядом сопровождал каждое ее движение, гибкие линии упругого молодого тела, тонкую шею и талию.
— Очень проголодался, — загадочно ответил он.— Этот голод только ты способна утолить, моя сладкая девочка.
Она  поняла и зарделась, как маков цвет. Федор  огляделся  — вокруг ни души. Лишь в  знойном небе, откуда лилась  песня,  кувыркался невидимый жаворонок.  Тракторист быстро снял с себя спецовку и тоже   велел сделать Светлане:
— Сымай с себя монатки,  жратва  меня  подождет. Кто не работает, тот не ест. Делу —  время, а потехе час, так ведь?
— Так, — улыбнулась она  и привычными движениями освободилась от сарафана, обернувшись в русалку с изящным телом, нежным изгибом его линий. Волосы  сияющим водопадом скользили на высокую грудь. И за этой  прозрачной  вуалью  малиновыми ягодами блестели соски. Под его пристальным  взглядом  она смутилась, опустила ресницы. Федор не  спешил, стремясь запечатлеть ее облик.
Такой  обворожительной  он ее еще не видел. После каждой интимной близости в ней все больше  расцветала женщина, страстно жаждущая наслаждений с крепким и неутомимым самцом. Они легли  возле  куста смородины  в  россыпи  разбежавшихся по  густой траве ромашек. С нежной  медлительностью ласкал ее тело.
Вдохнув пересохшими губами  воздух, Светлана  прижалась  к нему бедрами  и  Федор жадно, но бережно  овладел ею. Она открыла смеженные от нарастающего удовольствия  веки.
Какая-то синичка-пичужка  села на качнувшуюся ветку смородины, вертя  желтовато-синей головкой. Уставилась на нее любопытным глазом-бусинкой. Светлана ощутила неловкость, словно птица,  могла понять смысл  совокупления  на лоне природы.
— Светка, почему бы тебе не подружиться с дочерью Хвыли? — неожиданно предложил Головин.
— С Наталкой что ли?
— Да, с Наташей.
— Ей всего тринадцать лет, еще молоко на губах не обсохло, — заявила Ермакова.
— Годится, клеевая, очень смазливая антилопа. То, что мало лет, не беда. Джульетте, когда она сношалась с Ромео, было всего четырнадцать, — сообщил Федор.
— Знаю, читала трагедию Шекспира. Но ведь они погибли.
—По глупости, а нам погибель не грозит. Будем жить долго и счастливо. А Наташку все же пригласи. Хочу с ней поиграть.
— Как со мною, в кошки-мышки?
— Не одной же тебе мед лакать, Наташке тоже хочется.
Ермакова  с нескрываемой ревностью  заявила:
— Почему ты  Светке шоколадке-конфетке ничего не подаришь?
— Так ведь за работой некогда съездить в райцентр, — ответил он. — Чтобы ты хотела получить?
—Какую-нибудь драгоценную вещичку. Родители подарили  Асе на пятнадцатилетие серебряную цепочку, вроде змеи с девятью бриллиантами. Я бы тоже  от такой не отказалась, — призналась Ермакова. — Она расстегивается на затылке. Очень красиво сияет на фоне темной блузки или платья, будто звезды на бархате неба.
—Ха-ха-ха! — заржал Федор. — Рассмешила, развеселила ты меня. Какие могут быть алмазы, бриллианты в этом захолустье? Увидела стекляшку, осколок зеркала, консервную банку и радуешься, как те папуасы. Раскинь мозгами, откуда у Хрумкиных деньги на бриллианты, живут на грани нищеты?
«Действительно, за какие шиши? — озадачилась Ермакова. — Асина мать  работает на свинно-товарной ферме, отец — слесарем в ремонтно-механических мастерских, зарплаты мизерные. Если кто и может себе позволить покупку ювелирных изделий, так чабаны. Получают большие деньги за приплод ягнят и шерсть, содержат в отаре своих овец».
—  Хрумкины разорились бы от такой покупки, — увещевал Головин. — Наверняка,  вместо бриллиантов обычные стекляшки. Я в благородных металлах, платине, золоте, серебре и в драгоценных камнях хорошо разбираюсь. Пусть Ася вечерком заглянет к нам в гости, я взгляну и оценю ее сокровище.
— Она до сих пор дуется, как церковная мышь на крупу. Обижается, что тогда после бани утаили от нее сюрприз, — сказала Светлана.
— Жаль, что тогда твоя мамка помешала, — посетовал он. — Ася бы на всю жизнь запомнила сюрприз. Света приведи ее с собой ко мне в поле. Коль  неймется, то здесь и покажу ей сюрприз.
— Чем мы будем заниматься?
—Втроем поиграем в «ромашку».
—В ромашку?  Погадаем на лепестках: любит, не любит? Но ведь ромашки давно отцвели?
— Эх, молодо-зелено, — рассмеялся Головин. — Есть другая «ромашка», не горькая, а сладкая и приятная. Когда Асю приведешь, тогда и поймешь.
Затаенный интерес появился в ее зеленых, как изумруд, глазах.
—У Аси фуфло, такое покупать не стану, но на подарки не поскуплюсь, — пообещал Федор. — Но чтобы не растратить деньги по мелочам, сначала сыграем свадьбу, а потом куплю легковушку «Нива» или иномарку, а не задрипанный, как у Хвыли, мотоцикл. Тогда мы с тобой уедим подальше от чужих глаз и ушей. Позабавимся вдоволь, а то ведь все  набегу, наспех, чтобы никто не застукал. Дома у сеновала Анка застанет, а, здесь в лесопосадке Назара черт носит. В лесу или роще никакая зараза не увидит. Летом буду возить тебя на море. Эх, и натешимся, насладимся от души…

20.  Вездесущий  бригадир
 
Вдруг со стороны дороги  послышался приближающийся рокот. Головин встрепенулся и замер, безошибочно определив — мотоцикл бригадира Хвыли.
—Вот те на, похоже, накаркал, Через несколько минут появится Назар, — сообщил он, нехотя отстраняя от себя разомлевшую Светлану, обнаженным аборигеном вскочил на ноги.
— Быстрее Света, быстрее одевайся!  — растормошил Федор  любовницу, а сам длинной сосиской  облачился  в спецовку. Путаясь от волнения  в сарафане, помог надеть его на горячее  женское тело. Присели у  скатерти с едой в тот момент, когда   остановился голубоватого цвета мотоцикл  «Иж-Юпитер»  с коляской.
—  Бувай здорови  та  богаты! — поприветствовал  Назар Хвыля, грузный с седыми висками мужчина. На миг остановился, не ожидая  увидеть здесь Ермакову. Она еще не пришла в себя, сидела оробевшая со спутанными за спиной  волосами и пылающим от смущения  лицом. Федор прятал, отводил в сторону  глаза.
— Ты, Федор, не шибко рассиживайся. Докы погожи дни, кожна хвылына дорога. А то ведь начнется сезон  дождей. Подкрепился и живо за рычаги, чтобы успел до слякоти поднять плантаж, — строго велел бригадир. — А потом  перейдешь на виноградные плантации. Синоптики прогнозируют суровую с  трескучими морозами зиму. Надо будет лозы почвой пригорнуть, а то без ягод и вина останемся.
—Да, Назар, без самогона и вина жизнь на селе скучна, —  отозвался Головин. — Хотя, как в народе говорят, сто  лет мак не родил  и голоду не было. Не трусь, бригадир, и плантаж подниму, и виноградник сберегу. Будем на следующий год с вином, хлебом и песнями.
—Гляди, чтобы тебе, как плохому танцюристу, что-то не помешало, — нахмурился Хвыля, не разделяя его оптимизма. — Слышал, что тебя на мое место сватают, как передовика-стахановца. Получается, что вовремя отличился. А меня, значит, на  покой, в тираж.
—Предлагают.  Начальству виднее, а я возражать не стану, на  Бога надейся, а сам не плошай.
—Федор,  ты  из тех проныр, кто свое не упустит  и  еще чужое прихватит, — с обидой заметил бригадир.
— А ты що тут робыш, дивчина? — по-украински спросил Хвыля.
 — Дядь Феде обед  принесла.
— Цэ дуже добрэ, — похвалил Назар. Вдруг зацепился взглядом  за  примятую возле куста дикой смородины с черно-красными бусинками  ягод  траву. Заметил свежую упаковку  от презерватива и перевел взгляд на Светлану в тонком сарафане с выпирающими на груди сосками, на широко раздвинутые  ноги и его осенило подозрение. Чуть в стороне от  куста смородины в траве лежал использованный со спермой презерватив. Головин поспешно наступил ботинком на предательски чавкнувшее изделие.
— Срамнэ, гыдотнэ мисце, — промолвил бригадир. — Мабуть тут хтось кохався  на  галявине?
— Я так  увлекся вкусным обедом, харчами, что не обратил внимание, —нашелся с ответом тракторист.— Надо бы переместиться...
— Сьодни  потрибно закинчить цю ланку, бо часу нема, — продолжил Хвыля. — Гарно, зробыш?
—Гарно, зроблю,— откликнулся  Федор,  прежде с трудом понимавший  хохляцкий язык  бригадира.
—Сидайте з намы поснидать,—  предложила  Светлана, проявив  знание  украинского языка.
— Дякую, — поблагодарил  Хвыля.— Я вже поснидав, дружина Одарка нагодувала борщом з  шкваркамы..
— Назар Остапович, у тебя голова, что Дом советов. Объясни мне темному, необразованному. Почему на собраниях постоянно твердят, что у нас  коллективное сельхозпредприятие? Какое оно к черту коллективное, если всем, как на зоне, заправляет бугор, — заявил Головин, желая отвлечь Хвылю от подозрительных  улик.
— Який ще бугор? — не понял Назар.— У нас равнина, степь…
 — Начальник, бригадир, вот кто  бугор.
 — У мэнэ мали повноважанья, — посетовал бригадир. — Голова правлинья Дятел  Глеб Спиридонович, керуе и усэ выришуе. Вот вин, мабуть, и е справжний бугор, а я — дрибный фахивец.
 — Ты тоже сидишь у нас, пахарей, на шее. Только наряды раздаешь, контролируешь и погоняешь, а больше ни хрена не делаешь, — посрамил его тракторист. — Развелось дармоедов, что блох. Это и о тебе, Назар, такая частушка, не в бровь, а в глаз.
Федор перевел дыхание и глухо проворчал:
                Мы не сеем и не пашем,
                а валяем дурака.
                С  колокольни  хреном машем,
                разгоняем облака…
— Як тоби не соромно, дивчина   слухае таку  гыдоту? — возмутился Хвыля. — Ганьба, ганьба! Я теж важко працював трактористом. И зараз  з ранку до ****нього вечору в степу.
 — Не видно твоей работы ни днем, ни ночью, — Головин придирчиво огляделся вокруг. — Видишь, какой я большой клин вспахал, а где твоя работа? Дырка от бублика – вот твоя работа. Развелась в стране огромная армия  дармоедов. Как клопы и блохи, кровь сосут из  трудового народа.
Бригадир обиделся  из-за несправедливого упрека: «Ведь стоит большого труда организовать работу механизаторов, обеспечить топливом, запчастями, проконтролировать качество вспашки, чтобы выполняли норму, как положено заглубляли лемеха плуга, не скребли по поверхности, не халтурили на качестве за счет количества  вспаханных гектаров. А если, что не так, не закончили в срок работу, кто из трактористов запил, или жену и детей избил, то бригадир во всем виноват. Дягель постоянно долбит. Одна надежда на пенсию. Даст Бог доработаю, а то ведь поговаривают, что КСП расформируют, а землю и майно поделят между крестьянами. Останусь у разбитого корыта».
Он  направился  было к  мотоциклу,  но обернулся, помедлил, глядя на слегка озабоченного тракториста.
— Треба поспилкуватысь. Ты, Фэдор,  всэ щэ бажаешь буты лановым? — спросил Хвыля.
— Почему бы и нет, Назар Остапович? Постоянно перевыполняю нормы,  почитай,  ударник труда. Вполне заслужил, достоин. У меня энергии на троих хватает, справлюсь и с обязанностями бригадира. Заставлю всех вкалывать до седьмого пота, как в карьере или на лесоповале. Работа у бригадира  клевая — не бей лежащего, поэтому не надорвусь. Помните, как раньше пели: молодым везде у нас дорога, старикам  везде у нас почет. Вот всей бригадой и спровадим  вас с почетом на давно заслуженный отдых. Займетесь охотой, рыбалкой, сбором грибов и ягод...
— Ну, смотри, щоб потим не  жалкував, — хмуро произнес Хвыля, явно огорченный и обиженный решением  и язвительной иронией Головина, намерившегося  подсидеть его  на многолетнем посту бригадира. Он неуклюжим жестом смахнул непрошенную слезу и бросил взгляд  на оробевшую Ермакову.
— Сидай  дивчина  у коляску. Я  зараз в Романовку поиду,— предложил Назар.— Байдуже тоби шплендаты  пид  палючим  сяйвом.
Уловил вопрошающий  взгляд Светланы,  обращенный на Головина.
— Поезжай, Светка, нечего тебе здесь дурака валять, еще солнечный удар хватит, лучше матери по хозяйству пидсоби, — грубовато произнес  отчим, очевидно для  того, чтобы развеять  подозрения Назара, ибо тот  заметил упаковку от презерватива. Он  нутром почувствовал что-то неладное по тому,  как  бригадир испытывающее поглядел на  Ермакову.
— Хорошо, дядь Федь,— согласилась она. Подхватив рукой подол сарафана, опрометчиво обнажив бедро, что не ускользнуло от взгляда  Хвыли, она села в коляску. Назар одним  ударом о рычаг  завел двигатель и  вырулил  мотоцикл на полевую  дорогу. Теплый  ветер, словно языки золотого пламени,  разметал  Светкины  волосы. У околицы села бригадир сбавил  скорость и, наклонившись  головой к  Ермаковой, спросил:
— А що, Фэдор,  тэбэ не займа?
— С чего вы взяли? — испугалась  Ермакова  и густо покраснела.
— Тоди, мабуть здалось. Якась ты смурна та  сумна?
Она, опустив голову, напряженно вжалась в  сиденье.
— Майже злякалась?
— А кого мне бояться? — вымученно улыбнулась Светлана. Хвыля перевел разговор на другое.
— Батько Степан  листа насыла? Колы возвернется?
Напоминание об отце заставило Ермакову  призадуматься. И лишь загар скрыл от Хвыли  краску ее смущения.
—А мий сынку Андрий тоби  листа пишыть?—  вновь прервал ее размышления бригадир.
 — Нет, уже больше месяца.
 — Чому?
  — Не знаю, может времени не хватает?
— Задам я йому трепку, таку гарну дивчину обижа, залышив биз турботы,— пообещал Назар Остапович.
— Я ему тоже не пишу, — честно призналась  она, опустив голову.
— Свитланку, дивчина, як тоби не соромно?
 — Почему?
— Мабуть тоби байдужэ, шо не стрымалась вид спокусы. Недочекалась Андрия, — укоризненно покачал он головой. Ермакова  вздрогнула, густо покраснела и едва слышно попросила:
 — Пожалуйства, не сообщайте ему.
Она спрятала пылающее  лицо в ладони.
— Ну, и молодь пишла, не слухаэтесь батькив, — посетовал он, удрученно покачав крупной  с  проблесками седины головой.
Возле дома Ермаковых Назар остановился и Светлана вылезла из  коляски. Уже в своей  комнате  она со стыдом вспомнила, что забыла ответить  на последнее письмо отца. «Хороша же дочка, — укорила  себя.— А что я ему напишу? О том, что сплю с отчимом». Простая мысль  поразила, Светлана  вновь осознала пагубность своего увлечения. Почувствовав стыд, отложила  в сторону лист бумаги и  ручку. Расписывать о прекрасном житье-бытье, о замечательном  Федоре, в котором мать души  не чает, приласкавшем  его дочь, лгать отцу ей  не  хотелось. У нее и прежде  в минуты отчаяния  возникало стремление  прекратить интимную связь с Головиным. Но чем дольше  она себя сдерживала,  тем сильнее ее влекло к нему. И  с этим непреодолимым влечением  она, до крови  кусая губы,  ничего не могла поделать. Горячая, неутоленная  плоть созревающей  женщины   овладела ее сознанием.
Хвыля, еще несколько раз заставая Федора со Светланой  в поле при пикантных обстоятельствах, окончательно утвердился  в мысли о их близких интимных отношениях. У самого в семье  дочка Наталка подрастает, в восьмой  класс перешла. Он боялся, что и  ее кто-то может совратить и тогда этого позора ею не вынести. О своих  подозрениях  намеревался  рассказать  Анне  Васильевне, но в последний момент передумал,  опасаясь,  что сгоряча она  может наломать дров.
Федора  Головина, хотя он и  работал, как вол, бригадир,  человек  житейски  умудренный,  съевший  с механизаторами  ни один пуд соли, невзлюбил  с первого взгляда. Что-то было в нем нехорошее, коварное и отталкивающее. Никогда ни с кем не  выпьет с получки  после работы, не поговорит  по душам, в домино  не срежется. Ну, идеальный мужик, сокровище  и  баста! Так о нем растрезвонили  бабы, считавшие главными мужскими  достоинствами  трезвость, щедрость  и покорность.
Механизаторы промеж себя прозвали Головина  чистоплюем  за его пренебрежительно- вызывающий вид. Придраться к нему было невозможно — нормы  перевыполнял с лихвой.  Когда  после зарплаты  мужики пускали шапку  по кругу и выбирали гонца за самогоном к бабке Кудяшихе, Федор старался быстрее  улизнуть. «Со странностями  мужик, как белая ворона  в стае, видать  себе  на уме, — сделал вывод бригадир.— Либо он от рождения  такой, либо усердно маскируется, чтобы скрыть что-то темное и постыдное в своей жизни?»
Частые визиты  бригадира и именно в  полдень, когда  Светлана  приносила обед, не на шутку встревожили  Федора. Однажды произошла осечка. Спустя  полчаса после того, как Ермакова,  как обычно,  сообщила матери, что идет в гости к подружке, на пороге появилась Хрумкина с копной  медного цвета волос на голове.
—Теть Аня, позовите Свету, — попросила девушка, держа в правой руке небольшую книгу в мягкой зеленой обложке.
— Свету? А ее дома нету, — удивилась Вальчук. — Она же к тебе  пошла. Может в пути разминулись, как в той хохляцкой  песне, я пришла, тебэ нэма, пидманула, видвила?
— Не могли мы разминуться, у нас ведь не город, а задрипанное село и живем на одной улице, — резонно заметила Ася.
— Тогда не знаю, куда она подалась, где ее черт носит? — пожала плечами женщина. — Кстати, спасибо тебе. Ты умная, хорошая девочка, очень положительно повлияла  на мою дочку. После ваших  вечерних посиделок Светка возвращается домой веселой и бодрой и во всем мне помогает.  Почаще общайтесь, чтобы  она не попала под чье-нибудь дурное влияние. Сейчас ведь много  всяких соблазнов и пороков — алкоголь, наркотики, секс и разные религиозные секты…
— После каких вечерних посиделок? Мы с ней нигде не сидим, разве что в школе во время занятий? — на сей раз удивилась  девушка.
— Ладно, не скромничай, вы ведь дружите? 
— Дружим с раннего детства.
— А что это ты, Ася, держишь в руке? Учебник?
— Да, учебник, — смутилась девушка, спрятав книгу за спиною. — Света просила принести.
— Так давай мне, я передам, — Вальчук протянула руку.
—  Нет, Анна Васильевна, я сама, —  Асины  щеки полыхнули  румянцем, что  не ускользнуло от  взгляда  женщины. Она подошла и решительно взяла книгу из ее руки. Взглянула на светло-зеленую обложку и прочитала  вслух: — «Наедине или Азбука интимной жизни».
— Интересно, интересно-о, — нараспев произнесла она, перелистав страницы с рисунками  поз совокупляющихся мужчин и женщин. — Ах, бесстыдница, вот чем вы увлекаются. Вам еще в куклы надо играть, а не о сексе, совокуплениях  думать.
— Теть Аня мы бы с удовольствием играли в куклу Барби, но нам ее никто не дарит, — возразила девушка.
— Ишь, чего захотела, Барби ей подавай, да у Светки целая коллекция разных кукол, вот и нянчитесь с ними. А эта книга для вас пока еще вредная. Начитаетесь, и потянет на грех, ради любопытства и удовольствия. Запретный плод, как известно, всегда слаще. Может, вы с мальчиками уже и забавляетесь после уроков?
—  Ну, что вы, теть Аня? — густо зарделась Хрумкина.
— Глядите мне, не согрешите, — погрозила женщина пальцем. — И не смей больше  мою Светку-малолетку такой литературой совращать, с пути истинного сбивать. Читайте  книги Льва Толстого, Антона Чехова, Михаила Шолохова  и  других умных и культурных  писателей…
— В романах  Толстого «Анна Каренина» и «Воскресение» и у Шолохова 2 «Тихом Доне» и «Поднятой целине» тоже о любви и сексе. А эту книгу Света у меня сама попросила,— преодолев робость, усмехнулась девушка.
— Да, знаю, что о любви, но у писателя все красиво и без пошлостей, без этих картинок совокуплений, — нравоучительно произнесла Вальчук. — Вам, что же по школьной программе велели изучить гармонию сексуальных отношений между мужчиной и женщиной?
— Да, на уроках биологии, — солгала  Ася. — В разделе «Генетика». Есть такая наука о наследственности и изменчивости.
— Что-то вы  рано занялись этой темой? Еще не созрели для таких бесед, — с подозрением взглянула на Светкину ровесницу  женщина. — Впрочем, и мне будет интересно почитать эту книгу. В мои юные и молодые годы о таком даже стыдно было подумать. А теперь все помешались на эротике и сексе. Так, где же Светка?  Может, у нее завелся мальчик – ухажер? Вы ведь подруги и делитесь такими секретами?
— Не знаю, теть Аня, — замялась девушка и заторопилась. — Я, пожалуй, пойду, а вы передайте книгу Свете. Она очень просила.
Хрумкина поспешно ушла, прикрыв за собою дверь. «Странно, где  же  запропастилась Светка и почему ее так заинтересовали секреты интимных отношений? — размышляла Вальчук. — Может, действительно, на свидании с кем-нибудь из местных ребят. Надобно ее предупредить, а то молодо-зелено, наделают глупостей. Принесет в подоле подарочек,  опозориться на все село».
В следующее мгновение  мысли  женщины акцентировались на содержание книги, она  посетовала: «А мы с Федором зациклились на двух-трех позах, а здесь такое богатое  разнообразие с подробными описаниями. Обязательно посоветую ему изучить и тогда чувства, ощущения и страсти вспыхнут с новой силой». Анна Васильевна услышала приближающийся  шум шагов и в комнату вошла Светлана.
— Слава, тебе Господи, наконец-то! — обрадовалась мать, оторвав взгляд от книги. — Где  ты блукала, голубушка?
— Засиделась у Аси, пили какао, рассказывали разные байки и анекдоты, — по привычке ответила дочь.
— Не лги матери. Ася  полчаса назад здесь была, тебя искала, —  озадачила и смутила ее Вальчук. — Очень любопытную книгу тебе передала. О сексуальных отношениях мужчины и женщины. А я то,  считала, что вы с ней сказки  читаете и чаи гоняете. Почему у тебя вдруг к этому возник повышенный интерес, а?  Кто жених – ухажер? Отвечай! Или скажешь, что по школьной программе дали задание?
 Ермакова молчала, тщетно пытаясь придумать убедительную версию, в отчаянии ухватилась за подсказку:
— Да, по программе.
— Нет, ты что-то от меня скрываешь, — не поверила мать. — При встрече обязательно спрошу у учителя биологии. С глупыми пацанами веди себя строго. У них, балбесов, одно на уме, как бы красивую девку  в кусты затащить и испортить. Где ты пропадала столько времени? На свидании? Кто он, молодой или старый?
—  Никто. Я передумала идти к Хрумкиной и прогулялась по селу, —  прошептала Светлана, потупив взор. —  Мам, отдай книгу.
— Нет уж, сначала я прочитаю, — отвела ее руку Анна. — В твоем возрасте читать такие книги опасно и вредно.  Возбудишься и наделаешь глупостей.

21. Порошок и булавка

Она настроилась было прочитать дочери длинную и нудную нотацию, но появился Головин и Вальчук захлопотала  вокруг супруга, и  все же успела с озабоченностью  посетовать:
— Федя,  ты бы поговорил с дочкой.
— Что такое? Опять характер проявляет?— насторожился он, украдкой взглянув на Светлану, которая, не выдержав пристального взгляда матери, ретировалась в свою комнату.
— Где-то по вечерам шляется, а говорит, что у Хрумкиной. А та нынче сама к ней приперлась, — пояснила Анна  Васильевна. — Притащила ей книжку про секс и разные позы. Стыд и срам. Я то, дура, думала, что  Ася на нее положительно влияет, а оказывается все наоборот. Надо бы ее отшить от дома, разлучить, иначе втянет нашу Светку в дурную компанию,  где пьянствуют,  курят, употребляют наркотики, совокупляются  с  кем попало.  По себе знаю, какая это сладкая отрава. Стоит только начать и пойдет  по рукам.
— Да, бабы, что кошки, — подтвердил  сожитель.
—Неужели она в отца-пропойцу  характером пошла, его гены и дурная кровь, — всполошилась  женщина. — Чует мое сердце, что не к добру. Как бы она, какую венерическую заразу не подцепила или еще хуже  дитя  без роду и племени в подоле не принесла. Позора и срама я  не переживу. Федя, у нее сейчас самый опасный возраст, глаз, да  глаз нужен. Хоть, как козу привязывай во дворе, чтоб деревенские  кобели не испортили девку. Тогда считай, пропало, Андрюша  Хвыля от нее отвернется.
— Не паникуй, Анюта, — Федор бережно обнял ее за плечи и развеял тревогу. — И дочери должны же быть  девичьи секреты, поди, не в лесу живет. Мозги у нее на месте.
У Анны потеплело на душе от осознания того, что сожитель назвал Светку дочерью.
— От матери и отца не должно быть никаких секретов, ведь мы душой и сердцем болеем за родное дитя, — назидательно заявила женщина и загадочно улыбнулась.
— Федь, а Федь, ты только погляди, какая это интересная и очень полезная книжка!— с восторгом и блеском в главах продолжила Анна и с досадой заметила. — А мы со Степаном столько лет по-деревенски этим занимались. Оказываемся, что это целая наука, древнее искусство. Камасутрой называется. Вот так и получается, что век  живи и учись, а жизнь то  обидно коротка, быстро проходит. Едва вышла за Степана,  и  лишь  с тобой  испытала  женское счастье, а уже пора на погост собираться.
— Анка! — резко оборвал  он, гневно сверкнув зрачками.— Впредь не напоминай мне о своем  первом елдаре и о других фраерах. Предупреждаю, чтобы его имя в  моем доме больше не произносилось ни тобой, ни  Светкой, иначе обе схлопочете на орехи. Я своих слов на ветер не бросаю. В пылу ревности можете  попасть под горячую руку. Она у меня тяжелая,  словно из свинца или чугуна.
— Хорошо, как тебе будет угодно, случайно сорвалось с губ,— покорно ответила женщина.
— А книга, действительно, забавная, хотя мне приходилось видеть и читать натуральную порнографию, — признался Головин, перелистывая страницы с иллюстрациями, на которых были изображены разные позы  и акты совокупления  мужчины и женщины.— Да, молодежь в искусстве любви нас превзошла. Плоды сексуальной революции, легкости нравов и свободы чувств. Правильно даже в годы нашей молодости говорили, что комсомольцы — это те, кто работает, как дети, а любовью занимаются, как  взрослые. Они даром время не теряют, черпая от жизни удовольствия. Это мы стыдливы и  сдержанны в проявлениях  своих чувств и  желаний.
— Федь, я вот все думаю, зачем Светке понадобилась эта книжка? — озадачила его сожительница. — Может, она с  пацанами  спит? Еще, упаси  Господь, дитя в  брюхе  принесе,  опозорит на все село. Тогда придется бежать, куда глаза глядят.
— Тебе лучше знать, ты— мать, а я — отчим,  для нее чужой человек, почитай, прохожий, — хмуро отозвался он.
— Ой,  какой же ты чужой человек, если со мной в одной постели спим  и за одним столом  едим. Светка  тоже оттаяла, добрее к тебе стала, может, когда и папой  назовет. А насчет этого секса, я у нее обязательно поинтересуюсь. У нее от родной матери не должно быть  секретов.
— Ах,  Анна, какая же ты наивная, меня своей простотой достала,— вздохнула Головин.— Лучше не провоцируй Светку, не распаляй  ее любопытство и не отвлекай от учебы. Ты же знаешь, что запретный плод всегда слаще.  Вспомни свои юные годы. Наверное, рано познала вкус райского яблока? Не опускай голову и  не прячь свои лукавые глаза. Меня на мякине не проведешь, я стрелянный  воробей, а вернее орел.
Федор попал, как говорится, в “яблочко”. Вальчук  смутилась, густо по-девичьи покраснела. Вспомнила, как почти два десятка лет назад,  весной, когда бурлят гормоны и  невозможно усмирить силу влечения / в этом она нашла оправдание своему грехопадению/ в  неполные семнадцать лет уступив настойчивым действиям старшеклассника, лишилась невинности. Лишь,  спустя три года вышла замуж  за Степана, который спьяну глаз часто попрекал ее в  неверности.
— Яблоко от яблони недалеко  падает. Одним словом гены,  дурная наследственность. Она передается из  поколения в поколение, — с видом академика-генетика пояснил Федор.— Ладно уж, горбатую  могила исправит, а соловья баснями не кормят. Книгу, мы с тобой  Анна, если не возражаешь, проверим на практике.
— Не возражаю, я твоя жена и должна во всем подчиняться воле главы семьи, — произнесла она с воодушевлением и похвалила. — Федя, какой ты у меня умный и начитанный.
— Поди, не в тайге  родился, хотя и приходилось деревья, сосны и кедры валить, орешками питаться. Многое довелось повидать и испытать на своем веку, — самодовольно признался он.
 — Ой, Федя, расскажи подробнее, каким ветром тебя  в  тайгу  занесло? — поймала она его на слове. — Чем ты там,  кроме лесозаготовок,  занимался? Наверное, грибы, ягоды собирал или охотился на медведя, волка и прочих хищников и дичь?
— Да, охотился на косолапого,  с рогатиной ходил, грибы, ягоды, клюкву, голубику  и морошку собирал на окрошку, — ухмыльнулся Головин. — Потом расскажу все в подробностях и деталях, а пока не лезь поперек батька в пекло. Запомни, слишком любопытной Варваре хвост оторвали. Ты не следователь и не прокурор, чтобы мне устраивать допрос с пристрастием. Всем давно известно, что у многих  баб язык, как  помело,  без костей и они неспособны хранить тайну.
— Федор, я тебя не узнаю, ты стал почему-то грубым, раздражительным и вспыльчивым, держишь меня за дурочку. Что случилось? Какая злая зеленая муха тебя укусила? — наконец, после колебаний, отважилась спросить Анна и, как бы извиняясь, пояснила. — Медики утверждают, что нервные клетки не восстанавливаются и чем их становиться меньше, тем короче путь к могиле. Поэтому не надо все близко принимать к сердцу, ведь чему суждено быть, того не миновать. Будь спокоен и держи себя в руках при любых обстоятельствах и ситуациях.
 — Если ты такая слишком умная, то почему бедная, как церковная мышь?— с иронией усмехнулся сожитель.
  —Потому, что честная. Не приучена воровать.
 —Твои медики-эскулапы — это агенты смерти в белых халатах и колпаках. Для них,  чем больше больных, тем лучше, поэтому они и делают своих пациентов хрониками, чтобы почаще обращались за помощью, оплачивая услуги. Я стараюсь обходить их стороной, иначе угробят или оставшиеся годы жизни придется работать на аптеку. Ты, Анка, перестань дуться, как церковная мышь на крупу. Рак твою сестру съел  с потрохами и тебя слопает.
— Типун тебе на язык. Как ты мог такое пожелать? — обиделась Вальчук. — Не каркай, не навлекай беду.
— Цыц, маруха! — грозный  рык заставил ее вздрогнуть. — Я те щас так каркну, что глаза на лоб полезут и лишишься дара речи. Тебе, что со Светкой забот и хлопот мало?
— Так она от непутевого Степана, а я хочу ребеночка от  тебя.
— Хотеть не вредно! — отрезал Федор и чуть мягче  продолжил. — По этому поводу есть поучительный анекдот. У чукчи большая семья: мал, мала, меньше. Его спросили: ты, наверное, очень любишь детей? Он в ответ: мне процесс нравится. Ха-ха-ха! Мне тоже процесс нравится, а тебе разве не нравится? 
Анна  насупилась и обиженно отвернулась.
— Что молчишь, словно воды в рот набрала?
— Обидно и больно от тебя это слышать, — отозвалась сожительница. — Ты  не мечтаешь о ребенке.
— Я же сказал, что это дело не хитрое. Надо хоть год-два  пожить в свое удовольствие, а потом целый выводок настрогаю, — пообещал он.
— Потом поздно будет. Мне не семнадцать, не восемнадцать лет, годы уходят, шансы тают, — вздохнула женщина, намекнув на исход детородного возраста.
— Успеем! — с оптимизмом заверил Головин. Перевел дух и после паузы примирительно признался:
— Не сердись, Анна, что иногда бываю резок. Устал, много работы, пашу с ранней до поздней зорьки, словно вол. Поэтому прошу, не доставай меня  своими глупыми бабьими вопросами.
— Хорошо, Федя, — виновато улыбнулась Вальчук.
— Будя тебе, соловья баснями кормить. Я голоден, как  волк, вся силушка в работу ушла, — суровым тоном велел он.
— Прости Федечка, заговорилась, — встрепенулась, засуетилась  она, накрывая на стол.
Ермакова, прислушиваясь к разговору в гостиной, с огорчением подумала о том, что не догадалась  предупредить Хрумкину, не договорилась о тактике действий. В свою очередь, заинтригованная содержанием книги, Анна Васильевна, наблюдая, как усердно словно мул, Федор  работает челюстями, как ходят желваки,  с нетерпением ждала того момента, когда они останутся наедине. Она, преодолев стыдливость, покажет ему рисунки, увиденные  в книге,  он поймет  ее тайное желание  испытать новые яркие  ощущения от близости.
  В семейный гареме,  пресытившись ласками  и страстями, Головин жаждал  девственниц, свежих  ощущений. Спустя три месяца после первой  ночи страстей, Светлана,  по тому,  как  он овладевал ею,  будто  исполнял  повинность, почувствовала его охлаждение. 
Уже не  было азарта и упоения, оскудели  нежные слова. Потускнели  пылкость и ласковость,  прежде сводившие ее  с ума. Но, тем не менее, их встречи  в полдень в тени деревьев и кустарников лесопосадки, а вечером на сеновале продолжались.
Однажды в  воскресенье Вальчук затеяла большую стирку, чтобы заодно проверить недавно приобретенную  стиральную машину «Рига-17». Собрала изрядно помятые в любовных утехах простыни, наволочки, одежду… Когда  проверяла одежду и карманы замасленной до блеска спецовки, то обнаружила стеклянный  стограммовый флакон из-под медицинского спирта и большую булавку, приколотую на подкладку. Отстегнула  булавку, уколовшую мизинец.  Потом, распираемая любопытством, отвинтила колпачок, увидела  порошок. Поднесла к носу и ощутила незнакомый запах с примесью  йода.
«Что это за вещество и зачем оно  Федору? Может, добавляет в пищу для аппетита или лечебное средство? — размышляла она. — Хотя аппетит у него, дай Бог каждому, без добавки не обходится,  уплетает за двоих-троих и на здоровье не жалуется. А вдруг это приворотное? Какая-нибудь стерва решила отбить у меня  Федю. Зеньки  выцарапаю и волосы выдеру. За свое счастье буду бороться из последних сил»
Обуреваемая подозрениями о происках соперницы, Анна выбежала  на подворье, где Головин, стоя на деревянной лестнице, прилаживал к крыше жестяной желоб для стока дождевой воды.
— Федя, Федя, ты только погляди, что я у тебя в кармане нашла! — закричала она. От неожиданности сожитель чуть не сорвался с лестницы.
— Что ты орешь, как кирпичом или  обухом пришибленная?
— Федь, что это такое? — Вальчук показала флакон. — Приворотное, наркотик или детская присыпка?
— Во, глупая баба. Взбрело же в башку какое-то приворотное. Ты, наверное, белены объелась. Наркотой  я не  увлекаюсь и детская присыпка мне ни к чему.. Давно из подгузников вырос.
— А как же твой любимый чифирь, которым уже вся кухня провонялась? — возразила она.
— Чифирь не наркотик, а лекарство для поднятия тонуса.
— Тогда, что в этом флаконе?
— Биостимулятор из высушенной медузы.
— Фу, какая гадость. Зачем он тебе нужен?
— Любая, даже фригидная  баба, если ей промеж ног  сыпануть грамульку порошка, охотно ляжет под мужика. Уговаривать не придется, — пояснил сожитель. — Если не веришь, то ночью испытаем?
— Не надо никаких испытаний. Я тебе и так с большим удовольствием дам, — с кокетливо-игривым видом пообещала женщина. «Да, тебя ненасытную уговаривать не приходится, а вот  Светкину похоть, чтобы не заартачилась, приходиться стимулировать, незаметно подсыпать порошок», — подумал  он. Промолчал и о том, что уже много раз испытал волшебный порошок  на Анне, припудривая ее большое махровое полотенце и байковый халат. Поэтому сожительница отличалась жгучим темпераментом, постоянной готовностью  раскрыть объятия. Она и сама удивлялась  своей необычной сексуальности, полагая, что это следствие долгого воздержания и способности  неутомимого Федора, разбудившего в ней жрицу любви.
— Значит ты, как тот мартовский кот, гуляешь на стороне, — осенила ее догадка и с обидой, дрожью в голосе заявила. — Тебе одной жены маловато. Поэтому не торопишься расписаться в ЗАГСе и обвенчаться в церкви, чтобы меня в селе не называли потаскухой…
— Молчать, баба рязанская! — вспылил он. Анна ощутила на себе его колючий взгляд. — Впредь не смей шарить по чужим карманам. Отобью руки по локоть.
— Федь, не сердись, получилось случайно.  Я решила постирать твою спецовку, чтобы не выглядел, словно огородное чучело
— Анка, деревенщина, это кого ты называешь  чучелом? — угрожающе надвинулся он, вырвал из руки флакон.
— Ой, прости меня, Феденька,  само с губ сорвалось, — попятилась она, умоляюще-заискивающе глядя на  гориллоподобного сожителя. Он сгреб ее в охапку, словно сноп. Прижал к широкой груди
— Ох, Анка, завела ты меня с одного оборота, — признался Головин, ощутив, как затрепетало ее тугое тело, подались вперед  пышные бедра. — Работа не волк, в лес не убежит. Пошли в хазу или на сеновал, поваляемся немного, успокоим кровь?
— Не искушай, Федя. С минуты на минуту Светка должна придти. Стыдно будет, если застанет, — промолвила Вальчук, оглядываясь на калитку. — Потерпи, побереги энергию. Вечером в баньке попаримся.
— Лады, уговорила, — разомкнул он на ее едва различимой талии с жировыми отложениями, цепкие, как клешни, пальцы.
— Скажи, кто тебе на подкладку спецовки приколол цыганскую булавку? — спросила сожительница.
— Ты, наверное, и приколола после стирки и сушки.
— У меня такой нет.
— Тогда Светка-конфетка.
— Она в приметах не разбирается.
— В таком случае, цыганка. Ты же назвала булавку цыганской, — усмехнулся он. — Сдалась она тебе?
— Знаю, догадываюсь, какая цыганка. Катька Чечуля, разлучница, таким способом решила тебя  приколоть к себе. Она на  все способна, чую беда стучится в ворота.
— Не фантазируй, а то свихнешься, — предостерег Головин.
— Надобно съездить к бабке Агапке в Старые Глухари, чтобы сняла порчу и венец безбрачия.
— Подальше держись от сумасшедших бабок и дедок. Оберут и пустят по миру с сумой. Есть такая мудрость: от сумы и от тюрьмы не зарекайся, но старайся обойтись без них.
— Чечулю надо проучить, — сказала Вальчук, придумывая коварный способ мести за посягательство на Головина. — Чувствую, что этот поединок добром не кончится. Или я Катьке или она мне, но  выдерем волосы?
Сожителю было приятно, что за доступ к его телу сцепились две мегеры. «Может, действительно, бросить Анку и перейти на жительство к Чечуле? — размышлял он. — Однако у Катьки орава детишек, мал,  мала, меньше. Она едва успевает их прокормить, к тому же невкусно готовит. Но по части секса Анке фору даст. Неутомимая и неприхотливая, как романовская овца.  Глупо менять шило на мыло. Останусь пока с Анкой и Светкой, а там погляжу, куда кривая вывезет? Возможно, придется удариться в бега. Не впервой пятки смазывать и ноги уносить. Россия велика, есть, где затеряться на ее просторах, чего только стоят Сибирь и Дальний Восток. А бабы везде одинаковые, особенно те, что одиноки, вдовы и разведенки с дочками-малолетками-конфетками. Погладь, будто кошек и они твои. Хотя рано или поздно из Романовки придется делать ноги. Анка, стерва,  наседает, требует венчания и регистрации брака, а, если забеременеет, то и вовсе обнаглеет, начнет качать права. Зачем мне обуза, штамп в паспорте, я — птица вольная, не привык жить под бабьим каблуком».
— Федя, тебе не кажется странным, что мы уже почти полгода занимаемся сексом, а никакого толку? — Анна оборвала его размышления,  терзавшим  ее вопросом.
— Мед, кайф, получаешь, чего тебе еще для счастья  надо? — удивился сожитель.
— Этого мало. Я хочу вновь испытать радость материнства, — призналась она и, словно кто-то мог ее подслушать, прошептала в оттопыренную раковину его уха. — Тебе надо провериться у этого, как его, сексолога. Не только у женщин, но и у мужиков бывает бесплодие. Может у тебя какая-нибудь неисправность возникла?
— Не кати бочку. У меня все работает исправно, как поршень и часы, — возразил Головин.
— Федя, лично у меня нет проблемы, ведь я смогла зачать и родить Светку. А у тебя от первого брака нет детей?
—Нет, — подтвердил он. — Баба оказалась не жеребой, пустой, как барабан. Подозреваю, что  после рождения Светки ты, наверное, не один раз ковырнулась.
— Вот тебе крест! — Вальчук осенила себя. — Ни одного аборта не сделала. Ужасно боюсь боли, кары небесной за погубленную ангельскую душу. Может, ты употребляешь противозачаточные препараты?
— На коль хрен они мне? — отмахнулся сожитель.
— Если ты не веришь, то я обязательно побываю на приеме у гинеколога, — пообещала Анна. — А еще навещу ворожею Агапку. Вдруг Степан или кто из баб навел на меня порчу, венец безбрачия, сглазил наше счастье.
— Если денег не жаль, то поезжай к врачу и бабке,  скатертью дорога, а мне не пристало в голом виде с елдой шастать по кабинетам  с анализами крови и мочи, — произнес сожитель. — Лучше я вспашу сверхнормы два-три гектара и получу премию. Сама знаешь, что деньги с неба не падают. У нас впереди большие расходы. Следует Светке справить достойную свадьбу.
— Спасибо, Федя, за заботу о дочери, — Анна поцеловала его в щетинистую щеку.
—Светка для меня не чужая, — ответил он, наполнив ее сердцем приливом благодарности. «Если он  тепло относится к дочери, то в своем ребенке души не будет чаять, — предположила Анна. — Может,  до климакса успеем и второго ребенка сотворить».   
Она в бодром настроении возвратилась к стиральной машине. Хотя Головин после грубости оттаял, и мысль о предстоящих сладких утехах в бане согревала сердце,  однако смутное предчувствие тревоги, не оставляло Вальчук.
 «После похорон сестры Федор почему-то резко изменился. По пустякам раздражается, грубит, того и гляди, начнет руку поднимать. А она у него тяжелая, словно из чугуна, сразу  кости сломает или череп раскроит, — размышляла она. — Хотя самогонкой не злоупотребляет, пьет в меру, но чифирит по-черному, аж глаза из орбит лезут и Светку хотел приобщить. Самому скучно. Относится ко мне, как к служанке, уличной девке. Может, завел себе шлюху и та настраивает его против меня, хочет отбить. Если любит только меня, то зачем ему  этот порошок из медузы?
Надо бы выбрать время и проследить, откуда он после работы домой возвращается. Слишком поздно, когда другие трактористы уже самогон хлещут, солеными огурцами и салом закусывают. Да и то сказать, стахановец, ударник труда. Пашет, как вол, по две-три нормы выполняет, каждый месяц премия. Стиральную машинку купили, а через год  на легковую деньжат скопим. Коль Федя станет бригадиром, то заживем, как у Бога за пазухой, припеваючи. А то, что, порою, срывается, так любовь без ссоры, что суп без соли. Придется терпеть, лучшего мужика в селе нет. В основном алкоголики, от которых женщинам никакой  радости и сладости, одни скандалы, злыдни и  побои».
В итоге она утешилась тем, что ей грех на судьбу жаловаться.  Другим бабам, битым, как сидоровы козы, приходится намного хуже.
Между тем Головин готовился  к соревнованию пахарей  в честь  Дня работников сельского хозяйства, рассчитывая взять один из трех  призов: автомобиль «Жигули» седьмой модели, мотоцикл с коляской МТ-9 (Урал),  или холодильник «Донбасс». Он был настроен на победу, считая, что в районе среди механизаторов вряд ли найдется серьезный конкурент.
 — Если не «Жигули», то  мотоцикл обязательно будет моим, — заявлял Федор, потирая руки с глубоко въевшимися в кожу маслом и соляркой.  «Эх, увезу Светку-конфетку подальше от чужих глаз.  Назар на своем драндулете не угонится и на горячем не застукал. В  Старокрымский лес, в укромное ореховое  или кизиловое  урочище, в сосновый бор  или овраг, поросший кустарником, и никто не помешает  нашим утехам, — строил он планы. — Разные  позы и способы с ней испробую. Будет стонать, кричать от удовольствия. На сеновале или в лесопосадке не шибко покричишь, голоса далеко слышны. Приходиться ей рот ладонью закрывать. Какая-нибудь зараза выследит, доложит Анке, завистников среди  баб, да и мужиков немало.  Хвыля, Ванька Колупай с дружками, бздунами никак не угомонятся.
Назар  постоянно косится и, наверное, не только из-за того, что не хочет уступить  должность бугра, но и подозревает о моей связи с Ермаковой. Считает ее своей  невесткой, поэтому  и следит за каждым шагом. Чужой  я  здесь, как  варяг.  Кожей, нутром  своим чую, что скоро запахнет жареным, и тогда  поздно будет рвать когти. Видно слишком засиделся  я на этом хуторе, пришла  пора сниматься с якоря».

22. Изобличение  стахановца

Иван Колупай подгадал момент, когда Хвыля приехал на тракторный стан и никого рядом не было. Боком, будто краб, вплотную приблизился к бригадиру.
— Назар, ты ж меня знаешь, как облупленного, я трепаться без дела не стану. Скажу  тебе по секрету, — бдительно огляделся по сторонам, чтобы никто тне подслушал и таинственно сообщил. — Федор халтурит на вспашке, почитай, не пашет земли, а слегка плугом  сверху царапает, поэтому и получается, что выполняет по две-три нормы.  Так может всем с него брать пример?
— Иван, ты шо, с глузду зьихав, не можэ цого буты? — удивился Хвыля. — Ты, йому, мабуть заздрышь, тому и брешешь.
— Собаки брешет, а я правду-матку режу прямо в глаза, — возразил тракторист. — Ты не поленись и проверь глубину вспашки на поле, где он халтурит. А то захвалили, только и слышишь, ударник труда, передовик, стахановец, портрет на Доске Почета, премии,  дипломы, грамоты, а  настоящим работягам дырка от бублика…Из-за него конторские крысы почти каждый месяц увеличивают нормы выработки и честные механизаторы остаются в дураках, ни премий, ни почестей. Исключи Федора из бригады. Пусть возвращается на ферму, молодых баб лапать и быкам хвосты крутить.
— Цэ не моя справа, директор Дягель решает, кого и куда поставить.
— Если к халтурщику не примешь меры, то мы обратимся к Дягелю и расскажем, что ты покрываешь своего будущего свата.
— Кто цэ мы, шо за гоп-компания?
— Репчук, Ерш, я,  да и другие  мужики, что из-за махинаций Головина  терпят убытки, охотно присоединятся.
Хвыля удрученно покачал головой, поскреб пальцами жирный затылок.
— Ты поперед батька не лезь в пекло. Нам скандал непотрибен, бо тодди уси пострадаем. Як кажуть, доверяй, но проверяй. Я самотушки сам разберусь…
— Давно следовало разобраться, еще после того, как Репчук получил по яйцам, — воодушевился Колупай и напомнил. — Под лежачий камень вода не течет. Надо эту глыбу убрать с дороги.
— О том, шо мы спилкувалысь, никому не кажи, — предупредил бригадир. — Бо поповзуть по селу дурни слухы.
— Не скажу, — заверил Иван. — Но и ты, не тяни кота за хвост, а действуй, как говорится, по горячим следам, чтобы Федор не отвертелся.
На этой ноте  они и расстались. Острой занозой в сознании Хвыли засел этот разговор. И, наконец, после сомнений, он решил проверить, насколько Колупай прав в своих подозрениях. Оседлав мотоцикл, в  три часа пополудни выехал в поле, где Головин поднимал плантаж под посадку виноградника. Постарался так, чтобы Федор его издалека не увидел. Ехал по проселочной дороге, скрытой густой лесопосадкой. Понимал, что тот, находясь за рычагами  работающего трактора сквозь гул двигателя вряд ли расслышит звуки, издаваемые  мотоциклом.
Когда до прилижающегося трактора оставалось метров триста, остановил мотоцикл и заглушил его. Прячась за деревьями и кустами, принялся наблюдать за Головиным. Дизель трактора работал потужно под большой нагрузкой, что подсказывало бригадиру, что лемеха плуга заглублены и  выворачивают пласты почвы. Следом за трактором над плугом и вспаханной почвой кружились птицы, пикировали, добывая червей. Головин доехал до края поля и перед тем, как развернуть  агрегат, гидравликой приподнял плуг. А, развернувшись в обратном направлении, заглубил его. Двигатель работал ровно, под нагрузкой, из трубы выстреливались клубы дыма.  Вскоре гул сменился рокотом и скорость движения увеличилась. Из своего укрытия Назар увидел, что плуг приподнят, заметные верхние части лемехов. Трактор резво, как конь,  стал быстро удаляться к противоположному краю поля…
«Майже, Колупай, прав, — с огорчением подумал бригадир. — Федор справди халтурит. По краям поля выдерживает положенную глубину вспашки, а посредине скребет по поверхности, будто культиватором, поэтому и выполняет по две нормы.
Хвыля, стараясь сдеривать эмоции, снова оседлал мотоцикл и из засады выехал на поле и, опередив трактор, остановился у свежевспаханной полосы в тридцати метрах. Головин увидел бригадира и поспешно осадил и заглушил машину.
Назар деловито достал из коляски стальной штырь с размеченный сантиметрами. Они пошли навстречу друг другу. Штырь поблескивал в лучах солнца и Федор сразу же обратил на него внимание, в сознание невольно закралась тревога.
— Добро пожаловать, бригадир, сколько лет, сколько зим! — широко улыбаясь, распахнув объятия, награнно произнес  Головин. Подал большую руку с ладонью, пропитанной соляркой и машинным маслом.  Хвыля сделал вид, что не заметил и рука повисла в воздухе. Смутившись, механизатор спрятал ее в  широкий карман черной робы.
— Як тоби працюется? — хмуро спросил Назар.
— Гарно працюется, — в тон ему ответил Федор, успевший постичь смысл украиских слов. — Трактор, как зверь, работает без перебоев, к вечеру две нормы гарантирую.
—Бачу, як вин працюе, Лучше бы ты якисть гарантував, бисова твоя душа, — упрекнул бригадир.
— Назар Остапыч, какая тебя муха укусила ли  Одарка перестала давать? — осадил его Головин. — Побойся Бога, у меня все на мази, комар носа не подточит.
— Зараз проверим, — отозвался Хвыля и воткнул в почву штырь. Он вошел до отметки 23 сантиметра и уперся в твердый грунт.
— Потрибна глубина  не меньше 50 сантиметров, — напомнил он о нормативе.
—  Не может быть? — удивился Федор. — Это у тебя силенок не хватает, мало каши поел, пора на пенсию. Дай-ка я сам замеряю.
Он сверху нажал на штырь ладонью и под массой тела, тот, как по маслу вошел на глубину 57 сантиметров.
— Вишь, я даже перевыполняю норматив, надобно плуг приподнять. Какие ко мне могут быть претензии.  Пашу, как вол, не покладая рук. Что тебе еще надо? Благодаря моему труду бриаду считают передовой, вручают знамена и грамоты.
Обескураженный его наглостью, Хвыля молча взирал, не находя подходящих слов. Попытался выдернуть штырь, но тот прочно засел в почве.
— Эх. Назар Остапыч, ты на самом деле, мало каши сьел. Переходи на овсянку, на любимый лошадиный корм, — посоветовал тракторист и, цепко обхватив ладонью штырь, будто коренной зуб, выдернул его из земли и подал его бригадиру.
— Была бы моя воля, я бы тебя этим штырем по одному месту, — на чисто русском языке  произнес Хвыля.
— Кишка тонка. Тебе бы на зоне я перо бы вставил в одном место, — огрызнулся Головин.
— Причем тут зона и перо? — не понял Назар.
— А-а, деревня, долго объяснять, — махнул рукой халтурщик.
— Вот что, Федор Егорович, — официальным тоном изрек бригадир. — Дурака не валяй, а срочно ликвидируй брак, иначе наряды о выполении работы я не подпишу, лишишься не только премии, но и зарплаты. Ты подвел не только меня, о и всю бригаду.
— Ты не иди  на меня буром. Приказывать, командовать парадом любой дурак может, — закипая, проворчал Головин. — Ты целый день посиди за рычагами в духоте, в пыли и грязи, тогда по-другому запоешь. Нашелся мне бугор…
— Я тоже двадцать лет за рычагами работал, пока не назначили бригадиром, — с обидой заметил Хвыля. —  не халтурил, как ты, а дорожил честь механизатора и колхозника.
— Поэтому колхозником и остался, — поймал его на слове Федор. — Шас другое время, хочешь ить, умей вертеться. Если не ты кого-нибудь, то обязательно тебя надуют, как резиновую куклу. Думаешь, Дягель живет на одну зарплату? Жиды, даже из воздуха умеют делать  бабки. Если бы ты не  был таким упертым, пришибленным бревном, то и наши две семьи породнились бы и жили, как белые люди, а не шибали жалкие копейки. Кому теперь нужна твоя сермяжная правда, когда все стремятся разбогатеть любым способом.
— Я признаю только честные, законные способы, — отозвался Хвыля.
—  Это ж, какая гнида тебе настучала? — продолжил Головин. — Может,  Колупай со своими собутыльниками? Узнаю, ребра поломаю. Кто для  тебя Колупай, сват ли брат?  А мы с тобой, Назар, почитай, родня. Моя Светка скоро твоей невесткой станет,  внуки и внучки пойдут. Будем их на руках носить.
— Она не твоя, у нее есть отец Степан, — напомнл бригадир.— Это не важно, главное за мой счет свадьбу сыграем, чтобы все село гуляло и гудело, как пчелиный рой.
— Федор, не доводи дело до скандала. Из-за твоего брака в работе, приписок я не бажаю попасть под следствие и суд и лишиться должности. Вспаши этот участок заново, как положено.
Хвыля повернулся к нему спиной и, поблескивая штырем, направился к мотоциклу.
— Скатертью дорога, — пожелал Головин и с нарастающей злостью, устраиваясь за рычагами трактора, подумал: «Вот хохол репаный, упрямый, как ишак. Слава Богу, что его черт не принес в полдень, когда я Светку на траве разминал. Если бы старый олух узнал, что я его будущую невестку распинаю, то в петлю бы полез. Достанутся его Андрею объедки с барского стола. Черт подери, не было печали, так черти накачали. Надо Ваньку Колупая и его шайку проучить за донос, поотбивать им мошонки, чтобы языками не трепались. Кроме них никто не мог настучать на меня бугру».
Чтобы не доводить дело до скандала, Головин, скрепя сердце,  кое-как, через пень-колоду, повторно вспахал полосу, но затаил в душе лютую злобу на бригадира. В этот день, работая до первых звезд, он с большими потугами выполнил всего одну норму.

 24. У бабки Агапки

Ранним утром первым автобусом  Вальчук с увесистой торбой приехала в Старые Глухари. Странное название для степного села, где отродясь, ни глухари, ни тетерева не водились. Однако, если разобраться, то довольно точное. В селе с двумя десятками домов на единственной улице, в основном обитают престарелые  люди, доживающие свой век в этой «тихой гавани». Их иронично-ласково называют «божьими одуванчиками». Дунет слабый ветерок бабушка, аль дедушка — сыграют в коробок. Отнесут на погост, появится очередная  могилка с деревянным крестом.
Но не печальный финал бренной жизни занимал мысли Анны. У старца с жидкой козлиной бородкой, едва передвигавшего ноги по пустынной улицы, она спросила:
—Где живет бабка Агапка?
— А-а, старая ведьма понадобилась. Ее знает каждая собака, — старик указал костлявой рукой на обычный приземистый дом под красной выгоревшей на солнце черепицей.
—Почему ведьма? — удивилась Вальчук.
—Проклятие, порчу, сглаз на людей наводит, — ответил он. — Черная магия. У Агапки и мать Матрена и бабка Христина тем же занимались. Участковый инспектор Удод мышей не ловит, закрывает очи на проделки ведьмы. Она его самогоном и харчами, что ей тащат клиенты, угощает.
Старик поглядел  на тяжелую торбу в  руке женщины и лукаво усмехнулся:
—Агапка гостинцы, особливо кошты, рубли, дойлеры охотно принимает. Глупые мужики и бабы верят в исцеление. Передавай  фериске поклон от деда Михея. Она меня знает еще с горшка, а потом в школе месте учились, уму-разуму набирались.
— Странно, обзываете ее ведьмой, аферисткой и тут же передаете поклон?
— Как только ее не называют, а с нее, как с гуся вода. Она не  обижается на такую рекламу. Горбатого могила исправит. Чем больше вокруг Агапки шума и суеты, тем больше и клиентов. Едут к ведьме из города, райцентра и дальних сел.
Михей засеменил по улице, а Вальчук направилась к дому. Увидела на калитке табличку «Народная целительница, ясновидящая бабка Агапка. Услуги платные: кто сколько даст». Калитка оказалась незапертой. Анна пошла к дому по плотно утрамбованной сотнями ног дорожке. У крыльца остекленной веранды остановилась и громко в расчете на старческую глухоту, закричала:
—Ау, бабка Агапка! Бабка Агапка, отзовись?!
Из-за угла веранды выбежал злобный пес. Гремя цепью, он едва не укусил за ногу. Вальчук с испугом отпрянула в сторону.  Отворилась дверь и на пороге старуха в черном плюшевом полушубке и черном с розами платке на голове.
— Граф, на место, — велела она волкодаву. «На ладан дышит, а пса Графом величает», — мельком подумала Анна, а целительница  обернулась к ней. — Чиво орешь, будто режут? Не глухая, каждый шорох слышу, мышь не пробежит.
Перевела цепкий взгляд на торбу:
— Показывай, с чем пожаловала, с бартером или валютой?
Она вытащила из торбы за ногу жирного бройлера, достала большой шмат сала со шпигом, литровую банку со сметаной, сливочное масло, творог, две банки с малиновым вареньем и грибами.— Енто усе? — с разочарованием спросила старуха.
—Принесла бы и больше, но тяжело, — смутилась Анна.
—Харчи тяжелы, а деньги, что козий пух, — намекнула Агапка. Вальчук, нехотя достала из-за пазухи узелок. Развязала и подала ей смятую купюру в пятьсот рублей.
— Не шибко ты щедрая, — посетовала бабка и, чуть помедлив, пригласила. — Ладно, проходи в хату.
Вальчук проследовала в веранду, а затем в гостиную с низким потолком.
— Садись за стол,  — велела хозяйка. — Рассказывай, кто такая, откуда и зачем приперлась?
— Анна Вальчук из Романовки, работаю на ферме дояркой.
— Хорошо, что не свинаркой, а то бы вонь за неделю не выветрилась, —  вздохнула ворожея и поинтересовалась. — Замужняя, аль вдова?
—Замужем, но не расписана, — призналась Анна.
— В церкви обвенчана?
—Нет, не успела.
—Значит, ****уешь, — вынесла вердикт целительница.
— Не обзывайся, я — гражданская жена, — возразила Вальчук.
— Значит для общего пользования, если гражданская, то это значит, что  коллективная, — заявила Агапка и пригрозила. — Не перечь, живо выставлю за порог.  Слушай, помалкивай. Чиво тебе ишо надо?
—Хочу ребенка, а у Феди не получается. Уже полгода стараемся и все напрасно.
— Пустая, бесплодная?
— У меня дочь Светка от первого брака.
— Аборты делала, сколько раз?
— Ни разу. Это большой грех.
— Значит у тваго хахаля порча.
— У мужа, — поправила Вальчук.
— У хахаля, — твердо стояла на своем Агапка.
— Мой Федя — ударник труда. Его  в селе все бабы любят, — с гордостью заявила Анна.
— Он шо, бык-производитель, бабник?
— Нет, однолюб, знаю, но бабы к нему сами липнут, как муха на мед. Особенно одна стерва патлатая… Может он ее и приголубил?
— Как зовут соперницу?
— Фамилия Чечуля.
— Катерина?
— Да, Катька, откуда знаете?
— Я все знаю. Она тоже на прошлой неделе приходила, — сообщила целительница.
—Зачем? — всполошилась Вальчук.
— Затем же, что и ты.
— Может, хотела на меня порчу навести?
— Не скажу, святая тайна.  Ты для меня пятьсот рубликов не пожалела, а Катерина тысщу дала и ишо обещала? Кумекай, на чей стороне перевес?
Из этого ответа Анна поняла, что Чечуля пришлась старухе по душе, а значит, у Катьки больше шансов  осуществить проклятие. Кто платит, тот и заказывает музыку. Опередила меня, надо поторопиться, иначе, словно цыган коня, уведет Федю и меня проклятиями искалечит.
Вальчук достала из кармана кошелек. Не показывая его содержимое, там таилась купюра в одну тысячу рублей, отдала старухе сто рублей.
— Последняя, больше нет, остались монеты для проезда в Романовку, — сообщила Анна. Агапка с презрением взяла купюру и велела:
— Дай кошелек, проверю.
— Нельзя, не положено, дурная примета, — краснея, поспешно спрятала кошелек.
— Скупая ты, лживая.  Я тебя насквозь вижу,— заявила старуха и мрачно спросила. — Чиво ишо надобно?
—Федя  на Катьку, которая опоила его приворотным зельем, всю свою мужскую силу расходует, а мне крохи достаются, поэтому не могу забеременеть, — пожаловалась Анна. —Не хочу, чтобы она первой забеременела. Тогда он останется с ней. Нашли на нее порчу, чтобы ничего не получилось.
— Калечить Катерину не стану, но чем могу, тем тебе помогу, — пообещала Агапка и после паузы велела. — Сожги трусы, в которых Федор к Катьке на случку бегает, а золу незаметно  брось в ее палисадник.
— Как же я узнаю, в каких трусах он встречается с Чечулей? Их у него много.
— Мне, что ль за твоим хреном подглядывать?! — рассердилась старуха. — Если не знаешь, то сожги все портки. Купи новые, поди, не обеднеешь.
—Жаль, их у него больше десяти.
— Не скули. Когда будешь бросать золу, то обязательно скажи: «Чтоб тебе,  пусто было». Если они и продолжат роман, то детей сделать не смогут.
—А у меня пусто не будет?
— Постараетесь,  родишь пацана.
—Спасибо тебе Агапка за добрую весть, — обрадовалась Вальчук.
—Спасибо в карман не положишь, — отозвалась целительница. — Халявщиков и без тебя хватает. Энергию из меня кровопийцы бесплатно сосут и ты туда же…
— С удовольствием бы заплатила, но денег мало прихватила.
— Не юли,  я тебя насквозь вижу, жаба тебя задавила,— осадила ее Агапка.
— Не жаба, а Катька вздохнуть не дает, как червь, подтачивает мое здоровье Хочу, чтобы Федя о ней совсем забыл. Дайте для разлучницы отворотное, а для Феди приворотное зелье, чтобы лишь меня любил, сильно-пресильно.
— Ишь чиво захотела хитромудрая,  с одного сеансу хочешь усе получить. Выкусишь? — Агапку сунула под нос Анны костлявый кулачок с фигой. — Другой раз пожалуешь за сеанс с крупной денежкой, тогда дам тебе приворотное и отворотное, аль чиво другого пожелаешь?
— Бабка Агапка, ведите себя культурно, я не прислуга, чтобы тыкать  мне дули в лицо, — повысила голос Вальчук.
—Будешь умничать, выгоню прочь и затравлю Графом, — пригрозила целительница. — Сеанс окончен, шибко устала я, иди к своему хахалю. Мутный он у тебя, ветреный, как перекати-поле. А бабы-дуры по нем сохнут..
—Федя — добрый, работящий, — робко возразила Анна. —Это сексуально озабоченные бабы перед ним угодничают, чтобы обратил внимание и порадовал. Их мужья спились и стали импотентами, а плоть требует, вот и ищут ласки на стороне. Но он любит меня больше, чем других.
—Блажен, кто верует, — вздохнула целительница и сердито отвернулась.
— Это все? — удивилась Вальчук.
— Ты шо хотела, чтобы я тебе еще спела и сплясала? Какая оплата, такие и услуги, —изрекла старуха и похвасталась. —Я не только целительница, но и повитуха.
— В объявлении не указано, что ты повитуха?
— За тайные аборты могут привлечь. Не хочу смерть встретить в тюрьме.
—Много  не дадут, учтут преклонный возраст.
— Все равно, свобода дороже, — произнесла старуха и напомнила. — Если заплатишь, то обследую тебя по женским болячкам. Раздевайся догола, послушаю, пощупаю.
— Нет, не надо, — отказалась Вальчук. Ее так и подмывало спросить, есть ли у Агапки лицензия на этот вид коммерции, ведет ли бухгалтерию и платит ли налоги? Подумала и промолчала. Если советы бабки сбудутся, то, возможно, еще не один раз обращаться за помощью в решении деликатных проблем. Вдруг Светка после брака с Андреем не сможет забеременеть или другая беда? Поэтому ссориться с ведьмой неразумно, себе в ущерб.
По пути на автобусную остановку с грустью подумала: «Сколько харчей и денег на ведьму потратила за каких-то пятнадцать минут болтовни. Шибко алчная старуха, на ладан дышит, а все под себя гребет. Наверное,  Растопырина права, что это пустая затея. Однако с золой от трусов надо попробовать, вдруг подействует? А деньги, сколько их не копи, всегда не хватает, словно вода».
По возвращению домой, не мудрствуя лукаво, Анна  выбрала трусы в клетку, которые чаще всего видела на могучем теле Головина. Решила, что у Чечули он появляется в них. Сожгла их на жаровне и остывшую золу собрала в бумажный пакет, спрятала в укромном месте.
Пропажа для Головина не осталась незамеченной. На вторые сутки, вечером вместе с Федором Анна парилась в бане. Для нее это было самым долгожданным и приятным занятием. Сожитель  неожиданно спросил:
— Куда подевались мои трусы в клетку?
— Не знаю, может, износились, ткань тонкая? — ответила она, предчувствуя его недовольство.
— Они почти новые. Сам два месяца назад покупал в райцентре.
—Тогда вспомни, вдруг  где-то у кого-то забыл?
— На что намекаешь? У кого я мог их забыть? — в его голосе появилась угроза. Головин могучим волосатым торсом надвинулся на обнаженную пышногрудую сожительницу. Она отчаянно взмахнула руками, расширенными от испуга глазами взирала, не зная о  его намерениях. Федор окатил ее лицо жарким дыханием, процедил сквозь лошадиные зубы:
— Чаво тебе еще надо, кобыла лупоглазая? Совсем оборзела, проходу не даешь. Почти каждую ночь тебя разминаю, отдаю свою энергию, вливаю в тушу элексир бодрости. Другая бы на твоем месте, от счастья в небесах летала, а ты харчами перебираешь.
— Это Катька  в небесах летает, а я по земле ползаю, — отозвалась Вальчук, лишь усугубив ситуации. Словно в боксерскую грушу, он больно ткнул в упругую грудь кулаком, величиною с голову крупного младенца.
—Ой, ой, что ты делаешь, Федя? Мне же больно, — простонала она, вспомнив, что после удара зачастую затвердевает плоть, что провоцируют рак молочной железы.
— Если чувствуешь больно, значит живая, — усмехнулся он. — Будет тебе наперед наука, в другой раз, прикусишь свой язык.
—Ой, Федечка, родной, прости меня, — покаялась она, прижав ладонь к ноюще груди.
Сожитель шлепнул  широкой, словно лопата, ладонью по ее сочной ягодице и, самодовольно произнес:
— Ревнуешь, значит любишь.
— Люблю, сильно люблю, готова за тобой, хоть на край света!— горячо прошептала она. — Бери меня, хочу, хочу…
Прижалась к нему пылающим от страсти телом, впилась губами и  его полуоткрытый рот, дрожащими руками притянула  к себе его крепкие бедра. Преодолев желание, он оттолкнул Анну и цинично-язвительно заявил:
— Пока не вернешь трусы в клетку, на мою елду не рассчитывай. Пусть тебя колхозные бздуны Колупай, Репа и Ерш на цулундер берут. Но если узнаю, что наставила мне рога, то до смерти тебя затрахаю.
Со злостью бросил на лавку березовый веник, решительно развернулся и вышел в предбанник. Из глаз сожительницы  потекли слезы безутешной обиды, будто ее прилюдно высекли розгами. «Напрасно надеялась, что Федя не заметит пропажу, однако он узрел, —  посетовала Вальчук. — Придется срочно, чтобы не сбежал к Чечуле, ехать в райцентр, ходить по магазинам в поиске подходящих трусов. Черт меня дернул сжечь именно трусы в клетку, если бы взяла другие однотипные, то не заметил бы. Дай Бог, чтобы отыскались в клетку».
«Будет тебе, стерва,  наукой, чтобы держала язык за зубами, помнила, кто в доме хозяин, — облачаясь в одежду, размышлял Федор. — Никогда подкаблучником не был и не буду. Сперму мне есть куда сливать, Светка только и ждет, когда я ее порадую»
В эту ночь  Вальчук осталась без заряда бодрости. Мгновенно возникла глухая стена отчуждения. Будто глухонемые, они, игнорируя друг друга, спали порознь. Головин, свесив длинные ноги, неудобно расположился на узком диване и сразу же погрузился в глубокий сон, наполнив комнату богатырским храпом. Анна, одолеваемая тревожными мыслями, дурными предчувствиями, почти до рассвета ворочалась  в постели. Щупала рядом с собой подушку и простыню, надеясь, что Федя возбудится и одарит ее сладкими ласками, но тщетно. В своем намерении он был твердым, как кремень. Еще до петушиного крика, наскоро позавтракав,  отправился в  машинно-тракторный парк, к своему стальному коню Т-74.

25. Одержимая ревностью

Помня о разговоре с Растопыриной, Анна все же решилась проверить, гуляет Федор на стороне или нет? Вечером заранее приготовила ужин, подоила корову Майку и, когда на село опустился свинцово-синий полог с тонким  серебристым серпом молодого месяца, предложила дочери:
— Света, давай  прогуляемся по селу.
—Больно мне надо, я сегодня и так находилась, аж ноги гудят, — отозвалась Ермакова.
— Тогда сиди дома, никаких походов у Асе, пока я не возвращусь, — велела мать и, накинув на плечи кофту (ночью ощущалась осенняя прохлада), вышла за калитку подворья.
Первым делом проверила, дома ли коварная разлучница Катька Чечуля. Благо дорога на поле, где трудился Федор, проходила мимо дома разведенки, расположенного на окраине Романовки. Приблизившись, увидела, что проемы окон темны. «Вот сука, уложила детишек спать, а сама подалась к Федору, — предположила Вальчук и ее обуяла злость. — Ну, держись, змея подколодная, ты у меня попляшешь. С  мужика, какой спрос? Он  по своей натуре самец, охотник, сделал дело и гуляй смело, а женщина обязана думать о последствиях, блюсти мораль, верность, чистоту души и тела. Издавна так повелось: если сука не захочет, то кобель не вскочит. Гулящие, распутные бабы-грешницы искушают, провоцируют мужиков. Катька, зараза, наверное, опоила Федю приворотным зельем. Придется  Растопырину расспросить об отворотном, чтобы украдкой добавить Феде в чифирь».
Убежденная в своей правоте, Вальчук выгребла рукой из кармана золу и со словами: «Чтоб тебе Катька пусто было». И для пущей надежности заклятия добавила:
—Изыди, сгинь нечисть болотная.
Украдкой, чтобы никто не заметил, высыпала золу через низкий покосившийся штакетник в палисадник.
— Господи, прости меня грешную, — покаялась Анна. Скорым шагом вышла за околицу села. Позади  остались желтые, будто совьи глаза, светляки редких фонарей на улице,  она шагнула в темноту.  Серп луны, словно челн, скользя среди мрачных  туч,  изредка освещал темные контуры лесопосадки и твердь накатанной колесами дороги. Уверенно шагала, пока вдалеке не заметила оранжевый, словно глаза совы, свет фар, а потом и гул мотора. «Точно Федя, другие трактористы в эту время пьют самогон или торчат перед телевизором, а он пашет  из последних сил, — с жалостью и гордостью подумала женщина. — Надо бы спрятаться и поглядеть, кто с ним рядом в кабине. Если гуляет с Каткой или другой стервой, то не оставит их ночью в поле, обязательно подвезет до села».
Анна метнулась к лесопосадке, спугнув дремавшую на ветке ворону, а в высокой траве, фуркая, протопал еж. Она затаилась под кустом, поджидая приближающийся трактор. Нарастал гул и скрежет гусеничных траков, лучи фар разрежали темноту. За трактором, а плуг Головин оставил  в поле, тянулся густой шлейф пыли.  Сквозь стекло двери кабины Вальчук увидела, что Федор один и в первый момент огорчилась тому, что  не застала его с любовницей,  что вызревшая в сознании версия внезапно рухнула.
Она в отчаянии метнулась наперерез движению трактора. Головин вынужден был осадить машину, как вздыбившего коня. Убавил обороты двигателя и трактор, нехотя остановился. Обдал Анну гарью. Федор открыл дверцу и крикнул:
—Куда тебя черт под колеса несет! Жить надоело!
Лишь присмотревшись, признал в незнакомке сожительницу.
—Анка, что ты здесь делаешь? — удивился он. — Появилась, будто привидение. Я же мог тебя переехать, загребли бы в кичман на нары. Вот, дура безмозглая, жить надоело?
— Не сердись, Федечка, сердце у меня защемило, встревожилась, что тебя долго нет, — ответила она. — Решила встретить. Всякие ужасные мысли в голову лезли. Подумала, может, устал, заснул за рычагами и трактор опрокинулся. Или сердце  прихватило, вкалываешь ведь на износ, не жалеешь себя нисколечко? Кормилец наш и поилец…
—Спасибо за заботу, но это пустые хлопоты, — усмехнулся он. — Я здоров, как бык, дорогу домой не забыл. Давай, лезь в кабину, прокачу с  ветерком, как в песне поется.
Вальчук вскарабкалась на гусеницу. Он подал руку и втащил тучное тело в кабину. Анна уселась рядом, ощутила резкий запах солярки и масел. Из-за гула и тряски невозможно было расслышать слов. До машинно-тракторного парка доехали молча. Головин заглушил двигатель, спрыгнул на землю, отряхнул пыль с робы.  Легко подхватил сожительницу на руки, поставил на ноги. Уже по дороге домой в свете уличного фонаря заметил ухмылку на лице спутницы.
— Темнишь ты, Анка, раскусил я тебя. Наконец-то понял, как до жирафа на третьи сутки дошло, — воспрянул Головин. — Тебя не случайно черт в поле понес,  решила меня застать с бабой, чтобы устроить скандал. Признавайся.
— Федя, побойся Бога, даже в мыслях такого не было, — взмолилась Анна.
— Почему тогда не шла прямо по дороге, а пряталась за деревьями и кустами, будто в засаде? Выслеживала, с кем я? От меня ничего не скроешь, я тебя насквозь вижу. Почему тебя среди ночи черт принес?
— Я же сказала, что сердце защемило
—Врешь. Если ревнуешь и шпионишь, то лучше сознайся.
—Да, ревную, потому что не хочу ни с кем тебя делить. Думала, что ты в поле Чечулю разминаешь и топчешь.
—Это петух кур топчет, а я беру баб на буксир, — поправил он. — Катька не в моем вкусе. У нее узкий таз и титьки, как у козы, торчат в разные стороны.
— Откуда знаешь? — поймала его на слове.
— От верблюда, — грубо ответил Федор и указал рукой на свет  в окне дома Чечули. —Катька хлопочет дома, а ты всполошилась, как курица.
Остаток пути  к дому прошли молча. Уже перед тем, как открыть калитку, Анна, не подумав о последствиях, шутя, играючи, спросила в лоб:
— Федя, все же признайся, что у тебя есть любовница?
И тут же получила в правый глаз, не сильно, но больно.
—Ой, ой, что ты делаешь? — простонала она и сквозь слезы. — Какая тебя муха укусила, словно с цепи сорвался?
—Это тебя для профилактики за ревность, излишнее любопытство, — процедил сквозь зубы. — Чтобы не забывала, кто в доме хозяин.
—Ишь, барин, ужо и спросить нельзя, — упрекнула Анна, осторожно приложив ладонь к глазу. — Степка тоже руки распускал, но мое терпение лопнуло, огрела его скалкой. Тебе тоже не поздоровится. Напишу заявление Удоду, тебя привлекут…
— Только посмей, колбасой покатишься, пригрозил сожитель. — У тебя  нет свидетелей.
— Отлучу тебя от тела, — опрометчиво заявила Вальчук.
— Ох, ох, какая невосполнимая потеря, — рассмеялся он. — В селе  куча разных тел. Одинокие и вдовые бабы ждут, не дождутся моего внимания. Та же  Катька Чечуля с радостью примет на постой, накормит, баньку истопит и согреет.
Напоминание о бане растопило нежностью сердце сожительницы. Она испугалась, что Головин соберет пожитки в чемодан и покинет дом. С жаром запричитала:
— Федечка,  родной, прости меня глупую, сама не ведаю, как с губ сорвалось?
— Ладно, не хнычь, утри слезы, а то размажешь тушь на ресницах. — снизошел он в прощении. — Ты тоже зла на меня  не держи. Погорячился, с кем не бывает? Кто старое помянет, тому глаз вон! Чего-нибудь приложи, чтобы  глаз не распух. Не шибко тужи, шрамы и синяки украшают лицо не только мужчины, но и боевой, темпераментной женщины. Не забывай, кто в доме хозяин.
Она хотела напомнить, что после развода со Степаном,  ей со Светкой принадлежит по одной трети, а Федору, который затягивает с регистрацией брака,  дырка от бублика. Благоразумно, чтобы не вызвать вспышку гнева, промолчала. Лишь в ответ на его тираду, посетовала:
— Только этой красоты под глазом мне не хватало. Что я скажу подругам на ферме? Зойка Растопырина начнет приставать и сразу догадается, что без ссоры и потасовки не обошлось.
— Пусть не сует нос в чужие дела. Впрочем, у тебя не голова, а дом советов, что-то подходящее придумай. Скажешь, что выпила стакан портвейна, споткнулась и ударилась о косяк двери.
— Федор Егорович, в первый и последний раз прощаю, — строго произнесла Вальчук. — Не смей меня больше пальцем тронуть.
—Ты же хотела ребенка? — напомнил он. Она обмякла, смущенно потупила взор, а он пообещал. — За мной не заржавеет, готовься к ночной атаке.
На широком ложе Головин был в ударе, с лихвой компенсировал нанесенную Анне обиду.
Утром Ермакова, заметив припудренный фингал под глазом матери, поинтересовалась:
— Мам, кто тебе «фонарь» навесил?
—Ночью ходила в сарай, чтобы проверить, не отелилась ли Майка? В темноте наткнулась на приоткрытую дверь.
—Как же Майка может отелиться, если до сих пор дает молоко? — Светлана уличила ее во лжи.
—Много ты знаешь, — смущенно промолвила мать.
И на ферме травма не осталась незамеченной. Пришлось под проницательным взглядом Растопыриной сознаться:
— Словно малые дети, баловались, шутили, Федя нечаянно задел рукой.
— Эх, солгать и то не умеешь, покраснела, как майская роза, — усмехнулась подруга и доверительно предупредила. — Если он на тебя руку поднял, то это опасный признак. Один-два раза стерпишь, то  для него избиение  станет привычкой. Садо-мозахиста нельзя прощать.
— Что же мне делать? — вздохнула Вальчук.
—Рвать отношения.
—Ты, что сдурела?! Я хочу от него ребенка, — призналась и вспомнила. — Бьет, значит любит.
—Только круглые, набитые дуры в это верят, — Растопырина укоризненно покачала головой. — Действуй, как знаешь. Если тебя колотит, то скоро и до Светки доберется. Хватишься, но будет поздно.
— Не каркай, — обиделась Анна, решив, что подруга ей завидует и хочет поссорить с  Федором.

26. Узел  зачатия

В полдень Головин первым делом, изменив традиции,  сытно пообедал  принесенными Светланой  харчами. Затем,  натешившись всласть на траве под  кроной гледичи, с кое-где золотыми монетками  листьев, они отдыхали. Иногда Федор поднимался и, приложив ладонь ко лбу, чтобы не слепило  по-летнему жаркое октябрьское солнце, всматривался в сиреневую дымчатую даль полевой дороги. С той стороны, от тракторного стана появлялся неугомонный бригадир Хвыля. Присев рядом со Светланой, он заметил, с каким удовольствием и жадностью она грызет  зеленое кисло-сладкое яблоко зимнего сорта  Симиренко.
Перевел  взгляд на ее  заметно округлившийся, едва прикрытый фиолетовой блузкой живот, и в его сознание закралось подозрение.  Он подметил перемены  в девичьем теле: грудь стала полнее и пигментные ободки  вокруг сосков шире,  бедра раздались и  заметно округлились.
— Как ты себя чувствуешь?— спросил настороженно.
— Иногда тошнит и кружится  голова,— добродушно ответила Светлана. «Во, блин,  жеребая, лягушка с икрой. И когда только успела? Предохранялись  и  все-таки  подцепила, — огорчился  он. — Слишком увлеклись. Дитя нам  только не  хватает для полного счастья. Едва уговорил  Анну прервать  беременность, а тут ее дочка с подарочком. Ну и семейка,  слишком детородная,  плодовитая, как романовская овца. На ровном месте создают проблемы. В гроб раньше времени загонят. Надо срочно принимать адекватные защитные меры… »
— Ты с кем-нибудь из сельской шпаны  еще спала?  Может с рыжим Семеном, что возле тебя постоянно трется? — сурово спросил он.
— Что ты, дядь Федь, я  была девочкой-недотрогой  до той самой ночи, когда мамка ездила к тете Лиде, а теперь тебе верна, никого к себе не подпускаю. Как ты можешь  так? — обиделась Светлана, уткнувшись лицом  в ладони и всхлипнув. — Не считай меня   круглой  дурочкой.
— Светка, е-мое, почему ты такая  ненасытная, плодовитая, как Анка жеребая,  — укорил отчим.  — Верно, говорят, что яблоко от яблони недалеко падает. Мы же с тобой не договаривались насчет ребенка?
— Так получилось, — смутилась  Ермакова.
— Ты должна понять, что мы  занимались не любовью, а бля.....м. Трахались ради  удовольствия,— неожиданно ошарашил ее  любовник.
— Разве? — удивилась она. — Я считала, что у нас взаимная любовь в первого взгляда, как в книгах и кино?
— Любовью занимаются на трезвый глаз, а ты  в первую же ночь отдалась мне в пьяном виде, под «мухой»
— Ты же меня сам угостил  вином? Умоляла меня не трогать.
— Сейчас это не имеет значения, — заметил он. — Каждой  девице-антилопе рано или поздно суждено стать женщиной. Благодари меня за то, что не испытала, как другие  резкой боли, а только сладость.
У Ермаковой не нашлось слов для возражения и она потупила глаза.
— Ладно, не тужи, успокойся,  успокойся девочка, — привлек ее к себе. — Не  будь такой капризной и обидчивой, почаще улыбайся,  не злись. Помни,  что злюки-гадюки мало живут.
— Свет, и давно тебя потянуло на кислое и соленое? — спросил отчим после паузы.
— Уже не помню, не меньше трех  месяцев  назад, — ответила она.
— А  месячные  у тебя бывают?
— Нет, давно не было,— отрицательно покачала она головой. — Сама удивляюсь почему  вдруг?
— Мать об этом знает?
— Нет, я  хотела ей сообщить, но потом  передумала. Начнет приставать: с кем и когда? По врачам затаскает. Лгать не умею, сразу смущаюсь, краснею и выдаю себя.
— Умница, не говори и в баню вместе с ней не ходи, а то Анна  догадается и всю малину испортит, — предупредил Головин. — Значит,  подцепила  раньше, чем я ожидал. Что же ты, дуреха, молчала, когда почувствовала перемены в своем организме?  Да и я, тоже  хорош, не придал значения, думал, что ты за лето на сытных харчах поправилась. Теперь уже поздно делать  аборт, все сроки минули. Разве, что остается  надежда на выкидыш. В этом случае нашу любовь не удастся утаить.
Ермакова испуганно вперила  свой встревоженный взгляд:
— Что же мне делать, дядь Федь?
—Ты, Светка, меня своими проблемами не напрягай. Надо было раньше думать, когда  ловила кайф, как избежать оплодотворения.
— Каким способом? — раскрыла она  розовый ротик.
— Поинтересовалась бы  у  матери, как другие женщины это делают. Всякие противозачаточные средства применяют, лимоны жрут.
— Лимоны? К нам их редко привозят в магазин.  Если  бы я спросила, то мамка  сразу догадалась бы  о наших отношениях. Дядь Федь, это наша общая проблема. Кайф ловили  вместе,  — напомнила падчерица.
—Будешь выпендриваться, надаю по заднице, — пригрозил отчим.
—Что же мне делать?
—Вешаться или  топиться, — полушутя ответил Головин, решив проверить ее реакцию на такой исход.
—Я жить хочу! — сказала Светлана. Он прочитал  ужас в ее глазах и подумал: «Такая на себя руки  не наложит. Придется самому  решать проблему, выходить сухим из воды».
— Светка, тебе надо срочно переспать с каким-нибудь знакомым шкетом, пацаном. Есть же в школе ухажеры? Любой охотно воспользуется твоей услугой, посчитает  за честь переспать и не один раз с такой красавицей, — предложил он, осознавая тщетность такого  выхода из ситуации. — «Гинекологи быстро разоблачат обман. Во-первых,  сроки зачатия и период беременности не совпадут, а во-вторых, для установления личности отца будущего ребенка, проведут  анализ на ДНК. Да, ситуация тупиковая. Придется не развязывать, а рубить сплеча этот тугой узел».
— Зачем мне чужой  пацан? — напомнила о себе Светлана.
— А затем, чтобы на него перевести стрелки. Мол, соблазнил невинную девицу. У него будут только два выхода: жениться или загреметь на нары. Конечно же, он и его родители, чтобы спасти любимое чадо от тюрьмы, предпочтут женитьбу. И таким образом, твоя репутация будет спасена.  Или тебе придется ковырнуться, сделать аборт.
 — Это же нечестно.
— О чем ты  говоришь, глупая. Вся жизнь построена на обмане, а тебе с твоим животом деваться некуда. Разве, что в окрестных селах или городе отыскать опытную акушерку, чтобы прервала беременность, — вслух рассуждал Федор. — Но мало надежды, что кто-то согласится. Это запретное, подсудное дело. Для тайной операции нужны большие деньги.
— Спаси меня от позора,  дядь Федь, — со слезами в голосе попросила Ермакова. — Мы ведь оба во всем виноваты, да?
— Ладно, не будем скандалить и выяснять отношения, ты только не впадай в панику и не переживай. Бывают и покруче ситуации, — попытался он ее успокоить. — Что-нибудь придумаем. Если вдруг  твоя мать прознает, что мы трахаемся и ты забеременела, то скажи ей, что ты сама добровольно отдалась и я тебя не принуждал.
— Дядь Федь, так нечестно, — возразила Ермакова. — Вспомните  в ту  ночь после бани вы меня напоили вином и на руках  отнесли в свою постель, раздели и… Я была пьяна и не понимала, что происходит.
— Так уж  и не понимала, а потом проходу мне не давала, сама на шею вешалась и просила еще и еще, — усмехнулся он. — Это же, как наркотик, перед которым трудно устоять.
Головин  по-отечески привлек ее к себе, лихорадочно размышляя: «Я на  грани разоблачения. Каждую минуту может раскрыться моя  сексуальная связь с несовершеннолетней. Тогда тюремной камеры и казенных харчей не избежать и лет на семь- восемь прощай свобода и сладкая жизнь с женщинами. За растление малолеток и на зоне не жалую, превращают насильников  в «петухов – педерастов».
 Единственный выход заманить Светку подальше от Романовки,  людских  глаз и утопить в пруду или в колодце дренажа оросительной сети. Шейка у нее тонкая, лебяжья. Прижму рукой и  дух из тела  вон. Не надо было беременеть и создавать проблемы на ровном месте. Лягушка  икряная, тебе и жить в пруду или в болоте. Пойдешь на дно вместо русалки в гости к карасям и окуням. Они тебя заждались в своем подводном царстве. И никто  не узнает, где могилка твоя. Хотя со временем труп всплывет. Установят личность, обследуют и выяснят, что девица была беременной. Посчитают, что Светка, опасаясь гнева матери и позора, свела счеты с жизнью, утопилась. Кто ее обрюхатил, зачал дитя, шибко разбираться не станут. Подумают, что нагуляла с пацанами, я останусь вне подозрения. Впрочем, к тому моменту, когда обнаружат труп, я спровоцирую семейный скандал с Анной, обвинив ее  в супружеской измене и равнодушном отношении к дочери, скроюсь за тридевять земель.  Россия велика, есть, где затеряться».
Такое развитие событий ему показалось самым приемлемым и логичным, не вызывающим подозрений.
— Дядь Федь, что ты на меня так странно смотришь? — невольно  вздрогнула Светлана. — Словно впервые увидел…
— Просто ты такая красивая, очаровательная, что я не в силах взгляд отвести. Тебе бы в городе цены не было, а ты в селе прозябаешь. Ну, ничего, будет и на твоей улице праздник.
— Когда он будет, нет  больше  сил  ждать?
— Свет, ну что ты, моя сладкая, пригорюнилась, нос повесила? Лучше признайся, ты плавать умеешь? — неожиданно поинтересовался он, прикоснувшись к ее теплой ладони.
— Я же в степи выросла, но по-собачьи немного могу.
— Жаль, очень жаль, по-собачьи не годится, — огорчился он  и похвалился. — А я отличный пловец. Хочешь, и тебя научу разным способам плавания, баттерфляем, кролем,  брассом, на спине и другим. Будешь себя чувствовать, как рыба или русалка в воде.
— Русалки бывают только в сказках, — рассмеялась Ермакова. — А я из детского возраста вышла.
— Зато у тебя прекрасные физические данные для пловчихи, красивое и гибкое, как  у русалки тело…
— Только плавников, хвоста и чешуи не хватает, — перебив, пошутила  Ермакова, польщенная его оценкой.
— Будешь ставить рекорды и поедешь на Олимпиаду за золотом или серебром, — продолжил он на полном серьезе.
— Если так, то я готова к  занятиям, — заблестели ее зрачки. — Но уже  наступил октябрь и вода холодная, курортный сезон закончился.
— Это тебе так кажется, — возразил тракторист. — Сейчас погожие солнечные дни, продолжается бабье лето, а значит, бабам в самый раз заниматься любовью. Вода за день отлично прогревается, температура не ниже двадцати градусов тепла, как  летом в Азовском или  Черном морях. Чувствуешь, как щедро припекают лучи. Это последнее тепло и надо запастись энергией, закалиться  накануне холодной  осени и лютой зимы.
— Тогда согласна, — улыбнулась она. — Приходи, как обычно, в восемь вечера на сеновал, — велел Федор. — С часок с тобой позабавимся, а затем продолжим и учебу, и любовь в пруду. В воде этим тоже очень приятно заниматься, вот  узнаешь, тебе понравится.
— Почему бы нам днем не заняться плаванием?
— Займемся и  днем, но сейчас  у меня забот по горло. Назар  приказал за два дня закончить пахоту на этом поле. Только в этом случае мне гарантирована премия. Ты же сама просила, чтобы на день рождения я тебя осыпал подарками. Для этого нужны деньги, они  с неба не падают.
— Мечтаю, не дождусь этого дня, — с радостью призналась она и поцеловала его в обветренные губы.
— Ладно, Свет,  уймись, а  то я опять воспылаю, а у меня работы еще непочатый край, — легонько отстранил он ее от себя. — Время обеда и любви истекло, меня ждет железный конь. До встречи на сеновале. Будь умницей, не подведи. Тогда  у нас с  тобой будет  полный марафет и комар носа не подточит.
Светлана послушно кивнула головой. Он  поднялся с примятой сухой травы, взял куртку еще хранящую тепло их  тел, несколько минут назад сплетенных в экстазе. Она последовала его примеру. Головин сжал в своей жесткой с въевшимся машинным маслом, ладони ее маленькие пальцы. Ермакова взяла сумку с опустевшей после его зверского аппетита посудой и вышла на пустынную полевую дорогу.
С растущих в лесополосе акаций, диких абрикос, алычи  и кленов облетала первая, тронутая желтизной и багрянцем, листва. Печально шелестел  ветками и мелкой листвой серебристый лох с гроздьями  желтоватых плодов, блестели пунцово-красные россыпи  шиповника.
Головин  несколько минут пристально смотрел вослед удаляющейся женской фигурке. Она, наверное, ощутила его взгляд, обернулась и приветливо помахала тонкой рукой. На какое-то мгновение он почувствовал жалость, слабые угрызения совести, но они тут же угасли. Вразвалку, разминая ботинками  46 размера с металлическими заклепками сухие комья и жесткую, как щетина стерню, он подошел к трактору с заглушенным двигателем. Операясь на трак гусеницы, ловко поднялся в кабину и устроился за рычагами и педалями.
«Может не стоит доводить дело до «мокрухи», оставить Светку в живых? — размышлял Головин. — Много она мне нежности,  кайфа подарила. Так ведь своя рубаха ближе к телу. А, что если пойти на хитрость? Выждать удобный момент, когда Анке будет невмоготу терпеть в ожидании соития. Признаться, покаяться  во всем, мол,  бес попутал.  Светка сама подставилась. Очень ей захотелось, потому, что уже с пацанами трахается.  Пожалел, приласкал, согрел  по-отцовски. Объяснить, что она  и дочь из одной плоти, и  нет ничего  страшного в том, что произошло.
Конечно, для Анки это будет, словно удар обухом по голове.  Дам ей выпить спотыкача, чтобы не поднимала панику, успокоилась, не порола горячку. Если вдруг заартачится и станет качать права, угрожать милицией, Удодом, то поставлю  вопрос ребром. Скажу, что уйду от нее к  другой бабе и баста! После того, как я вернул ей вкус жизни, радость секса, она мною не пожертвует, смирится. Вместе покумекаем, что делать со Светкой? А то ведь  загонят в кичман, а потом еще, если родит, то и алименты присудят.  Найдем бабку-повитуху, ковырнет Светку и дальше жизнь пойдет, как по маслу. Выдадим ее замуж за Андрея, нарожает деток. 
«Сегодня же вечером проверю  Анку на вшивость. Если согласится, то будет смысл оставить Светку в живых, а если, нет, то смерть дочери будет на ее совести. Все будет выглядеть так, как будто Светка, поняв, что беременна, утопилась, чтобы избежать позора. Но мне все равно придется рвать когти, ведь менты докопаются, узнают, что я совратил несовершеннолетнюю девицу, довел до самоубийства.
Мг, а может мне зарегистрировать брак со Светкой, а Анке кукиш с маком? Обвиню ее в бесплодии или измене. Если случайно забеременеет и родит ребенка, то заявлю, что она нагуляла его со скотником Ленькой Щербухой. Пущу по селу слух, опозорю, как шлюху. Если станет возникать, то и вытурю с барахлом  в общагу. Запугаю до смерти и опозорю. Мне стахановцу и Дягель, и Хвыля поверят…
 Однако, какой же я фартовый, из любой ситуации способен найти выход. Есть еще масло в голове,  шарики за ролики не заходят.  Надо раскинуть мозгами, какой вариант лучше, чтобы не закатали в кичман?— размышлял  Головин. — Нутром чувствую, что пора в дорогу дальнюю, перелетные птицы давно подались в теплые края  и я туда же, пока не повязали. А ведь жил почти, как хан  при гареме, жаль покидать теплое местечко. Коль  запахло жареным, то надо, пока не поздно, рвать когти, заметать следы. Пронырливые сыщики могут пронюхать и устроить охоту.
Возвращаться за «колючку», на нары совершенно нет желания. Соберу вещи и ищи ветра  в поле. Подыщу разведенку или вдову с юной дочкой, а может с двумя или тремя и опять закайфую.  Многодетные бабы, испытавшие  трудности, злыдни, дефицит денег и мужской ласки, очень покладисты, не избалованы вниманием. Эх, какие мои годы, поживу всласть. На мой  век  похотливых баб  и юных девок хватит, будет, о чем вспомнить в старости, когда стану немощным».
               

27. Радость и  тревога

Первым рейсовым автобусом Вальчук съездила в районную больницу на прием к гинекологу. Он изучил анализы крови, мочи, усадил в кресло и после тщательного осмотра, заявил:
— Да, вы, сударыня, беременны. Хотя в вашем, далеко не юном возрасте, не многие отваживаются на роды...
— Это точно, доктор, вы не ошиблись?! — обрадовалась она, слезая с гинекологического кресла.
— За двадцать лет работы, я в своих диагнозах  ни разу не ошибся, — заверил мужчина. — Прошел   примерно  месяц, как  вы  удачно зачали. Планировали ребенка или случай помог? Давно до этого рожали?
— Почти шестнадцать лет назад родила дочку Светлану.  А ребенок очень желанный. Спасибо вам от всего сердца.  Федор очень обрадуется. Светка тоже мечтает о братике или  сестричке.
— К вашему зачатью я  не причастен, — усмехнулся гинеколог. — Не меня благодарите, а своего мужа. Плод развивается нормально, без осложнений. Пол пока определить невозможно. Периодически  появляйтесь для   проверки. Навещайте женскую консультацию. Вот тогда и выясним, кто появится на свет, мальчик или девочка? Таков порядок.
В знак согласия Вальчук  с переполнявшей ее грудь радостью кивнула головой. В Романовку, домой она возвратилась в приподнятом настроении, как будто сбросила с плеч десяток лет. Когда, не чуя под собой ног, от автобусной остановки шла к дому, услышала  гул мотоцикла. Подумала: «наверное, Хвыля» и не ошиблась. Он остановился, жестом руки поприветствовал.
—Здрасте, Назар Остапович,  — улыбнулась Анна. Хотела поделиться с ним новостью о своей беременности, но вовремя удержалась. «Пусть Федя первым от меня узнает эту долгожданную весть. Некрасиво получится, если до него она дойдет окольным путем из чужих уст».
Приблизившись, бригадир хмуро предложил:
— Ганна, бажаю поспилкуваться.
— Давай поговорим, — хорошо понимая украинский язык, согласилась она.
— Ты не тилькы не хвылюйсь.
— Что случилось? — насторожилась она, ожидая, что у Федора с Чечулей шуры-муры.
— Твоя донька кохается с Федором, — насупившись сообщил бригадир. Вальчук обмерла. Как выброшенная на берег рыба, беззвучно шевелила губами.
— Назар Остапович, ты спятил или не с той ноги встал?
— С глузду не зъихав, сам бачив. Незабаром Светка йому сниданок носит.
— Конечно, недаром, — подтвердила она. — Федя обещал ей  на день рождения дорогой подарок, ювелирное изделие, французскую косметику или парфюм.
— Ганна, Ганна, куды дывляться твои очи? — Хвыля удрученно покачал головой. — Мабуть вин галтував твою доньку. Христа ради захысты ее  вид злодия.
—Назар Остапович, не верьте сплетням. Федя к Светке относится, как к дочери, — промолвила Вальчук и с обидой отвернулась от бригадира.  Тот с недоумением поглядел ей вслед. Удрученно покачал головой, оседлал мотоцикл и резко тронул с места.
 Со смешанными чувствами радости и тревоги Анна вошла в дом.
— Мам, что случилось? — поинтересовалась Светлана, заметив загадочно-радостный блеск ее глаз. Она, как раз собиралась отправиться к  Головину с харчами для обеденной трапезы.
— Доченька, попробуй угадай? — заинтриговала ее мать.
— Наверное, в лоторею автомобиль или пылесос выиграла, а может, повезло и нашла   золотое колечко и чужой кошелек?
— Не угадала, не угадала, — по-девичьи рассмеялась Анна. — Это лучше любого выигрыша, клада  и драгоценностей.
— Что может быть лучше богатства? — задумалась дочь. — Мам, не томи душу, признавайся.
— Эх. Светка, это такая радость, что ты себе и представить не можешь! — с восторгом воскликнула  женщина и торжественно сообщила. — Месяцев через семь у тебя появятся  братик или сестричка. Доктор, гинеколог  сказал, что я беременна и плод развивается нормально, без осложнений. Посоветовал питаться овощами и фруктами без нитратов и сульфатов.
Пристально поглядела на дочку, ожидая ее бурной реакции по поводу беременности и будущего пополнения семьи, но Светлана не проявила  радостных  эмоций, осталась равнодушной.
— Светка, доченька, что с тобой? Почему ты меня огорчаешь, не желаешь разделить мою радость?
— Причем здесь я? Дели ее со своим  Федором. Знаю, что вы задумали, как только родиться ребенок, превратите меня в няньку. Пеленки, распашонки, горшки...
— С чего ты вздумала, дуреха? Да чтобы я кому свое дитя доверила? Ни в жизнь, ни  за какие большие деньги. Сама буду над своим маленьким голубком или голубкой ворковать, — заявила Анна. — Никогда кукушкой не была и не буду. Это нынче пошла молодежь, пьют, курят, колются, сношаются, с кем попало. Нагуляют дитя и вешают его родителям на шею или оставляют в доме малютки. Хорошо, если сиротинку при живых то родителях, бездетные  добрые люди усыновят или удочерят. А то ведь иностранцы норовят увезти за рубеж, а там ребенка использовать, как донора для трансплантации органов: сердца, почек, печени или стволовых клеток для омоложении. Дряхлеющих миллионеров, старцев и  старух.
— Мам, о каких ты ужасах говоришь, аж мороз по коже, — Светлана прикрыла уши ладонями рук.
—Свое дитя я никому не отдам. А, ты эгоистка, только о себе и думаешь. Нет, чтобы за родную мать порадоваться, — упрекнула Анна. — Это ненормально, когда в семье один ребенок. Запомни, семья потому так и называется, что в ней должно быть семь я.  Муж, жена и пятеро детей. А нам с Федором хотя бы двоих детей вырастить. Тебя  и  кого Бог пошлет, мальчика или девочку. Кто бы не родился, но от своей кровинки  никто не откажется  Ведь какой палец на руке не отрежь, все больно, так и с детьми. Если  родится мальчик, то назовем его Федей в честь отца. А если девочка, то Настей, чтобы приносила счастье. Светка, не будь бякой, улыбнись, хотя  бы для приличия. Что ты такая   хмурая, как на поминках?
Ермакова, чтобы не огорчать мать, слегка улыбнулась уголками сочных, еще не ведающих помады, губ.
— С самого начала тебе надо было улыбкой, радостными криками встретить приятную новость, — пожурила ее мать и бережно прикоснулась ладонью к животу, в чреве которого зарождалась новая жизнь. — Это мой последний шанс, когда еще можно родить, а дальше наступят климакс и старость. Слава тебе, Господи, услышал мои молитвы и облагодетельствовал. Да, и Федор, дай ему Бог крепкого здоровья и долголетия,  постарался, не ударил в грязь лицом. Почти каждую ноченьку обнимал, ласкал  и целовал. .Доктор велел  беречь себя, не пить самогон, не поднимать тяжести и не волноваться, чтобы не произошел выкидыш. Теперь прикажу Федору, чтобы не чифирил  в  доме.
— Так он тебя и послушается, — усмехнулась дочь.
— Послушается, ведь это  наш с ним ребенок и должен уже сейчас, пока дитя в утробе, заботиться  о его здоровье.
— А кто доктор, мужчина или женщина?
— Андрей  Петрович, очень интеллигентный, внимательный и предусмотрительный врач. Осмотрел, как положено.
—И ты перед ним раздевалась догола, как в бане? — удивленно-испуганно спросила  Ермакова.
— Конечно,  а что поделаешь, он ведь врач. Каждую девушку, а тем более, беременную женщину это ждет. Тебя тоже, когда выйдешь замуж,— ответила мать и пояснила. — Мужчина в роли гинеколога чаще бывает более заботливым, чем женщина. Тебе тоже после замужества на  Андрее Хвыле  предстоит  визит к гинекологу. Такая наша и  горькая,  и  радостная женская доля. Господь создал мужчину и женщину для одной  функции, чтобы рождались дети и не прерывался человеческий род. И чтобы люди об этом не забывали, сделал  любовь очень приятным и сладким занятием. Но тебе об этом, пока еще рано задумываться. Вечером, к приходу Феди  вместе в баньке попаримся. Спинку друг другу потрем...
— Нет, я сама, а у тебя есть кому спинку тереть, — нашлась с ответом дочка, опасаясь предстать  перед  матерью с округлившимся животиком. Поспешно молвила:
— Мам, давай  отнесу   Федору  харчи в поле.  Может  мне сообщить ему, что ты  беременна?
— Ни в коем  разе, держи язык за зубами! — всполошилась Вальчук. — Жена первой обязана сообщить мужу о том, что беременна. Так заведено испокон веков. То-то Федя обрадуется. На седьмом небе будет от такого  приятного известия.
— Так уж и обрадуется? Он же не торопился заводить ребенка, — вспомнила  дочь о нечаянно подслушанном разговоре супругов.
— А-а, много ты знаешь, — махнула Анна рукой. — Все мужики поначалу так заявляют, мол надо год-другой пожить в свое удовольствие, продлить подольше  медовый месяц. Но, как только узнают, что жена беременна и, особенно, когда родиться ребенок, то испытывают отцовскую радость и гордость. Федя не исключение. Я уверена, что он будет сиять и плясать от счастья. Ты отнеси ему обед,  чтобы  ни единого слова о моем интересном положении.
— Хорошо, — пообещала дочь. Вальчук  быстро собрала  в сумку харчи и проводила Светлану до самой калитки, напутствовала:
—Долго не задерживайся, помни о нашем  уговоре, чтобы никаких, даже слабых намеков.
В  тот  не по-осеннему теплый вечер  золотого бабьего лета неожиданно оборвался  Светкин  медовый  месяц,  начавшийся еще в июле. Головин  впервые не пришел  ночевать домой. Анна Васильевна не дождалась его в супружеском ложе,  а Светлана в условленном  месте — на сеновале. Смутная тревога закралась позже, а пока Анна с дочерью коротали время в ожидании Головина.
—  Свет,  давай-ка, мы с тобой до возвращения Федора попаримся, я истопила баньку, — предложила мать. —  А то остудится и жар уйдет, дрова в нашей глухой степи  недешевы. Надо экономить, впереди долгая зима, и сказывают, что будет суровой и ветреной.
— Мам, мне почему-то не хочется, — ответила Ермакова, помня, что ночью после сеновала предстоят первые занятия по плаванию в пруду. — Парься сама или дождись Федора.
Светлана смирилась с тем фактом, который прежде казался ей диким, что мать и отчим предпочитают париться вместе. Если в первые недели совместной жизни Анна Васильевна, стыдясь дочери, уединялась с супругом в ее отсутствие, то теперь  каждую  неделю банные дни, пиршества любви для них стали традицией.
—  Почему бы тебе, не смыть дорожную пыль? —  не отступала мать. —  Сразу почувствуешь себя бодро и свежо. Друг друга дубовым веничком угостим? Это ж такое блаженство, что и словами не передать.
— Федор появится, его и  угощай, — упорствовала Светлана, со страхом осознавая, что стоит ей только обнажиться  и мать  по округлившемуся животику, слегка набухшей груди, раздавшимся бедрам и пигментным пятнам на коже, поймет, что ее дочка беременна.
— Ты, Светка, на сытных харчах раздобрела, — прервала ее размышления Анна. — Прогулки в поле пошли тебе на пользу, появился отличный аппетит. Вот что значит активный образ жизни, свежий воздух. А чтоб не набрала вес, банька, парная — самое лучшее средство против ожирения, омолаживает и избавляет организм от шлаков  без всяких клизм и иных неприятных процедур.
— С чего ты решила, что я жирная? — обиженно произнесла дочь.
— В платья и юбки  не  лезешь, придется перекраивать, —посетовала мать. — Тебе  надо перейти на диету, на фрукты и овощи, а то сладости, мучные и мясные продукты способствуют ожирению. Давай живо без разговоров в баню, чтобы к приходу Федора управились. А если не успеем, то пусть и он париться, места  хватит, в тесноте, не в обиде.
— Мам, вот еще чего придумала?! —  и возмутилась, и опешила Ермакова. — Ты что же предлагаешь втроем мыться?
 —  Ой, Света, прости, совсем я заговорилась, — покаялась она. — Перед появлением Феди ты, конечно же, оденешься и выйдешь, а мы, муж и жена — одна сатана.
Чтобы сгладить неловкость, она попыталась засмеяться, но поперхнулась и ком встал в горле. Она поспешно  сделала несколько глотков зеленого на  мяте чая из чашечки. 
«Однако Федя  задерживается  в поле,— размышляла Вальчук, обуреваемая  тревогой.— Вдруг трактор  обломался, или бригадир велел  поработать во вторую смену. Он ведь безотказный, вот и вкалывает, как негр, за троих? А может,  появилась  соперница? Недаром бабы постоянно завидуют и неровен час, сглазили, наслали порчу на Федора».
Анна Васильевна прочь прогнала  эту ужасную мысль. Она знала, что  супруг работает на  дальнем, в шести километрах от  Романовки, поле. Светлана, придя от Аси,  в отличие  от прежних посещений  подруги, была молчалива, встретившись с  настороженным  взглядом матери, отвела  глаза в сторону. Ей  иногда казалось, что  мать догадывается о ее  близости с Федором и она боялась той минуты, когда раскроется  тайна. Происходящие в ней перемены: медлительность движений и вялость, набухшая  грудь, заставляли призадуматься. «Неужели я, действительно,  беременна»? — ужасалась  Светлана.— Может набраться смелости и сообщить матери или навестить гинеколога»?
— Свет, ты в полдень  носила обед Федору, — прервала ее размышления Анна Васильевна. — Как он там, может  ему нездоровилось? Никогда ведь так  допоздна не задерживался?
— Был бодрым, как обычно, с аппетитом поел борщ,  жаркое  с картофелем,  кусок сала и запил компотом, — ответила дочь. — Поблагодарил тебя за вкуснятину.
 — Ничего не просил сказать, в  командировку не собирался?
 — Нет, не собирался.
 —Тогда не понятно, что с ним случилось? — вздохнула мать.— Может ты ему нечаянно сболтнула о нашей тайне, насчет моей беременности. Вдруг  он сам догадался и на радостях рванул в райцентр за подарком? Живо признавайся? Я ведь все равно рано или поздно узнаю и тогда устрою тебе трепку.
— Нет, мам, ни малейшего намека. 
— Что-то ты долго по  дороге тащилась? — пристально поглядела Анна и дочь смутилась, но нашлась с ответом:
— Путь ведь неблизкий. Два километра туда и столько же обратно.
—  Ты,  почему  в последние дни такая хмурая, с  Асей  поссорилась?
Неожиданный  вопрос заставил  ее вздрогнуть. Светлана  потупила взор, невольно отвернулась.
— Светка-негодница,  ты от меня  что-то скрываешь? Я это вижу по твоему поведению,— не отступала мать.
— Ничего я не скрываю.
— Ума  не приложу, где  Федор может быть? — произнесла Вальчук и снова пугающая мысль пришла  ей  в голову: «А вдруг изменяет мне с какой-нибудь молодухой. Мужиков, как мух на мед, тянет к тем, кто моложе и свежее. В  селе  немало одиноких и красивых  женщин – завистниц, да и замужние,  не  прочь развлечься на стороне».
Эти подозрения  все  настойчивее закрадывались в ее сознание. В последние две-три недели она почувствовала, что  Головин  заметно охладел  к ней. Часто, когда она к  нему ластилась,  желая  ответной  ласки,  он  ссылался  на усталость  и  овладевал ею  без  прежних пылкости  и страсти. Не захотел, чтобы родила  ребенка.  Не  все же время черпать ковшом  мед, — утешала  она себя.— Любовь  без ссоры, что суп без  соли... Хотя до ссор  у них еще не доходило,  она не могла не почувствовать его отчужденности. С каждым  днем он отдалялся от нее.
«Неужто какая-то стерва его приворожила, дорогу перебежала, как в песне любимой польской певицы Анны Герман.  Приласкала – приголубила ее мужа. Надо было проследить за  ним.  Бог ты мой, что это я? — устыдилась  женщина своих подозрений. — Мы ведь с ним не расписаны. Не по-христиански, надо бы напомнить об этом Федору».
До полуночи  Анна  Васильевна  не находила  себе места. Заламывая руки, бродила  по дому,  пыталась чем-то  заняться, но вещи валились из рук. Светлана  тоже  не могла сомкнуть глаз. Всякие мысли  одна страшнее другой, лезли ей в голову.
— Схожу я к Назару,— наконец не выдержала мать.— Может он Федору,  какое  задание дал, в «Сельхозтехнику»  за запчастями послал? Всякое  бывает. Если он часом без меня вернется, то покличь меня.
Вальчук накинула  на плечи куртку, во дворе стало по-осеннему прохладно, и вышла за ворота. В  темноте, ориентируясь на одиноко  мерцающий в конце улицы оранжевый фонарь, отыскала  добротный с орнаментом  дом бригадира. На  басовитый  лай  собаки вышел хозяин.
— Ганна?! — удивился  Хвыля  ее позднему визиту. — Що трапылось? Кажы,  яка потрибна  допомога?
Он привязал  рычащего  на цепи пса — дога, величиной с теленка.
— Не чипай,  Барон, це  свои,— и повернулся  к женщине.— Проходь, будь ласка.
Она, прижимаясь  к поросшему виноградной лозой ажурному навесу террасы, прошла к  веранде с  витражами.
— Що трапылось?  Мабуть с дивчиною лыхо?— от тревожного предчувствия защемило  у Хвыли сердце.
— Со Светкой  все в порядке, как пампушка, разъелась на домашних харчах, а вот Федор  не пришел ночевать. С ним такое впервые. Может сердце схватило, приступ? Бывает так, что человек крепкий и вдруг удар, инсульт или инфаркт. Упаси,  Господь.
Она украдкой перекрестилась.
— Федор? —  бригадир  озадачился.
— Вы его в  «Сельхозтехнику»  за запчастями не отправили? — умоляюще глядела на него Вальчук.
— Ни, Ганна. Вин  у поли  працював, — почесал затылок Назар. — Хиба його хвороба займала, чи друге лихо? Ось що,  зараз мы поидемо у поли.  Може  йому пидмога  потрибна?
— Простите  за беспокойство, Назар Остапович, я только узнать хотела,— придержала  она бригадира за рукав.— Он всегда домой приходил... Не появилась ли у него зазноба?  Может у нее заночевал?
— Ничого не бачив, це ваши приватни справы, —  Хвыля  прошел  вглубь дома, предупредил жену, спавшую в  соседней  комнате.
Вспомнил о своих подозрениях  поводу Светланы  и  ее отчима, поэтому и испугался появления Анны в своем  доме. Предположил, что именно по этой причине Вальчук  и всполошилась. «Ей  треба  дуже  гарно с  донькой поспилкуватысь»,— подумал он, но  решил, что сейчас не ко времени, надо  выяснить судьбу Головина.
Прошел  во двор и выкатил из гаража мотоцикл. Жестом велел женщине  сесть  в коляску и она удобно устроилась. Яркий сноп света выхватывал из  темени дорогу. Изредка, когда мотоцикл  подпрыгивал на кочке или  рытвине,  свет  фары скользил по желтым кронам растущих  вдоль дороги деревьев. Приехали, остановились у края поля, по периметру изрезанного глубокой бороздой. В двухстах метрах на фоне темно-синего неба четко вырисовывался  силуэт трактора. Тишина.
Анна  Васильевна прислушалась. В ближнем  кустарнике  кто-то прошелестел, должно быть потревоженный  еж или ночная птица.  Назар направил луч света  на неподвижный  трактор. Плуг был заглублен, двигатель  заглушен.
— Может, Федя  устал и заснул?—  с сомнением  произнесла  женщина, теша себя слабой  надеждой. Они приблизились  к трактору и  остановились, как вкопанные.  В трех метрах от гусеницы, уткнувшись  лицом в стерню, лежал человек. Его руки были разбросаны по сторонам. Тело в черной  спецовке вытянулось и  поэтому в лунном свете казалось огромным. Кепка свалилась с головы,  в правой  руке  зажат разводной  ключ, а пальцы  левой судорожно вцепились в сухую почву.
 «Устал, трудяга, не зря называют передовиком, стахановцем. А может  чифиря  перебрал и его сморил сон, — не теряя надежды, подумала женщина. Она наклонилась над телом и  окликнула:
— Федя! Федюша, родной, отзовись!  Упарился, бедняжка, спит, как убитый…
. Прислушалась, в  ответ — безмолвие, даже не слышно  знакомого дыхания.
— Господи, что же это такое? —  запричитала она.— За  что мне такое наказание? Очнись, прошу тебя.
Она  испуганно взирала   на Хвылю. Тот  молча подошел сбоку, поднял левую Федорову руку, чтобы проверить пульс и  мгновенно отнял пальцы. Рука тракториста была холодна и  тверда, словно из  гипса. Услышал, как с глухим  стуком она ударилась  об иссушенную солнцем почву. Попытался повернуть Головина на спину, надеясь выяснить,  не сердечным  ли приступ его свалил?  Пальцы  бригадира попали во что-то липкое и  вязкое и он брезгливо одернул руку. Только тогда  до  него дошло, что это кровь, пропитавшая и сгустившаяся,  как отработанное масло,  на черной  спецовке.
— Ганна,  мабуть його хтось заризав, — недоуменно-испуганно произнес Назар. Пучком соломы старательно вытер  пальцы.
—  Ой, Федюшка,  горе то какое! На кого ты меня покинул, несчастную, горемычную? — заголосила  сожительница, припав к телу сожителя,  но бригадир грубо оборвал:
—  Нэ чипай, нэ  вбывайся, нэ сумуй, Ганна, його вже не  пидняты, вин  вже далече. Сльозмы йому вже не допомогты. Така, мабуть,  доля, а бажав щэ статы лановым. Хто ж  його порешыв и за що? Треба в мылицыю заявыты. Хай воны шукают злодия.
— Назар, как я могу быть спокойной, не рыдать и стонать, когда сердце истекает кровью, — возразила женщина. — Я же от Феди беременна, жду ребеночка…
Хвыля остолбенел, словно от удара обухом по голове.
—Вагитна? Ось так справа?— наконец, придя в себя, разомкнул он уста. — Головин про цэ  знав?
— Нет, не знал. Только сегодня в райцентре побывала на приеме у гинеколога и он  после обследования сообщил, — призналась она. — Феде, отцу будущего младенца, не успела  сказать, приберегла на вечер этот сюрприз, чтобы порадовать. Теперь придется одной дитя растить, сиротинку. И за что мне такие кары небесные?
—Ось так справа, — озадаченный бригадир почесал толстый затылок. Его так и подмывало сообщить Анне о своих подозрениях насчет интимных отношений между  Головиным и Светланой. Но трезво поразмыслив, решил в такие трагические минуты лишний раз не травмировать психику и без того убитой горем женщины. Да и какой смысл, если  Федор стал трупом.   
— Кто ж это  сделал? Чтоб у него руки отсохли, чтоб его паралич разбил, чтоб он ослеп,  оглох  и отнялась речь! — Вальчук  сыпала  проклятия на неведомого злодея. — Федя, Федюшка, на кого ж ты нас, горемычных, оставил?  Короткое  нам выпало счастье, очень короткое, даже общее дитя не успели прижить. У кого только рука поднялась на твое доброе и нежное сердце, на моего кормильца? Чтоб она у него отсохла, чтоб его перекосило и парализовало.
— Будя тоби, Ганна,  хвылюваться. Допрыгався. Мабуть, Фэдор до цойго сам йшов, — невольно вырвалось из уст Хвыли.
— Назар Остапович,  побойтесь Бога, как вы так можете? Что вам Федя плохое сделал? Он же передовой механизатор, как вол трудился на ваш авторитет и славу, — удивилась женщина.
— Пробач, Ганна, я нэ бажав  тэбэ  схвылюваты  та образыты, —смутился бригадир. — Незабаром сталося.
 — Назар, его надо отсюда забрать, отвезти в село, чтобы бездомные собаки не покусали.
— Ты, мабуть с глузду зъихала, — отозвался бригадир и пояснил.— У мэнэ не «швидка допомога». Не трэба Степана  бентэжыты  и  чипаты до огляду ликарив та слидчего.
Вальчук  вдруг  показалось, что Федор застудит голову и она, ничего не соображая,  машинально надела на него  кепку, но та сползла с волос на пропитанную кровью землю.
— Нэ трымай. Може там якись слиды  залышылысь для слидства?
Она  поняла абсурдность своих  действий  и ей  стало жутко. Бригадир взял ее под руки и они возвратились к мотоциклу. Анна все оглядывалась, спотыкаясь на кочках. Ей  казалось, что Федор,  словно тень следует по пятам. К горлу подступил  ком и она разрыдалась. Хвыля  молчал, полагая, что  пусть поплачет,  легче станет. А потом… время залечивает любые раны. Потоскует, а к тому  моменту и Степан из ЛТП возвратиться, глядишь, и вновь сойдутся. Как не грешно об этом думать, но Головин для села был чужим человеком, «темной лошадкой».

         28. На месте гибели

В тихую  предрассветную пору, когда на  небосклоне  в лучах восходящего солнца  истончился  бледный серп луны,  оперативно - следственная группа  на УАЗе вместе с директором КСП «Светлый путь» Яковом Дягелем, участковым инспектором  лейтенантом Николаем Удодом  на автомобиле «Волга», прибыла на место происшествия.  Опергруппу  возглавил следователь прокуратуры Максим Бочкарь.
Во главе кортежа на мотоцикле, указывая  дорогу, двигался Хвыля. Остановился примерно  на том же месте, что и минувшей ночью.  Из милицейского УАЗа, кроме Бочарова, вылезли  оперуполномоченный уголовного розыска капитан Алексей Загорский,  эксперт-криминалист  старший лейтенант Петр Иванчук и судмедэксперт Евгений Сорокин.  Водитель открыл задний отсек  машины и  из него спрыгнули на землю кинолог  Юрий Криничный с овчаркой  Шерифом.
— Фу,  сидеть! —  приказал кинолог и пес, поводя  умными  глазами, присел  у ног  хозяина.
— Ось його трактор, — указал  бригадир.
— Вижу, что трактор, а  не сеялка или культиватор, — недовольно оборвал его Бочаров, годившийся Назару Остаповичу в сыновья. Увидел, как помрачнело лицо Хвыли  и  уже мягче спросил:
—  Наследили,  наверное, ночью? А теперь, поди разберись, где чьи следы? Эх, деревня Васильки, на ровном месте создаете проблемы.
— Та хто ж знав, що його вбылы,— возразил бригадир. Следователь ничего не ответил, а  быстро прошел к лежащему  возле трактора трупу. За ним последовали  и остальные. Хвыля  отстал, а потом по требованию Бочкаря и вовсе  остановился поодаль, наблюдая за происходящим. В душе занозой  засела обида на следователя: «Всю ночь не зимкнув  очей, а вин ще лается. Дюже  швыдкый  мабуть».
—Тщательно обследуй трактор, личные вещи погибшего, плуг и, если обнаружишь, то сними отпечатки пальцев, — велел Максим эксперту-криминалисту Иванчуку и вскоре  тот сообщил:
—На рычагах трактора и дверце обнаружены отпечатки. После лабораторного исследования и идентификации с банком данных  ИЭЦ, возможно, удастся установить их принадлежность.
Дягель не вмешивался в следственные действия, лишь наблюдал со стороны. В кармане погибшего Алексей обнаружил стограммовый флакон с красным  колпачком с этикеткой  спирта, но  с каким-то порошком.
—Взгляни-ка, — Загорский подал флакон эксперту-криминалисту. — Может наркотик или иной медицинский препарат. И для чего он ему понадобился в поле. Возможно, биодобавка для аппетита?
Эксперт отвинтил колпачок и принюхавшись, сообщил:
—На наркотик не похож. Наверное, детская присыпка или биостимулятор для повышения потенции. Нечто вроде виагры  или  импазы. Не случайно  у него оказалась упаковка с презервативами. Окончательное заключение сделает химическая экспертиза.
Иванчук опустил флакон  в полиэтиленовый пакетик и спрятал в саквояж. Судмедэксперт Сорокин  раскрыл кожаный  потертый  саквояж. Натянул на  пальцы желтые резиновые  перчатки. Тем временем  Иванчук сделал  несколько съемок  фотоаппаратом. Потом вместе  с Загорским помог Сорокину  перевернуть тяжелый  труп на спину.
Вытянувшееся и застывшее в предсмертной  гримасе лицо, остекленевшие зрачки. Евгений  расстегнул  пуговицы спецовки  — с левой стороны груди увидел глубокую с запекшейся кровью  рану. Судмедэксперт поднял  глаза и ответил на немой вопрос  Бочкаря:
—Летальный исход, колото-резаная рана. Удар нанесен прямо  в сердце. После вскрытия прояснятся детали. Зажатый  в руке разводной ключ свидетельствует о том, что погибший  пытался обороняться,  но длительной борьбы не было. Убит мужик наповал.
— Значит, смерть наступила мгновенно? —  уточнил следователь.
— Пока, что предположение.
— Вид  оружия?
— Что-то вроде штыка с шириной лезвия  примерно пятнадцать миллиметров, — ответил  Сорокин.
—  Обыщите  труп,  осмотрите кабину трактора и территорию в радиусе  ста  метров,— велел сотрудникам Бочкарь.— А ты, Алексей, займись трактором. Возможно,  придется  уточнить расход  топлива. Вот тебе и сельхозпредприятие «Светлый путь», а для Головина оно стало последним путем на деревенский погост.
Сам Максим  проверил карманы. Из нагрудного изъял удостоверение механизатора и два паспорт в пятнах крови.  Один на имя Федора Егоровича Головина и второй – Петра Витальевича Репчука.
— Чей же это труп, Головина или Репчука? — держа документы, с недоумением спросил следователь. Остановил вопрошающий взгляд на директоре.
— Головин Федор, какие могут быть сомнения, — ответил Дягель. — Репчук низкорослый и щуплый, раза в два полегче Головина. Федора в Романовке за высокий рост, крупные габариты называли пожарной каланчой.
— В таком случае, почему паспорт Репчука в кармане погибшего? — скорее себе, чем другим задал вопрос Максим. Он перелистал страницы паспорта на имя Головина, увидел штамп о прописке по адресу с. Романовка, ул. Кузнечная, 13. Страницы, где ставят штамп о  регистрации брака и записи о наличие детей, были чистыми. «Итак, не обремененный семейными узами, холостяк. С удостоверением механизатора все понятно, а вот зачем он носил с собой паспорт? — подумал следователь. — Может,  опасался,  чтобы кто-то не подглядел?»  В брюках  спецовки  обнаружил гаечный ключ 14 х16 и  отвертку,  начатую упаковку  презервативов  Армавирского завода РТИ (резинотехнических изделий),  из которых осталось четыре штуки.
«Зачем трактористу в поле презервативы?» —  подумал Бочкарь и  велел  Иванчуку положить их в полиэтиленовый пакет.
В кабине трактора ничего, что могло бы вызвать интерес, обнаружить  не удалось и  тогда следователь и оперуполномоченный угрозыска,  принялись тщательно осматривать  территорию. Алексей  набрел  на пучок окровавленной соломы, часть ее положил в  пакет для анализа и определения принадлежности  крови.
Шериф долго не брал след, и Криничный уже  готов был, как это случалось  нередко, вынести свой вердикт:  «Шериф  не виноват, время  упущено, запахи улетучились. Если бы по «горячим следам», тогда другое дело». Пес, обнюхивая   стерню, вдруг пошел уверенно. Юрий обрадовался и  расслабил поводок. Шериф повел его по краю поля, где очевидно,  раньше  стояло  транспортное  средство с подтекшим от двигателя маслом. Потом круто повернул назад и вывел прямо на Хвылю.  Зарычал,  оскалив острые зубы.
—  Геть видселя!  Геть! —  отчаянно замахал руками Назар, с недоумением глядя на  Криничного. —  Цэ помилка, добри люды, …трымайте псыну, вона шалена, можэ вкусить.
— Что там у тебя, старшина? —  заметив замешательство кинолога,  поинтересовался следователь.               
— Вот, Шериф привел, — кинолог испытывал неловкость, старался не смотреть в глаза бригадира.
— Привел,  говоришь. Это интересно,— Бочкарь подошел и проницательно поглядел на оробевшего Хвылю, придавил его жестким взглядом. Молча, будто художник или скульптор, изучал мимику лица.
—  Пробачьте,  я вже мабуть поиду, треба працюваты? — нарушил  тягостную паузу  Назар, теребя  в руках  кепку. Максим заметил на его куртке подозрительно бурые пятна и пристально поглядел на бригадира:
— Похоже на следы крови. Откуда они у вас?
— Не знаю, — смутился Хвыля.
— Я вынужден изъять куртку для экспертизы,— сказал следователь.
— Як же я в одной сорочке? Змерзну,— вздохнул Назар.
— Вместе поедем, найдем для вас какую-нибудь бесхозную одежду, —  строго произнес следователь.
— Куды, навищо?
— В  прокуратуру. Есть вопросы?
— Нэма,— бригадир  понурил голову и  подумал:  «Ну, Назар, не будэ тоби спокию».
— Мыкола, ты ж мэнэ знаешь, не змиг я скоиты цей злочинь, — улучив момент, подступил к Удоду  Хвыля.
— Ты, Назар, не выпендривайся,  не ломайся, словно невеста перед брачной ночью, — громко, чтобы все слышали, осадил его лейтенант. — Коль попался, как кура во щи, то молчи. Выполняй, что тебе приказывают. С компетентными органами шутки плохи. Это тебе не бригадой командовать, не шаляй-валяй.
—Щиро дякую за допомогу, — мрачно произнес Назар, воспылавший было надеждой, но не поддержанный участковым, завсегдатаем сельских застолий. Удод, напротив, воспрянул духом, показав свою принципиальность и служебное рвение. Поправил фуражку на круглой,  словно глобус с рыжевато-курчавыми волосами, голове.   
На его участке было три села, но чаще всего он наводил шмон в Романовке. Изымал самогонные аппараты  из нержавеющей стали и медными змеевиками, не забывал выборочно дегустировать «зеленого змия». Тех, кто изготовлял  самогон с примесями известки и табака, нещадно штрафовал, а  к умельцам, очищавшим самогон марганцовкой до 60-градусной крепости,  относился снисходительно. 
Голь на выдумку хитра. Лишившись аппаратов,  смекалистые бабы и мужики приноровились гнать самогон, используя кухонную утварь — кастрюли, миски. Поэтому, почитай, в каждом доме, хранился самогон в качестве местной валюты для собственного употребления, лекарства против простуды и расчета за услуги. Удод прослыл главным дегустаторов. Параллельно снимая пробу, спившихся мужиков штрафовал и отправлял в  лечебно-трудовой профилакторий.
— Господа-товарищи, побойтесь Бога, войдите в мое положение. Как же я останусь без бригадира, своей правой руки, в разгар сельхозработ? — вступился за Хвылю доселе немногословный директор. — У меня сейчас каждый человек на вес золота, тем более, когда лишился ударника труда Федора Головина.
— Кстати, расскажите об этом ударнике. Что за личность, местный или из варягов? — поинтересовался следователь.
— Что о нем теперь говорить. Труп никакими словами и молитвами не оживить, — нехотя заметил Яков Абрамович. — Федор не местный, из пришлых. В КСП работал с осени прошлого года, сначала на ферме, развозил  корма животным, а потом  на вспашке почвы, плантажа, культивации, лущении стерни.
— Откуда он прибыл в Романовку?
— С  родины Кола Берды, где тундра и олени. По  словам Федора, он трудился в леспромхозе.
— Нам потребуется его трудовая книжка, — сообщил Бочкарь.
— Из нее вы немного узнаете, — усмехнулся Дягель.
— Почему?
— Потому, что в ней всего одна запись, — заявил директор. — При поступлении на работу Головин предъявил лишь паспорт и удостоверение механизатора широкого профиля. Когда я потребовал предъявить трудовую книжку, военный и профсоюзный билеты, то он сказал, что эти документы у него похитили в  поезде. Мол,  кто-то ночью проник в купе и вместе с деньгами вытащил из кармана. Велел кадровику  оформить новую трудовую книжку и сделать запись о приеме на работу в КСП.
— Странно, одни документы и деньги вор похитил, а паспорт оставил? — усомнился Максим. — Этот факт должен был вас насторожить.
—Я не сыщик, чтобы к людям относиться с подозрительностью. Решил помочь человеку, ведь тот, кто не работает, тот и не ест. Что же было делать, гнать в шею. Он мужик крупный, отсутствием аппетита не страдал, принялся бы для пропитания добывать средства кражами, грабежами и разбоями. Если бы ничего не делал, баклуши бил, то Удод привлек бы его за тунеядство, паразитический образ жизни. Предоставил возможность проявить себя и Федор работал, как вол, принес коллективу немало пользы. Какие ко мне претензии? Поступил гуманно из самых добрых побуждений.
—Вам следовало отправить запрос на прежнее место работы Головина, помощь в получении дубликата похищенной трудовой книжки.
— Он инициативы не проявил, а зачем  мне лишние хлопоты, других забот  невпроворот? — ответил Яков Абрамович. — В КСП дефицит рабочих рук. Молодые парни и девчата подались в город за легкими деньгами, развлечениями, поисками богатых невест и женихов. В период безработицы одни мужики и бабы спились, другие — обленились, третьи — кормятся за счет подсобных хозяйств, а  поля, сады и виноградники заросли сорняками, одичали. Приходится, чтобы не стать банкротом, крутиться, как белка в колесе, брать кредиты под залог земли, движимого и недвижимого имущества, будущего урожая. Вы бы лучше с банкирами разобрались, чтобы снизили проценты по кредиту, не грабили сельских тружеников?
— Яков Абрамович, не уходите от вопроса. Экономикой и финансами занимаются сотрудники отдела по борьбе с экономическими преступлениями, коррупцией, казнокрадством, — прервал его следователь и попросил. — Отвечайте по существу.
— Я и говорю, что Федор прибыл вовремя, попросился на работу и получил ее. Проявил себя с самой лучшей стороны.  Не пил, не курил, служил для всех примером добросовестного отношения к труду. В перспективе планировал поставить его на должность бригадира вместо пенсионера Назара Хвыли. Тому уже тяжко было везде поспевать.
— Вы обязаны были вместе с Удодом проверить личность  Головина. Вдруг он ранее судимый или беглый уголовник и находится в розыске?
—Уголовник ударником никогда бы не стал, — возразил Дягель. — И вообще, гражданин следователь, не учите меня жить, я не ваш подчиненный, чтобы выслушивать нелепые претензии. Бригадира Хвылю оставьте в покое. Занимайтесь своим делом, не мешайте нам пахать и сеять. Кто будет кормить людей хлебом, молоком и другими продуктами питания?
Яков Абрамович демонстративно повернулся спиной.
— Вот мы и занимаемся своим делом. Гражданина Хвылю забираем с собой для дачи показаний, — строго произнес Максим. — Вы тоже будьте готовы к получению повестки из прокуратуры. Есть ряд вопросов.
— Какие могут быть вопросы? — насторожился Дягель. — Нет человека и нет проблемы.
— Зато есть тело, а значит и дело, — возразил Бочкарь. — Мы обязаны тщательно расследовать убийство, установить личность преступника и задержать. Наказание за злодеяние должно быть неотвратимым.
— Флаг вам в руки! — с иронией пожелал директор и сухо предупредил. — Но я не позволю дезорганизовать производство, третировать заслуженных работников. Подключу все свои связи, буду жаловаться  главе районной администрации, прокурору и министру МВД республики, достучусь до президента.
— Яков Абрамович, не горячитесь, будьте благоразумны, — не испугался его угроз следователь. — Жалуйтесь, это ваше право. Все сотрудники моей опергруппы  действуют в строгом соответствии с законами о прокуратуре и нормами Уголовного и Уголовно-процессуального кодекса.  Ваш коллектив выращивает хлеб,  а мы обеспечиваем законность и правопорядок. Каждый занимается своим делом. Заранее предупреждаю вас, не вздумайте мешать следствию, совать палки в колеса. Иначе будете привлечены к ответственности…
— Меня к ответственности? Не смешите, кишка тонка, — заявил директор. — У меня  друзья не разлей вода, генерал, полковники. Вместе на охоте, рыбалке, пикниках и в сауне, поэтому не слишком усердствуйте, не суйте нос, не ройте  там, где не поросят.
— Вы мне угрожаете? — набычился Бочкарь.
— Даю информацию для размышления.
— Хорошо, буду иметь в виду, — спокойно отозвался следователь, осознавая, что Дягель опасается, как бы он не разворошил «осиное гнездо». А убийство Головина — одно из выбитых звеньев для разрыва причинно-следственной связи.
— Гражданин следователь, коль  вопрос касается деловой репутации КСП «Светлый путь», то  прошу, требую  сообщать мне о ходе следствия, — произнес Дягель.
— Не имею права, существует тайна следствия, — ответил Максим.
 Не дожидаясь окончания мероприятий по осмотру места преступления,  Яков Абрамович с мрачно-задумчивым выражением лица убыл в контору КСП.
 По  дороге, поднимая шлейф пыли, зашуршал шинами  автомобиль — черный катафалк, вызванный  по радиостанции. Из него выскочили  санитар в темно-зеленом халате и двое неряшливого вида админарестованные с носилками.
— В морг, на вскрытие!  — приказал санитару Сорокин. — Одежду сдадите на экспертизу.
Мужики, чертыхаясь с трудом уложили  труп на носилки  и, сгибаясь  под тяжестью,  понесли его к  катафалку.
— Тяжелый  кабан, едри его дышло…, — выругался один из них, едва не  выронив рукоять носилки.
— Держи  язык  за зубами, — одернул его второй. —  А то  присобачат еще  пару суток за  нарушение общественного порядка. Им это сделать — раз плюнуть.
Опасливо покосились на следователя  и погрузили  труп в катафалк. Судмедэксперт уехал вместе с ними  в морг, расположенный в городе. Бочкарь с остальными сотрудниками  продолжили  осмотр местности. Загорский, преодолев  глубокую  борозду,  вышел  на свежую пахоту. Внимательно ощупывал  глазами комковатую  почву, пока не зацепился за  присыпанный  металлический  предмет.
Алексей наклонился и пальцами обеих рук, аккуратно  держа за торец и острие лезвия, поднял нож. На  лезвии, окровавленном,  засохла налипшая  земля. Он с воодушевлением показал находку следователю:
— Оружие преступления в наших руках. Это веская улика.
— О-о! Знакомая вещица, — произнес эксперт – криминалист. — В  моей  коллекции  уже  подобное холодное оружие есть. Самодельный  резак, мужики им свиней, быков  и прочих копытных забивают. Удобная штука.
Он  бережно упаковал  резак  в надежде, что в лабораторных условиях, удастся  обнаружить отпечатки пальцев. То, что Головин был убит именно этим оружием еще предстояло доказать, хотя ширина лезвия соответствовала,  ширине  ножевого  ранения. Других  улик, несмотря на тщательный осмотр места преступления,  не обнаружили.
— В селе у погибшего есть родственники? — спросил Бочкарь у бригадира.
— Гражданская жинка доярка  Вальчук  Ганна Васильевна и донька Светлана Степановна Ермакова, — ответил Назар Остапович.
— Завтра патологоанатом  в районном морге произведет  вскрытие трупа и во второй половине дня следует его забрать, — велел следователь. — Обязательно сообщите об этом гражданке Вальчук. Пусть поторопиться до разложения трупа.
— Добрэ, — кивнул  головой  Хвыля.
С места происшествия оперативно-следственная группа в сопровождении  бригадира, управлявшего мотоциклом, заехала в Романовку.  Остановились у  дома Ермаковых. Назар Степанович  передал Анне требование Бочкаря.  Намеревался  отправиться в контору к Дягелю, но следователь приказал оставить дома мотоцикл  и вместе ехать в райцентр для дачи показаний. Бригадир был озадачен таким поворотом событий.
 
        29. Тень  подозрения
 
Новое, недавно построенное двухэтажное  здание, где разместились районная прокуратура и юридическая консультация, находилось почти в центре  города.  УАЗ подъехал  к зданию. Бочкарь,  Загорский  и Хвыля вышли  и машина  убыла в  районный отдел милиции.
— Подождите в приемной, —  велел следователь Назару и вместе с Загорским вошел в кабинет прокурора Игоря Юрьевича Сергачева. Подробно доложил о результатах  осмотра  места  преступления. Прокурор, советник юстиции, внимательно выслушал и заключил:
— Дело возьмите в свое производство. О  ходе расследования периодически сообщайте мне. Из  следственного управления  республиканской прокуратуры  уже интересовались обстоятельствами убийства. Дело на контроле у прокурора, поэтому постарайтесь не ударить в грязь лицом. Покажите, что вы не ремесленники, а профессионалы.
Бочкарь  и Загорский прошли в соседний  кабинет. Хвыля подался  было за ними, но следователь остановил  его жестом. Войдя в помещение, он  предложил Алексею  поразмыслить над первоначальной  информацией,  а сам сел  за пишущую машинку. Не спеша, чтобы не допустить ошибок, отстучал на листе: «Постановление  о  возбуждении  уголовного дела № 1573 по факту умышленного убийства /Статья  94 Уголовного кодекса Украины / гражданина Головина  Федора Егоровича  1964  года  рождения. 17 октября,  в 0. 30 минут  в шести  километрах от с. Романовка  обнаружен  труп  механизатора  КСП «Светлый  путь» Головина Ф. Е. с признаками насильственной  смерти…» Следователь  допечатал  постановление  и  обратил  взор на Загорского:
— Что надумал, какие версии?
— Не похож этот Головин на  добропорядочного человека, — произнес Алексей.— Наколки на груди и руке.
—  Татуировки, так будет точнее, — поправил  педантичный, любящий точность во всем Бочкарь.
— Да, татуировки, — повторил  капитан.— Мне прежде  приходилось видеть аналогичные у тех, кто отсидел  в ИТК  или ВТК и подписи знакомые: «Не забуду  мать родную», «Любовь до гроба». А на  пальцах левой руки  я заметил  у него литеры  А К Д. Что они означают? Если инициалы, то тогда должно быть Ф Е  Г. Любопытная  деталь, не правда ли?
— Да, в этом заложен какой-то смысл.  Может таким способом он свою первую любовь запечатлел?  У подростков и юношей это часто происходит,— предположил  следователь.
— Сомневаюсь, ребята обычно полностью имя  выкалывают, —  возразил Загорский. — Например,  Таня, Оля, Вика и так далее по буковке на каждом пальце или на груди,  как это вспомни в книге  «Дикая собака Динго или Повесть о первой любви».
— Да, помню, замечательная  сочинение, — согласился Бочкарь.
— А вообще, опытные  криминалисты по татуировкам могут определить, в какой ИТК или ВТК зэк отбывал наказание, — продолжил оперуполномоченный. — Возможно, что и  Головин из категории ранее судимых. Прибыл в Романовку, чтобы затеряться, запутать следы. Его отчужденное поведение в бригаде  вызывает подозрение. Надо бы навести о нем справки, узнать о прошлой жизни, поговорить  сожительницей.
— Ты, пожалуй, прав, эта татуировка «СЛОН»  с каким-то зловещим  смыслом,— заметил  Максим.
— Слон? — призадумался Алексей.
— Да, СЛОН,— подтвердил офицер. —  Аббревиатура расшифровывается  как “Смерть лягавым  от ножа”. Это наводит на мысль, что он, действительно, имел конфликт с законом или успел побывать в колонии. Чаще всего оттуда с такой меткой  выходят. Поэтому, будь добр, сделай запрос в  ИЦ  УВД. Может  в банке данных компьютера отыщутся ценные сведения по  таинственному субъекту?
— Предрекал и  желал нашему брату погибель, а получилось, что сам на нож напоролся, — подметил  Загорский.— Верно,   мудрые люди говорят: не рой яму другому.
— Однако, кем бы он ни  был, а преступление совершено. И  дело нашей чести его раскрыть и изобличить убийцу,— поддержал капитана следователь. —  Чтобы  понять  мотивы преступления,  надо изучить личность  и злодея,  и его жертвы.  В данном случае из-за  пустяка на мокрое дело  никто не пойдет. Наверняка, существуют серьезные причины.
 — Если  он ранее судимый,  — продолжил развивать  версию Загорский,— то не исключено, что Головина разыскали старые дружки и  свели счеты. Какие?  Вот в чем загвоздка.
— Хорошо,  оставим пока  тракториста. Сам  он  нам  уже ничего не расскажет, —  перевел  разговор  Бочкарь. — Как тебе бригадир Хвыля? Ведет себя подозрительно, заискивает, слишком услужлив. К чему бы такое усердие? Может пыль в глаза  пускает?
— Думаю, что он впервые оказался в такой ситуации, не  знает, как себя вести, — ответил капитан. — Растерялся, боясь навлечь на себя подозрение. Вот и мечется, не зная толи молчать, толи прислуживать. Есть такой тип характера и поведения в нештатной ситуации.
— Пес  Шериф  прямо на него вышел?
— На собаку надейся, а сам не плошай,  такая у нас в райотделе присказка есть, — улыбнулся Алексей. — Старшина Криничный,  дружок закадычный, тем и знаменит, что, как лось, быстрее всех  на  длинных и коротких дистанциях. Да и в многоборье спортобщества «Динамо» отлично выступает. Начальству это льстит, престиж, почет и слава, добрые слова в докладах генерала  многое для служебной карьеры значат. А выучка  служебно-розыскных собак —  второе дело. Поэтому и Шериф берет первый попавшийся след.
— А все  же, что ты  думаешь о  Хвыле? — напрямик  спросил Бочкарь. — Причастен ли он? Что тебе подсказывает интуиция сыщика?
— Я не комиссар Мегрэ,  не экстрасенс, — пошутил Загорский. — Сам ведь знаешь, что нужны улики,  вещдоки. Что касается Хвыли, то в  хозяйстве  его характеризуют положительно. По информации участкового  Николая Удода,  этот факт подтверждается. Тем не менее,  бригадира  надо разговорить, глядишь,  нащупаем  ниточку. Хотя жесткий прессинг у любого человека вызовет протест. Поэтому с Хвылей надо вести диалог аккуратно с уважением.
— Петь  дифирамбы ему прикажешь,  — не согласился следователь. — С твоей тактикой, Алексей, мы  не скоро найдем убийцу, либо убийц. Надо видеть негатив,  слабости  и недостатки, откуда  проистекают людские  пороки. А по-твоему — все ангелы. Почему тогда льется кровь?  Вот еще  одна загадка. Для чего Головину в поле понадобились  презервативы?  Не замешана ли в убийстве  женщина?  Из чувства ревности она могла кому-нибудь заказать его смерть. Есть ведь часто используемый в детективах,  классический мотив: ищите  женщину.
— Леди Макбет Мценского уезда,— вновь  пошутил капитан.
— Может и Макбет. Женщина, охваченная чувством ревности, как пантера,  на многое способна.
— Да такого верзилу она вряд ли бы одолела,— засомневался Алексей. Они задумались,  прокручивая  в сознании разные  версии.
— Откуда Головин  прибыл в Романовку и когда?
— Из Воркуты, работал в одном  из леспромхозов, на лесоповале.
— Уточни, пожалуйста,  и сделай  по телетайпу запрос  в тамошний отдел милиции, в какое время Головин там работал,— попросил  следователь.— Был ли судим, по какой  статье, когда освободился? Следующее, надо еще раз опросить  жителей‚ не видели  ли они  16-17  октября в селе или поблизости от  него незнакомых людей? Выяснить их приметы. Может, у кого из местных приобрели резак. Иванчук утверждает, что он изготовлен кустарным способом.
Получив указания,  Загорский  направился к двери.
— Будь добр, пригласи  Хвылю,— попросил  Максим, осознавая, что ему достался  крепкий орешек. От расследования этого преступления  будет зависеть его профессиональная  репутация и служебная карьера.
— Вы мэнэ затрымалы, арештувалы, чы що?— недовольно  спросил бригадир, переступив порог кабинета.
— Успокойтесь, гражданин Хвыля, не впадайте в панику, словно базарная баба, — велел и  оценивающе, словно стремясь просветить его рентгеном, проникнуть в сознание, поглядел  Бочкарь.
— О,  вже  громадянын?  — поморщился  Назар.— Як  швыдко.
— До ареста пока не дошло,— возразил следователь. — Вы мне нужны в качестве свидетеля. Садитесь и не суетитесь. Между прочим “гражданин” замечательное слово. Факт принадлежности человека к тому или другому государству, которое обеспечивает защиту его прав и свобод. Помните, в школе изучали у  Маяковского:  «Читайте, завидуйте, я гражданин Советского Союза!»
— Був колысь Союз, та сгынув, — вздохнул  бригадир и робко  присел на  край  жесткого стула. Он всегда  неловко чувствовал себя в админучреждениях, поэтому и старался держаться  от них подальше. Массивный сейф в углу кабинета, шкаф с книгами за стеклом, пишущая машинка на столе и официальный  голос следователя  действовали на него угнетающе.
— Я ж ничого не бачыв. Я вже вам казав при перший зустричи, чи  вы, мабуть не  памьятаетэ, с глузду зъихалы?
— Вы мне голову не морочьте! — рассердился Бочкарь. — Давайте сразу договоримся, здесь вам не посиделки, не колхозное собрание. Отвечайте только на мои вопросы, четко и ясно. Предупреждаю, что за дачу заведомо ложных показаний предусмотрено уголовное  наказание — лишение  свободы  на срок до одного года или исправительные работы.
— Майжэ хымия? — бригадир  передернул  плечами, скрестил на коленях  большие  руки и с готовностью сказал.— Слухаю?
 — Это я вас слухаю, — в тон ему произнес Максим Львович. — Отвечайте, как на духу, иначе посажу на казенные харчи.
После таких предупреждений Назар стал, словно шелковый. А следователь  записал в протокол  анкетные данные Хвыли. Затем тот подробно повторил рассказ о том, как они ночью с Анной Вальчук  поехали на поиск Головина и обнаружили его убитым.
— Были ли у  вас  лично неприязненные  отношения с погибшим? — спросил следователь.
— Робитнык  вин  був  справный, но дюже таемный. А мы люди прости  и  тому хлопцы  його чуралысь, невзлюбылы.
— Вы тоже невзлюбили?
— Що я? Мэни байдуже. Нормы выконував и  тому щира подяка.
— Ссорились с ним?
— Не памьятаю.
— Что у вас за память такая, девичья? А с  механизаторами  у него были  конфликты, стычки?
— Не знамо, може й  булы.На то вона и праця.
— Как вы объясните тот факт, что собака взяла ваш след?
— Шалена у вас  псына. Я ж в ночи с Ганною був там,—  ответил  Хвыля,  понимая куда клонит следователь.
— Хорошо, допустим, — разрядил  напряжение  Бочкарь и продолжил. — Назар Остапович, скажите,  пожалуйста, где вы находились в тот день, когда произошло убийство?
— До одынадцатой годыны був у поли, а потим  до****на у  «Сильхозтехникы». Мэнэ тамось  бачилы...
— К Головину заезжали?
— Да, цэ моя справа.
— В какое время?
— Мабуть у  половыни  одынадцятого.
— Больше никого не видели?
— Ни, — поторопился ответить Назар и спохватился. — Колы возвертався вид Федора, зустрив Свитланку. Вона йому снидать носыть. Дюже гарна дивчина. Майже наречена  мойого Андрийка.
— Кто такая?
 —Ермакова. Федор на  ее  матуси Ганне  одружывсь, неофицийно, а Свитланка  донька Степана, котрый зараз на ликуваньи  в ЛТП.
— Значит, Головин — сожитель?
— Мабуть так, кохаються, шо уси про то знають.
— А сама, Анна ему обед  носила? — Максим вспомнил  об  упаковке презервативов, найденной  в спецовке Головина.
— Ни, нэ бачив.
— Светлане  сколько  лет?
— Майже в  листопаде будэ  шестнадцять. А батько‚ Степанэ  у ЛТП  на ликуванни. Дюжэ горилку любыв, ось вона його з панталыку сбила. Гарный був робитнык и щирый чоловик.
— Как к  Светлане относился Головин?
Хвыля раздумывал: сообщить или промолчать о своих подозрениях?  И все же,  вспомнив об уголовной ответственности,  решился.
— Отвечайте! — потребовал следователь, поняв, что Назар задумался  неспроста, колеблется, утаив информацию.
— Миж нимы щось було. Молодэ – дурнэ. Да вы, у дивчины сами спытайтэ. Жаль, мабуть сгубыв Федор красуню.
— Назар замолк, опасаясь, что сказал лишнее.
— Анна  Вальчук, знала о их отношениях?
— Не знамо, спытайте  у  Ганны.
— Я сам знаю, у кого спытать! — осадил его следователь. — Вы кому-нибудь рассказывали  о своих  подозрениях?
— Ни, никому. Мабуть хтось прознав.
— Пока достаточно,—  Бочкарь подал бригадиру исписанный протокол допроса и велел.— Внимательно прочитайте, в конце напишите: «С  моих  слов записано верно» и личную роспись.
Слова прыгали перед  взором Назара. Он с трудом дочитал протокол и расписался,  как велел следователь. Рукавом вытер со лба пот  и глубоко вздохнул. Но  следующие  слова  Бочкаря повергли  его в уныние:
— Вот подписка о невыезде. Распишитесь. В милиции снимите  отпечатки  пальцев. Спросите  эксперта-криминалиста Иванчука.
— Вы  мэнэ подозрываетэ? — встревожился Назар. — Я ж його не чипав, на кой мне ляд...
— Это продиктовано интересами следствия,— уклончиво ответил Максим и неожиданно поинтересовался. — Сколько в бригаде человек?
— Двадцать пять, а зараз на одного меньше.
— С кем-нибудь из них Головин враждовал? Кто его мог завалить на почве ненависти?
— Федор був  билой вороной, соби на уме, — ответил Хвыля и после паузы сообщил. —  Месяца два назад механизаторы Колупай, Ерш и Репчук решили его проучить, чтобы не гнался за длинным рублем.
—  Значит, они Головина побили и остались безнаказанными?
— Що вы, гражданин следователь.  Як раз усе навпакы  трапылось, — возразил бригадир. —  Федору не было ривных у сели.  Колупаю он глаз подбил, а Ерша саданул ботинком по яйцам. Лишь Репчук спасся бегством. Три добы, ну, значит три дня, доходили до тямы.
— Что ж вы молчали об этом конфликте? — упрекнул Бочкарь.
— Так вы не  пыталы.
— О хулиганстве вы тогда сообщили участковому Удоду или дежурному по райотделу милиции?
— Замешкався, бо богато справ, а потим вырешив, навищо смиття, сор из хаты  выносыть, — нехотя признался он.
— Эх, Назар Остапович,  с вами не соскучишься, — посетовал Максим Львович. —  Какой заботливый благодетель. О драке следовало сразу же проинформировать органы. Тогда удалось бы предотвратить убийство. Вызвали бы Головина  и других участников драки, пропесочили бы, посадили суток на десять в изолятор для профилактики. Не пришлось бы сейчас заниматься этим «мокрым» делом.
— Хто ж знав, шо трапиться злочинь.
 —Итак, у пострадавших Колупая и Ерша  были причины для мести, сведения счетов с Головиным, — сделал вывод следователь,  по телефону связался с участковым Удодом и приказал. —Николай, срочно доставь Репчука, Колупая и Ерша, пока они не ударились в бега. Чем черт не шутит, может  эти гаврики  завалили Головина?
Затем обернулся к  озабоченному Хвыле и подал два листка:
 —Передайте  повестки  для явки Анне Васильевне Вальчук  и Светлане Степановне Ермаковой. Так будет  быстрее.
— Светлане Степановне, дивчине? — удивленно  повторил бригадир и  загадочно усмехнулся.
— Вы  свободны!  Когда потребуетесь,  вызовем!— громко произнес следователь, видя  его подавленность и смущение. Вдруг спохватился,  толи  по забывчивости, толи  намеренно. Его голос остановил Назара.
— Вот  вам направление в лабораторию поликлиники, — Максим  встал из-за  стола и подал ему листок. — Сдадите кровь на анализ.
— А сичу не треба сдаваты? —  съязвил обиженный бригадир. Бочкарь, не ожидавший такой реакции,  на  миг опешил.
— Гражданин Хвыля, я с  вами  шутить не намерен,— сурово изрек он.— Надо будет, не только мочу, но и кал сдадите. Здесь я приказываю.
Бригадир торопливо вышел из кабинета. С горечью сознал, что дело приобретает для него  крутой оборот. Ему не нравился следователь, постоянно стремящийся в чем-то уличить, поймать на неудачной фразе. «Праця у нього така, — подумал, приходя в себя Назар. — Треба  з  ным  вуха востро держаты». Насупившись,  направился  в  поликлинику.
Бочкарь тем временем рассуждал: «Либо Хвыля лукавит, чтобы запутать следствие, увести на ложный след, либо он такой от природы, малость наивный по своей натуре?  Если первое, то этот номер у него не пройдет. Однако то, что у него с Головиным в последние дни были натянутые отношения, так это факт.
«Возможно,  кто-то и осуществил этот коварный замысел? — Максим продолжил анализировать информацию. — Но, наверное, перестарался или  перестарались. Возможно, что здесь замешаны отношения между матерью и дочерью и убийство произошло на почве ревности?  Вообще, версия по  поводу Светланы Ермаковой нуждается в тщательной проверке. Мало ли, что привиделось бригадиру. Хотя в  криминальной практике  нередки  случаи, когда женщина в состоянии  аффекта вела себя неадекватно. С помощью хитрости и лести или в порыве гнева  совершала преступление».

 30.   Скорбные хлопоты

Спозаранку, ни свет, ни заря, Вальчук  подняла с постели Светлану:
— Вставай, лежебока! Приберись в доме,  в гостиной, занавесь все зеркала, — велела мать.  — Я пойду в контору хлопотать, чтобы Федечку, как полагается, похоронили за казенный счет, достойно со всеми почестями. Попрошу у директора машину и грузчиков, чтобы тело доставили из морга. Назар Остапович со слов следователя предупредил, чтобы поторопились, а то Федя долго лежать не может, начнет портиться и смердеть.
— Мам, ты не волнуйся, я приберу в доме, — согласилась Ермакова.
— Ох, доченька, осиротели мы с тобой, — запричитала она. — Коротким оказалось мое женское счастье, только с Федечкой  испытала и радость, и сладость. Знать бы, кто его заколол, то своими руками задушила бы злодея.
Анна поспешно собрала в папку почетные грамоты, благодарности, которые успел получить Головин за высокий профессионализм и ударный труд, газету «Луч маяка» с  зарисовкой «Борозда знатного пахаря». «Приходятся в качестве документов, подтверждающих, что Головин заслужил последние почести», — размышляла она. Потом вырвала из школьной тетради лист в клеточку, присела за стол и шариковой ручкой в правом части записала:
«Директору КСП «Светлый путь» тов. Дягелю Я.А. от безутешной, убитой горем вдовы, доярки Вальчук А.В и ее скорбящей дочери Ермаковой Светки, проживающих в селе Романовка, ул.  Кузнечная, 13. 
                З а я в л е н и е

Многоуважаемый Яков Абрамыч,  нашу семью постигло страшное горе. Ночью во время работы на тракторе был зверски убит гражданский муж и отчим, механизатор широкого профиля, ударник труда Головин Федор Егорыч. За высокий профессионализм и высокие показатели на производстве он награжден почетными грамотами, его портрет висит на Доске Почета, а в районной газете «Луч маяка»  написана хвалебная статья «Борозда знатного пахаря». Прошу, умоляю Вас организовать достойные похороны передовика Ф.Е. Головина. Предлагаю следующие  неотложные мероприятия…»

Сосредоточившись  на предстоящем скорбном событии, воочию вообразив  сценарий в последовательности ритуальных действий, Вальчук, смахивая с глаз слезы, крупным почерком испещрила обе стороны листа. Внизу расписалась и велела дочери:
— Ты тоже распишись.
—Зачем? — нахмурилась  Светлана.
— Затем, чтобы нашего Федю похоронили с почестями на лучшем месте кладбища, а не, как собаку, на краю в низине, где болото не просыхает. Своим ударным трудом и примерным поведением он заслужил уважение и привилегии. С гордостью будем ухаживать за его могилой, приносить цветы и пищу для поминок…
Ермакова, томимая смешанно-муторным чувством  утраты и неопределенности, поставила свою подпись рядом с мамкиной.
— Надобно, чтобы и Назар Остапович расписался, — промолвила  вдова. — Так ведь его следователь Бочкарь забрал в прокуратуру для дачи показаний. Время не терпит. У Абрамыча куча дел. Может, специально под любым предлогом уехать в райцентр, тогда самим за свой счет придется хоронить Федю. А нам самим деньги пригодятся на предстоящую свадьбу.
В прихожей  Вальчук оделась во все темное, волосы спрятала под черной косынкой и стала внешне похожей на  мрачную в непогоду ворону. Спустя полчаса, вдова вошла в  двухэтажное здание конторы  КСП  «Светлый путь». В приемной перед дверью в кабинет директора ее остановила девушка-секретарь:
— Гражданка, кто вы, по какому вопросу?
— Я— Вальчук  Анна Васильевна. Вопрос у меня печальный.  Наверное, знаешь, что ночью был зверски убит мой супруг, ударник труда механизатор широкого профиля  Головин Федор Егорович?
— Да, знаю, трагический случай, — подтвердила девушка.
— Хлопочу о его достойных похоронах.
— Яков Абрамович, к вам на прием просится Вальчук Анна Васильевна по поводу гибели Головина, — сообщила по телефону секретарь и, взглянув на женщину, разрешила. — Проходите.
Открыла тяжелую дубовую дверь с табличкой, вошла в просторный кабинет и остановилась у торца длинного полированного стола с рядами стульев. В глубине кабинета в сером мышиного цвета костюме при галстуке сидел Дягель. На узких плечах гнездилась  грушевидной  формы с залысиной голова. Он пригладил рукой жидкий клок рыжевато-ржавых волос, взглянул на Анну из-за выпуклых стекол очков в золотой оправе. Вальяжно откинулся на спинку высокого кресла и строго поглядел на посетительницу.
— Здравствуйте, — тихо промолвила она.  Директор кивнул на приветствие и спросил:
— Анна Васильевна,  какое отношение вы имеете к Федору Головину?
— Самое прямое, я его гражданская жена. Больше  восьми месяцев жили вместе, собирались обвенчаться в церкви, юридически оформить брак, но не успели, — Вальчук всхлипнула, промокнула влажные глаза платочком.
—  Однако, долго вы собирались, — усмехнулся  Дягель. — Наверное, за медовым месяцем не заметили, как пролетело время?
— Федор должен был получить развод от бывшей жены, планировал поездку на Север. А теперь я ношу под сердцем его ребенка. К сожалению, Федя об этой радости не успел узнать, убили злодеи. Держу себя в руках, принимаю валерьянку, кабы не случился выкидыш. Чтоб их паралич разбил, чтоб у них руки отсохли и мозги вытекли.
— Успокойтесь, не рвите сердце, слезами горю не поможешь. Соболезную, крепитесь, — сказал Дягель. Встал из кресла, налил воду из хрустального графина  в стакан и подал женщине. Анна поблагодарила кивком головы и припала пересохшими губами к краю стакана.
 — Я не сомневаюсь, что вы его гражданская жена, но необходимо документальное подтверждение. На языке юриспруденции ваши внебрачные отношения  квалифицируются, как сожительство, ты разведенка, а Федор — ухажер или по-иностранному, бойфренд,  —сообщил Яков Абрамович. — В советское время за аморалку, распутство привлекли бы к ответственности, оштрафовали  и осудили к исправительным работам на «химию». Хуже того «прославили» бы в печати или в телепередаче «Человек и закон»
От неожиданного поворота событий, Вальчук присмирела,  от прежней  решительности не осталось и признаков.
— Это сейчас для дам легкого поведения, брачных аферистов, альфонсов и других мошенников наступил звездный  час, — с упоением продолжил  Дягель. — Все пороки, извращения списывают на сексуальную революцию.
— Не возражаю, что я разведенка, но Головин — не ухажер, — вступилась она за сожителя. — По моему глубокому убеждению, ухажер этот тот мужик, который пришел к бабе, сделал дело и ушел. С Федей мы жили под одной крышей, я его прописала на свою жилплощадь, кормила, поила и любила…
— Анна, после трагедии ты свои интимные связи с Головиным не афишируй. Не кричи на каждом перекрестке, что вдова ударника труда. Помни, что скромность украшает человека,  — посоветовал Яков Абрамович. — И во время прощания сырость не разводи. Немного ради приличия поплачь, всхлипни, глаза утри и  довольно. Слезами горю не поможешь, а только злым языкам пищу для сплетен дашь.
— Конечно осудят, если слезинки не уроню. Скажут: бессердечная, как каменная баба. Мужа оплакать не хочет. Еще подумают, что заказала бандитам его убийство.
— Эка, куда тебе занесло!? — удивился директор. — А ведь, чем черт не шутит, ревнивая баба на все способна.  Хотя у тебя не было причин для злодейства.
— Не было, — подтвердила она.
— То, что ты беременна от Федора тоже никому не говори, — гнул свою линию Дягель, опасаясь, что наследнику погибшего механизатора придется до наступления совершеннолетия  платить  денежное пособие за счет средств КСП «Светлый путь».
— Как это, не говори? — возмутилась она. — Получится, что я  падшая женщина, шлюха, нагуляла  ребенка неизвестно с кем? Я с Федей спала, никого не принимала. Этот факт может подтвердить Зоя Растопырина и Светка.
Анна расплакалась и запричитала:
— Какая я несчастная и одинокая. Некому теперь за меня заступиться, не на кого опереться. Каждый норовит больнее ужалить, в душу наплевать…
Директор засуетился, налил в стакан воды.
— Аня, не разводи сырость, меня слезами  не возьмешь. Знаю бабьи штучки-закарючки. Успокойся. После похорон постараемся уладить все юридические нюансы. Необходимо будет соблюсти формальности, но это позволит впоследствии,  избежать  юридических казусов, в том числе относительно будущего ребенка.
— Что от меня требуется?
— Сущие пустяки, простая формальность, — директор взял из стопки бумаги на столе чистый лист и вместе с шариковой ручкой подал  посетительнице. — Пишите,  я — Вальчук Анна Васильевна,, проживающая по адресу: с. Романовка, улица Кузнечная, 13, собственноручно подтверждаю, что сожительствовала с Головиным Федором Егоровичем, от которого беременна. Мы совместно вели подсобное хозяйство, имели общее имущество, семейный бюджет и денежные сбережения. Собирались юридически оформить брачные отношения, но гибель Головина разрушила эти планы. Написала?
— Да, — ответила женщина.
— Поставь подпись, — велел он. Вальчук расписалась и отдала ему лист и, радуясь своей сообразительности, предложила:
— Надо заверить у нотариуса.
—Тебе сейчас не до нотариуса, других забот куча, — посочувствовал Яков Абрамович. — Услуга не бесплатная, побереги денежки, они тебе пригодятся. Я сам заверю  в сельсовете.
— От дочки Светки тоже надо подтверждение?
— Она, что тоже его гражданская жена или любовница?
— Яков Абрамыч, как вы могли такое подумать? — возмутилась она. — У Светки еще ветер в голове, молоко на губах не обсохло.
— Сколько ей лет?
— Скоро шестнадцать исполнится.
— Для ребенка многовато, — усмехнулся директор и серьезно заметил. — Хотя для родителей их сыновья и дочери всегда остаются детьми.
— Вы правы, какой палец не отрежь, все равно больно, — вздохнула Анна. После паузы, уняв волнение в груди, дрожь в руках  промолвила:
—Вы же знаете, что Федя был ударником труда,  постоянно на двести-триста процентов перевыполнял  нормы.  Собирался на соревновании на звание «Лучший пахарь» получить приз — легковой автомобиль или мотоцикл. Я уверена, что он бы победил. Хочу, чтобы его похоронили с почестями. Он этого заслужил.
— С какими конкретно почестями?
Вальчук развернула лист из школьной тетради и принялась перечислять:
— Предлагаю: Во-первых, напечатать в районной газете некролог с добрыми словами о Федоре. Во-вторых, создать похоронную комиссию, объявить в селе траур, собрать  не только  механизаторов, но и всех работников и пенсионеров сельхозпредприятия, чтобы проводить Федю в последний путь. Обязательно с духовым оркестром, речами, венками… В-третьих, выставить гроб с его телом в зале Дома культуры с почетным караулом из лучших жителей села. В-четвертых, поминки провести в столовой не с самогоном и дешевыми винами «Билэ мицнэ» и вермут, а с водкой «Московская», «Столичная» и хорошей закуской, а не квашеной капустой, солеными огурцами и ржавой тюлькой… Федя любил после ударного труда сытно покушать. В-пятых, помянуть его на девятый день и сороковины. А к годовщине со дня гибели, когда земля на могиле осядет, установить мраморный или гранитный памятник и чугунную ограду, чтобы дикие животные не топтались.
Дягель с беспристрастным видом внимал  Вальчук. Огласив свои предложения, она подала ему испещренный кривыми буквами лист и  сказала:
— Никому из подруг не доверяю, поэтому сама обмою Федю в бане, чтобы он в рай попал чистым-пречистым. Так издавна  полагается…
— Не мне же его обмывать, — усмехнулся Дягель. — Это сугубо бабья функция.
— Прикажите, чтобы  Федю в морге не сильно распотрошили, — попросила Анна. — У вас высокий авторитет и старые связи. Мясники в белых халатах послушаются.
—Поздно ты хватилась. Уверен, что судмедэксперт, патологоанатом уже  вскрыли тело, — ответил директор. — В морге с трупами не шибко церемонятся, тем более, когда дело связано с убийством. Сразу хватаются за скальпель.
— Жаль, — сникла Вальчук  — Тогда не откажите в другой просьбе?
— Говори, я весь внимание.
— Яков Абрамыч, мне известно, что вы атеист, состояли в КПСС, работали завотделом пропаганды и агитации райкома партии, поэтому опасаюсь, что  будете возражать против панихиды?
— Ни в коем разе, сейчас нет атеистов, одни  верят в православие, другие — в ислам, третьи — иудеи… Кто во что горазд, никаких запретов.
— Не знаю, был ли муж крещенным, но  на всякий случай, сама  позабочусь об отпевании, приглашу протоиерея Макария, зажгу свечи, — продолжила вдова. — Они за деньги,  не откажут. Для них венчание, крестины, отпевание  превратились бизнес. Хотя за Федей грехов не водилось, светлым, добрым и работящим был человеком. Бабы мне завидовали, говорили, какая ты, Аня, счастливая, такого богатыря приворожила своими чарами,  не пьет, все  в домой, а не  из дома, как алкаши, несет. Может, какая-нибудь стерва,  Катька Чечуля или Варька Баранец,  сглазили, наслали погибель. Чтоб ей в адском пламени гореть. Отольются им мои горючие слезы.
Но все равно Феде положено отпустить грехи… Отпевание сама оплачу, а остальные расходы на погребение и поминки за финансы КСП. Он заслужил, работал, как проклятый без выходных и праздников, столько землицы перелопатил, что уму непостижимо.
— Перелопатил, едри его дышло, — не выдержал директор и сделал жест рукой. —Погоди, Анна Васильевна, эка, куда тебя  с почестями занесло. Лишь Героям Соцтруда и Советского Союза полагается особый ритуал погребения. Может, еще прикажешь приспустить флаги с траурными ленточками, объявить  выходной день и отменить занятия в школе? Похлопотать перед президентом, чтобы, как знаменитому виноградарю Марии Брынцевой,  установили  бронзовый бюст?
— Да, да, да, — воспрянула духом Вальчук. — Как я сама не додумалась? Яков Абрамыч, это у глупых  девах память коротка, а мне узелки завязывать не надо. Не забыла, какие пышные похороны вы устроили  старику Игорю Савельевичу Бандуре. У гроба  и на кладбище выстроили почетный караул, дорогу цветами осыпали, а когда после траурных маршей и речей гроб опускали в могилу, то солдаты стреляли из автоматов. Потом почти все село было на поминках, пили до полуночи, как на свадьбе. Родня покойника ни копейки не потратила, все за казенный счет.
— Много ты захотела, нафантазировала. Твой Федор, не чета ветерану, инвалиду войны, офицеру-танкисту, кавалеру орденов Славы двух степеней, Красной Звезды, медали «За отвагу», «За освобождение Севастополя», «Взятие Будапешта» и других боевых наград. Наша контора потратилась лишь на венки и траурные ленты, остальные расходы на погребение,  как положено, по закону, оплатил  военкомат.
— Я не требую военного караула и салюта, но то, что прошу,  надо соблюсти,  Федя и я не последние в селе труженики, — заявила Вальчук.
— Слишком много чести для рядового тракториста. Нечего устраивать пир во время чумы, — сухо произнес Дягель. — О покойниках принято говорить хорошо или ничего. Не буду  от тебя скрывать тот факт, что за день до гибели Головина выяснилось, что он жулик, бракодел…
—Почему жулик? — у опешившей женщины отвисла нижняя челюсть. Сообразив, она достала из папки почетные грамоты и номер районной газеты «Луч маяка» с зарисовкой об успехах Головина и решительно возразила:
— Значит, почетные грамоты, премии вы вручали жулику, а газета напрасно прославила Федю? На этих документах ваша подпись и печать. Портрет Головина до сих пор на Доске почета.
— Бригадир Хвыля дезинформировал меня, потворствовал липовым успехам ловкого бракодела-халтурщика Головина,  — с досадой произнес директор. — А ведь я обоим верил, гордился их достижениями, лично звонил в редакцию газеты, пригласил корреспондента, чтобы  прославил Федора.
Директор достал из ящика стола лист бумаги с неровным почерком, показал Вальчук.
— Это заявление механизаторов Ивана Колупая, Кирилла Ерша и Петра Репчука о том, что Головин  не ударник, а халтурщик. Вместе с Хвылей занимались очковтирательством, приписками. Тут, если я дам делу ход, уголовщиной, сроками наказания грозит.
— Яков Абрамович,  как вы могли поверить этим алкашам и тунеядцам?! — возмутилась Анна Васильевна. — Эти тунеядцы из зависти оклеветали Федю, потому, что заработок и премии у него  были в два-три  раза больше… А они, извините меня за резкое выражение, хером груши обивали.
— Не преувеличивайте, они недаром свой хлеб едят, — возразил Дягель. — Я им не только поверил, но и проверил факты, изложенные в заявлении. Вместе с агрономом и экономистом выезжал в поле, которое накануне вспахал Головин. Федор вместо того, чтобы загубить лемеха плуга на 30-40 сантиметров, пахал  в средней части поля на глубину 15-20 сантиметров. Поэтому не по качеству пашни, а по количеству гектаров  опережал других механизаторов. Ежемесячно получая повышенную зарплату и премии, нанес  предприятию большой материальный ущерб. Назар покрывал проделки будущего родственника. Но он за это скоро поплатиться должностью, будет привлечен к материальной ответственности. Меня интересует, коль вы с Федором жили под одной крышей, то…
—Да, под одной крышей, — не дослушав, подтвердила она. — У него были золотые руки, отремонтировал штакетник, перекрыл баньку. Не пил, не курил и налево, как иные бабники, делают, не ходил.
— Зарплату и премии он отдавал вам?
— Да, — бесхитростно призналась она. — Копили на свадьбу дочери Светки с сыном Хвыли Андреем. Он через год отслужит и вернется в село. Во многом себе отказывали, на еде и одежде экономили, собирали с миру по нитке, чтобы не ударить лицом в грязь. Мечтаю, чтобы их свадьба стала праздником для всех односельчан.
—В таком случае, уважаемая Анна Васильевна,  вам придется компенсировать ущерб,  причиненный сельхозпредприятию твоим гражданским мужем.
— Как же так, Яков Абрамыч? — опешила вдова.
— Вот так! — он помахал у нее перед лицом, ею же письменным подтверждением о сожительстве с Головиным. — Из зарплаты будем высчитывать. Из своего кармана за махинации твоего хахаля я платить не намерен. Хвыля. тоже будет материально наказан.
— Сколько? — сорвалось с ее пересохших губ.
— Бухгалтерия подчитывает.
— На какие средства мы будем с дочерью  жить? — всполошилась Вальчук. — По миру с сумой пойдем.
— Это ваши семейные проблемы. Работай в две смены и в выходные дни, приобщай дочку к труду, используй сбережения, продавай имущество… Да, что я тебя учу, у привлекательной женщины всегда есть возможности для заработка. Запомни, голубушка, за все, в том числе за удовольствия, в этой жизни надо платить. Ничего бесплатно не дается.
Директор перевел дыхание и продолжил:
— На почести Головину не рассчитывай. Не имею права тратить казну на жулика.
— Что же мне с ним делать? — в отчаянии спросила Вальчук. — Мы с дочкой Светкой сами не управимся?
—Похоронить, конечно, поможем, но как простого смертного. Поминки, если пожелаете, то устраивайте дома за свой счет, — произнес директор. — Гроб, крест наши плотники изготовят на стройдворе. Я об этом  уже распорядился. Предоставлю  транспорт и грузчиков для доставки тела из морга. Остальные расходы вместе с Хвылей берите на себя.
— А кто могилу выкопает?
— Колупай, Ерш и Репчук. Они сами охотно согласились.
Анна Васильевна, зная о мордобое, который им учинил сожитель, хотела было возразить, но поразмыслив решила: «Федору теперь все равно, кто откопает могилу и его закопает, а мне  лишние хлопоты и расходы ни к чему. Пусть алкаши утешатся, что закопают своего обидчика, но самогонки и закуски от меня не дождутся».
— Портрет Головина по моему приказу уже снят с Доски почета, — прервал ее думы Яков Абрамович.
— Кого вместо Федора  повесите? — поинтересовалась она.
—В селе немало достойных людей. Кстати, из Керченского ЛТП сообщили, что твой бывший супруг Степан Ермаков у тамошнего  начальства на хорошем счету. Скоро завершит курс лечения, закодируют от пристрастия к алкоголю,  вернется в село. Может он и удостоится чести, быть занесенным на Доску почета. К качеству его работы у меня и Хвыли  претензий не было. А теперь вот и от вредной привычки избавляется. Поторопилась ты, Анна, с разводом. Поменяла труженика на мошенника, в итоге оказалась вдовой на сносях.
— Не верю, что Федя   халтурил, его подставили, оклеветали?
—  Факты — упрямая вещь. Прошу отдать мне почетные грамоты и номер газеты.
Он протянул руку, но Вальчук отпрянула назад:
— Нет, нет, это память о Федоре. Я покажу их нашему будущему ребенку, сыну или дочке. Они должны знать только хорошее о своем отце.
— Анна Васильевна, не глупи, отдай!  — подошел к ней и строго потребовал Дягель. Она, нехотя отдала ему папку с грамотами и газетой. 
Директор  добавил к ним  ранее принятое у Вальчук заявление.  разорвал  на мелкие кусочки, бросил в корзину для мусора.
—Пойми меня правильно. Если я твоему ухажеру устрою шикарные похороны по высшему разряду, то в кабинет ого-го, какая очередь ходоков выстроится. И каждый с просьбами за счет КСП похоронить труп  с почестями и на поминки средств не жалеть. В Романовке много дышащих на ладан дедов и старух, особенно осенью мрут, как мухи.  Если каждого ходока уважу, то покойники разорят, обанкротят хозяйство. У меня не агенство ритуальных услуг, а сельскохозяйственное предприятие.
— Федор — ударник труда, ему положено, — упрямо, словно мантру, твердила Вальчук.
— Кем, когда и куда положено? — озадачил ее директор.
— Не знаю, но положено.
— Когда ответишь, кем, когда и куда положено, тогда и выдвигай претензии, — сказал, будто отрезал и тут же посетовал. — Обидно, что меня, опытного еврея, обманули проходимцы. Впредь такой номер не пройдет, буду действовать по принципу: доверяй, но проверяй, ставь на доходные должности своих соплеменников.
Дягель подметил, что вдова пребывает в подавленном состоянии и решил несколько смягчить тон, доверительно произнес:
— Анна, ты баба толковая, работящая, как говорится, и в горящую избу войдешь и коня на скаку остановишь. Вот, что я тебе напоследок посоветую:  Федора уже не вернешь, ему теперь все до лампочки. Не изводи себя страданиями и слезами. Ты только не обижайся, благодари судьбу, что его пришили…
— Яков Абрамыч, вы в своем уме?! — удивилась Вальчук.
— В своем, в своем, у меня сильный ангел-хранитель, навещаю синагогу, — невольно признался он. — Так вот, если бы Федора не убили, то я сам бы отдал его под суд. Поэтому забудь о своих предложениях, о похоронной комиссии, некрологе в газете, речах и венках. Закопаем по-тихому, без речей и помпезности, чтобы не раздражать следователей из прокуратуры и милиции. Они, наверное, уже докопались, что за тип твой Головин. Хвыли уже взяли  в оборот, гляди и до меня доберутся, всучат повестку для дачи показаний. Не майся дурью, не суетись…
— Как же поминки? Перед людьми неудобно, скажут, пожалела деньги на достойные похороны, зарыла стахановца, как собаку?
— Теперь ты знаешь, какой он ударник, стахановец, дери его за ногу. Всех обманул аферист. Не удивлюсь, если выясниться, что Головин уголовник, рецидивист.
— Не смейте, так о нем говорить! — повысила голос Вальчук.
—Во баба — дура с куриными мозгами! — с досадой воскликнул Дягель. — Только время на тебя напрасно убил. Заруби у себя на носу: строго-настрого предупреждаю, не вздумай строчить кляузы, ходить по инстанциям, надоедать депутатам и чиновникам.  После развала Советского Союза нет ни парткомов, ни профкомов. Никто твоими личными, семейными проблемами заниматься не будет, все увлечены спекуляцией, коммерцией, бизнесом для обогащения…
— Вы тоже? — сорвалось у нее с губ.
— Не зли меня, Анка. Тебе же  самой хуже будет.
— Ужаснее того, что произошло, уже  не будет,  — с упрямством возразила она.
 — Будет, если не возьмешься за ум.  Федор — труп, а тебя, если не уймешься, привлекут за порочный, аморальный  образ жизни, за распутство… Недаром говорят: муж и жена  — одна сатана.
— Это всех, в том числе и вас, касается, — отважилась Анна на реплику.
— Поговори мне, ишь язык без костей, мелешь, что в голову взбредет, — осадил  ее директор. — Поумничай еще, выставлю за порог и уволю к чертовой матери. Пойдешь под церковь, на вокзал побираться или на панель. Тебе не привыкать.
— У нас  с Федей все было по взаимной любви, — всплакнула она.
— Типичная проституция. Без официальной регистрации брака в ЗАГСе блудили на глазах у несовершеннолетней дочери, — Яков Абрамович дожал вдову аргументами. — Какой пример ты ей подавала? До меня дошла информация, что вы с сожителем спаривались в бане.  Поэтому помалкивай, будешь рыпаться, то есть все основания осудить на несколько лет «химии» и оштрафовать за безнравственное поведение. До конца дней своих опозоришь себя и дочку. Если  сама  скурвилась, легла под мужика, то подумай о ее репутации. Нечего здесь из меня  слезы и деньги выжимать, сырость разводить, устраивать дебаты, — Дягкль деловито взглянул на золотые наручные часы. — Целых полчаса на тебя убил, а меня ждут на совещании в райцентре.  Если въедливый, как вошь, следователь Бочкарь  спросит о том, сколько Головин зарабатывал, получал ли премии, то скажи, что едва хватало на пропитание. Мол, не отличался от других трактористов. Не выпячивай свой достаток.
— Яков Абрамыч, он же подумает, что Федя — лодырь, сидел у меня на шее?
— Пусть, что ему взбредет в голову. Головину его мнение по барабану, а у тебя могут лишнее имущество конфисковать. Поэтому прикинься убогой и несчастной, держи язык за зубами. Поняла?
Она неуверенно кивнула головой.
— Мадам, свободна! —  сообщил он об окончании аудиенции.
Вальчук, сжавшись в комок, глубоко призадумалась: «Действительно, могут привлечь, а в свидетели, что она не за деньги, а по любви жила с Головиным, никто, даже подруги из-за злорадства, не пойдут. Осудят за блуд к исправительным работам, Светку оправят в интернат и останется дом на разграбление.  Невозможно доказать свою правоту, опозорят, хоть беги на край света».
—Убедил? — услышала она властный голос Дягеля.
— Не хочу позора и срама.
—Правильно соображаешь, я  за тебя рад. Иди,  больше не задерживаю.
Она хотела напомнить о духовом оркестре, но не посмела. Потрясенная неожиданным поворотом событий, едва держась на ногах, Анна, с трудом сдерживая рыдания, вышла из кабинета и осторожно закрыла двери.
«До полусмерти запугал глупую бабу. Теперь она не  скоро очухается, —  с удовлетворением подумал он, — Чего ведь в голову взбрело, чтобы простого мужика хоронить по высшему разряду. Слух о пышных похоронах за казенный счет докатился бы до столицы. Нагрянули бы разные комиссии, ревизии… И каждого  мелкого  клерка встречай и провожай с банкетами, фуршетами. Едва успеваю отбиваться от налоговой, пожарного надзора, санэпидемстанции, энергонадзора и прочих дармоедов с кожаными дипломатами и красными папками. Разорят, обанкротят КСП, пустят по миру.
Дягель ощутил сухость в гортани, наполнил стакан минеральной водой, выпил  и продолжил размышлять: «Откуда Головин взялся на мою голову? Участковый лейтенант Удод еще тот бездельник. Вместо того, чтобы узнать всю поднаготную варяга, зациклился на выявлении самогонщиков, охотно дегустирует крепкие напитки, мотивируя  оперативными соображения. Вот шельма, ловко маскирует свое пристрастие к алкоголю. Надо бы доложить начальнику РОВД майору Калачу, чтобы назначил другого участкового. Анну можно понять, ведь  бабы, у которых мужья-пропойцы, импотенты,  готовы с кем угодно спариваться. Плоть требует и невозможно устоять. Вот и доярка Вальчук не устояла перед соблазном. Хорошо, что  отобрал у нее почетные грамоты, чтобы не ходила с ними по инстанциям. Но все равно скандала и визитов  разных комиссий с проверками не избежать. Кто же завалил такого крупного бугая, кому он перешел дорогу?  Как минимум без двоих крепких мужиков не обошлось, один бы с верзилой не совладал».

31. Пропажа или кража?

Вскоре лейтенант Удод доставил  в прокуратуру района механизаторов Ивана Колупая, Петра Репчука и Кирилла Ерша. Первым в кабинет следователя  вызвали  Репчука.
Бочкарь кивком головы ответил на его приветствие и указал на стул. Петр сел, взирая на хозяина кабинета. Тот, шелестя бумаги, медлил.
— Гражданин следователь, если вы насчет Федора, то я его не убивал, — произнес механизатор и, после паузы, добавил. — Бог шельму метит, туды ему и дорога.
— Почему? — удивился Максим и попенял. — Аморально, коварно желать человеку  неприятности. Очень рискуете, проклятие  нередко возвращается и бьет бумерангом.
—  Не боюсь бумеранга. Это не человек, а зверюга.  Зачем он меня ударил по яйцам?  — пожаловался Петр. — До сих пор болят. Приходится ходить раскорякой, широко расставив ноги. Люди, особенно бабы  насмехаются, мол, от кого Петька забеременел, как утка с ноги на ногу переваливается. Приходится дома скрываться от позора.
— Вот, где собака зарыта! Значит, у вас были неприязненные отношения, собирались ему отомстить? Может сами пришили Головина или дружков натравили?
— Нет, — насупился Репчук. — Не вешайте на меня труп. Посудите сами, смог ли я завалить такого огромного быка? Он бы мне одним ударом кулака расколол череп. После того случая, когда он поколотил  меня, Колупая, а Ерш  струсил, я Федора десятой дорогой обходил. Жаль Степку Ермакова, ишачил, горбатился, наживал добра, и ради чего? Чтобы бугай Федька пришел на все готовое, еще и Анку под себя подмял, как козу дрючил.
— Хватит ныть. Почему ваш паспорт оказался в кармане Головина?
—Мой паспорт у него в  кармане? — удивился Петр. — Где я его только не искал? Как в воду канул.
— Не канул, вот он, — Бочкарь раскрыл страницу с фотографией Репчука.
— Ой, спасибо, век вам благодарен, — радостно произнес  механизатор и потянулся рукой к документу, но следователь положил его в папку.
— Не торопитесь, на данный момент это вещдок.
— Вещдок?
— Да, вещественное доказательство, получили после завершения следствия и суда,— пояснил Максим. — Вы не ответили на вопрос, как он оказался у Головина?
— Черт его знает?
— Петр Витальевич, вспомните, может вы отдали паспорт Головину с просьбой, чтобы тот взял кредит в банке или получил денежный перевод?
— Что вы, ни в коем разе. На этого бугая страшно было смотреть, не то, что о чем-то просить. Он —  жлоб, поэтому никто ему не доверял. Я тогда подумал, что паспорт кто-то стырил или  сам потерял, где-то оставил  по-пьяни? — честно признался он. — С кем не бывает. Один поэт, даже такой стишок написал:  класс он тоже выпить не дурак. Это относится не только к рабочему классу, но и крестьянам.
— Маяковский  сочинил, — подсказал следователь и усмехнулся. — Значит, квасите,
закладываете за воротник?
— В день зарплаты, аванса и по праздникам. Собираем в складчину на троих.
— Назовите собутыльников?
— А им ничего не влетит?
— Не влетит, — пообещал Максим.
— Ванька Колупай, Кирюха Ерш  и я. Был еще и четвертый кореш…
— Где же он  подевался? Или цирроз печени свел в могилу?
 — Не свел. Степка Ермаков уже почти год лечится на курорте в Керченском ЛТП. Клеевая житуха, рядом Черное и Азовское море. С нетерпением ждем его возвращения.
— Курорт, еще тот, за колючей проволокой, с надзирателями, психиатрами и наркологами, — заметил следователь. — Желающих отдыхать  на таком курорте не предвидится. Если не завяжите с пагубной привычкой, то путевка в ЛТП и вам гарантирована.
— Что поделаешь, традиция обмывать зарплату и аванс, изредка премии, не нами придумана, так с давнего времени повелось, — пояснил Репчук и пожаловался. — Участковый Колька Удод грозит и нас в ЛТП  сбагрить.
— Будет прав, если продолжите блюсти порочную традицию,  — не разделил его озабоченности Максим и тогда Петр выложил компромат.
— Удод сам квасит по-черному. Ходит по хатам, принюхивается, снимает пробу с самогона. Называет эту процедуру дегустацией в оперативно-розыскных целях. Так сивухи напробуется, что вечером, едва ноги волочит, блатные и похабные песни распевает, в том числе о какой-то Мурке. Хорошо, что ему пистолет не доверяют, а то пострелял бы, не только собак, но и людей…
— Ладно, с лейтенантом мы разберемся, — свернул тему  Бочкарь. — Вспоминайте, где потеряли или оставили паспорт? Когда это произошло?
Петр призадумался и сообщил:
— На прошлой неделе, в понедельник. До того, как исчез паспорт, я успел на почте получить денежный перевод от  сына Виталия из Тулы. Деньги и паспорт спрятал во внутренний карман робы. Допоздна  культивировал междурядья в  яблоневом саду. Погода  сейчас сухая, солнечная, поэтому пыль столбом. Вернулся  в тракторный парк, повесил робу и другую одежду в раздевалке и принял душ. Только дома обнаружил пропажу паспорта.
— А деньги?
— Деньги и удостоверение тракториста оказались на месте, — ответил Репчук. — Решил, что посеял паспорт, потому, что после душа с корешами приняли по двести граммов на грудь. Если бы кто залез в карман, то в первую очередь стырил бы деньги. А паспорт, кому он нужен?
— Кроме вас, кто еще принимал душ?
— Человек шесть из нашей бригады.
— Головин среди них был?
— Да, но не купался. Скалил свои лошадиные зубы, будто впервые голых мужиков увидал, хвастался, что попариться в своей бане. Какая же она его, если баню построил Степка Ермаков. Федька пришел на все готовое, ишо и Анку под себя, кобелина,  подмял…
— Если Головин не принимал душ, то почему он там ошивался?
— Черт его знает? Он был себе на уме, ни с кем не дружил и никто не знал, откуда его принесло.
Репчук хотел высказать свои подозрения по поводу того, что Головин дрючил Светку, но сдержался:  мол, сам не видел, свечку не держал.
— Ошивался, выжидал, чтобы умыкнуть паспорт, — произнес Максим.— Пока вы принимали душ, он его выкрал. А деньги не взял, чтобы заронить сомнение в краже. Для какой цели похитил чужой паспорт, предстоит разобраться? Почему вы сразу же не обратись в милицию с заявлением о пропаже паспорта?
— Дюже испужался, что привлекут, штрафанут и посадят на пятнадцать суток, — признался Петр. — Удод ухватился бы за этот случай и оформил бы  в ЛТП. Поэтому я пытался сам найти паспорт, но он, будто в воду  канул.
— Петр Витальевич,  срочно напишите в милицию заявление о пропаже паспорта с подробным изложением обстоятельств,— велел Бочкарь.
— Зачем писанина, ведь паспорт у вас?
— Так  положено.
— Мне влетит? — спросил он.
— Не без этого, — отозвался следователь. — Если бы оперативно заявили  о пропаже паспорта, его обнаружили у Головина, то он избежал бы страшной участи.
— Почему? —  не без досады поинтересовался Репчук.
— Отсидел бы суток пятнадцать в ИВС и остался бы в живых.
— Да, судьба-злодейка, а жизнь копейка, — вздохнул  механизатор. — Знать бы, где упадешь, соломку постелил бы.
— Чтобы не разменять жизнь по мелочам на копейки, ею надо дорожить, — напутствовал Максим. — Следует предвидеть  негативные последствия пагубных привычек. Кончайте, пока не поздно,  со своей традицией попоек
В отношении Ивана Колупая и Кирилла Ерша Бочкарь избрал тактику жесткого прессинга,  но допрос  не дал обнадеживающих результатов. Каждый из них почти в один голос утверждал, что после той неудачной попытки проучить Федора, они обходили его десятой  дорогой.
Когда  следователь пригрозил десятью сутками ареста, Иван   выдал Хвылю  с потрохами. Поведал о том, что бригадир покрывал проделки своего будущего свата, закрывал глаза на халтуру при вспашке почвы. Поэтому премии, грамоты перепадали «стахановцу».
Спустя сутки из ЭКО пришел  акт исследования о том, что «находящееся в флаконе порошкообразное вещество признано высушенной массой морских медуз и может быть использовано в  качестве раздражителя и возбудителя слизистых тканей тела».
Большие  надежды  следователь возлагал  на предстоящие  показания Анны Васильевны, Светланы Степановны  и результаты судебно-медицинских экспертиз  и  дактилоскопии.
Во-первых,  следовало определить точное  время совершения убийства. Во-вторых,  принадлежность  отпечатков пальцев, если таковые остались на рукоятке резака. В- третьих, следовало установить,  чья кровь на пучке соломы, оставленном  на  месте преступления?
               
          32. Дача  показаний

На третий день после скромных похорон, на которые собралось не более тридцати человек, в основном сердобольных женщин, и скудных поминок с мутным самогоном (лейтенант Удод сознательно не заметил «зеленого змия»),  Анна  Васильевна, вызванная Бочарем для дачи показаний,  находилась в подавленном состоянии, заметно нервничала. «Почти четыре  месяца назад похоронила сестру Лиду и вот новая напасть. Едва испытала женское счастье, зверски убили Федора, — размышляла она. — И  у кого, будь он трижды проклят,  рука на него поднялась. Верно говорят,  что горе в одиночку не ходит. Пришла беда — отворяй ворота».
Она сидела перед следователем,  а он не торопился с вопросами,  делая вид, что занят важными бумагами.
 — Гражданка Вальчук  Анна Васильевна?— оборвал  ход ее мыслей.
— Да, я самая...,— вздрогнула женщина и протянула ему зажатый  в руке клочок повестки.
 —А Светлана Степановна прибыла?
Она не сразу  поняла о ком   речь,  ведь привыкла окликать: «Светка, да Светка», а  тут,  поди ж ты, Светлана Степановна.
— Да, дочь со мной. Она ждет  в  приемной.
— Отлично, — бодро произнес Бочкарь.—  Анна Васильевна, чувствуйте себя, как дома, ведь я ваш  союзник. Вы  не меньше меня заинтересованы, чтобы  убийца  Головина, а может и не один, были  найдены и наказаны по всей строгости закона?
Она утвердительно кивнула головой.
 — Я тоже за то, чтобы наказание было неотвратимо,  — продолжил Максим. — Поэтому мы должны друг другу помогать. Отвечайте на мои вопросы, только честно, ничего не скрывая, как на исповеди. Предупреждаю, что за дачу заведомо ложных показаний предусмотрена уголовная ответственность. Не волнуйте, не плачьте. Я вам искренне соболезную. Но жизнь такова, что ее без потерь и утрат прожить невозможно. Помните, что время —  лучший лекарь, залечивает, притупляет самые  глубокие физические и душевные раны.
— Я об этом хорошо знаю, недавно сестру Лиду похоронила, ее рак съел,— сообщила она. — Только вы меня долго не пытайте. Извелась от горя, на сердце кошки скребут.
— Не бойтесь,  я с вами намерен беседовать, а не пытать. Пытки законом  запрещены.
— Товарищ следователь, дело в том, что я  беременна от Головина, — призналась Анна. — Под моим сердцем  шевелится его ребенок. Если родится мальчик, то назову его Федей, а девочку Феей.
— Поздравляю,— не ожидавший такого поворота, следователь, собравшись с мыслями,  изрек. — Что может быть прекраснее беременной женщины, будущей матери. Буду иметь это ввиду, поэтому постараюсь не утомлять вас  вопросами. Если почувствуете  усталость от нашей вынужденной беседы, то скажите, не стесняйтесь.
—Скажу, мне после гибели мужа терять нечего.  Жаль, что не успела с Федей расписаться в ЗАГСе и теперь дитя родится байстрюком. Он обещал  зарегистрировать  брак, как только разведется с бывшей женой и Светку удочерить, переписать на свою фамилию.
— Странно, но у Головина до вас не было брака, — сообщил Максим.
— Не было? — удивилась Анна. Он показал паспорт, развернул страницу, где обычно ставят штамп о регистрации брака. Она была чистой.
— Головин был холост.
— Как же так? Я верила, —  прошептала  она, обескураженная фактом обмана. — Перед людьми, односельчанами стыдно будет, скажут, как проститутка, нагуляла ребенка. Хоть беги из Романовки на все четыре стороны.
— Доверяй, но проверяй. Это правило касается всех житейских ситуаций, — сказал Бочкарь и посоветовал. — Анна Васильевна, не драматизируйте ситуацию, не занимайтесь самовнушением, думайте о позитиве. Мне приходилось в своей практике сталкиваться и с более трагическими историями. К сожалению, пока существуют наивные и беспечные женщины, страдающие от одиночества, жаждущие любви, брачные аферисты не переведется. Похоже, что Головин  принадлежал к  их  племени..
—  Если бы Федя  не погиб, то признал бы ребенка, остался со мной, — возразила она.—Но убийца разрушил все планы. Страшнее, ужаснее горя не бывает. Найдите злодея, я сама его оболью кислотой.
— Самосуд запрещен. Каждый  человек, обрушившееся на него горе, считает  самым страшным, тяжелым, снедаем жаждой мести. Так устроена психика индивидуума,  — согласился Максим. — Но все же  сохраняйте оптимизм ради  дочери и будущего ребенка. Знайте, что плод реагирует на ваши переживания и страдания.
— Отыщите злодея, убийцу, я сама кипятком его ошпарю и  глаза выцарапаю, — промолвила Анна.
— Отыщем, обязательно отыщем и накажем по всей строгости закона, — заверил следователь. — Заниматься самосудом не советую. Это уголовно наказуемое деяние.
— Злодею значит можно убивать невинных людей, передовика производства, стахановца? — укорила  она.
—  Приговор вынесет суд.  Лучше ответьте, сколько времени  вы прожили  с Головиным?
— Полгода, точнее шесть месяцев и две недели, — уточнила женщина под  немигающим взглядом следователя.
— Почему не зарегистрировали брак? — Бочкарь нашел страничку  в паспорте, где стоял штамп о расторжении брака со Степаном  Михайловичем  Ермаковым.
— Федор говорил,  что ему сначала надо развестись с бывшей женой. Собирался к ней  поехать в Воркуту,  да не успел,— голос Анны  задрожал. Дабы упредить бабьи  рыдания, Максим   попросил:
— Возьмите себя в руки. Я  понимаю и сочувствую,  у вас горе, но будьте терпеливы и стойки.
— Вот так  всю жизнь,  уговаривают быть терпеливой и покорной,  а я слабая женщина, — встрепенулась Вальчук и с обидой  добавила. — Тянешь лямку, как  ломовая  кобыла. Чуть счастье  улыбнулось и тут же рухнуло. Где тонко, там и  рвется. Почему убийца разгуливает на свободе?
— Паспорт  своего сожителя, видели? — Максим Львович оставил  без  ответа  ее упрек.
— Не сожителя, а мужа, — с обидой поправила женщина.
— Сожителя, потому, что ваш брак не зарегистрирован
— Я же сказала, что Федя собирался развестись с бывшей женой и тогда бы мы расписались и обвенчались в церкви.
—Головин не был женат, холостяк. Эх, простота, хуже воровства, надул он вас, словно наивную деревенскую девку.
— Не был женат?— от удивления она выпучила глаза и, со стыдом выдавила из себя.— Все равно я его люблю, сердцу не прикажешь.
 —Так вы видели его паспорт?
—Нет, он  почему-то прятал его, — призналась она.
— Взрослая женщина и такое легкомыслие, беспечность?
— Полюбила с первого взгляда, вот и жила, — отозвалась Анна и, подумав, заметила. — Это дело милиции проверять документы, а я поверила словам. Федю   понимала с полуслова и верила, как самой себе. Такого славного человека загубили, такие люди редко рождаются.
Следователь  не перебивал ее, пусть выговорит, что накипело  на душе. Его сочувствующий взгляд успокоил женщину.
— Простите, — прошептала  Вальчук, вытирая концами серого шерстяного платка покрасневшие глаза. — Больно, обидно. У других в жизни и радость, и веселье,  а у меня, как сразу  не заладилось,, пошло – поехало. Думала, заживем с Федором на  широкую ногу, но не привелось. Может подруги сглазили, креста на них нет?
—  Отвлеклись  мы с вами,— напомнил Бочкарь.— Анна Васильевна, пусть вас не смущает  вопрос, но мне надо  знать была  ли у Головина  женщина на стороне? Надеюсь,  вы  понимаете, о чем идет речь? Есть мужчины-бабники, которым одной женщины недостаточно, хочется разнообразия, новых ощущений...
— Конечно, понимаю, — покраснела она. — Не знаю, но в последние  дни  Федю  что-то угнетало. Отмалчивался, наверное,  его беспокоила  предстоящая встреча с бывшей  женой. И я  не находила себе места, боялась, вдруг она уговорит его остаться. Мужик  он  видный и справный, мастер золотые руки,  такие  на дороге не валяются. Поэтому я к нему не приставала, чтобы  не бередить душу.
— К вашей дочери  как  он относился?
— К  Светке, что  ль?
— Да, к  Светлане  Степановне.
— Ишь, как  ее величаете, Степановна?
— Так положено. Она — взрослый человек с  паспортом.
— Светка — девица  с характером, почитай, барыня-сударыня. Поначалу чуралась его. Словом не обмолвится, пряталась в своей комнате  или к подруге Асе Хрумкиной уходила. А потом все наладилось, дочка  повеселела. Перестала смотреть на отчима волчком, словно подменили  девку. А вот отцом, папой  так ни разу его не назвала. Обед ему в поле охотно носила за три, а то пять километров от дома.
«Если Светлана  так резко от отчуждения  до заботы об отчиме  изменила свое отношение к нему, то Хвыля, пожалуй, прав, подозревая, что между ними была связь,— размышлял следователь.— И Анна Васильевна о этом или не знала, или не хочет говорить?»
— Вы так и не ответили  на вопрос была ли у Головина другая женщина?— настойчиво напомнил Максим.
— Не знаю,— потупила взор Вальчук. — Мне кажется, что он однолюб, на чужие юбки не зарился. С бабами на ферме, когда корма  возил, не заигрывал, хотя они, стервы, его колкостями  цепляли. А незамужние заманивали в гости, чтобы самогоном угостить и и в постель заманить. Федя не поддался на их коварные хитрости и искушения, а  выбрал меня.
— Ему кто-нибудь угрожал?
— Высказывал опасения, что Назар Хвыля, которого он должен был сменить на посту бригадира, мог какую-нибудь пакость совершить, свинью подложит, чтобы скомпрометировать. Не хотел уступать теплое насиженное место. Муж говорил, что у бригадира  на него зуб вырос. Не знаю так оно или нет, ведь чужая душа —  потемки. Хотя с семьей Хвыли мы хотим породниться. Весной  из армии вернется его  сын Андрей, который со школы по моей Светке сохнет, проходу ей не давал. Я ей приказала, чтобы вела себя скромно и осторожно, никаких поцелуев, а тем более сексу с пацанами. Сыграют свадьбу, тогда никаких запретов для медового месяца. Жаль, что Федя до такого счастливого дня не дожил. И у кого только рука на него поднялась? Я бы злодею  горло кипящим маслом  залила.
— Однако суровая вы дама, но самосуд  наказуем.
Она поднесла платочек к влажным глазам.
— Вы не чувствовали измену, ведь опытная женщина способна  легко определить есть ли у мужчины любовница?
— Нет, у меня  маленький опыт, — сказала, словно отрезала. Максим понял, что ее смущает  эта деликатная тема.
— Ладно, неволить не буду. Скажите,  когда вы в  последний раз видели своего бывшего мужа Степана Ермакова?
— Почти  год  назад,  перед тем, как  его отправили в ЛТП.
— Контакты поддерживаете, навещаете?
— Нет. Он для меня не существует. С глаз долой, из сердца — вон. Молодость мою загубил своим пьянством. Только при Феде я  расцвела, пожила всласть, познала женское счастье.
— А дочь навещала?
— Она, дура, надеется,  что он вылечится. А по мне, так  их там  не лечат, а калечат. Переписывается с ним, души не чает. Собиралась его навестить, но я не  пустила. Мало ли что, может в дороге случиться, а потом в шайке алкашей, где нет баб, могут снасильничать, судьбу сломать?  Она у меня красавица, глаз не оторвать.
— О чем он пишет? Вы  читали его письма?
— Мне совершенно безразлично. Главное, чтобы на Светку не влиял дурно. Вдруг его гены проявятся, дочка тоже к спиртному пристраститься. Чиво от Степана хорошего ждать? Возвратится, опять запьет. На порог не пущу. Жаль, Феди  нет, он бы его быстро отшил. Пусть себе подыщет, такую же забулдыжку, и вдвоем мыкаются.
— Но Ермакова  никто не лишал жилплощади. Он на лечении и вправе возвратиться под крышу родного дома.
— Пусть только сунется,— в ее голосе  зазвучали  угрожающие  нотки  и Бочаров удивился  происшедшей  в ней перемене.
«Сложное, уникальное  это создание —  женщина. Капризная, непредсказуемая, семь погод    на день, — подумал следователь. — Никогда не знаешь, что у нее  на уме и  на что она способна в  экстремальной ситуации. Обязательно у  Вальчук  надо снять отпечатки  пальцев и определить группу и резус крови. Чем черт не шутит. Вдруг они его по сговору с Хвылей порешили, а теперь льет крокодиловы слезы. Лучше  перестраховаться, чем потом локоть кусать».
—Анна Васильевна, вам знаком этот флакон? — указав на предмет,  поинтересовался  Бочкарь
— Однажды покупала в аптеке спирт для медицинских целей.
—Для медицинских ли? — усмехнулся Максим. — Не секрет, что  некоторые граждане осаждают аптеки. Покупают  «красные шапочки», разбавляют водой и употребляют вовнутрь вместо дорогой водки. Прежде такого бума не было, когда медицинский спирт в аптеках и киосках выдавали по рецептам врачей, а ныне интересы коммерции превыше всего.
—Нам без надобности, для этих целей есть само…, — и осеклась.
—Что у вас есть? Продолжайте мысль, Анна Васильевна.
—Водка, вино и другие спиртные напитки, — нашлась женщина с ответом, а то ведь чуть не выскочило слово « самогон», за изготовление которого предусмотрена административная ответственность. — Сейчас спиртными изделиями   все магазины и киоски завалены. Были бы деньги, а выбор огромен, не то, что, как во время горбачевской и лигачевской перестройки  с «сухим законом», когда за бутылкой водки или вина люди часами в очередях давились. Тройной одеколон употребляли, а некоторые заядлые выпивохи  даже обувной крем, ваксу на хлеб намазывали, чтобы он спиртом пропитался. Потом жевали и балдели.
— Выи об этом знаете?— удивился  офицер.
 — Так ведь столько лет мыкалась с алкашом. Спасибо нашему участковому Коле Удоду, что отправил Степана в ЛТП.
—В этом флаконе, обнаруженном в кармане Головина, порошок. Может, знаете, для чего он его употреблял?
—Ума не приложу. Впервые вижу. Федя мне ничего не говорил.
—Может  он добавлял его в пищу для  пикантности и остроты?
— Не знаю, он на отсутствие аппетита не жаловался. Ел за троих, но и работал за пятерых. Это вам любой подтвердит, тот же бригадир Хвыля. Такого золотого человека какой-то злодей угробил, — женщина опустила голову, смахнула со щеки набежавшую слезу и пожаловалась. — Будь проклят тот, кто Федю прикончил. Пусть его  молния поразит.  Отнял у меня короткое счастье. Где тонко, там и рвется. Четырех месяцев не прошло, как похоронила сестру Лиду,  рак, будь он трижды проклят, ее съел, а теперь и Федю убили. Последней надежды и опоры  лишили, хоть в  монастырь или в петлю. Всего то полгода счастье мне светило.
— Не отчаивайтесь, выкиньте все мысли о суициде. Они очень опасны и навязчивы, — предупредил Бочкарь. — У вас дочь и надо держать себя в руках, не поддаваться панике и депрессии. Если чувствуете себя неуверенно, то обратитесь к психотерапевту. Но не замыкайтесь в себе, чаще будьте на людях, загружайте себя работой, активно и культурно проводите досуг. И в более тяжелых ситуациях, люди стойко выдерживают жестокие удары судьбы.
— Куда уж тяжелее, — горестно вздохнула Вальчук.
— Каковы были отношения у Головина с  Хвылей?
— Как у начальника с подчиненным, соблюдали дистанцию. Назар Остапович давал Федору задания, наряды, а тот успешно их исполнял, никто лучше его не работал. Всегда был в почете и его ставили другим в пример, награждали премиями, грамотами и дипломами.  А теперь, когда человек мертвый и не может возразить, на него всех собак вешают. Дягель считает его жуликом, бракоделом, помешал нормально с почестями похоронить ударника труда. Сам Яков Абрамыч и спровоцировал конфликт, столкнул Федора и Назара лбами.  Планировал Хвылю  отправить на заслуженный отдых, а бригадиром назначить моего Федю. Назар Остапович упирался из последних сил. Может быть, после этого между ними пробежала черная кошка, — ответила  Анна и призадумалась. Перед глазами всплыла та роковая ночь и вспомнились  обидные слова бригадира над бездыханным телом Головина.
— Ах, я вспомнила один факт! — встрепенулась она. — Когда я поняла, что Федя убит и запричитала, насылая проклятия, все кары небесные  на убийцу, то Хвыля сказал, чтобы я так сильно не убивалась, что он допрыгался, сам к этому шел. И произнес это с удовлетворением, а не печалью. Меня это тогда поразило, словно ножом в сердце. Я его упрекнула  и он  извинился. Сказал, что от увиденного был вне себя, не осознавал, что говорит.
— Может,  действительно, пребывал в состоянии аффекта?
— Нет, смерть Феди не вызвала в нем потрясения, — возразила женщина. — Напротив, он был суров и угрюм. Знаете, есть такая присказка, что у трезвого в голове, то у пьяного на языке. Это как раз тот случай, когда он дал волю своим негативным эмоциям. В последние дни Назар недолюбливал мужа, так как считал, что Федя его подсиживает, чтобы вытурить на пенсию и самому управлять бригадой. Мы ведь, как я уже сказала,  собирались породниться,. Как говорят, от любви до ненависти один шаг. Моя дочь Света ждет  его сына Андрея, ему меньше года осталось служить в армии, они очень любят друг друга. А после такой трагедии свадьба  накроется медным тазом.
— Не отчаивайтесь. Если у них не увлечение, а настоящая любовь, то преодолеют все препятствия, — заметил следователь.
— Теперь и не знаю, как быть.  Может все перемелется, слюбится и стерпится. Светочка у меня скромная девушка. Ни  с кем не гуляет, только с ровесницей Асей Хрумкиной дружит, на дискотеки вместе ходят.
— Хвыля,  когда-нибудь еще в негативном аспекте отзывался о Головине? —  перебил ее Бочкарь.
—Чего не знаю, того не знаю, не слышала. Мы теперь редко общаемся, отношения испортились после того, как Федя, заслужив авторитет у начальства, стал претендовать на его должность.
— Типичное явление, конкуренты, соперники  никому не нравятся.
Разговор прервал телефонный  звонок. На другом конце провода, в районном отделе  милиция находился  Загорский.
— Максим Львович, есть интересная информация, — заинтриговал следователя  капитан  милиции. 
—  Если интересная, то не тяни кота за хвост, выкладывай.
— Первое. Федор Головин вовсе не Головин, а  пока что неизвестное  лицо, самозванец, инкогнито.
— С чего ты взял? 
— Иванчук обнаружил,  что неизвестный, то есть убитый,  вклеил свою  фотографию в паспорт Головина.  Сорокин после вскрытия трупа сделал вывод, что колото-резаная рана нанесена профессионально, снизу вверх. Значит,  убийца был невысокого роста и обладал навыками владения холодным оружием. Возможно, действовал не один, так как только самоубийца мог отважиться на поединок с таким быком.
 — Иванчук  не мог ошибиться?
— Насчет паспорта ошибки  нет. Этот факт полностью  подтвердился экспертизой и другими  данными.
— Кем и чем? — поторопил  Бочкарь.
— Я  по телетайпу направил запрос  в  городской отдел милиции по месту прежнего проживания  Головина  Федора  Егоровича. Мне  сообщили, что ранее судимый  Головин Ф. Е. , 1962 г. р.  погиб три года назад  на лесоповале в результате несчастного случая. Завели  уголовное дело, но потом прекратили  за отсутствием состава преступления.
— Вот как? Это новый поворот в деле, — удивился  следователь. — Что еще выяснил, не трави душу?
— Второе. На рукоятке ножа отпечатки пальцев не выявлены. Поверхность ее очень гладкая. Кровь, засохшая на лезвии  ножа, принадлежит убитому и  идентична той, что на пучке соломы. Пока все.
Максим с минуту анализировал информацию,  не выпуская из рук трубку,  потом произнес:
— Через полчаса загляни  ко  мне,  обсудим тактику действий.
Сообщение Загорского его серьезно озадачило: «Вот тебе и уравнение  с двумя  неизвестными  — Кто он, преступник  и  жертва его злодеяния?  Каковы  мотивы злодеяния. Похоже у погибшего было немало врагов, желавших свести счеты. Хоть  лоб расшиби, а узнай».
 —Товарищ следователь, — Анна прервала его мысли.— Если вы в течение месяца не найдете, не накажите убийцу моего дорогого мужа…
— Сожителя, — поправил Бочкарь. — Ваш брак с  погибшим гражданином не был зарегистрирован.
— А я считаю его мужем. Вместе спали и вели хозяйство, соседи подтвердят. Мы с Федей собирались  расписаться в ЗАГСе и обвенчаться в церкви,  — возразила Вальчук и продолжила.  —  Так вот, если вы не арестуете убийцу, то я обращусь в вышестоящую инстанцию с жалобой. Потребую, чтобы расследование передали старому и опытному работнику. Не сидите сиднем в этом кабинете. Ездите, ищите злодея по селам, в райцентре. Вам за это зарплату  дают и звезды на погоны. Помните, что под лежачий камень вода не течет.
— Вы, Анна Васильевна, здесь права не качайте. Прошу без ультиматумов и  глупых советов, —  резко осадил его Максим. —  У нас работают профессионалы, для которых раскрытие преступлений дело чести. От вас требуется правдивая информация, а с версиями мы сами разберемся.
—Эх, Максим Львович, вам никогда не понять, какое огромное горе обрушилось на мою бедную голову, как больно щемит сердце,  слезы подступают к глазам, — женщина платочком вытерла щеки. — Я не буду, как вы, сидеть, сложа руки. Обязательно через знакомых  подключу к поиску злодея экстрасенсов, ворожеек. Попрошу, чтобы наслали на него порчу, проклятие, смертельные болезни. Чтоб его разбил паралич, чтобы он околел. Лишил меня женского счастья.
— Анна Васильевна, успокойтесь, пощадите свое сердце.
 Слабо внимая  советам следователя, она промолвила:
—Я заказала панихиду, заупокойную в церкви за раба божьего Федора. Через год после похорон, когда земля на могилке осядет, установлю мраморный или гранитный памятник. На всем буду экономить, чтобы увековечить его память.
— Дело хозяйское, — заметил Бочкарь.
Вальчук  заметила смятение  следователя, но в следующий момент он сумел сосредоточиться. Попросил ее подробно рассказать о  той ночи, когда они  с бригадиром Хвылей  обнаружили труп. Рассчитывал  поймать ее на противоречиях, но рассказ  полностью совпадал с сообщением Назара.
«Они могли и сговориться, времени достаточно было, — предположил Бочаров, решивший  пока не посвящать вдову о чужом  с подлогом паспорте  и о сомнительной личности  ее  сожителя. Пусть пребывает в заблуждении и скорбит  по убиенному.
Он поблагодарил женщину и дал  ей  направление к эксперту-криминалисту  Иванчуку на снятие отпечатков  пальцев. Отметил повестку.
— Батюшки, а это еще зачем? — всплеснула  Анна  руками, услышав об отпечатках. — Вы, что меня посадить собираетесь?
— Так надо, кроме того, зайдите в лабораторию, сдайте кровь на анализ,— сказал  следователь и попросил  пригласить  в кабинет Ермакову.
— Светка, иди твоя очередь, — услышал он голос за дверью. — Затаскают теперь нас по кабинетам. А убийца себе разгуливает…

33.  Магия  очарования

Отворилась дверь и робко вошла девушка выше среднего роста.
— Здрасте, — промолвила Светлана и смущенно остановилась у порога.
—Здравствуйте, Светлана Степановна, чувствуйте  себя свободно,  раскованно, — улыбнулся  Максим,  желая  снять с нее скованность и, шутя, продолжил.— Но  не забывайте, что в гостях. Кажется,  так говорят?
— В прокуратуру в гости не  ходят,  туда приглашают или доставляют,— возразила, слегка оттаяв, Ермакова.
— Верно, не ходят, сюда калачом не  заманишь, — подтвердил он. Оценивающим взглядом окинул ее стройную фигуру, крепкие  загоревшие икры ног, аккуратную  под черным свитером грудь, тонкую  изящную шею, тугой  узел  золотисто-пшеничных волос,  овальное лицо с правильными  чертами:  сочные  чувственные губы,  небольшой  носик и глаза с зелеными искорками  зрачков.
«Вырастет  же в медвежьем  углу такое  очаровательное, прелестное создание, — подумал следователь, третий  год  после окончания юрфака работавший  в прокуратуре и  не успевший  обзавестись семьей. А этот  убиенный Федор  или, как  его  там,  губа  не дура,  в женской красоте  знал толк».
Светлана  под  его пристальным  взглядом  смутилась, а Бочкарь решил  не церемониться, избрал  тактику  жесткого прессинга. С места в карьер бесцеремонно спросил:
— У вас  был  контакт с отчимом?
— Что, что, какой контакт? — не поняла она.
— Половой акт.  Интимная  близость, соитие?
Увидел, что краска залила ее  лицо  и понял — был.
Ермакова опустила голову,  усиленно теребя  край свитера, словно  пыталась распустить его на  тонкие нити.
—Так был или нет? Отвечайте.
Она молчала, прикусив капризные губы, и казалось никто не в силах получить от нее признание.
— Тогда вас  тщательно обследует  гинеколог.
Ермакова  вздрогнула и чуть слышно прошептала:
— Да, был.
Закрыла  пылающее, как  факел, лицо ладонями, будто отгородившись ими от следователя, посягнувшего на ее  сокровенную тайну.
— Вы присядьте, Светлана Степановна. В ногах, как говорят старые люди, правды нет,— сжалился Бочкарь.— Медицинское обследование все же придется пройти,  для вашей же пользы. Такие сладкие забавы, а  вы взрослый человек  и  должны знать, часто приводят к беременности и  родам. Вы обязаны стать на учет под контроль гинеколога.
— У вас до отчима была связь с другим мужчиной или мужчинами?
— Нет, это впервые, — прошептала она.
— Сколько раз у вас с ним? Два,  три,  пять…?
— Много, больше четырех месяцев, — на сей раз,  равнодушно, словно у нее с первым  признанием  вытравили душу,  произнесла  Ермакова.
— Когда началось?
— В начале июня, мать в это время  была на похоронах сестры. Мы выпили  вино, захмелела и  дядя  Федя  отнес меня  в мамину  постель.
— Вы  сопротивлялись?
— Просила не трогать меня, говорила, что жду Андрейку, обещавшего на мне жениться. Он служит в армии...
— Так он тебя, девочка, споил и изнасиловал, — с жалостью поглядел на нее  следователь. — И что потом?
— Словно загипнотизировал, сама не могла остановиться, приходила к нему и на сеновал, и в поле, где он работал на тракторе.
— Да, этот  соблазн велик,— посетовал  Максим. — Анна Васильевна знала о ваших  отношениях с отчимом?
— Нет, не знает.
— В тот день, когда он  был убит, вы носили еду?
— Да, он  с большим удовольствием все съел. Харчами не перебирал, на отсутствие аппетита  никогда не жаловался.
— Кого-нибудь встретили  в  пути?
— Навстречу мне на  мотоцикле с коляской,  когда я шла к  дяде Феде, проехал  Назар Остапович, его бригадир. Хотел  меня подвезти, но я отказалась, чтобы избежать вопросов.
— И больше никого?
— Никого, — исподлобья взглянула на него Светлана. Бочкарь отвлекся  и не заметил  этого взгляда, иначе бы он его насторожил. Именно в этот момент отворилась  дверь, вошел Загорский.
— Не помешал?  — остановился он и у порога.
— Проходи,  Алексей. Заждался тебя.
Они  обменялись  крепкими рукопожатиями.
— Знакомься,  Светлана Степановна  Ермакова,— представил следователь.  — Проходит по делу об убийстве  тракториста  из  КСП «Светлый путь». Для  погибшего по иронии судьбы путь  оказался далеко не светлым, а  последним. Ермакова, пожалуй, последняя, если не считать убийцу, общалась с ним. Ценный свидетель. Светлана Степановна, вам знаком этот флакон? — Максим указал на предмет.
—Приходилось видеть подобные склянки в аптеке.
—Этот был обнаружен в кармане вашего убитого отчима. Внутри остаток порошка. Может вам известно, с какой целью он его применял?
—Не знаю, я не видела, чтобы при мне он применял.
—Этот порошок сделан из высушенной медузы.
—Из медузы?! — удивилась Ермакова и вспомнила. — Летом мы всей семьей побывали на Азовском море вблизи Каменки. Так вот  дядя Федя отловил и высушил на солнце  большие медузы.
—Для каких потребностей?
Светлана недоуменно пожала плечами.
— Не догадываетесь? Тогда я подскажу, он подсыпал его в постель для возбуждения женских гениталий и других эрогенных  зон, — сообщил Бочкарь и заметил, как зарделось  девичье лицо.
— Вспомните,  лежа в постели, вы испытывали такие ощущения, как жжение, зуд в  паху, нижней части тела и неодолимое влечение?
— Нет, да, — замялась и смутилась Светлана и вспомнила, что на следующее утро после того, как Федор ее распинал в постели матери, находясь в своей комнате, ощущала жжение в паху и непреодолимое желание близости с отчимом.
—Так нет или да?
— Да-а, — выдавила она из себя признание.
— Не пытался ли  Головин еще кого-нибудь из девочек таким способом совратить? С Анной Васильевной он сожительствовал, поэтому в этом не было необходимости, а вот…
—Мне жаловалась подружка Ася  Хрумкина, что после посещения нашей бани у нее внизу все пылало, она всю ночь не могла заснуть, — ответила Ермакова.
—Но в бане, где сыро, влажно, Головин не стал бы распылять порошок, — вслух размышлял следователь, — Это не дало бы эффекта. Как он добрался  до  тела, гениталий девочки?
—Догадалась! — обрадовалось Ермакова. — Федор перед тем, как мы удалились в парную, дал Асе новое полотенце, которое мог заранее обработать порошком из высушенной медузы.
—Умница! — в свою очередь похвалил Загорский. — У тебя аналитический склад ума. А полотенце, которым твоя подружка вытиралась,  сохранилось?
—Конечно.
—Постирали его?
—Нет, оно же совершенно новое. Я его  лишь просушила на солнце.
—Сегодня же изыми полотенце в качестве вещдока, а заодно возьми показания у Хрумкиной, — следователь велел Алексею. — Опроси очень деликатно, чтобы не испугать, выясни  у нее, был ли контакт с Головиным.
—Хорошо, — ответил капитан.
— Кстати, Светлана Степановна, вы в каком статусе пребываете?
—Что? — не поняла она значение слова «статус».
—В каком положении? — повторил Максим.
— В нормальном, а то вас интересует?
—Так вы непорочная девица или женщина? — смутил он Ермакову вопросом и пристальным взглядом. — Мне нужен ваш конкретный ответ для протокола показаний.
—Женщина, — прошептала она, то краснея, то бледнея.
И после короткой паузы  Бочкарь дал Светлане направление в гинекологическое отделение  поликлиники. — Обследуйтесь, пожалуйста. Это обязательная процедура. Хорошо?
Смущаясь, покоренного ее красотой  Загорского, она согласно кивнула головой.
 — О своей интимной связи с отчимом или как его там,  пока ничего не говори матери, чтобы не осложнять себе  жизнь, а нам  ход следствия, — велел Максим
Ермакова вышла, а следователь обратился к Алексею.
— Жаль девчонку, но даст Бог переживет трудности. Между прочим, красивая, очаровательная, готовая невеста, возможно, с приданным. Зато будущему избраннику не придется пыхтеть на брачном ложе. Ошибки молодости, а кто их них не имеет? Можно понять и простить. В период сексуальной революции, девственница редкое явление. С тринадцати, четырнадцати лет испробовали «райское яблочко».
— Макс, на что ты намекаешь?
— Алексей, признайся, что она тебе понравилась. Видел, как ты с нее глаз не сводил. Она это тоже почувствовала. Думаю, не прогадаешь. Впрочем, это твое сугубо личное дело.
— Приму к сведению, — смутившись, ответил Загорский.
— Алексей, вместе с Николаем  Удодом  проверь  пострадавших в драке с Головиным  Колупая, Ерша, а также их приятеля Репчука на возможную причастность к убийству Федора. Чем черт не шутит? У первых двоих были серьезные мотивы для мести. Если бы тогда сами пострадавшие или бригадир Хвыля сообщили о том конфликте, то дело не дошло бы до убийства. Похоже, участковый бьет баклуши, не владеет оперативной ситуацией, не занимается профилактикой правонарушений.
— Маловероятно, ведь эта «троица» мужиков, любителей заложить «за воротник», боялась  Головина,  как черт ладана,— ответил Загорский.— Но проверка их на вшивость не помешает. Особенно важно установить личность владельца оружия преступления — резака, изготовленного кустарным  способом из  стального штыка.
               
      34. В  поиске  версий

Сгорая от стыда, Светлана вышла из кабинета  в приемную,  где ее нетерпеливо поджидала Вальчук, обеспокоенная  вопросами следователя.
— Довольно любопытный факт,— произнес следователь, когда они с Загорским остались наедине. — Как это очаровательное юное  создание  имело половую связь с убитым? Сожитель спал  не только с Анной, живя с ней в гражданском браке, но Светланой. Вкусив райское яблочко, она воспринимала эту связь, как должное. Черт знает, как его теперь называть, сексуальный маньяк-педофил или потерпевший?
 — Может педофил или инцест?
—  Насчет первого и второго сомнительно, — возразил Бочкарь. — Она ему не родная и поэтому инцест невозможен. Вполне созревшая девица, грудь, бедра, тонкая талия— все в натуре. Но, если следовать требованиям юриспруденции, ей еще нет восемнадцати лет и поэтому факт совращения несовершеннолетней налицо.
— Под нашим южным солнцем девчонки, словно клубника или черешня,  созревают рано. В шестнадцать-семнадцать лет идут под венец, совершенно не смущаясь своего интересного положения, — отметил  Алексей. — Во всем сейчас динамика и прогресс, в том числе в физиологическом созревании юной поросли, жаждущей испытать наслаждения.               
— Отчим умело соблазнил и совратил, и поэтому у Светланы не возникло  мысли заявить об изнасиловании. Хотя  налицо все признаки  преступления. Споил и  в таком состоянии вынудил  вступить в половую связь. Впрочем, с него теперь взятки гладки. Натешился перед смертью. Что ты по  этому поводу скажешь?
— Жаль девчонку. Если физиология, инстинкты берут верх над  разумом, то остановиться невозможно. Слишком сладок  соблазн.
— Только и всего?
— Нет, не только, — ответил  Загорский.— Этот факт наводит на размышления,  как раз проясняет  мотивы  преступления.
— Ты  хочешь  сказать, что убийство совершено на почве ревности или  мести  за поруганную честь?
— Вот именно.  Чьей-либо  корысти  для убийства гражданина Х, так его обозначим,  я не вижу,— твердо сказал капитан.
 — Но в бригаде его не любили, кто-то мог свести счеты. Из-за его ударной работы  механизаторам  постоянно завышали  нормы выработки, они теряли  в зарплате. У них  были  причины с ним разделаться. Хвыля  подозрительно юлит, слова из него клещами не вытянешь. Твердит, словно дятел, «не знамо»  и «мабуть». А ведь и он был заинтересован  в устранении этого  стахановца, так как из-за снижения  выработки и его лишали премии. Личная корысть — явление весьма коварное, особенно для людей с алчными инстинктами.
 — Я знаю тамошних механизаторов,  сам  до службы  в угрозыске работал за рычагами. По пьяной лавочке они могли его поколотить, но чтобы  зарезать, не  тот случай.
— А если сгоряча  перестарались?  Может  он  себе  харакири сделал? — неожиданная  мысль пришла к следователю, но он сам ее опроверг.— Вряд  ли, иначе нож был бы в теле, а  не  в пахоте, в пятнадцати метрах от трупа. К тому же,  какой ему резон  кончать жизнь самоубийством? Из-за этой девчонки?  Наивно и глупо.
— Да и разводной  ключ в руке, — добавил аргумент Алексей.
— Пожалуй,  маловероятно. Однако  отпечатки пальцев убитого нам понадобятся,  хотя бы для того, чтобы установить его личность,— продолжил  развивать версию Бочкарь.—  Не  мог он  имитировать нападение. В этом нет ни логики, ни смысла?
Загорский  утвердительно кивнул головой, а следователь набрал номер телефона Иванчука:
— Петр, ты отпечатки пальцев с трупа снял?
— Обязательно и зафиксировал  татуировки. Все как  положено.
— Нож – резак  направь  на  физико-техническую  экспертизу. Надо выяснить,  из какого металла он изготовлен. Возможно, таким способом удастся  выйти на мастера или преступника.
— Уже  направил, — ответил эксперт-криминалист.
— И  подготовь, пожалуйста, больше материалов, касающихся примет, особенностей трупа  неизвестного. Это потребуется для установления его личности. Не мне тебя учить, ты в этом деле настоящий зубр. Только оперативно. Загорский  к тебе заглянет через пару часов. — Будет сделано!— бодро ответил на другом  конце провода Иванчук. Максим положил трубку, но снова затрезвонил аппарат.
— К  тебе не пробиться,— узнал он  приглушенный голос судмедэксперта Евгения Сорокина. — Вместе с патологоанатомом произвели вскрытие трупа. Как я и предполагал смерть наступила от повреждения сердечной мышцы. Удар профессионального убийцы снизу вверх. Значит,  предположительно он был среднего роста,  поскольку потерпевший довольно высок.
— Получается, что карлик  завалил  верзилу. Когда наступила  смерть?
— Примерно в  промежутке тринадцати – четырнадцати  часов. Акт судмедэкспертизы предоставлю  позже.
Бочкарь поблагодарил за информацию.
— Итак,— вернулся он к прерванной беседе.— Давай обсудим несколько версий. Первая, предположим,  что гражданин Х,  как ты его обозначил, освободился или сбежал из  колонии. Но за  ним остались старые грехи. В Романовке, проживая  по чужому паспорту, он спрятался  от своих дружков, а, возможно,   и от следствия. Они его выследили и приговорили. За что? Это надо выяснить. Не может  такого быть, чтобы  в селе  в полдень не заметили незнакомого человека или нескольких.
— Возможно, что так,— поддержал  Загорский.— Мои  ребята  продолжают  опрос  жителей Романовки и ближайших к  ней сел. Пока  безрезультатно, ведь убийство совершено в безлюдном месте.
— Версия вторая. Вальчук, прознав о близких отношениях своего сожителя с  дочерью,  из чувства ревности, либо для сокрытия позора, решила ему отомстить, — произнес следователь. — Подговорила Хвылю, или кого-то другого за соответствующую плату и его  убили. Видимо, так  оно и произошло. Не подозревая  угрозы, тракторист  вылез  из  кабины. Что  касается разводного ключа, то они могли потом вложить его в руку убитого. Это элементарный пример. Правда, в одиннадцать часов Хвылю видела Светлана Ермакова,  когда  несла  обед в поле. Потом бригадир  находился в “Сельхозтехнике”. Это его  показание  необходимо проверить. Ведь до  четырнадцати часов, обеспечив себе алиби,  он мог возвратиться на поле и совершить убийство.
— Зачем ему брать грех на душу? — вставил реплику капитан.
— Причины две. Во-первых,  недовольство его  чрезмерно ударной работой, из-за чего  завышали нормы выработки. Во-вторых, а это более веская причина, переполнившая чашу его терпения. Его сын Андрей имел виды на Светлану и, конечно,  узнав, что она спит с  отчимом, Хвыля  решил отомстить. Я велел работникам ГАИ провести хронометраж пути. По времени  все сходится. Да и тракторист Иван  Колупай  сообщил, что  бригадир заезжал к нему в четырнадцать тридцать. А это  в двух километрах от места преступления. Кстати, на пиджаке Хвыли  обнаружено пятно крови, принадлежащей убитому. Предложим  явку с повинной.
— Я бы не торопился  брать его за  жабры,— посоветовал  Алексей. — Есть некоторые интересные детали.
— Какие еще детали?
 — Под предлогом проверки паспортного режима и для точного установления личности  убитого тракториста я с ребятами произвел обыск в доме и во дворе Вальчук  и в бане обнаружили самогонный аппарат  и бидон с  готовой для перегонки брагой.
Анна Васильевна, конечно, сразу слезу пустила. Заявила, что держит  «бычка доеного» для изготовления первача в личных целях, мол, для компрессов и  растирок от простуды. Я поинтересовался, почему  назвала  самогонный аппарат «бычком доеным»? Она ответила, что так ее научил  Федор и еще я выяснил, что он любил чифирить. По всем признакам, он из ранее судимых и  по какой-то причине тщательно скрывал  этот факт. Поэтому  с арестом Хвыли советую не торопиться.
— Тебе хорошо  советовать, а  у меня каждое утро Сергеев отчет требует. А ему прокурор республики  покоя не дает. Нахожусь между молотом и наковальней. Интересно, снял ли Иванчук  у  строптивого Назара отпечатки пальцев?
Максим  потянулся к телефонной  трубке, связался с экспертом-криминалистом и спросил:
— Хвыля у тебя был? Отпечатки  пальцев откатал?
— Нет, Хвыля не заходил.
— Вот строптивец! — рассердился следователь. — Придется в принудительном порядке. Надо еще  будет выяснить, где в момент убийства находилась Вальчук  и другие механизаторы. Сами они могут  и солгать, поэтому через соседей, знакомых. Собери побольше информации из  разных  достоверных источников.
— Это всполошит население, создаст атмосферу подозрительности и страха, — засомневался  Загорский  в целесообразности опроса.
— Что  поделаешь, вынужденная мера, — уловив  настроение капитана, с грустью произнес Бочкарь.— Нам  от этой  рутины не уйти.
— Может, оставим эту версию напоследок?
— Нет,  надо отработать параллельно с другими, — возразил  следователь.— Нельзя упускать время, иначе спрячут концы  в воду. Пока, что  время  работает против нас. Они ведь не сидят, сложа рук, а предпринимают  контрмеры,  чтобы замести следы.
— Считаю, что надо действовать  максимум рационально, а то увязнем в рутине и нескоро из нее  выберемся, — заметил Алексей.
— Ты недоволен  тактикой следствия? — прямо  в лоб спросил Бочаров, почувствовав скрытый упрек  в голосе капитана. — Так и скажи. В таком случае  я  попрошу, чтобы мне дали  другого оперативника. Пока мне поручено возглавлять оперативно-следственную группу,  прошу вас выполнять мои распоряжения. Договорились?
— Договорились, — нехотя  ответил Загорский. — Но я оставляю за собой право на личное мнение. Пятнадцать лет службы в  уголовном розыске  что-то значат? Мой принцип: доверяй, но проверяй.
— Ладно, погорячились и будет,— примирительно  произнес Бочкарь.— Мне,  думаешь  приятно всякий раз выслушивать упреки начальства. Приходится терпеть, хотя,  порой  и  охота послать подальше. Но, как говорится, терпи казак, атаманом станешь.
И наконец,  версия третья. О том, что об интимной связи Ермаковой мог прознать  ее  отец, Степан Михайлович, находящийся на  лечении в  ЛТП. Путь оттуда до Романовки  неблизкий — примерно  сто пятьдесят  километров. Хотя какие  у  алкоголика, деградированной личности,  могут быть отцовские  чувства. Этих красноносых субъектов  я  изучил хорошо, у них одно желание  — выпить какую-нибудь гадость,  закусить или занюхать коркой хлеба.
— Максим, не исключено, что убийство Головина заказал директор КСП «Светлый путь» Дягель, — еще  одну версию предложил Загорский. — Ведет себя странно, вызывающе, угрожает жалобами влиятельным покровителям. Все это неспроста, чует котяра, чье мясо съел. Предлагаю поделиться оперативной информацией с сотрудниками отдела по борьбе с экономическими преступлениями и КРУ. Пусть  озадачат  Якова Абрамовича, чтобы ему служба медом не казалась, проверят финансово-хозяйственную деятельность КСП. Уверен, что нароют немало компромата, а может и криминала.
— Каковы мотивы?
— Веские. После того, как он узнал о махинациях Головина на вспашке, то таким способом, решил замять скандал, чтобы избежать новых разоблачений.
— Вполне возможно, — согласился следователь. — Пожалуй, в селе у многих были причины для того, чтобы свести с Федором счеты. Его могла угробить обесчещенная, отвергнутая женщина, либо на почве неразделенной любви и  неукротимой ревности.
— Что касается первой версии, то не исключено, что Х скрывался от следствия, — дополнил капитан. — Чужой  паспорт для него был отличным прикрытием.
— Согласен, но это требует доказательств. Тебе, капитан, придется отправиться в  Воркуту, на место его прежнего проживания. Тщательно изучи в архиве уголовные дела, в том числе по несчастному случаю на лесоповале. Захвати  у Иванчука материалы  для установления личности и сегодня же вечером в дорогу. А я займусь отработкой других  версий.
— Годится,— ответил Загорский.  — Сроки  по УПК поджимают, надо форсировать  раскрытие преступления.
Крепко пожали друг другу руки.  Но неприятный  осадок  все же остался. В  тот хмурый   вечер  капитан скорым  поездом убыл  на  Север.

35. Под конвоем

На рассвете Барон  громким лаем  разбудил  Хвылю. Бригадир  отодвинул занавеску и посмотрел в окно. На дороге,  напротив его дома стоял  желтый  с синей продольной полосой УАЗ. Возле калитки топтались, не решаясь войти  во двор,  два милиционера. У  бригадира обмерло сердце. «Ось влып, так влып,— подумал он, одеваясь.— Прощавай  спокий». Тихо,  не желая тревожить жену Одарку и  дочку Наталку,  он вышел  на  оплетенную виноградными лозами веранду, а затем во двор.
— Що  вам потрибно,  хлопцы? — подошел он к милиционерам.
— Гражданин Хвыля? — спросил старший из них и протянул повестку. — К следователю Бочкарю на допрос. Пять минут на сборы!
— Дак я  вже з ным балакав?
— Разговорчики!  — оборвал его второй сержант. — Сами разбирайтесь. Нам приказано  доставить и баста!
— Харчи и одежу треба  браты, чи ни?
— Обойдетесь и без харчей. На баланду и сухари посадят, — напугал  его  первый милиционер. Во двор вышла  Одарка и заголосила:
— Назарку мий! И чого воны до тэбэ причипылысь? Пусть идуть  видселя.  Зараз Барона видпущу.
— Не шумите гражданка, — велел сержант. — Оформим и вас на пятнадцать суток, а Барона одним выстрелом уложим за нарушение общественного порядка, тогда некому будет Хвыле  сухари носить.
— Наталка, донечка принэсэ, а вы ж його не чыпайте, бо  вин дуже добрый, — умоляла Одарка со слезами в голосе. — На тоби,  чоловик, хось шматок сала и цыбулю.
Она незаметно сунула в руки  супруга заранее  припасенный увесистый мотузок и харчами, где кроме нацпродукта была домашняя колбаса, сыр, яйца, соления и фрукты  на целый взвод.
— Щиро дякую тоби, шанована жинка, — произнес Назар Остапович, едва не  прослезившись. — Доньку Наталку  берегы, а я  возвернусь, бо Федора я не вбывав, це помылка.
 Хвыля, не позавтракав, до еды ли,  покорно сел в машину и она под любопытно-настороженными  взглядами односельчан, хлопотавших по хозяйству,  выехала из Романовки. А по селу в тот день поползли слухи: «Арестовали Назара. Милиционеры  с пистолетами  взяли его под руки. Видать,  он  Федьку порешил из-за должности. Кто бы  мог подумать, что  тихоня  способен на злодейство? Верно, говорят, что  в тихом болоте  черти водятся». Кто-то  из балагуров приврал, что бригадира в стальных наручниках  под прицелом пистолета увезли  и теперь хана мужику, сдохнет в камере от побоев, голода, вшей, клопов  и туберкулеза. Остались механизаторы без заботливого бригадира.
Следователь  встретил  Хвылю  сурово. Тот и не рассчитывал на теплый прием. Максима с вечера завели  — состоялся крутой разговор с начальником следственного управления прокуратуры, потребовавшего  энергичных действий по раскрытию преступления. Прозвучал  даже завуалированный намек  на  отстранение  от ведения  дела. «Вот тебе и независимость следствия, о котором столько лет на юрфаке талдычат седовласые профессора», — подумал Бочкарь.
Следователь  всегда чувствовал себя не в своей  тарелке, когда его торопили, подталкивали. Начальству нужна была приличная статистика, высокий процент раскрываемости  преступлений,  чтобы показатели не хуже прошлогодних. От этого зависели:  служебная карьера, звания, награды и другие почести. Максим  решил  форсировать ход следствия.
— Почему вы не сняли отпечатки пальцев?— резко спросил он у  ссутулившегося  Назара, едва тот переступил через  порог.
— А хиба  потрибно? — проворчал Хвыля,  пристально рассматривая свои крупные ладони, словно речь шла о лишении его пальцев.
— Назар Остапович, с вами не соскучишься,— следователь не смог сдержать улыбку. — Вы как наивный  ребенок. Не валяйте дурака. Или прикинулись «шлангом» и  не  представляете  насколько серьезно ваше положение. Если  и дальше будете игнорировать  мои распоряжения, то попрошу у прокурора санкцию на ваш арест. У меня для этого есть все основания. Погиб ударник труда на производстве и мой долг раскрыть преступление, вывести убийцу или заказчика на чистую воду.
—Так йому, злодию и  надо. Собаке – собачья смерть! Вин злодий гарну дивчину, Свитланку Ермакову, сголтував,  — заявил и осекся Назар,  не подумав о последствиях выражения своих эмоций.
— Вот, вот, так я и предполагал! — оживился следователь, считая, что  «дело в шляпе». — Я за язык не тянул, сами сознались в неприязненных отношениях к Головину. У вас были, по крайней мере, две веские причины для того, чтобы  свести с ним счеты.
— Пробачьте, но цэ брехня бабы Параськы…Я нэ скоин злочин, я нэ скоен злочин, — словно заевшая  в патефоне пластинка, бубнил бригадир.
— У вас были причины для убийства Головина.
—Яки?
— Он претендовал на место бригадира, подсиживал вас.
— Цэ нэ повид для вбывства. Я самотушкы збырався пийты на видпочинок.
— На жалкую пенсию? — усмехнулся Максим.
—Мэни богато не потрибно.
— Молчать, когда говорит следователь! — угрожающе приказал Бочкарь и продолжил. — Мы навели справки и выяснили: во-первых,  что Дягель собирались вас с почестями проводить на заслуженный отдых, а теперь получается, что некем заменить. У сельских трактористов профессиональная болезнь  — любят выпить и закусить. Лишь Федор не злоупотреблял, был в бригаде белой вороной, вел здоровый образ жизни.
 — Як же не пыв, бо жлобом був, а на халяву задарма  и моча  вкусна, — возразил Хвыля.
— Судмедэкспертиза сделала заключение, что  Головин  изнасиловал, испортил вашу будущую невестку Светлану Ермакову. В городе это прошло бы незаметно, а в селе каждый человек на виду, а тем более молодая, на выданье девица. Опозорил не только ее, но косвенно и вашу семью. У вас были серьезные основания для мести.
Если и не сами его отправили на тот свет, то подыскали за мзду хладнокровного  убийцу. Своим трудолюбием Головин успел многим насолить, поэтому с поиском исполнителя заказа у вас проблем не возникло. Готовься гражданин Хвыля к другим  «почестям»,  в дальнюю командировку, суши сухари.   А сейчас колись!   Чистосердечное признание уменьшит степень вины, вместо  высшей меры или 15 лет  получите  7-8  лет в колонии строгого режима, возможно в тюрьме «Белый лебедь».
 — Ганьба, — с дрожью в голосе промолвил бригадир. Опустил голову, поняв, что возражать  фанатично убежденному в своей правоте следователю, бесполезно. .Хоть кол на голове теши.
— Вы мне Ваньку не валяйте, не устраивайте истерик. Этот номер не пройдет. Не таким быкам рога обламывал,  —  предупредил Бочкарь. —  Против железных доказательств не попрешь.
— Якых? — встревожился  Назар.
— Если тугодум, то еще раз повторяю: во-первых, вы находились в неприязненных отношениях  с потерпевшим, так как он  должен был вас сменить на посту бригадира. А вы ни под каким предлогом не хотели уходить на пенсию. На этот счет есть показания  нескольких свидетелей. Во-вторых,  ваше  недовольство им  и даже ненависть усилились, когда вы узнали о его интимной связи с  Ермаковой.
В-третьих, в период совершения  преступления  вы находились в поле, в частности,  в четырнадцать тридцать  разговаривали  с  трактористом Иваном Колупаем. А после  встречи  с  Ермаковой  вы  переждали  в лесополосе, а потом возвратились  к  Головину. Одним коварным ударом ножа решили все проблемы. И самое главное доказательство вашей причастности к убийству Головина — следы его крови на вашей куртке.
— Мабуть я замарався, колы вночи  с Ганной Вальчук шукав Федора, —неуверенно пояснил Хвыля.— Хотив його пидняты и замазав руку кровью, попав в халепу. Вытер руку о куртку, а потим соломой.
— Кто это может подтвердить?
— Ганна. Вона бачыла.
— Гражданка Вальчук, лицо заинтересованное и поэтому есть веские сомнения в ее  объективности.
— Чому так, якый у жинкы  сенс?
— Она заинтересовано в том, чтобы несмотря на гибель Федора, вы избежали наказания, остались на свободе, как будущий сват.
У Назара не нашлось аргументов для возражения, а  Максим уверенно продолжил: — Запомните:  нет ничего тайного, чтобы не стало явным. Запирательство бесполезно и поэтому я предлагаю вам написать явку с повинной. Это будет учтено на суде при  определении срока лишения свободы в приговоре. Вам грозит от семи до десяти лет  лишения свободы за заведомо умышленное убийство.
Следователь  внимательно следил за тем, как изменилось выражение лица бригадира. Оно сначала побледнело,  а потом покрылось багровыми пятнами. Бригадир судорожно  ловил  ртом воздух,  не находя подходящих слов, наконец  вымолвил на  украинском и чисто русском языках:
— Це брехня, ганьба! Это ложь, ложь...позор!  Я буду жаловаться  министру и главному прокурору. Я що, с глузду зьихав, щоб  його вбываты? Сам и заявыв в мылыцию. Якый мэни з с того сенс?
— Так преступники и поступают, чтобы отвести от себя подозрение, — заметил Максим. — Но этот номер у вас не пройдет и не удастся избежать  ответственности и наказания, несмотря на былые заслуги, медали, значки и почетные грамоты. Перед законом все равны.  Назар Остапович, вы, ведь  по специальности  тракторист?
—После учебы в ПТУ стал механизатором широкого профиля. Десять лет проработал на Севере кузнецом. Возвратился в Крым,  окончил техникум механизации и мелиорации сельского хозяйства, стал механиком, бригадиром,— ответил Хвыля и пояснил. — Могу работать на  тракторах, комбайнах, автомобилях, вожу  мотоцикл, велосипед...
—Понятно, универсал, как американский Рэмбо, — усмехнулся следователь. — А танк  смогли бы водить?
—Если потребуется, то без проблем.
—На ближайшие восемь-десять лет не потребуется, — сурово произнес Бочкарь. — Ни танк водить, ни  мотоцикл, а  лишь тачку в карьере.
—Почему,  гражданин следователь? — напрягся Назар, поняв зловещий намек на лишение свободы и каторжный труд.
—А потому, гражданин Хвыля, что.., — и осекся, решив до конца не раскрывать карты. — Вы давно  уже не работали за рычагами трактора?
—Лет десять, до того, как окончил техникум и назначили бригадиром. У меня другие обязанности, функции.
— В таком случае, почему на дверях трактора, на котором работал Головин выявлены свежие отпечатки ваших пальцев?
—Я все поясню, — засуетился Хвыля. — Когда мы с Ганной Вальчук ночью обнаружили труп Федора, то я увидел, что дверца трактора открыта. Не поленился и закрыл ее, чтобы  пацаны не стянули инструмент, не раскурочили детали, особенно подшипники. Сейчас без присмотра нельзя ничего оставлять, все на металлолом сплавляют. Насосные станции, что подают воду из Северо-Крымского канала и оросительную сеть, дождевальные агрегаты демонтировали и растащили. Вы бы обратили внимание на эти безобразия.
— Назар Остапович, вы лучше подумайте о своей незавидной участи. Сдался вам этот трактор. Что вы за столько лет не накатались?
 — Я не катався, а працював, — возразил бригадир.
— Зачем вы туда полезли? Наследили и навлекли на себя подозрения, — упрекнул следователь и после паузы заметил.
— Кто же вам поверит, ведь  вы могли еще днем или  вечером побывать в поле и  свести  счеты с претендентом на вашу должность.
—Я с  Ганной був, — возразил бригадир. — Вона бачила.
—Этого недостаточно. Вы могли с ней, как будущие родственники, сговориться. Не обессудьте, на время слидчий я  потурбуюсь об отстранении вас от должности.
—Гражданин следователь, пожалейте мою седую голову, избавьте от клеветы и позора. Люди, мои земляки,   подумают, раз сняли с  бригадиров, значит,  виноват, рыло  в пушку.
—Об этом, о своей подмоченной репутации,  вам следовало раньше подумать. Я своих решений не меняю. К тому же, как вы объясните наличие пятен крови, принадлежащей Головину, на вашей куртке?
—Просто. Когда  переворачивал тело Федора, то в темноте испачкал руки его кровью, я ведь не знал, что его закололи, думал  сердцевый  напад  хватил. Вытер пучком соломы и нечаянно замарал куртку. Не заметил, а так бы велел Одарке застирать, — признался Хвыля.
—Застирать, означает скрыть улику. Уж очень подозрительно просто и гладко все у вас получается, как по писанному, — усмехнулся Бочкарь. —На все вопросы готовы ответы. Так не бывает. К тому же у вас были  веские причины  для  лютой  ненависти к Головину. Он совратил и фактически изнасиловал вашу потенциальную невестку Светлану Ермакову, на которой намеревался жениться ваш сын Андрей.
—Да, у сына были такие планы и мы с женой не возражали, но теперь они рухнули, — вздохнул Назар. — Только глупец согласится жениться на девушке, вкусившей запретный плод и ставшей проституткой.
—Он ее принудил к сексу с использованием психологического прессинга, шантажа и угроз, — заметил  следователь.
—Однако  Светлана не оказала сопротивления, а пошла у него на поводу, словно послушная овца.  Могла бы рассказать матери о домогательствах отчима, заявить в милицию или прокуратуру. Тщательно скрывала свою интимную связь с Федором, — посетовал бригадир.
—Не судите ее строго, а посочувствуйте.  Сказался  «синдром жертвы». Ермакова  боялась позора, людской молвы и хулы и поэтому скрывала эту порочную связь, — пояснил Бочкарь. — Хотя такое пассивное поведение, слабоволие и покорность чужим прихотям  ее не оправдывает. Не хватило силы воли, строптивости, чтобы устоять под натиском и хитростью опытного совратителя.
— Я щось не дойду до тямы, — прошептал Хвыля, обхватив руками свою круглую, как глобус, голову.
— Быстро дойдешь, когда в СИЗО в компании с  отпетыми головорезами  и мошенниками несколько месяцев на нарах попаришься. Клопов, блох и прочих насекомых покормишь. Будешь рогом упираться, живо устрою тебе эту командировку.
— Я Федора не чипав, — вяло ответил бригадир.
 — Вы  не первый и не последний, кто сходу отметает обвинение, — спокойно  произнес Бочаров. — Кажется,  ваш сын  Андрей, который  нынче служит в армии,  дружит, переписывается со Светланой Ермаковой. И по этой причине у вас был повод  ненавидеть убитого, соблазнившего вашу будущую невестку.
 — Тепереча  ни, а дивчина гарна була. Федор ее сголтував,  кажуть, що вона вагитна, — с сожалением ответил Хвыля. — У селищи  уси на виду, ничого ни сховаешь.
Следователь нажал  на кнопку потайного звонка и  в  кабинет вошел  рыжеволосый  постовой милиционер.
— Проводите  гражданина  в дежурную часть,— приказал он. — Там  у него снимут отпечатки пальцев. Глядите в оба, чтобы не сбежал. Он способен и на такие фокусы. Потом  обернулся к  Назару:
 — Не обижайтесь, вы сами меня к этому вынудили. Пока  не буду  прибегать  к крайним  мерам, но обстоятельства складываются не в вашу пользу. Объявляю вам  в качестве меры пресечения подписку о невыезде. Чистосердечное признание  и раскаяние смягчат вашу  участь.
— Я що вже арештован? — по-своему понял его бригадир.
— Пока нет, но без моего разрешения  вам  запрещено оставлять  постоянное место жительства. Дальше своего хутора ни шагу.
— И в поли, к тракторам те ж?
— В поле можно, но не вздумайте удариться в бега. Объявим вас в розыск и тогда уж точно загремите в следственный изолятор.
Хвыля с тоскою  поглядел на следователя. До него смутно доходил смысл сказанного. Милиционер властно велел следовать впереди. Через  полчаса  следователю  из дежурной  части сообщили о телетайпограмме, полученной   от  Загорского, находящегося в командировке.
— Прочтите,— попросил он дежурного офицера.
«М. Бочкарю. Сообщаю, что по данным  ИЦ УВД, на  основании  изучения уголовного дела по факту гибели  Ф. Е. Головина и возбужденного уголовного дела по статье 120 УК  об  изнасиловании несовершеннолетней Ирины Резцовой,  показаний свидетелей, данных дактилоскопии, идентичности  крови и рисунка татуировки  установлена личность убитого тракториста: Аркадий Корнеевич Деркач, 1967  г. р. по кличке Гарпун. Он  ранее судим  по статье 117, находится  в розыске за  ряд  аналогичных  преступлений. Подробности при встрече. Оперуполномоченный  угрозыска,  капитан милиция Загорский».
— Текст доставьте мне,— приказал  следователь,  размышляя  над  содержанием телетайпограммы. «Теперь  понятно, почему Деркач  скрывался под чужим  именем, — подумал он. — Не от братков, а от следствия сбежал, спрятался в глухом селе. Алексей  оказался прав. Не подвела его интуиция. Итак, одно неизвестное разгадано, дело  за вторым.  С  этим упрямым, как ишак, Хвылей  придется  изрядно повозиться. Крепкий орешек, хотя косвенные улики против него».

         36.  Удод   и  Одарка

Окаменев, словно статуя, Одарка долго смотрела вослед удаляющейся машины, пока та в конце улицы не скрылась за поворотом. Опустив голову и скрестив руки на груди, женщина возвратилась в горницу. Обратила свой печальный взор на иконку Богородицы в верхнем углу комнаты, до сего времени служившей элементом интерьера. Преклонила колени и трижды осенила себя крестом.
— О, матушка заступница, за что мой Назар провинился, почему его арестовали? —запричитала Хвыля. — Он же справный хозяин, заботливый муж. Не пьет, не курит и за чужими бабами не волочится, у начальства на хорошем счету. За что ему такой позор, такая кара на старости лет? Помилуй и  сохрани.
Не получив от святого лика ответ, все же немного успокоилась, размышляя над ситуацией: «Что же я сижу, сложа руки? Надеюсь, что кто-то поможет, вытащит  мужа из каталажки. Никому до него теперь нет дела, ни директору Дятлу, ни участковому Удоду. Пока человек трудиться, его ценят, уважают, а как попал в беду, так норовят пнуть ногой.  Может Назара там пытают, ноги, руки выворачивают, а я тут сижу сиднем. Надо действовать, ведь, кто стучится, тому открывают. Прежде, чем поехать в райцентр к прокурору и начальнику милиции, надобно посоветоваться с Удодом. Он там все ходы и выходы знает».
Одарка несколько раз выходила на улицу. Вглядывалась, не стоит ли  возле здания конторы, в котором размещался опорный пункт правопорядка, черный цвета мотоцикл К-750  с коляской. На таком транспорте передвигался участковый инспектор лейтенант милиции Николай Удод.
«Не с пустыми же руками идти к нему за помощью и советом», — смекнула женщина. Живо собрала в большую холщовую сумку цвета хаки  литровую бутыль самогона, кусок копченного окорока, шмат сало-бекон, по банке сметаны, соленых огурцов, лук, чеснок, паляницу, два десятка яиц. Сверху прикрыла белым рушником с вытканными розами.
 С трудом дождалась вечера. Вышла на веранду и в этот момент услышала знакомый рокот двигателя. Успела заметить, как в сторону конторы на мотоцикле проехал Удод. Велела дочери Наталки покормить домашнюю живность, а сама с сумкой  поспешила на прием. Общественный пункт охраны правопорядка (ОПОП) находился в торце двухэтажного здания сельского клуба  рядом с конторой.
Хвыля с трудом открыла тяжелую обшитую стальными листами дверь. Переступила порог Участковый  инспектор Удод сидел за письменным столом. Обрюзгший, заплывшее жиром лицо с двойным подбородком и маленькими, лукавыми глазками.  Брюхо, которое он называл «трудовым мозолем  и сгустком нервов» упиралось в край письменного стола. Крепкие напитки и обильная закуска в результате постоянных рейдов по выявлению очагов самогоноварения и злачных мест, радикально изменили его комплекцию. На столь нестандартную фигуру Удода невозможно было подобрать милицейскую форму. Выданные интендантом китель, брюки, шинель и плащ приходилось перешивать в ателье.  Участковый смирился с ролью обжоры, завсегдатая сельских застолий. Он считал, что ради оперативности и профилактики  конфликтов, мордобоев, обязан присутствовать на всех пиейно-развлекательных мероприятиях: свадьбах, крестинах, новосельях, днях рождения, юбилеях и требовал от начальства  премий, наград за вредные и опасные условия безупречной службы.
Возле телефонного аппарата лежала фуражка с красным околышем и золотистого цвета кокардой.
— Добрый вечер, Николай Семенович.
— Добрый, Одарка… Простите забыл ваше отчество. Столько забот, людей, разве всех запомнишь, — посетовал он. — Целый день кручусь, как белка в колесе.
… Тарасовна, — напомнила посетительница, в душе упрекнув  участкового, ведь не первый раз общается.
— Каким ветром вас сюда занесло? Что случилось?
— Вы разве не знаете, что моего Назара утром арестовали. Надели наручники, как на бандита, опозорили на все село.
— Знаю, я все про всех  на вверенной мне государством территории, такая у меня важная профессия, — не без гордости заявил Удод, поглаживая рыжие казацкие усы.
— Если обо всем знаешь, то скажи, кто убил Головина? Чтобы не терзали моего Назара, — поймала она его на слове.
— Этим занимаются прокуратура и угрозыск. Мне хватает забот с дебоширами, самогонщиками, алкашами, несунами, тунеядцами  и прочими деклассированными элементами.
— Николай Семенович, что же ты сидишь, не спасаешь Назара? Ты же в нашем доме первый гость. Всегда за столом на самом почетном месте. Даже директору Якову Абрамычу Дягелю не оказываем таких почестей. Еще до случая с убийством Головина у него на Назара вырос большой зуб. Собирается его спровадить на пенсию. Ты бы его отговорил?
— Не в моей компетенции, но попытаюсь. Спасибо, что цените мои заслуги, — смутился ее напора лейтенант.
— Спасибо в карман не положить. Долг платежом красен,— продолжила Одарка натиск. — Надо срочно спасать Назара, пока его там не покалечили, не сделали инвалидом.
— Я сам об этом целый день голову ломаю. Знал, что ты пожалуешь, потому и приехал. А мог бы с приятелями отправиться на рыбалку. Но долг, служба превыше всего. Как говорится, делу — время, а потехе — час. Проблему надо обсудить.
— Затем я и пришла.
Удод  бросил взгляд на сумку, стоявшую на табуретке  возле женщины и, догадавшись о ее содержимом,  небрежно спросил:
— Что там у тебя в торбе? Выкладывай, не  томи, чтобы разговор получился душевным.
Хвыля развернула на столе рушник, а участковый тем временем запер изнутри двери, чтобы отвадить от ОПОП посетителей. Одарка достала бутыль темно-зеленого цвета.
— Что за напиток? Молоко, квас или компот? — шутливо поинтересовался Николай с блеском в глазах.
— Первач двойной перегонки после очистки марганцовкой, чистый,  как слеза, горит синим пламенем. Крепость больше пятидесяти градусов.
—Так вы, гражданка Хвыля, заядлая  самогонщица, — строго, официальным тоном, неуклюже поднявшись в полный рост, заявил офицер. — Грубо нарушаете Указ о борьбе с пьянством и алкоголизмом, провоцируете должностное  лицо, находящееся при исполнении. За это нарушение предусмотрен штраф с  конфискацией самогонного аппарата и зелья. Наверное, еще и в обществе трезвости состоите?
— Назар состоит, а я не состою, — опешила женщина и поспешно схватила бутыль за горлышко, чтобы спрятать в сумке.
— Оставь, я пошутил, — улыбнулся блюститель. — Ваш напиток я всегда с большим удовольствием дегустирую. Выдвинул ящик стола и достал два граненых стакана.
— Ой, Николай, как же ты меня напугал, — перевела дух женщина. — И так сердце болит о Назаре, а еще ты со своими глупыми шутками. А общество трезвости, если надо, вступлю.Знаешь ведь, что мы самогон готовим не на продажу, а для собственного употребления, на компрессы, растирки и лишь изредка для застолья. Коньяк, водка, вино нынче дорогие, вот и приходится проявлять смекалку. Сыну Андрею меньше года осталось служить. Вернется из армии, свадьбу сыграем. И тебя обязательно пригласим. Хотя ты лейтенант, но за столом будешь свадебным генералом.
— Да, недаром поется, как хорошо быть генералом. Я согласен по долгу службы, ведь  такие массовые мероприятия, как свадьбы, юбилеи, поминки должны быть под моим контролем, чтобы никто не посмел нарушить общественный порядок. А то, ведь без скандалов, драк и поножовщины не обходится, — нравоучительно изрек он, наполняя стакан первачом. — Кто невеста?
—Мне на донышке для снятия стресса, — попросила Хвыля, выкладывая на стол кусок окорока, сало, сметану, паляницу и другие харчи.
— Кто невеста? Не слышу ответа, — повторил Удод, нарезая охотничьим ножом аппетитный окорок, сало.
— Кого сынок выберет, ту  невестку и примем в свой дом. Им жить и детишек растить, — ответила Одарка и пожаловалась. — Есть на примете Светлана Ермакова, полюбили они друг друга.  Гарна дивчина была, но не дождалась  Андрея. Сказывают, что беременна.
— Это интересно. От кого, кто ее обрюхатил?
— Грешат на Федора Головина, только какой теперь с покойника  спрос. Он и Анну Васильевну успел оплодотворить. Если родят, что они будут делать с младенцами?  Ох, куда ни кинь, везде клин. Как бы  труп Федора на моего мужа не навесили. Он у меня тихоня, не способен за себя постоять, заклюют, как куры.
— Ладно, Одарка, не тужи, что-нибудь придумаем. Все, что не делается — к лучшему! — бодро произнес  участковый. Они сдвинули стаканы, Николай залпом осушил до дна. С удовольствием крякнул, закусил малосольным огурцом и налег на окорок и сало с луком и чесноком.
— Спасибо тебе, вовремя подоспела. Целый день мотался по селам своего участка, как волк, изголодался. Служба такая, что лютому врагу не пожелаешь.
— Кушай на здоровье. Это моему супругу  горемыке, теперь придется голодать, — взгрустнула она.
— Не пропадет, покормят. Правда, не деликатесами, а жидкой баландой. Он там не один. В изоляторе всегда хватает гавриков. Человек, такое стадное существо, что  ко всему привыкает.
— Николай, ты так спокойно рассуждаешь, как будто он на курорте, в санатории отдыхает?
— Не спокойно, сердце кровью обливается. Давай еще выпьем, чтобы у Назара в камере не было головорезов и насильников, — предложил лейтенант и по испуганному выражению лица Одарки понял, что ляпнул лишнее.
— Его же могут зарезать, убить, —  страх застыл в ее глазах.
— Не бойся, для таких персон, как Назар, он все же не рядовой работяга, а бригадир, шишка на ровном месте, должны предоставить отдельную камеру с удобствами.
—  С какими еще удобствами?
— С парашей, умывальником, нарами…У вас  сортир во дворе, а там в камере, поел и тут же на унитаз. Далеко ходить и терпеть не приходиться.
— Да, очень удобно. Николай Семенович, я обратилась к вам, чтобы помог освободить мужа из-под ареста, а ты мне басни рассказываешь про парашу возле самого стола.
 Удод выпил и, пережевывая челюстями окорок, заявил:
—  Ты на меня не напирай буром. Вдруг Назар и в самом деле причастный к убийству. Чем черт не шутит? В тихом болоте черти водятся.
—  Что ты плетешь, опомнись!  — вспылила Хвыля. —  Мужу дурно от самого вида крови. Курицу, утку, гуся, я уже не говорю о свинье и овце, не способен зарезать. Раньше Степана Ермакова, до того, как ты его отправил в ЛТП, приглашали, а теперь его дружка Ивана Колупая, чтобы зарезал. А тут человек и еще такой здоровенный. Назар, если бы даже захотел его наказать за совращение Светки, то сил бы не хватило.
—Эх, Одарка, в криминалистике ты профан, — произнес он, вальяжно откинувшись на спинку кресла. — Назар не сам  завалил Федора, а подговорил мужиков. Кого-нибудь из механизаторов, слесарей или скотников, бухарей в Романовке хватает.  Из-за них и я в оперативных целях вынужден страдать, употреблять, чтобы другим меньше досталось. Можно сказать, ежедневно совершаю подвиг, только начальник, майор Калач, это не ценит. Тех же  Колупая,  Репчука или Ерша, которых Головин однажды поделом поколотил, за самогон и мать родную продадут и зарежут
— Не верю, что супруг способен на коварство.
— Верь, не верь — сугубо личное дело. Следствие признает только железные факты и доказательства, а не эмоции, слезы,  рыдания и истерики…
— Так ты поможешь, Николай? Тебя совершенно не волнует  судьба моего бедолашного Назара..
— Рад бы, да еще в генералы, полковники не вышел, — развел он руками. — Те, кто арестовал Назара по должности и званию выше меня. А следователь Бочкарь, что ведет дело, еще тот зверь. К нему с пустыми руками не подступиться. Повсюду ищет для себя выгоду. У меня лишь две махонькие звездочки на погоне, вынужден соблюдать субординацию. Если полезу в бутылку, то к чертовой матери уволят со службы, отправят на стройки народного хозяйства. Завистников, недругов предостаточно. Например, сообщат, что я с тобой самогон хлестал и слетят погоны. Потом сама, на трезвую голову посуди, кто для меня твой Назар? Отец родной, брат, сват… Если я по каждому поводу буду напрягаться, голову пеплом посыпать, то меня надолго не хватит, до старлея или капитана не дослужусь. А мне охота  стать не только свадебным, а настоящим генералом или хотя бы майором.
— Дармовой самогон ты горазд жрать, а как помочь, так субординация, своя рубашка ближе к телу, — упрекнула Хвыля.
— Одарка, не нервируй меня, и так служба не мед. Если будешь ворчать, то составлю протокол за самогоноварение, штрафану, изыму  аппарат, брагу и первач, — угрожающе заявил он.
— Ты же помог Анне Вальчук отправить ее непутевого мужа в ЛТП?
— Ха-ха-ха! Если бы твой Назар пил по-черному, не просыхал, и тебя с Наталкой дубасил, как сидоровых  коз, тогда бы с большим удовольствием. Никаких проблем. А здесь дело темное, «мокруха», лет пятнадцать или «вышка» светит.
— Какая еще вышка?
— Смертная казнь за убийство ударника труда, стахановца, — пояснил офицер.
— О, Господи, спаси и помилуй, — женщина испуганно перекрестилась. — Я так надеялась, что ты поможешь. У тебя ведь в райотделе милиции друзья, связи…
— Надейся и жди, — усмехнулся Удод, наполняя свой стакан.
— Что же делать? — Одарка, чтобы разжалобить,  всхлипнула.
— Ты на  психику не дави, истерику не закатывай, у меня характер стойкий, нордический. Много повидал за время службы, — проворчал лейтенант. — Давай без бабьих воплей, сырость здесь не разводи.
Он смекнул, что при нынешнем беспомощном состоянии Хвыли, из нее ради корысти, можно веревки вить: «Как говорят, с паршивой овцы, хоть клок шерсти». Продолжая работать желваками, приказал:
— Может мне попросить директора Дягеля, чтобы  Назара взяли на поруки? — предложила Одарка.
— Дело хозяйское, спрос не ударит в нос. Только компетентные органы не любят, когда кто-то со стороны вмешивается в  их дела, оказывает давление.
— Назар — партийный активист,  сделают снисхождение.
— Исключат, партия быстро избавляется от тех, кто порочит  высокое звание коммуниста. Ты не гадай на кофейной гуще, а с  вечера приготовь три литра  первача-спотыкача, нафаршируй  яблоками, черносливом и зажарь в духовке самого крупного гуся или гусыню, не забудь положить кусок окорока и сальца-бекон с мясными прослойками,  разные там овощи, соления, фрукты… Ну, что мне тебя учить, сама знаешь, как уважить.
— Брюхо у тебя не лопнет от обжорства?— уязвила она.
—Дура, баба! Не для себя хлопочу, а за Назара Остаповича, — одернул он Хвылю. — Угощу начальника ИВС, постовых, чтобы к нему нормально относились. В лучшую отдельную камеру без клопов, вшей и прочих паразитов поместили. В общей  урки могут харю расквасить, а еще хуже, если попадет к гомосекам, то снасильничают, заставят петухом  кукарекать…
— О, Господи, какие ужасы! — всполошилась Одарка.
— Не все ж ему сидеть в президиумах. Имей в виду, старая дура, что это дело на контроле у генерала, а у него требуха, дай бог каждому. Очень любит на халяву пожрать. Так что, будь готова, все еще впереди.
«Разорит, пока все из подвала не выгребет, не успокоится», — зная аппетиты участкового, с грустью подумала она, однако заверила:
 — Обязательно  соберу сумку с выпивкой и харчами. Может и для Назара, отдельно? Передашь ему, чтобы не голодал.
— Не положено, я при погонах. Попрошу ребят, чтобы ему шматок от  гуся  оторвали.
— Они, обжоры, оторвут, держи карман шире. Разве, что обглоданные косточки. Лучше я с тобой поеду, сама повидаюсь и передам из рук в руки.
— Не положено, тебе никто не разрешит свидание с арестантом. А меня  еще обвинят  в содействии подозреваемому типу.  Прикинь мозгами, если  моя Нинка узнает, что катаю тебя на мотоцикле, то подумает, что  у нас роман и  закатит скандал. Долго разбираться не станут и за аморалку из милиции вытурят. Готовь торбу, не жадничай. Имей в виду, орава прожорливая.
— Николай, ты же знаешь о нашей щедрости. Не было такого случая, чтобы ты из-за стола голодным уходил.
— Мало ли чего, вдруг жаба  задавит.
 —Поди, полегчало, душу отвела.
 —Как же ты в пьяном виде поедешь?— посочувствовала  она.
— На автопилоте. И не в пьяном, а  в  уставшем от  служебных забот, — ответил Удод,  продолжая трапезу. Свернув сумку, она вышла из кабинета, озадаченная судьбой  Назара


37. Удод и Анна

Закипая ненавистью к арестованному убийце, Вальчук, держа в сумке презент, литр первака и кило копченного окорока, направила свои стопы  к ОПОП.  В дверях Анна столкнулась с Одаркой. Оба опешили, застыли, как вкопанные.
Встретились холодными взглядами, как будто совершенно незнакомые люди, молча разминулись. Хвыля заметила в ее руке сумку с выпирающим  рельефом бутылки и  сверток, очевидно с закуской. В селе уже стало традицией, что заявители и просители, твердо убежденные, что  не смажешь, не поедешь,  к Удоду с пустыми руками не приходят. Обязательно ублажают участкового напитками и закусками высокого качества.
«Слезы будет лить по своему Федору и требовать, чтобы сурово наказали, — оглянувшись, предположила Одарка. —  Эх, нашла коса на камень.  Как же теперь участковый поступит, чью займет сторону? Придется раскошелиться,, чтобы Назара отпустили. За что нам такое наказание, он же мухи не обидит?»
 Между тем, Вальчук решительно переступила порог. Удод восседал за столом с журналом и папками. На мундире блестели нагрудные знаки, свидетельствовавшие о его служебных заслугах. На краю лежала фуражка с красным околышем, с правой стороны кобура с пистолетом. Этот антураж он устраивал, чтобы подчеркнуть важность и значимость своей персоны.
— Что здесь делала Одарка, что ей надобно? — забыв о приветствии, спросила  Анна. Поставила возле письменного стола сумку и, вперив в него глаза, села на стул.
— Хлопотала о том, чтобы помог освободить Назара, мол, он ни в чем не виновен, — ответил офицер.
— Николай Семенович, не верьте ей! — с жаром произнесла вдова. — Милиция, прокуратура не ошибаются, если арестовали, то значит, виноват и должен сидеть, пока рак под горой не свистнет. Я к тебе тоже с просьбой. Вспомни, как я тебя угощала, когда ходил и проверял паспортный режим, то охотно накрывала на стол и в дорогу презент давала. И первак, и харчи на халяву.
— Насчет халявы полегче, я был при исполнении служебных обязанностей, — возразил Удод. — Почитай, рискуя своим здоровьем дегустировал, проверял качество самогона и харчей, чтобы вы местных мужиков не потравили. Кто детей будет строгать, если все раньше срока дуба дадут?  У тех, кто гонит самогон на известке и табаке, я конфискую аппарат и зелье и тем самым спасают людей от беды. Так что брось распространять сплетни  о том, что я пью и закусываю на халяву. Я исполняю свой долг. Если будешь, как сорока, трепаться, то конфискую аппарат и оштрафую.
— Прости, Николай Семенович,  я не хотела тебя обидеть. Ты самый дорогой гость в моем доме.
— Так то оно лучше, — одобрил лейтенант, и Вальчук продолжила:
— У тебя связи с начальством, посодействуй, чтобы Хвылю наказали по всей строгости закона, высшей мере, ведь он убил не просто человека, а передовика производства, ударника пятилетки, стахановца. Никто за Федей не мог угнать, по две-три нормы выполнял.
— Говоришь, к высшей мере? —  Удод покачал круглой, как глобус, головой. —  Однако, кровожадная ты, Анна.  Женская душа — загадка.
— Если бы с тобой такое горе стряслось, кто-то из родни пострадал от убийцы, ты бы по другому заговорил. Хотя и принято говорить, что чужого горя не бывает. Еще как  бывает, сердце от боли и муки разрывается и требует мщения…
— Анна, не заводись, держи себя в руках. Вы же с Хвылей собирались породниться, дочку за его сына замуж выдать. Об этом все село, как пчелиный рой, гудело, — напомнил Удод.
— После того, что случилось, не бывать этому! — твердо заявила Вальчук. — Назар не только Федю убил, но и меня в самое сердце ранил, сделал вдовой.  Я от него беременна, как дальше без кормильца жить, ума не приложу. Эх, горемычная, за что мне такая нелегкая судьба, такое наказание?! Со Степаном не повезло, «зеленый змий» его совратил. Только с Федей по настоящему женское счастье испытала. Бабы завидовали и, наверное, кто-то из них,  сглазили, наслали порчу или проклятие. Может это месть Катьки Чечули, у нее глаза черные, дикие, как у цыганки. Она недавно у ворожеи бабки Агапки побывала и та, наверное, ее надоумила, как на Федю навести порчу. Ты, Николай, поговори со своим начальством, чтобы Назар не вышел сухим из воды.  Пусть сгниет за решеткой. А то учтут, что он передовой бригадир, партийный и возьмут на поруки или осудят условно с испытательным сроком. А моего Федю из могилы уже никакими молитвами и слезами не поднять.
Слезы навернулись на глаза Анны, она вытерла их платочком.
— Ты сырость не разводи. Пойми своими куриными мозгами, что это дело непростое. Кроме милиции расследованием занимается прокуратура, а там сотрудники, как звери, мелочиться не станут.
— Постарайся, я в долгу не останусь, — заверила вдова. — Есть сбережения, скопили на свадьбу Светке. Федя хорошо зарабатывал и деньгами по ресторанам и кабакам, как другие мужики, не сорил, каждую копейку в дом нес. Попрошу Дягеля, чтобы за счет сельхозпредприятия  ему, как знатному труженику, установили памятник на могиле, а на моем доме мемориальную  плиту установили или улицу его именем назвали, чтобы осталась вечная память.
На деньги и подарки не поскуплюсь, если потребуется,  кого положено отблагодарить. И для тебя деньги лишними не будут…
— Верно, не будут, — согласился участковый. —  Деньги никогда лишними не бывают. У меня в прокуратуре есть  связи. Похлопочу и дадут Назару за умышленное убийство под завязку, лет пятнадцать. Насчет высшей меры сомневаюсь, все-таки он прежде не привлекался, на хорошем счету. Но сидеть будет долго, до своего смертного часа, пока не вынесут вперед ногами. Не исключено, что сокамерники прикончат удавкой или заточкой. На зоне бывших начальников презирают.
— Пусть его настигнет божья кара. Спасибо тебе, аж на сердце полегчало, — воодушевилась Вальчук.
— Спасибо в карман не положить, — напомнил Удод. Вдова смущенно засуетилась и подала ему сумку с презентом.  Он оценил содержимое.
— На первый случай сойдет, — согласился он. — Но будь готова к расходам
С чувством исполненного долга и надеждой на то, что злодей будет сурово наказан, Вальчук покинула кабинет.
 «С паршивой овцы, хоть клок шерсти, — размышлял участковый. — А тут овца упитанная и  сама напрашивается. В самый раз заняться стрижкой, грех не воспользоваться. Конечно, можно взять с ней натурой, но старовата для меня,, отцвела вишня-черешня. А вот, если  харчами и деньгами, то не обеднеет, сама призналась о сбережениях.  Вот незадача с этими бабами, Одна умоляет, чтобы спас Назара от наказания, а вторая требует для него высшей меры. Придется сделать так, чтобы и овцы были целы, и волки сыты. Не следует суетиться, чтобы не наломать дров, пусть все идет своим чередом, куда хромая вывезет. В данной ситуации инициатива наказуема.
Добровольные субсидии от Одарки и Анны мне не помешают, уже второй год коплю  на авто. Позарез нужен автомобиль «Нива». Для сельских дорог, особенно в распутицу, незаменимый транспорт. На мотоцикле при дожде и морозе далеко не уедешь»
Посетителей больше не  было и Удод погрузил в коляску презенты с перваком и харчами,  важно оседлал мотоцикл и лихо рванул с места.

38. Возвращение Назара

На следующее утро, ни свет, ни заря участковый  на мотоцикле подкатил к дому Хвыли. Женщина  с трудом оторвала от пола и подала ему огромную сумку, в которой челночки барахло из Польши и Турции волокут.
Он взвесил на руке, прикинул — килограммов десять-двенадцать.
 —Молодец Одарка, да не отсохнет рука дающая. Порадую я своих корешей, набьют харчами утробу. Держи нос по ветру и хвост  трубой. Со мною не пропадешь.
— Сумку не забудь вернуть, — попросила она.
— Непременно, торба еще сгодится, поди не последний презент гуманитарной помощи, — весело отозвался Николай. Аккуратно положил сумку в коляску,  довольный своей предприимчивостью, пообещал. — Обеспечу твоему супругу  в ИВС отдельную камеру с удобствами. Но это Одарка, лишь полдела. Главная задача — добиться его освобождения.
— Я об этом только и думаю, ночами не сплю, вся подушка в слезах, — с горестью призналась женщина. — За что нам такое проклятие, наказание и позор? Стыдно людям в глаза глядеть, хоть в петлю лезь. Назар ведь муху не обидит
— Верю, что не обидит, — подтвердил лейтенант. — Хотя чужая душа потемки и нет дыма без огня. На одежде Назара обнаружена кровь  Федора и это главная улика. Против факта не попрешь.
— Не мог заколоть Головина, — стояла Одарка на своем.
 — Понимаю, сочувствую, — изобразил он печаль на сытом лице. — Придется нас с тобой поднатужиться. Поди, не в лесу родилась и должна знать, что без тяжелой артиллерии не обойтись.
— Без оружия, что ли? — испугалась она.
— Артиллерии в переносном смысле, значит без высоких чинов в погонах с крупными звездами, — пояснил Удод. — Чем крупнее звезды, тем больше и аппетит.  Потребности, как известно, беспредельны. Не для себя стараюсь, мог бы сидеть, сложа руки, но я хлопочу, рискую своей репутацией и должностью ради твоего драгоценного супруга. Все хотят вкусно выпить, пожрать, с красивой бабой погулять, для того и живем на белом свете…
— Живем, чтобы трудиться, создавать материальные и духовные блага, — возразила она. — А не  ради того, чтобы набить брюхо и с чужой женой переспать..
— Не умничай! — осадил он Хвылю и решил форсировать свой умысел. —  Одарка, коль мы решили спасти  твоего супруга, то одной торбой не обойтись. Сегодня угощу мелкую сошку, чтобы его поместили в отдельную камеру, изучу обстановку, удобные варианты, узнаю,  кто еще способен повлиять на судьбу Назара и начнем  активные действия.
— Николай,  поговори со следователем Бочкарем? — попросила Одарка. — Повлияй на него, скажи, что  муж не виноват, что его оговорили.
— К сожалению, прокуратура милиции не подчиняется, — сообщил участковый. — Наоборот, сотрудники прокуратуры осуществляют надзор за милицией, судами и органами власти, норовят совать нос в чужое корыто. Конечно, все люди  не без греха? Есть слабое место и у следователя Бочкаря.
— Какое,  именно? — воспрянула духом женщина.
— Любит выпить и закусить. Но имей в виду, что у него аппетит круче моего. Для него литр первача, что для обычного мужика двести граммов. Недаром фамилия прилипла: Бочкарь от слова «бочка». Соображай, если не бочку на десять ведер, то бочонок на два-три ведра обязательно запросит. Лишь тогда  постарается облегчить участь Назара, подведет его под условный срок и даже амнистию.
— Где же я столько возьму первача? — всполошилась Одарка, осознавая, что придется  пожертвовать частью запасов, которые скопила в погребе для предстоящей свадьбы Андрея.
— Не чуди, меня не проведешь, — ухмыльнулся Удод. — Полсела знает, что усердно готовишься к свадьбе, поэтому не прибедняйся. До этого события еще далеко, а Назара  надо срочно выручать. Если отправят по этапу из ИВС в СИЗО, то делу — труба! Назад механизм трудно провернуть.  Приготовь  для Бочкаря десять литров первача и хорошую закусь.
— Почему так много?
— По кочану.  Он ведь не бог и не царь,  чтобы в одиночку  освободить Назара.  Придется поделиться с начальником РОВД Калачом и прокурором Сергачевым. У них тоже аппетиты, будь здоров, не кашляй!  Такова порода человека, все любят на халяву выпить и закусить.
—Николай Семенович, я подумаю над вашим предложением.
— Если не устраивает, то баба с воза, кобыле легче, — рассердился он.
— Устраивает, другого выхода нет, — обреченно промолвила она и, задумавшись, предложила, —  Договоритесь с Бочкарем о встрече, я сама передам ему торбу с выпивкой и харчами?
— Ты, что сдурела!? — Удод округлил глаза-буравчики. — Он с тобой разговаривать не станет, посчитает провокаторшей и привлечет за дачу взятки…
— Какая же это взятка? Подарок от всего сердца, — возразила Хвыля и упрекнула. — Когда тебя угощают самогоном и закуской, ты не считаешь это взяткой?
— Не путай божий дар с яичницей, —  заявил он. — Так топорно не поступают. Кто ты для него? Даже не родня на седьмом киселе, а деревенская, глупая баба бальзаковского возраста. Уже не котируешься, чтобы за услугу расплатиться натурой.  Как к офицеру милиции  у него ко мне доверие. Ведь под одним знаменем служим на фронте борьбы с преступниками. Первач, харчи — это та же взятка, подкуп представителя власти. Поэтому не рыпайся. Если  не спасем Назара, то  за убийство ему дадут пятнадцать лет, а тебе за  попытку дачи взятки, как минимум,  пять . На кого оставите Наталку? Пойдет девка по руками… Не погуби.
Столь мрачная перспектива повергла Одарку  в  паническое состояние, близкое к истерике и  обмороку.
— Я приготовлю торбу, — прошептала она, глотая слезы отчаяния.
— Рад, что прозрела, поняла, что без меня, лишь мышиная возня, как без воды, ни туды и не сюды, — довольный исходом психологического прессинга, изрек Удод, давая понять, что разговор окончен. Хвыля заторопилась к выходу.
Через двадцать после возвращения Одарки на пороге появился  Назар.
— Господи, услышал мою молитву, — супруга бросилась в его объятия и с тревогой спросила. — Сбежал?
— Видпустылы на подпыску о невыизди.
— Удода видел? Я ему три литра самогона дала,  жареного гуся и других харчей, чтобы угостил Бочкаря и других офицеров. Он  поехал тебя выручать.
— Бисова душа.  Бачыв його на шляху, колы у автобуси ихав.
— Получается, что надул меня прохиндей,  Чтоб он захлебнулся и подавился, — Одарка опустила плети рук. — Эх, где наше не пропадало.  Просил еще приготовить десять литров горилки и торбу с харчами…
— Болт ему на рыло!— выругался обычно сдержанный бригадир. — Подавился, як пацюк, в чужую оселю. Чтобы духа, ноги его в моем доме не было.
— Назар, нельзя же так резко и категорично? Он же участковый, блюститель правопорядка. Может когда за нас замолвит словечко.
— Жулик, крохобор, а не участковый. Как же, замолвит словечко, держи карман шире.
—Не горячись, побереги сердце, — она прижалась к его груди головой и прошептала. — Главное, что ты  на свободе.  Надолго ли?
— Не знамо, — вздохнул он.
               
 39. Коварный  растлитель 

Загорский прямо с корабля на бал, прибыл в прокуратуру  к  Бочкарю. Тот  дотошно изучал  накопившиеся  материалы  уголовного дела, которое с каждым  днем разбухало. Тщательно  выискивал противоречия  в показаниях  свидетелей,  чтобы на  них строить тактику допросов.
— Проходи, Алексей, — встав из-за стола,  радушно  приветствовал  он капитана. — Сообщение  я твое получил, благодарю за оперативность. Жду  подробности, детали? Докладывай!
— Честно говоря, этот  Аркадий Деркач с погоняло Гарпун — редкая  сволочь, матерый и хитрый педофил,— сказал Загорский. — Чего я только я о нем не наслушался  и  в  леспромхозе, и в ИТК, где он  отбывал наказание, а потом находился на поселении. Много там  за ним грехов числилось,  вот и подался в бега. В двадцать  пять лет он  изнасиловал шестнадцатилетнюю девочку. Отсидел  восемь лет  в  ИТК  строгого режима. Освободился  и остался  работать  в  леспромхозе. Он питал повышенный интерес к  одиноким  женщинам, у которых были  от тринадцати и старше лет дочери, будь то одна или несколько. Хитростью, не скупясь на цветы и подарки, набивался в сожители. И многие женщины его настойчивые ухаживания  воспринимали, как любовь с первого взгляда,  охотно, без зазрения совести, отдавались ему. Он азартно трудился на любовном ложе, а потом, усыпив бдительность сожительниц, переключался на малолеток.
— По всем признакам сексуальный маньяк, — предположил следователь.
—Не исключено, — подтвердил капитан и продолжил. — Он тонко постиг психику девочек-подростков, испытывающих половое влечение, любопытство и искушение. Обхаживал их, парил куклы, угощал шоколадками и конфетами. Любая деточка, не подозревая коварства, обязательно оценит заботливое, доброе к себе отношение. Выждав удобный  момент, когда их матери  по какой-либо причине отсутствовали,  угостив девочек  вином,  водкой или самогоном, играючи, склонял к половой  связи. Сначала  осторожно, будто нечаянно, руками ласкал животик, гениталии, возбуждая непреодолимое желание, а потом  распечатывал и наслаждался по полной. Девочкам, впервые испытавшим сладость соития, это нравилось. Упрямых девочек он сам шантажировал, угрожая рассказать матерям, о грехе. Долгое время  опытному насильнику это легко удавалось и все сходило с рук. Даже тогда, когда  о его блуде  становилось известно матерям  соблазненных им девочек. У одних потерпевших девочек случался выкидыш, другие — искусственно прерывали  беременность, третьи на поздних сроках — рожали.
 —Они что же, молчали?
— В том то и дело. Ведь не всякая  женщина рискнет выставить себя и свою  малолетнюю дочь на  посмешище. Боялись позора, людской молвы и осуждения. Им после этого оставалось бы  только одно —  уехать, куда глаза глядят. Поэтому все ограничивалось   небольшими семейными скандалами. Тем более, что Аркадий  под  разными предлогами отказывался от  регистрации брака, заведомо зная, что надолго не задержится. Пресытившись женскими прелестями или оказавшись перед фактом беременности пассии, начала охладевал к сожительнице, а затем к ее дочери, развратник забирал свой чемодан и переселялся  в общежитие. Вскоре находил  новый объект для удовлетворения  своих изощренных сексуальных пристрастий и растления юных девочек.
— В таком случае, сношениями с Анной Вальчук и ее дочерью Светланой Ермаковой,  Деркач не ограничился. Наверняка, успел испортить неискушенных малолеток, — предположил  Бочкарь. — Обязательно надо с участием гинеколога провести медосмотр школьниц в возрасте от тринадцати и старше лет. Может кого-то из них он успел не только совратить, но и оплодотворить. Впрочем, медикам не помешает и  осмотр учащихся младших классов на предмет выявления последствий педофилии. Предложим врачам и психологам провести профилактические беседы о культуре и этике половых отношений, пагубности и опасности секса в связи с распространением СПИДа и венерических болезней.
— Логично. В таком случае, мы с тобой не только блюстители законности, но и нравственности — согласился Алексей и заметил. — Если  версия о новых фактах распутства подтвердиться, то не исключено, что кто-то из родителей отомстил насильнику за надругательство над дочерью. Тогда не только расшириться круг подозреваемых в убийстве, но и появятся обстоятельства, смягчающие вину преступника.
  — В этом есть соль, — кивнул головой следователь и поинтересовался. — Откуда  у Деркача  паспорт на фамилию Головина и кто он такой, этот Головин?
— Толи  случай подвернулся, толи Аркадий его сам устроил? Во время прорубки  просеки  для линий электропередачи отбывавшего наказание Головина насмерть зашибло стволом упавшей  сосны. Возможно,  Деркач, работавший  бензопилой, специально направил  ствол на  напарника. Сейчас  сложно  определить, было ли это преднамеренное убийство или несчастный случай? Следствие  по этому факту  было проведено неряшливо с грубыми  нарушениями Уголовно-процессуального кодекса. В конечном  счете, было прекращено из-за отсутствия состава  преступления. Надзорное дело я  отыскал  в архиве. Сейчас  нет смысла  его ворошить для установления истины.
— Конечно, пустая трата времени, так как  субъект  мертв,— согласился  Максим. — Что его вынудило приехать из  Воркуты в Романовку,  не страсть же к очередным юным прелестницам?
— На одной  из  девочек, четырнадцатилетней  Ире Резцовой он погорел. Ее мать в ночную смену  работала на компрессорной станции. Однажды произошла  поломка и  женщина раньше обычного  времени   возвратилась домой. Застала дочь в постели с сожителем. Деркач  божился, что не прикасался к девочке, мол, она  сама  залезла к нему в постель, так как боялась оставаться одной в комнате. Будучи   экспрессивной,  женщина устроила  скандал, подняла  на ноги соседей.  Гинеколог подтвердил факт изнасилования и сообщил в милицию. К тому моменту, тайком собрав вещи, насильник слинял. Вот тогда ему и пригодился  чужой паспорт.
— Мерзкий тип. И здесь остался верен своим животным прихотям,— следователь  извлек из  папки  с обложкой «Уголовное дело №157»  справку и  подал  ее Загорскому.— Вот полюбуйся  и у нас успел «отличиться».
В справке, адресованной  следователю Бочкарю, подписанной заведующей гинекологическим отделением  Н. Ю. Гавриловым, сообщалось, что  «С. С. Ермакова  прошла медицинское обследование. Срок беременности  — семнадцать недель. Состояние здоровья нормальное. Беременность протекает без  осложнений. Поставлена под наблюдение участкового врача».
 —Гляди, еще  наследник  у Деркача родится? — посетовал Алексей
— Такой  вот парадокс, — ответил  Максим. — Но  это личное  дело Ермаковой. Может и решится на аборт, что нередко чревато бесплодием. Здесь  мы ей  не советчики.
— Сроки для аборта вышли, придется Светлане рожать. А вдруг у Деркача  наследственная патология — педофилия? — заметил капитан. — Нет гарантии, что его  ребенок, будь то мальчик или девочка, когда подрастут, не займутся тем же, что их папаня, то есть  будут представлять угрозу для общества, для его юного поколения?
— Об этом пусть голова болит у  светил медицинской науки, у психиатров и  сексопатологов, а наша  задача найти  его убийцу. Наказание за преступление должно быть неотвратимым, независимо от того, кто жертва, а кто  исполнитель.
 —Да, заветы классика мы помним и чтим,  — улыбнулся Загорский.
— Однако, шустрый этот Деркач, этакий сердцеед Казанова или Гришка Распутин. Успел натешиться и оплодотворить не только  Анну Васильевну, но и ее несовершеннолетнюю дочь Светлану. И, если у  Вальчук  еще есть время для того, чтобы решиться на аборт, хотя никто не вправе ее принуждать к этому, то ее дочери  придется рожать. Светлану  он  раньше сумел оплодотворил. Не исключено, что этот жеребец-педофил и с другими девицами-малолетками, да и зрелыми бабами, которые в нем души не чаяли, успел переспать, — предположил следователь. — Следует всех  особ женского пола отправить на обследование в гинекологию.  Ведь сами  они под страхом  позора на это не отважатся. 
— Максим, кто у тебя  на прицеле в качестве главного подозреваемого?
— Хвыля. Но прямых улик еще недостаточно, — посетовал Бочкарь. — Вместе с тобой  мы  соберем. Он расколется, как грецкий орех,  стоит лишь немного поднажать.
— Значит опять признание — царица доказательств  по Вышинскому? — не удержался от реплики  Алексей.
— Не иронизируй, — парировал следователь. — Признание подследственного тоже  нелегко дается. Это состязание, противоборство  интеллекта, эрудиции,  наконец, характера  и  воли, особенно с таким упертым, как Назар.
— Если не применять незаконных методов,  — добавил Загорский  и тут же,  заметив  реакцию следователя, перевел разговор в другое русло. —  Не будем ссориться. Если не возражаешь, то я все-таки займусь проверкой третьей  версии. А для этого мне необходима командировка в  Керченский лечебно-трудовой профилакторий.
— Не  возражаю, — безучастно ответил  Бочкарь,  дав  капитану понять, что это пустая трата  времени.
— Куда смотрел участковый, лейтенант Николай Удод? — задал себе же вопрос следователь.—  На его территории почти полгода жил человек с фальшивым паспортом, а он и в ус не дул?
— Сказывают, что он  «крышевал» некоторых покладистых самогонщиков, снабжавших его и напитком, и закуской. В общем, зажрался.
— Надо его срочно менять. Поставлю этот вопрос ребром перед начальником райотдела милиции, — твердо  сказал Максим.

          40. Визит  в ЛТП

Лечебно-трудовой  профилакторий, расположенный на окраине города за высокой  железобетонной оградой,  Загорскому был хорошо знаком. В бытность работы участковым инспектором он нередко, особенно после Указа о  борьбе с  пьянством и алкоголизмом, возил сюда  группы красноносых спившихся мужиков  и  представительниц прекрасного пола  на добровольно-принудительное  лечение  от влияния Бахуса.
Вспомнил,  сколько  мороки  доставляла  процедура оформления  алкоголика на лечение: утомительные хождения  с подопечным, который при  каждом удобном случае норовил сбежать, по врачебным кабинетам. Потом утомительные судебные заседания, решавшие  судьбу алкоголика и срок лечения его в ЛТП.
Каждый  очередной  «космонавт»,  так участковые  за тщательность медобследования окрестили  алкоголиков,  изрядно изматывал душу.  Контингент постоянно пополнялся, ибо при  дефиците водки и других  крепких напитков  огромный размах приобрело самогоноварение,  и поэтому ЛТП  превратилось в компактный городок с производственными и хозяйственными постройками.
Загорский, предъявив удостоверение  на  КПП, зашел в административное здание. Поднялся на  второй  этаж, где находилась приемная и  кабинет  начальника ЛТП, майора  внутренней службы  С. П. Перцова. 
 «Узнает  ли он меня? — мелькнула у Алексея мысль. —  А  я то его помню еще  младшим лейтенантом, поджарым  и энергичным, когда привозил  сюда алкоголиков. Его  тогда здесь обзывали Перцовкой  в  ностальгии об этом вожделенном напитке. И вот,  поди, тихой сапой  дослужился до начальника ЛТП. Обычно мой  приход  встречают настороженно — сыщик с доброй миссией не приходит,  обязательно какой-нибудь криминал или иная  неприятность.
Вошел в приемную. За столом у компьютера сидела  брюнетка лет двадцати пяти от роду. Рядом на тумбочке гнездилась гирлянда телефонных аппаратов. Она  взглянула на  посетителя. Темные локоны закрывали уши, завитки спадали на лоб, под блузкой пурпурного цвета со скромным декольте волновалась упругая грудь. Алексей ощутил на себе чарующий  и влекущий взгляд ее миндалевых глаз.
—  Добрый день! — приветствовал  капитан
— Добрый, — разлепила она губы в блеске перламутровой помады. «Умеет  Перцев  выбирать сотрудниц со вкусом, не лишенный эстетических пристрастий. Знает в женской красоте и магии толк», — подумал Загорский и спросил:
— Сергей Павлович на месте?
— На месте. А вы,  по какому вопросу, он  вас вызывал?
— Нет, не вызывал. Я в командировке, минут двадцать назад сошел с поезда.
— С прибытием, — улыбнулась она. — Будьте добры, представьтесь, я доложу о вас.
— Оперуполномоченный уголовного розыска Алексей Загорский.
— Очень приятно, а Инна.
Брюнетка подняла одну из телефонных трубок и строгим голосом промолвила:
— Товарищ майор, к вам просится на прием оперуполномоченный уголовного розыска Алексей Загорский.
После паузы велела:
— Проходите, он  ждет.
Открыл добротную мореного дута дверь и вошел в просторный кабинет с длинным Т-образным столом, в торце которого под портретом Феликса Дзержинского восседал Перцев. На нем, несмотря на будничный день, был  парадный мундир с многочисленными знаками отличия на груди. На стене, что напротив трех окон, снаружи оправленных в решетки, висели в рамках  почетные грамоты и дипломы за достижения коллектива ЛТП в лечении и перевоспитании хронических алкоголиков. А за стеклами книжного шкафа блистали бронзой и медью кубки и призы.
— Здравия желаю, товарищ майор! — почти от порога  на ходу произнес Алексей.
— А-а, старый знакомый, — поднялся начальник навстречу. — Добро пожаловать, проходи.
 Из-за пол расстегнутого кителя выпирало брюхо, словно у женщины на шестом месяце беременности.
— Рад видеть. Здравия желаю, товарищ…?— он осекся, задержав его руку в своей пухлой ладони.
—… капитан, — подсказал  Загорский.
— Капитан? — разочарование проявилось на лице Сергея Павловича. — Я полагал, что ты меня уже обскакал,  а ты все еще в капитанах засиделся, как девка- перестарка.
— Выше должностного потолка не прыгнешь, — заметил гость. — Вот, если бы я был опером в главке милиции или начальником угрозыска, тогда другое дело.
— Да, сочувствую. Инструкции, циркуляры для нас, работяг, а не канцелярских крыс, которые кроме бумаг, ничего не видят, все равно, что палки в колеса.  Держат в черном теле, мешают росту карьеры, — посетовал Перцев и с оптимизмом сообщил. — А вот у меня с этим проблем нет. На днях генерал подпишет приказ о присвоении внеочередного звания. Так что перед тобой без пяти минут подполковник.
— Поздравляю, — сказал капитан.
— Благодарю. А года через три, перед  выходом на пенсию, может, и третья  большая звезда упадет на погоны, — мечтательно произнес майор. — Генералом, конечно, быть лучше, но  для этого надо окончить Академию МВД, а я время упустил. Но и полковником быть престижно и почетно. Полагается  по уставу папаха, жаль, что  брюки без генеральских лампасов  и  погонов. К сожалению,  в милиции нет гвардии, а то бы красиво, гордо и величаво звучало: «гвардии полковник».
— Ради этого следовало служить в армии или на флоте, — улыбнулся Алексей, не торопясь сказал о причине своего неожиданного визита в ЛТП. Зная склонность Перцева к тщеславию и бахвальству, он не мешал ему излить душу.
— Капитан, правильно я мыслю?
— Правильно, как Цицерон.
—Тогда бросай свой уголовный розыск и переходи в систему ЛТП. Это тебе не с пистолетом за мелкой шушерой гоняться, а в моем деле нужно быть тонким психологом и опытным педагогом, чтобы этих гавриков, алкашей направить на путь истинный.  У меня к каждому из них  индивидуальный подход, знаю, кто,  чем дышит и что замышляет. Здесь ты в капитанах долго не засидишься. Еще четыре года назад, если не забыл, я был всего лишь старшим лейтенантом, а уже  заранее  приготовил погоны подполковника.
— Не все, как вы, Сергей Павлович, такие везучие, — без зависти заметил капитан.
—Друг, земляк работает в управлении кадров главка. А он ушлый, знает в какой приказ и под каким убедительным предлогом включить мою фамилию на поощрение или на звание.  Один из моих гавриков, преподаватель вуза, страдавший запоями,  через год после лечения и воспитания в ЛТП защитил диссертации. На  ученую степень кандидата философских наук. Написал мне благодарность, а я тут же сообщил об \том факте кадровику. И постоянно упоминаю в своих докладах и рапортах вышестоящему начальству. Об этом даже заметку в газете «Советский милиционер» напечатали. Сейчас велю Инне, чтобы нашла в подшивке.
— Не надо, я верю, — Алексей избавил девушку от хлопот по поиску  номера с заметкой.
— Очевидно, учли этот позитивный факт для присвоения звания. Давай-ка мы с тобой по этому поводу примем  на грудь моей фирменной перцовки. Крепче, чем водка и коньяк, градусов шестьдесят, горит синим пламенем. Даже сам генерал  на охоте дегустировал и одобрил мой напиток. Держу для знатных гостей. С твоей легкой руки, может и дальше все пойдет, как по маслу. Майор решительно направился к стоящему рядом с сейфом холодильнику, в  котором хранил напитки и закуску.
— Сергей Павлович, спасибо, в другой раз, я при исполнении, — остановил его  капитан.
— Так я тоже при исполнении, — ответил майор. — Граммов пятьдесят-сто для поднятия тонуса  не помешают. Сами врачи рекомендуют в качестве профилактики против образования тромбов для разгона загустевшей крови. А Инна нам заварит настоящее бразильское кофе. Как она тебе, приглянулась?
— Да, милая, очаровательная, способна вскружить голову, — признался Загорский.
— Ты не ошибся,  хорошая, ласковая девочка без комплексов и предрассудков, других не держим, — самодовольно изрек начальник ЛТП. По его интонации Алексей понял, что  тот, злоупотребляя служебным положением,  использует секретаршу для интима.
— Нет, — твердо произнес капитан и подумал, что о генерале, пьющем самогон, Перцев загнул, приврал ради бахвальства.
— Что ж, неволить не буду. Как говорят, баба с воза, кобыле  легче, — с досадой заметил майор и возвратился к столу. Сел в кресло и деловым тоном поинтересовался:
 — Ты, что же проездом или кого из гавриков привез?
— Этим занимаются участковые, — напомнил Алексей. — Наоборот, я приехал за одним из твоих гавриков.
— Никак  земляка  решил навестить?  Похвально, что интересуешься  их судьбами,— старался предугадать цель визита Перцев.
— Угадал, в самую точку. Но не  всех земляков, а одного.
— Кому это такая высокая честь выпала?
— Ермаков  Степан Михайлович. Почти год, как  на лечении.
— Знаю я твоего  Ермакова,— майор вальяжно  развалился во  вращающемся кресле, раскачиваясь из стороны в сторону.— Толковый мужик, на все руки мастер. Мне бы таких гавриков  побольше я  бы образцовое ЛТП устроил.  Долго бы здесь не задержался. Большому кораблю, как говорят, большое плавание. О  генеральских погонах и лампасах лишь мечтаю,  а вот до полковника  есть шанс дослужиться. Приличная пенсия, льготы, почет и уважение. Все-таки вредное у меня производство, почитай тот же горячий цех, что у сталеваров или кузнецов.
Он  поднял глаза вверх, откуда ему на офицерский погон  могла неожиданно упасть  внеочередная звезда.
— Слава Богу, пока без ЧП, — он постучал по столу.— Хотя очень пестрая публика собралась, того и гляди,  кто-то набедокурит,  испортит всю малину. А начальству, — он опять закатил глаза вверх, такие сюрпризы не по нраву. Вот и сижу здесь пятый год без движения...
Загорский  понял, что Перцев не из тех, кто от скромности  готов  умереть. Любит на досуге поплакаться в жилетку. И когда словоохотливый офицер сделал паузу, чтобы перевести  дух, спросил:
— Так чем же славен Ермаков, что пришелся  ко двору?
— Дисциплинирован, нормы  перевыполняет  и пользуется заслуженным авторитетом  в коллективе,— словно зачитал  характеристику майор. — Жаль будет с ним расставаться. Пообещал досрочно отпустить за трудолюбие и примерное поведение. Слово надо держать.
— Вы пригласите его.
Сергей Павлович  нажал на одну из кнопок селекторной связи.
— Пригласите ко мне гражданина Ермакова,  срочно! — приказал он невидимому подчиненному.
— Есть! — ответил голос на другом конце провода. Майор  не без важности  и гордости  взглянул на капитана, выражая свое превосходство, и продолжил прерванный диалог.
— Ермаков недавно в отпуске побывал. В качестве поощрения за успехи в соцсоревновании  выделил ему трое суток. Так он чудак  и суток не прошло, возвратился. Утром уехал, а вечером  уже был в ЛТП. Спрашиваю,  почему Степан, так скоро? А он в  ответ, а  что  мне там засиживаться. Управился с делами, повидался  с  дочерью и  назад. Я то грешным делом, подумал, когда отпускал, запьет мужик  на  воле и придется за ним наряд посылать, а он вернулся —  ни  в одном глазу. Хорош курс лечения, а то привыкли на  всех  совещаниях нашу тяжкую службу  костерить, мол,  не лечат, а калечат. Погоди, а зачем Ермаков  тебе  понадобился, ведь ему еще полгода лечиться и трудиться? Или  надумал кабанчика к празднику завалить, чтобы к водочке была не только селедочка, но и свежина? — вновь взбодрился Сергей Павлович.
— Какого еще кабанчика? — удивился Загорский.
— Так ведь Степан лучший спец по забою и разделке  крупного рогатого скота. Словно всю жизнь на скотобойне, быков, свиней, овец и прочих парнокопытных колол и разделывал.  У нас  в ЛТП есть подсобное хозяйство. Держим для прокорма гавриков, да и собственных потребностей свиней, овец и мелкую домашнюю живность. Ермаков там почти прописался. Кроме того, по просьбе офицеров и других штатных сотрудников, у которых есть животные на подворье,  оказывает  помощь. Вот я и решил, что он и тебе потребовался для этой цели.
— Нет у меня подсобного хозяйства, свиней не держу,  — сообщил капитан и поинтересовался. — Как Ермаков характеризуется в коллективе?
— Нормальный мужик, почитай, уже исправился. Жаль будет с ним расставаться. Незаменимый человек, можно сказать стахановец, ударник труда Толковый, мастеровой человек и в тюрьме, и в ЛТП  не останется без дела. Я его на днях поощрил отпуском на трое суток. Так он чудак  в тот же день, поздно вечером возвратился в ЛТП. Для него здесь, что дом родной.
— Почему так быстро?
— Может из-за того, что поранил руку.
— Как это случилось?
— Сказывал, что рубил дрова и поленом ударило по руке.  Только я не верю, пусть он эти сказки своим корешам заливает, — самодовольно усмехнулся майор. — Ловкий и сообразительный и вдруг пострадал от полена? Полагаю, что дело было так.  Сунулся Степан с голодухи к своей бывшей бабе, а может к какой-нибудь  замужней или вдове, она его огрела кочергой или скалкой. Ведь, если сучка не захочет, то кобель не вскочит. Не каждой самке нравится, когда ее хотят взять силой. Вот  он и пострадал. Я тоже пять лет в угрозыске проработал, меня на мякине  не проведешь, опыт, интуиция, чутье…
— Эх, Сергей Павлович, на этот раз интуиция вас подвела.
— Не может быть! Что случилось, капитан?
— Ермаков подозревается в совершении убийства.
— Убийства? — на лицо Перцева наползла маска. — Старое, наверное, в архивной пыли  откопал?
— Новое,  самое свежее.
— Брось шутить такими вещами.
— Не до шуток. Похоже на то, что во время отпуска он и совершил преступление. Поэтому раньше времени и возвратился в ЛТП. А ранение получил  в результате поединка.
— Этого не может быть! Это провокация! — кровь прилила к щекам  начальника, лицо стало багровым. — Кто-то метит на мое место,  сознательно подложил гнусную свинью.
— Товарищ майор, возьмите себя в руки, — предложил Алексей.
— Когда же  он успел?
— По вашей милости, когда поощрили  отпуском.
Сергей Павлович нервно  перелистал перекидной  календарь.
— Шестнадцатого октября он отсутствовал. Не оплошал ли ты со своей  неожиданной версией?
— Поэтому я и здесь, чтобы ...
В  кабинет вошел ниже среднего роста, словно подросток, светловолосый  мужчина в темно-синей фуфайке  и брюках. Ладонь левой руки была забинтована. Остановился в нерешительности. Затем поздоровался  и  настороженно  поглядел на Загорского. Алексей заметил в  его  облике что-то знакомое и вспомнил  его дочь Светлану.
— К тебе, Ермаков, капитан  из угрозыска,— сурово произнес  Перцев. — Что же  ты, сучара, подвел  меня под монастырь? Мозги пудрил, лапшу на уши вешал, что поленом  руку зашиб во время рубки дров? В поножовщине участвовал, пьяное твое рыло.
— Если я  сучара, то ты — Перцовка, — дерзко огрызнулся он. — Прошу вас, гражданин начальник, не оскорблять, не глумиться над моим чувством достоинства.
—Я тебе дам перцовку-зубровку! Зубов не досчитаешься!— вскипел майор. — Ишь ты, какой гордый и обидчивый. Может тебе еще гранитный или мраморный памятник,  бронзовый бюст перед ЛТП возвести? Мне светило очередное звание подполковника, а ты свинью подложил. Своим «подвигом» всю карьеру исковеркал, весь имидж вместе с авторитетом обгадил, словно удод. Раком у меня будешь ползать и просить прощение.
—Товарищ майор, я просил бы вас не обострять ситуацию, не нагнетать страсти, — перебил офицера Загорский. — Иначе Ермаков обозлиться, замкнется в себе и у нас разговора не получится.
—Забирай  гниду, катитесь колбасою с моих глаз на все четыре стороны, — разозлился  начальник ЛТП, размышляя о том, как бы замять скандал и выйти с минимальными потерями для своей служебной карьеры и не преминул упрекнуть капитана. — Ты же  сыщик, а не адвокат.
— В любом случае необходимо соблюдать законность, уважать права человека  и не оскорблять его честь, — ответил Алексей.
Майор  не стал  вступать в полемику, понимая, с капитаном ему ссориться не с руки: «От Загорского во многом будет зависеть не только судьба Ермакова, но и служебная карьера Перцева. От того, как он представит дело, но все равно служебного расследования не избежать. Надо приготовиться к приезду комиссии, ублажить,  накрыть «поляну», чтобы не свирепствовали.  Сам виноват,  угораздило предложить Степану отпуск, а он, скотина,  отличился. Свел счеты, ревнивец».
Загорский  испытывающее  посмотрел  в лицо Ермакова, но тот не опустил глаза, выдержал  его проницательный  взгляд.
— Вы  хотели бы встретиться с  дочерью Светланой? Наверное, очень скучаете?— издалека начал Алексей.
— Я ее недавно видел,  — спокойно отозвался Степан  и тоном,  не допускающим возражений, продолжил. — Не темни,  капитан. Я  не люблю играть в кошки-мышки, вышел  из  этого возраста. Знаю,  зачем  ты  приехал, хотел сам  объявиться, но сразу не хватило духу.
 — Если  ждал, тогда собирайся в дорогу,— велел Загорский и, звякнув стальными наручниками, приказал:
— Живо, руки вперед!
Ермаков вздрогнул от неожиданности и  протянул  руки вниз ладонями. Левая была плотно забинтована.
—Доигрался, допрыгался, стахановец, едри твое дышло! ЧП,  ужасное ЧП! Двадцать три года  безупречной службы и все пошло коту под хвост, — стеная, он обернулся к Ермакову. — Ты, болван,  подумал о моей карьере, о репутации?
— У вас для этого есть своя голова на плечах. Зачем мне ваша карьера, своих забот хватает, — вздохнул Степан.
— На всю республику опозорил!— хватался за голову Перцев.— Сам, блин влип и мне из-за тебя большие неприятности. Сколько  раз себе внушал, будь с алкашами построже, ведь за доброту нагадят в душу.  Так оно и получилось. Приходиться  ломать голову над тем, как с меньшими потерями выйти из гнусной ситуации.
— Да, майор, вам не позавидуешь, — посочувствовал Загорский.
—Какая там к черту зависть! Теперь жди из главка  комиссии, ревизии, проверки. Налетят, как саранча, только успевай  встречать и  провожать. И ни как-нибудь, а по высшему классу, иначе полетят погоны. Эх, Ермаков, Ермаков, туды твою в ж… славный мужик, без ножа режешь. Заварил ты кашу, а мне расхлебывать. Посадил бы я тебя в карцер на хлеб и воду, клопам на потеху, да твое счастье, что капитан забирает. На фиг мне  такая слава.  Хорошо,  если строгача влепят, а может быть и хуже. Скорее бы на пенсию,  подальше от  этих гавриков.
— Заткни уши! — велел  Перцев Ермакову. Потом окликнул конвоира. — Уведи эту гниду прочь с моих глаз. В карцер его  в  наручниках!
— В наручниках? — удивился тот.
 —Да, так надо! Заслужил прохиндей.
 — Гражданин Ермаков подозревается в убийстве, — пояснил Загорский.
Когда они  вышли, майор  продолжил.
— Вот, что, капитан, мы давно друг друга знаем, вместе гавриков с синими носами уму-разуму учили и  лечили. Понимаешь, чем  грозит мне это ЧП, начнется, как говорится, «разбор полетов», чреватый тяжелыми последствиями и суровым наказанием виновных.  Не погубили, выручи.
— Чем же я могу помочь? — пожал плечами капитан.
— Капитан, Алексей, будь другом, войди в мое положение. Если об этом ЧП узнают в главке, то звания подполковника мне не видать. В лучшем случае отделаюсь строгим выговором, а в худшем понизят в должности и звании или вытурят со службы без пенсии и почестей, — нарисовал Перцев мрачную перспективу.
— У вас же приятель в кадрах?
— Он — мелкий клерк, серьезных вопросов не решает, — вздохнул Сергей Павлович. — предлагаю такой самый оптимальный вариант. Ермакову я отпуск не давал и никуда он из ЛТП не отлучался…
— Как это не отлучался!? — удивился Загорский. — Он же сам сознался в совершении убийства, никто его за язык не тянул. Оформлю явку с повинной.
— Со страху, под психологическим воздействием.
— Не было ни пыток, ни воздействия.
— Капитан, не усугубляй ситуацию. Неужели  не   знаешь,  что твоего  жмурика можно  повесить на какого-нибудь урку, который у вас проходит по аналогичному делу. Ему без разницы: один или два трупа. Все равно пятнадцать лет гарантированы. А Ермаков охотно согласится с такой версией, откажется от своего первоначального признания. Не идиот же, чтобы париться на нарах в колонии строгого режима.
— Может и согласится, хотя вряд ли. Но о милиции сложиться мнение, что все продажны. Майор, забудьте о  своем предложении. Будем считать, что я его не слышал. Это же служебный подлог, преступление.
— Тогда  давай представим  это дело так, что Ермаков самовольно покинул  мое учреждение, я ему отпуск не предоставлял. Документы и коллектив подготовлю к такой версии.  Ему все равно впаяют срок под завязку, а у меня карьера рушится.  В долгу не останусь. За самоволку Степана накажут дежурного и все дела, а вот если отпуск, то и меня привлекут к дисциплинарной ответственности, понизят в звании или должности. Будь другом, за мною не заржавеет?
—Не могу, товарищ майор, для меня истина дороже, да и дело непростое, чтобы его можно было спустить на тормозах,— сухо ответил Загорский. — То, что вы предлагаете, служебный подлог, преступление. Кстати, о предоставление  увольнительной  Ермакову с выездом в село Романовка вы обязаны были сообщить в РОВД. Участковый Удод взял бы его под надзор и тем самым предотвратил бы убийство. Отчасти вы ответственны за совершенное злодеяние.
Перцев побледнел и вскрикнул:
— Что же ты меня без ножа режешь, подводишь под статью?!
— Это ваше упущение.
— Понадеялся на порядочность Ермакова, — вздохнул Сергей Павлович. —Знать бы, где упадешь, соломку бы постелил. Рассчитывал, что он повидается с дочерью и со своей бабай наладит отношения. Изголодался ведь за «колючкой». Оказалось, что поехал сводить счеты. К каждому гаврику в душу не залезешь. В моей практике такой случай впервые.
Он подобострастно взирал на Загорского, доверительно промолвил:
— Капитан, у меня есть еще один  приятель в главке милиции, курирует уголовный розыск, твою службу, он вхож к генералу. У тебя есть шанс досрочно получить очередное звание, да и за новой должностью дело не станет?
—В этом деле я вам не  союзник, тем более, что оперативно-следственной группой руководит сотрудник прокуратуры  Максим Львович Бочкарь. Офицер волевой и принципиальный.
— Ты же знаешь, как работники прокуратуры предвзято относятся к сотрудникам милиции и моему ведомству, — с обреченным видом вздохнул  начальник ЛТП. — Капитан, не торопись в обратный путь. Погуляй денек-другой в ресторанах-барах, потискай  знойных красоток. Девки у нас темпераментные, безотказные... Усек?
 — В суточных служебной командировки такие расходы не предусмотрены,— напомнил Алексей.
— У тебя,  что же нет заначки?— удивился  Перцев и попенял. — Несолидно в приморский город  приезжать с пустыми карманами. Молодой ведь, кровь в жилах бунтует и сперма на череп давит? Так уж и быть на пару суток уступлю тебе Инну, коль она тебе понравилась. Имей в виду от сердца и от тела отрываю. Иногда балую ее кулончиками, колечками и цепочками и другими побрякушками из турецкого золота, но тебя, как моего лучшего друга, он обслужит бесплатно. Будешь очень и очень доволен.
—Что, так сразу и согласится?
— А куда ей деться. Если дорожит своим местом, то согласится, а иначе уволю и пойдет на панель.
— Майор, так ты еще и сутенер? Подкладываешь Инну под своих начальников?
— Нет, только  для тебя  сделаю исключения из-за форс-мажора. Ласковая, бесподобная. Будешь от нее в восторге, не пожалеешь. Попробуешь разочек-другой и еще  захочется. Это сильнее наркотика. Не от хорошей жизни жертвую своей девочкой, — заверил  Перцев. — Бабам на роду написано ублажать свои и наши прихоти. Лучше этим будем заниматься мы, чем другие..
— Это же насилие, дикость, — отверг Алексей предложение, хотя в глубине души шевелилось желание познать хмельные чары прелестной грации. — Почему вас, Сергей Павлович, так волнует мой культурный досуг?
— Хочу, чтобы у тебя от моего  гостеприимства, пребывания в городе остались самые яркие и приятные впечатления, чтобы появилась зазноба с явочной квартирой, где можно заночевать. А Ермаков до утра перекантуется в бараке. Я с ним разберусь по-свойски, проведу служебное расследование.
— Никаких расследований!
— Почему? Это мое право, как начальника ЛТП.
— Потому, что Степана  могут  пришить заточкой, стукнуть арматурой или кирпичом  на  башке. Конечно, не на смерть, но покалечат, чтобы загнать в дурку. Вам еще одно ЧП ни к чему.
— Прямо экстрасенс, ясновидящий, — съязвил  майор.
— Интуиция, логика подсказывает. Чувствую, что вы, словно котел,  закипаете от гнева и можете взорваться, наделать разных глупостей,  лишь усугубив свое положение,— предположил  Загорский.
— Возможно, ты и прав, — согласился Перцев.— Ладно, оформи на Степана документы в канцелярии и катитесь с моих глаз, чтобы его духу здесь не было. Вот ж  угораздило меня сжалиться и отпустить его в отпуск. Никогда себе такой глупости не прощу.
— На  собственных ошибках учатся, — посочувствовал Алексей.
— Лучше на чужих, — возразил начальник ЛТП и посетовал.— Эх, капитан, при такой  строптивости, никогда ты не станешь майором. До самой пенсии придется ждать большие звезды.
—Я терпелив, не тщеславен. Звезды с  ваших  погон снимут, а на мои нацепят, — пошутил Загорский.
—Выкусишь! — принял тот шутку всерьез. — Перцев без боя не сдается. У меня железные аргументы и влиятельные друзья.
—Не нервничайте так, майор, не впадайте в агрессию и депрессию. Я на ваши звезды, а тем более на место не претендую, — усмехнулся капитан. — У вас отсутствует чувство юмора. Кстати, ходят упорные слухи, что ЛТП  скоро будет ликвидирован,  так  как принудительное лечение от алкоголизма посчитали  нарушением прав человека. Вот так то! Неизвестно, что делать с хроническими алкоголиками. Ведь  ЛТП  планируют преобразовать  в колонию для особо опасных преступников.
— Эх, капитан, при такой упрямстве,  никогда  тебе не быть майором, — посетовал Перцев. — Через друга-кадровика  я мог бы посодействовать о высокой должности и очередном звании.
— Честь, совесть и долг для меня превыше всего, — заверил Алексей.
Ничего, я без работы не останусь, не привыкать  зеков охранять. Профессионалы  повсюду нужны. А коль уволят на пенсию, то уйду в охранное агентство или другую коммерческую структуру. Сказывают, что сотрудникам  служб безопасности  валюту отваливают.
— Товарищ майор, вам придется предоставить характеристику на Ермакова, — сказал Загорский.
— Обязательно сам напишу, ему мало не покажется, — закипая, словно самовар, ответил Перцев.
—Пожалуйста, правдивую, соответствующую его личности, — попросил Алексей и заметил. — Сейчас вы эмоционально возбуждены, можете сгоряча усугубить его положение. Поэтому я не тороплю, из РОВД отправлю официальный запрос.
—Эмоции, эмоциями, а я своего мнения не изменю, — отозвался майор. — Этот паршивый  шакал, почитай мне карьеру испортил, в душу наплевал, а ты предлагаешь перед ним бисер метать, наградной лист сочинять?
 —Сергей Павлович, не преувеличивайте и не драматизируйте, — спокойно промолвил капитан. — Имейте в виду, что ранее судимого Аркадия Деркача, скрывавшегося под чужой фамилией Головина, Степан пришил, отправил на тот свет  поделом.  Аркадий оказался бабником и педофилом, надругался и растлил его несовершеннолетнюю дочь Светлану. Ермаков действовал по принципу: око за око, зуб за зуб. Не верил, что другим способом удастся наказать насильника.
— Значит, убил бабника, педофила, мг? Надо хорошенько подумать, — он почесал  холеной рукой  жирный затылок. В его сознании калейдоскопом замелькали варианты для более безболезненного выхода из неприятной ситуации. Алексей догадался о предмете и сути его размышлений.
— Как работнику, Степану нет цены, универсал, — сообщил Перцев. — Собирался после завершения лечения оставить его в штате на  ремонтно-механической мастерской.  Но этот случай смешал все планы. Ладно, капитан, дам характеристику максимально объективную, и позитивную, чтобы не навредить этому  Робин Гуду.
— Благодарю за понимание, — произнес Загорский и  вышел из кабинета,
«Да, последняя информация капитана, несколько смягчила мое положение. Но все равно, свалю  вину на психолога, — решил  майор и суровым тоном вызвал по телефону Оськину. — Товарищ старший лейтенант, срочно зайдите ко мне.
— Что случилось? — встревожилась женщина.
— Случилось по... вашей милости.
—Зоя Дмитриевна, куда вы смотрели?—  напустился Перцев, едва женщина переступила через порог кабинета.
— О чем речь? Поясните суть.
— Вы знаете Ермакова из третьего отряда?
— Конечно,  неоднократно вела с ним  беседы.
 — Плохо вели. Он завалил, убил  человека.
— Когда и где это произошло? — опешила Оськина.
— Во время краткосрочного отпуска,— признался он.
— Товарищ майор, его отпуск со мной никто не согласовывал, — сообщила психолог.— Я бы не разрешила, потому что Ермаков проявлял заметные признаки  беспокойства. Следовало понять мотивы.
— Так надо было его успокоить! Смирительную рубашку надеть. А теперь уж, когда на нем висит труп, поздно, — упрекнул  Перцев.
— Сергей Павлович, у меня, кроме Ермакова сотни таких гавриков, за всеми не уследишь, тем более за пределами территории.
— Мне, что ли свою грудь под удары подставлять? Разделим ответственность на всех сотрудников, чтобы никому не было обидно. Надоело мне  за всех отдуваться, жертвовать очередным званием.
Психолог посчитала благоразумным не вступать в полемику с майором, поэтому с невозмутимым видом вышла из кабинета.
               
                41. С доставкой на нары

Возвращались  вечерним  поездом-тихоходом. Когда садились в вагон, Ермаков чувствовал себя не в своей тарелке, прятал от любопытных взглядов сцепленные наручниками руки под полами  куртки. На него с  недоверием взирали пассажиры. Степан стоически терпел эту пытку. Загорский предъявил проводнице удостоверение, объяснил ситуацию,  она предоставила отдельное купе. Капитан заказал два стакана чаю. Разместились, сидя за столиком  на полках. Прозвучал голос диктора, объявившего  время отправления поезда, прозвучал гудок и состав тронулся. За окном проплыло здание вокзала, перрон с людьми,  мост над путями, громоздкий корпус локомотивного депо, другие станционные сооружения,  переезд  к аэропорту, окраины города. Ермаков  отрешенным взглядом уставился в окно. Его тягостные размышления о превратностях судьбы прервал голос Алексея:
— Степан Михайлович,  почему вы решили убить сожителя своей бывшей жены, ведь с нею в разводе? Может, ослепило, обуяло чувство ревности?
—Анка  ни при чем. Ее хахаль надругался над моей дочерью Светланой, совратил ее.
—Кто вам об этом сообщил, Анна Васильевна или Светлана Степановна?
— Друг закадычный, Ванька Колупай. Он механизатором в КСП «Светлый путь» трудиться.
— Каким способом сообщил, ведь ЛТП режимное заведение?
— Черканул маляву, прислал письмо.
— Где оно, покажите?
—  Я не фокусник, чтобы со скованными руками, — отозвался арестант и попросил.— Капитан, сыми «браслеты», тогда покажу? На всякий случай сохранил письмо, сгодилось. 
— Что жмут, малы по размеру?— пошутил Загорский,  глядя  на щуплого арестанта в наручниках.
. — Размер подходящий. Гремлю ими, словно пес на цепи. Стыдно, неловко, люди глазели, как на преступника,— стушевался Степан.
— Так оно и есть. Я действую по инструкции, чтобы не сбежал.
— Не трусь, не сбегу. Некуда мне бежать с родной земли.  Если бы захотел дать деру, то после того, как завалил Федора, в ЛТП не вернулся бы.
— Мыслите логично, — согласился Алексей.
—Сам собирался заявить Перцеву о том, что убил бабника и написать заявление о явке с повинной.
— Почему же не заявили?
— Стыдно было его огорчать, ведь Сергей Павлович сам предложил мне отпуск для встречи с дочерью, а я по-свински его подвел. Не хватило духу, смелости сознаться.
— Не хватило смелости, а такого бугая завалил? — возразил Загорский.
— Простите, извините, так получилось, сам от себя не ожидал, — опустил он голову со спутанными волосами.
— В состоянии аффекта, что ли?
— Не знаю, но рано или поздно, рассказал бы Перцовке.
— Майору Перцову, — поправил офицер.
— Да, конечно, ему. Вы избавили от этой участи, очень неожиданно, вовремя приехали. Умеет доблестная  милиция  оперативно работать.
— Недаром хлеб едим, — подтвердил капитан и пристально поглядел прямо в глаза. —Честно не сбежите?
— Вот вам  крест, — Ермаков, прозвенев металлом,  тщетно попытался перекреститься скованными руками.
— Ладно, по глазам  верю, — Загорский достал ключ и освободил руки  Ермакова от  стальных «браслетов». Спрятал их в карман кожаной куртки.
— Спасибо, очень благодарен, век  не забуду, — искренне промолвил Степан, разминая руки и  натертые запястья.
— Давайте письмо дружка Колупая.
Ермаков достал из внутреннего кармана вдвое сложенный конверт и отдал его оперативнику. Тот развернул, взглянул на адрес получателя по Индустриальному шоссе, где находится ЛТП и отправителя из села Романовки по улице Паши Ангелиной, 17. Вынул и расправил лист с двух сторон испещренный  неровным почерком. Углубился в чтение:
 «Бувай здоров, Степка, кореш закадычный, дорогой! Как живешь, казенный хлеб жуешь? Не люблю писанину, но приспичило, дальше некуда, хоть в петлю от злости лезь. Сообщаю тебе, как на духу, печальные известия. Только не подумай, что сплетни. Об этом ужо все село гудит, словно  улей с дикими пчелами. Дело в том, что хахаль твоей Анки  Федька Головин  совсем оборзел, будто  колхозный бугай Демон, дрючит не только Анну, но и твою дочку Светку. И к другим бабам и девахам, шо слабы на передок,  клинья подбивает. Наверное, елда, как у  ишака Митьки,  до колен достает, иначе, чем он мог баб приворожить, липнут, как мухи к меду, а рожа, шо у гориллы. Но с  хари воду не пить, баб другой инструмент интересует.В сельской бане я ево ни разу не видел, потому, шо Федор на пару  с Анкой парица  в твоей бане. Но говорят, тело, как у зека, в наколках. Может, Анка и знает, шо он Светку взял на цулундер, но помалкивает, боица, шобы  от нее не сбег к другой кобылице.
Загорский, едва сдерживал смех от простецкого эпистолярного жанра. Глаза набрели на следующую строчку:
 «Пропали твои бабы, скурвились. Обидно, шо  Светка пошла по стопам Анки. Ты же отлично понимаш, шо в селе ничто не утаишь, везде глаза и вухи. В   лесопосадке он Светку на траве, как петух, топчет. Погубил бугай  цветущу красоту и юнось. Жратву она Федьке в поле  носит. Може уже обрюхатил девку,  сделает тебя дедом,  опозорит  на все село. Кому она тогда нужна будет? Все хлопцы отвернуца или тоже захотят пользоваца  на халяву. Накроеца  медным тазом свадьба с  Андрюхой Хвылей. Ить не захочет гулящую девку вести под вянец. Назар и Одарка не разрешат ихнею породу портить. Сам бы гадину задавил, да мне с Федькой не управица. Силища у него дикая. Директор и бригадир им не нарадуюца, усем ставят в пример, как самого работящиво и непьющиво. Прошел слух, шо Головин с ними делитца  частью заработка и премий. Сами они не хотят светица, шобы выглядеть, как тепереча модно говорить, белыми и пушистыми. Поэтому через бугая опустошают кассу КСП. Используют ево, как насос для выкачивания денег. Если эту шайку-лейку не остановить, то скоро «Светлый пути» превратица в черный, остануца  развалины и толпа голодных безработных. Распускают слух, шо усе станем банкротами.
Бабы у селе совсем с ума спятили, сохнут по Федьке. Он их чем-то приворожил. Даже моя костлявая Дуська заявила, шо ради сексу, женского счастия,  поменят меня на ентова кобеля. Недавно  глядел по телеку фильму Агония, дак Головин вылитый Гришка  Распутин, токмо без бороды и густой волосни. Ево  надобно  кастрировать, хер с яйцами отрезать, шобы наших баб и  девок не портил, но не совладать, сильный бычара. Горилла, бабуин с горбатым шнобелем. Наверное, он Анке из-за большого болта нравица. Надо срочно спасать девку, иначе пойдет по рукам. Напиши ей,  она тебя послушаца. Работает Федька на пахоте, где  раньше росла люцерна, ты знаеш, а в ентом годе убрали озимую пшеницу. Мужики возмущаюца, но связываца с ним  никто не хочит.
Пытались мы с Петькой Репчуком и  Кирюхой  Ершом  ево проучить, дак он  обозвал нас бздунами. С тобой мы не бздели бы. Мне чуть глаз не выбил, а  Репчука  по яйцам ударил, мошонка распухла и болт обмяк и не фурычил, а для любого мужика енто главное богатство. Ходит Петька, как краб, раскорякой. Ему, хотца, но не можеца,  боится, шо  Федька Нинку оприходует. У таво елдашник, как поршень, работает, туды сюды, туды сюды.  Нинка шибко слабая на передок, дюже любит потрахаца, аж трясеца от нетерпеня. Обратился к Назару и тот разрешил отвезти Репу в районную больницу, чтоб, зачат, ему там яйца ренгеном просветили, выяснили, не разбились ли оне. Заявились, а там хирург здоровенный амбал, будто второй Федор. Такому не людей дечить, а быков на скотобойне кувалдой забивать. Надел перчатки, пощупал Петькины яйца и схватился за скальпель. Зубы оскалил и кричит, что кастрировать надо, а то гангрена угробит.
Переглянулись мы с Петькой и дали деру. Как же ему потом жить без яиц, ведь Нинка на другой день из дому выпрет, а сама по чужим рукам пойдет. Любит, зараза, этим делом занимать, самому пришлось согрешить, когда Петьку в командировку на уборку сахарной свеклы отсылали. Только ты, Степка, об этом никому не трепись.
Выбежали, знатца, из больницы, гляжу, а у Петьки слезы, как горох. Жаль мне ево стало и говорю, не все потеряно. Давай махнем к целительнице бабке Агапке. Он воспрянул духом. Приехали, пояснили, что почем. Старуха смазала мошонку какой-то вонючей мазью, пошептала и дала бутылку с настойкой на лечебных травах, шобы перед едой принимал. Через две недели, как рукой, сняло, и яйца целы и болт хорошо фурычит, Нинка довольна. Слава народной медицине!!!
Петька на радостях подарил Агапке пуховый платок. Если со мной, что плохое случится, то тепереча я знаю, у кого надобно лечиться.
Со  злости написал жалобу Удоду, а он, хер моржовый, не кует, не мелет, а целый день квасит. Вызвал меня и приказал, шоб не злили, не трогали Федьку. Грозил всю нашу троицу посадить на пятнадцать суток, а потом оформить в ЛТП. Жалобу на моих глазах порвал. Такой вот блюститель порядка.
Усе нормальные мужики наш любимый напиток спотыкач пьют, а  Федька чифирит по-черному, аж глаза на лоб лезут. Хрен ево знат, может втихую коноплю, повилику или амброзию потреблят. В лесопосадках этой отравы много растет. Наверное, потому такой сильный, не знает усталости, пашет, как проклятый.  Не знаю, за шо ево  бабы так полюбили, охотно готовы передки подставить. Анке завидуют, что непьющий, некурящий и работящий,  а нас пилят, постоянно  попрекают? Никто не может вправить ему мозги, бояца  свинцовых кулаков. У меня  даже мысля появилась переехать ево гусеничным трактором, шоб здох али калекой остался.
Потом на трезву голову подумал, шо шибко разбираца не станут, посадят в тюрягу. Головин ходит в передовиках, а у меня репутация забулдыги. Замест таво, шоб как нормальные мужики, пить спотыкач, Федька чифирит. Продавщица Клавка не успеват чай в магазин завозить. Он оптом пакетами разбирает. Хотели настрочить жалобу Дягелю и Удоду, но Клавка, как курица, сполошилась. Для нее, чем больше товар раскупают, тем лучше, а люди часто  хлебают чай без заварки, кипято, как в голодуху.
Удод, этот  хер моржовый, сам не просыхает, блукает по хатам, нюхивает и смакует  спотыкач. Пьет только тот, шо горит синим пламенем, а мне хоть бы какой, только шоб с градусом. Опосля операции «Зеленый змий» оставил на усе село самогоные  параты только у твоей бывшей бабы Анки и старухи Кудяшихи. Они ево за то  угощают. У остальных апараты из нержавейки и бидонов конфисковал, ишо, падло, штрафанул, ни стыда, ни совести нема.
Посчитал, шо напиток хреновый, мутного, зеленого цвета, а не прозрачный, словно слеза. А по мне любой самогон хорош, лишь бы бил по шарам. Кудяшихе я  задолжал 187 рублей,  так она, стерва, в кредит больше не дает.  Участковый грозит меня следом за тобой в ЛТП отправить. Прижала нас здесь житуха, ни выпить, ни закусить.
Директор Яшка Дягель  Федьку почетными грамотами и премиями ублажает, хочет назначить бригадиром, а Хвылю вытурить на покой. А таво, жид порхатый, не поймет, шо Головин постоянно халтурит, а Назар, хохол репаный, с ним заодно, покрывает ево проделки На пару гребут деньги лопатой, а нас, простых работяг, гнобят. Пенсию Хвыля на Севере заработал. Если бык колхозный станет бригадиром, то усем механизаторам  хана, каюк. Загоняет до гробовой доски.  Если это произойдет, то подамся в слесари или скотники на ферму.   После того, как Федор нас поколотил, решили написать заявление Дягелю и участковому Удоду, шобы приняли меры. Куда простому мужику с горькой правдой податься? Везде  в кабинетах сидят жирные прохвосты, круговая порука.
Эх, Степка,  жаль, шо тебя нет в селе, шо-нибудь задумали бы против этой сволочи. Откуда  только черти ево к нам занесли?   Такая  вот  хреновая ситуация. Кончай  лечение, все равно от него проку, как от козла молока. Скорее возвертайся  в Романовку. Хватит баклуши бить, здесь надо порядок наводить. Вчетвером мы Федора завалим, свяжем по рукам, ногам и серпом кастрируем, шобы не портил девок и баб.  Степка не сумневайся, мое мнение  разделяют Репа и Ерш.
. Наскребли по карманам мелочь, пойдем к Кудяшихи, хряпнем по стакану за твое возращенье. Бувай здоров, не кашляй, жмем краба».

Загорский сложил лист в конверт и, усмехнувшись, произнес:
—Да, ситуация непростая и чтиво занимательное. Очень живописно, оригинально с юмором изложил ваш приятель. Жаль, что ошибок много, а то любой писатель   позавидовал бы.  За содержание, несмотря за блатной сленг, пятерка, а за грамотность — двойка.
— Не серчай, капитан, кто на что учился. Ванька, как говорит, слышит, так  и пишет. Не всем быть начальниками, грамотеями, кому-то надо, как негру, пахать, хлеб и другие продукты растить, чтобы народ с голодухи не околел,— заметил Ермаков.
— По-вашему, получается, что начальники — бездельники?
—Не все, но Яков Абрамыч еще тот проныра, мутный, гнилой, наживается на нашем горбу. Недаром говорят, что у каждого Абрама своя программа. Постоянно под себя гребет, в городе за наш счет особняк построил, иномарки меняет, как перчатки, а трудяг держит на голодном пайке. Такой вот грамотей-прохиндей, себе на уме. Не хочу о нем говорить. Считаю, что и другие начальники, которые лишь на словах в хвост и гриву костерят коррупцию, не слишком отличаются от этой плюгавой гниды. От Ваньки  Колупая больше пользы. Эх, была бы моя воля, всех бы отправил в карьеры и на лесоповал. Ведь после развала единого государства, ради обогащения, бандиты, воры, аферисты, мародеры и шарлатаны из  щелей поползли. Отравляют жизнь честным людям.
— Степан Михайлович, полностью с вами солидарен, — поддержал его Загорский и польстил. — С такой решительностью и принципиальностью вам бы нашлось применение в службе безопасности или в отделе по борьбе с экономическими преступлениями. Дали бы коррупционерам и казнокрадам жару-пару.
— Образованием и ростом не вышел. А теперь вот еще эта история, — Ермаков понурил голову.
— Не падайте духом. Время залечивает любые раны, — подбодрил Алексей. — А вашему приятелю Колупаю с грамматикой следует дружить. Пусть займется, если не учебниками, то чтением художественной литературы для зрительной памяти, — посоветовал капитан.
— В селе много других забот. Я с Ванькой в бурсе, то есть в СПТУ учился,  а там главное устройство, эксплуатация, ремонт двигателя и других узлов и механизмов, сельхозинвентаря и вождения. Сочинения и диктанты писали редко. Поэтому извините-простите, если что не так. Зато за рычагами трактора Колупай настоящий ас, а в бригаде — заводила. До того, как в Романовку черт принес Головина, он в передовиках ходил. Федор его своими «рекордами» задвинул.  У Ваньки на него вырос зуб.
— Письмо я изымаю в качестве вещдока, — сообщил капитан.
—Колупаю из-за меня влетит? — всполошился Степан. — Некрасиво получается, он меня предупредил о распутнике, а его сдал  милиции. Поймите, Ванька — толковый, честный мужик, не трепло,  Я ему тоже не сразу поверил. Решил, что брешет, чтобы разозлить, стравить меня с Анкиным ухажером. Тогда и появилась мысль  застать  Федора и Светку на «горячем», чтобы никаких сомнений не возникло. Но как, находясь в ЛТП,  побывать на месте, разобраться, поговорить с Головиным и дочерью, чтобы прекратили распутство? Полагал, что Перцев меня не отпустит, не даст увольнительную. Даже хотел рискнуть, на сбежать в самоволку. Но нежданно-негаданно за усердие в работе начальник дал отпуск. Приехал в Романовку и узнал, что  Колупай  не солгал, все написал правильно.
— Значит, это он спровоцировал вас на поножовщину, натравил  на Федора, точнее, на Аркадия Деркача?
— Вы Ивана не привлекайте, он не виноват, сам от бугая пострадал. Колупай, да и я не знал, что все так обернется. Я лишь хотел поговорить с Головиным, чтобы отстал от дочери, не ломал ей судьбу.  Он первым полез в драку.
—Увы, Степан Михайлович, свидетелей нет, некому подтвердить, кто первым начал потасовку.
— Да, свидетелей нет, — согласился Степан и понуро опустил голову. — Готов понести любое наказание. Главное, что насильник получил по заслугам.
— Не следует падать духом, опускать руки, — посоветовал офицер. — За правду и свободу надо бороться до последнего дыхания. Явка с повинной смягчила бы вину.
— Растерялся, не сообразил, — посетовал Ермаков. — Вместо того, чтобы сдаться милиции, рванул в ЛТП.
В купе вошла миловидная проводница с двумя подстаканниками в руке.
— Ваш чай…,— промолвила она и остановилась, с  недоумением взирая на Загорского.
— Благодарю, — ответил он.  С невозмутимым видом подал ей деньги. Степан тоже сунул руку в карман, прозвенел мелкими монетами, но Алексей остановил его жестом руки. Проводница взяла деньги, отсчитала сдачу и взглядом поманила Загорского за собой. Он вышел из купе.
— Капитан, как это понимать? Еще офицер милиции. Устроили спектакль с наручниками, обманули, сказали, что задержали  матерого уголовника, а сами с ним чаи гоняете, — упрекнула она, укоризненно  качая  головой  с высокой прической. — Я бы вас в общий вагон, где пассажиров, как сельди в бочке, не продохнуть.
—Простите, извините, но он действительно совершил преступление, — смущенно сообщил Алексей. — При этом остается честным человеком.
— Честным? — удивилась она.
— Честным, но запутался в сложной ситуации
— Так идите к нему, а то сбежит через окно.
— Не сбежит, — с улыбкой заверил капитан и возвратился к Ермакову. Тот сидел, не прикоснувшись к стакану.
— Степан Михайлович, что вы, как в гостях, пейте чай, согреет, взбодрит.
Он встрепенулся, пригубил стакан и припал к горячему напитку.
Выпил до дна и отрешенно глядя за окно, признался6
— Когда получил и прочитал письмо, то Больше всего меня угнетала известие, что  дочь — проститутка. Словно электрическим  током пронзила. Светка сама  на это не могла пойти. Федор ее  совратил. Метался, словно зверь: что делать, как ее  спасти?  Решил, что надо  разобраться на  месте.  Если  Головин не оставит Светку в покое, то  припугну. Не хотел милицию в это  вмешивать, иначе Светке в родном селе жизни не будет.  Позор  на все село и округу. Отправил ей  письмо, но дочка не ответила. Проходила  неделя, вторая, третья …  и  я понял:  с  дочерью что-то случилось неприятное. Она  обычно аккуратно отвечала. Значит,  Иван не лжет, А  поначалу предполагал, что хочет меня разозлить, стравить с Анкиным ухажером?  Вот бы застать  Федора и Светку на «горячем», тогда бы никаких сомнений не возникло. Решил побывать на месте, разобраться, поговорить с Головиным и дочерью, чтобы прекратили распутство. Так  ведь Перцев меня не отпустит, не даст увольнительную. Как попасть домой?  Может рискнуть и удариться в бега или попросить у начальника отпуск?
— Попросили?
—Нет,  не привык  просить, унижаться. Мне проще, когда другие просят оказать какую-нибудь услугу. Готов был лоб расшибить, угощали за усердие, поэтому  пристрастился  к  горькой. Два  дня  не находил себе  места, пока тупиковая ситуация не получила неожиданное  разрешение. «Что ты, Степан, как в воду  опущенный? — встретил  меня в тот день возле строящегося  бокса  майор Перцев.— Похоже, что о доме, семье затосковал? Отвечай, живо, по уставу!» Майор  был  в бодром  настроении,  ему, наверное, хотелось сделать что-нибудь приятное.  Я ему сказал: «Хочу с дочерью бы повидаться». «А с бывшей  женой  как же? Может, одумается и простит, женское сердце  не камень. Приголубит, утешит. Поди, соскучился за бабьими ласками? Пока человек жив, плоть требует наслаждений».
«У нее есть хахаль, не страдает», — ответил я,  вспомнив об унизительной процедуре  развода, когда Анна  публично обвинила  в мужском бессилии, импотенции.
«Ты не огорчайся, все образуется. Бабы все такие,  приласкай  и она оттает, все простит, — утешал Перцев и объявил. — Живо  собирайся в отпуск. Заслужил  примерным поведением и ударной работой, добротный гараж для моей машины построил. Если своя баба не примет, то другую зазнобу  пригляди. Без женщины жизнь горька, никакой  радости и сладости. В селе, на почве пьянства импотентов немало, а какой бабе не хочется нежности. К какой-нибудь вдовушке подкати, время даром не теряй. Ты своей ударной работой заслужил земные радости.  Смотри, чтобы без пойла, а то на этой почве  часто скандалы с поножовщиной возникают. То мужик бабу прирежет, то наоборот. Смотри, не подведи. Трое суток тебе на все дела, в том числе сердечные,   хватит?»  «Вполне хватит,  не опоздаю, быстро управлюсь,— пообещал я. «Но учти, чтобы ни грамма за  воротник, — Перцев тогда выразительно щелкнул  себя по ожиревшему кадыку. — Иначе все лечение коту под хвост. Никакой гипноз  и  кодирование  не помогут. Подальше держись от собутыльников, а то на радостях угостят тебя самогоном, бормотухой или другой гадостью. Если  выдержишь это испытание, то досрочно выйдешь на свободу и тогда, как  говорят, гуляй  Вася.  Так что, гляди, не подкачай. Понял, гражданин  Ермаков?» «Понял, гражданин майор. Спасибо за  доброту»,
— Гражданин капитан, поймите, я бы  всю оставшуюся жизнь казнил бы себя за то, что не отомстил за поруганную честь дочери, за насилие над ее юным  телом.
— Значит, вы со злым умыслом встретились с обидчиком своей дочери, намереваясь его убить?
— Хотел поговорить, чтобы он отстал от Светки.
— Вот что, Степан  Михайлович, никому, а тем более следователю Бочкарю,  не говорите о том, что вы отомстили  насильнику, что специально  взяли увольнительную из ЛТП, чтобы его искалечить или убить. В противном случае, вам «светит» до пятнадцати лет лишения свободы в ИТК усиленного или строгого  режима.
— Не собирался его убивать, — возразил он.
— Настаивайте на том, что действовали для самообороны. Дело в том, что Головин, а настоящая его фамилия Деркач Аркадий Корнеевич,  бывший зэк, бандит с большой дороги.
— Я сразу понял по разговору, что он  матерый уголовник, шпарил по фене, как по маслу, — воспрянул духом Ермаков.
— У Аркадия было гнусное хобби, он сожительствовал с незамужними женщинами и одновременно насиловал  их малолетних дочерей. Пользовался удобным случаем, спаивал и совращал. Ваша дочь Светлана — не единственная жертва его животной прихоти.
 —  Сволочь, — сорвалось с губ Степана.— Я нисколько не сожалею, что зарезал его, как барана. Ведь он мог еще многим девочкам поломать судьбы, совратить и бросить на панель.
— Однажды вкусив райское яблочко или клубничку, Деркач уже бы не остановился. Гастролировал бы по  стране, сожительствовал с женщинами,  ловко  бы совращал их юных дочерей. Вы остановили его гастроли.  По-человечески я вам сочувствую и в какой-то степени одобряю поступок, ибо такая нечисть не имеет права  на жизнь. Но, как сотрудник уголовного розыска, обязан пресекать самосуд, иначе общество на почве мести и неприязненных отношений погрязнет в кровавых разборках, подобных  мафиозной  вендетте.
На полпути до станции назначения выпили еще по стакану чая. На сей раз, угостил Степан. На вопрошающий взгляд офицера ответил:
— Не хочу быть в долгу.
— Я тоже, — усмехнулся Алексей и купил пачку овсяного печенья.
 Решил не приставал  к Степану  с вопросами: «Пусть поразмышляет над превратностями судьбы и бытия. Еще  успеет и ни один раз  рассказать, как все произошло».
Ермаков был угрюм,  погружен  в себя. Отрешенно смотрел  в темное окно, за которым  иногда  пробегала цепочка огней  дальнего села. Он был благодарен капитану за то, что тот не лез в душу с вопросами. А  память воскресила  в нем события трехнедельной давности, когда такой  же,  только утренний  поезд-тихоход  с перестуком колес  вез его в родные  места.
. 
42. Признание дочери
 
Ермакову выдали проездные документы, а вечером с миру по нитке собрали приятели  четыре сотни рублей  на  дорогу, не с пустыми  же руками навестить дочку. Ранним поездом  Керчь — Джанкой  отправился  он  на ближайшую к  Романовке  железнодорожную  станцию. Рейсового автобуса  ждать  не стал, нанял частника  на  «Жигулях» за сто  рублей. В Романовку не поехал. Попросил  отвезти его в соседнее село Старые Глухари.  Въехали на пустынную улицу.
— Останови-ка, — Ермаков указал взглядом на добротный дом на окраине села.— Заскочу  на минутку к свояку.
—  Я ждать не могу. У меня время  — деньги,— заявил водитель,  двадцатипятилетний парень с нахальными  глазами.
— Не  скули,  я  мигом управлюсь,— на ходу бросил Степан.— Ложу еще пятьдесят сверху.
— Мг,  годится,— крякнул парень и развалился на сидении. Ермаков решительно вошел во двор. На шум подъехавшего автомобиля вышел  хозяин дома Игнат  Турчий, грузный мужчина  с седыми  пышными усами. Вгляделся  в незваного гостя.
— Ты  что ль, Степка?  — неуверенно произнес он.— Сказывают, что от алкоголизма лечишься. Я  давеча борова без тебя завалил. Дюже люблю сало, домашнюю колбасу и холодец под первачок. Намаялся, будь он неладный. У тебя помню ловко получалось— с первого удара  прямо в сердце и на бок. Кабан не шибко страдал и мучился.
— Уже вылечился, — ответил Ермаков. — К спиртному аллергия.
— Это хорошо, что вылечился. Заходи, давай мы с тобой по этому случаю, пока нет старухи-хлопотухи Варвары, она у подруги-ведьмы бабки Агапки лясы точат,  граммов  по сто – двести  первачка  примем на грудь, обмоем неожиданную встречу, как полагается, — предложил Игнат. — Ух,  и крепкий, зараза. Градусов шестьдесят, горит синим  пламенем.
Турчий засуетился в веранде возле стола. Нарезал хлеб, достал из холодильника шмат копченного сала, огурцы, чеснок, лук,  и  литровую бутыль, спрятанную за тыльной стороной кухонного стола.
— Чистый, как слеза. Я его марганцовкой от сивушных масел очистил, лучше коньяка получился. Щас мы с тобой, пока бабы нет, погудим...
Налил прозрачную жидкость в граненый стакан, а второй  Ермаков решительно прикрыл  ладонью.
—  Степка, не шуткуй?— осуждающе взглянул на гостя Игнат.
— Нет, нет!— поспешно отгородился ладонями  свояк.— Мне нельзя. Я с этой вредной привычкой завязал.
— Не обижай, Степа,— настаивал хозяин, но,  видя, что тот непоколебим, посетовал.  —  Жаль, скоро в селе не с кем  будет чарку поднять и выпить. Ладно, коль так, то будь здоров, не кашляй.
Осушил стакан до дна и велел:
—  Коль не пьешь, то хоть поешь от души, сало, огурчики, лук.. Чем богаты, тому и рады. Если бы заранее предупредил, что приедешь, то я бы стол  блюдами с деликатесами и разносолами накрыл.
— Спасибо за гостеприимство, — Ермаков кивнул головой,  наколол кусочек сала на вилку, пережевал.
—  Ну,  рассказывай, какая житуха в ЛТП?—  заблестели глаза у захмелевшего Турчия. — Сказывают, что после лечения гипнозом и лекарствами алкоголики становятся, как это по научному,  кажется, патентами?  Дюже мол, мужику бабу подмять хочется, но не можется.  Так оно на самом деле или брешут? Отвечай, только честно, как на духу.
—  Импотентами называют тех, кто неспособен, —  поправил Степан.—  Может, кто и пострадал по этой части, а у меня проблем нет.
—  Значит, брешут, как собаки, — сделал вывод Игнат.— А то ведь грешным делом, я подумал, что именно по этой причине твоя Анка загуляла с залетным хахалем. Гляди,  к  твоему окончательному возврату байстрюка родит. Придется тебе,  бедолаге, чужой, лишний рот кормить.
— Откуда тебе известно? — насупился гость.
— Так ведь села рядом, а земля слухом полнится. Видел я ее ухажера,  когда в райцентре на ярмарку ездил, чтобы продать сало и мясо. Так романовские мужики указали на него.
— И каково впечатление от знакомства?
— Без знакомства обошлось. Здоровый бугай, ростом метра два, широкий в плечах и на ногах бахилы 45-46 размера. Памятник, монумент. Такого бы на ферму вместо быка-производителя для оплодотворения коров. Ты, Степка, по сравнению с ним коротышка, шпингалет..
—  Ты тоже, Игнат, не Геракл, поэтому не слишком выпендривайся, —  не остался в долгу Ермаков, болезненно воспринимавший всякое напоминание или колкие намеки о маленьком росте.
— Ладно, не обижайся, я привык правду-матку резать,—  миролюбиво промолвил хозяин.—  Так вот мужики Федором очень недовольны. Во-первых, он передовик труда, работает, как зверь. Из-за его усердия и другим механизаторам нормы выработки увеличивают. Хотели его поколотить за ударный труд, и распутство. Опасались,  что и их бабы, как твоя Анка скурвятся и пойдут по рукам. Сказывают, что Федор намял мужикам бока. Твоему дружку Ивану Колупаю, «фонарь» под глазом навесил, а  Ершу чуть яйца не отбил. Неделю на больничном с опухшей мошонкой провалялся. Разбежались, как суслики. Лучше с бугаем не связываться. Тебя, Степка, он  уж точно, словно букашку, раздавит.
—  Поглядим. Анка уже не моя, а Федькина. При содействии  ментяры Кольки Удода добилась развода и выписала меня из хаты, — сообщил Ермаков, решив не выдавать свои намерения относительно  Головина.
— Вот стерва-баба, — посочувствовал Турчий.—  Мя тоже на старости лет ошалела, палец в рот не клади. Пилит меня  за самогон, последней радости в жизни лишает. Получается, что ты  теперь  без хаты, двора и кола, натуральный бомж?
— Получается. А что слышно о моей дочери Светлане? Механизаторы из Романовки о ней что-нибудь говорили?
— Нет, не говорили. А что о ней должно быть слышно?— вопросом на вопрос ответил Турчий.—  Что тебя так волнует?
— Ладно, сам узнаю, — свернул тему Степан.
— Тебе, что ампулу зашили или закодировали? Сказывают, что граммов десять выпьешь, то сразу каюк ,  крышка. Заказывай гроб и духовой  оркестр и поминки.
— Вшили, вшили …под кожу, — только бы Игнат отвязался с расспросами, ответил Ермаков  и заметил, как плутовски-задористо блеснули его зрачки и последовала просьба.
— Дай пощупать, а то мужики не верят, считают, что это для страху их пужают сказками, — потянулся к нему рукой Турчий.
— Потом, потом, Игнат. Бабу  свою щупай, а у меня времени в обрез, — резко отстранился Степан.
— Что ты, как на иголках сидишь, — укорил его Игнат. — Угомонись, спешка нужна при ловле блох.
Не дождавшись ответа, сокрушенно покачал головой.— Пропащий ты теперь человек, ни  выпить, ни закусить. А с бабой-то как  позволено? Тонус есть или свое  отработал?
Ермаков   не ответил, нахмурился. С  улицы донесся настойчивый сигнал  автомобиля с нетерпеливым извозчиком.
—Игнат, я вот зачем к тебе заглянул,— заторопился  Ермаков.— Помню, у тебя  стальной резак был,  из немецкого штыка. Год назад я им стокилограммового хряка завалил.
— Он  и сейчас есть, им я недавно  заколол борова. А тебе зачем?
— Знакомый мужик,  слышь на  улице сигналит, попросил  свинью завалить. Как  доброму человеку не помочь. Ты одолжи мне его на денек.
— Годится, — согласился  Турчий  и достал из-под старого дивана, что на веранде знакомый  Степану  резак. Ермаков поспешно спрятал его под полу стеганной фуфайки.
— Ты  ж  не забудь его  вернуть и,  как полагается, со свежиной. Я  и моя Лукерья любим  грудинку и сало, — напомнил Турчий. — Резак у меня фамильный, почитай семейная ценность,  реликвия. От отца Ерофея достался по наследству, а тому от деда и прадеда, что в русско-японской войне, а затем в революции и гражданской войне участвовал. На нем столько крови и человеческой, и свинской…
— Знаю, знаю, — прервал его Степан, уже не в первый раз,  слышавший эту притчу и чтобы не обидеть, пообещал. — Когда будет больше времени  с удовольствием послушаю. Свежину, колбасу-кровянку  не обещаю, мужик скряга, очень зажимистый.
— Постарайся Степа, хоть шматок сала у него урвать, иначе тебе резака больше не видать, — попросил и предупредил Турчий.
— Спасибо за хлеб и соль. Недосуг, водитель заждался, — Ермаков торопливо попрощался и сел в «Жигули».
— В Романовку,— велел он нетерпеливому  водителю, резко тронувшему с места. В четырех километрах от села на пересечении трассы с проселочной дорогой, убегающей вдоль лесополосы, он приказал  водителю остановиться. Подал  одну сто и три пятидесятирублевые купюры.
— За грибами или за ягодами собрался? — недоуменно спросил  парень, пряча деньги  в карман. «Чудак – человек, может  крыша поехала?» — подумал он  и круто развернувшись,  уехал в обратном направлении. Ермаков  огляделся. В  километре  на рубеже желтого и  черного, выбрасывая в воздух  клубки  синего дыма  и натужно урча, к  дальней  кромке  поля полз  гусеничный трактор. Безошибочно  определил  Т–74. Держась поближе к деревьям и кустарникам смородины и шиповника с пунцовыми светляками  плодов и  побагровевшей листвой, он пошел в сторону  одинокого  трактора.
Степан  не хотел никому попадаться на глаза, поэтому постоянно оглядывался, чтобы  не оказаться застигнутым врасплох. И чуть  не проглядел. В трехстах  метрах навстречу ему приближалась девушка.  «Светка, Бог ты мой,— защемило  сердце.— Значит,  не солгали Колупай  и Хвыля. Да и  какой им  резон  обманывать. Интересно заметила она меня или нет?» Степан отпрянул в сторону и, присев на корточках, спрятался за большим  кустом шиповника с красными плодами.
Светлана,  весело размахивая сумкой, шла по пыльной проселочной дороге. Когда она поравнялась с местом,  где затаился Ермаков, он не выдержал: «Что я,  как падла, прячусь от собственной дочери в то время, как другой пользуется ее юным телом…» — обозлился он на себя, стало стыдно за свою беспомощность.
— Света, доченька! — крикнул  с безысходностью и болью в голосе. Она вздрогнула от неожиданности, обернулась и замерла. Сумка выпала из ослабевших рук, зазвенела  пустой кастрюлей.
— Папка, папочка,  родной! —  бросилась  дочь  в отцовские  объятия, прижавшись лицом к его небритой  щеке. Потом отпрянула с недоумением в своих по-кошачьи  зеленых глазах:
— Пап,  ты откуда? Сбежал из ЛТП? А мама знает?
— Не надо ей ничего знать, — строго произнес он и указал взглядом на развернувшийся  на дальнем краю поля трактор Т-74. — Кто за рычагами?   Федор, ваш общий  ухажер?
— Да, он, — с тревогой прошептала Светлана, догадываясь о причине появления  здесь отца. Степан  крепко встряхнул ее за плечи, поглядел пристально в глаза. Она смутилась, покраснела и опустила   ресницы.
— Нет, нет, ты смотри прямо, — он приподнял ладонью ее нежный подбородок.— У тебя с ним  было, да? Отвечай, дрянь такая!
Она всхлипнула и чуть заметно кивнула головой. Светлая прядь скользнул на лоб. Не посмела отцу солгать и убила последнюю надежду.
— Как ты могла, Светка? Кровинушка  моя!
— Папочка, родненький... Не мучай меня, мне и так больно, я ненавижу себя, — повторяла она, размазывая по щекам слезы.
— Федора пошли к черту!
— Папа, я  очень боюсь. Он пригрозил, что если перестану давать, то возьмет меня силой, а потом опозорит  на все село и задавит, как гниду.
— Так и  сказал, ты не придумала?
— Не придумала. Я позора не переживу,  отравлюсь, повешусь или утоплюсь, — она поникла головой, глаза наполнились слезами.
— Света, доченька, выкинь эту дурь из головы, — Степан бережно прижал ее к груди. — В жизни бывают и хуже ситуации. О насильнике  надо заявить в милицию. Хотя, нет, не помогут, а только опозорят. Ладно, родная, не бойся. С Федором  я  сам разберусь, больше он тебя пальцем не тронет.
— Спасибо, папочка. Ты мой ангел-спаситель.
— Ступай Света домой,  ступай,— настойчиво повторил отец и легонько подтолкнул ее в спину.— Вот тебе, дочка,  пятьдесят гривен, купишь себе подарок  на день рождения. Он у тебя уже скоро.
Ермаков бережно поцеловал дочь в теплую щеку.
— Я боюсь за тебя, — взмолилась она.— Федор очень здоровый. Он ладонью кирпичи разбивает и руками  подковы разгибает.
— Ничего Свет, переживем, я тоже не лыком шит. Не так страшен волк, как его малюют. Ты только дурное  в голову не бери, бывают в жизни ситуации и похуже. Развяжем и этот  морской узел и заживем, как прежде. С выпивкой, алкоголем  я решил окончательно и бесповоротно завязать,— уверенно сказал Ермаков, вселяя  в нее надежду.

               
43. Отцовская  месть

Издали вороньим крылом отливали вывернутые лемехами плуга пласты  почвы. Степан с горечью подумал: «За рычагами этого трактора мог бы работать я, если бы по милости Анки и участкового  Удода не загремел в ЛТП. По-другому бы сложилась судьба. Будь я в Романовке, никакой  кобель не посмел бы подмять под себя Светку. Эх, судьба-злодейка, а  жизнь —  копейка.  С этим пороком, —  он щелкнул себя по кадыку надо было раньше  завязать  и тогда бы дочка не пострадала из-за моего пьянства».
Ермаков решительно зашагал  к  натужно гудящему трактору, успевшему развернуться навстречу. Светлана, подгоняемая  страхом, изредка оглядываясь, заторопилась  в  Романовку.
Предчувствие чего-то непоправимого гнало ее прочь. Стыд перед отцом,  узнавшим ее  тайну,  его осуждающий взгляд, всколыхнули  в  ней чувства. Светлана поняла порочность, пагубность  того, что с ней  произошло. Сладкая отрава, словно наркотик, поразила ее сознание и тело.
Степан  приближался к трактору. Уже отчетливо были видны траки  гусениц, подминавших под себя  жесткую желтую стерню, большие лемеха плуга,  выворачивающие пласты почвы и глубокая, уходящая вдаль, борозда. Стая  черных ворон с мелькающими среди них белобокими сороками, сопровождала  трактор, роясь клювами в свежей почве и лакомясь червями и насекомыми. Когда оставалось метров десять, подал знак рукой, мол, глуши мотор.
 — Чиво те надо, мужик?  Ты на агронома и бригадира не похож. Вали, канай, не мешай работать! — высунулся  из  приоткрытой дверцы кабины  крупный тракторист.— Прочь с дороги,  раздавлю,  как блоху!
— Остынь, Федор… Головин? — прервал его Ермаков.
— Да, Головин, — с недоумением остановил   трактор, сбросив  обороты двигателя.— А ты,  кто такой, гнида,  от горшка два вершка, чтобы меня от ударного труда  отрывать?
— Ермаков я,  Степан. Может, слышал когда?
— А-а,  Ермаков, бывший Анкин  елдарь. Родня значит,  кровная, одну бабу топчем. Ты распечатал, а я пользуюсь.
— Бабой пользуйся, но дочку не тронь.
— А шо ты, шибзик, мне сделаешь? — с нахальством спросил Головин.
— Ты же алкаш, дегустатор пойла. Легок на помине,  сам мечтал с тобой повидаться-поквитаться. Получается, что на охотника и зверь, — рассмеялся Федор, оскалив по лошадиному крупные зубы.
— Это мы еще поглядим, кто из нас  охотник, а кто зверь. Попер буром, не бери меня на пушку, — заметил Степан.
 — Все ясно, нормальные люди землю, как волы пашут, а тунеядцы в колониях и тюрьмах парятся, тараканов разводят и жрут  наш белый хлеб с маслом и салом.  Ты же сейчас  должен загорать  в ЛТП? Вали в свое стойло. Что, выпить хотца, потому и  сбежал? Чего изволите, сударь, коньячка, самогона,  денатурата или тройного одеколона?  Ханыга, греби отсель, пока я тебя монтировкой не взгрел. Анну и Светку измучил, хоть щас они свободно вздохнули и зажили, как  у Бога за пазухой, словно в раю.
— Не паясничай, сойди, разговор есть,  — велел  гость. Тракторист, чуть помедлив, вылез из-за  рычагов. Взял в правую руку большой  разводной ключ и молодцевато спрыгнул на землю. Размял ноги, пританцовывая и размахивая перед лицом Степана массивным ключом. Повел крутыми плечами, демонстрируя  свою силу, презрительно поглядел на щуплого мужика  сверху вниз. Процедил сквозь крупные, как  у рысака, зубы, ухмыляясь:
— Ну, говори,  шпендик, харя твоя смурная, за чем пожаловал?  Быстрее, мне некогда с тобой базарить, надо план, норму выполнять.
От его надменно-брезгливого  взгляда  у Ермакова закипала кровь, но он спокойно и твердо произнес:
— Не скачи,  как жеребец ретивый. Ответь, что ты, сволочь, сделал с моей  дочкой Светой?
— Ого-го-го, адвокат,  неуловимый  мститель  прибыл, милости просим. Напугал до смерти,  аж  поджилки  затряслись. Держите меня,  вот-вот со страху в обморок упаду! — нагло куражился пахарь.
— Ты же, паскуда, дочке  жизнь исковеркал, юность девичью и любовь растоптал! — повысил голос Степан. — По-хорошему прошу, по праву отца. Оставь Светку или тебе мало Анны и других баб? В моем доме гарем устроил и еще  девчонку в постель затащил.
— Твой дом был, да сплыл, — ухмыльнулся Головин. — Мы тебя, алкаша,  два месяца назад к чертовой матери выписали, а я прописался. Сколько лет свою бабу радости  лишал? Да тебя, садиста, убить мало! Теперь ты — бомж, гнида бездомная. Радуйся, свободный человек, ни двора, ни кола, а вместо крыши — небо. Сдохнешь, как бродячая собака,  под чужим забором или в сточной канаве.
— Не дождешься, — твердо сказал Ермаков.— Ты за что моих закадычных друзей,  Колупая и Репчука  покалечил?
—А-а,  вот кто тебе настучал! — обрадовался Федор.— Теперь я с ними по-настоящему разберусь. Тогда были цветики, будут им и ягодки. Посажу их в инвалидные коляски.
— Не смей обижать мужиков!
— Ха-ха-ха-а, отец, защитник  выискался! Пропойца  вшивый! Щас я из тебя, доходяги, сделаю  жмурика, запечатаю в деревянный тулуп и заглохнешь навсегда, — прорычал тракторист. — Пшел  отсель, сморчок,  я за себя не ручаюсь, колбу тебе напарафиню.  Замочу и сыграешь в пианино. Урою, урою тебя в  кафедру. Я одним  ударом  на бойне быков валил и тебе раскрою череп.
— Кишка тонка.  Так ты, оказывается, матерый уголовник, шпаришь по фене, как по маслу! — раскусил его Ермаков. Он  не столько удивился,  сколько уверовал  в свою правоту,  успел  в ЛТП узнать, что на блатном жаргоне «елдарь» означает муж, «харя смурная» — сердитый, «замочить» — прикончить, а  «пианино» и «кафедра» — гроб и могила.
— За что ты срок мотал?
— Мне до фени, а тебе  деревянный тулуп, — огрызнулся Федор и в подтверждение  угрожающе потряс разводным ключом.— Мокрого места не останется. И ничего  мне не будет,  самооборона.
— Поглядим, какая у тебя оборона? — не оробел Ермаков.
—Не я к тебе в гости пожаловал, а  ты сам приперся.  Светка твоя  нимфетка — хорошая давалка. Я с ней здесь на травке развлекался.  Ох,  и  сладкая, стерва. Такой  давно  у меня   не было. Наверное, твой  южный  темперамент унаследовала. Хотя какой  там  к черту темперамент, ты же безнадежный импотент, уже ни на что неспособен.
 Ко мне  юные  мохнатки сами на шею вешаются, визжат и стонут от удовольствия. Вот и Светка не устояла перед искушением. Захотелось ей испробовать запретный плод.
—  Ты, скотина, ее хитростью заманил  и совратил.
— Благослови и я женюсь на ней, — ухмыльнулся Федор.
— Выкусишь, не бывать этому! Только через мой труп.
— Через труп, так через труп. Значит, жмуриком захотел стать. У  бычка доеного на почве пьянства атрофировался, никакие корни женьшеня теперь не помогут! — заржал, оскалив крупные зубы, Головин.
— Эх, Анка,  дура набитая, — вздохнул Ермаков.
— Мою маруху не тронь! Щас дам по репе!  — вспылил и смело надвинулся на  Степана подобный  горилле Федор. Тот увидел его нахальные, нагло смеющиеся глаза. Хладнокровие изменило трактористу — он размахнулся и первый нанес удар разводным ключом.
Ермаков успел отразить его ладонью  левой руки, а правой нырнул под полу фуфайки  и  в следующий миг блеснувшее, как стилет, узкое лезвие  по самую рукоятку вошло в левую часть груди нависшего над ним глыбой тракториста. Федор, опешил  от неожиданности, вытаращил глаза, потом захрипел и плашмя, как  сноп, рухнул на землю.
Ермаков едва успел выдернуть из его груди резак. На губах Федора пузырилась теплая кровь и он несколько раз дернулся в предсмертных конвульсиях. Под тяжестью тела, ноги надломились, тракторист  рухнул лицом вперед, распластал руки, словно в последний миг хотел мертвой хваткой сковать Ермакова. Вместе с вытекающей из глубокой раны и рта густо-алой кровью из него уходила жизнь.
«Легкая  у тебя смерть, мерзавец, а следовало бы помучить  за  растление дочки», —  подумал Степан и, позабыв об обещании возвратить резак хозяину,   размахнувшись, бросил его  в свежую пахоту. Следом  устремилось несколько  любопытных  птиц  в надежде на лакомство.
Мститель  был деловит, словно после забоя  хряка, которых прежде завалил не одну сотню на соседских и своем подворье.  Вскочил на гусеницу и забрался в кабину трактора.
—Эх, истосковались мои руки по рычагам, — произнес Степан и, вцепившись в рукоятки, выжал педаль сцепления. Не заглубив плуг, проехал метров десять и остановился.
—Негоже зазря солярку переводить, — приказал он себе и заглушил двигатель. Соскочил с гусеницы на стерню, оставив дверцу открытой.
  Затем заглушил двигатель. Оглянулся на неподвижно лежащего Федора. Подошел к остывающему трупу. Под ним, впитываясь в сухую почву,  расползлось бурая лужица крови.
Откуда-то налетели большие зеленоватые  мухи.  Они ползали по обагренной кровью спецовке. Степан, озадаченный кровавой разборкой,  несколько раз  пнул его ногой.
— Собаке — собачья смерть. Поделом тебе, развратник, — сухо произнес он и, не спеша, покинул место драмы. Прячась среди деревьев и кустов лесопосадки, вышел на большак. Сел на попутную грузовую машину КамАЗ, посулив водителю оставшиеся деньги.
 Через  три часа  уже был далеко. Поздно ночью, вызвав удивление у дежурного офицера,  возвратился  в  Керченское  ЛТП.

        44. «Фитиль»  для  следователя

Бочкарь был обескуражен, когда  утром  Загорский, войдя в кабинет следователя, сообщил  ему о том, что подозреваемый в убийстве тракториста задержан и  находится в ИВС отдела милиции. Такой поворот дела, словно  песочный замок, разрушал честолюбивые  планы Максима. Он  намеревался  просить у прокурора Сергачева санкцию  на арест Хвыли и вдруг такой  конфуз.
— Кто подозреваемый? — спросил Максим с  нескрываемым чувством разочарования.
—Ермаков Степан Михайлович,— ответил Алексей с  плотно прижатую к уху телефонную  трубкой. Алексей пытался понять реакцию  следователя.  Потом подал ему конверт с письмом Колупая:
— Изъял у Ермакова в качестве вещдока. Почитай, приобщи к материалам дела. Занимательное чтиво, написано не в бровь, а в глаз. Его содержание  объясняет мотивы и причины  поведения и действий  подозреваемого.
Максим  углубился в чтение. По выражению  лица следователя капитан безошибочно знал, на какой части письма  сосредоточено его внимание. Усмешка трогала его губы.
—Забавная, потешная информация, для вечера сатиры и юмора, особенно про елдашник туды сюды, туды сюды, — усмехнулся Бочкарь и официально подчеркнуто приказал:
— Покажи-ка мне этого мстителя!
 В  нем нарастало ревностное чувство к Загорскому, проявившему  смекалку, чутье сыщика. «Важно теперь сохранить хорошее лицо при  плохой  погоде», — подумал  следователь.
Вопреки его  ожиданию, Алексей внешне был спокоен и сдержан, без признаков радости от раскрытого им преступления  Ермаков — угрюм и молчалив. Заполнив анкетные данные, Максим попросил  подследственного подробно рассказать о том, что произошло в поле. Достоверность рассказа не вызывала сомнений, но следователь спросил:
— Не оговариваете ли  вы себя, чтобы потом на суде  отказаться от  первоначальных  признаний? Такое нередко происходит.
— Я  мужик прямой, как  лом, что думаю, то и говорю, — признался Степан. — Ладно, пусть бы он только Анку дрючил. Она баба взрослая, это ее дело с кем спать, но зачем он, гадина, Светку, дочку мою, испортил и совратил? Анка, стерва, упрятала меня в ЛТП, а сама пошла по рукам и дочку с понталыку сбила. Пригрела в моем доме мудака, бабника.
—  Может  у Светланы Степановны с  ним было по взаимному согласию, так сказать по любви?
— Какое согласие? Она — несовершеннолетняя, у  нее ветер в голове. Напоил девку, когда Анна была в отъезде на похоронах сестры Лиды, которую рак съел, и подмял под себя дочку кобелина. Ну, а дальше, как говорится, узелок развязался. Не каждая девица, испытав сладость, устоит перед соблазном. Вот и у Светки пошло-поехало. Понравилось дуре... У меня в глазах потемнело, кровь в виски шибанула, когда узнал о разврате.
— И тогда вы решили отомстить? — спросил  Бочкарь.
— Хотел по мужски поговорить, чтобы он оставил Светку в покое, а убивать не собирался, зачем мне руки его гнусной  кровью марать, — пояснил арестованный. — Он сам спровоцировал, затеял драку. Стал  оскорблять меня и дочку, назвал ее шлюхой. Пошел на меня с разводным ключом. Если бы не я его, то  он бы меня пришил. Здоровый бугай.
 — Это ваш резак, орудие преступления?—  следователь указал на холодное оружие, лежащее на столе.
—  Нет, не мой.
— А чей же тогда? Ведь он найден вблизи места убийства и на нем следы крови погибшего? —  удивился  Максим.
—  Одолжил  у свояка Игната Турчия. Он живет в Старых Глухарях.
—  Он знал, для каких целей вам потребовался резак?
—  Сказал, что для забоя хряка, — ответил Ермаков, чтобы отвести тень подозрений от Турчия, который действительно, не знал, для чего Степану нужен нож. Он  и сам не мог предвидеть такой трагический исход  встречи  с  насильником.
— Почему тогда взял с собой нож-резак? Наверное, со злым умыслом, заранее подготовился к поединку?
— На всякий случай, будто чувствовал, что пригодится в качестве самообороны, — признался Ермаков.— По сообщению кореша Ивана Колупая  мне стало известно, что  Головин здоровый мужик, амбал, с которым даже трое механизаторов не смогли справиться. Так оно на самом деле и оказалось. Если бы я его не опередил, то сам бы стал  трупом.
 — Да, такой исход был бы вполне вероятным. Тем не менее, со злым умыслом, сознательно готовился к совершению преступления.
 — Гражданин следователь, не готовился, а так получилось. Я же говорю, что если бы не я, то он, урка, меня бы уложил.
— Почему  урка?
— Потому, что по фене шпарил, как по маслу. Наверное, не один год провел за «колючкой». Собаке — собачья и смерть.
 — В отказ на суде не пойдешь? — Бочкарь прижал его взглядом.
— Нет, не откажусь. Я его заколол, мне и отвечать.
— Резак он взял у Игната  Турчия, — подтвердил  Загорский. —  Пока я ездил в ЛТП мои ребята из угрозыска  подсуетились и установили  личность владельца резака. Он его сразу же опознал и признался, что одолжил Ермакову по его просьбе. Обижается он на тебя, Степан  Михайлович, не дождался  ни резака, ни свежины.
— Какая к черту свежина, он же не людоед, человечину не употребляет, — возразил Ермаков. — С резаком я оплошал, надо было вернуть Игнату, но вспомнил, когда уже был далеко в пути.
— Это бы усложнило следствие, — заметил Бочкарь. — Впрочем, вы с Игнатом еще встретитесь на очной ставке.— Зачем ставка?
 — Так положено.
— Кем положено? — изобразил на лице недоумение Степан.
 — По закону. — Есть и другие неопровержимые  улики, — сообщил Загорский. — Отыскали  водителя, подвозившего вас к Романовке.
— Товарищ капитан, у  Степана Михайловича есть свой язык, пусть и отвечает, — резко прервал  капитана  следователь.
— Тогда мне может  оставить вас наедине? — обиделся Алексей, намереваясь выйти из  кабинета. Следователь указал жестом — сидеть.
—  Значит, вы утверждаете, что Деркач,  известный нам по фамилии  Головин, первым нанес удар? — продолжил допрос Максим, пристально уставившись на  Ермакова.
— Да, так оно и было.
— Чем вы можете доказать? Свидетелей  нет.
Вопрос следователя поставил Степана в  затруднительное положение. «Действительно, это невозможно доказать», — подумал  он. От напряжения на лбу выступил пот и  он смахнул  его рукой.
—  Доказательств нет,— прижал  его к стенке Бочкарь.
— Есть,— к  Ермакову пришла спасительная мысль. — Вот эта левая рука, которую он повредил разводным ключом.
— Неужто!? Вы ее могли поранить и в другом месте?
— Посудите сами, в том  случае, если бы я первым  пырнул  его резаком, он не мог бы, не успел ударить меня по руке ключом. Он начал первый, чтобы  представить  самообороной. А у  меня все удары точные. Двадцать лет кабанов колю, — не без гордости заметил допрашиваемый.
— Не будем торопиться с выводами,  посмотрим, что даст следственный эксперимент,— взял  нить допроса в свои руки максим.— Вас кто-нибудь в тот день видел  в поле?
— Да,  моя дочь Светлана.
— Кто? Повторите, пожалуйста.
— Дочь Светлана. Она возвращалась от него. Тогда я окончательно убедился, что тракторист, мой приятель Ваня Колупай, сообщил  правду. Да и сама Светка  созналась в невольном грехе.
— Ваша дочь тоже хороша, не устояла перед  соблазном, пошла, как овца на заклание, —упрекнул следователь.— Могла бы заявить в милицию или прокуратуру,  сразу бы повязали насильника.
—  Скотина угрожал ей позором, обещал раздавить, как  гниду, — вступился за дочку Ермаков.— Жила в страхе  разоблачения и смерти.
 — Если  отдавалась не по взаимному согласию, то это меняет суть дела, — сообщил  Бочкарь, читая   оригинал  письма.
— Странно. На допросе  Светлана  Ермакова утаила о встрече с вами. Вы ее  об этом просили?
— Нет. Я ведь не знал, что так обернется, — ответил  Степан  и на  душе у него потеплело:  «Светка решила  меня  не выдавать. Глупая,  наивная, разве это  теперь  играет какую-то роль. От судьбы  не уйдешь».
— Зачем вы взяли с собой нож?
— На  всякий случай. Думал припугнуть, если не  поймет  по-хорошему. Ладно, у  него там с Анкой  шуры-муры, но зачем, паскуда  Светку,  совратил. Кому она  теперь испорченная нужна, словно надкусанное  яблоко. Стыд  и позор. Ославил,  обесчестил, и по селу, поди, уже сплетни гуляют. Как я  людям в глаза смотреть буду? Не уберег  дочку.
 — Она  могла бы обратиться в милицию с заявлением о сексуальных домогательствах отчима, а получается,  что у них по обоюдному согласию все произошло. Хотя деяния Деркача квалифицируются по статье 120  Уголовного кодекса  «Половое сношение с лицом, не достигшим половой зрелости». За это преступление предусмотрено наказание в виде лишения свободы до восьми лет. Но с него теперь взятки — гладки.
— Глупая  девчонка,— вздохнул  Степан.— Увлеклась и не ведала, что творит. А теперь, наверное,  себя за локоть кусает,  да поздно. Андрей Хвыля, отличный хлопец, что служит в армии, да и другие парни будут смотреть, как на девицу легкого поведения, а подруги отвернутся, чтобы  не пострадала и их репутация. Остается одно — уехать с глаз долой, подальше из родного  села и начать новую жизнь.
— Если  исходить из того, что вы оборонялись, то и в этом случае превысили допустимые меры самообороны. Слишком тяжелы последствия, труп,— пояснил Бочкарь, размышляя вслух.
— Да, превысил, он не на того нарвался, — согласился  Ермаков. — Гражданин следователь, выбора у меня не было. Если бы не я его, то он бы,  настоящий горилла, точно бы меня угробил. Мое счастье, что  хорошо поставлен удар, да и ловкостью Бог не обидел. Вот я его, как  борова, завалил. Он вынудил,  назвал мою дочь шлюхой. Какой отец стерпит  подобное  оскорбление.  Поглумился и  получил по заслугам. Он же отъявленный  урка, каких еще поискать.
— Откуда вам известно, что Деркач, которого вы увидели впервые,  ранее судимый? — спросил следователь, с  подозрением взглянув на Загорского, полагая, что тот проговорился.
— Тут и сомневаться не надо. Он по «фене» шпарил, как по маслу, — с воодушевлением ответил Ермаков. — Я в этом немного разбираюсь, в ЛТП братки, те которым довелось на нарах париться,  просветили. Вот я его под горячую руку и завалил одним ударом.
— Да, блатной сленг человек в колонии и тюрьме быстро осваивает, — подтвердил  Бочкарь. Степан замолчал, вздохнул с  облегчением, словно исповедался  и вверил свою жизнь  судьбе.
— Не бахвалишься ли Степан? — подтрунил его Загорский. — А то сочинять небылицы все горазд?
— Нет, товарищ капитан, говорю, как на духу, — обиделся Ермаков.— Правда, в ту пору, когда еще был зеленым и горячим, произошел забавный случай.  До сих пор помню.
Степан перевел дыхание и, довольный тем, что его не перебивают, продолжил.— Вы только в протокол не записывайте, чтобы не засекли часом мою откровенность.
— Так что за случай? — снисходительно улыбнулся следователь, позволив Ермакову, вызывавшему своей деревенской простотой и наивностью симпатии, немного расслабится. И тот воспрянул духом.
— Пригласил меня как-то по осени сосед,  тоже тракторист Ваня Колупай, чтобы заколол его годовалого хряка. Дело — нехитрое, я к тому времени уже кабана три-четыре заколол и поэтому считал себя спецом. Взял резак, заточил. Вытащили мы, значит, хряка из сарая на подворье, завалили на бок. Я  изловчился  и ударил его резаком под переднюю ногу, где сердце. Захрипел он, шельма, задрыгал несколько раз ногами и дух испустил. Взялся я за паяльную лампу-форсунку, чтобы осмолить.
Это прежде, соломой пшеничной осмаливали и сало было нежным и ароматным, а когда перешли на форсунки, то нередко бензином отдает. Иван мне и говорит: не торопись мол, Степка, пошли на веранду, по рюмашке пропустим первачка домашнего, что горит синим пламенем, чтобы  веселее работалось, хряка мол, помянем.
В ту пору я был выпить не дурак из-за чего и в ЛТП загремел. Но теперь  завязал  окончательно.  Выпили мы по одной рюмашке, по второй… Вспомнили, что во дворе кабан дожидается,  а вокруг кошки блуждают, чтобы свежиной полакомиться. Вернулись, чтобы продолжить процедуру, а кабана то нет. Он очнулся и дал  деру. По кровавому следу, отыскали его в огороде под яблоней.
— Ну, и мастер же,  заливать, актер одного театра,— усмехнулся Загорский.— Будет анекдоты травить.
— В самом деле, так и было. Пригласите на допрос Ивана Колупая и он подтвердит, — заверил  Степан. — С того момента я и дал себе зарок — пока наверняка не  заколю хряка,  ни грамма  спиртного.  Опосля этого случая осечек не происходило. И Анкиного ухаря на трезвый глаз завалил, чтобы Светку не портил. Почитай,  он сам на штык напоролся, такая его судьба. Моими руками его Господь наказал.
— Вы правы, Ермаков. Деркач,  действительно,  подлец и, наверняка,  преступник Только смерть не позволила свершиться правосудию с суровым вердиктом, — сообщил следователь.— Он сожительствовал  с одинокими женщинами  и одновременно совращал их  несовершеннолетних дочерей. Долго на одном месте не задерживался. Когда  назревал скандал в связи с беременностью несовершеннолетней и разоблачением, собирал вещички и скрывался от сожительниц в неизвестном направлении. На его счету целая коллекция  одиноких женщин и их малолетних дочерей. Ваша дочь  оказалась его последней прихотью, жертвой девичьего легкомыслия. Но никому  не дано право чинить самосуд. Ясно?
 — Ясно, как не понять,— ответил  Степан. — Не вздумайте на суде запираться, отказываться от показаний.  Все улики, вещественные доказательства подтверждают вашу вину, — предупредил  Максим.
— Я же сам во всем сознался, вон капитан  не даст солгать, — с обидой произнес задержанный, ища поддержку у Загорского.
— Да,  чистосердечно раскаялся, — сказал Алексей.
— Признание — это не царица доказательства, — напомнил Бочкарь. — Под влиянием адвоката, чтобы избежать наказания, вы вдруг решите изменить показания.
— Не изменю, — твердо ответил Степан. — Если виновен, то наказывайте, но я хотел, чтобы обошлось без крови. Но он с самого начала попер на меня буром. Верзила нагло куражился над моим низким ростом, называл сморчком. О Светке  говорил  разные гадости. Я не хотел крови...
—  ...и  прихватил  с собой резак, — упрекнул следователь.
— На всякий случай, — хмуро напомнил  Ермаков.
— Разводной ключ — тоже серьезное оружие в руках верзилы, ранее судимого урки, — бросил  реплику Загорский, проникшийся симпатией к Степану.— Поэтому считаю, что вопрос о превышении меры самообороны  спорным. Ермаков прав,  неизвестно, чем бы закончился поединок  не будь у  него  резака.  Следует учесть и состояние аффекта, возмущения, в котором находился Ермаков в тот момент.
— Алексей, тебе бы работать не в угрозыске, а в адвокатуре, — с чуть  заметной иронией, но и одобрением заметил  Максим.
— Степан Михайлович, поздравляем, готовьтесь к прибавлению семьи, — неожиданно заявил Загорский.
—Какому-такому прибавлению? — удивился тот. — Я больше года находился на лечении в ЛТП.
—Зато сожитель вашей бывшей жены Деркач время даром не терял, поработал на два фронта, успел обоих оплодотворить. Анна и Светлана беременны, — сообщил капитан. — Причем,  вначале забеременела ваша дочь и на два месяца позже Анна Васильевна. Первая родит вам внука или внучку, а вторая пасынка или падчерицу.  Получится,  что будущий дядя или тетя окажутся  моложе племянника или племянницы. Такой вот интересный парадокс.
— Вот скотина, успел  таки! Надо было падлюку  раньше пришить!— вскипел Ермаков.— Нагуляли, заставлю сделать аборт…
— Это решать женщинам, — охладил его пыл следователь. — Принуждение к совершению аборта является уголовно наказуемым деянием. Считайте, что ваших угроз мы не слышали. Контролируйте свои эмоции и следите за речью.  Угробили Деркача, теперь придется после отбытия наказания самому кормить, поить и одевать будущее потомство. Не  вздумайте произнести угрозы в адрес беременных на суде, иначе усугубите свое положение. Держите себя в руках, будьте благоразумны и хладнокровны.
— Легко сказать, быть  хладнокровным, когда внутри все кипит, — признался Степан. — Стыдно за гулящую Анну и  запуганную Светку, которых совратил  этот  бык колхозный.
— Я вот к чему завел разговор, — продолжил развитие мысли капитан, обратив взор на Ермакова. — Если вас осудят  условно, без лишения свободы или попадете под амнистию в случае признания факта самообороны или состояния аффекта,  согласны ли вы возвратиться в семью? У Анны  Васильевны еще есть время сделать аборт. Хотя это ее сугубо личное дело, никто не праве принудить к этой физически и психологически  тяжелой операции. Но у нее все-таки есть выбор.
Со  Светланой Степановной дело сложнее. Ей придется рожать, так как все сроки упущены,  к тому же первый аборт для  ранее не рожавшей женщины чреват бесплодием. Дочь очень нуждается в вашей моральной поддержке и заботе. Находясь в стрессовом состоянии, может  совершить непоправимое. Обычно в таком положении некоторые впечатлительные особы с неокрепшей психикой, склонны к суициду.
Ермаков задумался, вспомнил  о дочери, ее письмах и добром к себе отношении даже после развода с Анной и пребывания в ЛТП, и уверенно произнес:— Готов возвратиться в семью ради дочери, если Анна простит и примет. Ей, поди, тоже сейчас не сладко?
— Что ж  это будет второй поступок, достойный настоящего мужчины, постоявшего  за честь, доброе имя дочери, — произнес  Загорский. — Анне Васильевне и дочери ни единого слова о том, с каким злодеем их свела судьба. Женщины по своей природе, очень впечатлительны. Из-за позора сдуру еще в петлю полезут. Вальчук считала  сожителя, чуть ли не идеалом, не знала  о  его распутстве, совращении дочери. Сказывают, в церкви оплатила молебен за упокой души раба божьего Федора, зажгла свечки и собирается установить мраморный или гранитный памятник. Время залечивает раны, улягутся страсти и мы сами ей сообщим от какого  матерого преступника, растлителя малолеток вы избавили семью
Внешне суровый  Бочкарь  поддержал  капитана одобрительной улыбкой.
 — Что будет со мной?— поднял голову Степан.
 —По закону  будут судить,— ответил  следователь.— Не исключен и оправдательный вердикт. А пока, что подписка о невыезде. Как человек, а не юрист, скажу, что вы настоящий отец, постоявший  за поруганную честь своей  дочери. Поэтому Бог вам судия. Вы  по законам совести и чести избавили общество  от   злодея. Его настигло возмездие.
Ермаков воспринял эти слова достойно и спокойно. 

     45. Заманчивый шанс

Когда озадаченный ситуацией  Степан  оставил кабинет, Загорский задумчиво произнес:
— С  насильника Деркача теперь нет спроса Исход закономерный, поплатился за злодейство. Но осталось немало тех, кто бездействовал,  потворствовал  животных прихотям преступника. Они должны быть привлечены, если не к уголовной, то административной ответственности.
 — Придется наказать чуть ли не половину жителей Романовки, особенно женщин, в ттом числе и его сожительницу Анну Вальчук, бригадира Хвылю за то, что души в нем не чаяли, поощряли  похождения альфонса.
— Анна Васильевна и ее дочь и без того пострадали, оказались в сложной морально-психологической ситуации. Назару Остаповичу ты арестами тоже изрядно потрепал нервы, он посидел на нарах, вкусил баланду и ощутил  «аромат» параши, а вот гендиректор КСП «Светлый путь» Дягель и участковый инспектор Николай Удод, закрывавшие глаза на злодеяния Деркача, могут избежать наказания.
— Что предлагаешь?
— На мой взгляд, целесообразно по результатам нашего расследования направить представления главе администрацию района Цымбалу и начальнику РОВД Усачу с изложением конкретных фактов нарушений и привлечении их к ответственности. Во-первых, почему Дягель перед тем, как принять Головина, то есть Деркача, на работу, не удосужился тщательно проверить его биографию? Тогда бы этот педофил не превратил село в Содом и Гоморру. Он носился с этим стахановцем, как дурень со ступой. Похвалялся им перед вышестоящим начальством, предлагал на районное соревнование за звание «Лучший пахарь». В общем, преследовал свой корыстный интерес, зарабатывал политические дивиденды. Возможно, трагическая история с Деркачем не единичный эпизод.
Степан Ермаков во время возвращения из ЛТП передал мне письмо, адресованное ему старым  дружком  Иваном Колупаем. Оно и заставила Степана срочно наведаться в Ромновку, чтобы свести счеты с  насильником за  надругательство над дочерью. В этом письме ценная информация о том, что  Дягель и Хвыля по сговору с Деркачом через него ограбили, опустошали кассу КСП. Часть полученных  «стахановцем» средств он отдавал   своим благодетелям. Смерть подельника для них оказалась, как нельзя, кстати. Но все равно информацию следует взять в оперативную разработку, так как чиновники постараются причиненный ими ущерб, списать на покойника. Не исключено, что Яков Абрамович, имеющий гражданство Израиля, последует примеру своих ушлых соплеменников. Конвертирует рубли в доллары или евро,  все активы КСП «Светлый путь» переведет в  зарубежный банк и сам сбежит в Тель-Авив. Оттуда его, даже по линии Интерпола не вытащить. Израиль  своих граждан, убийц и прочих злодеев, другим государствам не выдает.
—Да, такой вариант возможен, — согласился следователь. — Но Дягель без боя не сдастся. Подключит влиятельных покровителей, прессу, телевидение, в которых в основном засели евреи. Поднимут столько шума, вони, обвинят в притеснениях по национальному признаку. Наживем себе коварных врагов.
— Я  тоже предвижу подобную реакцию, но для меня национальная принадлежность преступника не имеет значения, он должен быть изобличен и наказан адекватно тяжести совершенного злодеяния, — произнес Загорский.— Кроме того, следует выяснить, почему участковый Удод, увлеченный  имитацией борьбы с самогонщиками, дегустациями «зеленого змия», не взял ранее судимого гражданина под надзор? Пусть ответят, чтобы другим было неповадно.
—В твоем предложении есть резон, — похвалил Бочкарь. — Но не забывай, что инициатива наказуема. Поэтому подготовь тексты  представлений с железной аргументацией за подписью прокурора района. Это его прерогатива.
— Почему я, у него для этого есть помощники?
— Они не в теме, вынуждены будут долго разбираться, а для тебя прекрасный шанс заявить о себе с лучшей стороны. Во-первых, прокурор оценит твое усердие, походатайствует перед начальником РОВД о поощрении. Во-вторых, у меня будет основание замолвить за тебя словечко о переходе на службу в прокуратуру. Нам толковые, творчески мыслящие  сотрудники нужны позарез. У тебя какое образование?
— Среднее специальное, пять лет назад закончил  Одесскую  ССШМ, — ответил капитан.
— Годится. Работая в прокуратуре, получишь направление на заочное отделение Харьковского юридического института, где мне самому довелось учиться.
— Перспективно, заманчиво, — произнес Алексей.
—Значит, лады, — улыбнулся Максим. Они обменялись крепким рукопожатием.

г. Керчь

Русский писатель, журналист и поэт  Владимир Александрович Жуков родился 19 ноября 1950 года в селе Красногвардейское, Советского района Крымской области. После окончания Чапаевской средней школы, срочной службы в Краснознаменном Одесском военном округе и учебы на факультете  журналистики  Одесской Высшей партийной школы уже в течение сорока  лет плодотворно трудится в крымской прессе – районных, городских и республиканских газетах. Широк диапазон его творчества: проза, поэзия и публицистика. Четыре года ему довелось проработать заместителем начальника внутренних дел г. Джанкоя, что во многом определило основной жанр  – детектив.
В. А. Жуков – член Союза журналистов СССР с января 1974 года, заслуженный журналист  Республики Крым. Превыше любых материальных благ считает свободу, совесть, правду, честь и достоинство. Смело в своих публикациях вскрывает кланово-криминальную суть, алчность, цинизм, лицемерие и коррумпированность чиновников, депутатов разных рангов и уровней. Зачастую они и являются главными отрицательными «героями» его произведений, проникнутых верой в  силу человеческого духа, в торжество  справедливости.
В период активной политической деятельности, будучи депутатом Верховного Совета Крыма и председателем Республиканского комитета по информации Совета министров Автономной Республики Крым,  Владимир Александрович по-прежнему занимался литературным творчеством. В  1998 году в республиканском издательстве  «Таврия» была выпущена книга его остросюжетных произведений «Под знаком Скорпиона». А в 2007 году в  симферопольском издательстве «СГТ» вышла книга  избранной лирики «Земное притяжение любви» (рассказы, стихи, этюды, очерки). В 2008 -2010 годах  книги из серии «Крым-криминал»: «Горячая версия», «Эскулап», «Прощай, Снежана»,  «Тайна старого грота». Его  повести, рассказы, судебные очерки и статьи опубликованы в газетах «Приазовская звезда», «Слава труду», «Заря коммунизма», «Керченский рабочий», «Крымские известия», в еженедельниках «С места происшествия», «Вечерняя Керчь», в журналах «Искатель» (Москва),  «Wostok» (Берлин,) и в  других изданиях.
 Владимир Александрович продолжает работу над новым,  не только детективными, но  лирическими и сатирическими произведениями в надежде на внимание и доброжелательность читателей.


Детективы  Владимира Жукова
из серии книг "Крым – криминал":

ГОРЯЧАЯ   ВЕРСИЯ

ЭСКУЛАП
 
ЗАКЛЯТОЕ  МЕСТО
 
ПРОЩАЙ,  СНЕЖАНА

ТАЙНА  СТАРОГО  ГРОТА
 
БАРХАТНЫЙ  СЕЗОН
 
ПРАВЕДНЫЙ  ГРЕХ

 ДОЛГ  ПЛАТЕЖОМ  КРАСЕН

ЖЕНСКАЯ  ИНТУИЦИЯ
 
СПИКЕР & К  (2 части)
(крымский бомонд)
 
САРКОМА

РАФАЭЛЬ И БАБЫ-ЖАБЫ
(трагикомедия)

НЕВЕСТА ДЛЯ ХУБЕРТА
(трагикомедия)

НА ВЕСАХ ФЕМИДЫ
(судебные очерки)

ЗЕМНОЕ ПРИТЯЖЕНИЕ ЛЮБВИ
(рассказы, стихи, этюды)

ЯБЛОКО  РАЗДОРА
(юмор, сатира, курьезы)

КРЫМ: НА РУБЕЖЕ СТОЛЕТИЙ
(3 тома, публицистика)

Книги  для  детей и юношества:

ПРИКЛЮЧЕНИЯ  ЯШИ  ИГОЛКИНА

БРАТЬЯ   НАШИ   МЕНЬШИЕ

У  КОГО  ВКУСНЕЕ  БЛЮДО?

ЕГОРКА  И  БУЛАТ

КАК  ЗЕРНЫШКО  СТАЛО  ХЛЕБОМ

ПАСЕЧНИК  ВАСЯ  И  ПЧЕЛА  АСЯ

ЦВЕТЫ  И  ТРАВЫ — НЕ ДЛЯ  ЗАБАВЫ