Убийство в замке Лакримоза

Lacrimosa dies illa
Qua reurget ex favilla
Judicandus homo reus…

Плачевен тот день,
Когда восстанет из праха
Для суда грешный человек…



Действующие лица:

Лорд Генри Эшли – английский аристократ, хозяин замка Лакримоза
Леди Ребекка Эшли – жена лорда Генри Эшли
Джеймс Эшли – сын лорда Генри Эшли от первого брака
Линда – жена Джеймса Эшли
Роберт – муж Анны Эшли, дочери лорда Генри Эшли от первого брака
Оскар – сын Роберта и Анны
Эдвард – незаконнорожденный сын лорда Генри Эшли
Миранда – няня Оскара
Доктор Альберт – психотерапевт, семейный доктор семьи Эшли
Николас – литературный критик, друг семьи Эшли
Графиня Елена Воронцова – писательница детективных романов
Эндрю – дворецкий в замке Лакримоза
Мария – кухарка в замке Лакримоза
Агата – горничная в замке Лакримоза










Глава 1 Призраки Прошлого в антикварном магазине.

     В каждом антикварном магазинчике обитают Призраки Прошлого. Они скрываются от людей в тончайшей кружевной паутине трещинок на потемневших от времени картинах.  Настороженно наблюдают за нами из смутной глубины потускневших зеркал. Доверяют нам свои опасные тайны шелестом запыленных страниц старинных книг. Тихонько грустят о давно минувших событиях неуловимым, как музыка, как сон, тонким звоном, растворяясь в тусклом блеске хрупкого векового фарфора. Днем они весело купаются в пыльных солнечных лучах и к вечеру замирают в сумрачных тенях ночи.

     Не видимые глазу, но осязаемые сердцем, они придают очарование предметам былой старины и непостижимым образом заставляют каждого, кто переступает порог антикварного магазина, ступать осторожнее, говорить тише и невольно прислушиваться к шорохам и вздохам Призраков Прошлого.

    Миссис Маргарет Бертони, пожилая женщина лет шестидесяти пяти, работала приходящей по утрам уборщицей в маленьком, неприметном, но милом антикварном магазинчике в центре Лондона на Оксфорд-Стрит. Ее семья едва сводила концы с концами, она терпела вечные придирки довольно непутевого, но горячо любимого мужа. Ее жизнь была не сахар, но каждое утро она приходила на работу, как на праздник, и благодарила Бога, что он послал ей работу в таком чудесном месте.

    Большинство ее подруг убивали свое здоровье, отмывая грязные лестницы в доходных домах или горы посуды в господских особняках. Она же, благодаря удачному стечению обстоятельств, устроилась уборщицей в этот удивительный магазинчик, полный красивых и дорогих вещей, где никто не кричал, не плевал на пол и не срывал на тебе свое плохое настроение.

    За время службы у нее появились даже свои любимые вещицы. Пока никто не видит, она осторожно заводила полюбившуюся ей видавшую виды музыкальную шкатулку. Из-под блестящей лаковой крышечки под приятную музыку чудесным образом выезжали фигурки маленьких изящных дам и кавалеров и кружились парами в медленном танце.
Кроме того, управившись с уборкой, миссис Маргарет, бывало, подолгу простаивала перед своей любимой картиной, висевшей над старым камином и ожидающей своего покупателя. Опустив сморщенное, как печеное яблоко, лицо на покрасневшие от воды кулачки, она завороженно разглядывала чуть заметные мягкие морщинки в уголках усталых мужских глаз, напряжённо вглядывающихся в неизвестность ночи.

    «Портрет испанского конкистадора, отбившегося от своего отряда» кисти неизвестного художника восемнадцатого века давно пленил ее женское воображение. На картине изображен благородный идальго средних лет в испанских военных доспехах. Он так одинок – в далекой чужой стране на фоне чужой звездной ночи. Он прекрасен. Гордый и мужественный, смелый и безрассудный и, конечно, очень красивый. Таких мужчин уже давно не встретишь на задымленных угольной пылью улицах Лондона.

    Миссис Маргарет вздохнула, очнувшись от своих женских грез, и еще раз оглянулась вокруг, оценивая результаты своей работы. Все было идеально чисто. Она довольно улыбнулась, вдыхая любимый пыльный, рассыпчатый и тонкий, как дорогая пудра, успокаивающий запах Времени, не истребимый никакими чистящими средствами, и вдруг озадаченно нахмурилась и замерла посредине комнаты с ведром и шваброй в руках.

    Странный и незнакомый запах резко ударил ей в нос. От неожиданности она выронила ведро и швабру из ослабевших рук и на подкосившихся от безотчетного ужаса ногах рухнула в роскошное французское кресло в стиле Ампир. Расширенными от затопившего ее страха глазами она уставилась в дальний тёмный угол магазинчика, где была выставлена необычная коллекция настоящих древних военных доспехов и фигурок рыцарей в полный рост.

    То не был привычный ей чуть удушающий плотный запах старинных вещей. То был интуитивно распознанный ею запах Смерти, одурманивающий голову сладковатый запах крови.

    Осторожно, как в вязком кошмарном сне, пробираясь сквозь, казалось, также притихшие от испуга предметы старины, миссис Маргарет подошла к источнику тошнотворного запаха. Это были мощные военные доспехи немецкого рыцаря семнадцатого века – жутковатый железный великан в полном военном снаряжении, прислоненный к стене в неестественно согнутой позе.

    Сквозь пустые глазницы помятого в боях шлема на миссис Маргарет смотрели мертвые глаза. Когда-то ясные, как летнее небо, голубые с зеленой радужкой глаза двадцатипятилетней продавщицы Эвелин были подернуты серой смертельной пеленой…
Прежде чем окончательно лишиться чувств, миссис Маргарет сняла телефонную трубку и вызвала полицию.

    Старший инспектор Скотленд-Ярда Виктор Эллинг служил в полиции уже более двадцати лет. За все это время он повидал десятки трупов. Он видел раздутые, сплошь покрытые сине-зелеными разлагающимися пятнами тела утопленников, вылезшие из орбит глаза и почерневшие, распухшие языки задушенных и повешенных, размозжённые головы и разлетевшиеся в разные стороны мозги, изрубленные в куски несчастные жертвы убийц, маньяков и насильников. Сквозь сдерживаемую ярость и боль, через невыносимую тошноту и приступы неудержимой рвоты, он годами вырабатывал в себе профессиональный стойкий иммунитет перед безобразным ликом Смерти. Но сегодня даже его закаленное в многолетней практике мужественное сердце дрогнуло, отказываясь поверить в реальность увиденной им картины.

    Молодая и красивая девушка жестоко убита несколькими точными ударами в сердце тонким посеребренным ножом для нарезки сыра из расположившейся рядом на прилавке коллекции столовых приборов минувшей Викторианской эпохи.

    На этом доступная для понимания среднестатистического человеческого мозга грань даже самого зверского убийства заканчивалась. Все, что происходило далее, было уже ярко выраженным абсурдом и диким сюрреализмом в самом мерзком его проявлении.

    Очевидно, от ударов ножа смерть девушки наступила быстро. Затем убийца поднял остывающее тело и, как тряпичную куклу, упаковал его в полые внутри тяжелые рыцарские доспехи, которые изменили свою форму под весом жертвы, но остались в вертикальном положении, прислоненные к стене. И если бы не запах крови и впоследствии неизбежный запах разложения, никто и никогда не нашел бы следов бедной девушки, однажды исчезнувшей с лица земли. Но в чем был смысл этого дикого поступка? Спрятать труп, выиграть время, замести следы? Нелепица полнейшая… Ведь запах крови и тлена заметен сразу – уже в течение дня после убийства.

    Позеленевший от отвращения, молоденький сержант Кристофер едва справился с приступом тошноты.

    – Инспектор, я впервые такое вижу. Здесь явно действовал безумный маньяк.

    – Не просто маньяк, а паталогический психопат. Он жаждет дешевой славы,
изумленных вздохов потрясенных зрителей. Только пораженный тяжелой болезнью мозг мог додуматься до такой изощренности. Засунуть прекрасное юное женское тело в железные вековые доспехи… Зачем? Чтобы потешить свое больное самолюбие, подчеркнуть свое отличие от примитивных убийц, бросающих свои жертвы где попало истекать кровью, тонуть в грязной Темзе или задыхаться в душных подвалах? Похоже, наш убийца – свихнувшийся интеллектуал. Ну что же, Кристофер, за работу.

    Так началось расследование убийства в антикварном магазинчике на Оксфорд-Стрит за три недели до Рождества 1930 года.

    Горожане уже начали готовиться к празднику, украшать дома и закупать подарки, а инспектору Виктору Эллингу предстояла кропотливая, рутинная работа без выходных, чтобы на последний день рабочего года за его отделом числилось как можно меньше нераскрытых преступлений. От этого зависела его годовая премия. А с рождением еще одного ребенка расходов в семье Эллингов предстояло немало. Но в этот раз он не задумывался о деньгах. Его всерьез разозлила иррациональность этого убийства, и ему не терпелось поскорее поймать этого психа, пока он не натворил новых бед.



Глава 2.  Тайна Елены.

    Елена отчаянно боролась за жизнь... Миллионы ледяных иголок пронзали ее тело насквозь. Яркие образы прошлого быстрым калейдоскопом проносились в ее сознании. Вот мама выбирает обои для ее детской спальни – нежные ирисы на светло-бежевом фоне или милые анемоны на голубом. Вот папа рассказывает, как ходят фигуры в шахматах. Его лучистые морщинки у глаз светятся добротой и лаской. А это няня Арина принесла ее любимые пирожные – эклеры с шоколадным кремом.

    Воздуха в легких оставалось всего на несколько мгновений. Беспросветная черная мгла засасывала ее сознание все глубже в пучины неизвестного. Так жаль было покидать этот тихий и уютный мир, полный чудесных образов и запахов, в котором она была так счастлива и любима. Прекрасные изумрудные и безжалостные в своей красоте волны Карибского моря в последний раз сомкнулись над ее головой, чтобы навсегда забрать в свои бездонные глубины ее сердце, ее жизнь…
Она проснулась в холодном липком поту. Ей всегда требовалось несколько минут, чтобы прийти в себя после повторяющегося кошмарного сна, который преследовал ее вот уже семь последних лет.

    – Ваш чай, мадам! Несмотря на непогоду, сегодня чудесное утро. Смотрите, какая прелесть эти снежинки!

    Горничная Нелли распахнула сиреневые атласные шторы и приоткрыла окно. В комнату ворвался освежающий снежный хоровод. Кружась в веселом танце, холодные снежинки как будто смыли остатки тревоги и тени кошмара с лица Елены. Она сладко потянулась, вытянула ноги под шелковым одеялом, зажмурилась от удовольствия и зевнула от души.

    – Спасибо, дорогая, как насчет бельгийского шоколада, который я заказала позавчера, еще не привезли?

    Графиня Елена была настоящей фанаткой шоколада. Шоколадные обертки и фантики были ее постоянными спутниками, где бы она не находилась, и были причиной головной боли ее горничной.

    – Привезли, мадам. Я подам Вам в гостиную кофе и коробку Вашего любимого шоколада.

    Многие считали графиню Елену любимицей судьбы и завидовали ей тихой завистью.  Ей было всего двадцать восемь лет, и она являлась единственной наследницей внушительного капитала печально известных графа и графини Воронцовых – русских аристократов, эмигрировавших в Англию из Петрограда в разгар кровавой революции 1917 года. Граф Воронцов был выдающимся политиком, историком, дипломатом и за несколько лет сколотил в Англии огромное состояние по дипломатической линии на службе его Величества. Кроме того, Елена была так хороша собой, что все богатые наследницы ближайших графств зеленели и лопались от злости из-за такой вопиющей несправедливости. Елена обладала яркой, запоминающейся внешностью, которая поражает в самое сердце всех, кто видит ее в первый раз. Нежный овал тонкого и изящного лица, выразительный и искрящийся взгляд широко распахнутых шоколадных глаз, густые темные волосы, непослушной волной падающие на плечи. Улыбка ангела. И божественно длинные, неприлично стройные ноги. Ну не слишком ли? В придачу к чудесной квартире в Лондоне и роскошного загородного дома под названием Грин-Палас?

     Толпы поклонников методично обивали пороги Грин-Палас на пышных приемах, которые довольно часто устраивала Елена. Но шансы на завоевание ее сердца были так далеки от реальности, что молва о неприступной Елене докатилась далеко за пределы окрестностей Грин-Палас. Мужчины всех титулов и возрастов пытались разгадать ее тайну, но безуспешно. Подарки в виде спортивных автомобилей от американских магнатов, алмазы от индийских раджей и старинные голландские гобелены шестнадцатого века от английских аристократов отклонялись Еленой неизменно и вежливо. Ничто материальное ее особо никогда не интересовало. Кроме шоколада, ее истинной страстью были музыка, спорт, литература и шахматы.

     В музыкальных гостиных и литературных салонах Лондона Елена всегда была звездой. Любое ее появление в свете вызывало фурор.  В любых светских хрониках еще долго освещали детали ее всегда простых, но необыкновенно изысканных нарядов и по крупицам разбирали подробности ее стремительных исчезновений задолго до полуночи.  В непременно гордом одиночестве, только лишь в сопровождении верного шофера Артура, Елена приезжала в свой любимый загородный дом и, устроившись поудобнее в кресле рядом с камином, коротала вечер с любимым детективом в руках и коробкой шоколада, закутавшись в потертый клетчатый плед.

    Тайна Елены…Зачем ей мужчины, все эти сложности, обязательства, ревность, переживания? Когда есть тихий спокойный вечер, бельгийский шоколад, любимый Конан Дойл и очередная головоломка на ночь глядя.

    Так проходили годы…Семь лет с того страшного дня, когда погибла ее семья. Граф и графиня были очаровательной парой. Они любили друг друга тихой и нежной любовью. Исключительная сердечная мягкость и неподдельная доброта были присущи им обоим, и, возможно, поэтому у них родилась такая удивительно красивая дочка. Их счастье в Грин-Паласе было совершенно безоблачным. В доме всегда было много гостей. Родители обожали веселые шумные праздники, и соседи со всей округи любили Воронцовых за щедрость, безупречный вкус и ужины с потрясающей кухней.

    Воронцовы любили путешествовать. У них была собственная яхта «Луизиана», на которой они пересекли полмира, пока «Луизиана» не отправилась в последнее трагическое плавание по Карибскому морю, где они пропали навсегда... Береговая охрана прибыла слишком поздно и искала их несколько дней. Обломки яхты, спортивная туфелька графини, шахматная доска и сигнальный фонарик – это все, что удалось обнаружить на поверхности волн в предположительном радиусе нахождения судна. Тела графа и графини так и не были найдены. Полиция долго пыталась разобраться в причинах произошедшего, выдвигались различные версии – от нападения пиратского судна до самоубийства влюбленной пары, но за неимением доказательств, причин и улик преступления следствие было закрыто через год.

    Елене было тогда всего двадцать один год. Новость о гибели родителей разбила ее жизнь на До и После…С тех пор в уголках ее шоколадных глаз навсегда залегли темные тени минувшего прошлого. С тех пор ее мучают кошмары, что она тонет в волнах жестокого Карибского моря. С тех пор у нее появилась страсть к расследованию преступлений и восстановлению справедливости, потому что, и спустя семь лет, она была уверена, что родители не могли покончить с собой, кто-то убил их, но так ловко замел следы, что удалось уйти от правосудия. Елена решила для себя, что никто и ничто не должно оставаться безнаказанным.

    С тех пор у нее проснулся писательский дар, и она начала писать и издавать блестящие детективы.


Глава 3. Вишневая помада и овощи в холодильнике.

    Сегодня у Елены была назначена встреча с ее давним другом старшим инспектором Скотленд-Ярда Виктором Эллингом. Они дружили уже много лет и имели много общих интересов. Инспектор был большим поклонником ее детективов, ценителем истории древних цивилизаций, антикварной литературы и страстным любителем шахмат. Кроме того, Елена не раз помогла Лондонской полиции в расследовании самых загадочных и запутанных преступлений тогда, когда следствие заходило в тупик. Ее острый, как бритва, аналитический ум неизменно поражал инспектора и его коллег. Елена замечала такие детали, которые никто другой не видел в упор, соединяя разрозненные факты в единую картину и безошибочно вычисляла преступника. Из опыта этих дел она черпала вдохновение для своих детективных романов, которые всегда разлетались, как горячие пирожки, как только появлялись на прилавках книжных магазинов. Доходы от успешных продаж позволяли ей содержать Грин-Палас с единственной горничной, кухаркой и шофером и вести вполне состоятельную жизнь. В это время наследство родителей уже давно было потрачено ею на благотворительность в пользу детей сирот, оставшихся, как и она – без родителей.

    К назначенному времени в двенадцать часов дня Елена спустилась из рабочего кабинета, где заканчивала очередную главу новой книги, в свою милую, со вкусом обставленную гостиную на первом этаже. В камине с утра пораньше уже весело трещали сосновые поленья. За окном бушевала настоящая зимняя феерия, но в комнате было тепло и уютно. Заманчиво пахло свежезаваренным кофе с корицей. Елена любила выпить чашечку кофе именно с корицей. Это настраивало ее на бодрое и веселое настроение.

    Маленький деревянный столик у камина был накрыт кружевной скатертью, сервирован на двоих и манил к себе своим аппетитным содержимым. Кофе, сливки, свежие румяные булочки с апельсиновым джемом, сдобное, еще горячее печенье с шоколадной крошкой и хрустящие сэндвичи с тунцом и огурцом.

    Гость задерживался, и Елена уже представила, как его замело снегом на подступах к Грин-Палас. Наконец, он явился с опозданием на полчаса и с удовольствием протянул озябшие руки к огоньку. Его светлая шевелюра, пушистые ресницы и усы были все в снегу.

    – Елена, дорогая, я замерз, как Рождественский снеговик. Не припомню такой ненастной погоды в последние лет двадцать. Ах…кофе пахнет божественно. Мои любимые булочки! Вы моя спасительница, а жизнь-то налаживается! – он чуть не замурлыкал, как кот от удовольствия, пригревшись у камина.

    – Располагайтесь, милый Виктор. Я так рада Вас видеть. Угощайтесь на здоровье – вот булочки и сэндвичи Ваши любимые. Ну, расскажите мне, что у Вас новенького, как дела на службе? – спросила Елена, расставляя шахматные фигуры на старинной фамильной шахматной доске, доставшейся ей от папы. Той самой доске, что выловили в Карибском море…

    – Ох, и не спрашивайте меня. В отделении уже две недели все носятся, как ужаленные. Шеф строго распорядился завершить максимум дел до праздников. Иначе не видать нам годовой премии, как своих ушей. А у нас висяков полным-полно…Особенно, пропавшие без вести люди. Боже мой, ну куда они все деваются как раз под Рождество? Не могли найти другого времени что ли…И это ужасное убийство бедной девушки, продавщицы из антикварного магазина…

    Елена взяла печенье и начала партию белыми.

    – А что с тем делом о пропавшей шкатулке с драгоценностями?

    – Ах, Елена, дело так и не сдвинулось с мертвой точки. Соседи ничего не видели и не слышали, слуги тоже ничего не знают. Взломанное окно, следы грубых мужских сапог под окном и никаких улик. Скорее всего, дело скоро закроют, как безнадежное, – инспектор уже успел потерять две пешки и коня и, задумчиво жуя сэндвич, внимательно изучал развитие атаки белых.

    – Это сделала сама миссис Каролина.

    – Сама миссис Каролина? Но зачем ей красть собственные драгоценности и потом заявлять в полицию? Глупость какая-то.

    – Думаю, она играет на скачках или в казино. Наверное, проиграла кучу денег и нечем отдать долги. Драгоценности наверняка застрахованы. Без заявления в полицию она не сможет получить страховку. Драгоценности она потом распродаст частями на черном рынке и останется в выигрыше.

    – Но это всего лишь Ваши догадки. У нас нет никаких доказательств ее вины.

    – Вишневая помада.

    – Простите, Елена, я не понял Вас. Вишневая помада? О чем это Вы?

    – Женщина с ярко-рыжими волосами никогда не купит себе вишневую помаду. Эти цвета совершенно не сочетаются между собой. А она у нее есть. Я видела в ванной, когда на прошлой неделе Вы любезно пригласили меня на повторный обыск дома, в надежде что я что-нибудь обнаружу. Я подумала немного и решила, что дело было так:

    Кража шкатулки с драгоценностями миссис Каролины была совершена предположительно в выходные 20-21 декабря. 22 декабря Каролина обратилась в полицию, обнаружив пропажу. Как Вы прекрасно помните – с изящной стрижкой коротких ярко- рыжих волос. Кстати, ей идет этот цвет к ее хитрым кошачьим зеленым глазам.

    Помада Chanel с чудесным винным вишневым оттенком вышла в продажу 15 декабря. Я сама с нетерпением ждала ее выхода и приобрела себе такую же. Вишневый цвет идет брюнеткам, – игриво улыбнулась Елена. – Не слишком богатая женщина, вдова, в здравом уме и твёрдой памяти вряд ли выложит приличную сумму за новую помаду, зная, что через неделю она перекрасит волосы в рыжий цвет. Это достаточно глупо и нелогично. Что-то заставило ее кардинально поменять в спешном порядке свой имидж.
Это был страх…

    Каролина остро нуждалась в деньгах и решилась инсценировать ограбление в собственной спальне. Ночью, когда соседи крепко спали, у них в окнах не горел свет, она прокралась со стороны улицы к окну своей спальни, вытоптала все вокруг мужскими сапогами, специально купленными для этого случая и сожжённые потом в камине, по водосточной трубе взобралась к окну, взломала его снаружи и выкрала шкатулку. Но когда она спрыгнула с окна в снег, то почувствовала легкую боль в области виска. Похоже, она зацепила прядь волос за замочную скважину окна.

    – Но мы не нашли никаких волос, – недоумевал инспектор.

    – Верно. В ту ночь был сильный ветер, и волосы, скорее всего, сдуло с места преступления, она их тоже искала, но не нашла. И тогда решила перестраховаться. Она боялась, что полиция обнаружит ее черный волос на окне или под окном. Она запаниковала. Страх разоблачения толкнул ее на необдуманный шаг – перекрасить волосы, чтобы отвести от себя все возможные подозрения.

    Инспектор замер c поднятой пешкой в руках, ошарашенно посмотрел на Елену и восхищенно выдохнул: – Вишневая помада…Изумительно, кто бы мог подумать. Но у нас нет улик, что мы ей предъявим?

    – Все просто, Виктор. Скажите ей, что при обыске Вы обнаружили черный волос, найденный на сломанном замке окна. И что Вы хотите взять пробу ее волос на экспертизу. Судя по ее неустойчивой психике, она испугается, признается в своей вине и заберет заявление. Надеюсь, это поможет Вам приблизиться к выполнению Вашего плана по раскрытию преступлений, и Вы получите свою годовую премию. Вам, кстати, шах и мат.

    – Елена, Вы просто чудо. Не устаю Вами восхищаться. Я немедленно займусь этим вопросом. Вы выиграли, как всегда.

    – А что насчет этой несчастной продавщицы? Меня так беспокоит, что убийца до сих пор на свободе. Судя по почерку преступления, он явно не в себе. Такие психопаты частенько становятся серийными убийцами.

    Инспектор тяжело вздохнул и нахмурился. Было видно, что он искренне переживает, что следствие зашло в тупик. На протяжении трех недель вся полиция Скотленд-Ярда билась над этим делом, но не было ни одной зацепки, ничего, что позволило бы им подойти поближе к разгадке тайны. Это было действительно темное дело.

    Хозяин магазина подтвердил, что ничего не пропало, деньги в кассе и все ценные вещи были на месте. То есть, преступление никак не связано с ограблением. Медицинская экспертиза исключила факт насилия над девушкой, это не было преступлением на сексуальной почве.

    В результате обысков маленькой квартирки девушки на втором этаже магазинчика не обнаружено ничего интересного. Скудная мебель, простенькая одежда и дешевое белье, чистая, очень бедная и скромная обстановка, никаких компрометирующих писем, фотографий и документов. Никаких ценных вещей и украшений, кроме серебряного колечка с маленьким блестящим топазом. В холодильнике ничего, кроме зелени и овощей. Через все возможные социальные службы выяснено, что у нее нет в живых никого из родных. Бедняжка была абсолютной сиротой и, похоже, влачила довольно жалкое существование, отдавая почти все свое жалование на аренду этого скромного жилища, перебиваясь с хлеба на воду, находя утешение в чтении старинных книг и редких походах с подругами в ближайшее кафе или кинотеатр. Неоднократно допрошены все соседи, консьержи, таксисты, работающие в этом районе, владельцы и сотрудники всех близлежащих заведений, но никто ничего не смог прояснить.

    На объявление в газетах о родных и близких откликнулись только две ее подруги, которые жили в Лондоне и также вели довольно скромный образ жизни. Подруги встречались раз в месяц, вместе ходили выпить по чашечке кофе в какое-нибудь недорогое кафе или в кино. Они заявили, что, несмотря на сногсшибательную фигуру и шикарную внешность, у Эвелин в последнее время не было никакой личной жизни, что в любви ей особо никогда не везло. На Эвелин часто западали женатые, жаждущие развлечений мужчины или бедные студенты, очарованные ее красотой. Но в последние полгода у нее точно никого не было, она бы рассказала, ведь они все и всегда друг другу рассказывали…Через подруг разыскали даже двух ее последних любовников годичной давности, но у них на ночь преступления было железное алиби. Оба были бизнесменами и находились в служебных командировках за пределами Лондона, что подтвердилось многими свидетелями.

    Прорабатывалась версия убийства по профессиональным мотивам. По бухгалтерским книгам проанализированы все поставщики, сделки и цены проданных в магазинчике вещей за последние пару лет – но все было чисто, никаких махинаций, никакого компромата.
 
    – Так что, как видите, мы оказались в тупике. Нет ни одной ниточки, за которую можно было бы зацепиться, – с огорченным вздохом закончил свой рассказ инспектор.

    Елена молчала, обдумывая поступившую информацию. Она сама была сиротой, и ее сердце болезненно сжималось от жалости к этой несчастной молодой девушке.

    – А колечко с топазом… Вы не могли бы проверить через экспертизу, как часто она его надевала, или оно было достаточно новым? – спросила она.

    – Проверяли. Колечко было новым, она ни разу не надевала его. Но нам так и не удалось выяснить, откуда оно у нее. Купила ли она его сама в преддверии Рождества на свои жалкие сбережения или это подарок таинственного неизвестного кавалера – выяснить невозможно. Оказалось, что такие колечки продаются в каждом магазине. Нам не привыкать к рутинной работе, мы бы лично обошли сотни магазинов Лондона с фотографией потенциального убийцы. Но вот загвоздка, этой фотографии у нас нет. Мы не поленились и разослали фото девушки по всем ювелирным магазинам, но не получили никакого ответа. Никто ничего о ней не знает.

    – Так Вы говорите, что в холодильнике не было ничего, кроме зелени и овощей?

    – Верно, только картошка, капуста, баклажаны и немного зелени. Похоже, ей жилось несладко, – привычный к необычным вопросам Елены инспектор и бровью не повел.

    – А яйца или молоко? Неужели совсем ничего?

    – Ничего, кроме овощей и зелени. Бедняжка, как ее ноги-то носили?

    – Она была вегетарианкой.

    – Вегетарианкой? Как странно, мы почему-то и не подумали об этом. Но даже если это и так, что c того, что нам это дает? – удивился инспектор.

    – Я связала в одну цепочку колечко с топазом и зелень в холодильнике, и вот что у меня получилось. Это всего лишь гипотеза, но раз Вы все равно в тупике, можно попробовать поработать в этом направлении. Колечко – это, скорее всего, подарок ее нового тайного кавалера. Кавалер показался ей интересным, перспективным, к тому же холостым. Именно поэтому подругам она решила ничего не рассказывать до поры до времени, чтобы не сглазить, не спугнуть свое еще такое хрупкое, зарождающееся счастье. Иначе ей ничего не мешало бы проболтаться об очередном женатом ухажере или бедном студенте, не представляющем для нее никакой ценности.

    Неизвестно где и когда они встретились, но он подарил ей колечко и, наверняка, как подобает при ухаживании за красивой девушкой, водил ее в ресторан. А чтобы произвести впечатление – именно в дорогой ресторан.  Вы наверняка обошли все близлежащие бары, кафе и рестораны, но я точно знаю, что в Лондоне всего пять достойных вегетарианских ресторанов, и ни один из них не расположен в районе Оксфорд-Стрит. Рекомендую Вам отправиться туда с фотографией девушки и потолковать со всеми официантами, работающими в зале за последний месяц и со всеми швейцарами, кто был в дверях. Вам ведь не привыкать к рутинной работе?

    Инспектор внимательно выслушал версию Елены, и его глаза загорелись радостным огнем. Он знал, что Елена обладала феноменальным чутьем, он верил ее интуиции, и теперь он торопился как можно скорее заняться делом. До Рождества оставалось еще три дня и три ночи. Он любил свою работу и умел работать без устали и без сна. В этом безнадежно темном деле он увидел свет в конце тоннеля и решил прямо сегодня же вечером продолжить поиски убийцы по указанному Еленой пути.

    – Спасибо за кофе и вкусности. С наступающим Вас праздником! Моя жена Мишель передает Вам привет и угощение в подарок. Вот ее знаменитый Кекс Крестоносцев. А это – подарок от меня.

    Томик произведений Вольтера в оригинальном французском издании был очарователен. Виктор знал, что может порадовать графиню. Антикварные книги всегда занимали особое положение в ее библиотеке.

    – Спасибо, дорогой Виктор. Какой чудесный подарок! Желаю Вам счастливо отметить праздники. Поздравьте сердечно от меня Вашу жену и детей. Надеюсь, им понравятся мои подарки.

    Виктор радостно подхватил коробочки и пакетики с подарками и оставил ее в одиночестве греться у огня.

    «Как славно, что через три дня Рождество. Устрою себе выходные. Ни за что не возьмусь за перо. Никаких трупов, грабителей и убийц. Только запахи елки, Рождественского ужина и улыбки друзей. Хм…Вишневая помада. Будет неплохой сюжет для моего нового романа.»

    Елена доела остатки печенья с блюдечка, проанализировала только что сыгранную партию и занялась приятными хлопотами – упаковкой подарков для семейства Эшли и их друзей.

    Ей не раз приходилось бывать в замке Лакримоза. И всегда она была рада посетить этот загадочный старинный дом, полный вековых тайн, столетиями смотрящий своими пустыми глазницами грозных бойниц на бескрайние вересковые пустоши графства Норфолк в Восточной Англии.

    Это было ее первое Рождество с семьей Эшли. Обычно она предпочитала проводить зимние праздники в одиночестве за чтением книг, ссылаясь на недомогание. В этот раз она решила изменить своим привычкам. Если бы она знала, что ее ждет…



Глава 4. Блистательная пара.

    Кто и когда решил назвать этот старинный замок Лакримоза – никто не знал. История имени замка уходила корнями в глубокую вековую древность. Было предание, что замок семейства Эшли построен в шестнадцатом веке, в смутные времена истории Англии. Во все столетия замок был прекрасен, величественен и неприступен для любых врагов. Многие пытались завоевать его на протяжении веков, но ни разу преданные королям и королевам Англии предки Эшли не сложили оружие перед неприятелем.

     В древних манускриптах, хранившихся в пыльных архивах библиотеки замка, нашли в восемнадцатом веке план постройки замка, датированный шестнадцатым веком. Его название из-за времени истлело и не читалось полностью. Осталось только «Замок   …oзa»

    Скорее всего, это был замок Роза, но история распорядилась иначе. По одной из версий наследников рода Эшли, подхваченной любителями английской архитектуры Раннего Средневековья, название Лакримоза связано с тем, что замок полностью окружен водой. Со всех сторон замок омывали мутные воды никогда не замерзающих глубоких защитных рвов, а с востока бурные морские волны неустанно охраняли покой и величие гранитных стен. Днем и ночью небесные светила отражались в водах и сверкали в них, как прекрасные чистые слезы. Суровые английские ветры Восточного побережья частенько нагоняли на обитателей замка и его соседей грусть и романтический настрой. Так и родился в предании замок Лакримоза –  замок, со всех сторон «омытый слезами» (от латинского слова Lacrima – слеза)

    По другой версии, подтвержденной печальной статистикой, в замке часто погибали женщины – жены, дочери, матери. Болезни, несчастные случаи и просто необъяснимые странные смерти случались очень часто. Так часто, что глубоко верующие люди с опаской смотрели в сторону замка, как будто проклятого по женской линии. Отсюда «…oзa» превратилась стараниями богобоязненных людей в Лакримоза – что можно перевести, как Дом, полный слез.

    Несмотря на печальное название, в замке всегда любили повеселиться. Охота, банкеты, музыкальные и театральные вечера, рыцарские турниры. Эшли любили погулять на широкую ногу, с кучей гостей и обильным угощением. Все праздники проходили в замке шумно и весело, с фейерверками и грандиозными театральными постановками.

    Только раз в году семейство Эшли собиралось исключительно узким кругом – на Рождество. Эшли были истинными англичанами и считали этот праздник особенным, очень семейным и никого, кроме членов семьи и самых близких людей, не приглашали. Так было и в этом году…

    – Джеймс, ты уверен, что ему обязательно следует приезжать в этом году на Рождество? Ты же помнишь, какой скандал он закатил в прошлый раз. Ты разве забыл, что у лорда Генри слабое сердце, и оно чуть не отказало тогда от его ужасного поведения и капризов. Несносный ребенок!

    – Линда, дорогая, он уже давно не ребенок – в этом году уже состоялось его совершеннолетие. Будь, пожалуйста, терпимее и добрее. Мальчик столько пережил для своих восемнадцати лет. Немудрено, что его так расстроил подарок. Он мечтал о скрипке Страдивари, а получил на Рождество набор новых клюшек для гольфа. Отцу никогда не хватало проницательности, чтобы понять, чем живет его сын. Пусть это и внебрачный сын, но в нем течет его кровь, в конце концов.

    – Милый, но ведь это же не повод устраивать истерику на весь дом. Сразу видно, что кровь в его жилах лишь наполовину голубая… Если он так рано лишился матери, если произошла такая трагедия, то это не значит, что до конца жизни он будет вить из лорда Генри веревки.

    – Ты несправедлива к Эдварду. Он не виноват в грехах своих родителей. И отец давно уже расплатился за все, что произошло. Ведь с тех пор сердце его перестало биться, как часы, и стало давать сбои…И, вообще, это давняя история… Я не хочу говорить о грустном. Ну что у тебя за манера испортить настроение? Ведь завтра Рождество. Давай думать только о светлом, добром и хорошем.

    «Вот блаженный у меня муженек, ну настоящий увалень. С таким мягким сердцем он никогда ничего не добьется. Неудивительно, что всем знакомым он раздает деньги в долг, а сам живет на отцовские подачки. Так и будет путаться весь в долгах, пока папаша наконец не отдаст Богу душу», – с тихой и бессильной злобой подумала Линда, глядя на гладкие свежевыбритые щеки мужа.

    Джеймс и Линда женаты десять лет, и за все это время Линда так и не смогла его полюбить, между ними так и не возникло семейной идиллии и гармонии. Линда была единственной дочерью французского графа Аржансона, его наследницей и одной из самых выгодных партий на всем побережье Ривьеры. Джеймс Эшли был для нее подходящей парой. Он был старшим сыном одного из богатейших аристократов Англии лорда Генри Эшли, и, по всем расчетам Линды, его ждало блестящее будущее. Как же она ошибалась…

    Блистательная пара – так говорили о них все вокруг. Они действительно смотрелись весьма эффектно. Она – хрупкая невесомая натуральная блондинка с кукольным личиком, мягкими золотистыми локонами и всегда немного отрешенным, слегка растерянным взглядом. Ее так и хотелось взять на ручки и защитить от жестокого окружающего мира. Он – крепкий, широкоплечий мужчина плотного телосложения, высокий и мощный, внешне всегда спокойный и благодушный, как большой и сильный медведь.

   Когда-то он искренне любил свою жену. Он был совершенно очарован ее хрупкостью и женственностью на отдыхе на Ривьере десять лет назад, где они познакомились под ласковым солнцем. Будучи по натуре человеком мягким и отходчивым, он прощал ее бесконечные капризы, вспышки гнева и недовольства, баловал, холил и лелеял, как свою любимую девочку. Но со временем его чувства, не находя ответной любви, остыли, и их отношения уже никак нельзя было назвать романтическими. Как истинный джентльмен, он и не помышлял расстаться с Линдой, а маленькие сердечные радости находил на стороне, о чем Линда догадывалась, но не знала наверняка.
 
    В данный момент большой и сильный медведь возился с упаковкой подарков к завтрашнему Рождеству и явно, как и часто в своих делах, терпел фиаско. Его большие неуклюжие пальцы не справлялись с такой ювелирной работой, как перевязывание ленточкой подарочной коробочки.
Капризная красная ленточка в третий раз выскользнула из его рук, и он наконец-то сдался.

    – Милая, ну я думаю, ты справишься с этим и без меня. Смотри, у меня ничего не выходит. Перевяжи как следует в оберточную бумагу этот кинжал для отца. И да…Не забудь про шоколад. Его привезут сегодня к вечеру. Только ничего не перепутай, моя милая. Швейцарский молочный шоколад – это в коробочку для леди Ребекки, а бельгийский горький – это для Елены.

    – Елена? Что ты говоришь? Она приедет? – ледяные звездочки вспыхнули в ее мгновенно сузившихся от злости глазах.

    – Да, отец и леди Ребекка снова пригласили ее, и она наконец-то согласилась приехать. Ты же знаешь, как были дружны они с ее бедными родителями. Бедняжка осталась совсем одна. И не ревнуй, дорогая. Я не люблю брюнеток, я предпочитаю блондинок.

    С явным вздохом облегчения Джеймс выпутался из-под оберточной бумаги и разноцветных лент и неспешно выплыл из их общей гостиной. Его походка была как всегда неторопливой и мягкой, на лице сияла миролюбивая улыбка. Если бы он обернулся, то заметил, с какой бессильной маской усталости и отчаяния застыло выражение лица его когда-то обожаемой жены.

    В ее сердце, как густая темная пелена, поднимался тихий гнев. Линда все чаще ловила себя на мысли, что близка к тому, что она начинает не выносить своего мужа. За его вечное благодушие и доброе сердце, за мягкий характер, за всегдашнюю учтивость и внимательность ко всем окружающим. Казалось, никто и ничто не может выбить его из этого вечного благостного состояния. Даже смерть их неродившейся дочки он перенес намного легче, чем она. Общее горе окончательно разъединило их тогда – пять лет назад.  Едва тлеющие супружеские отношения становились со временем все холоднее, пока не растаяли совсем.

    К сожалению, это был банальный несчастный случай. Слишком скользкие полы на лестнице привели к случайному падению Линды и гибели ребенка. Безупречная чистота в доме до высшей превосходной степени – это было постоянное требование лорда Генри Эшли. Он любил, чтобы мебель и полы всегда были натерты до блеска, о чем слуги всегда заботились неукоснительно. Никто и не подумал, что это может быть опасно, когда в доме находится беременная женщина.

    Если бы лорд Эшли не требовал этой маниакальной чистоты и подумал об опасности…

    Если бы Джеймс был тогда рядом…

    Если бы лестница не была такой высокой…

    Если бы…

    Линда встряхнула белокурыми волосами, мысленно отмахнулась от нахлынувших воспоминаний и занялась подарками.



Глава 5.  Суета в парадном зале.

    – Эндрю, Роберт, Вы уже два часа бьетесь, а толку все еще, похоже, мало. Неужели так сложно поставить елку? – с нотками беззлобного раздражения ворчал достопочтенный лорд Генри Эшли, наблюдая за пока еще безуспешными хлопотами своих домашних.

    Дворецкий Эндрю усердно укреплял подставку под елку. Ему помогали Роберт и Оскар – отец и сын. Подставку кое-как приладили с десятого раза. Дело оказалось трудным. Елка была не просто большой, а огромной и невероятно тяжелой. Затем было решено прикрепить елку за верхние лапы к потолочным балкам. Пришлось искать и тащить самую высокую стремянку во всем хозяйстве.

    Больше всех радовался происходящему самый младший член семейства Эшли –одиннадцатилетний Оскар. Он любил находиться в самой гуще событий и явно получал от этого удовольствие. Он поддерживал дворецкого Эндрю за длинные, тощие, костлявые ноги, чтобы старик не свалился со стремянки. Предлагал дополнительные разнообразные инженерные идеи, как лучше укрепить главную красавицу Рождества.

    – А давайте притащим сюда самых тяжелых рыцарей из дедушкиной коллекции и приставим их с четырех сторон к елке, а боковые лапы к ним привяжем. Тогда точно никуда не грохнется.

    – Солнышко, держи Эндрю покрепче, как бы он у нас не грохнулся и не говори ерунды. Мы хотим, чтобы елочку окружали яркие игрушки и коробки с подарками, а не железные угрюмые монстры, – смеялась леди Ребекка. – Я, конечно, понимаю, что ты без ума от них, – ласково обратилась она к мужу. – Но лично меня они только пугают. Не хватало их еще в парадном зале наблюдать на Рождество. Ну и зачем было покупать самую большую в графстве елку?

    – А еще эти рыцари по ночам разговаривают и вздыхают. Я сам слышал. Бормочут и скрипят потихоньку, – заговорщически добавил Оскар. – Я слышал их пару раз, но так ни разу не решился войти.  Я думаю, это привидения или духи умерших рыцарей приходят по ночам и начинают выяснять отношения и споры, незаконченные столетия назад.

    – Малыш, у тебя слишком богатая фантазия. Мне кажется, вы с няней читаете слишком много романов о средневековых замках и рыцарских турнирах. Я поговорю с ней, чтобы больше читали о физике и математике, – присоединился к беседе отец Оскара Роберт. Он как раз примерял веревки по длине, чтобы закрепить елку к потолочным балкам. Он был специалистом высокого класса, инженером-строителем, и сейчас чувствовал личную ответственность за успех этого мероприятия.

    – Папа, но я, правда, слышал, – не унимался Оскар. –  На прошлое Рождество, когда все улеглись спать, я не выдержал и спустился вниз, чтобы посмотреть, какие подарки меня ждут наутро. Я тихонько прокрался по лестнице вниз, подошел на цыпочках к елочке и вдруг услышал тихий, но отчетливый вздох, потом легкий шорох и скрип. Мне показалось, что это из рыцарского зала. Я, чуть дыша от волнения, подкрался к двери в зал с полным намерением решиться и посмотреть, что там происходит. Я замер у тяжелой дубовой двери и услышал протяжный, как будто полный страданий, стон. Он был таким жутким и зловещим, что я мгновенно покрылся холодным потом. А потом я услышал тихий шепот и слова – как мне показалось: «Я во всем виноват…». Мое сердце ушло в пятки, и я сорвался бегом в свою комнату. Я рассказал все няне, но она отругала меня, сказала, что не дело джентльмену разгуливать посреди ночи, посоветовала все забыть и никому не рассказывать. Няня говорит, что мне померещилось, что это был просто ночной кошмар. Но я все-таки уверен, что там живут привидения.

    Леди Ребекка озадаченно посмотрела на мужа и неопределенно пожала плечами.

    Лорд Генри потрепал внука по непослушной копне светлых волос и рассказал свою историю:

    – Когда я был примерно в твоем возрасте, мне тоже верилось в привидения, и они повсюду мне мерещились. Пару раз я встречал их в главном Донжоне замка.  Уже в те времена там давно никто не жил, стены и мебель обветшали и покрылись пылью. И мне всегда было жутко интересно там полазить, хотя я знал, что за это точно попадет, если кто узнает. Однажды в ненастную зимнюю ночь, когда заунывный ветер хлестал в окна, и было невыносимо холодно, я встретил в коридоре женщину в белом платье. Ее лицо было все залито слезами, а на ее руках была кровь. Она посмотрела на меня ледяными белыми глазами и произнесла: «этот Замок утонет в слезах…» Не помню, как я домчался до своей комнаты, забрался под одеяло, и меня трясло от страха до самого утра. Я рассказал отцу. Он тогда запретил мне строго-настрого ходить в ту часть замка, двери в Донжон были заколочены – они заперты и сейчас. Больше привидений с тех пор я не видел ни разу. Это все фантазии, детские страхи.
 
    Дворецкий Эндрю был уже довольно стар. Прошло почти сорок лет на службе у Эшли. Он был стар, но слух у него был отменный: «Ну-ну…детские страхи…Да в замке и впрямь живут привидения. Уж мне-то не знать…».  Он тоже слышал однажды тихие вздохи и скрип в рыцарском замке ночью, но, будучи трусоватым по натуре, так и не решился туда войти.

    Через час мучительных совместных трудов роскошная пышная красавица наконец-то заняла свое почетное устойчивое положение в центре парадного зала замка, заполнив почти все свободное пространство. Несколько минут все восхищенно смотрели на нее, и в эти мгновения время как будто замерло. Каждый думал о своём.

    «Неплохо потрудился. Надеюсь, хозяин мною доволен. Надо в следующем году лично проследить, чтобы елочку привезли поменьше. Второй раз на высоту три метра я уже вряд ли полезу. Мне, авось, не двадцать лет. Интересно, что там кухарка Мария надумала в итоге с тортом – сливочный или бисквитный? Хорошо бы сливочный…» – неторопливо раздумывал Эндрю. Он с детства был сладкоежкой, и в свои преклонные годы никогда не отказывал себе в удовольствии полакомиться сладким.

    «Ну что же, вроде бы хорошо получилось. Выглядит шикарно и внушительно. Как раз под стать моему замку. Стоило потрудиться ради такого результата. Какая-нибудь двухметровая колючка смотрелась бы здесь убого и неуместно... Надо бы заказать новые плафоны для главной люстры. Если присмотреться, половина уже потертые и тусклые, и блеск уже не тот, что раньше… Надеюсь, акции прибавят процентов десять, не меньше…Хотелось бы сделать покупки для зимнего сада, новые орхидеи Ребекке понравятся…Интересно, о чем это тут болтал Оскар… Привидения в рыцарском зале? Хм...не замечал. Сходить что ли ночью послушать…» – рассеянно размышлял лорд Генри. Он опирался на свою любимую трость с бриллиантовым набалдашником и задумчиво глядел то на елку, то на люстру, то на внука. Он любил свой замок. Он любил свою семью.

     «Потрясающе! Она такая огромная! И как вкусно пахнет. Обожаю этот запах. Скорее бы развесить игрушки и гирлянды, и будет совсем красота. Как же хочется поскорее Рождество. Что же мне подарит Санта Клаус в этом году? Надеюсь, железная дорога точно будет, и волшебный калейдоскоп. А еще я загадывал дартс. Обыграю Эдварда. Пусть не задирает свой нос. Он всего на семь лет меня старше, а воображает себе, что взрослый. Скорее бы завтрашний день!» – восторженно думал Оскар, припрыгивая от нетерпения на месте.

    «Хорошо бы кухарка Мария добавила к сырному фондю немного того голубого сыра, что прислала Джулия. Мне кажется, с ним вкус будет более пикантным. Не забыть бы…Надо ей напомнить…И кедровые орешки – поджарить на сливочном масле с кайенским перцем, а не с паприкой. Ведь перепутает же…Нужно сегодня с ней еще раз встретиться и все обсудить. И насчет вина…Генри просил Бордо именно урожая с левого берега. Надеюсь, Николас отыщет в Лондоне пару бутылок…» – подумала леди Ребекка.

    При мысли о Николасе она улыбнулась. Она уже много лет испытывала глубокую сердечную привязанность к этому милому застенчивому юноше, сейчас уже шикарному возмужалому тридцатидвухлетнему мужчине, потому что любила его почти как родного сына. Своих детей у нее не было. К сожалению, она была бесплодна.
Николас был лучшим школьным другом Джеймса. Как друг Джеймса, он часто бывал в их доме, всегда был вежлив, добр и учтив. Они вместе учились в колледже, потом в Оксфорде. Николас рано остался без родителей и рос круглой сиротой, и леди Ребекка с детства относилась к мальчику благосклонно, заботилась о нем. Можно было точно сказать, что Николас являлся почти членом семьи Эшли и удостоился чести отметить Рождество в их семье. Как и все предыдущие праздники. И завтра его ждали.

    На него, кроме других поручений о вине и прочих Рождественских мелочах, была возложена еще одна важная миссия. Привезти из Лондона на Рождество Эдварда, внебрачного сына лорда Эшли. Надо было привезти его в целости и сохранности, убедившись, что по дороге он не застрянет на все праздники где-нибудь у своих многочисленных друзей по Университету. Эдвард был молод и горяч, ему хотелось повеселиться в ночном клубе, но традиции семьи обязывали его встречать Рождество в кругу семьи. А его семья – это семья Эшли.



Глава 6. Волнения в Карневалл-Холле.

    – А он и говорит мне: «Ты сама во всем виновата. Когда я встретил тебя, ты была тихой, доброй и спокойной девушкой. Ты мне говорила, что мечтаешь о доме, полном маленьких детишек и обещала, что в доме всегда будет пахнуть ароматной выпечкой. И что ты теперь жалуешься? Ты получила, что хотела, а что взамен? Я пашу, как вол, а ты все жалуешься и ноешь, твое нытье и ревность мне порядком надоели… Как Вы думаете, он меня точно бросит? – миссис Вандербилд остановилась в потоке слов, открыла рот, чтобы набрать побольше воздуху в свои могучие легкие, и ненадолго замерла с открытым ртом, как рыба, выброшенная на берег.

    Ей показалось, что доктор Альберт ее совсем не слушал. Похоже, его глубоко посаженные темные глаза на худощавом лице прекрасной лепки не выражали ничего, кроме невероятной досады и откровенной скуки. Он смотрел на нее через просторный, обитый дорогим зеленым шелком рабочий стол и грезил только об одном. Чтобы ее здесь не было…Чтобы скорее закончился этот утомительный рабочий день, чтобы все его клиенты забыли о нем на несколько долгожданных Рождественских дней, чтобы поскорее оказаться подальше от суетливого Лондона под прохладными сводами старинного замка Лакримоза, чтобы поскорее свершилось все, что он задумал…

    «Бог мой, как же я устал. Ну чем, чем можно помочь этой бестолковой женщине? Муж ее прав. Она сама во всем виновата. Она действительно была милейшим созданием, но лень, невежество и природная глупость превратили ее в толстую, неуклюжую, неухоженную мегеру, вечно недовольную собой, детьми и собственным мужем. Бедняга, он надрывается на двух работах, чтобы прокормить семейство, а ей все никак не угодишь, вот он и завел интрижку на стороне…»

    – Вы меня совсем не слушаете? – недовольно прогремела миссис Вандербилд.

    – Напротив, я весь во внимании. Вы говорите, что он завел любовницу на стороне. Вы в этом уверены? У Вас есть доказательства?

    – Да, я видела их вместе, рука об руку, в чайной «Три пеликана», это недалеко от нашего дома. Они сидели и ворковали, как влюбленные голубки. А я проходила мимо и увидела их в окно.

    – Вы сказали об этом мистеру Вандербилд?

    – Пока еще нет, но собираюсь. Сегодня же вечером я все ему выложу, он у меня получит подарочек на Рождество…, – миссис Вандербилд кипела от возмущения, как раскаленный чайник на плите.

    – Я бы настоятельно рекомендовал Вам этого не делать. Сделайте вид, что Вы ничего не знаете. Я помогу Вам выйти из создавшегося кризиса в Вашей семье. Все в Ваших руках. Если Вы прислушаетесь к моим советам, то не останетесь одна с тремя детьми на руках. Во-первых – смените прическу, купите пару новых нарядов и посетите косметолога и диетолога. Во-вторых – напеките пирогов побольше. Ведь Вы обещали заниматься выпечкой, когда выходили замуж, а обманывать нехорошо. Да-да, пирогов с маком, изюмом и корицей. Особенно с корицей – запах будет изумительный по всему Вашему дому.

    В-третьих – обещайте, что в течение ближайших двух недель Вы не скажете мужу ни одного грубого слова. Через две недели приходите, обсудим результаты, вот увидите – Вы заметите перемены.

    Миссис Вандребилд так и сидела с открытом ртом, тупо уставившись на доктора. И пока она не собралась высказать очередную порцию негатива, доктор Альберт еще добавил:

    – И никакого нытья. Перестаньте, наконец, ему ежедневно жаловаться на погоду, на здоровье, на инфляцию, на соседей. Встречайте его с работы с ласковой улыбкой на лице и вкусным ужином в столовой. Попробуйте – хотя бы пару недель. Ах да, волосы покрасить в натуральный цвет. Он будет больше Вам к лицу. Сделает его моложе и мягче. Поверьте – в деле сохранения семьи важны даже такие мелочи.

    – Ага, значит в натуральный цвет Вы говорите…пироги с корицей… Ну хорошо, доктор, подождите, я все это запишу подробно. Что там сначала? Так, сменить прическу…– Она достала потрепанную записную книжку и огрызок красного карандаша и с готовностью уставилась на него своими маленькими тупыми глазками. – Вы не могли бы повторить, я все запишу.

    Доктор Альберт сдержанно вздохнул, потянулся, размял затекшие плечи, посмотрел в окно и начал все сначала. Через полчаса все было кончено, и он наконец-то остался один.

    – Сегодня больше никого не принимаем, и Вы можете идти домой пораньше, мисс Нелли, – сказал он своей секретарше по внутреннему телефону.
Потом он неторопливо выдвинул ящик стола, достал коробочку своих любимых сигар. Выбрал одну и с наслаждением затянулся. Сладковатый дым быстро наполнял его уютный рабочий кабинет и привычно успокаивал. Напряжение последних дней быстро отпускало. Он устало закрыл глаза и задумался о завтрашнем дне. Сердце забилось чаще. Он сильно волновался. Все ли он продумал? Ничего ли он не забыл? Несколько месяцев он готовился к этому дню. Долгие недели бессонных ночей. Как часто он просыпался в своей залитой лунным светом просторной холостяцкой спальне в Карневалл-Холле в ледяном поту, задыхаясь от страха, что все пойдет не так, как он задумал. Лишь на рассвете он проваливался в короткий и беспокойный сон, который мучил его и не приносил облегчения.

    Доктор Альберт – видный и красивый мужчина. Ему было пятьдесят пять лет, но выглядел он моложе, так как он был спортсменом, занимался водной греблей и охотой. У него была обширная практика, от клиентов никогда не было отбоя. Его блестящее образование на медицинском факультете Кембриджа, врожденный дар тонкого психолога и богатый жизненный опыт помогли ему сколотить приличное состояние и обеспечить безбедное существование своих двоих детей. Они уже давно выросли и жили отдельно. Жена Мэри умерла десять лет назад. С тех пор он больше не женился и вел холостяцкий образ жизни. В его красивом особняке частенько собирались многочисленные друзья по Охотничьему клубу и настоящие знатоки шахмат. Он был богат, успешен и знаменит. И сейчас он ждал Рождества, как ребёнок ждет чуда. Он понимал, что завтрашний день будет решающим в его жизни.

     «Ключи…Эти ключи…. Догадается ли она? О, несомненно, ведь она дьявольски умна. Все ли я продумал?»

    Сигара медленно догорала в его руках, когда он внезапно очнулся из забытья. Ему резко захотелось что-нибудь перекусить, и он позвонил своему слуге Эвансу, чтобы он накрыл ужин в гостиной. Холодный язык, сыр, каперсы и немного белого вина. Все, как он любил.


Глава 7. Николас и Эдвард.

    Главный редактор Лондонского издательского дома «Гринвуд» Томас Беркли нетерпеливо смотрел на часы, которые показывали четверть шестого вечера. Николас опаздывал, и Томас уже заметно терял терпение. Ему еще нужно было успеть заехать в «Харродс» и купить подарки для своих многочисленных родственников, которые соберутся в его квартире на Кенсингтон-Черч-Стрит завтра на Рождественский обед. Он целую неделю собирался этим заняться, но дела и заботы издательства так сильно завалили его с головой, что он дотянул с подарками до последнего дня и теперь сильно нервничал, поглядывая на неприветливую завесу снежной бури за окном.

    В половине шестого дверь в его кабинет с шумом открылась, и в жаркую натопленную комнату снежным вихрем ворвался Николас – его любимый сотрудник, самый ценный и широко известный критик его издательства. За его блестящие рецензии, неизменно пользующиеся бешеной популярностью в литературных кругах, Томас прощал ему многое – в том числе и опоздание на полчаса в Сочельник.

    С мороза глаза Николаса сверкали веселым огнем, на молодых свежевыбритых щеках горел яркий румянец, а его широкая белоснежная улыбка обезоруживала мгновенно. В свои тридцать два года он был востребован в своей профессии, хорош собой и в целом доволен жизнью. Его любили за веселый нрав и острый, профессионально отточенный юмор.  Несмотря на то, что он очень рано потерял родителей (они умерли, когда ему было всего десять лет), он не стал замкнутым и озлобленным на весь мир мальчишкой. Напротив, он вырос общительным, открытым и жизнерадостным юношей, выбрал себе литературное поприще и за десять лет упорной карьеры в разных издательствах снискал себе славу одного из лучших литературных критиков в Англии.

    Сегодня он принес в издательство свой последний шедевр – короткую, но яркую и запоминающуюся, как, впрочем, и всегда, рецензию на последний роман Елены Воронцовой «Ее предсмертный ноктюрн».

    – Николас, дорогой! А ты в курсе, что поставил под угрозу закупку подарков для моей родни? Миссис Беркли будет в ярости, если вместо обещанных сережек из последней коллекции Tiffany она получит купленный в уличном магазинчике чайный сервис, которых у нее и так уже три штуки.

    – Извини, Томас, я еле добрался. В городе жуткие пробки из-за снежных заносов. Просто чудо, что я не застрял еще дольше. Но ты же знаешь, мой мощный Порше не боится сугробов и выручил меня и на этот раз.

    Томас знал. Великолепный спортивный красный Порше был предметом гордости Николаса и восхищал его друзей. Именно такой автомобиль – с ослепительным дизайном и мощным характером идеально дополнял образ задорного и талантливого молодого человека – любимца вечеринок и предмета воздыхания всех женщин – от молодых домохозяек до полковничьих возрастных вдовушек.

    – Я надеюсь, что дело того стоит. Не тяни, давай уже сюда свой шедевр.
Николас хлопнул папкой с рецензией на стол и довольно уселся напротив ярко пылающего огня в камине. Он был уверен, что шефу понравится.

    В последние годы не было ни слова критики или упрека в адрес его работ. Он верил в свои силы и талант и заранее улыбался своим мыслям. Он уже обдумывал, какие новые гравюры он сможет купить для гостиной в своем скромном, но изящном и стильном доме на Даунинг-стрит. Он уже давно присмотрел их в одном антикварном магазинчике. Пара чудесных гравюр эпохи начала правления королевы Виктории с сюжетом традиционной конной охоты на лис. Они отлично подойдут к его коллекции антикварных гравюр с конными скачками с Дерби, собирательством которых он страстно увлекался. Его вообще привлекали спорт, сила, мощь, динамика и скорость. Все это было отражением его внутреннего Я.

    Языки пламени весело полыхали в камине, и лицо шефа сияло, как начищенный медный таз, выражая явное удовольствие. Он перечитывал отрывок уже в третий раз, довольно ухмыляясь в свои пушистые, торчащие в разные стороны усы. И сейчас он был похож на кота, который стянул свежие сливки со стола хозяйки, а после лакомства блаженно развалился кверху пузом у камина.

    «…Новый роман Елены «Ее предсмертный ноктюрн» – это книга-загадка, книга- лабиринт. Читатель, только рискни ступить на зыбкую поверхность первых страниц – и будь осторожен. За поворотом каждой страницы тебя ожидает зловещая тайна. Кому понадобилась смерть юной и бедной пианистки? Под звуки тревожного, щемящего сердце Бетховена, разгадаешь ли ты, читатель, эту запутанную загадку, прежде чем прочтешь последние строчки романа, с удивлением заметив, что уже шесть часов утра, что огонь в камине давно догорел, а все твои догадки были ошибкой.

     Книга захватывает с головой, погружает в мистический мир, где трудно, почти невозможно разделить грань добра и зла, где на каждой странице – ключи от фальшивых дверей, коридоры, ведущие в тупик, мир на грани искаженной реальности. И только частному сыщику Алексу подвластно вычислить верный след в сложной паутине лжи. Потому что зло должно быть всегда наказано. В сумеречном мире интриг и тайн в книгах Елены не может быть иначе.

    Меня каждый раз пугает беспросветный мрак Эдгара По, удивляет непредсказуемый в своих разгадках Гастон Леру, восхищает изобретательный Конан Дойл. А Елена – завораживает. Ее книги – настоящее зелье, действует как приворот, сжимает воспаленное сознание в тиски с первых страниц и отпускает только с рассветом.

    Читайте новый роман «Ее предсмертный ноктюрн» и не пытайтесь разгадать, кто убийца – оставьте эту работу Алексу, просто погрузитесь в книгу, как в полумрак, и насладитесь новой тайной»

    Томас снял очки, неторопливо достал платок и, хитро прищурив свои подслеповатые, как у кота, глазки, начал аккуратно протирать стекла.
Николас знал привычки шефа наизусть. Ему не просто понравилось. Он в полном восторге. Когда после прочтения он начинал вот так протирать свои очки, это значит, что пристроенный к его мозжечку калькулятор уже высчитывал выгоду, которую принесет ему тираж нового блестящего романа с потрясающей рецензией на обложке, которую мог написать только он – самодовольно улыбающийся брюнет с широкими спортивно развитыми плечами и детскими ямочками на щеках, которые не давали покоя десяткам женщин. Его любимец – Николас.

    – Неплохо. Даже очень хорошо.

    – Ты хочешь сказать, бесподобно? Мне и самому понравилось. Я написал это на одном дыхании. Этот «Ноктюрн» и вправду лишил меня сна на пару ночей. И как ей это удается? Держать читателя в полнейшем напряжении на триста страниц…Все-таки она удивительная женщина…

    – Николас, надеюсь, ты оставил все свои жалкие попытки растопить лед в ее сердце? По-моему, там нечего топить. По мне, она, конечно, безусловно, прелестна, но, очевидно, холодна, как суровое Балтийское море, омывающее ее далекую заснеженную Северную Венецию. Блистательный Санкт-Петербург…Хотел бы я там побывать в годы очаровательных светских балов восемнадцатого века. Говорят, что икра и шампанское лилось тогда рекой. А сейчас все это уже в далеком прошлом.

    – Ах, Томас, еще год назад я смирился с полным фиаско. Кажется, ее вообще не интересуют реальные мужчины. Ее суровый, вымышленный шотландец Алекс с нордическим характером и вычислительной машиной вместо головы – похоже, вот кто герой ее мечты.

    – Я слышал, что она вернула тебе того милого, на мой взгляд, Гейнсборо . Это правда? Ведь это был самый натуральный, подлинный Гейнсборо?

    – «Спасибо, дорогой Николас, у Вас превосходный тонкий вкус. Но видите ли…Стиль Гейнсборо, такой нежный и такой изысканный, никак не сочетается с моими реалистичными и более близкими мне Малыми Голландцами . Поэтому вынуждена вернуть вам Ваш подарок…». – Ну не стерва ли? Натуральная стерва. Я на этого Гейнсборо ухлопал целое состояние, Слава Богу, еле-еле пристроил его потом на Бельгийском аукционе.

    – Сочувствую, дружище, не ты первый, не ты последний, кто ломился, как безумный раненый олень, в ее запертые для всех двери. Сам черт не поймет, что у нее в голове и как к ней подступиться. Хотел бы я посмотреть на того, у кого получится этот смертельный номер. Ну что же… Ты прав. Отличная работа! Как насчет немного бренди, за удачу? Нас ожидает ошеломительный, успешный тираж!

    – Глоточек с удовольствием, и все, я помчался. У меня сегодня еще куча дел, да и сережки для миссис Беркли Вас уже заждались.

    Они выпили немного бренди, еще поболтали о пустяках и, довольные друг другом, в предвкушении Рождественских праздников, покинули здание издательства, замотавшись хорошенько в пальто и шарфы.

    Томас на элегантном черном Кадиллаке тронулся в центр Лондона на штурм «Harrods», а Николас на красном Порше рванул сквозь снег и ветер в сторону шумного богемного района Сохо.

    Ему поручили важное дело, и он никак не мог подвести своих старинных друзей из замка Лакримоза. Неразрывные узы дружбы, прочные нити привязанности, особенно к Джеймсу и леди Ребекке, связывали его бурную холостяцкую жизнь с размеренной и чопорной аурой жизни обитателей замка. Он многим был обязан семейству Эшли, и, если бы его послали поставить британский флаг и выпить бутылку виски на Северный полюс на благо этого дома, он бы, не задумываясь, это сделал.

    Ну а сейчас задачка у него была полегче. Восемнадцатилетний Эдвард, внебрачный сын лорда Эшли и головная боль всего благородного семейства, слишком рано узнал, что такое алкоголь, девушки и танцы до утра. Николасу сегодня нужно было достать его пораньше из его любимого клуба «Чимну» в Сохо, где он наверняка уже начал отмечать Рождество и скорее всего уже напился до чертиков и потратил кучу денег в сомнительной компании разукрашенных девиц. Задача – забрать его оттуда, отвезти к себе домой и на следующий день доставить в целости и сохранности в замок Лакримоза к семейному торжеству. Чистенького, трезвого и желательно в хорошем настроении.

    В клубе было как всегда шумно, весело и сильно накурено. Продираясь сквозь плотную толпу веселящейся молодежи, Николас нетерпеливо расталкивал всех локтями. Он не сомневался, что застанет Эдварда за лучшим столиком в клубе, прямо у сцены, на которой задорно и лихо выступала обворожительная чернокожая Жанетта из Нью-Йорка.

    Неплохое содержание, которое ежемесячно лорд Эшли посылал своему сыну, позволяло ему всегда выбирать самое лучшее. Лучший клуб в этом районе, лучший столик, лучшее вино во всем этом заведении и, конечно, самые красивые юные девушки вокруг, как пестрые бабочки, разодетые в легкие разноцветные платьица. Вечер явно удался…

     Несмотря на веселый характер и привычку быть в центре любого общества, Николас на самом деле не любил вечеринки. Он быстро уставал от шумной музыки, нарядной толпы и разгульного куража. Еще с молодости он предпочитал скорее улизнуть из шумных компаний и поскорее побыть в одиночестве. Спорт и автомобили интересовали его гораздо больше, чем светские рауты или молодежные сборища. Вот и сейчас, за двадцать минут нахождения в клубе он уже ощущал первые признаки мигрени – слабую пульсирующую боль в висках. Он хотел скорее уладить вопрос и убраться отсюда, вернуться в свой любимый дом, отмыть в горячей ванне и уложить Эдварда в гостевой комнате и вернуться к роману, к своей неоконченной книге. В свободное от постоянной работы в издательстве время он по-любительски корпел над написанием детективов и считал минуты, чтобы он смог, наконец-то, расположиться в своем кабинете, зажечь любимую лампу с зеленым абажуром и погрузиться в работу.

    – Эдвард, мальчик мой! Как хорошо, что ты здесь. Веселая вечеринка, не так ли?

    – Николас, дружище! Рад тебя видеть! Садись с нами, выпьем французского вина. Здесь подают неплохое вино. Что-то ты бледный какой-то, ты не заболел?

    – Да нет, просто день был такой утомительный. С утра хлопотал насчет подарков, потом дела в издательстве…Ты не забыл о наших договоренностях? Сегодня ты ночуешь у меня, а завтра с утра пораньше рванем в Норфолк. Хорошо, что ты заранее завез мне все, что нужно для поездки, к тебе уже не поедем – сэкономим пару часов времени.

    – Да как уж тут забыть, тетушка Ребекка звонила мне вчера и сегодня раза три, просила быть хорошим мальчиком и не огорчать своего папочку…Тоже мне…Папочка… – Эдвард в сердцах опрокинул бокал вина на уже порядком залитую за сегодняшний вечер скатерть. – Я еду только ради тетушки Ребекки. А отец…Ты же знаешь, я ненавижу его. Ни его помощь, ни его деньги не вернут мне мать. Если бы не он, она бы была сейчас жива!

    – Да, мой мальчик, я тебя понимаю. Это тяжело простить, верю, что почти невозможно. Но если бы не он – тебя бы вообще не было на свете, – Николас чувствовал, как шум музыки становится почти невыносимым и страдал от усиливающейся головной боли.

    – Да лучше бы я вообще не родился, чем жить вот так! У меня есть деньги, папочка дает мне лучшее в Англии образование, но у меня нет нормальной семьи, ни матери, ни отца, которого бы я по-настоящему любил, гордился и уважал его. А так…Я не испытываю к нему ничего, кроме злости и ненависти за мать. Он бросил ее, и ее сердце не выдержало. А ведь ей было всего двадцать пять лет!

    Пестрая стайка бабочек, подружек Эдварда, в ужасе разлетелась от столика в разные стороны, кроме преданной ему Элли. Эдвард мрачно уставился на опустевшую бутылку, так же горько и безутешно, как Гамлет на череп бедного Йорика.

    – Элли, детка, оставь меня. Я заеду к тебе после Рождества. Надеюсь, мой подарок тебе понравился?

    – Да, милый. Это колечко с топазом – оно очаровательно! – ответила его прелестная подружка Элли, студентка медицинского колледжа, давно потерявшая голову от синевы глаз юного Эдварда. Я позвоню тебе. – И удалилась к подружкам за другим столиком.

    – Ну, все, Эдвард, хватит дуться. Поедем уже домой. Сегодня вечером моя кухарка Элиза обещала жареные куропатки со сливочным соусом и салат из морепродуктов. Все, как ты любишь.

    – А сливовый пирог будет? – Эдвард встрепенулся и отвлекся от своих грустных мыслей.

    – Конечно, я же помню, как ты его с детства любишь. Элиза печет его изумительно. Ну, поедем.

    Волшебная ночь перед Рождеством, сказочный Сочельник торжественно вступает в свои права. В ожидании чуда город не спит. Мужчины зажигают в своих домах разноцветные гирлянды на елках и окнах. Женщины хлопочут в последних заботах о завтрашнем угощении. Детвора не спит. Загружают вопросами своих родных и близких – какие подарки их ждут, и где на самом деле живет Санта?

    Николас тоже не спал. Была уже глубокая ночь, когда он напечатал на старенькой любимой печатной машинке последние строки своего нового детективного романа под пафосным и многообещающим названием «Вершитель судеб».

    Он взял папку с рукописью, устроился поближе к догорающему камину и, доедая остатки вкуснейшего сливового пирога, начал перечитывать финал.

    «…Он стоял на краю высокого утеса, возвышающегося над морем, и смотрел на холодные, свинцовые волны. Ледяная, бездушная глубина пугала, манила, звала на погибель, затягивала, несла верную смерть всем, кто ее искал.

    Прошло пять лет с той ночи, которая унесла жизни молодого Рональда Рэдклифа и его юной невесты, убитых в своем доме при загадочных обстоятельствах. Полиция так и не смогла разгадать тайну этого жестокого убийства. Дело было закрыто за неимением улик и доказательств вины подозреваемых.

    Он вглядывался в последние лучи заходящего солнца и ликовал.

    Ваш Закон, Правосудие, Возмездие и Воля Божья проиграли мне. Никто и никогда не сможет разгадать эту тайну, потому что я – Мастер. Я – Вершитель судеб. Только мне одному подвластно управлять людскими жизнями, это так же легко, как переставлять фигуры на шахматной доске.

    Еще мгновение, и его улыбка погасла вместе с последним отблеском заката. Его миссия на Земле была завершена, и он сделал решительный шаг вперед – навстречу бездне…»

    «Мрачновато, – как обычно, скажет его шеф Томас Беркли. – Слишком уж зловеще, совсем неправдоподобно, вычурно и надуманно. Читатель не поверит в эти твои страшилки. Кроме того, прости, но уже с двадцать третьей страницы мне было ясно, кто убийца. И дальше – это уже не детектив, а фантасмагория какая-то. Извини, я не возьмусь это печатать…»

    Так скажет Томас и десятки других издателей. Николас знал, что так и будет. Николас знал, потому что десять его предыдущих романов так никто и не напечатал.

    «Дружище, ты лучший в Англии литературный критик, оставь ты эти попытки писать детективные романы. Пусть пишут те, у кого это хорошо получается. Каждому свой хлеб...» Он слышал такое не раз.

    Он знал, что никуда не годится как писатель, но не мог не писать. У каждого может быть своя страсть, свое хобби, не приносящее денег, отнимающее время, но питающее энергией. Детективы – была его страсть, помимо спортивных машин и конных скачек.

    Часы показывали далеко за полночь. Он вздохнул, дожевал последний кусочек пирога и бросил рукопись в камин. Он понял, что не понесет ее в издательство, что больше не хочет выслушивать критику в свой адрес, и решил, что с него довольно, это был его последний роман. Займется лучше плотнее своей работой, которую он выполнял не просто хорошо, а очень хорошо. Он давно уже присматривал себе новый спортивный немецкий автомобиль. Таких автомобилей еще не было ни у кого в Лондоне, и он рассчитывал, что новый год будет для него еще более финансово успешным, чем этот стремительно уходящий год.

    …Догорали страницы в камине, догорали мерцающие огоньки в окнах засыпающих домов. Ярко и холодно догорали Рождественские звезды, а в сердцах не спящих сейчас людей теплилась надежда о добром, светлом и радостном будущем, как всегда бывает в эту волшебную ночь перед Рождеством.





Глава 7. Музыкальный салон.

    Лорд Эшли и леди Ребекка, Джеймс и Линда расположились с утра в прелестном музыкальном салоне.  В воздухе витал тонкий аромат свежесрезанных белых роз из чудесного зимнего сада. Пышные букеты украшали белый рояль и столики у просторных светлых французских окон, выходящих прямо в сад.

    Линда играла на рояле. На ее лице отражалось волшебство завораживающих звуков Шопена. Она играла без нот. Эту музыку она любила с детства и знала наизусть.

    Всю ночь Линда провела без сна, в   тревогах и сомнениях, мучивших ее в последние годы. Ей было уже тридцать пять лет. Молодость безвозвратно уходила, увядала ее красота, блеск и очарование. Таяли, как воск свечи, ее призрачные надежды и мечты о счастливом браке, о любви, о радости материнства. Возможно, уже слишком поздно что-то менять. Ее благополучие полностью зависело от семьи Эшли. Возвращаться во Францию в свой отчий дом к престарелому отцу ей не хотелось. Своего капитала до смерти отца или мужа у нее не было. В своей жизни она ни дня не работала и не представляла себе, откуда берутся деньги. Оставить непутевого и нелюбимого мужа она не могла из жалости к нему, к себе, к напрасно прожитым годам. Она жила как во сне, как птица в дорогой клетке, окруженная дорогими интерьерами замка Лакримоза. С каждым прожитым днем в ее сердце назревал протест.
 
    Она хотела жить, дышать, любить. Запыленные портьеры и почерневшие от времени портреты блистательных предков Эшли давили на нее, лишали воздуха. Она частенько бродила по длинным и запутанным коридорам замка долгими зимними вечерами, как будто искала выход на волю. Выход, которого не было. Некуда идти, некуда бежать.
Музыка была ее отдохновением. Линда давала восхитительные домашние концерты и искренне радовалась в эти дни восторженным аплодисментам благодарной публики.
Вот и сейчас, в славное, нежное, трепетное Рождественское утро музыка действовала на нее, как болеутоляющий наркотик. Тени под глазами после бессонной ночи уже заметно разгладились.

    – Прелестно, Линда. Божественно, как всегда! – сказал ее муж Джеймс. Довольный и сытый после плотного завтрака и крепкого сна. – Надеюсь, вечером ты сыграешь нам что-нибудь бодрое. Ведь сегодня Рождество. Хочется что-то повеселее, чем Шопен.

    – Конечно, милый. Сегодня вечером у меня запланирована специальная программа. Ты будешь приятно удивлен.

    Странные, едва уловимые нотки прозвучали в ее голосе. Если бы Джеймс посмотрел в этот момент в ее глаза, то заметил бы новое, не свойственное ей выражение. Ледяное спокойствие и необратимая решимость. Вот что это было. Как будто она перешла черту и приняла бесповоротное решение, которое изменит ее жизнь раз и навсегда. Но Джеймс не увидел ничего. Он улыбался и мечтательно смотрел в окно, за которым бушевала стихия, и раздумывал о предстоящем приятном ужине в кругу семьи и друзей.

    – Как думаешь, когда они доберутся? – беспокоилась леди Ребекка, тревожно вглядываясь в беспросветную плотную белую мглу.

    Снег валил всю ночь, не утихая ни на минуту, дворники из ближайшей деревни с утра работали без устали, расчищая подъездную аллею к воротам замка, но спустя час ее снова покрывали сугробы выше колена.

    – За Николаса я не беспокоюсь. У него мощный спортивный автомобиль. Елена выехала пораньше и, думаю, к обеду будет. А вот за доктора я волнуюсь. В последнее время он стал какой-то рассеянный и несобранный. Я неоднократно спрашивал его, что случилось, но он просто говорил, что устал, много работы, – ответил лорд Эшли.

    – Еще бы, он работает без выходных, в отличие от некоторых, – съязвила Линда.

    – С тех пор, как умерла его жена, он так больше и не собирается жениться. Не думаю, что холостяцкая жизнь в его возрасте идет ему на пользу, но он меня совсем не слушает, отшучивается, чтобы я оставил его в покое, – вздохнул лорд Эшли.

    – Не всегда семейная жизнь приносит счастье, – многозначительно вставила Линда.

    – И все-таки человек не должен жить один. Это противоестественно. Ведь самой природой заложено каждому найти себе достойную пару для продолжения рода…
Неловкая пауза повисла в тишине комнаты. Джеймс понял, что затронул болезненную для Линды тему и смущенно умолк. Но Линда уже не слушала его. Ее мысли блуждали очень далеко, за пределами этой комнаты, далеко от приторного, удушающего запаха свежих роз.




Глава 8. Последние хлопоты на кухне.

    А в это время на кухне замка, на старой, доброй, уютной кухне с закопченными от времени печами, еще помнящими запахи блюд всех предыдущих столетий, разгорались нешуточные мексиканские страсти.

    В едином общем порыве сделать этот Рождественский обед самым торжественным, роскошным, вкусным и незабываемым столкнулись в буквальном смысле выражения «на ножах» два гастрономических течения.

    Кухарка Мария, румяная, круглая, как воздушный шарик, женщина средних лет, служила на кухне семейства Эшли всю свою жизнь. Ее предки до пятого колена занимались кулинарией в этом доме с незапамятных времен и безраздельно властвовали на вверенной им территории, не подпуская к кухне никаких дилетантов.

    Мария была яростным приверженцем старинных кулинарных традиций – еда должна быть вкусной, понятной, простой и сытной. Такой едой, какую ели их предки во все времена. Она не признавала никаких новомодных веяний, поступающих в Англию с более продвинутого европейского континента – типа устриц, омаров и лягушачьих лапок, и члены семьи давно смирились с этим, навёрстывая упущенное в лучших ресторанах Лондона.

     Сегодня на кухне толпилось сразу три дилетанта – няня Оскара Миранда, дворецкий Эндрю и горничная Агата. За последние дни они решительно заручились поддержкой лорда Эшли и леди Ребекки, выдержали бурю и натиск Марии и в итоге преуспели.

    Благодаря выигранному ими сражению, в этом году вместо жесткого, жилистого и суховатого гуся на столе появится, наконец-то, индейка. Пухленькая, жирненькая, с божественным запахом и с золотистой хрустящей корочкой. Помимо поднадоевшей всем пресноватой брюссельской капусты и унылого запечённого картофеля всех порадуют также жареные креветки, бекон, каштаны и пастернак. Кроме давно уже навевающего тоску крыжовенного сиропа и соуса из мясного бульона и трав к мясу будут поданы клюквенный, смородиновый соусы, а также розмариновое и мятное желе и нежное суфле из белых грибов и голубого сыра. Желанным новшеством будут еще милые Йоркширские сдобные булочки, заранее пропитанные изумительно вкусным маслом из-под запеченной индейки.

    На десерт планировался традиционный Рождественский пудинг по рецепту пра-пра-прабабушки Марии с обязательной серебряной монеткой, спрятанной внутри на счастье того, кому достанется, и непременной театрально эффектной церемонией подачи пудинга к столу. Пудинг польют заранее подготовленным, выдержанным в дубовой бочке, двадцатилетним бренди, подожгут и торжественно внесут в столовую под восхищенные аплодисменты гостей – как главный символ Рождественского обеда.

    Вот только на вкус это блюдо было всегда сомнительным для того, чтобы быть главным угощением десерта. Приготовленный за несколько дней пудинг, начиненный изюмом, цукатами и сухофруктами, да еще и с прокоптившейся от полыхающего бренди коркой, никогда не вызывал искренних восторгов, и все воспринимали его лишь как неизбежную дань английским традициям. В этом году семейство Эшли взбунтовалось, и было принято общее решение разнообразить десерт.

    Готовились сладкие Рождественские пироги, покрытые сахарной, карамельной и шоколадной глазурью, и еще (чему очень был рад дворецкий Эндрю) большой сливочный трехъярусный торт, украшенный взбитыми сливками, розочками и свечами.

    Уступив по всем позициям от индейки до торта, Мария не сдавалась и упорно отстаивала свои права. Предметом споров сейчас была начинка для сладких Рождественских пирогов.

    – В пироги только зерно бобов, монету, кольцо и пуговицу. Все остальное – через мой труп, – заявила она, решительно уперев руки в круглые бока, похожая на маленький танк, идущий в атаку.

    – Дались тебе эти пуговицы, а вдруг лорду Эшли достанется пуговица – и все, денег у него больше не будет, хозяйство полетит к чертям собачьим, а мы все пойдем на улицу искать новую работу, и ты тоже – со своей маниакальной преданностью традициям, – недовольно пробубнил дворецкий, на всякий случай, заходя бочком за спину няни Миранды.

    По давней традиции, уходящей вглубь веков, в Рождественские пироги прятались зерно боба, монета, кольцо или пуговица. Кому монета – тому деньги, кому боб – тому счастье, кому кольцо – тому замуж или жениться, а кому пуговица – тому бедность.

    – И я категорически против пуговицы, – няня Миранда поддержала дворецкого Эндрю, ей тоже было что терять, рисковать не хотелось.

    – Ну, хорошо, с пуговицей я погорячилась, оставим только боб, кольцо и монету – но свои записочки девайте куда хотите, только не в мои пироги, не подпущу, – грозно предупредила Мария.

    Отдавая дань последней европейской моде, леди Ребекка загорелась идеей подготовить и спрятать где-нибудь в еде специальные открыточки-записочки с предсказаниями будущего – кому что сулит новый год. По ее мнению, это будет очень весело и занимательно. Леди Ребекка лично составляла записочки, и ей очень хотелось сделать сюрприз своим близким. Но пока еще не было придумано, куда их запрятать.

    – А что, если спрятать их в торт, – смущенно и робко заикнулась молчаливая и незаметная до этого горничная Агата.

    Все удивленно посмотрели на нее, как будто только что заметили, что она здесь. Агата была тихой, скромной девушкой двадцати пяти лет, с ясными голубыми глазами, всегда немного настороженными и испуганными. Все в доме ценили ее за ответственность, аккуратность и чистоплотность, но редко слышали ее голос, поэтому смотрели на нее с неподдельным изумлением, как будто увидели курящего страуса в летней панамке.

    – Действительно, отличная идея, давайте порежем торт на куски и предложим гостям. Вот все удивятся, когда найдут в своем кусочке милую открытку с предсказанием. Леди Ребекка лично постаралась, чтобы они были интересными, яркими и разнообразными, и, конечно, только приятными для всех, – согласилась няня Миранда. – Я лично займусь этим вопросом, если никто не против. А Агата может мне помочь.

    Никто не возражал. Мирно разрешив последние разногласия в подготовке обеда, все разделили между собой последние хлопоты на кухне. В заметно приподнятом настроении, умиротворенно и радостно каждый занялся свои делом.
Ведь для каждого из них, независимо от их статуса и положения в доме, Рождество – это всегда не просто праздник, а скорее яркое олицетворение уюта и незыблемых традиций настоящего английского дома, предчувствие добра, теплоты, щедрости и милосердия.

    Няня Миранда развернула очередную открытку, не устояв перед соблазном прочитать заранее, что придумала леди Ребекка. «В следующем году навсегда забудутся старые обиды, а Ваше сердце наполнится любовью к окружающим Вас людям.»
«Пусть Он будет счастлив, пусть Ему достанется эта открытка. Забыть все обиды и начать новую жизнь – это то, что Ему необходимо, чтобы быть счастливым. Слишком тяжела ноша для одного человека», – размышляла она, думая об отце Оскара Роберте.

    Она была сильно привязана к мальчику и его отцу. Они были ее самыми близкими людьми. Она относилась к Роберту с подлинной сестринской любовью и сердечно жалела его. Несмотря на его всегда позитивное, доброжелательное и веселое настроение, глубоко в душе, и она это точно знала, он тяжело мирился с обстоятельствами его жизни, предначертанными ему самой Судьбой.

    Жена Роберта Анна оказалась в стенах психиатрической больницы с диагнозом маниакально-депрессивного расстройства и в состоянии полной невменяемости спустя три года после рождения их сына Оскара. Драматические события тех лет до сих пор оставались под плотной завесой семейной тайны. Было лишь доподлинно известно, что в один прекрасный день дочь лорда Эшли от первого брака взяла на руки своего трехлетнего ребенка и шагнула из окна своей спальни с высоты десятиметровой замковой стены. Мать и дитя выжили. Но с того дня она уже никогда не приходила в сознание и не узнавала окружающих, постоянно твердила, что им незачем жить, и они должны оба погибнуть. Так суждено. В ее спальне была обнаружена ее прощальная записка «Простите меня, но вы сами этого хотели».

    Убитые горем, лорд Генри и леди Ребекка так и не смогли понять и объяснить себе и близким, что произошло. Негласно было решено, что причиной нервного срыва послужила затянувшаяся, сильная послеродовая депрессия (роды были тяжёлыми), усугубленная тем, что лорд Эшли с самого начала был против брака его единственной дочери с мужчиной не из их круга – обыкновенным лондонским инженером из бедной семьи, без капитала и достойной родословной. Также поговаривали, что лорд Эшли грозился лишить свою дочь наследства, если она ослушается его воли, но реальные условия последнего его завещания были тайными и неизвестными никому, кроме адвоката семьи Эшли.

    Со временем черные краски от произошедшего события постепенно стерлись. Анна жила в больнице, но в самых лучших условиях, которые могли быть предложены во всей Англии. Ее постоянно навещали, хотя она, к сожалению, уже никого не узнавала. Лорд Генри смирился с неизбежным роком, постигшим его бедную дочку, и делал все возможное, чтобы ее муж и ребенок никогда ни в чем не нуждались.

    А Роберт отдавал сыну вдвойне всю ту любовь и нежность, которую он недополучал от матери, но так и не смог смириться с потрясением. Внешне сильный, мужественный и целеустремленный, внутри он был все еще сломлен, но мало уже кто знал и догадывался об этом.

    Лишь няня Миранда, с ее добрым сердцем, сейчас искренне желала, чтобы это Рождество чудом растопило лед в его надломленной душе и пробудило Роберта к улыбкам, радостям, счастью и прощению.



Глава 9. Встреча гостей.

    Несмотря на тревожные прогнозы леди Ребекки, все гости благополучно добрались к двум часам, почти одновременно наполнив приемный парадный зал замка веселым и радостным шумом.

    Встреча гостей получилась по-домашнему теплой. Все члены семьи и слуги высыпали навстречу прибывающим друг за другом гостям и наперебой предлагали окружить замерзших, засыпанных снегом путников теплом гостеприимного очага.

    Горячие ванны, комфорт прекрасно обставленных и украшенных гостевых комнат на втором этаже, лучшие в Англии сигары, горячий чай, кофе и закуски, пряный глинтвейн – все это было заранее приготовлено и с любовью продуманно до мелочей.

    Со стороны мрачный замок сейчас был похож на веселый сказочный дом, полный волшебных запахов, красок и звуков. Его атмосфера настолько располагала к приятнейшему времяпровождению, что даже скептически настроенный Эдвард растаял под воздействием волшебства Рождественского праздника.

    Больше всех радовался маленький Оскар. Он все утро провел в своей комнате, восторженно изучая подарки, которые нашел под елкой. И сейчас он, как нетерпеливый котенок, носился по всему дому, радуясь новым подаркам от гостей. Он волновался всю ночь и несколько раз спускался ночью в парадный зал, чтобы проверить, не выпил ли еще Рудольф, олень Санта-Клауса, оставленный ему накануне стакан молока. А во сне ему снились горы новых игрушек, книжек и сладостей. Его надежды сбылись. Ребенок, которого все любили и жалели из-за истории с его матерью, был буквально завален подарками и пребывал в полном восторге.

    Спустя час, когда гости расположились в своих комнатах и согрелись после долгой поездки по кромешному снегопаду, прозвучал торжественный гонг, призывающий всех к Рождественскому обеду.

     Праздничный стол накрыли в столовой. Это была просторная старинная комната с обшитыми дубовыми панелями стенами, картинами с натюрмортами и пейзажами и невероятно старым, еще семнадцатого века, ореховым буфетом вдоль всей стены. Буфет был полон предметов роскоши и старины. Леди Ребекка лично занималась его обустройством, и все предметы были подлинными произведениями искусства – от резных костяных табакерок из Китая восемнадцатого века до изящного французского фарфора двора Людовика Пятнадцатого.

    Кухарка Мария была права насчет твердой привязанности семьи к традиционной английской кухне. Среди старинных картин и потемневших от времени антикварных предметов лягушачьи лапки или американский виски, такие модные в современных ресторанах Лондона, в этой столовой смотрелись бы нелепо. Вот душистое мясо прямо с вертела, благородная дичь и выдержанное в дубовых бочках вино – более гармонично смотрится в подобных интерьерах.

    Но сегодня все немного иначе. Обычно присущая англичанам умеренность, сдержанность и педантичность уступила место безудержному, искрящемуся, как брызги шампанского, веселью и празднику вкусной еды.

    Вместо белоснежной накрахмаленной скатерти постелена веселая скатерть в милую красно-белую клеточку. Красные и белые свечки зажжены и расставлены по всему столу в хаотичном порядке. Оскар настоял на том, чтобы украсить стол еще и белыми, красными и зелеными шарами и серпантином. В целом, это производило невероятное ощущение уюта и теплоты. Ну и блюда на этот раз оказались на высоте. Индейка произвела фурор, а многочисленные мясные и овощные закуски были встречены с большим воодушевлением.

    – Дорогая Ребекка, в этот раз Вы превзошли все мои ожидания, – довольно сказал доктор Альберт, аппетитно расправившись с порядочной порцией жаркого.

    – Скажите спасибо нашей славной Марии и всем, кто ей помогал, – ответила леди Ребекка, с удовольствием отмечая, что белый соус к овощам особенно удался, как она и просила.

    – Артишоки и пастернак особенно хороши с этим восхитительным розмариновым соусом. Не поделитесь рецептом? Я бы хотел, чтобы моя кухарка научилась так готовить, – продолжал непринужденную беседу доктор.

    Леди Ребекка жмурилась от удовольствия и предлагала еще добавки.

    Елена и Николас сидели за столиком друг напротив друга. Николас, как загипнотизированный, смотрел на Елену, не в силах противостоять ее очарованию. Он не ожидал встретить ее здесь и все еще не мог прийти в себя, восхищенный ее красотой.

    В отличие от Линды, надевшей сегодня яркое серебристое платье с открытыми плечами и глубоким декольте и сверкающей бриллиантами, Елена выбрала скромное, закрытое под горло облегающее платье из тончайшего изумрудного муара. Воротничок и манжеты отделаны французским кружевом Шантильи ручной выделки, мелкие, как бусинки, пуговицы на лифе обтянуты зеленым шелком. Из украшений – только одно кольцо с крупным изумрудом в окружении мелких бриллиантов.

    Николас не отрываясь смотрел прямо в невыносимую глубину ее шоколадных глаз и чувствовал в их бездонности присутствие космоса.

    Он не видел Елену уже несколько месяцев и считал, что уже давно избавился от гибельного наваждения ее притягательности, от искушения и соблазна, от бессонных ночей и безнадежных мечтаний. Эта женщина действовала на него, как гипноз, сопротивление которому бесполезно.

    Елена не была готова к такому прямому и откровенному взгляду. Она даже немного растерялась и замерла, оцепенела, рассматривая сидящего напротив мужчину.
«Какой он все-таки милый. Эти упрямые вихры, непослушными волнами падающие на высокий благородный лоб... Так и хочется к ним прикоснуться, поправить, почувствовать их мягкость и шелковистость… Эти очаровательные ямочки у уголков губ, когда он улыбается… Как поцелуи ангелов. И глаза – такие открытые, искренние, смеющиеся, как у мальчишки…»

    Елена взглянула ему прямо в глаза и на несколько мгновений утонула в их синеве. Эта безмятежная синева и искрящиеся звездочки по радужной оболочке неизменно делали Николаса неотразимым для женских сердец. Но в самой-самой глубине этих прекрасных глаз Елена скорее интуитивно почувствовала, чем увидела, едва осязаемые тени печали, даже неизбывного отчаяния, едва сдерживаемой боли. Отчего? От невысказанных слов? Это выражение Елене никогда не встречалось, и она так и не смогла его понять.

    «Он явно страдает и скрывает это от окружающих, даже от самого себя. Но что за причина? Он так смотрит на меня… Виновата ли я? Разве я давала ему хоть малейшую надежду, что смогу ответить на его чувства? Нет, ничего подобного. С самого начала все было предельно ясно. Я не хочу быть ни с ним, ни с кем-то другим и предпочитаю одиночество…Не то…Здесь что-то другое…Но что?»

    – Елена? Елена, Вы с нами? Вы нас слышите? Они с Николасом играют в гляделки, – из состояния транса ее вывел веселый и громкий голос малыша Оскара.

    Оказывается, к ней обращались, ее о чем-то спросили, но она совсем потерялась в глазах мужчины, как во сне…

    – Простите, я немного задумалась, что Вы сказали? – извинилась Елена.

    – Мы интересуемся, когда на прилавки магазинов выйдет Ваша новая книга. Мы и наши знакомые ждем ее с нетерпением, – сказал Джеймс.

     – В моем инженерном бюро мы с коллегами соревнуемся, кто вперед догадается, кто убийца. Надо сказать, никто ни разу так и не выиграл. Уму непостижимо, как Вам удается так мастерски закрутить сюжет, что никому не по зубам разгадка тайны, – добавил Роберт.

    – Книга выйдет сразу после Рождественских праздников. Я рада, что мой скромный литературный талант имеет своих постоянных поклонников, – ответила Елена, и нежный румянец смущения расцвел на ее щеках, делая ее еще более прекрасной.

    – Тетя Елена, а как Вы придумываете мотив для убийства. Почему люди убивают? – спросил не по годам развитый Оскар.

    – Чаще всего причина – это деньги, – ответила Елена.

    – Еще ревность. Жены часто отравляют своих неверных мужей, – произнесла Линда, мрачно страдая от невозможной красоты и явного превосходства Елены. Она заметила, как смотрит на нее Николас. Ее Джеймс тоже не мог отвести от нее взгляд, и это ужасно бесило Линду.

    Джеймс был безупречным джентльменом, и никогда не позволял себе ничего лишнего в присутствии жены. Но его немое восхищение Еленой было красноречивее любых слов и поступков.

    – Ну, дорогие мои, какие убийства, о чем Вы говорите? Это ведь не самая лучшая тема для Рождественского обеда, не так ли? – благодушно сказал лорд Генри Эшли, с удовольствием расправившись с очередной порцией сырного суфле.

    – Месть.

    – Что, прости? – переспросил лорд Генри.

    – Месть. Наказание за прошлые обиды и грехи – вот еще одна причина для убийства, на мой взгляд, самая страшная и жестокая причина, чтобы лишить жизни человека, который причинил тебе боль, или разрушил твою жизнь, – слова были произнесены Робертом тихим, бесцветным голосом, но четко и резко.

    Он поднял полыхающие мрачным огнем глаза на лорда Генри, на мгновение задержал на нем острый и холодный, как осколок айсберга, взгляд и уткнулся в свою тарелку.

    На несколько секунд над столом повисла почти ощутимая на ощупь, вязкая и плотная гнетущая тишина. Никто не смел проронить ни слова. Няня Миранда и Линда в ужасе посмотрели друг на друга. Им обоим, больше чем другим, была совершенно понятна суть происходящего. Им было неловко и обидно за то, что Роберт не проявил своей обычной сдержанности и учтивости. Затянувшуюся паузу за столом нарушила леди Ребекка.

    Оживленно и радостно она хлопнула в свои пухлые розовые ладошки, увенчанные драгоценными камнями, и объявила о том, что сейчас подадут традиционный Рождественский пудинг и сладкие пироги.

    Елена не сомневалась, что пудинг произведет непременный ожидаемый успех. Как не сомневалась она и в том, что в Рождественских пирогах ей достанется кольцо – к замужеству. Так оно и было. У нее дома собралась уже целая коллекция колец с различных Рождественских обедов. Казалось, сама Вселенная упрямо стремилась выдать ее замуж, а она упорно этому сопротивлялась.

    Красочный фейерверк от загоревшегося на пудинге бренди окончательно разрядил сгустившуюся атмосферу, и на всех без исключения лицах вновь засияли беззаботные, как в детстве, улыбки. Шутки и смех уже не прекращались до самого конца обеда, когда леди Ребекка, счастливая и довольная удавшимся на славу обедом, пригласила всех переместиться из столовой в очаровательную Чайную комнату, где ожидал сюрприз.

    Никто не смог скрыть своего искреннего восторга. Торт был великолепен. Белоснежный, в бледно-розовых и зеленых розочках и весь украшенный свечами.

    Лорд Генри, как хозяин дома, собственноручно взялся выбрать каждому его личный заветный кусочек. Горничная Агата разносила выбранные кусочки гостям. Лорд Генри не знал, какие именно предсказания были спрятаны для каждого куска и сейчас он, как ребенок, радовался случаю поиграть в игру – кому что достанется.

    Первым до открыточки добрался добродушный медведь Джеймс. Он самый большой из всех присутствующих, и аппетит у него отменный, так что это было неудивительно.

    «В новом году Ваше состояние удвоится, но для этого Вам нужно завершить начатое. Бойтесь роковой брюнетки с синими глазами. Если Вы противостоите ее колдовским чарам, то добьетесь большого финансового успеха», – со смехом зачитал он.

    «Слава Богу, у меня глаза не синие», – подумала Елена. – «Иначе Линда съела бы меня живьем вместо этого торта».

    Идея оказалась действительно забавной. Все принялись зачитывать свои предсказания и потом совместно все пытались, умирая от смеха, их расшифровать.
Так, долго перебирали знакомых женщин брюнеток с синими глазами и решили, что под описание подходит кухарка Мария.

    – Бойся ее пирожков и пирожных. Ты же любишь вкусно покушать. А путь к сердцу мужчины лежит через желудок, – веселился Николас.

    – Линда оставит меня без рубашки, если я поведусь на пирожки Марии, – отшучивался Джеймс, наслаждаясь сливочными розочками.

    К чаю подали еще глинтвейн и пунш, и в Чайной комнате царило настоящее уютное, домашнее Рождественское веселье.

    Роберт держался. Он поддерживал шутливый разговор, но перед глазами его стояло несколько слов: «В следующем году навсегда забудутся старые обиды, а Ваше сердце наполнится любовью к окружающим Вас людям. Любовь в виде регулярных подарочков и денежек для близких очень даже приветствуется». Роберт узнавал изящный почерк Ребекки. А ниже, печатными буквами, неизвестной ему рукой было выведено следующее: «ЖДУ ТЕБЯ СЕГОДНЯ В 22.20 У СЕБЯ В КАБИНЕТЕ, ОБСУДИМ УСЛОВИЯ МОЕГО НОВОГО ЗАВЕЩАНИЯ»

    Почему так? Почему записка? Почему просто не сказать? Лорд Генри боялся, что кто-нибудь услышит? Кто-нибудь, кто против нового завещания? Вопросов было больше, чем ответов. Роберт никогда ничего не просил у лорда Эшли для собственного блага. Для счастья ему не нужны были деньги и богатства, он сам вел достаточно скромный образ жизни, зарабатывал свой хлеб честным трудом талантливого инженера. Но его беспокоила судьба Оскара, ведь его будущее после смерти лорда Эшли было неизвестно.




Глава 10. Вечер в кругу семьи.

    Свечи в замке Лакримоза потихоньку догорали, вечер близился к концу, было уже поздно, за заснеженными окнами снегопад усиливался, и мороз становился все крепче.

     В восемь вечера в музыкальном салоне собрались любители музыки, Линда давала концерт. На нем присутствовали лорд Генри и леди Ребекка, Джеймс, Роберт и Елена – кофе, шоколад и ликеры дополняли приятную атмосферу. В Клубной комнате собрались любители шахматных баталий и гавайских сигар – Николас и доктор Альберт играли в шахматы, курили и обсуждали последние новости в экономике и политике.

    Наверху в детской комнате Оскар, Эдвард и няня Миранда неспешно проводили время за увлекательной новой игрой, подаренной Оскару. В доме было тепло натоплено, во всех комнатах уютно горели камины, последние часы Рождества тянулись медленно и приятно – как топленая сладкая карамель.

    Часов в девять вечера Джеймс, сославшись на то, что от такого плотного ужина у него уже глаза закрываются, простился с гостями, и вместе с Линдой они отправились наверх отдыхать в свои комнаты. Леди Ребекка предложила оставшимся сыграть партию в вист в Чайной комнате. Елена играла отлично, так как обладала феноменальной памятью и запоминала все ходы, даже не записывая их, лорд Генри и леди Ребекка играли хорошо, Роберт был слабее всех, рассеян и не собран, его мысли витали далеко. В десять вечера закончили игру, обменялись любезностями.
 
    Лорд Генри пожелал всем счастливого Рождества и спокойной ночи и ушел в свой кабинет. По вечерам перед сном примерно до часу ночи он обычно работал или читал в своем кабинете и сказал, что сегодня не собирается изменять своей привычке.

    Вскоре следом за лордом Генри Роберт галантно попрощался с дамами, пора было наведать Оскара и постараться уложить его спать.

    Леди Ребекка и Елена еще посидели вдвоём в Чайной комнате, выпили по чашечке кофе, поболтали об общих знакомых из высшего света, вспоминая приятные подробности прошедшего дня, и потом присоединились к шахматистам в Клубной комнате.

    На удивление Елены доктор выигрывал с большим преимуществом. Елена не раз играла партии с Николасом и доктором Альбертом и знала точно, что Николас был достойным соперником, мастером, в то время как доктор Альберт был скорее любителем.

    – Кусочек торта был явно лишним, – отшучивался Николас. –  Мои мозги, видимо, совсем уже заплыли сливочными розочками – вот и проигрываю доктору.

    – Николас, твои мысли блуждают где-то далеко.  Обдумываешь свой новый роман? Я слышал, что последний твой роман тоже отказались печатать? – спросил доктор.

    – К сожалению, это так. Все снова пошло на растопку камина. Ведь не всем дан от Бога такой фантастический талант запутывания безупречных детективных интриг, как нашей несравненной Елене, – грустно вздохнул Николас.

    – Жаль, что Вы так и не дали мне прочитать ни один из Ваших романов. Может я бы Вам подсказала, в чем главная Ваша ошибка. Возможно, улики, которые оставляет Ваш убийца, слишком явные и очевидные. Читателям подавай настоящую головоломку, запутанный кроссворд, лабиринт, шифр – что угодно, чтобы не спать ночами и вместе с сыщиком распутывать тайну. Тогда детектив будет успешен, – ответила Елена.

    – Еще важен мотив. Если банальный мотив – убийство за наследство – то об этом писали уже сотни писателей, очень тяжело найти здесь что-то новое, цепляющее читателя за душу. Вот убийство во имя любви или славы, или что-то совсем невероятное – чего не ждешь – вот это всегда интересно, но мало кому это дается, – добавила леди Ребекка.

    – Да, это Вы верно подметили, – согласился Николас после некоторой задумчивой паузы. – Кстати, угощайтесь чаем на ночь. Это мой личный собственный рецепт Рождественского чая из Марокко. Ваша Мария любезно разрешила мне воспользоваться ее кухонными владениями. В прошлом году я путешествовал по Марокко и в сердце Касабланки узнал этот восхитительный старинный рецепт. Укрепляет иммунитет и сосуды, завариваю лично – даже моя кухарка не в состоянии запомнить пропорции и вечно все путает.  Здесь весь секрет в правильных пропорциях и точном времени настойки – не менее пятнадцати минут. Тогда открывается чудесный душистый аромат.

    Угостившись чашечкой эксклюзивного чая на сон грядущий, леди Ребекка решила оставить последних полуночников этого Рождества и отправилась наверх, захватив с собой поднос с чашечкой чая для мужа. Она знала, что лорд Генри еще не спит, корпит над своими книгами, и хотела пожелать ему спокойной ночи перед тем, как уйти в свою спальню на заслуженный за этот суетливый день отдых…

    Никто и не предполагал, что сладко спать в эту ночь уже никому не удастся, и это было только начало долгой бессонной ночи, объятой ледяным ужасом…




Глава 11. Крик в ночи.

    Запредельной высоты крик несколько мгновений звенел гулким эхом в высоких сводах замка верхнего этажа, превращая милый уютный вечер в готический кошмар. Нереальность произошедшего совершенно не вписывалась в мирную картину Рождества и разбивала на куски притягательную силу праздника.

    Мерно тикали большие бронзовые часы на каминной полке, приглушенный свет свечей ронял теплые блики на изящные костяные шахматные фигурки на видавшей виды и помнящей баталии столетней давности состаренной шахматной доске.  Сильный ветер с глухим воем яростно бился в плотно зашторенные высокие стрельчатые окна, напоминая о том, что за окном бушует неукротимая снежная стихия, а в комнате при этом тепло и комфортно. Неспешно остывают чашечки веджвудского фарфора после допитого чая, тихонечко звенит лед в запотевших бокалах с лучшим в Англии виски и истошно кричит женщина наверху…

    Самое удивительное было то, что все находящиеся в данные момент в Клубной комнате испытали одинаковое чувство. С каждым из них бывало так, что в кошмарном сне они ощущали полное оцепенение, будто тело и мысли увязают в черном болоте, а время будто замирает и теряет всякий смысл, засасывая беспомощное сознание в бездонную воронку темного животного ужаса.

    Примерно так же почувствовали себя и остальные жители и гости замка Лакримоза, услышав крик леди Эшли.

    Быстрее всех вышел из ступора доктор Альберт. Он испуганно вздрогнул всем телом, уронил свой бокал на пушистый персидский ковер и без лишних слов сорвался со своего удобного кожаного кресла вон из Клубной комнаты, наверх, на помощь леди Эшли. Очевидно, сработал инстинкт оказания первой помощи тому, кто попал в беду.
 
    А в том, что леди Ребекка Эшли попала в беду, никто не сомневался.

    В течение нескольких   секунд после того, как замерли последние отголоски эха, весь дом наполнился звуками стремительно бегущих людей. Перепуганные близкие, друзья и все слуги уже толпились наверху, у кабинета лорда Генри Эшли, откуда донесся крик. Картина, которую они увидели, потрясла всех без исключения.
 
    Нет, это не могло произойти здесь, в этом прекрасном доме, в этой прекрасной семье, в этот прекрасный вечер. Но это произошло, это не сон и не ночной кошмар. Это настоящая жестокая реальность, требующая срочных мер и решительных действий от тех, кто способен в эту минуту мыслить рационально.

    Посредине роскошного кабинета стоял огромный рабочий стол из темного ореха, обитый тонкой мягкой коричневой кожей и дорогим зеленым сукном. Все на столе было в образцовом порядке. Ровными стопками лежали великолепные ценные фолианты по истории древнего оружия, кожаные папки с важными деловыми бумагами, золотые и серебряные приборы без единой пылинки – все говорило о безупречном вкусе хозяина кабинета. Сам же хозяин был мертв. Более того, лорд Генри был убит.

    В момент убийства он сидел за столом, работал с документами, что-то писал, в правой руке осталась зажатая крепкими пальцами его любимая золотая ручка. Левая рука беспомощно висела вдоль мертвого тела, навалившегося на стол. Его голова с давно поседевшими бакенбардами была повернута в сторону двери, в остекленевших уже глазах застыл немой упрек всем столпившимся в кабинете очевидцам ужасающей картины. Мертвые глаза будто говорили: «Ну как же так…Я ведь по-настоящему любил всех Вас…» Его любимый вечерний халат из голубого стеганого бархата весь залит кровью. На спине, чуть ниже правой лопатки зияли две глубокие раны, из которых еще вытекала свежая алая кровь, заливая бумаги на столе и запекаясь зловещими пятнами на золотистом ковре ручной работы Иранских мастеров прошлого столетия.
Зрелище страшное и невыносимое для тех, кто никогда не сталкивался с насильственной смертью. А таких людей в комнате большинство.

    – Миранда, уведите скорее мальчика в комнату, – опомнился Роберт. Его голос был хриплым и тихим. Он боялся еще больше напугать ребенка, который замер в дверях с округлившимися от ужаса и полными слез глазами.

    – Оскар, мальчик мой, пойдем, тебе нельзя здесь оставаться, – няня Миранда обняла уже заплакавшего мальчика и увела из комнаты.

    Линде стало вдруг нечем дышать, в ее глазах заплясали темные круги, и она без звука опустилась на пол, едва успев схватить за руку стоящего поблизости Николаса.

    – Дорогая, боже мой…, – Джеймс не владел собой, кинулся к жене, подхватил ее легкое, как у юной девушки, тело и с глухим стоном прижал ее к груди. – Боже мой, да что же это такое… – Большой и всегда такой уверенный в себе мужчина вдруг зарыдал, как ребенок.

    – Мария, Агата, помогите Джеймсу отнести Линду в ее спальню, принесите ей сначала воды, потом порцию виски, потом успокоительного и грелку, только не давайте ей вставать и не пускайте уже сюда, побудьте с ней, пока Вас не позовут, – хладнокровно распорядился доктор.

    Унесли Линду, и в комнате стало тихо.  Слышно только, как ветер бьется в окно, будто оплакивая бедного лорда Генри.

    Рядом с креслом без сознания, очевидно в глубоком обмороке, на полу лежала леди Ребекка. Ее мертвенно бледное лицо было искажено гримасой неподдельного страха, а ее холеная белая ручка уверенно сжимала большой длинный кинжал, инкрустированный похожими на кровь красными драгоценными камнями – темными агатами и яркими рубинами.  Эта сцена поражала всех присутствующих своей абсурдностью. Леди Ребекка убила своего мужа, которого она просто обожала? Это немыслимо, совершенно непостижимо…

    Как всегда, доктор Альберт первым начал действовать. Он склонился над телом несчастного лорда Генри и попытался нащупать пульс на его запястье и на шее. Все молчали и не смели пошевелиться. Минуту спустя он мрачно констатировал смерть главы семейства.

    – К сожалению, он мертв. Пульса нет, сердце не бьется. Бедный, бедный старина Генри.

    – А что с леди Ребеккой? – тихо спросил молодой Эдвард, парализованный страхом, не в силах ступить и шагу ей на помощь. Сейчас он выглядел совсем мальчишкой, растерянным и перепуганным подростком.

    – У нее глубочайший обморок, видимо шок, но она жива, – ответил Николас, быстрее других оказавшийся рядом с телом женщины. – Кто-нибудь принесите скорее воды и нашатырный спирт, и нужно положить ее на диван. А тело лорда Генри никто не трогайте, все должно остаться как есть. Эндрю, звони в полицию, скажи, что в замке произошло убийство, пусть срочно пришлют своих людей и врача.

    Руководства к простым и пошаговым действиям вернули к жизни застывшую группу оцепеневших людей, и в комнате началась суета.

    У доктора, по старой привычке возившего с собой аптечку, куда бы он не отправился, нашелся нашатырный спирт, и они попытались привести леди Ребекку в чувство, но, несмотря на сильнодействующий запах лекарства, она так и не приходила в себя.

    – Николас, Эдвард, давайте отнесем ее в спальню, ей там будет удобнее, я попробую что-нибудь сделать для нее, позовите Агату, мне может понадобиться ее помощь, – распорядился доктор.

    – Елена, Роберт, а Вы тогда оставайтесь здесь, ждите Эндрю, мы придем сразу же, как освободимся, проследите, чтобы никто ничего не трогал на столе, это важно для полиции, –  попросил Николас.

    – Да, конечно, можешь быть уверен, мы ничего не тронем, –  дрогнувшим голосом тихо ответила Елена, которая все это время судорожно боролась с паникой, охватившей все ее существо. Частенько помогая полиции распутывать преступления, она неоднократно видела смерть в лицо. Казалось бы, ей не привыкать.  Но всякий раз она внутренне вся содрогалась от ужаса, негодования и отвращения.

    – Елена, смотрите, что это? – удивленно воскликнул Роберт, когда они остались в комнате вдвоем и смогли немного оглядеться на месте преступления. На полу, в двух шагах от того места, где была найдена леди Ребекка, лежал смятый листок бумаги.

    – Роберт, нет, не трогайте, – воскликнула Елена, но было уже поздно.

    Роберт стоял на коленях и ошарашено смотрел на расправленный в ослабевших руках лист бумаги, на котором было написано явно кровью, скорее всего, лезвием окровавленного кинжала, большими растекающимися печатными буквами: «ПОМНИ К-…»

    Рядом с буквой К уже ничего не читалось, кровавое пятно расползлось по бумаге и скрыло надпись. Но угадывалось, что там была еще одна буква.  Похоже было на К-Н или К-И, но точно было не разобрать.

    – Не трогайте, положите на место, ведь это улика, – мягко, но требовательно настояла Елена.

    Роберт молча положил лист бумаги на место, и, обхватив голову руками, присел на край дивана. Он хотел бы, чтобы ничего этого не было, чтобы все оказалось дурным сном. Вот он сейчас проснется и улыбнется сонному Оскару, который с утра тормошит его за ухо и зовет играть…Милые сердцу картины всплывали в его воспаленном мозгу, который все еще отказывался верить в случившееся. Лорда Эшли больше нет… Ложь, абсурд… Что за душная комната, почему никто не открыл окно, что за странная, серьезная женщина, которая сидит рядом и держит его за руку, какие черные у нее глаза… Черные, как эта непроглядная ночь…

    – Я в порядке, – минутой позже сказал Роберт, – нужно срочно вызвать полицию, где же застрял Эндрю, почему он так долго?

    Елена решительно подошла к столу, чтобы посмотреть на документ, с которым работал лорд Эшли. Привычка отмечать все улики была выше страха. Документ частично залит кровью и наполовину скрыт телом, но кое-что можно было прочитать, не трогая положения убитого и не прикасаясь к бумагам. И это кое-что не понравилось Елене. Совсем не понравилось. Она не любила такие истории, и, хотя именно они случались так часто, она никогда не могла смириться с тем, что близкие убивают своих родных из-за банального наследства. А здесь, похоже, именно такой случай.

    «Завещание лорда Эшли» – так назывался этот документ, и вот что удалось прочитать Елене и подошедшему к ней Роберту:

«Завещание лорда Генри Эшли. Датировано 25 декабря 1930 года.

Заменяет собой старое завещание, датированное 15 июля 1923 года.

Я, лорд Генри Эшли, завещаю после своей смерти:

– замок Лакримоза и прилегающие к нему земли, включая леса и пастбища, своей жене леди Ребекке Эшли.
– владение 100% акционерным капиталом компании «Энергетические системы Эшли» своему незаконнорожденному сыну Эдварду Эшли.
– по 5 000 фунтов – няне Оскара Миранде и дворецкому Эндрю, за верную службу.
– по 10 000 фунтов – кухарке Марии и горничной Агате за верную службу.
– капитал в 800 000 фунтов разделить на две части. Половину – на благотворительный фонд детей-сирот Лондона. Оставшуюся половину разделить между членами моей семьи: Джеймсом, Робертом…»

    На этом документ заканчивался. Подписи на нем не было. Лорд Генри не успел закончить и подписать свое новое завещание, когда коварная смерть настигла его ударом в спину.

    Елена и Роберт озадаченно посмотрели друг на друга, но не успели произнести ни слова. В комнату вбежал запыхавшийся и раскрасневшийся от напряжения дворецкий Эндрю.

    – Телефон, – отдышавшись, сказал он, вытирая пот со лба, – он не работает. Связи нет. Скорее всего, ветер порвал провода, и я не смог никуда дозвониться. Надо пойти на улицу и посмотреть, что с проводами, но мне нужна помощь. Одному мне не справиться.

    – Что ты говоришь? Нет связи? – послышался встревоженный голос вернувшегося Николаса. Он был не робкого десятка, но уже и ему стало не по себе. Дело принимало серьезный оборот, как в настоящем триллере, когда в доме труп и нет связи с внешним миром.

    – Линде уже легче, она спит, а леди Ребекка так и не пришла в себя, похоже, она впала в кому от пережитого шока, я сделал ей укол, со временем должно помочь, – сказал вошедший вместе с Эдвардом в комнату доктор.  –  Мария и Агата будут дежурить с женщинами по очереди, оказывая им посильную помощь. Надеюсь, обе скоро поправятся. Предлагаю спуститься в гостиную и обсудить, что нам делать дальше.

    Предложение было разумным, и вся компания перешла в гостиную. В комнате было уже холодно, и Эндрю поспешил разжечь камин, вокруг которого все расположились. Эдварда трясло – то ли от холода, то ли от страха. Он выглядел, как котенок, которого только что окунули в воду с головой, и никак не мог успокоиться, попросил Эндрю принести виски покрепче. От виски не отказались также и все остальные мужчины.

    Несколько минут все напряженно молчали, всматривались в яркие всполохи разгорающегося в камине огня и медленно осознавали, что в доме произошло убийство человека, которого они давно знали и любили или ненавидели каждый по-своему, и что их внутренний душевный мир уже никогда не будет прежним.

    Затянувшуюся тишину первым осмелился нарушить Эндрю.

    – Я пытался дозвониться в полицию, но телефон…Он не работает. Провода…Надо посмотреть…

    – Да, конечно, – очнулся от тяжких раздумий доктор Альберт, – Елена, мне бы не хотелось оставлять Вас сейчас одну. Раньше я любил этот дом, но сейчас мне кажется, что в нем бродит зло, и пока мы с этим не разберемся, оставаться в одиночку небезопасно. Мы с Эндрю, Робертом и Эдвардом должны сейчас пойти на улицу и проверить, что там с этими проводами. Николас, побудьте с Еленой здесь, мы скоро вернемся.

    Мужчины надели на себя всю теплую одежду, что нашлась в обширной гардеробной замка, замотались в теплые шарфы с ног до головы и вышли в кромешный снежный ад.
Елена внимательно смотрела на огонь в камине и пыталась привести мысли в порядок. Ее бледные обычно черты лица разгорелись сейчас от внутреннего напряжения. Глаза горели ярче обычного, казалось, в них зарождалась решимость. Елена до сих пор все еще думала, что ее родители погибли не случайно. И любое близкое столкновение с насильственной смертью вызывало в ней подлинную ярость и злость. Зло должно быть обнаружено и наказано. И она, Елена Воронцова, рожденная в далеком заснеженном Санкт-Петербурге, сделает для этого все возможное. В эти мгновения Елена была невыносимо прекрасна.

    Николас задумчиво разглядывал ее сквозь лед в бокале и не смел пошевелиться. Оглушенный недоступной красотой, он не мог отвести взгляда от прекрасного лица, и его сердце в который раз болезненно сжималось от мыслей, что эта женщина никогда не будет с ним, он не узнает жара ее тела и вкус ее губ, никогда вгибы его локтей не будут помнить ее запах…

    – Нет, она не убивала своего мужа.  Это невозможно. Я твердо убеждена, что она не делала этого. Николас, Вы сами слышали этот крик. Убийца, только что прикончивший свою жертву, никогда не будет кричать так, как кричала леди Ребекка. Даже если убийца действовал в состоянии аффекта и потом осознал, что произошло непоправимое, скорее всего, его мозг на самом глубинном уровне подсознания выдаст первейший из животных инстинктов сигнал – не выдавать себя, исчезнуть, спрятаться с места преступления, скрыться от возмездия. Напротив – если убийца в момент преступления и после остается в невменяемом состоянии, его крик может быть криком безумца, достигшего своей цели, воплем сумасшедшего, не имеющий ничего общего со звуками, которые способен издавать разумный человек. Николас, Вы меня вообще слушаете? – спросила Елена, глядя в упор на блуждающего в своих мечтаниях мужчину.

    – Я согласен, – не сразу ответил Николас, с трудом освободившись от волшебной магии женской притягательности. – Она кричала от боли и от отчаяния, на ее глазах истекал кровью ее горячо любимый муж, и она ничем не могла ему помочь. Скорее всего, она выхватила кинжал из спины чисто инстинктивно, думала, что это может ему помочь, но было уже слишком поздно. Я не врач, но этот кинжал довольно длинный и острый и, похоже, задето сердце, иначе еще был шанс его спасти. Нет, леди Ребекка не убивала его… И это значит…

    – Это значит, что убийца кто-то из нас, – тихо закончила Елена его размышления.

    – Елена, дорогая, Вам страшно? Вы же знаете, как я к Вам отношусь, – тихим неуверенным голосом начал Николас, – если бы я мог избавить Вас от этого кошмара, не бойтесь, я всегда буду рядом и обещаю, что смогу защитить Вас в любой ситуации. Все это скоро закончится, сейчас мужчины починят провода, скоро мы свяжемся с полицией, и они во всем разберутся.

    – Хорошо бы, если все случилось так, как Вы говорите. Но меня тревожит метель и сильный ветер. Такой стихии я не помню за всю свою жизнь. А что если им не удастся восстановить связь, и мы окажемся отрезаны от мира?
В эту минуту раздался шум открывающейся в прихожей двери и жуткое завывание ветра, ревущего вслед окоченевшим на холоде людям.

    – Ничего не вышло, мы обнаружили обрыв проводов в нескольких местах, и столбы повалены ветром. Без аварийной бригады специалистов мы ничего не сможем сделать, – чертыхаясь от злости, доктор Альберт протянул озябшие руки к огню.

    – Надо ехать за помощью, что с дорогой? – взволнованно спросил Николас.

    – При всем желании дальше ворот замка не проехать. Сугробы в человеческий рост, и снегопад все усиливается, мороз крепчает. Нет, ни ехать, ни тем более идти пешком, мы не можем, это будет верный путь к самоубийству, – ответил Роберт.

    – Да, это опасно, – подтвердил Эндрю, – хватит нам и одной смерти на сегодняшний день. Бедный, бедный мистер Генри, – по добродушному старческому лицу покатились крупные слезы.

    – Ну, ну, Эндрю, возьмите себя в руки, – начал его успокаивать доктор Альберт. – Да, мы попали в затруднительное положение. Нам всем придется набраться терпения и переждать снежную бурю. Потом мы расчистим дороги и постараемся добраться до ближайшей деревни, там есть телефон. Нам всем жаль бедного Генри. Но нам остается только ждать. Ничего хуже, чем произошло, уже не случится. Леди Ребекка, очевидно, сошла с ума, если решила убить своего собственного мужа, но сейчас она без сознания и не опасна. Она уже никому не причинит зла.

    – Леди Ребекка не убивала его, и нам рано расслабляться в бездействии и простом ожидании милости стихии, – перебила его Елена.
 
    – Дело в том, что мы все оказались в опасной западне, и один из присутствующих в этом доме – убийца, – заявил Николас.

    – Потрудитесь объясниться, – потребовал возмущенный доктор Альберт, –  мы же не слепые. Мы видели кинжал в руке у леди Ребекки. Разве не она хладнокровно убила своего мужа, потом пришла в себя, в ужасе увидела, что натворила, вытащила кинжал, закричала и потеряла сознание от потрясения?

    Николас и Елена объяснили замерзшим на ветру мужчинам, что убийца не мог кричать так, как кричала леди Ребекка Эшли, задыхающаяся в осколках осознания непоправимой потери любимого человека.

    В комнате надолго повисла напряженная, будто наэлектризованная тишина.

    В углу гостиной мелодично прошелестел звон старинных высоких напольных часов. И этот звук в тишине произвел эффект разорвавшейся бомбы. Даже Елена, с ее крепкими, стальными, как канат, нервами вздрогнула от неожиданности.

    – Что же нам делать, – растерянно спросил Эдвард, – если один из нас убийца, то мы все в опасности. Никто не знает, что у него на уме…

    – У нас есть два пути решения вопроса, – собранно и по-деловому начал Роберт,
– Либо мы запираемся каждый в своей комнате, никто никому не открывает дверь, пока нас всех тут не найдут спасатели через недельку, другую. Но к тому времени мы все либо умрем от голода, холода и жажды, или сойдем с ума от страха.

    – А что ты предлагаешь? – спросил доктор Альберт. – Наоборот, всем вместе сидеть все это время в одной комнате и следить друг за другом?

    – Я предлагаю не сидеть сложа руки, а провести свое собственное расследование, чтобы поскорее обнаружить убийцу, пока он не прикончил еще кого-нибудь из нас, – ответил Роберт.

    – Я поддерживаю Роберта, – сказал неожиданно появившийся в комнате Джеймс. – Я слышал весь разговор. Позвольте мне, на правах старшего по родству наследника этого замка, распорядиться, как мы поступим.

    За время, что он провел с Линдой наверху, он успел взять себя в руки и сейчас излучал свое обычное спокойствие и непоколебимую уверенность в собственных силах.
Все находившиеся в гостиной вздохнули с облегчением, когда Джеймс уверенно взял бразды управления сложившейся ситуацией в свои сильные и крепкие руки.

    – Мой план таков. Поскольку неизвестно, когда полиция появится в этих стенах, мы должны создать комиссию по расследованию этого жестокого преступления против моего отца. В их полномочия будут входить все действия, которые они сами посчитают разумным произвести в целях обнаружения убийцы и безопасности всех нас.

    – Хороший план, и эту комиссию возглавите конечно же Вы, сэр Джеймс? – с надеждой в голосе спросил дворецкий Эндрю.

    – Нет, Эндрю. У меня другие планы. По-моему, будет правильнее, если в комиссию не войдет никто из членов семьи Эшли, а также слуги. Объясняется это тем, что у каждого из нас чисто теоретически может быть своей мотив в убийстве отца. Все банально просто. Деньги, наследство… Всем известно, что после смерти отца его состояние перейдет кому-то из близких, слуги также считаются, так как за верную службу щедрый хозяин всегда что-то оставляет своим преданным слугам.

    Никто, кроме адвоката лорда Генри, не знает условия завещания, поэтому угадать мы не сможем. Предлагаю Елене с ее мощным интеллектом и опытом подобных расследований возглавить следствие, а в помощники ей будет доктор Альберт и Николас. Вы единственные, кто не входит в список членов семьи и слуг замка. Все согласны, или будем голосовать? – Джеймс был само совершенство. Елена восхищалась его разумному самообладанию и мысленно аплодировала ему.

    Несколько минут все обдумывали предложение Джеймса, и в итоге оно было принято единогласно. Всем страшно, и никто не хотел умирать. Любое действие лучше, чем бездействие в ожидании неизвестности или смерти. Всем известна безупречная репутация Елены, ее участие в распутывании преступлений и ее успехи в помощи полиции Англии. Доктору Альберту польстило, что его внесли в список тех, кто вряд ли причастен к смерти лорда Эшли. Он настроен решительно и готов растерзать собственными руками убийцу, который лишил жизни его лучшего друга. А Николас… Он просто счастлив провести часы расследования рядом с женщиной, которая так часто приходила в его сны.

    – Друзья мои, спасибо Вам большое за доверие, которое Вы мне оказали, – сказала Елена, – я любила лорда Генри, он всегда относился ко мне с любовью и теплотой. Кто бы ни был убийца, его жестокость не останется безнаказанной. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы он был как можно скорее обнаружен и передан в руки правосудия.

    Елена переводила пылающий взгляд с одного лица на другое, и каждый почувствовал неукротимую силу в этой бесстрашной хрупкой женщине.

    – Что нам делать с телом несчастного лорда Генри? – спросил жалобно Эндрю, утирая рукавом высыхающие слезы, – не можем же мы его оставить там, наверху.

    – Полтретьего ночи, – ответила Елена, посмотрев на часы. – Сейчас не лучшее время предпринимать какие-то решительные меры, мы все устали, и внимание притупилось. Если мы сейчас тронем лорда Генри с того положения, в котором он находится, мы можем упустить что-то важное на месте преступления. Утром мы начнем расследование и изучим все подробно в кабинете. Откроем там окно, при минусовой температуре до приезда врачей тело сохранится несколько дней. Мы все должны набраться сил перед новым днем, Эндрю, все ли комнаты запираются в замке изнутри, у Вас есть все ключи?

    – Да, конечно, ключи есть от всех без исключения комнат, – ответил Эндрю.

    – Очень хорошо, предлагаю всем разойтись по своим комнатам, запереться изнутри и никому не открывать двери до самого утра, кто бы это не был. Ни мне, ни доктору Альберту, ни Николасу, ведь никому нельзя доверять. Как бы это не было неприятно, но это единственный способ уберечь себя от беды. У всех в комнатах есть камин, туалет, ванна, графины, полные воды, то есть все необходимое, чтобы пережить остаток этой ночи. Расходимся прямо сейчас, по очереди отследим, что каждый заперся в своей комнате. Последней ложусь спать я, после доктора Альберта.
 
    Моя комната рядом с комнатой Николаса. Если я постучу в стену ему в комнату только нам известным способом, то значит все нормально, я на месте, уже заперлась и нахожусь в безопасности. Тоже самое сделает доктор Альберт. Его комната расположена рядом с комнатой Эдварда. Вы тоже договоритесь о тайном знаке, чтобы убедиться, что доктор Альберт на месте.

    В конце концов, то, что мы не являемся членами семьи Эшли, еще не говорит о том, что с нас могут быть полностью сняты все подозрения. В теории, мы также, как и все, в списке потенциальных убийц, пока не будет выявлено его подлинное имя. Вот почему я прошу сохранять бдительность и проявлять осторожность на каждом шагу.

    Еще долгие полчаса они расходились по комнатам, тщательно перепроверяя надежность замков и обмениваясь условными знаками, подтверждающими, что все наконец-то на местах и в безопасности. Залитую слезами юную Агату, плохо понимающую происходящее, еле-еле убедили остаться в своей комнате и запереться изнутри, пока Эндрю и Мария не позовут ее утром, чтобы помочь приготовить завтрак.

    Кухарку Марию оставили ночевать с леди Ребеккой, которая так и не пришла в сознание.

    Только к трем часам ночи наступила полная тишина, нарушаемая лишь только жуткими стонами вьюги, которая без устали, надрывно и протяжно рвалась в высокие окна неизвестно кем и когда проклятого замка.




Глава 12. Оскар.

    Легким движением руки, как по мановению волшебной палочки, разрозненные осколки цветного стекла складывались в причудливые картинки, поражающие своей красотой и нездешностью.

    Повернуть немного вправо и два раза наискосок – и перед потрясенными глазами появляется оглушительное многоцветие самого центра Марокканского базара. Яркие краски, такие чуждые серой промозглой Англии. Сверкающий изумруд и горящий багрянец, мягкая пудровая охра и глубокий лиловый, дурманящий цвет душистых специй и нежное переливающееся на солнце золото. Манящий сотнями звуков, запахов и расцветок далекий шумный город, в котором он, юный Оскар, еще не бывал, но о котором знал из книг.

    Повернуть немного влево и передвинуть на три щелчка вниз – и изумленному взору откроется самое сердце таинственной и загадочной долины реки Амазонки. Затерянный в непроходимых джунглях мир таких редких животных и растений, которых не встретишь больше нигде на карте мира. Непокорная человеческой цивилизации, полная мистики и неразгаданных тайн, прекрасная и беспощадная страна – безымянная могила для сотен отчаянных первооткрывателей. Почти все они нашли свою смерть на дне могучей реки, в зубах неведомых зверей или в объятьях коварных и обольстительных женщин-амазонок.

    Повернуть вправо наискосок и потянуть вверх на два щелчка – и безмолвная пустыня неизведанных космических пространств коснется своим морозным дыханием твоего ошеломленного сознания и не отпустит уже надолго. Серебряное мерцание неизвестных далеких миров, красное зарево пустынного Марса, гнетущий ультрафиолет Венеры  могут свести с ума, если долго и непрерывно смотреть на этот бездушный театр фантастических цветов, не встречающихся в палитре Земли. Ослепительные белые полосы млечных путей вдоль бесконечного черного пространства…Оскару грезилось, как капитаны космических кораблей бесстрашно летят навстречу неизвестности, оставив на Земле своих любимых и близких людей. Любимых и близких людей…Любимых и близких…

    Стылая синева безымянных галактик неожиданно начала терять свою пронзительную глубину. Вдоль нехоженых космических тропинок проявились мутные разводы.
 
    Удивительная картинка распалась на сотни несвязанных кусков и окончательно расплылась одним печальным серым пятном. То были слезы. Крупные чистые слезинки, падающие одна за другой. Слезы маленького мальчика, только что потерявшего своего единственного горячо любимого дедушку.

    Волшебный калейдоскоп, хитроумный механизм, с сотней встроенных необычайных картинок – это был подарок дедушки любимому внуку на Рождество.

    Оскар тихонько отложил в сторону дедушкин подарок и свернулся калачиком, натянув одеяло на голову, словно хотел спрятаться от этого жестокого мира.

    Дедушка…Он любил его. У него были такие добрые глаза и ласковая улыбка. Дедушка всегда был строг со всеми. Строг, но справедлив. И он всегда защищал Оскара, оберегал его от всех невзгод, как птенца, только что вылупившегося из яйца. Он прощал ему многочисленные разбитые нечаянно антикварные вазы, заляпанные вареньем персидские ковры, обмененные друзьям редкие старинные книги в обмен на самодельные модели парусных кораблей, а также не выученную в срок заунывную грамматику французского языка.

    Только дедушка из всех взрослых разделял его страсть к приключенческим, научно-фантастическим и детективным романам. Только дедушка по уши в грязи мог терпеливо ползать с ним на коленях вдоль заборов заброшенной лодочной станции, разыскивая под лупой следы преступника, совершившего выдуманное Оскаром убийство.
 
    Только дедушка бесстрашно лазил с ним по прохудившимся крышам старых мельниц в поисках запрятанных там сокровищ, сверяясь по карте, выдуманной самим же Оскаром.

    Оскар с юных лет зачитывался Конрадом, Стивенсоном, Хаггардом и Эдгаром По, и дедушка был его лучшим другом во всех его играх, навеянных прочитанными книгами.
 
    И вот теперь его больше нет. Няня сказала, что произошел несчастный случай, но Оскар был уже достаточно взрослым, чтобы понять, что дедушку кто-то убил. И этот кто-то находится под крышей этого дома. Оскар был так потрясен видом мертвых дедушкиных глаз, что не успел заметить кинжал в руках леди Ребекки. Все произошло стремительно, его быстро увели из комнаты, но времени было достаточно, чтобы осознать, что произошло жестокое и коварное убийство. Оскару не было страшно. Он испытывал гнев. Он со злостью вытер кулачком упрямые слезы, сбросил одеяло и резко сел на кровати.

    «Я найду тебя, убийца, я отомщу тебе за смерть моего любимого дедушки. Я найду тебя, и ты будешь вечно гореть в аду!» – подумал он.
И тут внезапно его виски пронзила острая боль, мгновенно захватившая все его существо и тут же отпустившая, уступив место видению – укрываемый одной рукой свет одинокой свечи, тихий шелест шелка и легкий запах знакомых духов…

    Такое случалось с ним не раз. Это была его маленькая тайна, о которой он не решался рассказать даже дедушке. В секунды сильнейшего, за гранью той зыбкой степени, что может выдержать человек, потрясения, Оскар мог видеть мельчайшие детали будущего. Самого ближайшего будущего, которое произойдет в самые ближайшие секунды. Это был его дар и его проклятие.

    Он понимал, что не родился с этим даром. Он приобрел его в тот страшный день, когда его мама оставила попытки примириться с этим ставшим ей чужим миром и, взяв его, трехлетнего малыша на руки, шагнула с десяти метров высоты навстречу гранитным камням. Маленький мальчик не понимал происходящего, но в его детском мозгу ярко и отчетливо пронеслась картинка. Сломанные кости, перебитый череп, кровь на сером граните и дальше – полная чернота. Маленький мальчик испугался увиденной картины смерти и решительно ухватился слабыми ручонками за старые колючие ветки зеленого плюща, окаймлявшего открытое окно. На миллионную долю секунды это замедлило смертельное падение. Потерявшая разум несчастная мать последним проблеском сознания инстинктивно ухватилась свободной рукой за ветки плюща, что, конечно, не спасло от неизбежного падения.  Они все-таки упали вниз, но упали не отвесно на несущий смерть гранит, а сползли по стене, ободрав в клочья одежду и кожу, на узкую полоску зарослей вереска, ютившиеся у самого подножья гранитной стены замка. Это спасло жизнь обоим. Многочисленные переломы и ссадины зажили. Но кровоточащая рана событий того дня навсегда оставила след в душе Оскара. Как навсегда остался с ним дар видеть будущее в минуту отчаянной боли, гнева, страха или смятения.

    Он знал, что действовать нужно незамедлительно, иначе видение исчезнет, и может случиться беда. Он вскочил с кровати, бесшумно приоткрыл дверь и выглянул в коридор. В дальнем конце коридора он успел заметить слабое сияние свечи. С тихим шорохом шелкового платья и чуть слышным шлейфом таких знакомых, но никак не узнаваемых точно Оскаром духов, неизвестная женщина, закутанная во все черное, спускалась по лестнице вниз. И что совершенно не понравилось Оскару, эта женщина явно скрывала свои намерения от погруженного в предрассветный сон дома. Ей не захотелось вдруг в этот неурочный час выпить чашечку чая или молока в столовой или на кухне. Она хотела только одного, чтобы ее никто не увидел и не услышал, пока она не сделает свое черное дело. Она кралась вниз по лестнице тихонько, едва ступая осторожными бесшумными шагами.

    Оскар не раздумывал, он действовал так, как подсказывало ему его бешено колотящееся сердце. Эта женщина может быть причастна к убийству дедушки, куда она идет, что она скрывает?  Он решил проследить за ее действиями, но при этом инстинкт самосохранения подсказывал ему не выдавать своего присутствия. В своей детской пижаме с фиолетовыми гномиками и в тепленьких синих махровых носочках, он выждал, пока она спустится вниз по лестнице и тихонечко, как кошка, слившись с чернотой спящего дома, приблизился к перилам. Он успел заметить, что женщина свернула на кухню и задержалась там. Неслышными мелкими шажками он тоже спустился вниз и подкрался к двери кухни. Дверь была приоткрыта. Оскар знал, что эта дверь страшно скрипит, сколько не смазывал ее дворецкий Эндрю маслом. Поэтому он проявил сообразительность и, не задев дверь, удачно спрятался за ней, выжидая, что будет дальше. При этом он не видел ничего, что происходило на кухне, только слышал тихие шорохи и чувствовал запахи. Запах догорающей свечи, запах мучительно знакомых духов и еще что-то. Такой приятный, такой с детства знакомый запах. Не может быть…Это был запах разгорающихся сухих сосновых веток, которыми кухарка
Мария обычно разводила огонь в своей печи по утрам.

    Кому понадобилось разводить огонь в час перед рассветом? Все это было так странно и непостижимо, что не укладывалось в его голове. Боль в висках вернулась так неожиданно, что Оскар потерял равновесие и чуть не ухватился за опасно скрипучую дверь. Он увидел смутную картинку – два неясных силуэта, едва различимый разговор – в абсолютной тьме. Картинка была необычной, как будто он видел ее сквозь замочную скважину или…да, это были прорези для глаз в рыцарском шлеме.

    Оскар не медлил ни секунды, не знал зачем, не знал как, но ноги в махровых носочках уже несли его в рыцарский зал, который располагался по соседству с кухней. Он рисковал, страшно рисковал, но доверял своему инстинкту. Видение четко показало ему прорези для глаз в рыцарском шлеме, и он должен очутиться там. Оскар часто бывал в этом зале, где дедушка рассказывал ему о старинных обычаях, рыцарских турнирах, военных доспехах и разного вида оружии. Эту коллекцию предки Эшли и дедушка собирал всю свою жизнь и гордился ею. Несомненно, это был один из самых роскошных рыцарских залов в Англии. Одним экспонатом дедушка особенно дорожил. То была подлинная фигура рыцаря пятнадцатого века – в полный рост, чудом сохранившаяся сквозь века, молчаливо и гордо несущая на своем щите эмблему: оскалившегося желтого тигра на черном поле. От времени у этого сурового рыцаря полностью отвалилась задняя часть доспехов, что не подлежало восстановлению. Сохранилась только передняя часть доспехов, нашлемник, щит и меч. Оскар аккуратно протиснулся между стеной зала и этим рыцарем, так как это было единственное укромное место, где можно было спрятаться в его полный детский рост. До двухметровой высоты прорези глаз в нашлемнике он, конечно, не дотянулся, но мог видеть происходящее, осторожно высовывая голову из-за спины могучей рыцарской фигуры. Хотя видеть было нечего. Непроницаемая тьма, как и предсказывало ему его видение. Минуту спустя в зале послышался запах духов и шорох шелка по каменным плитам.

    – Дорогая, ты все сделала так, как я просил, никто тебя не видел? – мужской голос был такой хриплый и приглушенный, что Оскар не узнал кто это.

    – Любимый, все прошло как по маслу, никто не видел… Но мне так страшно. – Женский голос тоже был таким тихим, что узнать его было невозможным, как не напрягал Оскар свой слух.

    – Все будет хорошо, все идет по плану. Скоро все наконец-то закончится, и мы будем счастливы.

   – Свободны и счастливы? Ты обещаешь мне, любимый мой…

   – Обещаю, ангел мой, потерпи, будь умницей, нет, потерпи, не сегодня…Нам нужно быть осторожными.

    Дальше были неразборчивые тихие вздохи и шорох одежды. Это были звуки объятий и поцелуев.

   Оскар не шевелился. Через пару минут неизвестные мужчина и женщина покинули зал, они были без свечи, пробирались наверх в полной темноте. Тихонько скрипнула третья сверху ступенька, это значит, они были уже наверху, и пора выбираться.
Они ушли, и он остался совсем один в огромном пустынном рыцарском зале. Тишина была такой пронзительной, такой оглушительной, что сердце Оскара ушло в пятки. Сейчас он не боялся живых потенциальных убийц дедушки, но до дрожи в коленках боялся этих мрачных железных рыцарей, смотрящих на него своими зловещими пустыми глазницами… Его даже затошнило от неизбывного ужаса, и, не помня себя от страха, он стремительно выбрался из своего убежища и заскользил на своих носочках скорее к выходу.

    Но прежде чем пуститься бегом наверх и забиться в панике под свое одеяло, он все-таки решился заглянуть на кухню и посмотреть, что там произошло.
Он подошел к печи и открыл заслонку. Огонь в печи давно погас, серая зола лежала тонким пепельным покровом по всему очагу, но в самой глубине, в едва заметных в черной тьме искорках оставшегося тепла, белел довольно приличный кусочек бумаги, чудом не тронутый огнем. Оскар бесстрашно засунул голую ручонку прямо в очаг, вытащил сохранившийся остаток бумаги и бережно спрятал его в карман своей пижамы.

    – «Это может быть улика, которая поможет поймать убийцу…» – подумал он.
Через несколько мучительных минут он, наконец-то, оказался в безопасности, в своей комнате, запер на два оборота дверь на ключ изнутри и вернул ключ на столик няне. Кажется, няня спала очень крепко и даже не заметила отсутствия мальчика.
Оскар нашел в своих игрушках маленький фонарик, забрался под одеяло и достал обгоревший кусочек бумаги. К сожалению, на бумаге не было ничего, что могло бы пролить свет на тайну преступления. Никакие слова не сохранились. Только в самом уголке этого тайного письма, документа или записки был отчетливо виден знак. Два перекрестных ключа в виде буквы X.

    Что это значит, Оскар не знал, такой знак он нигде не встречал. Битый час он напряженно соображал, что бы это могло быть, но бесполезно. Новые видения ему больше не приходили, зато сон пришел внезапно. Еще несколько часов до завтрака он проспал глубоким, без сновидений сном, так что утром няня едва смогла его разбудить.





Глава 13. Утро после убийства.


    В просторной гостевой комнате, оформленной в вычурном Георгианском стиле, ранним серым зимним утром было холодно и неуютно. Елена недолюбливала подобные шикарные интерьеры с темными дубовыми панелями по всем стенам, испанской кожей на мебели, мрачноватыми картинами, холодными каменными плитами на полу и каждый раз пугающим ее высоким балдахином над необъятной кроватью. Ей больше по душе неяркие ситцевые обои цвета запыленных роз, лиловых ирисов или белых кувшинок, теплый мягкий бархат мебели, скрипучие полы натурального светлого дерева, кружевные невесомые занавески…Очарование и скромность Викторианской эпохи ближе ее характеру. Возможно еще и потому, что именно в этом милом стиле ее родители обустроили свой прекрасный дом в Грин-Паласе.

    Ужасно хотелось горячего чаю и шоколадных эклеров.

    «Какой жуткий сон. И надо же такому присниться в славную Рождественскую ночь. И почему так сильно раскалывается голова. У меня похмелье?? Что такого мы вчера пили до ночи, что потом меня мучили кошмары…»

    Елена зябко поежилась в остывшей за ночь кровати и вдруг резко замерла, нахмурилась.

    Что-то было не так. Неестественной была абсолютная тишина в доме. Елена взглянула на часы. Восемь утра. Не слышно привычных песен кухарки Марии. Елена частенько была гостьей в этом доме и ночевала под этим ужасным балдахином. И каждое утро сопровождалось приятным мелодичным пением. Мария была потомственной шотландкой и любила напевать старинные напевы шотландских горцев с утра пораньше, пока разводила огонь в своей печи на кухне и замешивала тесто на утренние пончики, булочки или пирожки.

    Сейчас не слышно ни звука. Лишь резкие порывы ветра, похоже, усилившегося со вчерашнего дня, бросали ледяные горсти снега в жалобно дребезжащие окна.
Воспоминание о случившемся сжало ее сердце железными тисками. Уже не хотелось ни чаю, ни эклеров. Хотелось в панике бежать подальше отсюда, чтобы ничего этого не было. Чтобы все это забылось как страшный сон, и она снова сидела бы в своем уютном кабинете в Грин-Паласе, закутавшись в любимый клетчатый плед и погрузившись в книгу о путешествиях прославленного Джеймса Кука.

    Но суровая реальность призывала ее собрать остатки воли в кулак и начать этот невыносимый, тяжелый день. Босыми ногами она прошла к окну и отодвинула тяжелую алую портьеру. Не видно ни зги. За окном продолжалась буря. Весь замок завалило со всех сторон снегом, который доходил уже до уровня окон. Да, они оказались в западне, в белом аду. Елена поняла, что помощи ждать неоткуда, и если она хочет жить, то нужно действовать. Собранно, сдержанно, трезво и методично расследовать произошедшее убийство и возможно спасти еще чью-то жизнь. Кто знает? Может и свою жизнь. Определенно, ей еще рано умирать. Ведь она еще о многом мечтала – мечтала о серфинге на Гавайях, мечтала открыть школу для сирот в Конго, мечтала побывать на археологических раскопках древних индейский цивилизаций, мечтала придумать новый персонаж для своих детективов. И еще много о чем мечтала Елена. Она вспомнила растерянные лица, которые смотрели на нее вчера вечером с надеждой и поняла, что нет пути назад – есть только вперед – в ванную комнату, привести себя в порядок, потом в коридор, вниз по лестнице и налево – навстречу новому дню.

    В столовой за кое-как накрытым столом уже находились Роберт, доктор Альберт, Николас и Эдвард.

    – Доброе утро, Елена, удалось уснуть сегодня ночью? – угрюмо спросил Роберт. Он был бледен. Его лицо было абсолютно белым, как природный мел. Под запавшими глазами заметно залегли черные тени, у уголков губ резкие складки. За эту ночь он, казалось, постарел на десять лет.

    – Доброе утро, господа, мне бы хотелось, чтобы утро было добрым, но мы все прекрасно понимаем, что это не так. Случилась беда. И я бы предпочла сейчас основательно подкрепиться чем-нибудь горяченьким, чтобы хватило сил справиться с тем, что готовит нам сегодняшний день. Что тут у нас? Жареные почки и бекон? Вполне подойдет, – ответила Елена, с аппетитом взявшись за еду.

    – Поражаюсь Вашему хладнокровию, Елена, – злобно пробормотал Эдвард. – Ну и что, по-Вашему, хорошего готовит нам сегодняшний день? Еще один труп? А я ведь до последнего упирался, не хотел ехать, как спинным мозгом чувствовал, что попаду в переделку.

    – Эдвард, лучше помолчи. Это не переделка, а смерть твоего отца, между прочим. Неужели ты не испытываешь никаких других чувств, кроме страха за собственную жизнь? – раздраженно заметил Николас.

    – Да, мне жаль его. Старик мог бы умереть в своей постели от старости, но не так, не от руки психопата, или психопатки. Ведь мы еще не знаем, кто этот убийца. Но не ждите, что я буду рыдать по нему. Вы все прекрасно знаете, как я к нему относился. – Эдвард бросил вилку и с грохотом вскочил из-за стола, подошел к окну и молча уставился на снежную стихию за окном.

    – Друзья, успокойтесь. Нам всем сейчас тяжело, – сказал доктор Альберт. ¬– Все мы давно знаем друг друга, наш долг пройти через это испытание достойно.
Несколько минут все молчали. Тихонько звенели столовые приборы, и никто не смотрел друг другу в глаза, каждый думал о своем.

    – Где все остальные? – нарушила молчание Елена.

    – Оскар с няней наверху, в своей детской комнате. У мальчика с утра температура, видимо, жар от потрясения. Слава богу, у доктора оказались с собой нужные лекарства. Мы затопили камин и отнесли им еду в комнату. Думаю, им лучше оставаться там, так безопаснее, – ответил Роберт.

    – Я заходил сразу, как проснулся, к леди Ребекке, – сказал доктор Альберт. – С ней ночевала Мария. К сожалению, леди Ребекка так и не пришла в себя. Я измерил давление и дыхание, все в норме, посттравматический шок привел к коматозному состоянию. Она как будто спит, и неизвестно, когда проснется. Будем делать ей уколы и молиться, чтобы состояние не ухудшилось. Агата и Мария по очереди дежурят с ней. Джеймс был с нами и ушел только что наверх, к Линде. Он не хочет оставлять ее одну. Бедняжка совсем слаба, она не спала всю ночь и отказывается что-либо поесть.

    – А Эндрю?

    – Эндрю весь в заботах и хлопотах. Возится все утро на кухне, помогает Марии. Подавлен. Он и так-то у нас не очень разговорчивый, а сейчас и вовсе замкнулся, все плачет и причитает, заедая горе остатками вчерашнего торта, – ответил Николас.

    – Я принес Вам чай и пирожки, извините, что вчерашние, ничего не успели сегодня утром приготовить, – грустно сказал вошедший с подносом Эндрю. – Горе–то какое. Господи, бедный, бедный лорд Генри. Что теперь с нами будет?

    – А будет вот что, милый Эндрю, – ободрила его Елена. – Мы все, и Вы с нами тоже, выпьем горячего крепкого чаю и поедим этих прелестных рождественских пирожков. А потом, если никто не возражает, я приступаю к работе, которую Вы мне поручили – найти убийцу.

    Никто не возражал.

    – Для начала мы осмотрим место убийства. Тело нельзя трогать до приезда полиции. Надеюсь, за пару дней снегопад утихнет, и мы сможем добраться до помощи. А пока будем держать окно открытым, чтобы подольше сохранить тело от разложения. Эндрю, нужно протопить как следует все комнаты, чтобы мы не окоченели от холода.

    – Хорошо, Елена, как скажете. Мы будем Вас слушаться. Ведь Вы такая умная, – прошмыгал заплаканным носом Эндрю.

    После чая Елена проследила, чтобы мужчины помогли Эндрю жарко растопить камины во всех комнатах, и распорядилась, чтобы Роберт и Эдвард возвращались в свои комнаты и не отпирали дверь никому, как и ночью.

    Потом она предложила Николасу и доктору Альберту держаться вместе и не расходиться поодиночке.

    Решено было подняться в кабинет лорда Генри Эшли, чтобы осмотреть место убийства, в поисках любых улик, которые могли бы пролить свет на это преступление.

    В кабинете было холодно, как в морозильной камере. Эндрю сказал, что вчера ночью уже открыл предусмотрительно окно и так и оставил его открытым.

    На седых висках бедного лорда Эшли застыли серебряными звездами заиндевевшие снежинки. Снег лежал замерзшей ледяной коркой повсюду – на полу, на столе, на диване, на камине и на книжных полках. Сюрреалистическая картина – смерть в белых одеждах.

    Елена подняла с пола записку с непонятными словами, написанными кровью «ПОМНИ K….» и показала своим спутникам. Те изумленно пожали плечами и не нашлись, что сказать. Никаких ассоциаций не пришло в голову.

    Затем Елена осторожно приподняла закостеневшую голову и руку лорда Эшли и высвободила документ с наброском завещания, которое решили прочитать позже, в более теплой обстановке.

    Орудие убийства, великолепный старинный кинжал ручной работы, они оставили на месте, до приезда полиции. Было невыносимо холодно. Николас и доктор Альберт решили, что смотреть здесь больше нечего и предложили спуститься вниз, например, в малую гостиную, где уже был затоплен камин, и комната успела согреться.
Но Елена все еще медлила. Она в десятый раз обходила кругами рабочий стол и тело лорда Эшли и, сосредоточенно нахмурившись, что-то явно обдумывала.

    – Меня смущает положение тела. Убийца воткнул кинжал прямо в спину, нет никаких признаков борьбы. Это значит, что не было никакой ссоры. Очевидно, что лорд Эшли совершенно спокойно занимался своими делами с документом на столе и не ожидал этого удара. При этом он абсолютно точно знал, кто находится у него за спиной, так как стол расположен лицом к двери. Пройти незаметным невозможно. Кто и зачем находился за спиной работающего лорда Эшли? Здесь ведь совсем мало место для любого человека –  небольшое узкое пространство рядом с каминной полкой, защитным от жара экраном и спинкой кресла, и это пространство совсем неудобно для поддержания какой-то ни было беседы.

    – Леди Ребекка – это единственная женщина, которая могла зайти и обнять его со спины. Это выглядит вполне естественным, – предположил Николас. – Она заходит, несет ему чашку чая, хочет пожелать ему спокойной ночи, ласково обнимает его за плечи и наносит удар ничего не подозревающему мужу. Линда никогда не проявляла к нему таких нежностей. А больше из женщин и некому…

    – Да, это звучит весьма правдоподобно, – ответил доктор Альберт. – В тот вечер у леди Ребекки было платье с просторной бархатной накидкой, в которой можно было упрятать кинжал.

    – Но мы, кажется, уже решили, что она не делала этого. Вы забыли? Крик. Такой жуткий, протяжный крик раненого животного. Даже очень хорошая актриса вряд ли изобразит такой звук – после поцелуя мужа на ночь и хладнокровного удара в спину, – возразила Елена.

    Она все не уходила и, дрожа от холода, пыталась себе представить сцену убийства. Если не леди Ребекка, то это кто-то другой, кто-то очень близкий. Если бы это был кто-нибудь из слуг – под предлогом подбросить в камин поленьев, то лорд Генри, скорее всего, остановился бы в своей работе, прогулялся бы до книжных шкафов или присел бы на диван, пока они не закончат свою работу.

    Но если это кто-то из домашних, то почему он оказался за спиной у лорда Эшли? Почему они не беседовали лицом к лицу? Можно было сидеть на диване или на кресле напротив, но втискиваться в промежуток между креслом и камином – это была какая-то странная загадка, которая пока не поддавалась Елене. Она еще раз внимательно осмотрела каминную полку за спиной у лорда Эшли. Пара бронзовых подсвечников семнадцатого века и фигурка рыцаря на коне между ними.

    Елене приходилось и раньше бывать в кабинете у лорда Эшли, и она отчетливо помнила все предметы, которые находились в этой комнате и конкретно на каминной полке. Именно они всегда и стояли там, ничего другого там никогда не было. Она снова задумчиво осмотрела тяжелые подсвечники и рыцаря. При желании можно было убить одним ударом в голову любым из этих предметов. Зачем было рисковать и протаскивать через весь дом орудие убийства – старинный кинжал с драгоценными камнями? Это значит, что убийца не из домашних, раз он не очень хорошо знал или помнил о наличии этих предметов на каминной полке. Кто? Доктор Альберт?? Николас?? Эдвард??

    – Кто-нибудь знает, откуда этот кинжал, я никогда его раньше здесь не видела, – спросила Елена.

    – Я часто проводил долгие вечера вместе с Генри в этом кабинете, мы курили, обсуждали историю и книги. Он всегда хвастался мне своими последними антикварными приобретениями. Я могу с закрытыми глазами рассказать, что и где тут у него находится. Вчера мы поболтали с ним здесь немного до обеда, он ничего не рассказал мне об этом кинжале. А ведь он – настоящее произведение искусства – ручная работа, восемнадцатый век, я разбираюсь в оружии, это – настоящее сокровище. Он бы рассказал мне, но этого не было, – ответил доктор.

    – Да, это означает только одно, убийца принес его с собой в эту комнату, и это странно, ведь кинжал совсем не маленькая шпилька, в карман не поместится, мы все были на виду друг у друга весь вечер, как можно было с ним ходить незаметным? – удивился Николас.

    – Нет, кинжал все-таки был здесь на момент убийства. Взгляните сюда, – Елена указала на стеклянный шкафчик, наполненный антикварным оружием. Все экспонаты представлены в нем на полочках в полной гармонии, чинно и благородно, но на верхней полочке оставалось одно свободное место, достаточное для того, чтобы хранить на нем новое приобретение – старинный кинжал. – Похоже, это чей-то подарок, который он получил после обеда, и Вы, доктор Альберт, могли об этом просто еще не знать. Он не успел с Вами поделиться.

    – Значит, убийцей может быть тот, кто знал об этом подарке. Но кто?

    – А вот это и предстоит нам выяснить, – ответила Елена, в тревожном предчувствии непростого расследования.





Глава 14. Чай из Марокко.

    Растирая окоченевшие пальцы, Елена расправила неоконченное завещание лорда Эшли на маленьком чайном столике у полыхающего камина и бережно сдула с него последние заиндевевшие снежинки.

    Огонь в камине потрескивал веселыми искорками, символизируя жизнь – яркую, полную силы и надежды. Белый иней, слетевший с листка бумаги, помнящего холод тела бедного лорда Эшли, символизировал следы смерти – леденящую сердце печаль.
 
    Снежинки слетели, словно белый пепел, и растаяли без следа. Контраст был столь разителен, что даже доктор Альберт, проживший долгую жизнь и прошедший через многие огни и воды, вздрогнул от неожиданности и тихо сказал:

    – Бедный Генри. Ты не заслужил такого ужасного конца. Кто бы не был убийца, мы обязательно найдем его.

    В уголках его глаз, умудренных жизненным опытом, на мгновение блеснули и тут же высохли непрошеные слезинки.

    – Держитесь, Альберт, не время раскисать, – решительно заявил Николас. – Елена, я большой поклонник Ваших романов и смею предположить, что мы сейчас должны опросить по очереди всех присутствующих в доме, в том числе и слуг, чтобы разобраться, кто где находился в момент убийства, и к тому же в процессе опросов еще и понять, кому была выгодна смерть лорда Генри.

    – Да всем была выгодна, в той или иной степени. В том числе и мне, – ответил доктор Альберт. – Генри был очень щедрым человеком. Я не знаю деталей его действующего завещания, но я уверен, что все члены семьи, близкие друзья и слуги – каждый получит свой кусочек его огромного наследства. Когда мы с ним обсуждали его редкие старинные книги, он частенько говорил мне в шутку, что если с ним что-нибудь случится, то книги он завещает мне, так как я единственный из его окружения, кого интересует сходство между томагавками индейцев Мезоамерики и боевыми топориками древних скифов. Так что, если поразмыслить трезво, в выигрыше остается каждый из нас, не исключая и вас, мои дорогие друзья.

    – Я согласна с Вами, – ответила Елена. – Расследование должно быть максимально беспристрастным. Мы должны провести дознание и между нами, если вы не против.

    – Это разумно и честно, – сказал Николас. – Будем записывать все без исключения факты, а потом проведем анализ, что получится.

    – Я готов быть первым, спрашивайте, – холодно отозвался доктор Альберт. – Мне нечего скрывать от вас. Елена, Вы будете записывать?

    – Нет, я сделаю записи чуть позже. Пока просто поговорим открыто. Ведь мы не в полиции, в конце концов, и я не инспектор, чтобы стенографировать допросы подозреваемых. У меня хорошая память, и я запишу картину происходящего ретроспективно после опроса всех присутствующих в доме. Поверьте, мне так будет легче сосредоточиться на деталях – интонациях, движении губ и глаз, мимике и жестах. По моему опыту, это зачастую несет интересную информацию в дополнение к сказанным словам. Просто расскажите нам, какие у Вас с лордом Генри были отношения в последнее время, не заметили ли Вы что-нибудь странное и необычное в его поведении?

    Доктор Альберт степенно поднялся с кресла, подошел поближе к огню и, глядя задумчиво на языки пламени, рассказал о том, что в последние годы они немного отдалились друг от друга. После смерти жены доктор стал более замкнутым в себе. Охота, скачки и бильярд в кругу друзей стали более редкими для него явлениями. Кроме того, при каждой встрече лорд Генри приставал к нему с темой новой женитьбы, что сильно раздражало и докучало доктору. Конечно, они оставались хорошими друзьями, но уже не такими близкими родственными душами, как много лет назад.

    – Если вы отдалились друг от друга, то с чего Вы уверены, что он может включить Вас в свое завещание? – спросил Николас.

    – Потому что я знаю, завещание было написано как раз много лет назад, когда он говорил мне, что я самый близкий и дорогой ему человек после жены. Отношения с сыном и дочерью в те годы были напряженными. Джеймс не оправдывал его надежд в бизнесе, откровенно ленился развивать начатое отцом дело. А Анна…Ну вы и сами знаете, что там было…Грустная история…Так что, как видите, мотив у меня был, – горько усмехнулся он. – Только я этого не делал. Я любил Генри. Мы редко виделись в последнее время, но он всегда был моим самым близким другом.

    Елена подошла к камину и сочувственно коснулась рукой плеча доктора. Он вздрогнул и с трудом оторвал полный горечи взгляд от огня.

    – Милый доктор, ну что Вы…Вас никто не обвиняет. Мы только начали собирать информацию. Будет нелегко, но Вы же мужественный человек. Вспомните как можно более подробно о вчерашнем вечере – в период убийства – с десяти до одиннадцати вечера – любые детали могут оказаться нам полезными.

    Доктор устало прикрыл глаза и мысленно вернулся в тот злополучный час, когда кто-то лишил жизни его друга.

    Успокаивающий треск поленьев…Запах кедра…Кедровые поленья…Генри особенно любил именно кедровые поленья в Клубной комнате. Запах кедра прекрасно сочетался с тонким ароматом благородного выдержанного виски. Блики теплого янтаря в бокале…Изумительный, переливающийся разными оттенками янтарь…Дым сигар…Чуть сладковатых гавайских сигар, расслабляющий вкус солнечных гавайских пляжей и ласкового соленого ветра. Да, сигары были чудесны. Доктор как раз получил в подарок от Николаса новенькую восхитительную деревянную коробочку и с великим удовольствием распечатал ее в самом начале шахматной партии с Николасом. Это было без пятнадцати десять. Он точно помнит время, потому что он как раз достал первую сигару и сладко затянулся, даже зажмурился от удовольствия, и ровно в эту минуту раздался мелодичный звон напольных часов, такой не уместный на гавайском побережье. Тогда он открыл глаза, посмотрел на часы и предложил Николасу партию в шахматы.

    Минут двадцать, по его ощущениям времени, они разыгрывали партию, и, на удивление, доктор легко выигрывал у Николаса – одного из лучших игроков в Лондоне. Определенно, доктору было хорошо – сладкий дым сигары, терпкий вкус виски и легкий азарт оттого, как ему везет в игре – настроение, как он помнит, было приподнятым.

    – Николас у нас, как известно, спортсмен и ведет здоровый образ жизни, сигары не курит, алкоголь почти не пьет. А после сытного обеда его замучила жажда, – вспоминал подробности доктор Альберт. – Где-то в самом начале одиннадцатого он отправился на кухню, чтобы приготовить чай.

    – А почему Вы не позвали слуг, чтобы Вам принесли чай в Клубную комнату? – резонно спросила Елена.

    – В этом доме потрясающая кухня, но я с детства не люблю крепкий английский чай, который неизменно традиционно подают в этом доме. В основном Эрл Грей – все англичане его обожают, но я от него не в восторге. Предпочитаю экзотику, напоминающую мне о том, как велик мир. Зная, что я пробуду здесь пару дней, я специально привез с собой мой любимый зеленый чай с набором специальных пряностей, привезенный из Касабланки. Половина звездочки бадьяна, семена аниса, мята. Заварить и выждать около десяти минут, только в конце добавить палочку корицы и настоять еще пять минут. Этому рецепту я научился, путешествуя по Северной Африке, и предпочитаю все делать сам, чтобы наверняка получить мой любимый вкус, – рассказал Николас.

    – Да, так и было, – продолжил доктор. – Николас пошел колдовать над своим чаем, а я остался один. Припоминаю, что мои мысли витали в блаженстве где-то очень далеко от заваленной снегом, промерзшей насквозь Англии. Я думал о мягком шелестящем по песку прибое на Карибском море, о красивых гавайских девушках, думал о первых испанских каравеллах Христофора Колумба, открывших изумленному миру этот сказочный рай на Земле. Наверное, я довольно глупо улыбался своим мыслям, и, когда я закурил новую сигару в ожидании Николаса, я еще подумал тогда: «Спасибо тебе, старик Христофор Колумб, что, благодаря тебе, сегодня я наслаждаюсь лучшим в мире табаком.»

    – Сколько не было Николаса? – уточнила Елена.

    – Думаю, минут пятнадцать - двадцать, не больше. Я как раз успел допить стаканчик виски и выкурить вторую сигару. Понимаю, на что Вы намекаете. В его отсутствие у меня, увы, нет никакого алиби. Я сидел один, никто не заходил и не проходил мимо.

    – Да, с точки зрения, как мы решили, беспристрастного расследования, выходит, что у Вас было достаточно времени, чтобы подняться наверх, убить лорда Генри и вернуться назад, – тихо сказала Елена.

    – Согласен, но есть небольшая неувязка. Позвольте заметить, я и не мог предположить, что Николас задержится так надолго.  Он сказал – я точно помню: «Пойду принесу чаю, очень пить хочется.» О его церемонном ритуале заваривания чая я ничего не знал, при мне он никогда этого не делал. Поэтому с моей стороны было бы глупо рисковать и покидать комнату, так как в моем понимании «Пойду принесу чаю» – это минуть пять –  максимум десять. Как правило, в этом доме на кухне всегда найдется чайник заваренного свежего Эрл Грей для гостей.

    – Звучит вполне разумно. Все так и происходило. Я сказал именно так, как озвучил доктор, – подтвердил Николас.

    – Вернулся Николас, угостил меня чаем. По мне, так чай был на любителя, слишком сладок для меня. Мы продолжили игру, потом уже ближе к одиннадцати к нам подошли Вы, Елена, и леди Ребекка. А дальше … Мы все помним, что было дальше – добавить мне больше нечего, – закончил доктор, вздохнул, провел ладонью по покрасневшим глазам и уселся обратно в кресло.

    – Хорошо, спасибо, Альберт, – сказал Елена. –  У меня к Вам нет пока никаких вопросов. А у Вас, Николас?

    – Да нет, придраться не к чему, – ответил Николас.  – Я так понимаю моя очередь? Кстати, о чае. Может, выпьем по чашечке горячего чаю, а то я что-то до сих пор не могу согреться, и тогда продолжим?

    Они вместе отправились на кухню, где встретили Марию и Эндрю, которые возились с подготовкой обеда.

    Обстановка на кухне была достаточно напряженной. Обычно здесь царила шумная суета – веселый смех и шутки, сердитые перебранки, звонкие песни и просто каждодневные сплетни. Эндрю и Мария жили в этом доме как кошка с собакой. Такие разные по темпераменту – они постоянно ссорились по мелочам. Но случись что – они всегда стояли горой друг за друга, и за долгие годы службы в замке стали преданными друзьями.

    Степенный и медлительный Эндрю и бойкая и жизнерадостная Мария представляли сейчас собой унылое зрелище. Оба погружены в тяжелое подавленное состояние, и каждый молча занимался своим делом, обдумывая случившееся.

    «Чует моя селезенка, это все Эдвард. Несносный, неблагодарный мальчишка. Он даже и не скрывает своего пренебрежительного отношения к отцу», – думала Мария, яростно взбивая шоколадную глазурь для торта, который она затеяла к обеду. – Всем сейчас грустно и тошно. Шоколадный торт – это как раз то, что нужно, хотя бы немного подбодрит всех нас.»

    «Ей-Богу, это должно быть Роберт. Бедный мистер Роберт, так и не смог простить лорда Генри за то, как он обошелся с несчастной Анной…И вообще – что он делал около одиннадцати ночи на улице, рассеянно прогуливаясь под кухонными окнами? Или это был не он…Проклятое зрение…Слепые мои глаза…Надо было слушаться лорда Генри и купить уже себе эти очки. А может это был не он…Ведь и Эдвард такого же роста и телосложения. Странно все это. Однако об этом мне лучше пока помалкивать, ведь я ни в чем не уверен…», – растерянно размышлял Эндрю, в пятый раз механически вытирая вымытую после завтрака посуду.

    – Мария, Эндрю, не угостите ли чаем? – мягко спросила Елена. – Мы основательно промерзли в кабинете лорда Генри.

    – Конечно, мои дорогие! – Мария засуетилась с чаем, она была рада отвлечься от угнетающих ее мыслей и быть полезной. – И вот пирожки еще возьмите. Правда, они вчерашние. Вы уж не обижайтесь. Приходится экономить…Сегодня утром должны были привезти свежее молоко, масло и яйца. Но погода нам все испортила. Я вот затеялась шоколадный торт испечь, а теперь думаю – достаточно ли масла…Ну, сделаю тортик поменьше – лишь бы всем господам по кусочку хватило, а мы как-нибудь перебьемся.

    Николас на этот раз не возражал против обжигающего классического крепкого и бодрящего английского чая. Как раз то, что нужно, чтобы быть в тонусе, как лекарство.

     – Позвольте мне, – любезно сказал он и, подхватив поднос с дымящимися чашками и рождественскими, все еще вкусными и хрустящими пирожками, бодро отправился обратно в малую гостиную.

    – Николас, а что Вы думаете об этом деле? – спросила Елена, уютно устроившись в глубоком кресле с чашкой в руках. – На мой взгляд, у Вас меньше, чем у других, мотивов. Вы ведь не были близкими друзьями с лордом Эшли. Я не думаю, что Вы были в первой десятке претендентов на его наследство.

    Николас немного занервничал. Ему еще не приходилось попадать в такую неловкую ситуацию – быть в роли подозреваемого. Эта поразительная женщина задевала его своей холодной невозмутимостью и обжигающе равнодушным тоном. В ее голосе звучала явная насмешка. Даже к доктору Альберту, который ей в отцы годился, она обращалась с большим участием и теплотой.

    – Однажды я позавидовал его новенькому набору клюшек для гольфа. Позолоченные ручки, ручная резьба по дереву и хромированная сталь. Роскошная вещица. Помню он тогда посмеялся и сказал: «Николас, мальчик мой. Так и быть, я завещаю тебе эти клюшки, если будешь себя вести хорошо и приглядишь за Эдвардом. Он только к тебе прислушивается, тяжелый у него характер, весь в мать…», – ответил Николас, сам того не замечая, что его голос прозвучал немного резковато. – Я вел себя хорошо, прилежно приглядывал за Эдвардом. Лорд Эшли мертв, и я надеюсь получить эти шикарные клюшки. Чем не мотив?

    – Николас, уймись. Нет, тебе точно нельзя Эрл Грей. Он слишком тебя бодрит, – остепенил его доктор Альберт.

    – Извините, погорячился, – сказал Николас. – Ну что сказать, мне жаль лорда Генри, но у меня нет никаких предположений, кто мог это сделать. Что касается меня, то вы уже все знаете. Мы играли в шахматы, потом я вышел заварить чай и вернулся через пятнадцать-двадцать минут.

    – Кто-нибудь видел Вас за это время? Может, кто-то заходил на кухню, или Вы кого-то встретили в коридоре? – довольно сухо спросила Елена.

    – На кухню никто не заходил. В коридоре никого не было. Ах, да…Когда я выходил из кухни в Клубную комнату с подносом чая, я видел мельком горничную, ну эту милую, застенчивую девушку – как ее…Агата? Она возилась с портьерами на двери в музыкальный салон, кажется, стряхивала с них пыль специальной пушистой щеточкой. Она была такой маленькой и смешной, совсем беспомощной, тянулась на цыпочках, чтобы достать повыше. Мне стало жаль ее. Я спросил, не помочь ли ей. Она ужасно испугалась и мгновенно исчезла, спрятавшись за портьеру, пробормотав: «Нет, мистер, ну что Вы, простите меня, пожалуйста…».  Точно не помню, но что-то в этом роде.  Я усмехнулся и пошел дальше. Больше я никого не видел.

    – Все понятно, потом к Вам присоединились я и леди Ребекка. Кстати, я помню Ваш чай, мне очень понравился, – сказала Елена потеплевшим голосом. – Что-нибудь еще? Может, Вы, Николас, заметили что-то странное в этот вечер?

    – Линда заметно нервничала, и я даже знаю почему, – улыбнулся Николас
Елена смутилась и опустила глаза.

    – Ну, это не имеет отношения к делу, – заметила она.

    – Ну и Роберт, конечно. Вчера вечером он был особенно мрачен. Даже Эдвард по сравнению с ним был просто ангелом, – добавил Николас.

    «Не за что зацепиться, – думала Елена, допивая остатки чая. – Тем лучше. Мне будет легче работать в команде, в которой нет места подозрениям.»

    Похоже, гости лорда Эшли вне подозрения. Убийцу нужно все-таки искать среди родных. Елена давно знакома с этой знаменитой семьей, и, так или иначе, с различной долей деталей, знала обо всех трагических событиях, которые происходили под крышей этого дома: потеря рассудка дочери Анны, несчастный случай с ребенком Линды, трагическая гибель любовницы лорда Эшли Николь – матери Эдварда. Каждый из этих страшных несчастий легко мог бы стать мотивом для убийства.
Да, не только деньги. Месть – жесткое, как удар кнута, обжигающее слово, в котором есть все: и боль, и слезы прожитых лет. Чьи раны уже затянулись, а чьи раны все еще кровоточат? Это и предстояло выяснить.

    – Что касается меня, то я весь вечер провела в Чайной комнате с леди Ребеккой, Робертом, Джеймсом и Линдой. В комнате у камина было жарковато, и я один раз выходила в дамскую комнату припудрить носик…Часам к одиннадцати мы с леди Ребеккой… – начала было она.

    – Ах, оставьте, Елена. У Вас меньше всего мотивов из всех в этом доме. Похоже, у горничной… как ее там … Агаты и то больше интереса в смерти лорда Генри, чем у Вас. Вы богаты, успешны, умны и добры. И Вы достаточно далеки от всех этих драм и интриг семейства. Вы – всегда украшение этого дома – сверкающий своей безупречностью бриллиант, – галантно сказал доктор Альберт.

    – Ну что Вы такое говорите, Вы мне льстите. А, впрочем, Вы невнимательно читали мои книги. В них чаще всего убийца тот, на кого меньше всего можно подумать, и иногда бриллианты бывают фальшивыми, – смеясь ответила Елена. – Да, кстати, я хотела вас спросить – посмотрите внимательно. Вы уверены, что это почерк лорда Генри Эшли?

    Все трое сыщиков одновременно склонили головы над документом и шелковистый локон волос Елены мягко коснулся щеки Николаса.

    Он вздрогнул, как от удара током, и невольно повернул лицо ей навстречу. Между ними явно зарождалась химия. Елена уткнула пылающее лицо в документ, но строчки расплывались.

    «Этого еще не хватало…», – лихорадочно метались мысли в ее голове. – «Возьми себя в руки, дорогая…Но, черт побери, он ей действительно нравится. Так нравится, что хочется повернуть пунцовое от смущения лицо навстречу этим неотразимым ямочкам на щеках и отдаться захватившей их обоих минуте обжигающей страсти.»
Николас чувствовал кожей электрические импульсы, исходящие от Елены и проклинал в эту минуту доктора Альберта, неспешно и сосредоточенно изучающего последние слова лорда Эшли.

    Жаркий поцелуй, казалось, абсолютно неизбежен. Они оба это знали. Не будь здесь доктора – это непременно бы случилось.

    – Не уверен, – сказал ничего не замечающий доктор. – Кажется, что это его почерк, но стопроцентной гарантии я дать не могу. Надо сравнивать с его другими документами. А почему Вы спрашиваете?

    – Меня смущает, что в Рождественскую ночь он решил поменять свое завещание. Это выглядит довольно подозрительно. Для подписи завещания нужны понятые, как правило, это должны быть посторонние, не упомянутые в документе люди. А ведь в доме, как мы понимаем, были только близкие ему люди.
Даже если предположить, что я, как самый далекий от семьи человек, могла бы быть понятой... Но он не предупредил меня… или он собирался сделать это с утра?

    – Действительно, это не самое подходящее время и место для написания нового завещания, – задумался доктор Альберт. – Что-то должно было произойти в этот день, что подвигло его заниматься таким необычным и довольно трудным делом в святую Рождественскую ночь.

    – Не могу ничего сказать про почерк. Я никогда не видел его раньше, – сказал, наконец, Николас, медленно остывая от охватившего его желания. – Поговорим с остальными, может, кто-то прольет свет на эту запутанную историю. Как насчет Джеймса и Линды?

    – Да, их нужно будет опросить по отдельности и обязательно так, чтобы они не увиделись друг с другом после разговора с первым из них, – поддержала идею Елена.
 
    Не нужно быть знатоком детективов Елены Воронцовой. Достаточно понимать психологию семейных пар в высшем свете Англии. Даже если у них не все гладко, на подсознании в стрессовой ситуации они будут держаться вместе. Это приобретенный с годами инстинкт сохранения репутации семьи – нерушимой социальной ячейки общества.

    – Известный факт, муж и жена – одна сатана. Я пойду позову Джеймса, – предложил доктор Альберт.

    – Нет, – быстрее и резче, чем могло бы быть, остановила его Елена. – Мы идем все вместе – уговор есть уговор – держаться вместе.

    На самом деле, ей было страшно оставаться наедине с Николасом. Ее безнадежно засасывало в лучезарную синеву его глаз, а это не входило в ее планы. Серфинг на Гавайях, школа в Конго, раскопки в Индии, но только не это…

    Она противилась любви, потому что боялась возможной потери. Потери близкого и любимого человека. Вот почему она сторонилась серьезных отношений, глубокой сердечной привязанности. Редкие романы, которые случались в ее жизни не оставили никакого следа в сердце, и ее это вполне устраивало. По крайней мере, до сегодняшнего дня.


Глава 15. Портрет четы Арнольфини.

    Золотистый бархат приглушенного оранжевого цвета впитал в себя всю теплоту уходящего летнего дня, полного ленивого зноя и белого раскаленного неба далекого средневекового города давно позабытой эпохи...

    Линда рассеянно держала в руках кусочек пазла, согревающий ее застывшие пальцы своим нежным живым цветом, и внимательно разглядывала картину Яна ван Эйка «Портрет четы Арнольфини» в поисках подходящего места для него.

    Леди Ребекка давно знала увлечение Линды, которое захватывало ее сердце и воображение так же, как и музыка. Она подарила ей на Рождество роскошный пазл с прекрасной репродукцией известнейшей картины. Любимой картины Линды.

    Линда была большой поклонницей магического иллюзионизма нидерландской живописи пятнадцатого века. Цветовое великолепие, неподражаемые световые эффекты, способность художников с тончайшей достоверностью отражать многообразие окружающего нас реального мира. В частые минуты одиночества Линда с головой погружалась в созерцание неповторимых полотен старых мастеров – Яна ван Эйка, Рогир ван дер Вейдена, Хуго ван дер Гуса. С замиранием в сердце она часами разглядывала мельчайшие подробности известных картин, каждый раз с удивлением обнаруживая, что любой отдельный фрагмент несет в себе самостоятельный развертывающийся с невероятной глубиной сюжет, за разгадкой истинного смысла которого кроется новый поворот в таинственной истории картины.
 
    Леди Ребекка всегда задаривала Линду ценными альбомами с шикарными цветными репродукциями. При всем богатстве семейство Эшли не могло себе позволить подлинную картину мастеров этого жанра по одной простой причине. Ни за какие деньги невозможно было приобрести эти полотна. Редкие, сохранившиеся до наших дней шедевры хранились в Национальных галереях Лондона и Вашингтона и в закрытых неизвестных публике частных коллекциях. На английских и европейских аукционах можно приобрести даже такие редкости, как полотна итальянских и немецких мастеров Возрождения Джованни Беллини или Альбрехта Дюрера. Но шедевры нидерландского Возрождения были недоступны для кошелька любого размера, так как они обладали сверхъестественной властью над человеком. Если эта картина однажды попала к владельцу, то никто не в силах будет расстаться с цветовой магией этих загадочных полотен.

    Линда могла бесконечно блуждать в хитросплетенном мире картины «Портрет четы Арнольфини».  Счастливые молодожены представлены в уютном спокойном интерьере их спальни, каждая мельчайшая деталь которой отражает светлый смысл таинства любви и брака. Белая пушистая собачка – символ супружеской верности, резная фигурка Магдалины на спинке кровати – покровительница замужних женщин, единственная зажжённая свеча – глаз Божий, помогающий молодой паре на их пути. Девушка с мягкими чертами лица спокойно держит свободную руку на чуть видном под зеленым платьем животике – пара ждет ребенка. Другая ее рука надежно спрятана в ладони мужчины – благородном муже, который полностью взял на себя ответственность за судьбу и счастье его семьи.

    Полная кротости и тепла, картина согревала сердце Линды, как мир, о котором она мечтала и который был ей недоступен. Идеалистическая картинка бытия. Как бы ей хотелось оказаться внутри этой картины, шагнуть прямо вглубь ее через зеркало, изображенное на дальнем плане. Почувствовать легкий ветер вечернего летнего дня сквозь открытое окно спальни, тонкий запах зажжённой свечи, ласку его руки, его заботу и любовь и тепло зародившейся новой жизни под сердцем.
Кусочек нежного оранжевого бархата Линда, наконец-то, приладила после некоторых раздумий и сомнений на окно – к части спелого абрикоса – символа сладкой и вечной страсти супружеской пары. Подняла глаза, красные после абсолютно бессонной ночи, и теплота в ее взгляде мгновенно растаяла.

    События вчерашней ночи забылись на время погружения в световую мистику Яна ван Эйка, и теперь суровая реальность произошедшего резанула неприятным ударом прямо в сердце.

    Линда была не в силах обдумывать мотивы убийства и подозревать, кто убийца. В силу ее природной женской слабости, она была не способна мыслить далее, чем границы своего мира. Ее беспокоило только одно. Уже ничего не будет как прежде. Смерть главы семейства принесет с собой неизбежные перемены, и Линда пока еще не понимала, как изменится ее жизнь. Станет ли она лучше или хуже, как это отразится на ее благополучии. Справится ли Джеймс с той моральной и материальной ответственностью, которая возляжет на его плечи. Не приведёт ли он семью к разорению, не имея той деловой хватки и железного характера, которыми обладал лорд Генри Эшли. Остаться – или бежать…Подальше от неизвестности, от этих высоких сводчатых потолков, от этого каменного холодного замка, в котором она так несчастна.

    Она посмотрела на мужа. Несмотря на потерю отца, он не выглядел убитым горем. Его чуть осунувшееся за ночь лицо не выражало ничего, кроме явно читающейся досады, что случилась беда, отца жаль, но его уже не вернуть, а ему теперь придется изменить свой образ жизни, свои привычки, быть более ответственным и собранным. Он раздраженно листал вчерашние газеты и не мог сосредоточиться ни на одной строчке.

    «И этот кинжал… Ради Бога, почему именно он стал орудием убийства, откуда убийца мог знать о нем, ведь никто не знал…» Его мысли прервал тихий стук в дверь.

    – Джеймс, Линда, можно к вам? – послышался вкрадчивый голос доктора Альберта. – Здесь Елена и Николас, мы бы хотели с вами поговорить о случившемся.
Линда с облегчением поднялась из-за стола и открыла дверь. Ей было уже невмоготу оставаться в бездейственном неведении, любое действие легче, чем напряженное молчание наедине с нелюбимым мужем в их общей гостиной.

    – Да, конечно, проходите, прошу вас, присаживайтесь здесь в кресле и на диван, – сказала она, поправляя вышитые вручную диванные подушечки для удобства гостей.

    – Мы хотим побеседовать с каждым из вас о вчерашнем убийстве. Возможно, кто-нибудь знает, что произошло вчера вечером и поможет нам с расследованием, – сказала Елена. – Надеюсь, вы понимаете, что убийца – один из находящихся в доме, и мы должны выяснить все, чтобы избежать новой беды.

    – Конечно, совершенно ясно, что под подозрением каждый из нас, я готов к беседе, – ответил Джеймс.

    – Видишь ли, Джеймс, мы должны поговорить с каждым из вас наедине, так будет правильнее, если не возражаете, – как можно мягче и деликатнее произнес Николас.

    Линда быстро оценила ситуацию и сказала, что во время разговора с Джеймсом она побудет в спальне, в смежной с гостиной комнате. Она ушла, захватив с собой коробку и доску с пазлом, как талисман ее душевного спокойствия, невидимую ниточку, не позволяющую ей окончательно увязнуть в болоте жестокой действительности.

    На невысказанный вопрос Джеймс пояснил, что дверь между гостиной и спальней абсолютно звуконепроницаемая, как и все двери в замке. Сделанные сотни лет назад из массивного черного дерева, они как будто призваны нерушимо хранить зловещие тайны, обитающие в каждой комнате старинного дома.

    Как только Линда прикрыла за собой дверь в спальню, Джеймс отложил газеты в сторону и напряженно наклонился в сторону молчаливо смотрящих на него трех пар глаз.

    – Я знаю, о чем вы думаете, – заметно нервничая, начал он. – На вашем месте я бы думал то же самое. Если хорошенько поразмыслить над этим делом, я, несомненно, лидирую в списке подозреваемых. Я – единственный старший кровный дееспособный наследник внушительного состояния отца, и, наверняка, он оставил мне большую часть своего наследства. Отношения у нас были не очень хорошие, это известно многим. И, конечно, в моих прямых интересах избавиться от деспотичной власти отца и зажить спокойной жизнью, в которой никто не попрекает тебя ежедневно, обвиняя в лени и неспособности вести дела. Со стороны все это выглядит именно так. Но поверьте, я не только ленив, но и достаточно труслив по своему складу характера, чтобы ввязаться в такое опасное дело. Моим компаньонам по бизнесу известно, что я постоянно путаюсь в цифрах и бумагах.  Неужели я способен тщательно спланировать хладнокровное убийство и искусно замести следы? Если в глубине души я недолюбливал отца, это не значит, что я бы решился на это. Нет, никогда…Я бы обязательно допустил ошибку и разоблачение было бы неизбежно.

    – Успокойся, Джеймс. Тебя никто не обвиняет. Мы только по крупицам собираем все факты вчерашнего позднего вечера, если не мы, так полиция в конце концов доберется до сути, и возмездие будет справедливым, – попытался успокоить друга Николас.

    – Расскажите нам все, что припомните о том периоде времени, когда предположительно был убит лорд Генри – с половины одиннадцатого до одиннадцати часов вечера, – попросила Елена.

    – Я помню, что мы с Линдой очень рано покинули гостей, сославшись на плотный ужин и порядком выпитое бренди. Мы поднялись сюда, в свою гостиную, и перед сном я попросил Линду почитать мне немного. Я обожаю Диккенса. Его неподражаемые Рождественские истории были как нельзя кстати. Мы как раз добрались до появления второго Духа в комнате достопочтенного мистера Скруджа, как Линда попросила горячего молока. В последнее время она почему-то плохо спит по ночам, и стакан не просто горячего, а только что вскипяченного молока успокаивает ее нервную систему и помогает уснуть. Я решил не тревожить слуг, они и так намаялись с приготовлением для нас потрясающего ужина, я сам спустился вниз на кухню и вскипятил для Линды молока, – рассказывал Джеймс.

    – Вы встретили кого-нибудь в коридоре или на кухне? – спросил доктор Альберт.

    – Никого не было, единственно, как мне показалось, кто-то из слуг убирался в музыкальном салоне, там кто-то тихонько напевал песенку – но кто это был, я не видел – может Мария, а может Агата – точно не скажу, – продолжил Джеймс. – В общем, я вскипятил молока и сразу же отнес его наверх для Линды – это было без двадцати одиннадцать, я взглянул на часы на кухне, пока кипятилось молоко, еще подумал – какой долгий прекрасный зимний вечер. Не скрою, я был в приподнятом настроении. Линда выпила молока, мы поболтали еще о том, о сем. Нас обоих так разморило, что решили пораньше лечь спать. Линда вызвала по внутренней связи Марию, чтобы она забрала стакан молока и блюдечко, на котором я его принес. Пришла Мария, забрала посуду и пожелала нам спокойной ночи. Вскоре, как она ушла, мы услышали этот жуткий крик и выбежали из гостиной в кабинет отца. А дальше… я плохо помню, что было дальше, я до сих пор еще не могу прийти в себя.

    – Спасибо за подробный рассказ, значит Вы провели весь вечер с Линдой, за исключением того периода, как ходили за молоком? – уточнила Елена.

    – Да, понимаю к чему Вы клоните. На этот короткий промежуток времени, когда на плите кипятилось молоко, у меня, действительно, нет алиби, и мне нечего добавить в свою защиту.

    – Скажите, пожалуйста, Вы ведь хорошо знали коллекцию оружия отца. Вам приходилось раньше видеть орудие убийства – старинный кинжал? – спросила Елена.
Лицо Джеймса мгновенно исказилось от подступившего волнения. Внешне он держался без видимых изменений, но в глазах читалась нарастающая тревога.

    – Да, конечно, кинжал…Как я мог забыть об этом…Дело в том, все дело в том…что это я подарил его отцу. Вчера днем, прямо перед обедом, я заходил в его кабинет и вручил ему это подарок. Я знал, что он давно хотел приобрести в свою коллекцию такой старинный восточный кинжал, и долго подыскивал его в антикварных лавках Лондона, – тоскливо сказал он. – Отец при мне развернул подарок, долго и восхищенно рассматривал его и положил в шкаф – тот самый, напротив его рабочего стола, где хранится его коллекция древнего оружия.

    – Шкаф запирается на замок? – спросил Николас.

    – Нет, отец никогда не запирал его, насколько я знаю, коллекция была застрахована, да в наших глухих краях ограбление – это такое же редкое явление, как летняя радуга для эскимосов, – ответил Джеймс.

    – Да, старина, дело плохо…Алиби у тебя частично нет и кинжал – это твой подарок…Может кто-то еще знал об этом подарке? – вздохнул Николас, переживая за друга.

    – Только Линда, она помогала мне с этим всегда мучительным для меня процессом подбора подарков. Но ведь Линда всегда была со мной, – растерявшись вдруг сказал Джеймс.

    – Но ее не было рядом, когда ты ходил за молоком, – заметил доктор Альберт.

    – Уж не думаете ли вы, что пока меня не было… Нет, это невозможно. Линда такая трусиха, она и мухи не обидит и совершенно не выносит вида крови. Я помню, когда кот Оскара порезал себе лапку о случайно разбившуюся на кухне чашку и истекал кровью пока не приехал врач, с Линдой случился настоящий обморок, – решительно опровергнул подозрения Джеймс.

    – Вам что-нибудь известно о новом завещании отца, которое он начал писать вчера перед своей смертью? Посмотрите внимательно. Есть ли что Вам сказать, и узнаете ли Вы почерк отца? – спросила Линда, передавая Джеймсу листок бумаги.

    Джеймс несколько минут перечитывал документ, и озабоченные морщинки на его лице обозначались все глубже и глубже по мере осознания смысла написанного.

    – Да, Николас, ты прав, дело мое действительно плохо. Судя по тексту – это завещание для меня совершенно невыгодно, я оставался не у дел…Чтобы этого не случилось – именно я, а никто другой, должен был убить отца, иначе я лишаюсь большей части его наследства. Да, я узнаю его почерк. Вот видите – здесь и здесь –  характерные буквы A с наклоном не направо, а влево. Но видит Бог, я не имею к этому никакого отношения, я не убивал, – запаниковал Джеймс.
В комнате повисла напряженная пауза. Казалось, что сам воздух пропитался страхом этого еще вчера такого уверенного и спокойного мужчины, который сейчас находился на грани нервного срыва.

    – Джеймс, держите себя в руках, – сказала наконец Елена. – В любом деле кроме предположений необходимы еще улики и неопровержимые доказательства вины подозреваемого. А у нас ничего пока нет, кроме случайно совпавших не в Вашу пользу фактов. У меня к Вам только один еще вопрос. На месте преступления мы нашли записку с словами «ПОМНИ К-…». Что Вы думаете по этому поводу? Кто это? Или что это – «ПОМНИ К-Н» или «ПОМНИ К-И»? Признаюсь, честно, у нас пока нет никаких идей на этот счет.

    Джеймс вытер дрожащей рукой выступившие капельки пота со лба и растерянно покачал головой. Нет, ему ни о чем не говорила эта записка. Никаких родственников или знакомых с таким именем он не знал.

    – Ну что же, Джеймс. Мы поговорим еще позже, когда соберем побольше информации об этом ужасном деле. Если никому больше нечего добавить, я бы хотела сейчас поговорить с Линдой, а Вы побудьте в спальне во время нашей беседы и постарайтесь успокоиться, – мягко сказала Елена. – Ей было даже жаль Джеймса. Таким несчастным и потерянным она никогда его не видела. Она всегда испытывала острое сожаление, когда на ее глазах сила и уверенность превращались в слабость и страх, и почему-то сейчас искренне надеялась, что Джеймс не виновен в смерти отца.

    Джеймс с большим облегчением вздохнул, как после сдачи трудного экзамена. Он тихонько постучал в спальню Линды, позвал ее войти и запер за собой тяжелую массивную дверь.

    В отличие от мужа, Линда держалась очень спокойно и собранно. Она с достоинством присела на краешек кресла и в ожидании посмотрела на присутствующих в комнате. Ее бледное лицо с тонкой фарфоровой кожей не выражало никаких эмоций, кроме вежливой и немного усталой учтивости. Кукольные голубые, широко распахнутые глаза смотрели слегка удивленно и по-детски. Словно говорили: «А что здесь, собственно, происходит? Все это не имеет ко мне никакого отношения. Давайте скорее с этим покончим, Вы и без меня разберётесь что к чему, ну я-то здесь точно ни при чем…» Лишь тонкие, едва заметные голубые жилки на висках под высоко убранными белокурыми волосами нервно подрагивали и выдавали ее внутреннее волнение.

    – Линда, мы не задержим Вас надолго, – вежливо начала Елена. – В связи с случившимся мы вынуждены поговорить со всеми, кто находится в замке, так как мы все понимаем, что один из нас – убийца. Не могли бы рассказать вкратце какие отношения связывали Вас и покойного лорда Генри?
На короткую долю секунды в безмятежных голубых глазах Линды сверкнули колючие ледяные звездочки и тут же погасли. Елена успела заметить эту перемену, и она знала ее причину.

    – Когда-то я ненавидела лорда Генри и желала его смерти, – бесцветным голосом сказала Линда. – Я обвиняла его в смерти моего неродившегося ребенка, моей доченьки… По его неукоснительному распоряжению слуги в доме ежедневно с маниакальным усердием натирали полы до блеска, он любил, чтобы все сияло чистотой. Я поскользнулась на лестнице, неудачное падение, никого не было рядом, в результате выкидыш и дальнейшее бесплодие… Да, я желала его смерти. Но если Вы думаете, что это я его убила вчера этим кинжалом, то Вы ошибаетесь.

    Во-первых, прошло много лет, и ненависть притупилась, ведь, в конце концов, лорд Генри и леди Ребекка всегда относились ко мне очень хорошо. Это был несчастный случай, и, конечно, лорд Генри был ни в чем не виноват, он не хотел причинить мне зла.

    Во-вторых, если бы я задумала лишить его жизни, то я бы выбрала другой, более деликатный способ –  яд, например. В юности я увлекалась медициной и до сих пор немного разбираюсь в ядах. А вид крови я совершенно не выношу, все в доме это знают. К тому же, я бы выбрала любое другое место и время, только не Рождественский вечер в доме, полном гостей и заваленном со всех сторон непроходимыми сугробами.

    Николас и доктор Альберт, не сговариваясь, переглянулись друг с другом. В их красноречивом взгляде читалось восхищение: в такой с виду хрупкой и, казалось бы, недалекой женщине-ребенке присутствует, однако, чистый и холодный разум и железная логика –  качества, недоступные многим.

    – Линда, будьте так добры, расскажите нам, как Вы провели вчерашний вечер, с тех пор как Вы с мужем покинули Чайную комнату, и до той самой минуты, как мы все встретились в кабинете у бедного лорда Генри? – любезно попросил Николас. Ему нравилась, как держалась Линда. «А она не так глупа, как мне всегда казалась. Похоже, Джеймс гораздо слабее ее в условиях стресса и неопределённости.»

    – Думаю, мой муж уже рассказал Вам, что мы все это время провели вместе. Мы попрощались с гостями и поднялись в нашу гостиную примерно в девять часов вечера. Но точное время я, к сожалению, не помню. Мы обсудили с ним какие-то незначительные мелочи про ужин, про подарки, про общее настроение. Потом он попросил почитать ему книгу, – неторопливо начала свой рассказ Линда.

    – Вы знаете, а ведь это мой любимый роман у Диккенса – «Холодный дом». Леди Дедлок в нем совершенно бесподобна, и эта загадка с переписчиком судебных писем…, – сказала Елена.

    – «Холодный дом»? Согласна, прекрасный роман. Но вчера мы читали «Рождественские песни» Диккенса, – удивилась Линда.

    – Вот как? Странно... Джеймс как раз рассказывал нам, что Вы дошли до описания церкви в поместье леди Дедлок, когда Вы попросили его принести Вам кипяченого молока, – не отступала Елена.
 
    Ей отлично был известен этот широко распространенный в полиции прием. В случае подозрения в возможном сговоре предположительных соучастников убийства, инспекторы и сыщики намеренно путали показания и ловили заговорщиков на мелочах, о которых они не успели договориться. В данном случае Джеймс и Линда могли договориться, что провели вечер вместе и читали Диккенса, но могли и не уточнить, какой именно роман. Если бы Линда подтвердила слова Елены, что они читали «Холодный дом» – у них уже была бы готовая пара подозреваемых в убийстве лорда Эшли. Но прием не сработал. Удивление, которое читалось на лице Линды было совершенно неподдельным, абсолютно искренним.

    – Похоже, Джеймс и правда выпил вчера слишком много бренди, а ведь я останавливала его весь вечер, видела, что ему уже много…Наверное, он меня совсем не слушал, пока я читала, и ему было все равно – «Рождественские песни» или «Холодный дом» – в его затуманенном бренди мозгу все было одинаково – Диккенс есть Диккенс – мягкий юмор, детальные описания окружающего, порой скучноватое и утомительное чтение, но неизменно благотворно действующее на моего мужа перед сном. У нас ведь есть полное собрание его романов, видимо, Джеймс все перепутал, – голубые глаза Линды смотрели без тени испуга или замешательства – прозрачная светлая голубизна, не замутненная страхом и сомнением.

    – Ясно, ну мы уточним потом этот вопрос, – сдалась Елена.

    – А что было дальше? Вы попросили молока, и Ваш муж ушел за ним на кухню. Как долго его не было? – спросил Николас.

    – Минут десять – не больше, примерно столько нужно времени, чтобы вскипятить на плите молоко для любимой жены, – улыбнулась Линда.

    – А вот я с детства терпеть не могу кипяченое молоко. У него всегда такая противная липкая пенка на поверхности после того, как оно закипит. Но родители заставляли меня пить это молоко перед сном, говорили, что для здоровья полезно, – неожиданно вспомнила детство Елена. – Вот уж я намучалась с этой пенкой.

    – А что мучиться, снял эту пенку, и все дела, – искренне удивился Николас.

    – Если бы все было так просто, – ответила Елена. – Родители говорили, что нужно подержать молоко под пенкой, чтобы оно сохранило свой аромат и полезные свойства, и только когда она растворится в молоке, уже тогда можно пить. А Вы, Линда, как переносите эту пенку, ждете, когда растворится или вытаскиваете ее ложечкой на блюдце?

    Неожиданный поворот разговора застал Линду врасплох. Она приоткрыла по-девичьи пухленькие алые губки и ошарашенно уставилась на Елену.

    – Пенка? А что пенка? Если честно, я не помню… Кажется, я помешала ее ложечкой, и она растворилась…Или нет, я выложила ее на блюдечко… или нет, все-таки помешала ложечкой…, – ее мысли заметались, как птицы в клетке, она на интуитивном уровне чувствовала подвох, но искренне не помнила, что она сделала с этой проклятой пенкой. ¬– И почему она спрашивает? О чем это? Зачем это? О, Господи, как она устала…

     Ей хотелось уйти, но три пары глаз смотрели на нее внимательно и ожидали вразумительного ответа. В конце концов, она справилась с волнением и честно призналась, что не помнит, что она сделала с этой пенкой и не понимает, почему это так важно.

    – Ничего страшного, Линда, не волнуйтесь, я вижу, что Вы устали, – сжалился Николас. – Вот только еще один вопрос. Что Вам говорит имя, или место, или что-то еще – на месте убийства нашли записку «ПОМНИ К-Н» или «ПОМНИ К-И» – что бы это значило?

    Не успел Николас закончить свой вопрос, как мертвенная бледность залила лицо хрупкой женщины, и все трое вскочили со своих мест, так как через мгновение Линда потеряла сознание. Все присутствующие в комнате успели заметить потрясение, преобразившее ее тонкие аристократические черты лица.

    Через пару минут стараниями доктора Альберта, бережно похлопывающего ее по щеке, Линда очнулась, но была все еще слаба, и никто не решился продолжить допрос, пока она находилась в таком состоянии. Доктор Альберт поднял ее на руки, как пушинку, и отнес в спальню. Они объяснили Джеймсу, что она разнервничалась и строго наказали не оставлять ее ни на минуту.

    Удрученные таким завершением разговора с семейной парой, новоявленные сыщики оставили их в покое и вернулись вниз, в малую гостиную, чтобы обсудить дальнейшие шаги и проанализировать уже возникшее целое нагромождение новых деталей и улик.




Глава 16. Забытый запах лаванды.

    Острая стадия гастрита давала о себе знать ноющей болью. Но мучительная душевная эйфория была гораздо сильнее физической боли, и Роберт упорно пытался приглушить ее очередной порцией крепкого красного вина.

    К одиннадцати утра он уже прикончил бутылку, и его сознание на время отпустило терзающее чувство случившейся беды, смешанное с темным чувством освобождения, удовлетворения, восторжествовавшей справедливости.

    С опустевшей бутылкой в руке он стоял на пороге спальни его жены Анны и не смел сделать шаг внутрь, напряженно всматриваясь в глубину комнаты, в которой давно никто не жил, кроме печальных призраков прошлого.

    Долгие восемь лет, с того самого дня, как Анну навсегда увезли из дома в психиатрическую клинику, он ни разу не решался переступить порог этой комнаты. Комнаты, в которой когда-то звенел веселый смех, сиял свет, царили любовь и радость. Комнаты, в которой навсегда поселилась грусть и печаль.

    По распоряжению лорда Генри слуги регулярно поддерживали здесь образцовый порядок. Вот и сейчас все блистало безукоризненной чистотой. На мебели, зеркалах, тканях и портьерах не видно ни пылинки. Полы, как обычно, натерты воском до сияющего блеска. Но, несмотря на все эти усилия, любому, кто зашел бы в эту комнату, с первых мгновений стало бы понятно – в этих стенах уже давно нет жизни.

    Всему виной запах, а вернее, его полное отсутствие. Разреженные, стылые, безжизненные молекулы и атомы пустоты. Такой запах не встретишь в заброшенных домах, на захламленных чердаках и в опустевших подвалах. В них всегда обычно присутствуют следы былой жизни – сырость, ветхость, затхлость – следы безжалостного времени.

    Здесь же нет ничего – космическое Ничего, и на всем видна печать застывшего безвременья. Ведь Анна не умерла, она была жива, но в своем неизлечимом безумии она как будто застыла в пространстве между прошлым и будущим, между небом и землей, между жизнью и смертью…

    Роберт поборол смятение и шагнул за порог, подошел к зеркалу и уставился на свое отражение. Из глубины холодно поблёскивающей амальгамы на него в упор смотрел Незнакомец. Всклокоченные волосы, щетина на помятом лице, черные впадины глаз и сумрачно горящий взгляд мрачно торжествующего демона.

    Отражение в зеркале напугало Роберта. Он отпрянул в испуге и растерянно оглянулся вокруг, взял себя в руки и медленно прошелся по комнате, с нежной и щемящей болью в сердце вспоминая детали каждой мелочи в обстановке и интерьере.

    Тоненькие лепестки фиалок на бледно-желтых тканевых обоях, милые фарфоровые фигурки собачек, детишек и ангелочков в изящном застекленном шкафчике, неброские акварели незатейливых сельских английских пейзажей по стенам, незаконченная вышивка и корзинка с разноцветными нитками на кресле у камина.

    Роберт взглянул в последний раз на этот неизгладимо запечатленный в его памяти узор былого счастья и, отчетливо ощущая легкий аромат лаванды, решительно закрыл дверь и вернулся в свою комнату. Не было никакого запаха, никто ничего не чувствовал, кроме него. И только Роберту чудился тонкий запах лаванды – любимых духов его жены.

    Он поставил пустую бутылку от вина на заваленный в беспорядке стол, уселся в кресло, укрылся пледом и задумчиво посмотрел на ободряюще потрескивающие в камине поленья.

    Однажды он поклялся самому себе, что в день смерти лорда Генри Эшли он зайдет в комнату жены и отпустит не стихающий с годами гнев, чувство непримиримой жажды мести, отпустит боль и освободит сердце для нормальной жизни. Там, в спальне, касаясь дрожащими пальцами корешков книг, которые читала когда-то Анна, он почувствовал невероятное облегчение.

    Бог милосерден, он прощает грехи людей. Но он верил, что кроме Бога есть еще злой Рок. Слепая беспощадная Судьба. И именно она привела убийцу в кабинет лорда
Генри Эшли и вонзила ему в спину кинжал. Человека, сломавшего жизнь Роберта и Анны больше нет. Справедливость восторжествовала.

    Роберт смотрел на огонь и думал о том, что он не испытывает ни жалости, ни сострадания, только чувство глубокого удовлетворения, такого полного и острого удовлетворения, которое умирающий от жажды путник в пустыне испытывает, добравшись до источника живительной воды.

    Он уже успел протрезветь и совершенно четко осознавал, что должен быть осторожен. Никто и никогда не узнает его темных и греховных мыслей – только Бог.

    Его размышления внезапно прервал короткий стук в дверь. Роберт замер, прислушиваясь. Стук повторился, и он услышал голос доктора Альберта.

    – Роберт, со мной Николас и Елена, мы хотим с Вами поговорить, можно к Вам?
Роберт без промедления открыл дверь и пригласил гостей войти. Он ждал, он знал, что так будет, что они придут и начнутся расспросы. Его не застали врасплох. Он заранее был готов к этому разговору.

    – Да, конечно, проходите пожалуйста, – сказал он, суетливо разбирая завалы на креслах и диване, освобождая места для гостей. – Прошу прощения, у меня тут полнейший беспорядок, не успел прибраться…

    Елена окинула цепким опытным взглядом комнату Роберта и согласилась с тем, что «полнейший беспорядок» – это самое подходящее описание. 

    Книги и документы разных форматов, старые газеты и фотографии, одежда и посуда разбросаны по комнате повсюду в хаотичном порядке. Посредине стола высилась опустевшая бутылка, кружевная скатерть и посуда на столе была залита красным вином. Апофеозом хаоса была белоснежная рубашка Роберта, которая самым непостижимым образом сушилось прямо здесь и прямо сейчас – на защитном экране у камина. По всему было видно, что ночь владельца комнаты прошла напряжённо и беспокойно.

    Елена, прежде чем присесть на предложенное ей место на диване, незаметно провела рукой по пятнам от красного вина – они были свежими, на пальцах остались следы.

    – Как дела, Роберт, как Вы себя чувствуете? – c опаской в голосе начала она.

    – Уже лучше, спасибо. Как видите – всю ночь не спал. Это ужасное убийство выбило меня из колеи. Когда мы все разошлись вчера по комнатам, о сне не было и речи. Я пытался забыться – читал, работал, просматривал старые фотоальбомы и решил в конце концов, что напиться – самое то, что нужно. Вы уж простите, сам не знаю, что было со мной, но руки дрожали от страха – разлил половину бутылки на стол и на рукав рубашки. Утром пришлось застирывать и сушить. Простые механические действия помогли справиться с паникой.

    – Роберт, а когда это было? Я вижу, что Ваша рубашка уже давно высохла, а пятна на столе совсем свежие. Вы ничего не путаете? – вдруг спросил Николас, и Елена изумленно посмотрела на него. Именно это ее заинтересовало тоже, но она не успела задать вопрос.

    Роберт нисколько не смутился и объяснил, что пролил вино где-то посредине ночи, в комнате было холодно и сыро, поэтому пятна на столе до сих пор не высохли. Рубашку он постирал с утра, как только дворецкий Эндрю растопил огонь. Жаркое пламя за пару часов высушило застиранное на рукаве пятно.

    – А в чем, собственно, дело? Почему Вы об этом спрашиваете? – все-таки насторожился он.

    – Роберт, мы сейчас хотим восстановить до самых мелких деталей все происходящее вчера вечером и ночью, чтобы до приезда полиции попытаться разобраться, что произошло и кто виновен в смерти лорда Генри Эшли, – мягко объяснил доктор Альберт. –  Не пойму, что Николас прицепился к этой рубашке. Лучше расскажите нам, как Вы вчера провели вечер с тех пор, как покинули уютную компанию в Чайной комнате, и до нашей общей встречи на месте преступления?

    – После ужина и концерта Линды мы были в Чайной комнате: лорд Генри и леди Ребекка, Елена и я – помнится, мы разыграли партию в вист. Кажется, мне совершенно не везло в игре, я отвлекался – меня замучил очередной приступ гастрита после плотной рождественской еды. Я ушел сразу за лордом Генри, около половины одиннадцатого, мне нужно было проведать Оскара перед сном. Я поднялся в комнату сына, пробыл там минут двадцать, а потом уже отправился спать. Немного почитал перед остывающим камином, только собрался принять ванну и услышал крик. Вот все, что я помню, – рассказал Роберт.

    – Что Вы делали в комнате сына, кто был с Вами, что-нибудь происходило странное, что может помочь нам в нашем расследовании?

    – Вечер был довольно приятным и мирным. Оскар радостно похвалился подарками, потом мы немного поиграли в железную дорогу – Оскар, Эдвард и я. Няня Миранда грелась у камина и занималась своей вышивкой, – вспоминал Роберт с улыбкой на губах.

    – Скажите, Роберт, а за это время, что Вы были там, кто-нибудь покидал комнату? Вы же понимаете, как это важно, – спросила Елена.

    – Миранда выходила на пять-семь минут – не больше. По просьбе сына она искала его любимого кота Герцога. Этот белый пушистый бандит вечно выходит из комнаты и бродит по дому непонятно где. Мальчику вздумалось покатать его по железной дороге. Миранда нашла кота довольно быстро – он ошивался у комнаты Джеймса и Линды. Няня сказала, что у них была приоткрыта дверь и что она услышала тихое бормотание Линды – она читала вслух книгу для Джеймса. Мы еще обсудили, какая это хорошая семейная традиция – совместное чтение перед сном.

    – А Эдвард? – уточнила Елена.

    – Эдвард ушел спать раньше меня. Где-то через десять-пятнадцать минут, как я пришел.  Он пожелал нам спокойной ночи, и потом я встретил его уже в кабинете лорда Генри. Кажется, к тому времени он готовился ко сну, так как на нем был ночной халат.

    Елена, доктор Альберт и Николас переглянулись друг с другом. Если все было так, как рассказывал Роберт, то у Эдварда было достаточно времени, чтобы прикончить лорда Генри, спокойно вернуться в свою комнату и даже успеть переодеться ко сну. Но только Елена пока понимала, что преждевременно делать такие выводы. Перед ее глазами была фраза из завещания, которая никак не вписывалась в логику подобных подозрений. – «владение 100% акционерным капиталом компании «Энергетические системы Эшли» своему незаконнорожденному сыну Эдварду Эшли»

    «В явных материальных интересах Эдварда тот факт, чтобы это новое завещание было дописано и заверено так, как задумал его лорд Эшли. Не было никакого здравого смысла в том, чтобы лишать самого себя в будущем владения одной из крупнейших энергетических компаний в Англии. Нет, Эдвард вряд ли замешан в этой темной истории», – подумала Елена.

    Она достала листок с недописанным завещанием и дала его почитать Роберту. Минуту спустя он вернул листок. Его губы скривила горькая, полная обиды усмешка.

    – Прошло столько лет, а он так и не простил бедную Анну. Как вычеркнул ее из своего первого завещания, так и нет ее в этом новом варианте…Я и не рассчитывал на чудо, но все-таки верил, что со временем старик опомнится и не оставит свою дочь на произвол судьбы, но видит Бог – у него не было сердца…, – с чувством горечи сказал он.

    – Кому, по Вашему мнению, была выгодна смерть лорда Генри? – напрямую спросил Николас.

    – Ничего не хочу сказать плохого, но судя по тексту этого нового завещания очевидно, что Джеймс оставался не у дел. Ведь именно он сейчас ведет дела компании и, наверняка, рассчитывал на львиную долю наследства. А в результате – ни дома, ни компании, только часть капитала. Но, насколько я знаю, он любил своего отца, и не могу представить, что он мог решиться на убийство. Других версий я лично не вижу. Жена любила его больше жизни. Слуги? Ну это вряд ли… Эдвард? Не знаю, у них были сложные отношения. Простите, думаю ничем не могу помочь, – устало сказал Роберт.

    – Вы помните ту записку, что мы нашли на месте преступления. «ПОМНИ К-Н» или «ПОМНИ К-И» – четко не разобрать. Вам ничего так и не пришло в голову, чтобы это значило? – спросила Елена.

    – Вы знаете, я долго бился над этой загадкой ночью, вспоминал знакомых, перечитывал старые документы и рассматривал семейные фотографии, но так и не смог найти ответ. Если я что-то вспомню, я обязательно вам скажу, – было видно, что
Роберт утомился от этого разговора, боль в желудке и похмелье давали о себе знать.

    Елена заметила это, пожелала ему отдохнуть перед обедом, прилечь и выспаться хорошенько и предложила доктору Альберту и Николасу оставить Роберта одного.

    Уходя, она заботливой женской рукой сняла рубашку с защитного экрана и, бережно сложив в стопочку, положила на кресло. Действительно, рубашка была абсолютно чистая и сухая, а ее пальцы еще помнили влажные капли красного, как кровь, вина. Красные, как кровь…Эта мысль крепко застряла в ее голове, и она аккуратно отложила ее до нужных времен в дальний ящичек своего хитро устроенного мозга.

    Комната Эдварда была совсем рядом, и они, недолго думая, решили навестить его сразу после Роберта.





Глава 17. Жаркое солнце Калькутты.

    По сравнению с другими, гостевая комната Эдварда выглядела довольно просто и уютно. Неброская старинная мебель без вычурной резьбы и пышных тканевых украшений, тусклые полинявшие занавески, клетчатые пледы на диване и в креслах – удобство и комфорт. «Вполне по-Викториански», – подумала Елена, с одобрением рассматривая небольшие цветные литографии с изображением английской мужской моды конца девятнадцатого века.

    Эдвард неестественно прямо сидел за столом и настороженно всматривался в лица нагрянувших к нему гостей. В своем неподдельном состоянии тревожного испуга он выглядел сейчас гораздо моложе своих лет.

    «Бедный мальчик, каково ему сейчас, выглядит совсем как ребенок, который заблудился в неизвестном ему городе и не может найти выход», – подумал Николас, с откровенной жалостью глядя на Эдварда. Он всегда относился к нему, как к младшему брату, и сейчас искренне жалел его.

    – Не волнуйся, дружище. Мы не будем тебя долго мучить, – ободряюще начал он. – Просто поговорим о том, как вы ладили с лордом Генри, и о том, что произошло вчера вечером.

    – А чем я могу помочь, я тут совершенно не при делах. Я весь вечер просидел у Оскара в комнате, потом пошел спать. Мария как раз готовила мне ванну, когда мы с ней услышали крик. Меня там не было, я его не убивал, – с ходу заняв воинственную позицию, ответил Эдвард.

    – Никто и не подумал тебя в чем-то обвинить, – успокоил его Николас. –  Ты пойми, что приедет полиция и будет точно так же опрашивать всех, потому что каждый из нас находится под подозрением. Но до приезда полиции нам самим надо разобраться, кто где был и чем занимался на момент убийства. Это в интересах безопасности всех нас.

    Эдвард насупился, скривил губы, и Елене показалось даже, что он вот-вот заплачет.
    – Эдвард, – терпеливо сказала она, взяв его за руку. – Ну не сердись. Расскажи нам, какой он был, твой отец. Я знаю, что вы часто ссорились, что ты всегда злился на него. Но, кажется, он искренне любил тебя. Вот прочти, это новое завещание, которое он, к сожалению, не успел дописать.

    Эдвард опасливо взял в руки листок с последней волей отца и, сосредоточенно нахмурив мальчишеские брови, погрузился в его изучение. Через пару минут он удивленно присвистнул.

    – Ничего себе. Он собирался оставить мне дело всей его жизни. Мне, который не испытывал к нему никаких чувств, кроме тихой злости и ненависти. Мне, который проклинал тот день, когда моя бедная, глупая мать влюбилась в этого самодовольного лорда. Ничего не понимаю…

    – Эдвард, ты еще слишком молод, чтобы разбираться в тонкостях особенностей человеческой натуры, – сказал доктор Альберт. – Очевидно, что лорд Генри всю жизнь испытывал глубокое чувство вины по отношению к твоей матери и к тебе. Он не смог простить самому себе жестокую превратность Судьбы. Он всегда и во всем тебя поддерживал и обеспечивал всем самым лучшим, что мог тебе дать, и на склоне лет решил, что ты заслуживаешь большего. Он решил оставить тебе бизнес – это очень и очень почетно. Видимо, ему казалось, что так он сможет максимально искупить свою вину перед тобой. Но, увы, он не успел это сделать. Кто-то помешал ему.

    Эдвард потрясенно переводил взгляд с одного на другого и не находил нужных слов. Нахлынувшие чувства раскрасили красными пятнами смятения его юное лицо.

    – Были дни и ночи, когда я, действительно, желал ему смерти, – тихо начал он. – Я грезил, что куплю ружье и застрелю его, или сброшу с лодки посредине океана, или отравлю его цианистым калием. Я не верил в его заботу и любовь, думал, что он притворяется, чтобы замолить свои грехи перед Богом.

    Моя бедная мама, вы не знали ее... Она была так молода, так красива, а он разбил ей сердце…Это он виновен в ее смерти, а я так и не смог его простить.

    Моя мама родилась в семье обычного английского офицера, заброшенного волей судьбы на военную службу в Калькутту – в самое сердце сказочной Индии. Там он повстречал прекрасную индианку, они поженились, и в результате родилась моя мать – Николь. Отцовское жалование было невелико, его жена помогала семье свести концы с концами, занимаясь ручными поделками индийской бижутерии и шитьем национальной одежды.

    Маленькая Николь была предоставлена самой себе. После занятий в школе она до ночи носилась с местной ребятней по заколдованным индийским улочкам, с каждым днем впитывая в себя культуру, обычаи и традиции далекой и загадочной страны.

    Знойное солнце, соленый ветер, яркие краски, шум и суета перенаселенного города, зажигательная музыка и чарующие песни, постоянно несущиеся из маленьких торговых лавочек, – все это довольно рано сформировало ее яркую, запоминающуюся внешность и веселый и энергичный характер.

    Когда ей исполнилось восемнадцать лет, семья переехала обратно в Англию и поселилась на окраине Лондона. Николь решила быть самостоятельной и пойти работать. Она очень быстро нашла свою стихию. Конечно, это было участие в шоу для богачей, набирающее обороты по всей Англии, – представление «Жаркая Индия»: индийские танцы и песни в исполнении прекрасных девушек с индийской внешностью и божественными фигурами.

    Утонченная пластика, врожденная грация и непостижимая восточная красота – все это помогло маме быть одной из самых успешных звезд этого шоу. Конечно, она была красоткой. Черные, как смоль, напоенные солнечным светом на протяжении многих лет волосы, загорелая кожа, белоснежная улыбка и соблазнительные формы – все это выгодно отличало ее на фоне ее ровесниц – прыщавых блеклых англичанок с тусклыми глазами и тонкими льняными волосами. Мужчины всех возрастов и статусов слетались на ее экзотическую красоту и веселый нрав, как пчелы на мед. При желании, она могла выйти замуж за любого достойного джентльмена. Но, к сожалению, мама не отличалась житейской мудростью и влюбилась в солидного, чопорного, занудного богача, который к тому времени был глубоко и счастливо женат.

    Этот роман закончился очень трагически. Наигравшись всласть как с красивой игрушкой, отец предложил ей расстаться, с условием, что всегда и во всем будет помогать ей и их сыну, то есть мне, материально…Ну а дальше…Я думаю, нет смысла пересказывать былое. Все знают, к чему это привело. Сердце мамы не выдержало такого удара, и она умерла…Вот смотрите – здесь ей всего восемнадцать лет, как мне сейчас.

    Эдвард прервал свой грустный рассказ и достал из ящика стола старую, потертую в нескольких местах фотографию. В белоснежном коротком платьице, с яркими разноцветными бусами, Николь действительно выглядела очень свежо и обворожительно –  нездешний цветок на фоне серого запыленного Лондона. Лучезарная улыбка светилась радостью и счастьем. Очевидно, уже тогда она была влюблена и не думала о будущем.

    – Эдвард, а покажи еще ту фотографию, на корабле, она у тебя с собой? – попросил Николас. Он неоднократно бывал в гостях у Эдварда в его Лондонской квартире, и за бокалом вина они частенько смотрели старые семейные фотографии. Он знал их уже наизусть и помнил каждую деталь, каждую мелочь на этих удивительных, как из индийского кино снимках.

    Эдвард покопался в документах и достал еще одну фотографию, она также была не в лучшем состоянии, пожелтела от времени и местами стерлась. На фотографии Николь была в окружении других прекрасных девушек – танцовщиц из шоу, где она работала. Они позировали на палубе корабля, сбившись все вместе в пеструю стайку разноцветных прекрасных птичек, и заливались звонким безудержным смехом. Вокруг них за столиками сидела разношерстная богатая, преимущественно мужская, публика, которая под кофе, ликер и сигары с явным наслаждением бесцеремонно разглядывала юных чаровниц.

    – Это мама на ее первых гастролях по миру – Лондон, Париж, Рим, Касабланка, Кейптаун, где только они не побывали, – с улыбкой и гордостью пояснил Эдвард.

    – Позволь мне посмотреть, – попросил доктор Альберт. – Какой интересный сюжет. Девушки, прекрасные, как цветы, в окружении восхищенной публики…

    – Это на роскошном лайнере «Виктория». Об этом турне писали во всех газетах. Дома у меня сохранилась газетная вырезка тех лет.

    – Да, да, я что-то слышал об этом, или, кажется, читал. Все это очень интересно…Слишком жарко здесь, пить хочется, нет ли воды. – Доктору Альберту внезапно стало не по себе, наверное, сказалось нервное напряжение последних часов.

    Эдвард поспешил приоткрыть окно, и в комнату ворвался резкий ледяной ветер с плотным вихрем колючих снежинок, налил доктору воды из графина.

    Елена в это время сосредоточенно разглядывала фотографию на корабле, запоминая своей точной фотографической памятью каждую деталь – платья танцовщиц, украшения, чайки над палубой, спасательные шлюпки на борту, солидные мужчины в белых летних одеждах.  Елена ловила себя на мысли, что в этой фотографии кроется какая-то загадка, какой-то ключ к тайнам прошлого, но пока что не могла его прочесть.

    – Эдвард, на месте преступления мы нашли записку, написанную рукой убийцы «ПОМНИ К-Н» или «ПОМНИ К-И» – ¬ точно непонятно. – Скажи, тебе это ни о чем не говорит?  – спросил Николас, с участием поглядывая на доктора, который до сих пор сидел, откинувшись в кресле, побледневший, и тяжело дышал.
Эдвард подумал немного и сказал, что девичья фамилия его матери была Коллинз и жили они в Калькутте, но это вроде не совсем то, что написано в записке. А больше никаких ассоциаций.

    – Эдвард, еще пару вопросов, и мы оставим тебя отдохнуть и набраться сил перед обедом. Еще раз перескажи, пожалуйста, как ты провел вчерашний вечер после ужина, как ушел в комнату играть с Оскаром, – попросила Елена. – Вспомни детали, кто еще был в комнате, кто уходил или приходил.

    – Ясно, все понятно к чему это Вы. Разбираете по полочкам чужие   алиби. Так вот как все было. Сразу после ужина я отправился к Оскару, когда все пошли в музыкальный салон. Я не очень люблю классическую музыку. Погонять в новенькую железную дорогу и поиграть с Оскаром в дартс было гораздо интереснее. Все это время с нами была няня Миранда, она уютно пригрелась у камина и закопалась в своей вышивке, рассказывая нам какие-то байки из своего детства и юности. Ну мы ее особо не слушали, увлеченные игрой. К сожалению, не могу сказать точно во сколько, думаю, около половины одиннадцатого вечера, пришел Роберт и включился третьим в наши веселые игры. Потом Оскар завелся – где его кот, хотел покатать его на железной дороге. Няня пошла его искать. Миранда принесла под мышкой орущего кота с хитрой и довольной мордой, вымазанной в сливках. Видимо, успел нахулиганить на кухне. Кажется, мы нарушили его личные планы пошалить, пока его никто не видит. Кот орал, как резаный, у меня разболелась голова, и я где-то без пятнадцати одиннадцать пошел спать.

    Каюсь, видимо, придется признаться – жутко захотелось выкурить косячок марихуаны, балуюсь редко, обещаю бросить, – продолжил Эдвард, виновато покосившись на авторитетного для него старшего друга Николаса. – Я спустился вниз по лестнице, вышел, как есть и в чем был, через черный ход кухни на улицу, быстро выкурил сигарету – это заняло у меня минут десять, она была у меня в кармане рубашки, и, окоченев от холода, бегом вернулся в свою комнату. По дороге встретил Марию. Я попросил ее навести мне горячую ванну, так как чувствовал, что продрог до костей.

    Полиция может проверить мои слова, если надо, окурок до сих пор валяется где-то там, в сугробе. Я помню, как закопал его ботинком поглубже, сам не знаю зачем, привычка заметать следы, чтобы не засветиться перед домашними. Я уже переоделся в пижаму, Мария разводила пену в горячей воде, а я пытался согреться у остывающего камина, и тут мы услышали крик. Мы бросились в коридор и оказались свидетелями жуткой сцены… Бедный отец. Он все-таки по-своему любил меня, жаль, что я так и не смог поговорить с ним об этом, когда он был жив. А сейчас уже слишком поздно…

    – А кроме Марии ты никого больше не встретил за все это время? – уточнил Николас.

    – Нет, никого, но я слышал тихое пение в музыкальном салоне, когда проходил мимо. Тихий женский голос. Я не задумался тогда, кто это. Это могла быть и Линда, и Агата, и Вы, Елена. Сейчас я не смогу точно определить, кто это был. Вам, наверное, виднее, расспросите всех по очереди и разберетесь что к чему.

    – А сам ты, Эдвард, что думаешь? Кто мог решиться на такое? Кому понадобилось убивать лорда Генри Эшли? – прямо в лоб спросил Николас, и Елена снова удивилась его способности решительно спрашивать напрямую, без обиняков. «А он хорошо бы справлялся в полиции», –  подумала она.

    – Трудно сказать, – задумчиво ответил Эдвард, – у отца была непростая жизнь, полная ошибок и грехов. Но за все ли грехи нужно платить такой ценой – вот в чем вопрос. Я не могу предположить, кто это мог сделать. С себя я снимаю подозрения хотя бы тем, что, будь я в курсе, что мне светит быть владельцем богатейшей в Англии энергетической компании, я бы сам стоял на страже в дверях его кабинета с ружьем наперевес, защищая его покой до тех пор, пока бы завещание не было закончено и заверено, как полагается по закону. Вы спросите, пристрелил бы я его потом? Думаю, нет. Кишка тонка. Ждал бы его естественной кончины и постарался бы наладить с ним более-менее хорошие отношения. В конце концов, он собирался доверить мне дело его жизни, а это дорогого стоит.

    Эдвард встал, захлопнул окно, справился у доктора Альберта, стало ли ему легче. Доктор ответил, что все в порядке, просто усталость накатила и что он не прочь перекусить что-нибудь, прежде чем продолжить оказавшийся трудным для него процесс расследования. У него в голове была полная каша, никаких конкретных идей и предположений, он запутался в показаниях. Он умел хорошо разбираться в различных нервных расстройствах и лечить мании преследования и разные степени депрессии у своих многочисленных пациентов. Но понять, какое значение имеет пенка на молоке, почему сушилась  рубашка и что такого загадочного в старых фотографиях, ему было не по силам.

    – Чувствую, что сыщик из меня никудышный. Предлагаю спуститься и попросить чего-нибудь вкусненького у Марии, мои мозги срочно требуют подкрепления, – виновато сказал доктор Альберт и с облегчением вздохнул, встретив слова одобрения у своих коллег по детективному цеху. – Эдвард, ты с нами?

    – Нет, спасибо, я побуду здесь, пока меня не позовут к обеду, обещаю никому не открывать, как вы и просили, – вежливо ответил Эдвард. Он рассеянно вертел в руках затертую фотографию с корабля и внимательно разглядывал ее, как будто увидел в первый раз. 




Глава 18. Показания слуг.

    На седьмом десятке жизни дворецкий Эндрю был уже, конечно, староват и слеповат, но отнюдь не глуповат. Для своих преклонных лет он сохранил поразительную ясность, четкость мыслей и удивительно деятельную функциональную энергию бесперебойно работающей машины. Смерть лорда Эшли, несомненно, потрясла старика, но не выбила его из протоптанной трудовой колеи.

    Положение было нелегким. Лорд Генри мертв, леди Ребекка пребывала в глубокой коме, леди Линда находилась в перманентном состоянии обморока, сэр Джеймс не отходил от нее и довольно безынициативно реагировал на происходящее, сэр Роберт, похоже, запил, юный Эдвард дрожал от страха и не высовывал носа из комнаты, Миранда стойко оберегала маленького Оскара, надежно упрятав его под свое крыло в детской комнате.

    Новоявленные детективы Елена, Николас и доктор Альберт с серьезными и озабоченными лицами перемещались по погруженному в безмолвный ужас замку и выстраивали свои многоуровневые теории и подозрения.

    От Марии немного толку. Она без устали причитала, сердилась, ругалась и проклинала всех и вся. К ней и подойти-то было боязно – так похожа она была на раскаленную докрасна сковородку, плюющуюся обжигающим маслом во все стороны. Ну и еще горничная Агата, поселившаяся в покоях леди Ребекки. Дрожала, как осиновый лист, безутешно плакала и переводила пачки бумажных носовых платков из запасов своей любимой госпожи.

    Кому-то нужно было всерьез позаботиться о жизнеспособности замка, угодившего в снежный капкан и о жизнедеятельности наполовину парализованных страхом людей. Объективно оценив сложившуюся ситуацию, пораскинув закаленными жизненным опытом мозгами, дворецкий Эндрю решил взять управление замком в свои руки.

    Он представлял себя этаким старым морским волком, продубленным насквозь солеными ветрами, старшим помощником капитана, взявшего на себя штурвал погибающего корабля. Капитан погиб, половина команды вырублена морской болезнью и цингой, вокруг бушует смертельная буря, на горизонте маячат пиратские флаги. И только от его четких и решительных действий зависит судьба оставшихся в живых.

    Дел у Эндрю было по горло. С самого раннего утра он хлопотал по хозяйству. Навести порядок в доме после бурного Рождественского праздника, растопить камины во всех комнатах, сделать срочную инвентаризацию запасов прочности и рассчитать продукты как минимум на три дня. Попеременно приводить в чувства отчаявшихся слуг, приготовить достойный завтрак для домочадцев и гостей замка, продумать до мелочей меню на обед и ужин. А еще неплохо было бы поразмыслить хорошенько, что все-таки произошло накануне в кабинете лорда Генри Эшли и кто виновен в его смерти.

    Именно этим он и занимался, помогая ни на минуту не замолкающей Марии чистить овощи к обеду, который они планировали подать к трем часам дня. Мария бубнила ругательства себе под нос, но Эндрю уже давно не слушал ее, погрузившись в сложную аналитическую работу, происходящую в его солидной, украшенной старомодными бакенбардами голове.

    Уже второй раз за день после завтрака на пороге кухни вдруг материализовались голодные сыщики – Елена, Николас и доктор Альберт.
«Видимо, работа у них очень тяжелая и требует постоянной подпитки мозга, этак мне не прокормить их за три дня…», – подумал Эндрю и услужливо засуетился, собирая им что-нибудь вкусненькое перекусить.

    – Не беспокойтесь так, Эндрю, нам бы просто чайку, да кусочек пирога, – попросил доктор Альберт.

    – Сейчас все будет в лучшем виде, идите, пожалуйста, в столовую, я принесу Вам покушать к чаю. Еще бы, нужно хорошенько подкрепиться для ясности мозгов, чтобы раскрыть это ужасное преступление, – ответил Эндрю.

    Детективы расположились в столовой, уже сверкающей чистотой стараниями вездесущего Эндрю. Через десять минут на свежей белоснежной скатерти ароматно дымился свежезаваренный чай, восхитительно пахла яичница с поджаренной ветчиной, теплые гренки сочились маслом. В приятную нагрузку была подана нарезка соленой буженины, абрикосовый джем и коробка шоколадных конфет – специально для Елены.

    Эндрю разложил еду на столе, но не уходил, а стоял, как приклеенный, смущенно переминаясь с ноги на ногу, застряв возле дверей. Ему явно хотелось узнать, как продвигается расследование, и высказать свое скромное мнение по данному вопросу.

    – Странное это дело, – нерешительно начал он. – Вы позволите мне высказать кое-какие соображения, пришедшие в мою старую седую голову?

    – Конечно, Эндрю. Мы как раз хотели с Вами поговорить, – подбодрил его Николас. – Вы ведь столько лет знаете эту семью. Может, Вы заметили что-нибудь неладное, что-то необычное, что может помочь нам в нашем деле.

    – Да-да…вот именно неладное. Массажная подушечка для ног. Такая шелковая, в сиреневый цветочек. Она стояла у дивана, а на ней был плед. А должна была стоять под столом. Вот это неладно, совсем неладно.

    Детективы одновременно уставились на Эндрю с одинаково изумленными лицами.

    – Подушечка для ног? О чем это Вы толкуете? – спросила Елена.

    – Видите ли, лорд Генри в последние годы страдал от болезни ног, они постоянно отекали, было нарушено кровообращение и болели суставы. Врачи рекомендовали ему при отдыхе на диване или работе за столом использовать специальную массажную подушечку для ног. Так вот, лорд Генри сидел за столом, а подушечки не было. Она была совсем в другом месте – у дивана, в правом ее углу, у настольной лампы, где он обычно читал перед сном, укутавшись в плед.

    – И чтобы это значило? – озадаченно спросил доктор Альберт, не забывая о сочащихся маслом румяных гренках.

    – Наверное, он сначала сидел на диване и массировал ноги рядом с диваном, а потом пересел работать с документами за стол, а подушечку не стал с собой брать. Пока не пойму, что здесь такого неладного, – скептически заметил Николас.

    – Нет, господин Николас. Вы плохо знали лорда Генри. Он был невероятный педант и аккуратист. Он всегда неукоснительно следовал требованиям врачей, не пропускал прием лекарств и строго следил за этой подушечкой. Их было две – одна у дивана, а вторая под столом. Но за пару недель до Рождества та, что под столом, сломалась – она сейчас в ремонтной мастерской. И лорд Генри всегда переставлял оставшуюся подушечку в зависимости от того, где он находился. Я наблюдал эти перемещения ежедневно по двадцать раз.

    – И чтобы это значило? – глуповато повторил свой вопрос доктор Альберт, налегая на кусочки поджаристой ветчины.

    – Тут явно что-то неладное, – как попугай, хлебнувший бренди, заладил Эндрю.

    – Похоже, что лорда Генри убили не за столом, а где-то в другом месте кабинета, а потом уже мертвое тело усадили за стол, как будто он там и сидел. А вот зачем – не могу сказать.

    Умозаключения дворецкого сильно подействовало на детективов. Они долго молчали, многозначительно переглядывались и с трудом переваривали услышанное.

    – Не исключено, что так оно и было, – в конце концов произнес Николас. – И это значит…

    – И это значит, что завещание – это подделка, ложный след, чтобы направить следствие по неверному пути, – завершила его мысль Елена.

    – А еще это значит, что убийца плохо знал привычки лорда Генри и промахнулся с подушечкой. То есть, это человек не из семьи. Вы, я, доктор Альберт и, возможно, Эдвард – все мы вряд ли знали об этой подушечке, в отличие от всех домашних, в том числе и слуг, проживающих в доме. Неожиданный поворот…, – мрачно закончил Николас.

    – А еще это значит, что убийца дьявольски умен. Если это кто-то из домашних или слуг, то он мог намеренно не переставить подушечку от дивана к столу, чтобы указать на явный промах далекого от семьи человека и отвести подозрение от себя, – сделала свой вывод Елена и откусила кусочек шоколада.

    Позже Эндрю дали почитать завещание, и он был вынужден признать, что это похоже на почерк лорда Генри. Это окончательно запутало следствие, так как все предыдущие рассуждения о загадочной подушечке и поддельном завещании остались всего лишь рассуждениями. На вопрос о записке «ПОМНИ К-…» он долго скреб в лысой макушке, но так ничего толкового и не предложил.

    Борясь с надвигающейся усталостью, Елена попросила Эндрю рассказать все подробности вчерашнего вечера с момента после ужина и до обнаружения тела покойного. И вот что они услышали.

    «После ужина мы с Марией и Агатой занимались уборкой на кухне и в столовой. Нам было весело, мы управились довольно быстро, и у нас еще было время, чтобы выпить по чашке чая перед последними хлопотами перед сном.

    Музыкальный концерт Линды уже закончился, господа разошлись в Чайную и в Клубную комнату, отдыхали, играли в карты и в шахматы, приятно проводили вечер.

    Довольные, что вечер удался, мы с Марией и Агатой следили за порядком и прислуживали по необходимости гостям, сидели в комнате Марии, пили чай и разгадывали кроссворды.

    Часам к одиннадцати я решил выйти на улицу и разгрести снег хотя бы от дверей и окон, чтобы нас не завалило до крыши. Я тепло укутался и выбрался в ночь. Я начал разгребать снег под окном, которое выходит из коридора, ведущего мимо библиотеки и Клубной комнаты, как вдруг заметил, как с черного хода кухни вышел мужчина. Нас разделяло несколько десятков метров, мой фонарь перегорел, видимость была плохая, так что он меня точно не видел. Он вышел и стоял ко мне спиной. К сожалению, я не узнал его. По росту и комплекции это мог быть Роберт или молодой Эдвард – они оба высокие и худощавые. Мне показалось очень странным, что на нем была только рубашка и брюки, никакой верхней одежды. Я подумал, что может он много выпил, заболела голова, захотелось подышать свежим воздухом и перекурить.

    Снег был очень густым, и трудно вспомнить его действия. Но одно я точно запомнил, потому что это поразило меня. Он наклонился три раза и сунул руки прямо в сугроб, как будто что-то искал там или наоборот хотел спрятать. Это было так неожиданно, что я растерялся и не стал ему мешать. Все это заняло минут пять, не больше. Потом мужчина развернулся и поспешно вернулся в дом. Я скоро закончил с уборкой снега и тоже поспешил в натопленный дом, так как уже продрог до костей. Каково ему было в рубашке – ума не приложу. Ведь стоял жуткий мороз. Я проверил, что на кухне, в столовой и в музыкальном салоне все в порядке и, никого не встретив на своем пути, отправился в свою комнату. Я проверил время – было уже поздно – начало двенадцатого. Меня уже никто не вызывал по внутренней связи, и я подумал, что все благополучно улеглись в свои теплые постели, и пора и мне на боковую, как вдруг услышал этот страшный крик. Вот и все, что я могу рассказать. Странное это дело. До сих пор не пойму, кто это был в рубашке на морозе и зачем наклонялся и шарил руками в снегу – Роберт или Эдвард»

    Внезапно звонкий грохот разбитой посуды прервал его воспоминания. Притихшие слушатели поразительного рассказа, погруженные в новые неожиданные детали злополучного вечера, чуть не подпрыгнули от неожиданности. В дверях кухни они увидели Миранду, няню Оскара, и у ее ног разбитый кувшин с молоком.

    – Простите…Я сейчас все уберу, – виновато проговорила она, опустившись на колени и собирая осколки. – Я спустилась на кухню за молоком для Оскара, и Мария попросила отнести Вам молока к чаю. Извините, я такая неловкая.

    Белое молоко медленно разливалось по черному дубовому паркету. Белое на черном. Снег и тьма. Пустота и мрак. Елена, как завороженная, смотрела, не отрывая глаз, на белое пятно, которое все расширялось и расширялось, медленно и неотвратимо захватывая в плен старинные дубовые доски паркета, и в этом был какой-то смутный, понятный ей одной, зловещий знак.

    Елена чувствовала первые признаки необъяснимой тревоги. У нее был достаточный опыт распутывания самых разнообразных преступлений, убийств из ревности, за наследство, из мести, но это дело казалось ей совершенно особенным. Оно было настолько запутанным, что ей уже казалось, что все действие было отрепетировано, как по нотам, подозрительно много необъяснимых фактов и мнимых нестыковок, но ни одной ниточки, прямо ведущей к разгадке. Убийца не просто заметал следы, он их явно и намеренно запутывал. Он действовал не в порыве ярости и гнева, а продуманно и хладнокровно, как будто наслаждаясь своей ролью неуловимого злодея.

    Это было всего лишь предчувствие, но Елена уже была уверена, что простой логический анализ нагромождения собранных фактов не приведет к успеху. Разгадка была гораздо глубже, чем можно было найти знаменитым дедуктивным методом самого известного сыщика Шерлока Холмса. Необходимо обнаружить следы невероятно тонкой психологической подоплеки мотива убийства – вот что нужно было искать. В семье все были богаты, и даже слуги вполне обеспечены. Нет, дело не в деньгах, все гораздо сложнее…

    Размышления Елены прервал деловитый тон дворецкого Эндрю.

    – Миранда, ты явно не в форме, оставь все это, я сам все уберу, и пойду уже на кухню, нужно проверить, как там справляется Мария.

    – Миранда, Вы выглядите бледной и усталой. Присядьте, выпейте с нами чаю, поговорим немного о том, что случилось вчера, мы сейчас как раз собираем любую информацию, чтобы помочь полиции, когда они до нас доберутся, разобраться в этом деле, – предложил доктор Альберт.

    Миранда неспешно присела на краешек стула, смиренно сложила руки на коленях.  Прямая, как палка, напряженная, как струна. На лице – ни тени эмоций.

    Елена в очередной раз поймала себя на мысли, что всегда ощущала некоторый дискомфорт в присутствии этой женщины. Становилось немного холодно и неуютно, хотелось поежиться и завернуться в теплый плед.

    Несомненно, она была со странностями. Это была высокая худая женщина, с горделивой осанкой, высоко поднятой головой, плотно сжатыми губами, редко знающими тень улыбки, неизгладимыми морщинками поперек сурового лба и непостижимым потусторонним взглядом холодных серых глаз. Ее взгляд был таким тяжелым и странным, что мало кто выдерживал его на себе больше нескольких секунд.
 
    Казалось, что она смотрела на тебя, как на пустое, бесконечное пространство, как будто смотрела сквозь тебя. Кроме того, этот взгляд был абсолютно рассеянным, расфокусированным в разные стороны, что приводило в замешательство всех без исключения, так как невозможно было прочесть его выражение, направление и настроение.

    Никто ничего не знал о ее семье, друзьях и прошлом. Было лишь известно, что она никогда не была замужем и у нее нет детей. Всю жизнь работала, сначала медсестрой, потом няней и имела совершенно безупречную репутацию в своей профессии. В дом лорда Генри Эшли она поступила на службу в результате затянувшихся попыток поисков няни для Оскара после того, как его мать отвезли в психиатрическую лечебницу. Никто не соглашался ни за какие деньги работать в такой психологически непростой ситуации. Миранда согласилась, и никто в семье ни разу не пожалел об этом.

    Ее необъяснимой странности и нелюдимой суровости побаивался даже лорд Генри. Но, поскольку она блестяще справлялась со своими обязанностями и была ласковой и нежной и в меру строгой с Оскаром, ей прощалось многое. Она часто разговаривала сама с собой, бормотала себе под нос всякие небылицы о каре небесной и Судном дне, частенько одним взглядом она загоняла в тихий ужас слуг и домашних. Но при этом маленький Оскар горячо любил Миранду, был сердечно привязан к этой замкнутой женщине, потому что она понимала его и могла успокоить одним прикосновением руки и тихой редкой улыбкой.

    Разговор не клеился, на все вопросы Миранда отвечала довольно сухо и односложно. Очевидно, у нее не было ничего такого нового, что можно было добавить к рассказам Эдварда и Роберта о том, как они провели вечер в комнате Оскара. Миранда безоговорочно подтвердила все факты, которые они рассказали ранее. Все совпадало и по действиям, и по времени, так как Миранда тщательно следила за часами, чтобы Оскар вовремя лег спать. Завещание не вызвало у нее никаких дополнительных эмоций. Но когда Елена показала записку, написанную кровью, Миранда заметно побледнела, и в ее светлых стальных глазах пронеслась темная тень страшного торжества.

    – Я всегда знала, что Судный день придет, – тихо проговорила она.

    – Поясните, что Вы имеете ввиду, – спросил Николас.

    – За все в этом мире надо платить. Каждый поступок имеет свою цену. У лорда Генри темное прошлое. Пришло время расплаты. Простите, я больше ничем не могу помочь. Все в руках Господа.

    Детективы обреченно переглянулись, вздохнули и поняли, что больше ничего не смогут добиться от этой пугающей их женщины. Миранда подтвердила картину происходящего в комнате Оскара, но ничего нового для их следствия сообщить не смогла.

    Миранда ушла, но еще долго они не могли собраться с мыслями и продолжить разговор. Ее ужасное пророчество о Судном дне и расплате оставило тяжелый осадок на сердце каждого.

    Быстрее всего из мрачной задумчивости, как обычно, вышел доктор Альберт. То ли у него был выработан иммунитет из-за многолетнего опыта выслушивания различных психологических проблем пациентов, то ли румяные гренки не давали ему потерять оптимистический настрой, но он решительно потер руки и предложил не отчаиваться, и раз уж они здесь, довести начатое до конца, а именно опросить, не откладывая в долгий ящик, оставшихся слуг.

    – Остались Мария и Агата. Проведем последние опросы и потом начнем анализировать всю полученную информацию. Факты, факты, факты, анализ, анализ, анализ – потом логические выводы, и картинка должна сложиться, как пазл, – бодро сказал он своим погрустневшим коллегам.

    Елена рассеянно кивнула головой в знак согласия, но мысли ее были далеко. Раньше она почти не пересекалась с Мирандой, редко разговаривала с ней, и никогда так близко не общалась, как сегодня.  Зацепил и остался в памяти ее взгляд, такие странные, смотрящие как будто в разные стороны и одновременно сквозь тебя глаза.
 
    Где-то раньше в своей жизни она уже видела похожие глаза. Увидев однажды, их не забудешь уже никогда. Но где, когда и при каких обстоятельствах эти глаза коснулись ее своим потусторонним ледяным сиянием – этого она не могла сейчас вспомнить.

    Елена никак не могла сосредоточиться. Мешал доктор Альберт с своими бодрыми и слишком оптимистическими теориями, мешал Николас с его невероятно сексуальной, сводящей ее с ума энергетикой, мешал ароматный запах вкуснейшей яичницы с ветчиной и картинка белого пятна на черном паркете. Ей как можно скорее нужно побыть одной, закрыть глаза, спокойно и без суеты взглянуть на происходящее и разложить все по полочкам. Но доктор Альберт все-таки прав. Чем быстрее они справятся с сбором информации о вчерашнем вечере, тем больше времени у них будет для сопоставления фактов, обнаружения улик и, возможно, прольется хоть капля света на это загадочное убийство. У Елены уже заранее заломило виски от мысли, что придется выслушивать громко и энергично тараторящую Марию, но деваться было некуда.

    Мария вломилась в столовую, как разъяренный бронепоезд. От ее шумного появления даже посуда жалобно зазвенела в буфете.

    – А я вот жду и жду, когда господа соизволят со мной поговорить. Даже с этой ведьмой уже поговорили, а до Марии им все нет дела. Вы думаете, я бедная, бестолковая кухарка, и какой от меня толк? Так вот, вы все ошибаетесь. А между прочим, я больше всех знаю обо всем, что творится в этом доме. Я давно подозревала, что произойдет что-то ужасное. Немудрено, что произошло убийство в доме, где уже давно никому нет покоя, где все вверх дном и каждый живет своей жизнью, не считаясь ни с правилами, ни с приличиями, – Мария выпустила пар и остановилась отдышаться.

    – Мария, пожалуйста, успокойтесь. Расскажите нам поподробнее, как прошел вчерашний вечер после ужина, а потом мы еще с большим интересом послушаем, что такого неладного происходило в замке в последнее время, – попытался угомонить ее доктор Альберт.

    – После ужина мы с Эндрю и Агатой убирались на кухне и в столовой, следили за порядком, прислуживали господам. Часов с десяти вечера я и Эндрю сидели в моей комнате, пили чай и разгадывали кроссворды. Пару раз я выходила посмотреть, не нужно ли чего. Я поручила Агате убраться в музыкальном салоне и проследила, чтобы она не отлынивала от работы, а то она совсем обленилась в последнее время, ветер у нее в голове –  вот что я вам скажу…¬ – Ближе к одиннадцати Эндрю пошел на улицу разгребать снег, а меня позвала леди Линда, попросила убрать посуду из-под ее вечернего молока, потом я встретила в коридоре Эдварда, откуда он шел, я не знаю. Он попросил ему помочь с ванной. Я как раз разводила пену в ванне в его комнате, когда леди Ребекка истошно завопила. У меня до сих пор мурашки по коже. Господи, как же она выла – как раненое животное, вот как это было…

    – Вам знаком почерк лорда Генри? – спросила Елена

    – Конечно, он часто оставлял мне записки с поручениями. Я их храню у себя в коробочке и выбрасываю раз в месяц, проверяю – не забыла ли я чего…

    – Посмотрите внимательно на этот документ. Вы можете с уверенностью сказать, что это его почерк?

    Мария долго и дотошно изучала документ, вертела его вверх и вниз, вдоль и поперек. От усердия она высунула язык и была похожа на школьницу, которая никак не может справиться с домашним заданием.

    – Я узнаю почерк лорда Генри, но могу поклясться на Библии, что это писал не он, – вдруг решительно заявила она.

    – Объясните, что это значит?

    – Я служу в этом доме всю жизнь, и за все время он ни разу не назвал меня Марией. Он единственный, кто называл меня моим настоящим именем – по паспорту я Мари, а не Мария. Я могу принести записки за последний месяц, и вы сами убедитесь. Он всегда обращался ко мне только Мари. Я не могу себе представить причину, по которой он мог указать меня в завещании как «моя кухарка Мария». Это невозможно.

    – А что Вы можете сказать про это? – спросила Елена и протянула записку.
Мария с опаской взяла записку в руки и надолго застыла, с ужасом рассматривая ее.

    – Я могу ошибаться, это всего лишь предположение, но возможно это «Кэролайн». Неродившийся ребенок Линды. Никто в этом доме, кроме Линды и меня, не знал имени. Даже Джеймс не знал.  Заранее не говорят. Примета плохая. Линда попросила меня связать кофточку для девочки, с вышивкой «Кэролайн». Я пыталась ее отговорить, что заранее никак нельзя, но она не послушалась, уж так ей хотелось подержать детское приданое в руках. Я связала и отдала ей эту злополучную кофточку, а на следующий день случилось несчастье и малышка погибла.

    – Так значит, никто, кроме Вас и Линды не знает об этом имени? Вы в этом уверены? – уточнила Елена.

    – Конечно, уверена. Я никому до вас не говорила. А Линда замкнулась в себе и вряд ли была в состоянии говорить об этом. Бедняжка, она очень переживала потерю ребенка. Похоже, с тех пор она уже не может иметь детей. Грустная история…

    – Простите, что побеспокоил, – раздался голос дворецкого Эндрю. – Доктор Альберт, не могли бы Вы подняться в комнату леди Ребекки. Пришла горничная Агата. Она говорит, что ей показалось, что госпожа приходит в себя.
 
    – Да, конечно, уже иду, – отозвался доктор Альберт и спешно покинул столовую.

    – Мария, вспомните пожалуйста. Вы вчера убирали из комнаты Линды и Джеймса посуду из-под вечернего молока. Была ли на блюдце пенка? – неожиданно спросила Елена.

    – Пенка от молока? – удивилась Мария. – Как странно, что Вы это спросили. А ведь, действительно, пенки не было. Я это точно помню. Ведь это входит в мои обязанности – сразу помыть посуду после ежевечерней чашки молока леди Линды. И каждый день пенка была – госпожа ее терпеть не могла, но всегда требовала, чтобы молоко подавали только что вскипяченным, и от пенки некуда было деться. Она обычно всегда аккуратно снимала пенку ложечкой на блюдце. А вчера пенки не было. Странно, что Вы спросили…И вообще… В деле точно замешана женщина. Не знаю кто и не знаю почему, но чувствую это прямо вот здесь. – И она решительно ткнула себя внушительным кулаком в свою необъятную грудь.

    – С чего Вы это взяли? – спросил Николас.

    – Я видела пепел от сожженных бумаг сегодня утром в печке. А ведь вчера вечером мы с Эндрю выгребли все. Кто-то ночью сжег письма, наверняка, любовная переписка. И на кухне был слабый запах духов. Дорогих духов. Такие могут быть только у богатых женщин. У леди Ребекки, леди Линды и… Вы уж простите… и у Вас, дорогая Елена. Что эта женщина делала ночью на кухне и что это были за документы, которые срочно нужно было сжигать в ночь после убийства? Кроме того, утром я относила завтрак Оcкару и Миранде. Так вот, эта сушеная вобла плакала. Можете себе представить, за все годы ее службы в замке я не видела никаких эмоций на ее ледяном, как маска мумии, лице. А тут –глаза, красные от слез. Ничего не знаю точно, но вдруг она была влюблена в лорда Генри? А еще – эта бесстыжая Агата.

    Совсем уже обнаглела. Я видела собственными глазами, как она подсунула записочку Роберту вчера после обеда. И поверьте мне, вряд ли там было невинное поздравление с Рождеством. Роберт – интересный, видный мужчина, живет одинокой холостяцкой жизнью. Не удивлюсь, если у них роман. Господи, во что превратился это бедный дом. Неудивительно, что Господь покарал его за вседозволенность и разврат, которые давно поселились в этих стенах.

    – Мария, кажется Вы недолюбливаете всю женскую половину замка. А у Вас есть муж или друг? – вдруг спросила Елена после продолжительной паузы, которая была ей необходима, чтобы подробно запомнить всю уникальную информацию, которой щедро поделилась кухарка.

    – Был муж, но много лет назад он умер от туберкулёза. Наш единственный сын давно вырос и живет в Индии, служит на военном поприще. С тех пор как умер мой Гарри, я больше ни разу не посмотрела в сторону мужчин. По наблюдаемому мною опыту знаю, что от них одни неприятности. Я лучше отдам оставшуюся часть жизни за добрый кусок шоколадного торта (если честно, я страсть как люблю сладкое), чем нервничать, страдать и переживать из-за мужчин, их эгоизма и измен. В общем, ищите любовную историю – и найдете убийцу. Вспомните потом мои слова и спасибо мне скажете.

    На этой пафосной ноте Мария доложила, что ей больше нечего добавить, что у нее много дел на кухне и что она может прислать Агату, чтобы та убрала со стола.

    Кроме леди Ребекки, которая была еще без сознания, и Оскара, который был всего лишь ребенком, только Агата могла пролить еще немного света на эту запутанную историю.

    В столовую робко вошла горничная Агата, и ее вид был действительно плачевным в прямом и переносном смысле. Худенькое личико…Вздрагивающие, как у воробышка, плечики… Сразу стало понятно, что толку от нее не добиться. Елена сердечно попыталась успокоить бедную девушку и предложила ей горячего чаю, но Агата так тряслась, что не могла даже держать кружку в дрожащих прозрачных пальчиках. Ее испуганные и огромные, как блюдца, глаза глядели на Елену и Николаса с выражением неописуемого ужаса.

    Да, вчера после ужина она убиралась на кухне, потом она убиралась в музыкальном салоне. Да, она видела поздно вечером Николаса, когда он шел из кухни с подносом чая, и больше никого не видела. Нет, никаких писем Роберту она не писала. Ну что Вы, как можно, ведь он господин, а она бедная служанка и очень дорожит своей службой. Да, Агата помогала раскладывать рождественские открытки и салфетки на праздничном столе, возможно, Марии что-то показалось, или она что-то перепутала. Почерк лорда Генри ей не знаком. Насчет записки ей ничего неизвестно. И так по кругу, одно и то же… Больше ничего внятного они так и не услышали и, утомившись от ее бесконечных рыданий, которых было гораздо больше, чем слов, ее отпустили, вздохнув с облегчением.

    Елена и Николас остались одни в столовой. Мерно тикали напольные часы, тихонько потрескивал огонь в камине, снежная буря по-прежнему уныло завывала за окном, бросая охапки ледяных игл в стонущие стекла высоких стрельчатых окон.
Елена подняла глаза и взглянула на Николаса. Конечно, он уже давно смотрел на нее, не отрываясь, подмечая с щемящей нежностью в сердце каждую усталую морщинку на ее слегка побледневшем после бессонной ночи и тяжелого дня лице.

    – Что Вы думаете об этом деле, дорогая Елена? – спросил Николас

    – Я думаю, что это дело не такое простое, как кажется на первый взгляд. Слишком рано делать поспешные выводы. У многих членов семьи был мотив для убийства. Борьба за наследство, застарелые раны, месть за причиненную боль. Простите, Николас, я бы хотела побыть одна наедине с своими мыслями и рабочим блокнотиком, куда я занесу для дальнейшего анализа всю полученную информацию. Вы не проводите меня до моей комнаты? И, кстати, по пути я бы хотела взглянуть на вашу незаконченную шахматную партию и коробочку сигар, которую курил доктор Альберт.

    Они вместе вошли в Клубную комнату, которая как раз была недалеко от столовой. За исключением того, что вся посуда была убрана и вокруг наведен идеальный порядок, все здесь осталось по-прежнему со вчерашнего вечера. Шахматные фигурки одиноко поблескивали на старинной доске ровно в том порядке, как их оставили игроки. Атака доктора Альберта была в самом разгаре.

    Елена внимательно посмотрела на позиции фигурок, потом провела рукой по коробочке с сигарами. Восхищаясь вслух изящностью этой вещицы, она непринужденно приоткрыла резную крышечку, заглянула внутрь, посмотрела на содержимое, вдохнула аромат гавайского солнца и закрыла. Только ей одной было слышно, как заскрипели дверцы от маленьких ящичков в ее голове.

    Чуть позже Николас галантно проводил Елену до ее комнаты на втором этаже, и они договорились встретиться уже за обедом, когда услышат гонг дворецкого Эндрю. Время было час дня, и у обоих оставалось достаточно времени до трех часов дня для того, чтобы проанализировать полученные факты, улики, информацию и предложить свои версии убийства.






Глава 19. Узор преступления.

    Заверив Николаса в том, что будет осторожна и не станет бродить по дому в одиночестве в поисках дополнительных улик, Елена с явным облегчением закрыла дверь своей спальни и повернула ключ в замке.

    Она подбросила пару поленьев в камин, с трудом согревающий просторную комнату с трехметровыми потолками, достала блокнот для записей и ручку, коробочку любимого шоколада, забралась с ногами в кресло и завернулась в пушистый плед.
 
    Ей не терпелось остаться один на один с мыслями, разложить по порядку всю поступившую ей запутанную информацию, расположив отдельные факты в логические цепочки, в соединении которых мог проявиться скрытый узор. Узор преступления. Из своего пока ещё не очень обширного, но вполне успешного опыта участия в расследовании преступлений Елена знала, что довольно часто поиски истины похожи на кропотливое рукоделие. Сначала у тебя в руках абсолютно белое полотно и полная корзинка клубков разноцветных ниток. Ниточка за ниточкой, стежок за стежком после часов и бессонных ночей усердного труда, концентрации и предельного внимания к мелочам перед глазами рано или поздно возникает картинка целого. Да, на практике все было так. Монотонный и бесконечно рутинный труд порой выматывал самых стойких и бывалых полицейских и сыщиков в их ежедневной работе.

    Но Елена не рассчитывала, что в данном деле простой логический анализ фактов сразу же приблизит ее к разгадке. Слишком много желающих смерти одного человека собрались под одной крышей в Рождественский вечер, слишком много боли и слез помнят холодные камни стен замка Лакримоза, слишком глубоки раны, нанесенные лордом Генри Эшли своим близким.

    Чтобы разгадать тайну убийства, необходимо распознать тончайшие, невидимые нити, связывающие настоящее и прошлое.  Тем не менее, Елена осознавала, что без вдумчивой аналитической работы над проверкой и сопоставлением всей информации ей не придет вдруг светлое озарение в виде гениальной музы частного сыска. Чудес не бывает. Так что пришла пора хорошенько потрудиться.

    Елена открыла блокнотик и быстро набросала краткие заметки о потенциальных убийцах – всех членах семьи, слугах и гостях. И вот что у нее получилось.

    1) Леди Ребекка

    Мотив: Отсутствует.

    Улики: Единственная улика – это орудие убийства в руках на месте преступления.
    Алиби на время убийства: Отсутствует.

    Неувязка: Крик искренней боли и ужаса от увиденной картины, такое невозможно подделать

    Вывод: С высокой долей вероятности она не виновна

    2) Джеймс

    Мотив: Страх потерять наследство в виде владения компанией отца. Всем в доме известно, что в последнее время отец был недоволен сыном. Его не устраивало, как он ведет дела, беспокоила его лень и постоянные долги. Лорд Генри   не раз грозился лишить сына наследства, если он не возьмет себя в руки. Возможно, в одном из разговоров он проговорился, что дает ему последний шанс исправиться в этом году, иначе он перепишет завещание. Понимая, что ему уже не выбраться, Джеймс решил убить отца, пока тот не переписал завещание.

    Улики:

    Улика № 1 Орудие убийства – кинжал подарен именно Джеймсом. Никто, кроме Линды, не знал об этом. Джеймс знал, что кинжал будет храниться в кабинете отца и знал, что сможет воспользоваться им, когда настанет удобное время. Он мог прийти туда вечером, когда отец после ужина будет в хорошем настроении, чтобы поговорить о делах фирмы, о том, что он старается исправить ситуацию с долгами и о перспективах. Но было уже поздно исправлять ошибки и вести разговоры. Отец уже работал над новым завещанием, которое Джеймс мог случайно увидеть у него на столе. Вероятно, во время разговора отец сидел на диване, а Джеймс подошел к камину рядом со столом погреть руки. Джеймс мог мгновенно принять решение, не подав виду, что прочитал текст завещания. Подошел к шкафу, достал кинжал, чтобы вместе с отцом якобы еще раз вместе полюбоваться на драгоценные камни, которые украшали его, и совершить убийство.

    Улика № 2 Пенка на молоке.  Ее не было, как утверждает кухарка Мария. А это значит, что между моментом кипячения молока и моментом, когда он принес его своей жене, прошло больше, чем пять-десять минут. Чтобы раствориться в молоке, пенке нужно постоять минут пятнадцать. Достаточно, чтобы подняться наверх с чашкой молока для жены, по пути зайти к отцу, сделать свое черное дело и потом, как ни в чем не бывало, уже прийти к жене с молоком, которое она просила. Ведь и сама Линда растерялась насчет пенки, что выглядит подозрительно.
Алиби на время убийства: Подтверждается только женой Линдой на все время, кроме минут, пока он ходил за молоком. Линда могла ошибиться насчет времени, пока его не было. В вечерней расслабленной остановке, в натопленной комнате, после сытного ужина, с слипающимися перед сном глазами – кто будет следить за временем по минутам? Так что, алиби сомнительное.

    Неувязки: Есть вероятность, что завещание поддельное. Если судебная экспертиза выявит этот факт, то сохраняется ли мотив преступления? Мотив сохраняется, так как страх потерять наследство все равно был, но рушилась картинка преступления с точки зрения логики и здравого смысла. Если это было преднамеренное, заранее спланированное на этот вечер убийство кинжалом, то зачем нагромождать сомнительные улики против самого себя – это липовое завещание и записку. Зачем оставлять следы, которые указывают, что убийца он, Джеймс Эшли? Можно было просто прийти и убить, без всяких бумаг…

    Вывод: Высока вероятность, что он виновен, в случае если завещание – это не подделка. Высока вероятность что он невиновен, если завещание будет признано фальшивым. Это будет значить одно. Кто-то хотел подставить Джеймса. Но кто?

    3) Линда

    Мотив: У Линды достаточно мотивов для убийства. Во-первых, конечно, наследство. Она также могла беспокоиться за судьбу компании и свое будущее. Смерть свекра открывала для нее и мужа новые перспективы –  больше не надо бояться остаться без денег. Во-вторых, месть за смерть своей дочки Кэролайн.

    Возможно, с годами Линда так и не смогла простить.

    Улики: Линда знала про кинжал. Теоретически, пока Джеймс ходил за молоком, она могла зайти к свекру (комнаты находятся по соседству) и убить его точно так же и точно по такому же сценарию, как это мог сделать и сам Джеймс. Записка указывает на ее причастность, так как, по словам Марии, имя Кэролайн никто не знал, даже Джеймс.

    Алиби на время убийства: Подтверждается только мужем Джеймсом на все время, кроме минут, пока он ходил за молоком. Он мог принести молоко кипяченым, с пенкой, и не застать жену в комнате. Когда она вернулась, молоко уже остыло, и пенка растворилась. Джеймс мог и не задавать лишних вопросов где она была, да мало ли где, она что, должна перед ним отчитываться? Так что алиби сомнительное.

    Неувязки: Если завещание поддельное, то могло бы быть так, что Линда специально подделала его, чтобы подставить Джеймса и выставить его виновным. Тогда она убивала двух зайцев – лорда Эшли и давно опостылевшего ей мужа. Становилась при этом свободной вдовой. Но эта блестящая версия рушится, как карточный домик, по двум причинам. Во-первых, подушечка для ног. Если бы она хотела подставить мужа, то она не забыла бы о ней. Во-вторых, Линда абсолютно натурально не совладала с собой и потеряла сознание при виде записки. Если она сама ее написала, то записка не могла бы так ее напугать. Можно мастерски сыграть обморок, но физиологически невозможно мгновенно придать лицу цвет природного мела.

    Вывод: Нет, Линда не убивала лорда Эшли. У нее были и мотивы, и возможность сделать это, но подлинный обморок свидетельствует в ее защиту. Но как это доказать в суде?

    4) Роберт

    Мотив: Месть за любимую жену Анну, доведенную до психиатрической больницы.

    Улики:

    Улика № 1 Ложь Роберта насчет пролитого вина и застиранной рубашки. Рубашка была сухой, а пятна на скатерти от вина были свежими. Почему Роберт солгал?

    Возможно, на рубашке были пятна крови, и они застираны сразу после убийства (иначе потом оставались бы следы). А версия насчет пролитого вина придумана им позже, чтобы скрыть улики на случай, если кем-то вдруг обнаружится мокрая рубашка и его спросят, с чего вдруг ему вздумалось ее стирать в Рождественскую ночь?

    Улика № 2 Показания дворецкого Эндрю. Есть вероятность, что он видел на улице именно Роберта, нагибающегося к сугробу, чтобы оттереть рукав рубашки от крови.

    Улика № 3 Если завещание поддельное, то написано могло быть Робертом именно так, чтобы отвести от себя подозрения и сконцентрировать внимание следствия на Джеймсе и Линде.

    Алиби на время убийства: Алиби отсутствует минут на двадцать с тех пор, как он покинул комнату сына и до крика леди Ребекки

    Неувязки: Записка «ПОМНИ К-Н»... Каким образом она связана с Робертом? Это пока полная загадка. Подушечка для ног… Если бы он хотел подставить Джеймса и Линду, то он не забыл бы о ней, чтобы у следствия не было лишних вопросов и сомнений. И главная неувязка – это орудие убийства. Если преступление спланировано заранее, то Роберт заранее подготовил бы и орудие убийства, а не действовал бы экспромтом, лихорадочно подыскивая в кабинете подходящий случаю предмет. Он бы принес свой нож, пистолет или яд, в конце концов. Глупо решиться на убийство, подготовить заранее подделку-завещание и записку и не продумать, а чем, собственно, убивать.

    Вывод: Скорее всего, Роберт не убивал лорда Генри Эшли, если только не знал о кинжале, что доподлинно выяснить пока невозможно.

    5) Эдвард

    Мотив: Месть за мать, погибшую из-за несчастной любви к лорду Эшли.

    Улики: Отсутствуют.

    Алиби на время убийства: Подтверждается Робертом и Мирандой, за исключением пятнадцати минут, когда он ходил курить на улицу перед сном. Возможно, именно его видел дворецкий Эндрю на улице. Для подтверждения алиби надо найти окурок в сугробе, где, по словам Эдварда, он его оставил.

    Неувязки: Что-то тревожное, смутное, пока необъяснимое есть на фотографии его матери на корабле. Необходимо еще раз посмотреть фото и послушать рассказ о тех событиях.

    6) Миранда

    Мотив: Явный мотив отсутствует. Нелюбовь к лорду Генри Эшли за то, что он вел неправедную жизнь, не является веским мотивом для убийства. Возможно, ожидание своей доли наследства, которую традиционно обычно получают слуги после смерти своих богатых хозяев? Сомнительно, но возможно.

    Улики: Отсутствуют.

    Алиби на время убийства: Подтверждается Робертом и Эдвардом. Все время была с ними, кроме менее десяти минут, пока искала кота. Маловато для убийства, хотя теоретически возможно, если учесть, что комната Оскара находится по соседству с кабинетом лорда Генри Эшли.

    Неувязки: Кувшин с молоком. С ним что-то было не так. Миранда казалась воплощением порядка и сдержанности. С чего вдруг ей, такой обычно собранной женщине, ронять кувшин с молоком и при этом выглядеть растерянной и испуганной, бледной, как ожившее привидение. Что-то очень сильно испугало ее из разговора с Эндрю. Надо обязательно вспомнить, что именно они обсуждали, когда услышали звон разбитой посуды. И этот ее непостижимый слегка расфокусированный взгляд. Я где-то уже видела его, этот взгляд. Пока не вспомню, Миранда останется для меня темной лошадкой.

    7) Доктор Альберт

    Мотив: Отсутствует.

    Улики: Отсутствуют.

    Алиби на время убийства: Подтверждается Николасом. Весь вечер они провели вместе в шахматных баталиях. Кроме сомнительных двадцати минут, пока Николас заваривал свой чай. Несмотря на убеждения доктора, что было бы нелогично рисковать, идти на убийство после фразы «Пойду заварю чаю», теоретически это возможно. В конце концов, если бы он вернулся позже Николаса, мог бы придумать, почему его не было – ходил вымыть руки, в уборную и так далее.

    Неувязки: Мне кажется, что в коробочке с сигарами кроется загадка, она не дает мне покоя, нужно срочно пойти проверить, что с ней не так.
Вывод: Нет мотива и улик, но полностью исключить из списка подозреваемых пока рановато, пока не разберусь что не так с сигарами.

    8) Николас

    Мотив: Отсутствует.

    Улики: Отсутствуют.

    Алиби на время убийства: Подтверждается доктором Альбертом. Весь вечер играли в шахматы. Кроме тех самых двадцати минут, пока Николас заваривал свой чай. Подтверждается горничной Агатой, которая видела его, выходящего из кухни с подносом чая и направляющегося в Клубную комнату точно в указанное Николасом время.

    Неувязки: Мне не нравится, как развивалась шахматная партия между Николасом и доктором Альбертом. Если провести ретроспективный анализ расположения фигур на доске, то можно обнаружить весьма странную вещь. У Николаса была блестящая возможность в середине партии произвести знаменитый гамбит, придуманный им самим и всегда выводящий его к победе. Он был одним из лучших шахматистов в Англии, пару раз обыгрывал даже Елену. По сравнению с ним доктор Альберт был настоящим дилетантом. Но он упустил возможность произвести свой фирменный гамбит и в результате потерял важные фигуры. Все это указывает на то, что мысли Николаса были далеко от шахматной доски, очень далеко от теплой дружеской атмосферы Клубной комнаты, от уютно потрескивающего камина и приятной дружеской беседы.

    Шаги, сделанные его фигурами, были абсолютно нелогичными, непродуманными. Такое ощущение, что Николас заметно нервничал. Но что его тревожило в этот вечер? Уже не совсем юного мальчика, опытного мужчину, успешного литератора, обласканного женским вниманием. Но это вряд ли имеет отношение к убийству. Мало ли что у человека может быть на душе. (Вот я дура…все самодовольно тешу себя мыслями, что он думал обо мне…)

    Вывод: Николас вряд ли может быть убийцей. Нет мотива и нет улик. Поведение может показаться странным, но это, возможно, следствие каких-то душевных переживаний, не связанных с преступлением. Пока не будет выяснена причина его волнений, его также нельзя исключать из подозреваемых.

    9) Кухарка Мария, горничная Агата, дворецкий Эндрю

    Мотив: Отсутствует, слуги очень преданы семейству и боятся потерять свое место.

    Улики: Отсутствуют.

    Алиби на время убийства: Стопроцентного алиби нет ни у кого из слуг. Каждый занимался своим делом и временами оставался в одиночку.

    Неувязки в показаниях:

    Записки Роберту. Мария сказала, что Агата писала какие-то записки Роберту. Агата это отрицает. Кто-то из них говорит неправду. Зачем и почему? Это пока непонятно. Надо будет дополнительно спросить об этом Роберта. Возможно, у них был роман, и Агата, естественно, побоялась в этом признаться? Но даже если это и так, какое это имеет отношение к убийству? Нет никакой связи. В конце концов, кто мы такие, чтобы осуждать аморальное поведение женатого мужчины и свободной женщины?
 
    Сожженные в печи бумаги и запах дорогих духов на кухне. Если Мария не врет и не выдумывает напраслину, то это могла быть только Линда. Леди Ребекка была в коме. У Агаты и Миранды нет таких духов, так как слугам строго запрещено в доме пользоваться парфюмерией. Остается Линда. Нужно будет еще раз поговорить с ней об этом. Что она скрывает? И зачем было разжигать огонь и жечь документы именно на кухне, в уже остывшем очаге, когда это можно было сделать в своей спальне? Известно, что у Линды и Джеймса разные спальни, и в каждой комнате всю ночь немного теплится до утра огонь для поддержания тепла.

    Вывод: У всех слуг была физическая возможность убить лорда Генри Эшли, но отсутствуют мотив и улики, так что их можно вычеркнуть из списка подозреваемых.
Елена закончила записи, еще раз критически просмотрела их и поняла, что дело оказалось еще сложнее, чем она думала. Размышлений у камина, одной коробочки шоколадных конфет и виртуозной игры ее блестящего ума будет явно недостаточно, чтобы вычислить, кто скрывается под маской коварного убийцы.  Ей предстоит еще очень много работы по проверке поступившей информации и уточнению деталей:

– найти окурок в сугробе, чтобы исключить Эдварда из списка подозреваемых;
– изучить коробочку с сигарами и попытаться понять, что с ней не так;
– еще раз посмотреть на фото с матерью Эдварда на корабле, чтобы разгадать таящуюся в ней загадку;
– поговорить с Робертом насчет записок от Агаты;
– поговорить с Линдой насчет ее ночных похождений на кухню;
– заглянуть в резервные глубины своей памяти, чтобы вспомнить, где и при каких обстоятельствах она видела уникальный взгляд Миранды.




Глава 20. Признание.

    Елена не рискнула разгуливать по дому в одиночестве, но смутные предчувствия не позволили ей обратиться за помощью к доктору Альберту, и тем более к Николасу, с которым она неловко чувствовала себя наедине. После некоторых раздумий она решила, что будет разумным заручиться поддержкой дворецкого Эндрю. Ее безошибочное чутье подсказывало ей, что этому безобидному, честному старику можно доверять больше, чем другим. Она позвонила в колокольчик по внутренней системе связи, которая хитроумным инженерным решением Роберта связывала комнаты гостей с комнатой Эндрю, а также с комнатами Марии и Агаты. Эндрю оказался у себя в комнате и поэтому быстро отреагировал на позывные Елены, и уже через пару минут она услышала за дверью его шаркающую походку и смущенное покашливание.

    – Эндрю, мне нужна Ваша помощь, я ведь могу на Вас рассчитывать? – заговорщическим голосом спросила Елена.

    – Конечно, дорогая Елена, я готов помочь Вам в любом деле, – радостно ответил Эндрю.

    – Я опасаюсь бродить по дому в одиночку, все-таки мы понимаем, что живем под одной крышей с убийцей, а мне нужно провести некоторые расследования. Вы мне поможете?

    – С удовольствием, – сказал Эндрю, возбужденно потирая сухие ладошки, – поищем убийцу вместе.

    По указанию Елены они оделись потеплее, прокрались на кухню и через черный ход выбрались в неутихающую снежную бурю. Со стороны эта затея казалась обреченной, все равно, что искать иголку в стоге сена, но стоило попытаться, а
Елена не привыкла сдаваться на полпути. Минут пятнадцать, задыхаясь от миллиона острых ледяных иголок, впивающихся им в лицо, они старательно разгребали кучи сугробов на том месте, где, по словам Эдварда, он выкурил сигарету. В результате их труды были вознаграждены. Окоченевшими даже в меховых перчатках пальцами Елена откопала-таки маленький окурок и торжествующе прокричала в ухо замёрзшему Эндрю:

    – Одним подозреваемым меньше. Эдвард говорил правду, и поэтому у него железное алиби!

    Она завернула спасительную для Эдварда улику в носовой платок и опустила в карман пальто. В глубине души она была искренне рада, что Эдвард оказался непричастен к убийству. Она не испытывала к нему большой симпатии, считала капризным и избалованным взрослым ребенком, но судьба итак обошлась с ним достаточно жестоко, и, слава богу, он не замешан в этой жуткой истории.

    Получается так, что он вышел из комнаты Оскара примерно в половине одиннадцатого, что подтверждается и Робертом, и Мирандой, выкурил сигарету у черного входа – это около десяти минут, бросил ее в сугроб и старательно закопал ботинком, чтобы никто не узнал о его пристрастии к марихуане, как он и рассказал, а по возвращении встретил Марию, которая была с ним до того самого момента, когда они вместе услышали крик леди Ребекки.

    Выходит, что Эндрю видел Роберта, а не Эдварда, так как было это уже минут на десять позже. Да и какой смысл закапывать руками в снег окурок? Это не укладывалось ни в какие рамки. Нет, Эндрю определенно видел Роберта, при этом Роберт намеренно умолчал о своём выходе в снежную ночь около одиннадцати ночи. Почему он скрыл правду – это предстояло выяснить.

    – Эндрю, Вы уверены в своих показаниях, Вы могли бы их повторить под присягой? Мужчина, которого Вы видели, нагнулся три раза и что-то делал в снегу руками? Можете показать?

    – Я не видел лица, так как видимость была плохая, но я точно помню, что он сделал вот так, – и Эндрю, покряхтывая от напряжения, повторил движения. – Как будто умыл руки или искал что-то в снегу.

    Елена и Эндрю поспешили в дом. В доме была гробовая тишина, все сидели по своим комнатам, не решаясь испытывать судьбу. Никем не замеченные, они прошли, по просьбе Елены, в Клубную комнату и, по настоянию Эндрю, приняли с мороза по глотку сладкого ликера.

    – Мы почти ничего не трогали здесь, – сказал Эндрю, указывая на оставленный Николасом и доктором Альбертом столик с шахматной партией. – Я частенько читаю детективы, и я решил, что до окончания следствия лучше оставить все, как есть, пыль со вчерашнего дня не протерли, шахматы в коробочку не убрали. Бедный лорд Генри был бы в шоке от такого беспорядка.  Только пепельницу, бокалы от виски и посуду от чая, к сожалению, успели унести и вымыть, так как кухарка Мария меня опередила, не успел распорядиться ничего не трогать.

    Елена задумчиво крутила в руках, как драгоценную шкатулку, коробочку с гавайскими сигарами, рассматривая затейливый резной узор и вдыхая терпкий сладковатый запах. Ну что здесь не так? Она доверяла интуиции и понимала, что не успокоится, пока не разгадает кроющуюся здесь загадку. Она в десятый раз дотронулась тонкими пальцами до теплой шершавой поверхности сигар, изящно уложенных в блестящую фольгу тремя ровными рядами, и тут ее осенило так неожиданно, что она чуть не выронила хрупкую вещицу из рук. Яркое, как вспышка молнии, пришло воспоминание слов доктора Альберта:

    «…Наверное, я довольно глупо улыбался своим мыслям, и, когда я закурил новую сигару в ожидании Николаса, я еще подумал тогда: «Спасибо тебе, старик Христофор Колумб, что, благодаря тебе, сегодня я наслаждаюсь лучшим в мире табаком...»

    Вот оно – то, что так беспокоило Елену!  «...когда я закурил новую сигару в ожидании Николаса…» Но ведь не было никакой новой сигары! Елена судорожно высыпала содержимое коробочки на стеклянный столик и пересчитала сигары задрожавшими от волнения пальцами. Двадцать девять штук! Из тридцати! Уложила ровными рядами. Десять, десять и девять сверху. Ошибки быть не могло. Сигары были шикарные, это штучный товар ручной работы, они лежали плотно друг к другу, и тридцать первая сигара просто не вместилась бы в маленькую коробочку.  Только одна сигара была выкурена за время вчерашней шахматной партии.

    Доктор Альберт солгал, во время отсутствия Николаса он не закуривал новой сигары. Что кроется за этой ложью? Какая темная правда? У Елены все похолодело внутри. Конечно, это еще не доказательство вины, но сам факт обмана автоматически включил для нее доктора Альберта в списки подозреваемых.

    Как часто бывало с Еленой, в минуту сильного волнения и тревоги у нее приоткрывались резервные дверцы в бесконечно длинных коридорах ее памяти, и неясные очертания тревожащей ее ранее догадки приобретали черты неизбежной реальности. Она уже знала, почти была уверена, что увидит на старой выцветшей от времени фотографии матери Эдварда на корабле. Аккуратно собрав сигары обратно в коробочку, Елена со своим преданным помощником отправилась в комнату Эдварда, чтобы окончательно подтвердить свое предчувствие.

    – Эдвард, мы обнаружили твой окурок, мой тебе совет – завязывай ты с этой марихуаной, она еще никого не доводила до добра, – заботливо сказал Елена открывшему им дверь Эдварду.

    Невероятное облегчение проскользнуло по лицу юноши, словно мягкий луч солнца коснулся его лица. Переживая события вчерашнего вечера, снова и снова прокручивая в голове подробности жестокого убийства, он уже пообещал сам себе, что если выберется живым из этой истории, то завяжет не только с марихуаной, но и с алкоголем, и беспорядочными связями, и вообще возьмется за ум, займется заброшенной учебой и постарается быть помягче с окружающими его людьми.

    Невозможно постоянно жить в злобе и раздражении. Смерть отца перевернула его сознание и необъяснимым для него образом обратила его мысли к свету.

    – Эдвард, позволь нам еще раз взглянуть на фотографию твоей мамы, ту самую, на корабле, – попросила Елена, с удовольствием отмечая перемены, произошедшие с посветлевшим лицом Эдварда.

    Минуту спустя Елена внимательно разглядывала каждый дюйм на старинной фотографии, сохранившей через много лет яркое, чудесное мгновение давно минувших дней.

    Редкие перистые облака в далеком южном небе, белые чайки над волнами, пестрый букет женской красоты и молодости посредине палубы шикарного белоснежного лайнера, и десятки поклонников и случайных пассажиров, наслаждавшихся летним днем, расположившихся за кофе и прохладительными напитками, спрятавшись от зноя под зонтиками. До резкой боли в глазах Елена вглядывалась в профиль мужчины слева в ближнем от группы девушек ряду. Молодой мужчина, не больше сорока лет, нос с благородной горбинкой, в руках дымящаяся сигара, на губах плотоядная улыбка, взгляд жадный, оценивающий, устремлен в самый центр искрящейся смехом, радостью и молодостью женской компании, туда, где блистала Николь, юная будущая мать Эдварда.

    Решив проверить свои подозрения, она обратила внимание Эдварда и Эндрю на этого мужчину и посмотрела на их реакцию. Несколько минут они молча приглядывались к полустертым чертам лица, а потом одновременно изумленно выдохнули:

    – Доктор Альберт…

    Истина была несомненной, так как три человека, не сговариваясь, не могли прийти к одному и тому же выводу. Ошибки быть не могло. С полуистлевшей фотографии двадцатилетней давности завороженными, влюбленными глазами на юную Николь смотрел молодой доктор Альберт. Елена припомнила его реакцию на эту фотографию, он тогда сказал, что ему не по себе, жарко и хочется пить. Он узнал себя на фотографии и поспешил скрыть тайну прошлого. А еще Елена тут же вспомнила слова Эдварда: «…Это мама на ее первых гастролях по миру -  Лондон, Париж, Рим, Касабланка, Кейптаун…»

    Кейптаун…Кейптаун… Кейптаун…

    У Елены потемнело в глазах, гулко и тревожно забилось сердце. Кейптаун… «ПОМНИ К-Н»

    Как стеклышки разноцветного калейдоскопа, любимой игрушки далекого детства, проведенного в заснеженном Санкт-Петербурге, постепенно складывалась яркая и страшная картинка тайной жизни доктора Альберта. Картинка любви и ненависти, страсти и страдания, жизни и смерти. Что-то произошло между юной обворожительной Николь и доктором Альбертом в Кейптауне двадцать лет назад. Что-то происходило потом в их жизни, протекающей в параллельных мирах. Что-то такое, что привело к трагедии в старинном английском замке Лакримоза много лет спустя.
Елена, справившись с волнением, попросила Эдварда и Эндрю в интересах следствия и в целях безопасности никому не рассказывать об этом открытии. До обеда оставался еще час, и Елена решила побыть наедине с собой, чтобы спокойно обдумать новые обнаруженные улики. А Эндрю пора было готовиться к обеду, так как при всем желании помочь расследованию, он ни на минуту не забывал о добровольно принятых на себя обязательствах штурмана гибнущего корабля.

    Оставив озадаченного Эдварда у себя в комнате, они тихонько двинулись к комнате Елены вдоль темного коридора. Комната Эдварда была очень уютной, прекрасно обставленной, со всеми удобствами, и считалась одной из лучших гостевых комнат в замке, но была расположена в самом дальнем углу правого крыла второго этажа замка. В самом темном и сумрачном углу довольно мрачного длинного коридора, по стенам которого с обеих сторон рядами висели старинные фамильные портреты членов семьи и предков семейства Эшли.

    Если все левое крыло было украшено подлинными шедеврами мастеров старинной живописи, то правое крыло полностью было посвящено родословной Эшли на протяжении многих веков. С темных полотен внимательно и мудро смотрели глаза мужчин и женщин, которые видели жизнь, видели радость и горе, боль и страдания и гордо хранили в своем молчании все семейные тайны.

    В этом крыле было скудное освещение и пугающая тишина. Елене было не по себе идти под взглядами десятков глаз, ей казалось, что предки Эшли что-то шепчут ей вслед, и она спешила выбраться из этого жутковатого коридора.  Ускорив шаг, она буквально наткнулась на внушительную высокую фигуру женщины, укутанную в черную шаль, которая стояла со свечой в руке возле одного из женских портретов Эшли и отрешенно смотрела на него. Столкновение было столь неожиданным, что Елена просто потеряла дар речи и уставилась на Миранду, как на привидение.

    – Простите, что напугала Вас, – бесстрастно извинилась Миранда.
 
    – Что Вы здесь делаете? – дрогнувшим от еще не отпустившего испуга голосом спросила Елена.

    – Странно, что Вы решили прогуляться в одиночку в столь неподходящие для этого случая обстоятельства, – добавил Эндрю, осторожно выглядывающий из-за плеча Елены. Он, как и все в доме, побаивался эту женщину.

    – Все в руках Господа, – как всегда, мрачновато и непонятно ответила Миранда. –Хорошо, что я Вас встретила, Вы мне нужны, я бы хотела с Вами поговорить, это очень важно, – обратилась она к Елене.

    – Пройдемте в мою комнату и поговорим, – предложила Елена.

    Они втроем добрались до комнаты Елены, расположенной в левом крыле, и Елена, после некоторого замешательства, попросила Эндрю оставить их наедине, заверив его, что нет никакой опасности.

    Елена и Миранда сели в кресла у камина друг напротив друга. Яркая молодость и цветущая красота против тихой мудрости и тайного опыта прожитых лет. Пылающие огнем глаза цвета горького шоколада против стального безжизненного блеска обжигающих ледяным холодом глаз. Воздух… Душный и плотный от сгустившегося напряжения и предчувствия беды…

    – Это я убила лорда Генри Эшли.

    Голос тихий, безразличный, ни тени страха или отчаяния. Чистая печаль. Бесконечная, неизбывная печаль.

    Елена ошеломленно смотрела на эту странную женщину и отказывалась поверить в услышанное.

    – Что, простите, что Вы сказали?

    – Это я убила лорда Генри Эшли. Я раскаиваюсь в содеянном и готова понести наказание.

    Елена не испытывала страха, столкнувшись лицом к лицу с убийцей.  Ее недоумение было столь велико, что перекрывало любые другие эмоции.

    – Что произошло? – с трудом выдавила из себя она, отчаянно пытаясь сохранить спокойствие. Глубокий вдох, раз, два, три, медленный выдох…

    – Я годами вынашивала мысли о смерти лорда Генри Эшли… Сквозь унылую осеннюю мглу, долгими зимними вечерами, под музыку звонкой весенней капели и в солнечный зной летних дней я мысленно приближала тот день, когда оборвется последний вздох человека, который причинил столько боли и зла своим близким, который купался в роскоши, богатстве и уважении, несмотря на все свои грехи, в отличие от миллионов праведных душ, прозябающих в нищете. Моя мятущаяся душа не могла найти успокоение, пока Бог допускает такую несправедливость. Особенно мне было жаль Оскара. Я так привязалась к бедному мальчику, что считала его своим сыном. И ненавидела человека, лишившего его родной матери.

    «Сумасшедшая…», – пронеслось в голове у Елены. ¬– «Она сумасшедшая…».
 
    Елена почувствовала первые колючие шипы подступающего прямо к желудку иррационального страха и инстинктивно вцепилась побелевшими пальцами в подлокотники кресла.

    – Я не сумасшедшая, – словно прочитав ее мысли, проговорила Миранда. – Кроме невозможности смириться с вопиющей Божьей несправедливостью, у меня был и другой, гораздо более приземленный, обычный мотив – деньги. Я была на хорошем счету у лорда Генри, он был, безусловно, мною доволен и совершенно очевидно, что в своем завещании он обязательно оставил бы мне долю своего наследства, как принято в их кругах. Я уже давно мечтала приобрести маленький уютный домик на юге Англии, разбить огородик и до конца своих дней разводить розы на своем собственном участке. Мне надоело быть прислугой, я грезила наяву о тех чудесных будущих днях, когда я смогу пожить для себя.

    – Как Вы спланировали убийство? Как Вам это удалось?

    – Я не планировала убийство вчера вечером. Это произошло случайно, стечение обстоятельств, вспышка гнева, удар кинжалом – и все кончено.

    – Но это невозможно, ведь Роберт и Эдвард подтверждают, что весь вечер Вы провели вместе в комнате Оскара. Вы были в благодушном настроении, тихонько занимались вышивкой и болтали ни о чем… Что случилось?

    – Оскару захотелось повозить Герцога на железной дороге, и он попросил меня найти кота. Я вышла из комнаты. В коридоре было тихо. Я заметила, что дверь в комнату Джеймса и Линды приоткрыта, было слышно, как Линда читает книгу. Я подумала, что кот может забрел туда, но прежде чем дойти до них, я остановилась у кабинета лорда Генри Эшли. Его дверь была тоже приоткрыта, и я решила сначала спросить у него, не видел ли он Герцога. По опыту я знаю, что кот частенько пропадал у него в кабинете, уж очень ему нравились мягкие шелковые подушки на диване. Я постучалась и тихонько вошла в кабинет. Лорд Генри Эшли сидел за столом и работал над каким-то документом. Я извинилась за вторжение и спросила, не видел ли он кота. Он ответил, что видел, только что этот маленький бандит крутился у него в ногах, под столом.

    – Вы посмотрите, может он там и сейчас прячется, – сказал он, сладко потягиваясь затекшими плечами. – Что-то душно в комнате, Эндрю перестарался сегодня с камином. Пойду открою окно, хочется хоть глоток свежего воздуха.
Он встал и подошел к окну. Пока он возился с окном, я подошла к столу, заглянула под него и не обнаружила там кота. Я выпрямилась и машинально взглянула на документ, над которым он работал. Пары мгновений мне хватило, чтобы прочесть и понять суть этого нового завещания.

    Джеймс и Линда, пролившая море слез, Роберт и Оскар, мужественно переносящие непоправимое горе, – все остались не у дел. Ярость, как вспышка, обожгла меня и совершенно затопила темным гневом. Каким железным сердцем нужно было обладать, чтобы со временем не осознать свои ошибки и не искупить свою вину, даруя свои богатства после смерти тем, кому ты разбил жизнь. На периферии сознания я отметила приличную сумму, которая причиталась мне, и за доли секунды я успела подумать, что эта сумма наверняка была зафиксирована и в действующем законном завещании. Для капитала лорда Генри Эшли эта сумма была ничтожной, и вряд ли он глубоко раздумывал над этой цифрой, когда писал новое завещание, просто на автомате перенес ее из старого завещания в новое. Для меня же эта сумма была целым состоянием – реализацией моей мечты о своем домике с окнами в уютный сад.

    Лорд Генри Эшли распахнул окно, и в комнату ворвался танцующий вихрь холодного снежного воздуха. Он снова сел за стол и повернулся немного к камину, чтобы проверить состояние огня.

    – Ну и натопил же Эндрю, постарался на славу...Так что, Вы нашли кота? – Это были его последние слова на грешной земле, омытой слезами пострадавших из-за него людей.

    Я схватила первый попавшийся мне под руку предмет. Это был старинный кинжал, который лежал на столе среди бумаг и книг. Не раздумывая, я со всей силы сделала пару ударов в спину презираемого мною старика. Он охнул, повернулся, взглянул на меня округлившимися от ужаса глазами и рухнул на стол. Переполнявшая меня злость все еще не отпускала меня, я схватила белый лист бумаги из стопки на столе и быстро написала лезвием ножа «ПОМНИ К-Н». Убедилась, что лорд Генри мертв, вытерла подолом платья и бросила кинжал и записку на пол, и выбежала из его кабинета. Я споткнулась о Герцога, удачно попавшегося мне под руки, схватила его и вернулась в комнату Оскара. Все это не заняло больше десяти минут. Я не жалею о смерти лорда Генри Эшли. Я жалею о том, что переоценила свои силы. Оказалось, что я не в силах скрыть свой грех. Я виновна и заслуживаю Суда Божьего и Правосудия.

    Миранда закончила свой рассказ. Потрясенная Елена молча смотрела в ее космические глаза и все еще не верила в происходящее.

    - У меня только один вопрос. Что такое «ПОМНИ К-Н»?

    - Квиллинг-Таун. Название психиатрической клиники, в которой проводит свои безрадостные дни несчастная мать Оскара, – печально ответила Миранда. – Я бы хотела, чтобы Вы позаботились о моей изоляции. Пусть Эндрю закроет меня на ключ в моей комнате до приезда полиции, только оставьте мне немного еды и воды, чтобы не умереть раньше, чем меня приговорят к смертной казни.

    Фантастический сюжет для шедеврального детектива. Слишком безупречное, выверенное преступление. Стройная, логичная и правдоподобная картина убийства. Полиция бы вздохнула с облегчением, получив в руки такую блестящую версию и быстрое признание. Полиция, но не Елена. Повинуясь здравому смыслу, она, конечно, сделает все, как просит Миранда, изолирует ее от общества, поставит в известность всех находящихся в доме, но попросит сохранять бдительность и осторожность до полного завершения расследования полицией.

    Что-то незаконченное еще было в этом деле. Вопросов больше, чем ответов. Елене так и не удалось разгадать тайну расфокусированного взгляда Миранды. А также оставались нераскрытыми тайны Роберта и доктора Альберта, которые лгали и скрывали правду в своих показаниях. И Елена знала, что не сомкнет глаз, пока тайное не станет явным. Какие документы сжигала Линда в ночь после убийства? И, в конце концов, куда подевалась пенка от молока?

    Через полчаса Миранда была заперта в своей комнате. Елена и Эндрю оставили ей еды и воды. Бедный Эндрю держался и старался уже ничему не удивляться. Его корабль с бешеной скоростью летел прямо на рифы. Нельзя было терять мужества и самообладания. Еще был шанс спасти жизни уцелевших членов команды корабля.

    Несмотря ни на что, нужно было продолжать жить и бороться. Что-то подобное проносилось в его убеленной сединами голове, когда он взял в руки полустёртую от сотен прикосновений деревянную колотушку и гулко ударил в гонг, приглашая всех выживших к столу. Было три часа – время обеда.





Глава 21. Смятение за обеденным столом.

    Общество, собравшееся за обеденным столом, пребывало в явном смятении. Взволнованные домочадцы и гости замка бурно обсуждали последние события – поступок Миранды и ее признание. Все присутствующие разделились на два противоположных лагеря. Джеймс, Линда и доктор Альберт безоговорочно поверили в признание Миранды.

    – С тех пор как она появилась в нашем доме, признаюсь честно, я побаивался однажды встретиться с ней один на один где-нибудь в темном закоулке замка. Ее нелюдимость и довольно мрачный вид всегда нагоняли на меня тоску. Иногда мне казалось, что у нее с головой не все в порядке, как видите, мои опасения были не напрасны, – рассуждал Джеймс, элегантно управляясь с хорошо поджаристыми крылышками куропатки.

    – Я тоже от нее не в восторге и терпела ее причуды только потому, что Оскар ее просто обожал. Бедный мальчик, это будет для него большим ударом, – поддержала мужа Линда.

    Маленький Оскар, мучительно переживающий смерть дедушки, сослался на головную боль и попросил принести ему обед в комнату. Он пока еще ничего не знал о том, что его любимая нянечка призналась в убийстве. Пока ему сказали, что она приболела и побудет в своей комнате до приезда врача.

    – В клинической психиатрии есть такое понятие – идея фикс, – с глубоким знанием вопроса сказал доктор Альберт. – Человек, пораженный однажды идеей фикс, может годами ее вынашивать, холить и лелеять, кормить своих демонов до тех пор, пока эта идея не завладеет им целиком и полностью, как раковая опухоль, пожирая его изнутри. И однажды, под влиянием стечения подходящих обстоятельств, внезапно наступает критический рецидив, и идея выплескивается наружу – как вскрывается гнойник. Тоже самое произошло с Мирандой. Глубоко религиозная женщина, фанатично непримиримая к человеческим слабостям и ошибкам, она решила однажды, что ей дано право судить о том, достоин ли лорд Генри Эшли, со всеми его грехами, жить на этой земле.

     – А жажда денег, наследство, позволяющее ей начать новую жизнь, приблизило развязку, – заключил Джеймс.

    Елена, Роберт, Эдвард и Николас занимали более скептическую позицию. Они не были уверены на сто процентов, что Миранда говорит правду и искали оправданий.

    – Вы забываете, есть вероятность, что завещание – это подделка. Мы не знаем это наверняка. Только профессиональные криминалисты-почерковеды смогут в этом разобраться. Если следствием будет признано, что завещание – это фальшивка, то вся версия, выданная Мирандой, рассыплется, как песочный замок. Ее заявление, что лорд Генри Эшли работал над этим документом, когда она вошла в комнату, будет недействительным, – вступился за Миранду Николас.

    – Чисто теоретически, Вы правы, – неохотно согласился Джеймс. – Без этой специальной экспертизы мы не можем быть уверены в подлинности этого завещания.

    – Кроме того – окно. Меня смущает окно, – тихо сказала Елена.

    – А что с окном? – переспросила Линда.

    – По рассказу Миранды лорд Генри Эшли встал и открыл окно, чтобы впустить свежего воздуха. И она не сказала, что он или она сама его закрыли потом. Когда мы прибыли на место преступления вчера ночью, насколько я помню, окно было закрыто. Разве не так? Кто-нибудь припомнит, кто закрыл окно?

    Все помолчали, обдумывая реплику Елены. Она умела отмечать детали, на которые никто другой не обратил бы внимание. Пришлось признать, что никто не закрывал окно, потому что на момент появления свидетелей смерти лорда Эшли в его кабинете окно было закрытым. На всякий случай переспросили дворецкого Эндрю и Марию. Эндрю сказал, что он лично открыл окно на ночь, для сохранности тела жертвы на месте. Оскара, Агату или леди Ребекку, по-прежнему находившуюся без сознания, спрашивать об этом не имело смысла, так как окна в замке Лакримоза были такие тяжелые и неповоротливые, что им просто физически было бы не под силу справиться с ними.

    – Скорее всего, Миранда что-то перепутала в своих показаниях, ведь все-таки она совершила убийство, после такого легко потерять остатки разума, – с надеждой в голосе сказал Джеймс. – Ему не хотелось даже думать о том, что следствие еще не закончено.

    – Возможно, Миранда что-то напутала с этим окном, – заявил молчавший до сих пор Эдвард. – Но пока есть такие нестыковки и сомнения, нам рано расслабляться. Это означает, что убийца по-прежнему может находиться здесь, в этом доме, возможно за этим столом. Он один из нас, как бы нам не хотелось это признавать.

    На этой невеселой фразе разговор зашел в очевидный тупик. Никому не хотелось в присутствии других делиться своими потаенными мыслями о том, что на самом деле происходит в замке.

    Безрадостный обед продолжался в гнетущем молчании. Даже поданный на десерт восхитительный шоколадный торт, любовно приготовленный Марией, приговаривающей что «…она еле наскребла продуктов на этот шоколадный торт, но господам хватит по кусочку…», не смог растопить сгустившийся в столовой холод недоверия и подозрения. Как по команде пропал аппетит, но все из вежливости поковыряли свои кусочки, Роберт еле осилил половину, сославшись на обострившийся гастрит, а Николас и вовсе едва притронулся к своей порции, иронично пробормотав что-то насчет сохранения его спортивной фигуры.

    Расстроенная Мария запричитала, что «…все совсем стало плохо и дальше хуже некуда в стенах этого дома…», убрала остатки угощения и скрылась в недрах кухни, злобно громыхая посудой.  Дворецкий Эндрю вежливо предложил напитки. Виски для мужчин, сладкие ликеры для дам. Поскольку нервы у всех присутствующих были на пределе, предложение было встречено с заметным оживлением.

    Не сговариваясь, резко сменили тему разговора, и сейчас уже обсуждали другие бытовые насущные дела, находя мимолетное утешение в терпком вкусе и запахе алкоголя.

    – Как себя чувствует леди Ребекка? – спросил Николас.

    – Я заходил ее проведать перед обедом. К сожалению, она еще не приходит в сознание, но ее дыхание и сердцебиение стабилизировалось, сейчас она просто спит.
 
    Я сделал ей дополнительный укол лекарства, чтобы поддержать силы до приезда врачей, а пока с ней дежурит Агата попеременно с Марией, – отчитался доктор Альберт.

    – Кажется, буря немного стихает, возможно, сегодня вечером или завтра утром мы починим провода и сможем дозвониться до полиции и скорой помощи, – предположил Джеймс.

    – Хотелось бы уже поскорее выбраться из этого снежного плена, – добавила Линда.

    – Простите, вынужден Вас покинуть, ¬– поспешил из-за стола Роберт, – надо побыть с Оскаром. Я так боюсь теперь оставлять его одного. Если я понадоблюсь, я буду в комнате сына. – Он поблагодарил Эндрю за вкусный обед, попрощался со всеми и вышел из столовой.

    Через пару минут вошла кухарка Мария с бутылкой красного французского вина, дополнительно принесенного по просьбе мужчин, и подогретыми бокалами на подносе.
 
    – Вот, мои дорогие, несу Вам прекрасное вино, снимает стресс и напряжение, а еще говорят …, – как всегда тараторила она и вдруг внезапно остановилась на полуслове.

    В следующее мгновение раздался страшный грохот разбитого стекла…

    Падение Марии, вина и бокалов на черные дубовые полы было долгим и вязким, как в отвратительном сне. Округлившиеся от боли глаза, руки, судорожно схватившиеся за горло, хриплый стон, вырвавшийся из посиневших губ, осколки стекла, летящие в разные стороны, и красное, как кровь, вино, растекающееся на старинном паркете – душераздирающее зрелище.

    Первым вскочил и кинулся к умирающей Марии доктор Альберт. С помощью пришедших на подмогу мужчин он долго пытался привести ее в чувства, использовал все способы, искусственное дыхание и массаж сердца, но спустя несколько минут, всем стало очевидно, что смерть уже коснулась ее своим безотрадным крылом.
 
    Смерть Марии произошла у всех на глазах, все в шоке смотрели на распростертое на полу тело, и никто не решался задать главный вопрос. Что произошло?

    – Сердечный приступ? – в конце концов робко спросил Эдвард.

    – Не похоже, – озабоченно ответила Елена, – я не врач, но осмелюсь предположить, что когда у человека происходит сердечный приступ, то он хватается руками за грудь, испытывая сильную боль. Или за голову, если это внезапное кровоизлияние в мозг. Мы все видели, что Мария схватилась за горло, как будто ей внезапно перекрыли кислород. Доктор Альберт, что Вы скажете по этим симптомам смерти?

    – Трудно дать заключение только по таким видимым симптомам. Чтобы наверняка установить причину смерти, потребуется вскрытие. Но в целом Вы правы, внезапный удар может быть связан или с сердечным приступом, или кровоизлиянием в мозг, в обоих случаях руки умирающего инстинктивно потянутся туда, где источник боли.

    – Что еще может свалить в одно мгновение пышущую здоровьем женщину, которая за много лет ни разу не пожаловалась на недомогание и не выпила ни одного лекарства? Я хорошо знал Марию, мы прожили годы бок о бок, мы ежедневно болтали с ней о жизни. Она была абсолютно здорова, – с отчаянием спросил дворецкий Эндрю.
Его вопрос повис в воздухе страшным намеком.

    – Отравление? – испуганно предположила Линда.

    Доктор Альберт проверил мертвые глаза, губы и язык, склонился близко к лицу несчастной жертвы и сказал, что нет никаких признаков цианистого калия, нет запаха и нет характерной синевы слизистых.

    – Я не вижу никаких следов, которые обычно оставляет самый распространённый яд, единственный, который можно купить в любой аптеке без рецепта. Его используют для отравления крыс в домах. Это цианистый калий, действующий мгновенно, как в нашем случае.

    – Но это не исключает возможность применения другого яда, который также может действовать мгновенно, но не оставляет следов? – уточнила Елена.

    – Еще это может быть никотин – чистый алкалоид, в чистом виде вызывает паралич нервной системы буквально за несколько минут, его можно купить в садоводческих магазинах. Разбавленный с водой, он используется для опрыскивания растений. Все остальные известные мне яды растительного происхождения действуют долго, отравляя организм постепенно, – мрачно объяснял ошеломленной публике доктор Альберт, – и обычно жертва уже заранее чувствует недомогание, а не падает замертво в одно мгновение.

    – В таком случае, я попрошу ничего не трогать в столовой и на кухне и собраться сейчас в гостиной. Мария умерла внезапно. Это означает, что если ее действительно отравили, то это произошло недавно, буквально несколько минут назад, – распорядилась Елена. – Эдвард, Джеймс, отнесите тело Марии в ее комнату и также откройте там окно, чтобы сохранить тело до приезда полиции и врачей и позовите потом Роберта и Агату в гостиную. И заодно проверьте, надежно ли заперта Миранда.

    Через несколько минут все собрались в гостиной. Группа перепуганных насмерть людей напоминала сборище бестолковых овец, которых повели на заклание. Темные крылья животного страха оставили отпечаток на каждом, без исключения, лице.
 
    Невозможно было скрыть ужас, который испытывали люди. Они были загнаны в снежный капкан и чувствовали себя беспомощными жертвами перед лицом безжалостной смерти. Выяснилось, что Миранда была надежно заперта у себя в комнате. Это означало, что, либо она невиновна, либо в доме действуют два убийцы, и от этой мысли становилось еще хуже.

    – Мы не можем смиренно сложить руки и ждать, когда появятся новые жертвы. Попробуем разобраться в том, что произошло за последние полчаса, – начала Елена.
    – Агата, Вы выходили из комнаты леди Ребекки?

    – Нет, в это время я ни на минуту не покидала леди Ребекку, я пообедала пораньше. Эндрю принес мне еду и воду прямо в ее комнату, – еле слышно отозвалась Агата.

    – Так и было. Выходит, что кроме меня на кухню во время обеда никто не заглядывал. Только у меня была техническая возможность подсыпать яд в еду или напитки Марии, но я этого не делал, – сдерживая глухие рыдания в горле сказал Эндрю.

    – Возможность была и у Роберта, ведь он покинул нас за несколько минут до трагедии, – резко сказал доктор Альберт.

    – Понимаю, почему Вы все на меня уставились. – сказал Роберт. – Я действительно вышел из-за стола за несколько минут до гибели Марии, но я непричастен к ее смерти, спросите у Оскара, я уже был в его комнате, когда услышал шум.

    – Хорошо, мы это выясним позже.  Эндрю, припомните, пожалуйста, ведь кроме Вас вряд ли кто-то сможет поделиться этой информацией. Что ела и пила Мария, и когда это было? – уточнила Елена.

    – Мы пообедали вместе минут за сорок до трех часов дня. Я почти ничего не ел, не было аппетита. Мария ела суп из овощей и крылышки куропатки. Потом мы пили чай с вчерашними пирожками. Больше ничего. Клянусь, что никто не заходил на кухню с тех пор и до минуты смерти Марии, так как мы вместе по очереди подавали на стол и разминуться с убийцей было невозможно. И мистер Роберт не заходил на кухню, я это
тоже могу подтвердить.

    – А что с посудой, из которой ела и пила Мария, Вы ее не трогали? Она осталась на кухне? Полиция сможет поискать там следы яда, – предположил Роберт.

    – К сожалению, это вряд ли будет возможным, ведь Мария у нас была чистюля. Она сразу вымыла и убрала за собой посуду. Если там был яд, то полиция уже не сможет его обнаружить, – ответил Эндрю.

    – У меня такой вопрос ко всем. Кто из вас знал, из какой посуды обычно ела и пила Мария. Были ли у нее любимые тарелки и чашки? – спросила Елена.

    – Хороший вопрос, – ответила вдруг Линда. – Я знаю наверняка, что все последнее время она принимала пищу из набора посуды, который я подарила ей на день рождения. Элегантный французский фарфор. Мария была очень рада подарку и пользовалась исключительно им.

    – Подтверждаю, что это правда. Мария никогда не использовала другую посуду, будучи привязана к этому подарку, – сказал Эндрю.

    – Кто еще знал об этом? – строго спросила Елена.

    – Полагаю, что знали все, кто тогда присутствовал на этом дне рождении. Все, кроме доктора Альберта, Николаса, Эдварда и Вас, Елена, – ответил Роберт. – Я хорошо помню этот день. Мария была просто счастлива и действительно сказала, что теперь она будет есть только из этой посуды.

    – Получается, что Вы автоматически исключили нас из списка подозреваемых? – спросил доктор Альберт.

    – Это дело такое запутанное, что я пока ни в чем не уверена, я всего лишь изучаю факты, – уклончиво ответила Елена, избегая прямого взгляда доктора Альберта.

    – Я понял! Я все понял! – вдруг воскликнул доктор Альберт. – Убийца заранее подсыпал яд в пустую тарелку или чашку Марии. Он знал, что никто, кроме Марии не прикоснется к этой посуде. Это можно было сделать в любое время, хоть ночью, пока все спали. Чисто теоретически это могла сделать и Миранда. Возможно, Мария представляла для нее угрозу, и она решила убрать ее со своего пути. По какой-то физиологической особенности крепкого организма Марии яд подействовал не сразу, а позже.

    Многим из присутствующих эта версия развития событий показалась вполне реалистичной и правдоподобной. По крайней мере, она исключала фантастическую вероятность, что в доме действует не один, а два убийцы. Чтобы не нагнетать еще больше и так тяжелую психологическую обстановку, большинством голосов было решено пока приостановиться на этой версии убийства до приезда полиции, при этом сохранять на всякий случай осторожность. Елена не стала спорить. Ей нужно было время, чтобы как следует перетасовать карты новых фактов и обдумать случившееся.

    Решили, что все мужчины, кроме Роберта, которому нужно было быть рядом с сыном, отправятся на улицу – снег утихал, и нужно было попытаться починить электричество и телефонные провода и максимально, насколько хватит сил, разгрести снег на подъездной аллее к замку. Горничную Агату отправили присматривать за леди Ребеккой, а Линде и Елене предложили побыть до ужина в своих комнатах.





Глава 22. Кровные узы и скрещенные ключи.

    Каждый кусочек этой картины Линда знала наизусть. Звучные оттенки приглушенного зеленого, нежного персикового и мягкого красного сливались в прекрасную мелодию любви. Линда никогда не уставала любоваться «Портретом четы Арнольфини» Яна ван Эйка. В сотый раз Линда любовно разглядывала мельчайшие детали, шифры и ключи, оставленные автором потомкам в своем произведении.

    Тонкими ухоженными пальчиками Линда провела по белой собачке в углу картины. Белая пушистая собачка – символ супружеской верности.

    «Нет, я больше не могу, я задыхаюсь, ведь он ждет меня, я должна решиться…»
 
    Сердце рвалось наружу – из кошмара ее жизни, из ужасов замка Лакримоза – навстречу любви и счастью. Два дня назад она получила приватное письмо с признанием в любви, без подписи, но с шифром, по которому она догадалась, от кого это письмо. Это окончательно развеяло все ее сомнения. С тех пор она бережно хранила его в своей маленькой посеребренной женской сумочке. Она знала, что муж, как истинный джентльмен, ни при каких обстоятельств не полезет туда, а сжечь или выбросить письмо не поднималась рука. Она не могла уничтожить такие красивые слова: «Видели все на свете мои глаза, но твоя красота прекраснее белых хризантем. Ты смысл моей жизни, решайся, я жду тебя, я тебя люблю…»
Линда размышляла о супружеской верности, о своей сложной судьбе, слушала свое сердце и понимала, что только один шаг отделяет ее от новой жизни. И этот шаг зависит только от нее самой.

    В это время Елена, уединившись в своей комнате, задумчиво помешивала поленья в затухающем камине и пыталась проанализировать последние события, так быстро сменяющие друг друга. Неожиданное признание Миранды…Внезапная смерть Марии…Казалось, что этой жуткой истории не будет конца. Вдруг раздался тихий стук в дверь.

    – Елена, это Роберт, откройте пожалуйста.

    Елена прислушалась к своему внутреннему голосу и не почувствовала никакой опасности. С ее стороны было довольно необдуманно и неосторожно открывать дверь мужчине, когда у нее самой еще не было уверенности в вине Миранды. Но она доверяла своей интуиции и бесстрашно приоткрыла дверь.

    – Простите, что я Вас побеспокоил. Но Оскар…Он настойчиво просит Вас прийти к нему в комнату, говорит, что ему обязательно нужно с Вами поговорить. Это касается убийства лорда Генри Эшли. Я просил его поделиться со мной информацией, но он упорно твердит, что только Елена, с ее мастерским умением распутывать подобные истории сможет во всем разобраться. Мне он разрешил присутствовать при вашем разговоре. Вы не откажете мальчику в его просьбе? Я уверен, что это все детские фантазии, но Оскар не успокоится, пока Вы не выслушаете его.

    Через полчаса Елена и Роберт узнали обо всех подробностях ночного приключения Оскара: о женщине в черном, о запахе дорогих духов, о сожжённых документах и встрече неизвестных в рыцарском зале.  Все это было бы похоже на выдумку, на страницы приключенческого романа, если бы не похожие показания Марии и вполне осязаемый, мягко пахнувший теплой золой обрывок бумаги с парой скрещенных ключей в правом углу.

    После многократного уточнения увиденных и услышанных деталей Елена и Роберт отправили Оскара отдохнуть в его спальню, а сами остались в детской.

    Роберт устроился за письменным столом сына и, сосредоточенно нахмурив брови, рассматривал обожжённый кусочек бумаги. Он определенно где-то видел эти ключи. Но где?  Елена по привычке забралась с ногами в кресло в углу у камина, где обычно проводила вечера Миранда со своим вязанием или вышивкой, и тихонько наблюдала за Робертом.

    – Роберт, скажите мне честно, поверьте, никто не узнает, так как это вряд ли имеет отношение к убийству. У Вас был роман с Агатой? Вы дарили ей дорогие подарки, в том числе и дорогие духи? У Вас была любовная переписка и встречи в рыцарском зале?

    – С Агатой? Да Вы что, с ума сошли? – изумление было столь искренним, что Елене стало не по себе.

    – Мария настаивала на том, что видела, как Агата передавала Вам любовные записки. С чего это она взяла?

    – Не могу знать, это бред какой-то. Я и Агата…

    Таким образом, и Роберт и Агата отрицали любовную связь. Мария была мертва. Никаких доказательств. Только этот обрывок бумаги. И пара скрещенных ключей.

     Елена мучительно соображала, как ей выбраться из душной паутины лжи, окутавшей ее со всех сторон. В затянувшемся молчании она рассеянно взяла в руки вышивку Миранды, которой, по словам очевидцев, она занималась накануне вечером.

    Тонкий белый платок и первые наброски. Судя по картинке, лежащей рядом в корзине с нитками, намечался нежный букет фиолетовых ирисов в стеклянной вазе на залитой солнцем летней веранде. Елена держала в руках самое начало прелестной вышивки…Самое начало…Прелестной вышивки…

    Озарение ослепило белой вспышкой. Вышивка была начата слева направо, а не справа налево…Слева и направо, как удобно для всех, кто является от природы левшой. Елена взглянула на корзинку с нитками, также расположенную слева от кресла, а не справа, и устало прикрыла глаза. Как обычно, в минуту озарения следом внезапно приходила разгадка другой тайны, соединяющая разрозненные звенья в единую логическую цепочку.

    Воображение унесло ее в недобрый сумрак темного коридора с старыми портретами членов семьи Эшли. В тусклом свете догорающей свечи едва заметны смутно узнаваемые тонкие черты прекрасного женского лица. С потерявшего от времени краски темного холста на Елену смотрели тревожно, пронзительно и насквозь невероятные, как космос, холодно отрешенные и необъяснимым образом слегка расфокусированные во времени и в пространстве стальные глаза юной Анны, дочери лорда Генри Эшли, живущей в мире грез в психиатрической больнице в Квиллинг-Таун.

    Елена вздохнула, провела дрогнувшей рукой по усталым глазам.

    – Миранда не убивала лорда Генри Эшли. Она от природы левша и не могла нанести два смертельных удара левой рукой под правую лопатку с наклоном вправо под углом сорок пять градусов. Это физически невозможно. Она не убийца, а несчастная жертва обстоятельств, мужественно взвалившая на себя чужой крест. Ваш крест, Роберт. Она любила Оскара, своего племянника, как родного сына, и не могла допустить, чтобы он волей судьбы остался не только без матери, но и без отца. Миранда – родная сестра Анны, незаконнорожденная дочь лорда Генри Эшли. Я думаю, что она заподозрила Вас в убийстве лорда Генри Эшли, решила спасти Вас от виселицы и самоотверженно взяла вину на себя. Роберт, пришло время признаться, что Вы скрываете?

    – И правда…Ведь Миранда левша, здесь я с Вами согласен, об этом все знают. Но почему Вы решили, что она сестра Анны?

    – Взгляд… Легкое расфокусирование, не косоглазие, а именно расфокусирование – это очень редкая глазная болезнь. Не нужно быть светилом медицинских наук, чтобы понимать, что такие характерные черты передаются только по кровному родству. Вы же помните Анну, у нее были такие же глаза.

    – Верно, я всегда думал, что Миранда мне ее немного напоминает, но не мог представить, что она является сестрой Анны. Интересно, знал ли об этом лорд Эшли?

    – Сомневаюсь в этом. Миранда так и не призналась отцу, возможно, презирая его за безответственную личную жизнь, иначе она уже давно бы устроила свою судьбу по-другому. Роберт, расскажите правду.

    – Я не убивал его. Вчера за ужином я получил в кусочке торта вот эту записку, – начал свой рассказ Роберт. Он достал записку из кармана брюк и передал Елене.
«В новом году Вы забудете все старые обиды, и Ваше сердце наполнится любовью. Не забудьте поделиться ею с близкими Вам людьми. Любовь в виде регулярных подарочков и денежек для близких очень даже приветствуется.  ЖДУ ТЕБЯ СЕГОДНЯ В 22.30 У СЕБЯ В КАБИНЕТЕ, ОБСУДИМ УСЛОВИЯ МОЕГО НОВОГО ЗАВЕЩАНИЯ»

     –  Когда я вошел в его кабинет вчера около половины одиннадцатого, он был уже мертв. Не раздумывая, я проверил его пульс и, наверное, в этот момент случайно запачкал кровью рукав рубашки, что я заметил гораздо позже, уже в комнате у сына. Рядом с остывающим трупом я испугался, запаниковал и потерял над собой контроль. В полном смятении я вышел из кабинета, на автомате зашел в комнату сына и, ничего не соображая, занялся играми в железную дорогу и дартс. Оскар и Эдвард были сильно увлечены игрой и не обратили на меня особого внимания.
 
    Возможно, Миранда заметила мое оцепеневшее состояние и кровь на рукаве рубашки и потом уже сделала вывод, что это я убил лорда Генри.

    Скоро ушел спать Эдвард, и я тоже вскоре за ним пожелал спокойной ночи Миранде и сыну и, не осознавая своих действий, никем не замеченный, выбрался на улицу через черный ход кухни. Мне срочно нужен был глоток свежего воздуха, чтобы не сойти с ума от стоящей перед глазами картины убийства. Теряя от ужаса остатки разума, я пытался оттереть снегом запачканный рукав рубашки. Но ледяной ветер быстро привел меня в чувства, я вернулся в дом, заперся в своей комнате и застирал рубашку.  Я не спал всю ночь, я боялся разоблачения, как самый последний трус, ближе к утру я решил, что меня вычислят по рубашке и устроил сцену с разлитым вином, плохо продумывая детали и последствия. Я подло смолчал, когда
Миранда взяла вину на себя, хотя я знал, что она не могла быть убийцей, потому что к тому времени, как она пошла искать кота, лорд Генри был уже безнадежно мертв, и я видел это собственными глазами. Да, я признаю, что я жалкий трус, самое последнее ничтожество. Но я не убийца. Я не убивал лорда Генри Эшли.

    В его глазах застыли подлинные слезы и мольба.

    – Умоляю Вас, Елена, поверьте мне и помогите выпутаться из этой истории, ради бедного сердца моей несчастной Анны, ради маленького Оскара.

    Елене было отчаянно жаль этого потерявшегося, слабого мужчину, жаль его семью и маленького мальчика. Она искренне симпатизировала Роберту, она очень хорошо понимала, что страх перед ликом Смерти парализует волю и может лишить человеческого обличия самых достойных людей. Она поверила Роберту и поклялась себе вытащить его из опасного болота, в которое он угодил. Правдивости его словам придавал тот факт, что, наконец-то, объяснялись странные действия мужчины, которого видел дворецкий Эндрю – это Роберт наклонялся в снег и шарил в нем руками. Роберт оттирал кровь, находясь в явном состоянии аффекта. Если бы он был убийцей, то вряд ли бы его понесло на улицу, рискуя встретить кого-то, кто может заметить кровь на рукаве. Было бы гораздо разумнее после комнаты сына сразу отправиться к себе, в соседнюю комнату, и там благополучно замести все следы.

    – Я верю Вам, – мягко сказала Елена. – Но придется договориться. Я помогаю Вам, а Вы помогаете мне. Давайте объединим наши усилия и вычислим коварного убийцу.

   – Я к Вашим услугам, – с готовностью сказал Роберт.

   – И я. Я тоже к Вашим услугам, мы вместе найдем того, кто убил дедушку.
Елена и Роберт одновременно повернули голову к двери и увидели Оскара, взволнованно стоящего в дверях детской.

   – Я все слышал. Папа, я верю тебе, ты не убийца. Ведь ты знал, как я любил дедушку, и ты не мог причинить мне боль. И Миранда тоже не убивала, она любит меня и готова была пожертвовать своей жизнью, лишь бы я не пострадал. Папа, когда ты рассказал о том, что увидел мертвое тело дедушки, мне стало так страшно, так жутко и …у меня было видение… Два скрещенных ключа на листке бумаги в шкафчике, в моей ванной комнате… Они лежат там, я их вижу…Я никогда не говорил тебе о своих видениях, не хотел тебя пугать…Я потом все объясню, но я их вижу сейчас…Надо проверить…

    – Я знаю, мой мальчик, я знаю, эти ключи, они там…я уже раньше подумал об этом, но еще не успел проверить свои предположения.

    Через минуту Роберт, Оскар и Елена рассматривали по очереди пожелтевший лист бумаги с двумя скрещенными ключами в правом углу, который они обнаружили в шкафчике с лекарствами в ванной комнате Оскара.

    «Жаропонижающее. Аспирин. Принимать по две таблетки три раза в день в течение недели. Прикладывать горчичники в количестве пяти штук два раза в день до снижения температуры до 37 градусов. Потом снизить дозу до трех штук раз в день до полного выздоровления».

    Это был подробный рецепт лечения простуды от лечащего врача семейства Эшли, на специальном медицинском бланке. Личном медицинском бланке врача, с фирменным знаком, отличающего его от своих коллег по цеху.

    На протяжении многих лет личным лечащим врачом членов семейства Эшли был доктор Альберт. Два скрещенных ключа – это был его личный отличительный в медицинских кругах Лондона знак – единство традиционной медицинской практики и психиатрии. Он был специалистом высокого класса и в том, и в другом, за что был почитаем и любим всеми его пациентами.

    – Доктор Альберт и Линда? – тихо спросил Роберт.

    – Доктор Альберт и Линда… – отозвалась Елена.

    Желая усыпить бдительность подозреваемых, они договорились не предпринимать никаких действий, не освобождать пока Миранду и не предъявлять никаких обвинений, пока Елена не подаст знак. Роберт и Оскар доверились опыту Елены и пообещали не форсировать события.

    В высоких сводчатых потолках, в лабиринте пустых коридоров, ветхих лестниц, скрипучих дверей и огромных комнат сгущались темные тени. В предчувствии ночи оживали призраки замка, напоминая о своем присутствии легкими шорохами и протяжными вздохами.  Близился вечер в замке Лакримоза. Близилась разгадка тайны.




Глава 23. Опасные грани любви.

    За ужином в столовой никто не решался завести общий разговор. Неудачная попытка починить провода, все еще не утихающая буря, не приходящая в сознание хозяйка дома, наличие двух трупов и фанатичной убийцы, притихшей взаперти в своей комнате – все это удручающе действовало на психику всех без исключения.

    Бедный Эндрю, выбиваясь из сил, метался между столовой и кухней с переменой блюд и напитков. Ему, как штурману гибнущего корабля, все еще хотелось взбодрить свою команду. Он искренне надеялся, что сытные яства и отменные напитки выведут всех из отчаяния и унылого ступора. Он не верил в виновность Миранды, так как отчетливо помнил, что именно он открыл окно в кабинете лорда Генри Эшли на ночь, поэтому делал все возможное, чтобы не потерять присутствие духа, а продолжать бороться и искать убийцу.

    Его старания не остались незамеченными. Превосходный холодный ростбиф, жареные почки с перцем и запеченные овощи были чудо как хороши. Старый портвейн и кларет, припасенные Эндрю для особых случаев, немного расшевелили притихшую в глубоком молчании группу людей.

    – И все-таки интересно, зачем Миранде было убивать кухарку Марию? Что такого она знала или видела? Известно, что она была любопытна и везде совала свой подрагивающий от нетерпеливого возбуждения нос, – решился нарушить молчание Николас.

    К тому времени уже были предприняты попытки узнать всю правду у Миранды, но безуспешно. Ее реакция на смерть Марии была однозначной: «На все воля Божья…» И все. Ни слова больше. Ничего, кроме этой фразы, не смогли добиться от нее. Она замкнулась окончательно в своем упорном молчании и всем своим видом показывала, что не произнесет ни слова до официального судебного расследования.

    – Возможно, Мария увидела Миранду, выходящую из кабинета лорда Эшли вчера вечером, около одиннадцати. Ведь именно в это время Мария забирала у нас посуду от молока, – предположила Линда.

    – Что гадать, ведь у нас нет никаких доказательств. Я надеюсь, полиция во всем разберется, – сказал доктор Альберт.

    – Да…Жутковатая история. Я пишу детективы уже много лет, но никогда не думала, что сама окажусь в самом эпицентре реального, а не выдуманного преступления, – зябко поежилась Елена. – Так и хочется проснуться, очнуться от этого кошмарного сна и оказаться где-нибудь подальше от ледяного ветра, снежных сугробов и этого жестокого мороза. Например, где-нибудь под палящим солнцем в знойном Кейптауне…

    Елена рискнула и с треском выложила свой козырь прямо на стол, взглянула украдкой на выражение лица доктора Альберта и увидела на нем то, что и ожидала увидеть. Красивые мужественные и благородные черты его лица мгновенно исказились, как от удара, которого не ждешь. Так камни, брошенные в прекрасный и спокойный пруд, оставляют темные круги на потревоженной воде.

    Елена успела за несколько секунд посмотреть на все лица за столом. Никого, кроме доктора Альберта не задело ее замечание насчет Кейптауна. Линда никак не отреагировала на это слово. Похоже, к вечеру она проголодалась и с увлечением поглощала запеченные овощи. Только Эдвард с пониманием посмотрел на Елену и замер в ожидании, и дворецкий Эндрю тихонько звякнул случайно упавшей вилкой за ее спиной.

    – Доктор, Вы ничего не хотите нам рассказать о Вашем путешествии в Кейптаун, о Вашей несчастной любви, о долгих годах ненависти к лорду Генри Эшли, перешедшего Вам дорогу, о гавайских сигарах, которые Вы не курили в Клубной комнате больше одной и о скрещённых ключах?  – пошла в наступление Елена.
Даже напольные часы в углу столовой внезапно затихли, как будто воздух наэлектризовался настолько, что никакие механизмы не выдержали бы напряжения.

    – Не понимаю, о чем это Вы толкуете? – глухо сказал доктор Альберт. – Потрудитесь объясниться.

    Елена почувствовала, как краска заливает ее лицо, ей стало душно. Она в одиночку начала опасную игру, но не видела другого способа загнать доктора в угол, чем на глазах у всех предъявить все сложившиеся против него улики. Она встревоженно посмотрела на Николаса и с явным облегчением увидела в его глазах ясные очертания подступающего к его сознанию понимания и одобрения. Один из лучших шахматистов Англии, обладающий превосходно развитыми аналитическими способностями, чуть заметно кивнул Елене в знак поддержки.

    – Доктор, если Вам есть что нам рассказать, лучше признаться сейчас, не дожидаясь полиции, – сказал Николас. –  Я тоже узнал Вас на фотографии матери Эдварда. «ПОМНИ К-Н» –  Помни Кейптаун. Я думаю, что Вы были влюблены в юною Николь, Вы были без ума от нее и планировали будущее с этой прекрасной девушкой. Но по приезду из вояжа Николь познакомилась в Лондоне с лордом Генри Эшли и без сожаления оставила Вас ради Вашего лучшего друга. Долгие годы Вы скрывали правду, затаив смертельную обиду на лорда Генри Эшли и в глубине души желая ему смерти. И только двадцать лет спустя Ваш план удался.

    – Вы задумали убийство лорда Генри Эшли так, чтобы подставить Джеймса, – продолжила Елена. – Таким образом, Вы оставались бы в двойном выигрыше. Вы бы отомстили за свою несчастную любовь и смерть юной Николь и устранили бы с дороги Джеймса, мужа Вашей новой возлюбленной – Линды, освобождая себе дорогу к ее сердцу и к части внушительного наследства лорда Генри Эшли, которое бы так или иначе получила Линда.

    Джеймс и Линда застыли с одинаково окаменевшими лицами. Собравшиеся за столом молча и хмуро наблюдали разыгравшуюся сцену. В глазах большинства не было видно ни жалости, ни осуждения, ни сожаления. Только подозрительность и недоверие, слишком мелодраматичным, как в лучших классических детективах, выглядело только что прозвучавшее обвинение.

    – Вы с ума сошли, – негодующе взорвался доктор Альберт и вскочил из-за стола.
 
    – Что за чушь Вы несете! Лорда Генри убила Миранда, и смерть Марии тоже ее рук дело, она убрала ее как свидетеля!

    – Миранда не причастна к этим убийствам. Она левша и не могла ударить под правую лопатку под правым углом. Физически это неосуществимо, – сказала Елена.

    Доктор дикими глазами осмотрел всех присутствующих, словно ища поддержки, горестно вздохнул и уселся обратно на свое место, удрученно опустив изменившееся от гримасы боли лицо в ладони. Никто не торопил его, все замерли в ожидании.

    – Вы правы. Я был на том корабле. Любовь к обворожительной Николь поразила мое сердце – так молния поражает дерево, так огонь сжигает сухой пучок травы. Сопротивляться этому чувству бесполезно, я был буквально ослеплен ее цветущей красотой. Я не мог прожить ни минуты без ее манящего взгляда, без ее ослепительной улыбки, без ее сладкого голоса. Я летал на крыльях любви, пока мои крылья не сгорели в одно мгновение. В то самое мгновение, когда пересеклись пути Николь и молодого, богатого и успешного Генри. Вы правы. Только Бог знает, как я страдал, я потерял сон и едва сохранил остатки разума. Было время, когда я желал смерти Генри, особенно после того, как Николь ушла из жизни по его вине. Но судьба спасла меня от греха. Моя всепрощающая жена, знающая от и до все подробности моего романа, своей заботой и терпением вытащила меня из глубины опасных вод, где скрывалась моя погибель. С годами боль прошла, остались только болезненные воспоминания. Дружба с Генри, проверенная временем, оказалась дороже сердечных переживаний. Ведь в том, что случилось, Генри не виноват. Он не знал, что у нас с Николь был тогда роман, он не желал мне зла…Теперь Вы все знаете… Я не убивал лорда Генри Эшли. И Линда здесь не при чем… Наши с ней отношения – это уже совсем другая история.

    – Линда, Вам есть что сказать? – обратился Николас к оцепеневшей женщине, вжавшейся в кресло, белой, как смерть, от происходящего не во сне, а наяву разоблачения.

    – Альберт, скажи им. Скажи им правду, мне уже нечего терять, кроме своих оков. Да, мы любим друг друга, но мы не убивали лорда Генри Эшли. Скажи им правду! – заломив в отчаянии слабые руки, почти кричала она.

    – Линда, дорогая, прошу Вас, держите себя в руках. К сожалению, у нас есть некоторые доказательства, что именно Вы, находясь в сговоре с доктором Альбертом, причастны к этому преступлению, – тихо, но строго сказал Елена.

    Во-первых, вот это было найдено в камине на кухне. Я полагаю, что это письмо доктора Альберта к Вам, которое Вы решили уничтожить ночью на кухне в камине, в страхе, что его обнаружат после убийства и раскроют Вашу связь. Мы узнали фирменный знак доктора Альберта – скрещенные ключи.

    Во-вторых, доктор солгал, что выкурил ЕЩЕ ОДНУ сигару, дожидаясь Николаса, пока тот готовил чай. В коробочке из-под сигар осталось ровно двадцать девять штук. Пятнадцати минут было достаточно, чтобы подняться в кабинет, завести непринужденный разговор о подаренном Джеймсом кинжале и желании рассмотреть его поподробнее и, улучив удобный момент, нанести смертельные удары. Орудие убийства Вы продумали заранее. Скорее всего, именно Вы посоветовали Джеймсу приобрести в подарок старинное оружие для пополнения его коллекции и знали наперед, что оружие будет храниться в шкафу в кабинете.

    В-третьих, завещание подделано таким образом, чтобы основное подозрение упало на Джеймса.

    В-четвертых, доктор Альберт не знал о привычке пользоваться подушечкой для ног, ее не было под столом, а Вас не было рядом, чтобы подсказать. В это время Вы мирно читали Диккенса.  Это говорит о том, что убийца – не член семьи Эшли.

    И, наконец, в-пятых, Оскар почувствовал ночью в своей слежке за Вами и Вашим с доктором свиданием запах дорогих духов, что также подтвердила и Мария. Чьи это могли быть духи, кроме Ваших? Леди Ребекка лежала в коме. У Марии, Агаты и Миранды нет духов, так как это строго запрещено для прислуги во всех домах Англии.

    – Все это полное безумие, – не имея сил сопротивляться обрушившемуся на него обвинению, прошептал доктор Альберт. – Все это чья-то дьявольская игра… Ну а как Вы объясните смерть Марии?

    – Я объясню, – вступил Николас. – Мария слишком много знала. Она была единственной, кто мог опровергнуть подлинность завещания. Вы, доктор, слышали, как она сказала, что лорд Генри не мог написать ее имя как Мария, так как на протяжении многих лет он обращался к ней по ее настоящему имени – Мари. Это натолкнуло Вас на мысль, что Мария может быть опасна. Кроме того, Вы точно знали, что одно из ее показаний полностью опровергнет возможность Джеймса совершить убийство. Пенка от молока. Вы знали, что эта пенка была на блюдце, как и всегда. Вы знали, что Елена обязательно задаст этот вопрос Марии, раз уж она прицепилась к этой пенке раньше. А раз пенка была, молоко было только что вскипяченным. А это означает, что у Джеймса было всего пять-десять минут для того, чтобы вскипятить на кухне и принести жене молоко. У него не было времени, чтобы убить лорда Генри Эшли. Весь Ваш гениальный план подставить Джеймса рушился из-за такой вот мелочи. К сожалению, Вы не услышали ответа Марии, что пенки на блюдце оказывается не было. Возможно, это спасло бы ей жизнь. Но обстоятельства сложились против нее и, улучив свободный момент до обеда, Вы или Линда подсыпали яд в посуду на кухне.

    – Так значит пенки не было? Ничего не понимаю…– озадаченно спросил Роберт.

    – Пенки не было, так как ее слопал кот Герцог, забравшийся в комнату Джеймса и Линды. Эдвард, припомни, ведь это твои слова: «Миранда принесла под мышкой орущего кота с хитрой и довольной мордой, вымазанной в сливках. Видимо успел нахулиганить на кухне» Только это были не сливки, а пенка от молока, – ответил Николас.

    – Все это, конечно, интересно. Получился увлекательный, захватывающий сюжет для детектива на миллион долларов. Но как Вы объясните тот факт, что я сжигала письма доктора Альберта на кухне ночью и не сожгла вот это его письмо? – пришла в себя Линда, стремительно выхватила из посеребрённой сумочки письмо доктора Альберта с двумя скрещенными ключами в правом углу и демонстративно бросила его на стол.

    Лучше бы она этого не делала… Вместе с тонким листком бумаги на белоснежную скатерть выпала и покатилась с жалобным звоном вдоль высоких бокалов, мимо десятка ошеломленных глаз маленькая стеклянная ампула, наполовину наполненная прозрачной жидкостью.

    Доктор Альберт машинально схватил ампулу, осторожно отвинтил миниатюрную крышку, вдохнул содержимое и побелел, как полотно.
 
    – Никотин, чистый алкалоид… Линда, что это значит? – не веря своим глазам, спросил он.

    Но ответа уже не последовало. Линда не вынесла последнего удара и, как обычно, лишилась чувств – третий раз за эти дни. Прежде чем потерять сознание, она успела лишь произнести: «Альберт, это ложь. Нас подставили…».

    Странно, но у всех, кто был свидетелем этой драматической сцены, не было страха, что они находятся в одной комнате с убийцами, подстроившими такой коварный, безупречный план. Была даже горечь сожаления, что такие прекрасные, достойные и уважаемые в светском обществе люди решились на такое низкое, подлое преступление.

    Преступление во имя испепеляющей порочной страсти – довольно распространенный мотив. Острые грани любви доводят людей до убийства. Опасные грани любви…






Глава 24. Бессонница.

    Наступившая ночь в замке казалась ее измученным обитателям бесконечно длинной. Стрелки старинных часов будто застыли на циферблатах и не торопились приближать утро и новый день. Словно ночь могла даровать покой, а новый день был опасен новыми бедами.

    Мало кто спал в эту ночь.

    Доктор Альберт, предусмотрительно запертый дворецким Эндрю в своей комнате, подавленный и опустошенный, всю ночь угрюмо сидел у камина и смотрел на огонь, изредка разговаривая сам с собой. Он полностью отрицал свою вину и ждал полицию.

    Линда, оставленная на попечение Джеймса, ошарашенного, убитого горем, оскорблённого изменой, но державшегося до конца, лежала без сна, уставившись пустыми глазами в темный потолок и отказываясь отвечать на любые расспросы мужа.
 
    Она понимала, что переступила черту, и назад уже не будет никакого возврата.

    Роберт ночевал в спальне сына, но никак не мог уснуть и с тревогой наблюдал детский сон. Мальчик спал, не в силах побороть усталость, но беспокойные тени кошмарных снов то и дело проносились по его лицу.

    Эдварду также не спалось. В теплом тающем свете оплывающих свечей он задумчиво рассматривал старые фотографии своей матери и думал о жестоких превратностях судьбы. Думал о жизни, об опыте, об искушениях и человеческих слабостях. Думал о том, что ему всего восемнадцать лет, и вся жизнь у него еще впереди. Какой она будет, эта жизнь? Какие уроки он вынесет из всего, что ему пришлось пережить до сегодняшнего дня? Ему вдруг отчаянно захотелось изменить свое отношение к окружающим, выйти из темного плена постоянной озлобленности, стать добрым, щедрым, чутким и благородным человеком. Таким, каким хотела бы видеть его мать.

    Миранда, освобожденная и оправданная, тихонько молилась Богу в своей комнате. Она благодарила Бога за то, что Роберт оказался невиновен, что сердце мальчика не разорвётся от горя, и за то, что жизнь продолжается. Ее жизнь наполнена высокой благородной целью – дарить свою любовь и заботиться о своем племяннике, о своей бедной сестре и Роберте, мужественно переживающему свой личный ад.

    Агата, девушка хрупкая и не отличающаяся особой выносливостью, боролась со сном у постели леди Ребекки. Похудевшая и измождённая от переживаний и физического напряжения, она сидела, закутавшись в плед в кресле и клевала носом, время от времени проваливаясь в беспамятство. Во сне ей являлись яркие образы ее несбывшихся девичьих грез – жаркий поцелуй, обещание в вечной любви, розочки, кольца и херувимы.

    Дворецкий Эндрю ворочался с боку на бок, вздыхал, ворчал, кряхтел и охал. Вставал не раз и, одевшись потеплее, делал неоднократные вылазки на кухню, снова и снова пересчитывая запасы еды. Он больше не волновался по поводу поимки убийцы. По его мнению, улик против доктора Альберта и Линды было более, чем достаточно.
 
    Его волновал снег за окном и стремительно заканчивающиеся запасы свежих продуктов – молока, яиц, свежего мяса и овощей. В подвалах замка хранился, конечно, огромный запас консервированной еды, но он искренне заботился о членах команды своего корабля, и его сердце сжималось от мысли подать на стол холодный консервированный горошек вместо ароматного свежего омлета с зеленью.

    Николас думал о Елене. Если ранее он был безнадежно покорен ее женственностью и красотой, то за последние дни он был окончательно свержен ее проницательным умом, силой воли и выдержкой. Он думал о том, как глубока пропасть между ними. Она вела себя, как недоступная королева. Он оставался ее преданным поклонником. Так было всегда, так будет и впредь. Николас, как заезженную пластинку, перебирал в уме все способы и возможности пробить брешь в ее сердце и не находил ответа. Он уже давно ловил себя на мысли, что его чувства не имеют ничего общего с любовью.
 
    Спорт, скорость, азарт, погоня за обладанием – вот его стихия. В отличие от любой женщины, с которыми он имел дело, ему никак не давалась эта гордячка, и погоня за ее ответными чувствами уже давно превратилась для него в спортивный интерес. Нет, он не хотел на ней жениться и тем более не хотел от нее детей (он вообще еще не был готов к семье), он просто не привык проигрывать и желал только одного – покорить и обладать.

    Было уже четыре часа утра, а Елена так и не сомкнула глаз. Она вспоминала о том, как мечтала скорее приехать сюда на Рождество, увидеть родные лица, забыть на время о недописанных книгах, о суете ежедневной жизни, окунувшись в уютную праздничную атмосферу. И чтобы никаких трупов, грабителей и убийц, с которыми она сталкивалась почти каждый день в свете ночной лампы в своем рабочем кабинете или в совместной работе с полицией. Страшные события стали для нее не только безусловным потрясением. Ведь погибшие были близкие ей люди, которых она хорошо знала и любила и которые любили ее. Эти жестокие преступления стали для нее еще и личным вызовом. Вызовом к ее аналитическому уму и способностям увидеть свет в кромешной тьме.

    Все ли она верно просчитала? Достаточно ли улик и фактов, свидетельствующих о виновности Линды и доктора Альберта?  Убедят ли они присяжных на суде? На все эти вопросы ей очень хотелось ответить самой себе положительно и забыться, наконец-то, спасительным сном.

    Но ее мучили сомнения.

    Почему? Ну почему, ради бога, Линда сожгла все письма, кроме одного, полностью компрометирующего ее и доктора Альберта? И зачем? Ну зачем она сохранила в сумочке ампулу с ядом? Неужели она настолько глупа, чтобы собственноручно подписать себе смертный приговор. Ведь у нее было достаточно возможностей избавиться от этой улики – бросить ампулу в огонь в своей спальне, на кухне, в коридоре, да куда угодно – хоть под стол в столовой – лишь бы подальше от себя. Но сохранить улики…Это было верхом исключительной глупости…Или исключительной гениальности…Глупость или гениальность?

    «Альберт, это ложь. Нас подставили…» – в ушах у Елены все еще звенели последние слова Линды, и они не давали ей покоя.

    Николас после ужина провожал Елену до спальни, и они успели вкратце обсудить этот спорный вопрос. Николас предположил, что Линда и доктор Альберт настолько умны и расчетливы, что специально оставили эти улики, чтобы разыграть напрашивающуюся саму собой версию, что их подставили. Это было рискованно с их стороны, но могло сыграть им на пользу в суде. Елена согласилась тогда с Николасом, но сомнения снова вернулись и не давали заснуть уже до самого утра. Ночные демоны всегда берут свое.





Глава 25.    Лакричные леденцы.

    Снежная буря бушевала три дня и три ночи. Неукротимая стихия, равнодушная к людям и их мелким земным страстям и делишкам.

    Глухие английские деревушки и удаленные от цивилизации старинные особняки и имения оказались полностью изолированы от внешнего мира. Муниципальные службы, энергетики и снегоуборочная техника едва справлялись с последствиями стихийного бедствия в крупных городах, оставив на потом спасение англичан, проживающих в сельской местности и на побережье.

    Три дня и три ночи…

    Для тех, кто любил, это была прекрасная возможность побыть вдвоем, отрешиться от суеты и ежедневной рутины. Любящие сердца находили в этом вынужденном белом плену свою романтику. Можно было на время забыть о делах и проблемах, наслаждаться друг другом, пить горячий чай с бутербродами у весело полыхающего камина, прислушиваться к завываниям ветра, читать книжки, болтать о глупостях, целоваться и мечтать о будущем, согревая друг друга в теплых объятиях.

    Для тех, кто страдал и жил призрачными сомнениями, это было подходящее время для глубоких раздумий о прожитой жизни, о своих ошибках, о причинах своих неудач и о теплом проблеске надежды в мерцающем свете Рождественских свечей. Остановись, мгновение. Может, Бог специально посылает нам всем вот такие затяжные снежные бури, чтобы в замершем течении времени мы смогли остановиться и прислушаться к своему сердцу.

    Для тех, кто спешил, снег был проблемой. Большой проблемой.

    Чертыхаясь, как самый последний сапожник, старший инспектор Скотленд-Ярда Виктор Эллинг продирался со своей командой сквозь снежную пелену и молился Богу, чтобы внушительный грузовой джип-вездеход, одолженный у городских властей, справился со своей задачей и не застрял в дороге. Они уже потихоньку выбирались из предместий Лондона, и инспектор снова и снова прокручивал в голове события последний дней, связанные с убийством молодой продавщицы антикварного магазина на Оксфорд-Cтрит.

    По рекомендации проницательной Елены были наведены справки в лучших вегетарианских ресторанах Лондона, и только в последнем пятом ресторане им удалось напасть на след. Потребовалось провести кучу рутинной следственной работы, результаты которой ошеломили даже его, опытного старшего инспектора, повидавшего всякого за свою двадцатилетнюю карьеру. Он думал, что знает все о темных глубинах и мрачных колодцах человеческой психологии жестоких преступлений.
 
    Но на то они и бездны…Что не имеют дна…То, с чем ему пришлось столкнуться в этом деле, по его мнению, было явно Не Отсюда, это было Извне. И потому казалось самым жутким преступлением в его многолетней практике.

    Он тревожно вглядывался сквозь мутное стекло машины в серые рассветные сумерки. Похоже, природа, наконец, сжалилась и отпустила свои тиски. Ветер постепенно затихал, снег уже перестал валить без остановки, и черное небо стало проясняться. «Только бы успеть…», – думал он. ¬– «Только бы успеть…»

    А в это время покрасневшими без сна, воспаленными глазами Елена смотрела в окно своей спальни на белые хлопья, замедляющие свой безумный танец. Мягко и неслышно кружились последние снежинки в первых робких лучах едва проступившего среди туч рассвета.

    Буря стихла, убийцы найдены и ждут официального расследования. Казалось, что все плохое уже позади и уже ничего ужасного не могло произойти в стенах замка Лакримоза. Да, так казалось кому угодно, кто также не спал в эту ночь, но только не Елене. Она куталась в плед, и на сердце ее было неспокойно. «Альберт, это ложь, нас подставили…» – эти слова так и не давали ей поставить точку в этом деле. Ночные демоны, несущие за собой смятение и страх, были сильны. Елена отчетливо чувствовала, что опасность где-то еще рядом, витает вместе с духами прошлого под тяжелыми сводами потолков, стелется неясными тенями вдоль темных дубовых панелей и персидских ковров и коварно заигрывает с ее волей, логикой и
разумом.

    Вот почему Елена даже не вздрогнула и не удивилась, когда в неурочный для гостей час, в семь часов утра, услышала тихий стук в двери своей спальни.
Это был дворецкий Эндрю. Похудевший и осунувшийся от навалившихся на него хлопот, он взглянул на Елену встревоженными глазами и сказал:

    – Елена, Вы меня простите за вторжение в столь ранний час, но кое-что случилось, и на душе у меня неспокойно.

    – Что еще стряслось?

    – Пока еще не знаю, надеюсь, что ничего страшного, но дело в том…Дело в том…Что Агата…Агата пропала.

    – В каком смысле пропала?

    – В прямом смысле пропала. Ее нигде нет. Рано утром я, как обычно, принялся за дела по хозяйству. Обычно мне во всем помогала Мария. Но Марии больше нет. Вот я и решил, что Агата сможет мне помочь на кухне. Я ожидал, что найду ее в комнате леди Ребекки, но ее там не оказалось. Тогда я направился в комнату Агаты, но и там ее тоже нет. Я поискал ее на кухне, в столовой и во всех комнатах замка, даже в рыцарском зале смотрел. Вдруг, думаю, бедняжке стало плохо или уснула где-нибудь на диванчике. Я осмотрел весь дом, кроме занятых комнат, но она как сквозь землю провалилась. Такого никогда не случалось, вот я и разволновался.

    – Может, ей стало душно, или разболелась голова, и она вышла на улицу прогуляться?

    – Прогуляться? В такую погоду? Но это невозможно. Там сугробы почти по пояс, при ее комплекции она не пройдет и десяти шагов, не увязнув в снегу.

    – И все-таки пойдемте проверим, на месте ли ее верхняя одежда и зимняя обувь. Вы ведь знаете, во что она обычно одевалась и обувалась в такую погоду?

    Они спустились по еще дремлющему дому в пустынный парадный зал, наполненный запахом елочной хвои, и прошли в гардеробную, где хранили свою верхнюю одежду и обувь все слуги замка. Спустя пару минут Эндрю мрачно объявил, что единственное теплое пальто и зимние сапоги Агаты исчезли. Исчезли вместе с Агатой, которая непонятно куда и непонятно зачем ушла в ночную мглу.

    Им обоим было ясно без слов, что в такую погоду девушка не могла добраться до ближайшей деревни. Нехорошее предчувствие ледяной хваткой сжало заметавшиеся от неожиданных новостей мысли Елены.

    – Давайте пройдем в ее комнату, посмотрим, взяла ли она с собой какие-то вещи, деньги, документы или, может, оставила какую-то записку.

    – Не нравится мне все это, – вздохнул Эндрю.

    Комната Агаты, с виду такой незаметной тихони и серой мышки, оказалась на удивление невероятно милой. По-девичьи скромная, чистая и опрятная, но с легкой претензией на изящество и чувство тонкого вкуса. Мебель украшена розовым ситцем и кружевными салфеточками. На столике уютно уселись маленькие белые ангелочки и тряпичные куклы. Тихая, нарядная обитель юной девушки, витающей в розовых облаках и мечтающей о принце на белом коне. Как и следовало ожидать, в безупречно сияющей чистотой ванной не было следов косметики, украшений, духов – все это было строго запрещено. Только мыло, шампунь, щетки и увлажняющий крем.

    При этом было видно, что ей очень хотелось наряжаться и краситься, как богатые дамы из высшего света. На прикроватном столике лежала целая стопка журналов мод и светской хроники. Похоже, девушка всерьез мечтала вырваться однажды из прислуги и встретить принца, который заберет ее в красивую и яркую жизнь.

    По стенам комнаты развешаны подобранные с любовью и вкусом недорогие, но очень милые акварели с изображением садовых цветов. Вот пушистые сладкие пионы, вот трепетные нарциссы и бархатцы, вот дурманящие лилии, а вот горделивые шикарные розы, сводящие с ума своим очаровательным запахом сахарной ваты. Запахом сахарной ваты…Запахом сахарной ваты??? Елена вздрогнула и как будто очнулась от гипнотического забытья. Что происходит? Она завороженно смотрит на прекрасную бордовую туберозу и отчетливо слышит запах сахарной ваты…Но роза не может пахнуть сахарной ватой. И вообще, акварель не может ничем пахнуть. Елена прикрыла глаза и еще раз прислушалась к своим ощущениям. Нет, ей не показалось. Очень слабый, едва-едва уловимый, но запах сладкой сахарной ваты все-таки присутствовал в комнате.

    Она спросила Эндрю. Тот долго принюхивался, шмыгая своим большим носом, озабоченно ходил из угла в угол и скоро был вынужден признать, что он тоже почувствовал этот запах. И что он уже где-то встречал этот запах, но где – хоть убей не помнит. Может быть, в детстве, когда родители брали его на ярмарку и покупали ему это популярное у детишек лакомство?

    Хлоп…Хлоп…Хлоп…Запах сахарной ваты. Хлоп…Хлоп…Хлоп…Этого не может быть. Хлоп…
    Хлоп…Хлоп…Какой-то посторонний хлопающий звук отвлек Елену от размышлений.

    Елена удивленно посмотрела по сторонам и поняла, что было источником этого раздражающего звука. За полупрозрачными, розовыми в белый цветочек занавесками хлопала оконная рама. Эндрю тоже заметил звук и первым подошел к окну, нахмурился, крепко задумался и начал сосредоточенно скрести лысую макушку, соображая, что к чему.

    – Она всегда так хлопает? – не выдержала Елена затянувшейся паузы.

    – Да, это старое окно, давно требует ремонта, но все руки до него не доходили. Оно всегда так хлопает при сильном ветре, если не закрыть его как следует. Вот эту щеколду нужно повернуть на два с половиной оборота. А сейчас оно закрыто всего на два оборота. Агата никогда не прикасалась к этому окну. Как и большинству женщин, это было ей не под силу. Когда ей нужно было закрыть или открыть окно, она всегда просила об этом меня. И только я знал, как закрыть его правильно, чтобы не хлопало. Я каждый вечер перед сном проверяю окна во всех комнатах, проверил и вчера. С этим окном все было в порядке. Очень странно…

    – Могла ли Агата его открыть сегодня ночью?

    – Никак не могла, сами посмотрите – дубовые рамы, толстое стекло, железная щеколда. Признаюсь, я и сам с ним едва справляюсь.

    Елена решила проверить. Приложив все свои силы, она попыталась сначала повернуть щеколду. Еле-еле ей это удалось. Потом нужно было приподнять и отодвинуть окно с рамой, и здесь она была вынуждена признать, что ей это не по плечу. Ей, заядлой спортсменке и серфингистке приходилось не раз укрощать строптивые волны океана, но ей не далось это окно. Что уж тут говорить о маленькой, хрупкой Агате.

    – Если не Агата, и не Вы, то кто и зачем открывал это окно ночью?
Эндрю потерянно пожал плечами и развел в стороны руки. Он уже по уши увяз в загадочных и необъяснимых событиях, происходящих в доме, и не знал, что и думать.

    – Ушла в ночную мглу… В такую непогоду…Никому ничего не сказала…Как это странно…, – размышлял вслух Эндрю.

    – Одевайтесь, мы идем на улицу, поищем ее следы и посмотрим под ее окнами, может, обнаружим что-нибудь интересное. Окно открывали не просто так, за этим кроется какая-то тайна.

    Эндрю безропотно подчинился, голова его буквально опухла от огромного количества тайн. Но выходить на поиски пропавшей девушки в заснеженный рассвет показалось ему опасным делом, и он предложил позвать на помощь кого-нибудь из мужчин. После некоторых раздумий, Елена согласилась, что стоит позвать Николаса и Эдварда. Роберт был с сыном, и не хотелось его тревожить и пугать мальчика. А Джеймс не должен был оставлять без присмотра свою жену, подозреваемую в убийстве лорда Эшли и запертую в изоляции в своей спальне.

    Через полчаса они прочесали все окрестности вокруг замка и не обнаружили никаких следов Агаты. За роскошными воротами замка заканчивалась подъездная аллея и начиналась опасная лесная глухая дорога, и даже молодые мужчины, Николас и Эдвард, увязли по пояс и не смогли продвинуться дальше тридцати метров. Пробовали завести автомобили, но все без исключения аккумуляторы сели на тридцатиградусном морозе. Снег перестал, но снежный плен еще прочно держал дом и его обитателей в своих ледяных объятиях.

    Елена немного отделилась от мужчин и решила поискать какие-нибудь следы прямо под окном пропавшей девушки. Ничего…никаких следов. Даже если они и были, снегопад, который утих только утром, стер их с лица земли. Елена не отступала и настойчиво ворошила замерзшими руками ледяные замети. Потихоньку, методично разгребая снег, она подобралась к самому краю обрыва. За ним уже был старинный, сохранившийся с незапамятных времен ров с водой, которая, благодаря теплому течению, поступающему прямо из бухты моря, никогда не замерзала. В целях безопасности по его краю были высажены вечнозеленые кустарники. Она рассмотрела те из них, что были расположены напротив окна. На замерзших ветвях, запорошенных снегом, она вдруг заметила маленький блестящий предмет. Не веря своим глазам, она потянулась к нему окоченевшими пальцами. Это был флакон духов. Флакон дорогих французских духов. Она хорошо знала эти духи. Верхняя нота – манящий запах французского пирожного Мадлен, в сердце аромата – яркая тубероза и сладкая ваниль, и в шлейфе – чуть горьковатый миндаль, крошки миндаля в сахарной пудре, оставляющие несравненный запах сладкой ваты, любимый с детства. Изумительные, редкие и невероятно дорогие духи. Их невозможно было купить ни в одном магазине Англии. Эти духи изготовлялись под частный заказ, только во Франции, только в частном парфюмерном доме близ Ривьеры. На прошлое день рождение Линды Елена заказала эти духи, но только в облегченном варианте, так называемой версии Light, потому что знала, как она их любит и хотела ей угодить.

    Но что делали эти духи под окном бедной горничной Агаты? И почему оказались выброшены кем-то из окна в ров с водой в явной надежде, что темные воды навсегда скроют в своих глубинах эту тайну?

    Умолчав о своей находке, Елена присоединилась к мужчинам, тщетно пытающимся завести замерзшие автомобили. Смирившись с тем, что остается только ждать милости погоды в виде потепления, вскоре все вернулись в дом.

    Голова Елены просто гудела от напряжения. Она все думала и думала об этих духах.

    Знаменитые на весь мир своим модным, неподражаемым «съедобным» запахом, они выпускались в двух вариантах – с явным запахом сладкой ваты вслед за крошками миндаля и в облегченном варианте – с запахом более мягких лакричных леденцов также вслед за крошками миндаля. Ну конечно, лакричные леденцы…!!! «Альберт, это ложь. Нас подставили…».






Глава 26.    Смертельный шоколад.

    Обнаружив отсутствие на посту Эндрю и Агаты, невозмутимая Миранда мужественно взялась за брошенное с утра пораньше хозяйство. Она уже развела огонь в каминах в столовой и в гостиной, растопила печь на кухне, заварила чай и кофе и сейчас была занята приготовлением нехитрого завтрака. Она заглянула в буфет и в кладовую, деловито исследовала остатки провизии и разумно решила, что этим утром можно будет обойтись без принятых здесь в последнее время излишеств.

    В меню ее завтрака входила яичница-глазунья с консервированной ветчиной, обжаренной на масле, овсяная каша, сваренная на воде, так как молока уже не осталось, готовое шоколадное печенье и конфеты, которых еще было в избытке.

    Миранда была женщиной с железной, как рельс, психикой. Еще вчера она представляла себя на виселице и прощалась с жизнью. А сейчас, как ни в чем не бывало, разбивала одно за другим яйца в чашку для яичницы. Одно яйцо предательски выскользнуло у нее из рук и закатилось под стол. Миранда нагнулась, чтобы убрать непорядок на полу и тут же разогнулась обратно, уставив стальные глаза в полку с антикварной посудой, расположенную над столом. Машинально пересчитала тарелки на полке. Восемь штук. Красивые антикварные тарелки, с изображением сцен охоты английских аристократов на диких фазанов. Нагнулась еще раз и заглянула под стол.

    Ее холодный взгляд упирался в остекленевшие глаза кота Герцога. Белый пушистый бандит, любимец всей семьи, лежал под столом в неестественной позе, судорожно вытянув далеко вперед окостеневшие в смертельной судороге лапы. При этом вся его очаровательная при жизни и такая жуткая в маске смерти морда была вымазана в шоколаде…

    Миранда не успела испугаться как следует и осознать, что произошло. В кухне она была уже не одна. Елена, Эндрю, Николас и Эдвард остолбенело стояли рядом с ней и не могли произнести ни слова.

    – Какая жалось, бедный Герцог, – не выдержал Эндрю. – Но что с ним случилось? Разве бывает у молодых котов внезапная смерть – инфаркты или что-то в этом роде?

    – Это исключено. Ему было всего три года. Мы проверялись у врача-ветеринара раз в месяц. У него не было никаких заболеваний. Еще вчера он носился по дому и был совершенно здоров, – тихо сказала Миранда.

    – Я думаю, что он отравился, – сказала Елена.

    – Что Вы имеете ввиду? – недоуменно спросил Эдвард.

    – Посмотрите, его усы все в шоколаде. Это последнее его угощение. Возможно, у него оказалась непереносимость к шоколаду, – ответила Елена.

    – Он постоянно ел шоколадные конфеты, это было одно из его любимых лакомств. Мы спрашивали у врача, он сказал, что можно, никакого вреда это ему не могло принести, – возразила Миранда.

    – В таком случае, дурная привычка есть все подряд с чужих тарелок в конце концов сыграла с ним злую шутку. Боюсь, что шоколадный торт был отравлен, – Елена обвела всех ставшими еще ярче в глухо поднимающемся изнутри возмущении глазами. – Эндрю, мы ведь договорились не трогать посуду со стола после убийства Марии?

    – Да, мы собрали всю посуду с остатками пищи вот на этом столике. Ужасный беспорядок, но Вы сказали так будет лучше – до приезда полиции.

    Елена подошла к столику с посудой со вчерашнего рокового ужина. Среди прочих там было девять тарелок с остатками шоколадного торта. Она внимательно пригляделась к одной из них и сняла с тарелки белый пушистый волос несчастного кота.

    – Вот с этой тарелки Герцог прикончил остатки шоколадного торта. Это и убило его. А значит, этот кусочек торта был отравлен. Не удивлюсь, если полиция обнаружит здесь остатки никотина.

    – Позвольте, я уже ничего не понимаю, – сказал Эдвард. – Мы ведь все вместе решили вчера, что Мария умерла от яда, подсыпанного на ее личную посуду, из которой никто, кроме нее, не стал бы есть. Это было сделано до обеда. Мария принимала еду задолго до нашего общего обеда и сразу вымыла после себя посуду. Откуда взялся еще и отравленный торт? Мы все ели этот торт, но никто не отравился.

    – Никто не умер, кроме Марии, которая вроде бы торт не ела, – вставил Эндрю.

    – Эндрю, на Вас вся надежда. Вспомните еще раз хорошенько. Вы сказали, что пообедали задолго до общего обеда. Вы уверены, что Мария не ела этого торта?

    – Дело в том, что еще с утра нам с Марией было ясно, что продуктов хватит едва-едва на маленький тортик, так, чтобы всем господам хватило по кусочку. Мы приготовили торт и разрезали ровно на девять ровных кусков (в том числе и для Миранды, которой я сам лично отнес кусочек в ее комнату, когда она находилась под подозрением) – для всех по одному куску. Кроме меня, Агаты, Марии. Мы, как прислуга, скромно решили обойтись шоколадным печеньем.
 
    – На девять кусков? Да, вижу, что так оно и было, – Елена хорошо разбиралась в математических пропорциях и, приглядевшись к остатку одного кусочка на одной из тарелок, согласилась с тем, что торт был порезан ровно на девять кусков. Выходит, что прислуга, в том числе и Мария, к торту не прикасалась. Чем тогда объяснить смерть Марии и смерть кота? Какая между ними связь, и есть ли она?

    – Тут какая-то ошибка. Может, кот нализался случайно яда с тарелки Марии вчера, прежде чем ее помыли, а умер только сегодня, прикончив остатки торта, в котором нет никакого яда, – предположил Николас.

    – Что гадать… Не думаю, что мы сами сможем с этим разобраться. Без экспертизы не обойтись, так что по-прежнему прошу никого не трогать эту посуду, – задумчиво произнесла Елена.

    – А где Агата? Я не видела ее с самого утра, – спросила Миранда.

    – К сожалению, мы тоже не смогли ее нигде найти. Нет ее верхней одежды и обуви. Похоже, она решила уйти, никого не предупредив. Но куда и зачем, мы не знаем, – ответила Елена.

    Эндрю бережно взял трупик несчастного кота и отнес в комнату, где при открытых окнах в ледяной тишине лежало закоченевшее тело бедной Марии.

    – Это ужасно. Просто невыносимо. Скоро дом превратится в кладбище, – грустно сказал Эдвард.

    – Надо держаться, скоро все закончится, – утешал его Николас. – Снег уже давно перестал. Убийцы под надежной охраной, заперты в своих комнатах. Смотри в окно, как солнце уже светит. К полудню потеплеет, и мы сможем отогреть один из автомобилей и добраться до деревни, чтобы вызвать полицию.

    Елена недоверчиво посмотрела на Николаса, который старался поддержать моральный дух близких. «Откуда он черпает силы тогда, когда даже самые стойкие уже сникли от ужасных событий, происходящих одно за другим. Неужели ему совсем не страшно?» – подумала она, снова втайне любуясь его красивым мужественным профилем.

    Тем временем все уже проголодались.

    После быстрой и скромной трапезы в гостиной возле горящего камина расположились Елена, Николас и Эдвард, решили выпить по бокалу вина, которого было еще очень много в подвалах дома, в отличие от свежих продуктов.  Миранда отнесла завтрак Роберту и Оскару, Джеймсу и Линде, доктору Альберту в их комнаты и сказала, что побудет с леди Ребеккой, которая все еще была без сознания. Эндрю пошел на улицу возиться со снегом на подъездной аллее. Он сказал, что ему нужно хорошенько подумать и проветрить мозги на свежем воздухе.

    В гостиной было тихо. Эдвард молча и рассеянно листал журнал. Николас задумчиво рассматривал сквозь бокал вина тонкие плечи Елены, укутанные в теплую шаль. Елена отрешенно следила за всполохами огня в камине и думала, думала, думала о лакричных леденцах и шоколадном торте и о том, как ей разыграть свою дальнейшую шахматную партию.

    – На улице, под окнами Агаты я нашла кое-что, – вдруг резко сказала она, нарушив общее молчание. – Флакон духов, тех самых дорогих духов, которые Оскар и Мария почувствовали на кухне в ночь убийства. Тех самых духов, которые ЯКОБЫ принадлежат Линде. Но настоящий убийца, который хотел подставить Линду и доктора Альберта, совершил ошибку. Он оказался не очень силен в парфюмерии и не учел того, что у Линды ПОХОЖИЕ – но все-таки ДРУГИЕ ДУХИ.

    Эдвард совершенно растерялся, он замер с открытым журналом и, не отрывая глаз, испуганно смотрел на Елену, пытаясь осмыслить ее слова.

    Николас оказался более проницательным и сразу понял, в чем дело.

    – Другие духи? Я так и знал! – сказал он после некоторых раздумий. – Все это было подстроено слишком явно, слишком очевидно. Эти сожжённые письма, с обязательно уцелевшим уголком, компрометирующим Альберта, эта ампула яда, оказавшаяся удачно прямо в сумочке Линды, и, наконец, эти духи, которые якобы есть только у Линды. Да, Вы правы, убийца не учел, что у духов есть облегченная версия с похожим, но другим ароматом. Это глупо с его стороны, так перепутать. Но тогда возникает вопрос – кто все-таки настоящий убийца, и почему духи оказались выброшены именно из комнаты Агаты? Похоже, для того, чтобы замести следы от полиции…Неужели Агата? Не может быть, но какие у нее были мотивы убивать? Деньги, наследство? Вполне возможно…После смерти лорда Эшли она рассчитывала на свою долю наследства. Потом она испугалась и решила уйти.

    Елена долго и пристально, как в далекое звездное небо, вглядывалась в зеленоватую радужку необыкновенно красивых мужских глаз и сердилась на саму себя за ту власть, что они взяли над ней… 

    – Не знаю, Николас, уже не знаю. Но мне сейчас очень страшно. Не знаю, что и думать. Все это так запутано, я устала, у меня болит голова. Пусть все останется как есть, дождемся полиции.

    Они допили вино и решили, что будет разумным оставить ситуацию такой, как есть, с задержанием главных подозреваемых за запертыми дверями до приезда полиции. Все равно Агаты не было, и предъявить новые улики и обвинения было некому. Вскоре они разошлись по своим комнатам до обеда.
 




Глава 27. Очертания Истины.

    Леди Ребекка утопала в белоснежных простынях в своей роскошной спальне. На нее было больно смотреть. Еще пару дней назад ее розовые пухлые щечки излучали радость, здоровье и оптимизм. Сейчас же глубокие тени страдания изменили ее лицо до неузнаваемости. Тревожные всполохи пережитого кошмара пульсировали неотвязной болью в тонких голубых жилках на висках, блестели невыплаканными слезами в дрожащих ресницах. Искаженное сознание застыло в черно-белом негативе – ослепительные белые языки пламени в обжигающе черном квадрате камина, потустороннее белое кружево снега за черным слепым окном, невыносимое белое безумие в черных липких объятиях ночи и алые пятна крови на пушистом ковре.

    Случилось непоправимое, после чего ее жизнь, казалось бы, не имеет никакого смысла. Зачем открывать глаза, если больше нет Его? Горячо любимого, всегда желанного, единственного и неповторимого ее обожаемого Генри. Больше не будет совместных прогулок в прохладной тени лесов, ласковых вечеров с бесконечным вистом, шахматными баталиями, театральными постановками, книгами и разговорами обо всем и ни о чем. Больше не будет радости встреч и горечи расставаний. Как жить, если у тебя отняли жизнь, как жить, если отняли душу?

    Но смутное подсознание, задыхающееся в зыбучих песках мучительного беспамятства, стремилось к жизни. Надо жить! Ради Джеймса и Линды, ради Анны, Роберта и Оскара, ради Эдварда, Николаса и многочисленных друзей. Надо жить! Надо выкарабкиваться из тесных тисков черного небытия.

    Леди Ребекка глубоко вздохнула и открыла глаза. Ее встретили участливые лица близких ей людей. Елена, Николас и Миранда вглядывались в ее ожившее лицо и не смели сказать ни слова. Каждый из них думал о том, понимает ли леди Ребекка, что произошло.

    Они ожидали ее слез, истерики, глухой депрессии, но никак не ожидали столкнуться с ее спокойным и деловитым тоном в голосе, когда она произнесла, глядя на них мутным бессмысленным взглядом:

    – Что-то у меня голова разболелась, видимо, вино вчера было для меня слишком крепким. Миранда, дорогая, принеси мне пожалуйста чаю, очень пить хочется. Елена, дружочек, как тебе вчерашний ужин? По-моему, замечательно все прошло. Вот только надо сказать Генри, чтобы в следующий раз купили елку поменьше. В этот раз елка была слишком велика для нашего парадного зала. Она заполнила собой все пространство – ни пройти, ни проехать, и друг друга за ней не видать, и потанцевать негде. Ах…Что-то я устала, посплю еще немного.

    Прикрыв глаза, она погрузилась в тяжелый и беспокойный сон. Коматозное состояние отпустило тело, но душа все еще бродила в кромешной тьме беспамятства.

    Елена непроизвольно взглянула на Николаса, словно искала защиты и опоры. С удивлением заметила в его глазах выражение, которое она не видела ранее. То было паническое смятение. Елена недоумевала, она не сразу поняла причину его паники.

    Ведь до этого момента Николас держался довольно мужественно и стойко. Мертвые глаза лорда Генри, предсмертные хрипы Марии, темные тайны прошлого еще вчера таких родных и близких его друзей, опасность быть следующей жертвой – все это не доводило его до такого состояния, как такие обыденные слова леди Ребекки, чудом вернувшейся в мир живых. Лицо Николаса было белее белого снега, а темные зрачки расширились и затопили, как грозовое небо, всю волшебную синеву его глаз.

    Елена с удивлением наблюдала минутное потрясение, которое испытывал Николас и мысленно искала его причину.

    «Ну конечно! Он напуган, как мальчишка, впервые столкнувшийся с пугающим явлением. Смерть близких, безусловно, потрясает каждого. Смерть ужасна, уродлива, но она понятна, конечна, объяснима и необратима. А вот первые признаки наступающего безумия с детства любимого и близкого человека… Темный и неизведанный мир… Вот что испугало Николаса.»

    Он будто второй раз в жизни терял родителей. Сначала в десять лет, когда родители погибли в швейцарских горах. И сейчас – лорд Генри. Его уже не вернешь.
 
    Теперь леди Ребекка. Прежняя леди Ребекка – смеющееся и жизнерадостное создание, сама доброта, дитя природы с чарующими манерами – исчезает в глубоких омутах потери рассудка, там, откуда редко кто возвращается. И Николас боялся потерять навсегда женщину, заменившую ему мать.

    Миранда приоткрыла тяжелые шторы и впустила робкий солнечный свет в комнату, наполненную гнетущей атмосферой болезни. Пробившиеся сквозь плотную завесу отчаяния, солнечные лучики тронули осунувшееся лицо бедной женщины и на несколько мгновений, будто просветленная ими, она снова открыла глаза. Тонкая слезинка дрогнула на ресницах и скатилась по щеке.

    – Я знаю, его больше нет. Без него нет смысла жить. Да и мне недолго осталось. Проценты…Низкие проценты…Надо бы поменять банк…Николас, позаботься…
Это были ее последние слова, после которых она снова заснула крепким сном, с каждой минутой погружаясь все глубже в свои жуткие черно-белые миры.

    – О чем это она? – спросила Елена. – Какой банк? Какие проценты?
Бледный Николас неопределенно пожал плечами.

    – Не знаю, Елена. Явно бредит. Скорее бы отвезти ее в больницу. Я не переживу, если потеряю ее прежнюю. Я уже так привык к ее улыбке и доброте, к воскресным обедам. Пойду-ка я поищу мужчин. Попробуем еще раз завести автомобиль.  Вы побудете здесь? Солнце пригревает уже пару часов. Холод отступает. Пора спешить за помощью.

    – Николас, если это все-таки они…почему они сделали это? Альберт и Линда…, – бросила она на него туманный взгляд.

    – Любовь…Коварная штука. Может сделать человека счастливым, а может столкнуть его в ад.

    – Но почему они сохранили ампулу и письмо? И вообще – зачем встречались и жгли письма в ночь убийства? Ведь если они заранее спланировали убийство, они могли обойтись без всего этого, без риска быть застигнутыми врасплох.

    – Я думаю, они намеренно оставили такие очевидно явные улики, чтобы следствие посчитало, что они невиновны и их кто-то подставил. Довольно хитроумный ход. Бедный старина Джеймс. Какой удар для него. Убийство отца, потеря жены… И леди Ребекка…Дай Бог, чтобы она поправилась.

    – Интересно, какую роль в их жестоком сценарии сыграла Агата? И где она сейчас? – спросила Миранда.

    – Возможно, она что-то видела или слышала. А может, они ей предложили денег, чтобы она исчезла.

    – Но она не могла далеко уйти. Вы же видели, какие сугробы.

    – Надеюсь, она добралась до деревни и тихонько пережидает непогоду. Будет жаль, если с ней что-нибудь случится. Такая милая девушка, – ответил Николас, еще раз тревожно поглядел на спящую леди Ребекку и вышел из спальни.

    Елене также не терпелось выбраться поскорее из этого сжимающего в тиски страха и опасности дома. Подальше отсюда, вон из промозглой Англии. К морю, к морю! К нежно-голубому бризу, к ласковому прибою, к соленым брызгам в лицо, к свежему ветру, к сверкающему солнцу, запутавшемуся в парусе, к веселым падениям в мягкие объятия искрящейся воды при неудачных маневрах доски на резвящихся волнах. Скорость, азарт, энергия жизни, удовольствие от ее любимого  виндсерфинга – Елена грезила наяву.

    Она тряхнула волосами и растерянно, как после долгого сна, оглянулась вокруг.
Николаса уже не было рядом. Невозмутимая, как гранитная скала, Миранда отмерила в шприц очередную дозу лекарства, что оставил доктор Альберт для леди Ребекки.

    Елена отстраненно наблюдала за тем, как Миранда делает укол. Своей ведущей левой рукой она взялась за это дело и, на удивление Елены, довольно неумело попыталась ввести иглу в вену. Вышло плохо. Пошла кровь.

    «Странно, ведь насколько мне известно, до работы в доме Эшли Миранда работала в госпитале медсестрой. Такие инъекции она должна делать легко и непринужденно – с закрытыми глазами…», – подумала Елена.

    – Пожалуйста, помогите мне, там в шкатулке с лекарствами в ванной комнате должны быть бинты, нужно перевязать, остановить кровь, – ничуть не смутившись, попросила Миранда.

    Елена прошла в ванную комнату, сверкающую белоснежной плиткой, нашла на полочке шкатулку с лекарствами. Там было множество различных таблеток и пузырьков – от кашля, от головы, от желудка и так далее. Среди прочего она обнаружила маленький пузырек с таблетками, который зацепил ее внимание. Неуклонно следуя привычке придираться к мелочам, она повнимательнее присмотрелась к этому пузырьку. На нем были видны следы этикетки. А самой этикетки не было.

    «Так опасно и неосмотрительно оставлять лекарство без опознавательных знаков. Это не похоже на леди Ребекку, которая обожала во всем порядок. Значит только одно. Она намеренно сняла этикетку, чтобы скрыть от любопытных глаз, что это за лекарство.»

    Елена несколько мгновений рассматривала маленькие желтоватые таблетки в полупрозрачном пузырьке, пока ее не настигла картина из прошлого. Она знала это лекарство. Она видела его на прикроватном столике много лет назад в Санкт-Петербурге, в доме на набережной реки Фонтанки, где умирала от рака поджелудочной железы ее бабушка. До последних дней она принимала эти таблетки, которые продлевали ей дни ее обречённой жизни.

    Елена нашла бинт, принесла Миранде и захватила с собой свою страшную находку.

    – Что это, Миранда, Вы случайно не знаете?

    – Не могу знать. Видите ли, я никогда не вмешивалась в дела здоровья господ.
По заведенной традиции этим всегда занималась Мария. Теперь ее нет…И, видимо, мне придется взять на себя эту обязанность. Я постараюсь выяснить от чего эти таблетки у леди Ребекки, когда она очнется.

    – Ясно.Вот бинт.

    Случайно рука Елены дрогнула. Она уронила упаковку с бинтами, протягивая ее Миранде. Как в замедленной съемке немого кино Миранда нагнулась и подхватила падающий предмет рукой. ПРАВОЙ рукой. Хотя обе руки у нее были свободны. Сцена заняла одну секунду. Любой другой не заметил бы, что произошло. Любой другой, но только не Елена. Как вспышка молнии, у Елены пронеслось в голове «Но ведь она левша!!!!»

    Так и стояли они в полной тишине, потрясенно глядя друг другу в глаза. Пламенный огонь против ледяной стали. Озарение против животного страха загнанной в угол дичи. Немой укор против тихой мольбы.

    – Миранда, Вы ничего не хотите мне сказать? – спокойно спросила Елена.

    Удивительно, но в эту минуту она не опасалась за свою жизнь. Ей было даже жаль эту бедную женщину, запутавшуюся в жизненных обстоятельствах и сбившуюся на дорогу, с которой нет возврата.

    – Не понимаю, о чем это Вы? – не дрогнула Миранда, быстро придя в себя. Потом она деловито перебинтовала ранку на руке леди Ребекки, развернулась и ушла, попросив Елену заменить ее у постели больной, сославшись на необходимость немного поспать перед обедом.

    Елена не стала ее удерживать. Она еще раз повертела в руках пузырек с таблетками от рака и глубоко задумалась.

    Запоздалое зимнее солнце постепенно наполнило комнату долгожданным теплом и светом. Елена машинально следила отсутствующим взглядом за веселой игрой солнечных зайчиков на запыленной поверхности зеркала, в которое давно никто не смотрел. Яркие солнечные пятна кружились в неторопливом менуэте, разгоняя прочь шорохи и вздохи неведомых существ, проживающих свою загадочную жизнь в глубине зеркал в каждом старинном доме. После затянувшейся тьмы солнце дарило надежду. Вселяло уверенность. Твердую уверенность в том, что зло, поселившееся в замке Лакримоза, будет наказано, что теперь она точно знает путь, как выбраться из коварной ловушки бесконечной лжи. Мучительные тени сомнений отступают. Сквозь непроглядный туман противоречивых фактов и обманчивых выводов проступают очертания Истины.

    Как обычно, чтобы привести лихорадочно метущиеся мысли в стройный логический порядок и добраться до этой самой Истины, Елене срочно требовалось заняться какой-нибудь тяжелой монотонной работой.

    Как часто долгими вечерами она неторопливо наводила порядок в своей обширной библиотеке в Грин-Палас. Часами напролет она с любовью перебирала свою коллекцию, частично оставленную ей родителями и бабушкой, вдыхала неповторимый аромат зачитанных многими поколениями страниц. Жюль Верн «Дети капитана Гранта», Роберт Стивенсон «Остров сокровищ», Герман Мелвилл «Моби Дик, или белый кит», Лев Толстой «Анна Каренина», художественные альбомы Диего Веласкеса и Альбрехта Дюрера – тайное прибежище для ее неспокойной молодой души, успокоение и лекарство от суеты мирской. Стирая пылинки с каждого тома, она параллельно решала в уме сложные задачи, в попытках разгадать тайну очередного преступления, на котором застрял и увяз Скотленд-Ярд, или додумывала хитрые ходы в своем новом детективном сюжете.

    Елена не решилась прикоснуться к книгам в библиотеке замка, не рискнула хозяйничать и во владениях Эндрю, где она могла бы методично перемыть всю имеющуюся там посуду. В конце концов, она оказалась в рыцарском зале, вооружившись влажными салфетками, тряпками и ведром с водой. Наверняка, до этих железных монстров в суете Рождественских хлопот руки ни у кого не дошли. Так и было.

    В приглушенном свете свечей в железных подсвечниках молчаливо и грозно взирали на непрошеное вторжение рыцари, воины, оруженосцы всех времен и народов, покрытые пылью, как вековой дымкой пережитых битв и сражений. Снова и снова восхищаясь художественной и исторической ценностью этой удивительной коллекции, которую начали собирать еще далекие предки Эшли, Елена начал старательно натирать до блеска потускневшие в пыли доспехи, шлемы, латы, мечи, щиты, нарукавники.

    Через десять минут монотонной работы ее мысли выстроились в стройный ряд.

    Привычно тихонько зазвенели ключики от потайных ящичков ее феноменальной памяти, впитывающей в себя, как губка, все происходящее и мгновенно распределяющей информацию по тайникам – до нужных времен. Она мысленно выдвигала каждый из них из темноты на свет, осторожно встряхивала содержимое и безжалостно выбрасывала прочь все лишнее и наносное. Как драгоценные жемчужины, она собирала крупицы фактов, подтверждающих ее догадку.

    С этими доспехами было что-то не так. С виду обычные доспехи английского рыцаря восемнадцатого века, не самый ценный экземпляр. Довольно помятый шлем, изрядно потертые латы. И все же с ним явно что-то было не так. Этот рыцарь выделялся среди других не ростом, не комплекцией, не сохранностью. Он был НЕМНОГО ЧИСТЫМ. Только Елена, с ее безупречным вниманием к мелочам, могла это заметить.

    Почти весь он был покрыт недельным слоем пыли. Но с левой стороны железного нагрудника совершенно отчетливо виднелось несколько стертых полос.  Кто-то недавно прикасался к этому рыцарю и оставил следы своего присутствия. Через неделю под слоем свежей пыли это было бы уже незаметно. А сейчас это очевидно.
 
    Осторожно, стараясь не задеть чужие следы, она сняла и поставила на пол тяжеленный нагрудник из чистого листового железа. Опасливо заглянула внутрь. Плотная чернота. Но в ней что-то было. Что-то, затолканное в спешке вглубь полого пространства. Едва сдерживая подступающую к горлу тошноту, Елена вспомнила жуткую картину преступления в антикварном магазине на Оксфорд-Стрит.

    Справившись с минутной слабостью, Елена решительно вытащила из черной зияющей дыры поношенное теплое пальто и дешевые зимние сапоги. Судя по размеру и состоянию одежды и обуви, они принадлежали женщине невысокого роста, хрупкого телосложения и скромного достатка. Елене не пришлось размышлять ни секунды. Она моментально соединила в уме эту странную находку с загадочным исчезновением горничной Агаты. Бедная девушка не покидала этот дом. Она стала еще одной жертвой беспощадного убийцы, а ее труп, скорее всего, скрыт где-то здесь, в доме или совсем рядом с замком. А одежду и обувь убийца спрятал, чтобы создать иллюзию, что девушка ушла из дома.

    Гроздья гнева расцвели алыми пятнами на высоких скулах Елены. Ну как же так!
 
    Не уследила! Не уберегла!  Не поняла! Не разгадала вовремя эту страшную игру, которую затеяло само Зло, вселившееся в человека. Она столько лет помогала полиции распутывать самые сложные и безнадежные дела. Она проводила долгие часы, заплетая и расплетая замысловатые сюжеты и коварные интриги на страницах своих книг. Но сейчас, в замкнутом пространстве, лицом к лицу с убийцей она оказалась бессильна! Она снова и снова ошибалась и не могла остановить череду смертей. Кто следующий? Следующей была она сама. Ее очередь посмотреть в глаза смерти.

    Слезы бешеной злости брызнули из глаз. Какая же она дура! Высокомерная гордячка! Заносчивая эгоистка! Головокружительные успехи на стезе детектива-любителя и ошеломительные тиражи ее книг оторвали ее Я от реальности. Оказывается, она уже давно не интересовалась обычными окружающими ее людьми, их внутренним миром, их страданиями и мечтами, их страхами и сомнениями, их личными ангелами и демонами.

    Книги, картины, музыка, шахматы, спорт заменили ей простое человеческое общение. Она давно утратила способность сочувствовать и сопереживать, разделять чужую радость и печаль, безошибочно и своевременно распознавать опасные роковые диссонансы в психическом состоянии окружающих ее людей. Она стала так далека от их нужд и проблем, что со временем ее способности к логике и анализу заменили ей элементарное понимание глубинных тайн чужой человеческой души.

    Елена беззвучно задыхалась от пронзительного чувства вины.

    Виновата перед Марией. Больше никогда ее шумные шотландские песенки не потревожат эти высокие бездушные каменные своды. Виновата перед Агатой. Больше никогда не озарится ее нежное девичье лицо мягкой застенчивой улыбкой.

    Ах, если бы она поменьше увлекалась шахматными гамбитами, а почаще бы вглядывалась в людские сердца. Равнодушие к людям – вот что убило в ней желание и способность разбираться в психологических тонкостях людской натуры.

    Где и когда она потеряла интерес к людям? Когда умирала от неизлечимой болезни бабушка и никто в мире не мог ей помочь? Когда большевики расстреляли на ее глазах соседей в кровавом тумане революции 1917 года только за то, что они остались преданы уходящему в небытие царскому режиму? Или когда погибли ее родители? Пропали без вести в синеве Карибского моря. И никто так и не смог объяснить, что произошло.

    Все эти пережитые в далеком прошлом трагедии как будто заковали ее сердце в железную броню и отгородили от общества. Ей было хорошо в своем искусственно созданном комфортном и уютном мирке в Грин-Палас. За годы одиночества она научилась блестяще мыслить и анализировать, но совершенно разучилась понимать и чувствовать людей, которые встречались ей на пути…

    Истина всегда была рядом, но Елена была слепа и самонадеянна, увлеченно жонглируя уликами и выстраивая сложную логическую схему преступления. Страшно то, что прозрение наступило слишком поздно. Три смерти за три дня…А ведь она считала себя гением частного сыска…

    Наконец, она усилием воли подавила нарастающую волну отчаяния и взяла себя в руки. Да, убийца хитер и силен. Но и она не слаба духом. Нет, она не допустит новой смерти. Все, что ей нужно сейчас – это выйти в парадный зал и проверить свою последнюю догадку, рвущуюся наружу из дальнего маленького резного ящичка ее удивительно структурированного мозга. Отбросить липкие щупальца страха, выйти и проверить. Она уже знала правду. Осталось только окончательно закрепить последним стежком зловеще прекрасный в своей сложности и коварности Узор преступления.

    Минуту спустя она уже стояла в парадном зале и зачарованно смотрела на мягко сияющие в призрачном полуденном свете разноцветные шары и гирлянды на пышной красавице Рождественской ели. Огромной Рождественской ели, занимающей все пространство зала.  На своих хрупких стеклянных гранях елочные игрушки навсегда запечатлели образ Убийцы, десятки раз проходившего мимо за эти дни. И Елене показалось, что и сейчас она видит его отражение.

    Она скорее почувствовала, чем услышала, за спиной тихие шаги. Почти бесшумную вкрадчивую поступь дикого зверя, преследующего свою добычу. Она – добыча! Подавляя срывающийся с губ крик, Елена резко развернулась и инстинктивно отпрянула назад, в пушистые объятия лесной красавицы.

    В лице Убийцы не было ничего человеческого. В удивительных глазах сейчас сквозило явное безумие. Безупречная в своей белизне улыбка обратилась в хищный оскал. В уголке губ блестела струйка слюны. Елена оторопела от такой перемены. Ее сильно поразил облик человека, который всегда был образцом элегантности и стиля, а сейчас, как в искаженном кривом зеркале, на нее смотрело само воплощение Зла.

    Доли секунды хватило ей, чтобы осознать это адское перевоплощение. «Как доктор Джекил и мистер Хайд…»,  – осколком по обнаженным нервам скользнула мысль.
В следующее мгновение Елена очутилась на полу, упала навзничь, сметенная сокрушительным ударом неожиданно сильного кулака прямо в лицо. Убийца безжалостно со всей силы ударил ПРАВОЙ рукой. Но, видимо, Рождественский ангел пролетел над плечом оглушенной девушки, и, ударившись головой, она не потеряла сознание.

    Мягкий персидский ковер смягчил удар. Звездная россыпь боли застлала кровавой пеленой ее глаза, на периферии сознания кричало полузадушенное от ужаса ее внутреннее Я: «Борись! Будешь жить! Ты хочешь жить!!»

    Елена вспомнила все, чему ее учили на курсах самообороны, которые она прошла несколько лет назад. Она изогнулась, как кошка, и, шипя от ярости, кинулась в бросок, вложив в него всю злость в едином порыве – как кусок оголенного провода.

    Она со всей мочи ударила Убийцу коленом в живот и одновременно вцепилась острыми ноготками в его лицо. Оно оказалось жесткое, как сталь, и Елена тут же почувствовала запах своей крови, сломав несколько ногтей. Убийца, потеряв на миг инициативу, бросился на разъяренную, как раненая самка, Елену, придавил к полу, навалившись на нее всем грузом своего тела, и замкнул мертвой хваткой свои сильные ледяные пальцы на ее горячей обнаженной шее.

    Елена отчаянно боролась за жизнь… Как в том кошмарном сне, что изматывал ее почти каждую ночь. Обжигая горло, воздух уходил по капле, по капле уходила ее жизнь. Жуткая, безмолвная борьба неравных сил, борьба не на жизнь, а на смерть. В доме стояла невероятная тишина, тугая и острая, как копье, направленное прямо в сердце. «Где же все, почему не придут на помощь!!! Погибнуть здесь, сейчас…А ведь я так и не успела влюбиться…»  –  пронеслось в ее уходящем в иные миры сознании.
 
    Казалось, последние минуты ее жизни были уже сочтены. Сквозь туман горячих слез и крови, прихлынувшей к горящим огнем глазам, она увидела сотни белых снежинок, кружащих в дьявольском танце. Проклятый снег, проклятая зима…Или это были ангелы, встречающие ее на пороге вечности?

    Внезапно боль отхлынула, как волна, уходящая с песчаного берега, оставляя недолговечные следы. Смертельная хватка ослабла и совсем отпустила. Через клокочущий шум крови, бешено несущейся от сердца к горлу, она услышала звуки завязавшейся ожесточенной борьбы, резкие крики и проклятия, увидела смутные силуэты спешащих на помощь людей и услышала их гулкие голоса рядом – спасение, дарящее ей жизнь.

    «Николас Смит, Вы обвиняетесь в убийстве Эвелин Остин, продавщицы из антикварного магазина! Вы имеете право хранить молчание до присутствия Вашего адвоката. Все, сказанное Вами, может быть использовано против Вас в суде…», – услышала она знакомый бас инспектора Скотленд-Ярда Виктора Эллинга. Сержант Кристофер и еще двое сотрудников Скотленд-Ярда крепко держали обезумевшего от ярости Николаса, скрутив его руки за спиной.

    Прижимая окровавленные пальцы к полыхающему от боли горлу, Елена с ненавистью взглянула в его нечеловеческие глаза и добавила:

    – А также Вы обвиняетесь в убийстве лорда Генри Эшли, кухарки Марии Энистон и горничной Агаты Линдерван. Будь ты проклят, я тебя ненавижу!

    Николас зловеще оскалился, истекая слюной бессильного бешенства и прохрипел:

    – Неправда, ведь ты меня любишь, стерва! Признайся самой себе! Ты влюблена, как кошка! Я видел, как ты на меня смотрела. А я был бы счастлив придушить тебя и наслаждаться твоим предсмертным криком. Ты! Перешла мне дорогу, заняла мое место! Мои гениальные книги, а не твой посредственный бред должны разлетаться тысячными тиражами, но ты опередила меня, заняла сердца читателей во всем мире. Сдохни, тварь!

    Он рванулся из последних сил в сторону Елены, но крепкие руки служителей закона не позволили сделать ему ни шагу.





Глава 28. Маскарад смерти.

    Подавленный, но не сломленный, сбитый, но не опрокинутый, он сидел в наручниках посреди гостиной замка Лакримоза под присмотром полиции, в окружении притихших, ошеломлённых людей – всех, кто остался в живых.  Хищно улыбаясь, он свысока смотрел на них и презирал каждого:

    «Жалкие людишки, не знают, что такое подлинная Страсть, не знают, как пишется слово Одержимость, копошатся, как муравьи, в своих серых буднях. Я – Центр Вселенной. Я – Средоточие мира. Гений зла. Мастер лжи и интриг. А кто они?

    Роберт? Недалекий инжинеришко, меланхоличный неудачник.

    Джеймс? Надутый пустой мешок для костей, крови, жира и мяса. Интеллекта – ноль.

    Линда? Безмозглая истеричка, неверная жена, потаскуха, не способная ценить то, чем она так или иначе обладает, будучи женой Джеймса, – будущий титул и часть несметных богатств семьи Эшли.

    Доктор Альберт? Стареющий ленивый ловелас, променявший возможную блестящую карьеру хирурга на вино, сигары, женщин и сомнительную славу одного из лучших психотерапевтов Лондона. Одного из лучших, но не лучшего.

    Миранда? Жалкое подобие человека, раздавленное и униженное жизненными обстоятельствами существо. Глупая старая дева. Думала, что он, Николас, не разгадает ее секрет. Он уже много лет назад заметил ее сходство с портретом Анны и безошибочно определил ее тайну. Очевидно, что уже восемь лет она вынашивает планы убийства своего отца – лорда Генри Эшли – как месть за свою разбитую жизнь и за печальную судьбу своей сестры Анны. Вот уже восемь лет она довольно неумело прикидывается левшой, чтобы в нужный час, когда она решится на убийство, иметь неоспоримое, физиологически доказанное алиби. А ведь он частенько прекрасно видел мелочи, выдающие ее. Как, например, она собирала осколки разбитого кувшина с молоком – правой рукой.

    Эдвард? Ходячий неврастеник, круглый идиот. Ну как? Как можно не наслаждаться своим паразитическим образом жизни? Ведь можно спокойно потреблять досыта покровительство Эшли, деньги рекой, лучшее образование, квартира, машина, одежда, рестораны и жить без истерик и слез.

    Эндрю? Дворецкий…Да разве Бог для того создал человека, чтобы целыми днями служить другим? Словно раб – всю жизнь. Поднимись с колен! Сойдет любая работа – хоть вагоны разгружать, хоть мясо рубить на скотобойне. Все лучше, чем быть круглосуточным слугой своих господ. Так нет же! Из поколения в поколение его предки разводили камины в замке Лакримоза и следили за чистотой полов, поклоняясь каждому вздоху Эшли.

    Чтобы вырваться из этого рабского круга с иллюзией сытой и комфортной жизни в старинном уважаемом доме, нужно быть свободным и сильным в душе. Как он, Николас – свободный, как северный ветер, и сильный, как снежный барс. Куда уж слабоумному старику Эндрю до него.

    А что леди Ребекка? Ограниченная блаженная добрячка, угробившая его родителей в автокатастрофе в Швейцарских горах. Именно она сидела за рулем в тот злополучный день. Погибли все, кто был в машине, выжила только она одна, старая ненавистная мерзкая сволочь. Все эти годы он желал ее смерти и был счастлив случайно узнать, что она неизлечимо больна раком. Это было в Лондонской аптеке, год назад. Он стоял в очереди за Марией и услышал, как она просила Антиканцерлин – таблетки от рака «…для моей госпожи. Надо же, такое горе на седьмом десятке…» Не было сомнений, что это для леди Ребекки. Мария купила таблетки и ушла, не заметила его. Она понятия не имела, что теперь тайна болезни известна не только ей, но и Николасу.

    Леди Ребекка тщательно скрывала болезнь от близких, от доктора Альберта и лорда Генри Эшли, не желая никого пугать и расстраивать. Даже приказала менять этикетки на лекарстве, чтобы как можно дольше в замке звучали веселые голоса, не омраченные запахом наступающей неотвратимой утраты. Именно эта роковая встреча в аптеке стала точкой отсчета, которая в итоге привела к смерти четырех человек и одного кота.

    Елена? Елена…Одно только ее имя растворяется на языке арбузно-медовой сладостью…Как часто у него кружилась голова от ее близости, от невыносимого влечения. Ему бы только одну ночь! Захлебнуться нежным молочным запахом ее волос, насладиться прохладным шелком ее кожи, утолить жажду ее поцелуями. Нет, ему не нужна она, ее мысли и мечты, ее интересы, цели и стремления. Нет, он не создан для любви и семьи. Он грезил только жаром ее объятий, и это все, что ему было нужно. А она как будто чувствовала это. Понимала, что за этой страстью – пустота и держала его на расстоянии в миллион световых лет. Желание обладать ее телом пожирало его, как пламя. Он много раз ловил себя на мысли, что глохнет, слепнет и теряет дар речи, когда она так близко. Так близко, как сейчас. Смотрит на него своими фантастическими глазами цвета темного растопленного шоколада и говорит, говорит. Говорит…Говорит…А ему не хотелось ее слушать. Хотелось выпить до дна этот растопленный шоколад…Или убить…Чтобы не досталась никому другому и чтобы не рассказала всем, что добралась до сердцевины его идеально выстроенного преступления, тем самым оборвав его безумный полет.

    – Эвелин была Вашей любовницей, одной из многочисленных увлечений, как и Агата. Вы убили Эвелин, потому что она что-то узнала о готовящемся Вами преступлении и стала опасной для Вас, не так ли? – донесся до него ее голос.

    – Не выйдет, этому нет доказательств, – усмехнулся Николас с презрительной улыбкой.

    – Ошибаетесь, есть. Вас опознал швейцар в ресторане «Винегрет» в вечер убийства – он обратил внимание на Ваш эксклюзивный красный «Porsche». Во всем Лондоне только четыре таких машины. Потожировые следы Вашей плоти найдены под ногтями убитой – сверено с следами на постели в Вашей квартире. И в одной из Ваших многочисленных рукописях, найденных там же, есть описание сцены убийства и тела, спрятанного в рыцарские доспехи. Уверен, этого достаточно для присяжных, чтобы признать Вас виновным, – бесстрастно прогремел инспектор Виктор Эллинг.

    Словно после тяжкого похмелья гудела голова. Николас посмотрел вокруг мутным взглядом. Рушился его мир, рушились его мечты. Он злился на себя, но ничего уже нельзя было исправить. Как же так вышло? Ведь он сжигал все свои рукописи, вновь и вновь отвергнутые издательствами. Наброски книги «Ночь в антикварном магазине» уцелели в дальнем ящике его стола только потому, что он по каким-то причинам не закончил ее много лет назад, отложив до лучших времен. Похоже, для него лучших времён уже не будет.

    – С самого начала я не могла предположить, что под маской изысканных манер и светской учтивости скрывается монстр, жаждущий крови и денег. Много-много денег. Ведь леди Ребекка была очень богата, и стала еще богаче после смерти своего горячо любимого мужа. Несомненно, по завещанию именно она получит основную часть наследия Эшли.

    Все находящиеся в гостиной вопросительно уставились на Елену, ловя каждое слово, затаив дыхание. Пока что, кроме нее и Николаса, мало кто что понимал.

    – Каждому из нас хорошо известно, что леди Ребекка заботилась о Николасе с самого детства, с того самого дня, как погибли его родители. Она окружила его заботой и вниманием. Она дала ему превосходное образование и воспитание, лечила все его детские болезни и выслушивала его печали и радости. Половина светского Лондона восхищалась добротой и великодушием леди Ребекки, взявшей на себя ответственность за судьбу сироты. Многие поговаривали, что она мечтала родить лорду Генри Эшли сына, но, к сожалению, она была бесплодна. И поэтому она искренне дарила всю свою нерастраченную любовь Николасу – доброму, милому, отзывчивому мальчику, достаточно хитрому и расчётливому, уже с детства знающему цену деньгам. Цену деньгам леди Ребекки. Надо сказать, что лорд Генри не разделял ее любовь к Николасу, но и не препятствовал ей в реализации своих материнских инстинктов. В конце концов, у него своих детей и забот хватало – Анна, Джеймс, Эдвард. А сколько еще детей у него, которых он даже не знал – Миранда, например.

     Я не знаю истинную причину, по которой леди Ребекка добровольно взяла на себя полную опеку десятилетнего мальчика, оставшегося сиротой. Но могу предположить, что причина кроется в том, что леди Ребекка испытывала глубочайшее чувство вины перед погибшими родителями Николаса. Что-то произошло тогда, двадцать лет назад, что побудило тридцатипятилетнюю бездетную женщину посвятить свою жизнь воспитанию чужого ребенка.

    – Я знаю, что произошло двадцать лет назад, – сказал инспектор Виктор Эллинг. – Мы обыскали квартиру Николаса в Лондоне и, кроме обличающей его рукописи, нашли вот это. Пожалуй, это объясняет жгучую ненависть Николаса к леди Ребекке.

    Он достал из кармана пожелтевшую от времени газетную вырезку. Эта была краткая заметка в разделе «Происшествия» в ежедневной газете «Таймс».
«Вчера, 15 октября 1910 года в швейцарский Альпах произошел несчастный случай. Неожиданно, не по погоде, выпал сильный град и сделал смертельно опасной поверхность горной дороги близ селения Гармиш. Машина с тремя английскими туристами потеряла сцепление с дорогой и рухнула в ущелье. Погибли двое пассажиров – Алиса Смит и Кристофер Смит. Ребекка Оливер, сидящая за рулем автомобиля, чудом выжила. Редакция газеты приносит свои соболезнования родственникам погибших». Кроме заметки была приложена фотография выжившей женщины. Со снимка двадцатилетней давности испуганно смотрела в объектив молодая Ребекка Оливер – будущая леди Ребекка Эшли, отделавшаяся ушибами, легкими переломами и сотрясением мозга.

    Елена прикрыла усталые глаза и выдохнула накопившееся за эти дни напряжение.
 
    Вот она! Истина! Истина была уже не просто где-то рядом, она уже была прямо здесь, посредине гостиной во всем своем неприглядном обличье. Истина вгрызалась скрежетом ржавого железа в невесомую хрустальную тишину замка Лакримоза. Истина скреблась уродливыми когтями в сердца притихших потрясенных людей.

    – Наследие леди Ребекки, приумноженное после смерти лорда Генри Эшли, – вот подлинная цель преступления. Сотни тысяч фунтов, оставшиеся ей после отца и богатства Эшли, без сомнения, завещанные ей большей своей частью любимым мужем, лишили Николаса сна и привели на путь крови.

    Николас смотрел на Елену горящими от ненависти глазами. Она и раньше держала его на расстоянии. А сейчас и вовсе говорила о нем в третьем лице, как будто его не существовало, как будто он не просыпался ночами после тяжелого рабочего дня с ее именем на пересохших губах…

    – С самого детства Николас Смит был рядом с семьей Эшли. На его глазах запутывались, истончались и окончательно исчезали в пыли семейных драм хрупкие нити любви, соединяющие лорда Эшли и членов его семьи. Годами Николас наблюдал пожары и пепелища всех семейных трагедий и терпеливо ждал удобного случая.

    Прирожденный психолог, он четко вычислил подходящее время, когда теплые отношения у главы семейства сохранились только с женой и, пожалуй, внуком Оскаром. Для Николаса стало совершенно очевидно, что большая часть богатств Эшли – банковские счета, фирма и, самое главное, замок Лакримоза будут оставлены по завещанию жене, а Оскару, возможно, останется рыцарская или оружейная коллекция. Остальные получат по минимуму за то, что не смогли простить его грехи. Останется потом только дождаться естественной смерти леди Ребекки, которая наступит через год или менее – с раком поджелудочной железы по-другому не бывает – и он будет одним из самых богатых людей в Англии. Потому что он – единственный наследник леди Ребекки, в чем он нисколько не сомневался. Ведь она не любила никого, кроме мужа и бедного сироты Николаса Смита.

    – Будь ты проклята, Елена. Мне не хватило всего лишь пары минут, чтобы и тебя отправить на тот свет. Тогда вряд ли кто-нибудь докопался до правды, и моя песня была бы спета до конца. Любопытно послушать, как тебе это удалось? – прохрипел Николас, задыхаясь от клокочущего в груди гнева.

    – Впервые я почувствовала неладное, когда в ретроспективе проанализировала самую нелепую шахматную партию из всех, что мне приходилось видеть. Ты упустил свой фирменный, тобою же придуманный гамбит, и безнадежно проигрывал. Одно из двух – либо ты был пьян, что исключено. Ведь всем известно, что ты спортсмен и почти не пьешь алкоголь. Либо мысли твои были настолько далеко, что ты совершенно не следил за игрой.

    – Согласен, я изрядно нервничал. Не каждый день приходится вонзать старинный кинжал в спину пожилого лорда.

    – Затем фокус с сигарами, которые ты подарил доктору Альберту на Рождество.
 
    Ты был уверен, что Вы будете вдвоем с доктором Альбертом в Клубной комнате играть в шахматы, а остальные предпочтут вист. Ведь это не первое Рождество в таком составе, и каждый раз вечерний отдых повторялся, как по нотам. Ты предвидел наверняка, что, как заядлый курильщик, доктор Альберт обязательно выкурит сначала одну сигару в начале партии и еще одну сигару, пока ты будешь заваривать на кухне чай. Ведь так приятно покурить в одиночестве, предавшись своим мужским мечтам.

    Любой, кто курит сигары, поступит так же. Ты предвидел, что он обязательно расскажет об этом при даче показаний при выяснении обстоятельств убийства, и решил подставить его, заманив в первую ловушку.

    Я помню, что на крик леди Ребекки первым выбежал доктор, потом я. Ты был последним. У тебя было несколько секунд, чтобы у меня за спиной подложить в открытую коробочку с сигарами одну сигару той же марки и спрятать в карман окурок из пепельницы.

    Да, ты хотел подставить доктора, и тебе почти это удалось. Только есть одна неувязка. Если бы доктор был виновен, он ни за что не стал бы говорить, что выкурил ЕЩЕ ОДНУ сигару, зная, что опытные сотрудники из Скотленд-Ярда наверняка проверят количество выкуренных сигар. Таким образом, ты бросил тень не на него, а на себя.

    С тех пор я не спускала с тебя глаз, и сейчас я вижу свет в самых темных углах лабиринта лжи, нагроможденной тобой.

    Твой страшный замысел начал зарождаться в тот день, когда ты случайно – я не знаю, как – но ты узнал правду о неизлечимой болезни леди Ребекки и о том, что жить ей осталось недолго – год, максимум два.

    Возможно, уже дрогнула прощальным золотом и облетела листва, и первый иней коснулся своим крылом Лондонских скверов. Возможно, ты прогуливался по Оксфорд-Стрит с горящей от возбуждения головой. Алчность уже пустила свои чудовищные корни и поразила твой мозг, отравила твое существование.

    «Леди Ребекка скоро умрет, и я наконец-то разбогатею», – думал ты. «Но как велико ее фамильное состояние? Не растратила ли она его на замок и свое семейство? А вдруг все потратила? А может, наоборот, приумножила на процентах? Да или нет?» – ты не мог знать наверняка. Ты знал только одно. Наследников двое – ты и ее муж. Больше она никого не любила.

    В какой злополучный момент ты решил устранить лорда Генри Эшли?

    Ты увидел его, невыносимо прекрасный в лучах заходящего солнца, сверкающий драгоценной огранкой. Ты увидел старинный кинжал на витрине уже закрытого антикварного магазинчика и влюбился в него с первого взгляда. Ты увидел ясную и отчетливую картинку – сутулые плечи, седые бакенбарды, беспомощно раскинутые руки лорда Эшли и алые пятна крови на золотистом ковре. И среди этой картины смерти – прекрасное оружие, не помнящее крови до этого дня, созданное руками человека всего лишь для украшения богатых коллекций аристократов.

    Ты провел ночь без сна, заворожённый, как наркозом, посетившим тебя видением.

    Утром ты вернулся, чтобы приобрести кинжал. Какого же было твое изумление, когда милая девушка с глазами цвета летнего неба сообщила, что кинжал только что продан. Его купил солидный господин для своего отца в подарок на Рождество. На просьбу сообщить имя покупателя девушка ответила отказом – не положено сообщать имена клиентов. Пришлось включить все свое обаяние, потратить пару вечеров на кино и рестораны и немного денег на дешевые подарки. Этого было достаточно, чтобы девушка безоглядно влюбилась и выложила тебе нужное имя. Это имя перевернуло окончательно все еще цельный до этого момента твой мир – Джеймс Эшли.

    Решение в воспаленном мозгу было принято молниеносно. Таких совпадений не бывает. Значит, так предначертано. Лорду Эшли было суждено погибнуть от твоей руки. А бедная Эвелин рассталась с жизнью только потому, что встретила тебя на своем пути, доверилась твоим словам и ласкам и стала потенциально опасным свидетелем твоего нездорового и настойчивого интереса к кинжалу. Пути следствия могли привести в антикварный магазин, и под давлением следователей девушка могла рассказать правду. Такой риск для тебя был недопустим. Так Эвелин стала твоей первой жертвой на пути к обогащению.

    Несколько недель ты готовил в деталях сценарий убийства лорда Эшли. Лучшее время для убийства – это Рождественская ночь. В доме будут близкие люди, и у каждого из них есть мотив для убийства. «О, это будет так забавно! У каждого есть мотив, и у каждого будет алиби!», – думал ты, представляя, как сойдут с ума те, кто попытаются разобраться в этом деле. Близость к семье Эшли помогла тебе найти все болевые точки. Ты знал, кто и где будет находиться в планируемое тобой время убийства. Сколько таких вечеров уже было! Эшли были ужасно традиционны.

    Ты знал все тайны прошлого каждого, кто будет присутствовать на этом последнем для многих празднике. Это позволило тебе закрутить невероятные интриги с поддельными документами – завещание лорда Эшли, записка «ПОМНИ К-Н», записка Роберту в кусочке торта, сожжённое письмо на бланке с ключами, скорее всего украденного со стола доктора Альберта, ведь ты так часто бывал у него в гостях.

    Я не знаю откуда, но ты знал о тайном романе Линды и Альберта. Возможно, ты увидел тайную переписку на столе у доктора Альберта, там же, где ты стащил его фирменный бланк для рецептов с ключами. Ты продумал даже такие мелочи, как подушечка для ног, о которой могли знать только члены семьи. Таким образом, дополнительно бросалась тень на тех, кто не жил в доме – на доктора и на Эдварда.

    Ты использовал жгучую ненависть Эдварда и историю с фотографией, на которой были доктор и мать Эдварда. Ты был близок с Эдвардом и не раз видел эту фотографию, знал, что он носит ее с собой. Ты верно угадал давний роман доктора и матери Эдварда. Возможно, в холостяцких разговорах о женщинах он вскользь упоминал о знойной красавице, рожденной в Индии, однажды разбившей его сердце, не вдаваясь в подробности, кто она на самом деле. Тебе оставалось только сопоставить факты.

     Ты использовал глубинные сердечные тайны каждого и играл на них, как на струнах, на своем маскараде смерти.

    – Елена, право. Твои заключения похожи на сногсшибательный детективный роман, но есть масса вопросов и нестыковок, – сказал Джеймс, смирившийся с изменой жены, но все еще не верящий в предательство друга. – Вот скажи мне, например, ну как он мог убить отца кинжалом в спину? Ведь мы не обнаружили никаких следов внезапного нападения и борьбы. Отец спокойно сидел за столом. Не мог же Николас незаметно подойти к шкафу, взять кинжал, зайти за спину и сделать два удара, а отец при этом безучастно за ним наблюдал с мыслями «Интересно, зачем он взял в руки мой кинжал?»

    – Я думаю, дело было вот как:

    Николас сказал доктору, что пошел заварить свой фирменный чай, а на самом деле поднялся наверх, где, как он знал точно, лорд Эшли будет один, читая или работая перед сном за столом, грея старческие кости у камина за спиной. Он постучался и зашел к нему под вежливым предлогом, что узнал о роскошном подарке и что не смог устоять перед красотой и изяществом кинжала и хотел бы с его разрешения взглянуть на него поближе. Редко увидишь и подержишь в руках такую ценную и красивую вещь. Разумеется, лорд Генри был польщен и с удовольствием решил похвалиться пополнением своей уникальной оружейной коллекции, которую он хранил в стеклянном шкафу.

    Он встал из-за стола, подошел к шкафу, достал кинжал, уже занявший свое почетное место, осторожно передал его в руки Николасу и спокойно уселся за стол.
 
    Именно так, за столом, спиной к камину он привычно вел неторопливые беседы со всеми, кто заходил в его кабинет, и это тоже было известно Николасу.
Изображая восхищение, Николас сказал, что интересно было бы посмотреть на искрящуюся разными цветами драгоценную огранку в свете каминного огня и подошел поближе, наклонился к камину, неожиданно зашел за спину и нанес стремительные удары, подложил поддельное завещание, нацарапал кровью записку и спокойно покинул комнату, предварительно стерев отовсюду следы своих рук и передвинув подушечку для ног к дивану.

    – Но когда же он успел приготовить свой фирменный чай? Ведь я хорошо помню его вкус. Такой густой и насыщенный аромат можно получить только после длительного настаивания – около пятнадцати минут. Я и сам люблю экзотические сорта чая и разбираюсь в технологиях его приготовления. И я совершенно точно помню, что Николаса не было всего пятнадцать минут. Все остальное время мы были вместе, – недоумевал доктор Альберт.

    – Агата заваривала чай, пока Николас делал свое черное дело. Агата была любовницей Николаса, и ему не составило труда уговорить ее быть его сообщницей в обмен на призрачные обещания совместного будущего. Она тоже знала, что с десяти до одиннадцати вечера ни Марии, ни Эндрю уже не будет на кухне. Эндрю будет возиться с каминами и окнами. Мария, вставшая раньше всех, уже будет готовиться ко сну, находясь в своей комнате, и лишь изредка выходить узнать, не нужно ли кому что из господ. Таким образом, Агата обеспечила убийце двойное алиби. Она заварила чай и подтвердила, что они виделись, когда он выходил из кухни в Клубную комнату с подносом чая.

    – Елена, но какие есть доказательства твоих слов? Не спорю, это невероятно интересная версия, но как доказать, что так и было? – не верил до последнего Джеймс.

    – Рождественская елка. «В этот раз елка была слишком велика для нашего парадного зала. Она заполнила собой все пространство – ни пройти, ни проехать, и друг друга за ней не видать, и потанцевать негде.» – это слова леди Ребекки открыли мне глаза на истину. Агата никак не могла увидеть Николаса, выходящего из кухни, как и он не мог видеть ее в дверях музыкального салона. Любой из Вас может убедиться в этом прямо сейчас. Из музыкального салона не видны двери на кухню и в Клубную комнату, так как все пространство между ними загораживает огромная елка.
 
    Агата солгала, как и было договорено меду ними. Роковая любовь привела ее к печальному концу. Я уверена, что ее тело будет найдено водолазами на дне никогда не замерзающего рва вокруг замка – напротив ее окна. Там, где я нашла духи, подаренные Николасом. Те самые духи, которыми она пользовалась в ночь после убийства лорда Эшли, чтобы навести подозрения на Линду. Вот эти духи.

    Елена показала всем флакон духов, еще помнящих прикосновения тонких пальчиков бедной девушки.

    – Но у меня другие духи, со вкусом лакричных леденцов. А это – со вкусом сахарной ваты. Разница почти незаметная, но есть – для тех, кто разбирается в тонкостях ароматов, – сказала Линда.

    – Верно, для тех, кто разбирается, но, видимо, среди многих способностей Николаса это была не самая сильная его черта. Он помнил твой запах, ведь эти духи ты носишь уже много лет. И все-таки он ошибся и заказал не тот вариант, тем самым разрушив версию о ночной встрече Линды и доктора Альберта. Я окончательно убедилась в этом, когда в нашем разговоре Николас сказал: «Да, Вы правы, убийца не учел, что у духов есть облегченная версия с похожим, но другим ароматом.» А ведь я не промолвила тогда ни слова, что это ОБЛЕГЧЕННАЯ версия. Я просто сказала: «ДРУГИЕ ДУХИ.» Откуда ему знать про облегченную версию? Он знал только потому, что сам покупал эти духи и случайно проговорился…Эдвард свидетель нашего разговора.

    – Да, подтверждаю слово в слово, что было так. Но как этот флакон оказался на берегу рва? Почему он выбросил его на снег, вместо того, чтобы утопить вместе с телом и скрыть следы? – спросил Эдвард.

    – Полагаю, что Николас в ночь убийства Агаты просто не вспомнил о них. Флакон был в кармане платья убитой и случайно выпал, когда он тащил в воду тело несчастной жертвы, наверняка задушенной, как и Эвелин из антикварного магазина. На эту мысль меня натолкнуло окно в комнате Агаты. Оно было неправильно закрыто кем-то чужим, не Агатой и не Эндрю. Его открывали в ночь убийства, и не для того, чтобы подышать свежим воздухом. Но тогда для чего?

    Шел сильный снег, и Николас ничем не рисковал, выволакивая тело к воде через окно, так как к утру его следы полностью замело. Все выглядело так, что девушка ушла, исчезла…Но, очевидно, на третьем убийстве нервы стали сдавать. Он забыл не только про духи, но и про верхнюю одежду и обувь убитой. Об этом он вспомнил только на рассвете. К несчастью для него, снег уже перестал. Он уже не мог, не оставив следы, выбросить одежду и обувь в воду и решил их спрятать. Там, где никто и никогда не будет искать, – в рыцарских доспехах. Моя давняя привычка приводить в порядок мысли посредством методичной уборки позволила мне обнаружить эти улики и проститься с иллюзиями, что девушка жива.

    – Бедная девушка. Ее сгубили наивные девичьи мечты. Для нее Николас был тем самым принцем на белом коне, и ради него она была готова на все, даже на соучастие в убийстве, – горько вздохнул дворецкий Эндрю.

    Николас отрешенно рассматривал свои руки в наручниках, сложенные на коленях и думал о том, как чертовски умна и прозорлива оказалась Елена. Он ценил ее высоко, но, похоже, все-таки недооценивал.

    – С Агатой все ясно – несчастная жертва любви, обреченная на расплату с самого начала, когда согласилась участвовать в убийстве. Но что Вы скажете о загадочной смерти Марии? Николас никак не мог знать, из какой посуды ест и пьет Мария, чтобы отравить ее заранее. Ведь его не было на дне рождении Марии, когда я подарила ей этот сервиз. Ему известно многое, но не до такой же степени... Или это тоже рассказала ему Агата? – спросила Линда.

    – Это одна из самых сложных загадок головоломки. Многие часы я провела без сна, пытаясь разгадать это отравление. Я решила пойти от яда. Никотин убивает почти мгновенно – за несколько минут. Мария умерла на наших глазах, едва войдя в очередной раз в столовую. Вопрос – что произошло за несколько минут до ее появления?

    Как фотопленку я перематывала снова и снова все детали того печального обеда.
 
    Что делала Мария?  Вот она зашла и разложила по тарелкам закуски – никаких признаков недомогания на пухлом румяном лице. Вот она унесла тарелки из-под закусок и принесла чай и торт, приговаривая, как она еле наскребла продуктов на этот шоколадный торт, но господам хватит по кусочку. ГОСПОДАМ ХВАТИТ ПО КУСОЧКУ.
 
    Как за спасательный круг я зацепилась за эти слова. Последующее ее появление с бутылкой вина и бокалами в столовой через несколько минут было ее последним. И вот здесь меня осенило – шоколадный торт!!! «Я лучше отдам оставшуюся часть жизни за добрый кусок шоколадного торта (если честно, я страсть как люблю сладкое), чем нервничать, страдать и переживать из-за мужчин, их эгоизма и измен» – это были ее слова в одном из наших разговоров. Этим неосторожным высказыванием она подписала себе смертный приговор. Николас на ходу придумал сценарий убийства, которого не было в его плане. Я вспомнила, что у всех за столом было мрачное настроение, но тем не менее от десерта никто не отказался. Никто, кроме Николаса. Он даже не попробовал свой кусочек. Сидящая рядом Линда спросила: «Ты даже не попробуешь? Мария так старалась…». «Ой нет, это вредно для моей фигуры», – отшутился тогда Николас.

    Итак, его кусок торта остался нетронутым. Нетронутым и отравленным. Одного, едва заметного движения руки было достаточно, чтобы добавить в торт смертельную дозу никотина из ампулы, которую он взял в замок «…на всякий случай, вдруг кто-то встанет на моем пути…». Второго виртуозного движения руки хватило, чтобы завернуть ампулу в салфетку, стирая следы, и подбросить в сумочку сидящей рядом Линды, когда она, как и все, бросилась к Марии.

    Да, роковая любовь к мужчине убила Агату. А роковая любовь к сладкому сгубила Марию. Она не смогла устоять перед соблазном отведать нетронутый кусок торта. Остальные были съедены совсем или наполовину, а она все-таки брезговала объедками с господского стола. А здесь совсем целый кусочек торта! Николас бил прямо в цель, он знал, что к торту не притронется ни Эндрю, у которого аллергия на шоколад, ни Агата, вечно сидящая на диете.

    Мария стала опасна для него. Николас понял, что она увидела, как Агата подменила записку для Роберта в куске Рождественского торта в вечер убийства, в которой оказалось якобы приглашение лорда Генри поговорить о завещании. Мария могла снова и снова настаивать, что у Агаты и Роберта роман. А Елена могла бы уговорами и запугиванием заставить Агату говорить правду раньше, чем навсегда закроются ее уста под жёсткими мужскими пальцами. К тому же, Мария единственная, кто знал о смертельной болезни леди Ребекки, и в ходе следствия она, в конце концов, могла бы сообщить эту информацию. А это вызвало бы подозрение, что кому-то могла быть выгодна ее приближающаяся смерть.

    Теперь все встало на свои места. Наследство леди Ребекки – главная цель преступления. А Эвелин, лорд Генри, Агата и Мария – всего лишь разменные шахматные фигуры на пути к богатству.





Глава 28. Гений зла.

    В гостиной застыла тишина. Все замерли в молчании, потрясенные изощренными, с молекулярной точностью продуманными деталями преступлений. Все кончено. В темном лабиринте лжи, где безнадежно плутали пытливые умы всех, кто стал участником кровавой драмы, больше не осталось не освещенных истиной углов. Мрачнее грозовой тучи Николас смотрел полубезумными глазами на окружающие его лица.

    – Все так, – наконец, проговорил он, – я ликовал, я испытывал почти физическое удовольствие, выписывая в уме тонкие детали этого блестящего, потрясающего детективного романа под названием «Рождество в замке Лакримоза». Дорогая моя Елена, Вы отгадали почти все мои загадки, как хирургическим скальпелем вскрыли все мои тайны. Но Вы ошиблись в главном. Не алчность была причиной всего, а тщеславие. Тщеславие – вот мой любимый и главный порок.

    Годами я был никем.  Что такое литературный критик? Ничтожество, собирающее крошки с барского стола тех, кто купается в лучах славы. Внушительные гонорары и беззаботная светская жизнь совсем не радовали меня. День за днем я погружался в пену глухой депрессии. А все потому, что не дремлющий в моем сердце талант с самого раннего детства рвался наружу и не находил себе выхода.

    Никто из Вас не знает, каково это – просыпаться каждую ночь на рассвете от крика до хрипоты внутреннего голоса: «Используй свой талант! Используй свой дар! Будь лучшим или сдохни!!»

    Никто из Вас не знает, каково это – умирать часами над пишущей машинкой, над девственно белым листом бумаги, как будто отдавая по капле свою бездарно прожигаемую жизнь, и обливаться кровавыми слезами –  не в силах выдавить ни строчки.

    Никто из Вас не знает, каково это – сквозь пот и слезы, сквозь бессонные ночи и одинокие закаты и рассветы, наконец-то, завершить очередную свою книгу, совершенный, сверкающий, как бриллиант, детектив, как самому тебе казалось – подлинный шедевр. Смеяться и плакать от радости, закончив адскую работу, поставить точку и написать «Конец». На крыльях подлой суки Надежды ты мечешься, как душевнобольной, по издательствам, снова и снова слышишь «Нет…», «Нам это не подходит…», «Скучно, плоско, сразу все понятно, кто убийца…», «Извини, старина, но это не твое, брось ты это…» и так далее.

    Да чем Конан Дойл или Честертон и прочие достойней меня? Чем умнее? Талантливее? Их занудные типажи – без страсти и огня, скучные сюжеты…Я искренне страдал от того, что мое призвание быть мастером детективного жанра годами оставалось только мечтой. Мечта…Призрачный сон…Недосягаемая высота…

    Я мечтал о славе. Я жаждал ее, как путник, умирающий в пустыне без воды. Я хотел быть самым лучшим, самым успешным, самым читаемым и продаваемым писателем детективов всех времен и народов.

    И тогда, стоя уже на самом краю бездны отчаяния, я избрал этот путь. Путь крови. Богатство леди Ребекки и Эшли позволили бы мне открыть свое собственное издательство.  И тогда я был бы Творцом. Я мог бы печатать свои книги огромными тиражами. Я бы продавал их по бросовой цене во все магазины Англии и потом всего мира. Я верил в успех. А если нет…Я был готов выкупать по цене выше, чем продажная, обратно свои нераспроданные тиражи и сжигать их на рассвете на кострах своих амбиций.

    А после этого снова и снова предлагать читателю свой товар, продавать за бесценок, выкупать дороже нераспроданное – и так до тех пор, пока не иссякнут миллионы Эшли.

    Пусть счастье видеть свои книги в книжных магазинах на полках в ряду с признанными гениями жанра будет недолгим – всего несколько лет. Но это счастье стоит того, чтобы жить, а не подыхать в депрессии, придавленный своей никчемностью.

    Не смотрите на меня, как на прокаженного. Вам не понять. Я – гений зла. Мастер. Исчадие ада. Назовите, как хотите. Я хотел гореть в лучах славы и теперь не боюсь сгореть в аду…Будь ты проклята, Елена, вставшая на моем пути…Будьте прокляты вы все!





Эпилог.

    Николас был прав. Почти все состояние лорда Эшли по его действительному завещанию было завещано леди Ребекке – замок и земли, фирма, акции и банковские счета. Великолепная оружейная коллекция досталась Эдварду, а уникальные богатства рыцарского зала – Оскару. Небольшие суммы справедливо оставлены слугам. Роберт и Анна, Джеймс и Линда получили равные доли состояния из накопленных годами банковских счетов. Суммы были приличными для простого смертного англичанина, но смехотворными для членов семьи Эшли, привыкших к роскоши.

    Никто, кроме Линды, не покинул проклятых стен. Вековые традиции Эшли жить среди призраков прошлого в стенах родового замка, помнящих войны и победы, оказались сильнее ужасных воспоминаний о том, что здесь произошло. Со временем мрак рассеялся, и на лицах вновь проступили робкие светлые улыбки. Горе не разъединило, а сплотило тех, кто остался жить.

    Линда переехала к доктору Альберту. Сразу после развода с Джеймсом они сыграли скромную свадьбу. Вскоре они взяли ребенка из детского дома и окружили его любовью.

    Джеймс довольно быстро пришел в себя и женился на очаровательной девушке вдвое моложе его. Это принесло ему тихое семейное счастье и долгожданного ребенка.

    Леди Ребекка прожила еще долгих десять лет, успешно борясь с болезнью. Все свое время она посвятила заботе о близких, что наполнило смыслом ее жизнь после смерти мужа.

    Эдвард стал мягче и добрее. Каждую неделю он приезжал на выходные к стареющей, но неунывающей леди Ребекке и делился с ней своими юношескими заботами и тревогами.

    Роберт и Миранда с любовью растили Оскара и регулярно навещали Анну, которая по-прежнему никого не узнавала, но глаза ее всегда светились мягким светом и спокойствием, когда она видела мужа и сына.

    Они редко заговаривали о том, что произошло. Как будто договорились – пусть мертвые хоронят своих мертвецов. Жажда жизни сильнее страха. Так мертвые дали дорогу живым.

    В их узком семейном мирке поселилась любовь и забота друг о друге. А их израненные прошлым сердца, годами жаждущие мести, навсегда покинули демоны зла, подозрительности и ненависти.

    Громкий судебный процесс по делу Николаса взбудоражил весь Лондон. Мужчины откровенно осуждали и негодовали, ужасаясь жестокости содеянных преступлений. Светские красавицы всех возрастов втайне оплакивали судьбу «бедного сироты».

    По-своему оплакивала его оборвавшуюся на виселице жизнь и Елена Воронцова.
 
    Да, ей было жаль его. Она чуть не лишилась жизни от его рук, но в глубине души она жалела его. Как всегда, в привычке добраться до самой глубины правды, она вновь и вновь прокручивала в уме причинно-следственную связь между однажды рассыпавшимися в его сознании гранями добра и зла. После долгих раздумий, после тяжелых снов, в которых ее преследовали необыкновенной красоты его синие глаза, она сделала свой вывод.

    Не может быть, чтобы только жажда славы побудила его к убийству.

    Дьявол никогда не приходит просто так и не стучится в сердце, если в нем есть Любовь. Он никогда не завладеет душой, если ей есть о ком Заботиться.

    В жизни Николаса присутствовали десятки друзей, вереница любовниц, семейство Эшли…Все любили его за ум, щедрость и сногсшибательное обаяние. Он улыбался им всем в ответ своей детской обезоруживающей, но фальшивой насквозь улыбкой. И как она не замечала ранее, что от его улыбки веяло арктическим холодом. Он сам никого не любил. Так, чтобы задыхаться от нежности… Так, чтобы холодеть от страха потерять… Так, чтобы было больно в грудной клетке…

    Многие по разным причинам не имеют родителей, детей, друзей и любимых людей. Но тогда они заводят собачек, аквариумных рыбок или разводят анютины глазки в своих уютных палисадниках и дрожат над ними, как над живыми существами. А они и есть живые. Их тоже надо любить и заботиться о них, иначе они умрут.

    А в его сердце, как и в его доме, была вечная мерзлота. Soledad…

    Одиночество, пробирающее до костей, вымораживающее мозг. Верный способ сломить человека. Верный способ оказаться на гибельном пути, уводящем в неведомые земли. Туда, где только адовы врата откроются тебе навстречу…

    После жуткой, пропитанной липким страхом атмосферы замка Лакримоза, весенний Лондон бурлил, кипел и ослеплял. Очнувшись от зимнего сна, город ликовал, сверкал витринами магазинов, оглушал гудками деловито мчащихся автомобилей, звенел весенней капелью по мостовым, призывая к новой жизни пьянящим ароматом шумных улиц. Вокруг было полно людей, весело и бодро спешащих по своим делам.

    Елена неторопливо потягивала горячий капучино в уютном кафе и смотрела сквозь высокое светлое окно на веселую гудящую толпу. Ей двадцать восемь лет. У нее нет семьи, нет друзей – только бесконечное количество знакомых, нет домашних зверюшек и анютиных глазок в саду. Была ли она одинока? Грозит ли ей безумие?
 
    «Пожалуй, нет…», – подумала она, улыбаясь своим мыслям, выписывая один солидный чек в пользу детского дома, опекуном которого она была уже много лет и второй – на содержание приюта для бездомных животных. – «Конечно, нет. А впереди – целая жизнь, полная радости и приключений.»

КОНЕЦ