ПРОСТИШЬ ЛИ ТЫ МЕНЯ?
Из кабины молоковоза Ульяна задумчиво смотрела на желтеющие по обе стороны от дороги хлебные поля. Розоватые на восходе, колосья упруго склонялись от ветра и накатывали волнами, почти касаясь пыльной кабины. «Скоро жатва», - с сожалением подумала Ульяна. Она не любила сжатые пустые поля, они напоминали о близкой осени. Осенью улетали птицы. Потом наступала зима. И надо было рано вставать, затемно идти на ферму по непротоптанной тропинке, увязая в снежных сугробах, наметённых за ночь. А ещё по ночам ломило суставы. Особенно болели натруженные руки.
Серёга вёл машину легко, весело насвистывая. Временами свист прерывался, и Серёга начинал что-то рассказывать или о чём-то спрашивать. Он путал мысли, мешал сосредоточиться. Ульяна отвечала невпопад или молчала.
Когда выехали на шоссе, вдали за поворотом показались окраинные улицы районного посёлка.
- Тётка Ульяна, куда ты едешь? – спросил Серёга. – Я подвезу.
- В милицию.
Серёга присвистнул.
- В милицию? – не поверил он. – А зачем? Не знаешь?
Ульяна не знала. Когда вчера вечером соседка, бабка Андрейчиха, передала ей письмо со штампом районной милиции на конверте, она спрятала его в карман фартука и поспешила укрыться во дворе от любопытных глаз соседки. Милицейский штамп ничего хорошего не обещал.
- Тётка Ульяна, зачем в милицию тебя вызывают? – переспросил Серёга молчавшую женщину.
- Похоже, что из-за мальчишек.
- Да, ребята они озорные. Видел их дня два назад. Оба в ссадинах да в царапинах. У одного «фонарь» под глазом. У Сеньки или у Веньки? Я их плохо различаю.
- У Сеньки, у старшего. Ему двенадцать. А Веньке одиннадцать. Уже и не маленькие озорничать-то. Да что с них взять? Я на работе целый день. Они сами по себе. Растут без догляда. Отца нет. Уже пять лет, как умер. При нём мальчишки под присмотром были, да и в доме порядок был. А к синякам да к шишкам у ребят уж привыкла я. Вначале всё пытала – кто их, за что? Они молчат. Теперь не спрашиваю. Побили, значит было за что.
Серёга участливо поглядывал на Ульяну, и она, тронутая его сочувствием, заговорила доверительно:
- Слышал, что мои сорванцы на той неделе учудили?
- Что-то говорили в деревне…
- Газету привязали кошке за хвост и подожгли. Кошка испугалась, запрыгнула на Степанову баню. Крыша и загорелась. Хорошо, мужики в деревне были. На обед приехали. Потушили. Степан ко мне приходил. За баню, говорит, не переживай. Всё, говорит, заново сделаю. А вот ребят пристрожи. Мужики на них взъярились. Так, мол, и деревню сожгут. Собирались в милицию сообщить, чтобы их в интернат определили. Думаю, из-за этого и вызывают меня в милицию. А про интернат ты что-нибудь слышал? Как там?
- Не помирай от страха раньше времени, тётка Ульяна. Если что про интернат будут говорить, сама съезди и посмотри – как там, в интернате.
В милиции никого не было, и Ульяна присела на скамейку в кустах акаций. «Правильно Серёга сказал, - подумала она, - если будут ребят в интернат определять, поеду, сама всё узнаю. Мальчишкам строгость нужна. Навещать буду». Ульяна взвесила все «за» и «против» и решила, что надо согласиться и оформить ребят в интернат. Хотя бы на зиму. Это решение успокоило её.
Начальник милиции разговаривал с Ульяной вежливо. Про здоровье спросил, про ферму и про надои. Но про мальчишек ничего не спрашивал. «Главный разговор в конце, видно, будет», - решила она и уже не боялась этого разговора. Но то, что сказал ей начальник милиции, оглушило её, как гром.
- Ульяна Семёновна, вас разыскивает сын Игорь.
В глазах у Ульяны потемнело и уплыло куда-то вежливое лицо начальника. Хорошо, что в кресле сидела, со стула бы упала.
- Ульяна Семёновна, выпейте воды. – Голос начальника милиции доносился откуда-то издалека.
Ульяна с трудом разжала руки, сжимающие подлокотники кресла и взяла стакан с водой.
- Мы уже давно вас разыскиваем. У вас другая фамилия. Мы уже отослали сыну ваш адрес.
Прощаясь, Ульяна молча кивнула начальнику милиции и медленно вышла на улицу.
Игорь… По её подсчёту, ему уже двадцать один год. Где он? Какой он? Зачем ищет её?
Воображение рисовало парня с неприличными наколками, нахальной усмешкой, злым взглядом нехорошо прищуренных глаз из-под небрежно свисающей на лоб чёлки. Видела она таких парней в своей лагерной жизни. Оставленный ею в родильном отделении ребёнок не мог вырасти другим – хорошим и добрым. Но зачем же он искал её? «Он будет мстить», - поняла Ульяна. От этой догадки внутри похолодело. Женщина охнула и, обессилев, присела на обочину дороги. Она не слышала, как подъехал Серёга и вздрогнула, когда он просигналил.
По дороге Серёга спросил:
- Как с мальчишками-то решили? Обошлось?
- О мальчишках разговора не было. Другой был разговор, - грустно усмехнулась Ульяна.
- А что случилось?
- Да так. Старые лагерные дела. Знаешь ведь, что в заключении я была.
- Слышал. А вот за что, не знаю.
- Слушай, если хочешь, - вздохнула Ульяна.
Сергей молча кивнул.
- После войны в деревне грамотных мало осталось. А я семилетку кончила. И поставили меня кладовщицей на зерносклад. Молодая была. Но с работой справлялась. Хвалили. Да только зерно-то я не укараулила. Идём как-то под утро с вечеринки мимо склада… Замки сорваны, дверь настежь. Я даже не вошла туда, так испугалась. К тётке в соседнюю деревню убежала. Там меня и нашли. Судили. Я не поняла за что. Решили, видно, что если у тётки спряталась, значит заодно с ворами. Когда вернулась, отца с матерью уже не было. За домом бабка Андрейчиха доглядывала.
Ульяна замолчала и уже, как ни отвлекал её Серёга своими разговорами, не заговорила. Только попросила остановить у сельповского магазина, чтоб купить пол-литра водки.
Дни шли за днями. Игорь не приезжал. «Может быть, не приедет, - успокаивала себя Ульяна. – Что ему в нашей глуши делать»?
В один из последних дней августа к выгону, где доярки доили коров, прибежала внучка деревенской учительницы Татьяны Алексеевны и звонко, на весь выгон, крикнула:
- Тётка Ульяна, к тебе сын приехал.
Ульяна снова ощутила внутри уже знакомый сковывающий холодок.
- Где же он?
- У нас. Они с бабушкой чай пьют, - убегая, сообщила девчушка.
Вечером Ульяна всё искала повод задержаться на ферме и домой ушла последняя. Она ещё издали стала всматриваться в окна учительского дома. Но никого не увидела и торопливо прошла мимо, опустив голову.
Ульяна быстро управилась с домашними делами. Подмела пол, протёрла на столе клеёнку с блёклыми цветами, поставила в топившуюся печь чугун с картошкой. «Уйти бы куда из дома, - тоскливо подумала, - да куда пойдёшь? И огонь в печи не оставишь. Будь, что будет».
В дверь постучали, и сразу же в избу вошёл высокий стройный солдат. Гимнастёрка с чистым подворотничком аккуратно заправлена под ремень. Тёмные волнистые волосы коротко подстрижены. Глаза тоже тёмные, лучистые. Взгляд открытый, добрый.
- Разрешите? Здравствуйте. Я – Игорь. А вы – Ульяна Семёновна?
Ульяна кивнула. Она внимательно посмотрела на него, и в памяти проявились забытые черты красивого парня, с которым свела её когда-то лагерная судьба. «На отца похож», - подумала. Смахнула ладонью пыль с лавки и пригласила сесть.
Игорь сел и молча огляделся. Потом сказал негромко:
- Как долго я вас искал.
- Это из-за другой фамилии. Так мне сказали.
- Да я не о том. Я почти всю жизнь ждал этой встречи. А решил искать вас, наверное, потому, что одиночества испугался. Случилось это на призывном пункте. Помню, народу было… Казалось, весь город провожал призывников. Смеялись, плакали, пели. И со всех сторон – «сыночек, сынок»… Только я стоял совсем один. Никто меня не провожал. С мастером и с ребятами из бригады попрощался накануне. – Игорь опустил голову, задумался. – Тогда я и решил, что найду свою мать. Есть же, думаю, на свете женщина, которая дала мне жизнь. Пусть не назовёт меня сыном. Просто посмотрю ей в глаза. И я искал все три года, пока служил в армии.
Ульяна накрыла стол домотканой скатертью и поставила на него картошку и малосольные огурцы. Потом выложила крупные ломти хлеба. Поколебавшись, достала с посудной полки неполную бутылку водки с туго скрученной бумажной пробкой, две рюмки из толстого стекла и всё это тоже поставила на край стола.
От спиртного Игорь отказался, а свежую картошку с огурцами ел с удовольствием. Ульяна налила себе в рюмку водки и медленно выпила её до дна. Она немного успокоилась и уже не отводила глаз, встретив приветливый взгляд Игоря. Ей хотелось узнать о нём, о его жизни.
- Расскажи о себе. Как жил? – решилась, наконец, Ульяна.
Игорь смотрел в окно на сгущающиеся сумерки и думал о чём-то своём.
- Как жил? – он посмотрел на Ульяну. – Вначале, как все, и не чувствовал одиночества. А когда мне было лет девять, я придумал себе маму. Мне тогда её очень не хватало.
- Как это придумал? – не поняла Ульяна.
- Перед сном к нам всегда заходила тётя Маша, нянечка. Кому одеяло поправит, кого по голове погладит. Потом она желала нам доброй ночи, гасила свет и выключала радио. Репродуктор висел над моей кроватью и ко мне она подходила к последнему. Но в тот вечер по радио певица красивым нежным голосом пела: «Спи, мой воробышек, спи, мой сыночек, спи, мой звоночек родной…» Я и теперь, когда слышу эту песню, всегда очень волнуюсь. А тогда мне показалось, что она поёт эту песню мне. И что она – моя мама. Помню, тётя Маша присела ко мне на кровать и тоже слушала песню, а сама как-то особенно ласково гладила мои волосы. Я в ту ночь долго не спал, всё хотел увидеть маму. И увидел. Она была невысокая, с синими глазами, с длинными ресницами, с тёмной пушистой косой, уложенной сзади. Она протягивала мне свои красивые руки.
Ульяна посмотрела на свои с грубыми мозолями и припухшими суставами большие руки и вздохнула.
- Она и во сне мне снилась, - продолжал Игорь. – Тянет руки ко мне, а сама уходит. Так и не мог я до неё дойти. А вырос, забывать стал. После школы техническое училище закончил. Специальность у меня хорошая. Токарь – универсал. До армии на заводе работал. Мастер у нас справедливый и добрый. И ребята в бригаде дружные.
- Как ты узнал обо мне? – прервала рассказ Ульяна.
- В моём личном деле ваша расписка была.
- Как же ты меня искал?
- Письма писал во все области. На карте отмечал, чтоб не пропустить какую-нибудь. Все три года писал, а в ответ: «не проживает, нет сведений». Уже служба к концу подошла. Надежды не было. Но оставалось ещё несколько областей, среди них и ваша. Написал. Когда ваш адрес получил, засомневался. Надо ли ехать? А командир узнал, что мать нашлась и устроил мне командировку. Мы с ребятами груз сопровождаем. Груз идёт через вашу станцию. Я выехал на сутки раньше, чтоб к вам заехать. А завтра утром мне надо быть на станции. Как раз груз придёт, и я с ребятами дальше поеду.
Неожиданно дверь распахнулась, и в избу, шумно дыша, вбежали вихрастые светловолосые мальчишки и, притихшие, сели в угол на лавку, с любопытством разглядывая гостя.
Игорь подошёл к ребятам:
- Здравствуйте. Давайте знакомиться. Я – Игорь. Про вас я знаю, только не знаю, кто из вас Сенька, а кто – Венька.
- Я – Сенька, а он – Венька, - пояснил старший, слегка ударив при этом брата ребром ладони по согнутому колену. Нога резко подпрыгнула вверх. Братья засмеялись. Улыбнулся и Игорь.
- Только вот без подарка я… - Он открепил от гимнастёрки два спортивных значка и протянул ребятам. Глаза мальчишек заблестели.
- Спасибо, - вразнобой поблагодарили они.
Скоро мальчишки, поужинав и пошептавшись за тонкой деревянной перегородкой, засопели во сне.
- А теперь, Игорь, я про себя тебе расскажу, а ты сам уже суди, - негромко сказала Ульяна. – В лагерь я попала совсем молодой. Ты, наверное, знаешь, за что осудили меня.
- Да, мне учительница ваша, Татьяна Алексеевна, рассказала о вас.
- Слух прошёл, что амнистия беременным женщинам будет. Умные люди подсказали, что таким путём можно на свободу выйти. Да слух так слухом и остался. А ты родился. Растерялась я, испугалась. Куда с ребёнком? Как в деревню вернусь? Умные же люди и научили, что ребёночка можно оставить в роддоме и будет он воспитываться при хорошем уходе, даже лучше, чем у матери.
- Почему вы Игорем меня назвали? Я иногда думал об этом.
- Когда документы на тебя составляли, имя надо было указать. Нянечка, старенькая такая, подошла, спрашивает: «Как назовём мальчика?» Я не знала, как назвать. А она мне: «Молодушка, если ты не против, назовём его Игорем. Сынок у меня, Игорь, погиб на войне. Хороший был сын». Я и согласилась.
- Значит, я ношу имя хорошего человека, - задумчиво сказал Игорь.
Помолчали.
- Ульяна Семёновна, мне рано завтра на станцию. Я у вас во дворе сарай с сеном приглядел. Можно мне там подремать?
- Да, и правда, скоро утро, - встрепенулась Ульяна. Она подала Игорю подушку и одеяло. – Сейчас я приготовлю.
- Я сам. Отдыхайте.
Ульяна подмесила тесто, приготовила дрова и тоже прилегла. Не спалось. Поворочавшись с боку на бок какое-то время, встала, рано протопила печь, испекла хлеб и из оставшегося теста напекла ватрушек. Выложила их на стол, закрыла холщёвым полотенцем. Рядом поставила сметану в горшочке, чашку с яйцами всмятку, кринку с молоком. Не листе из школьной тетради, слюнявя чернильный карандаш, написала: «Игорь, прости меня». Потом ещё дописала: «Прости, сын. Если сможешь, прости вину мою».
На ферму Ульяна пошла раньше обычного. Проходя по двору, она прислушалась к шуршащему в сарае сену. «Не спит, - подумала об Игоре. – Надо зайти попрощаться». Она нерешительно направилась к сараю. «Зайду. А то нехорошо как-то. Как будто я сбегаю от него». Сделав несколько шагов, остановилась. « Нет, не буду его будить, - решила она, - пусть спит. Дорога у него дальняя будет».
Ульяна медленно повернула к калитке. «А если Игорь не спит, то он слышит мои шаги, - подумалось ей. – Он окликнет меня». Она стояла, не открывая калитки. Ждала. Но во дворе было тихо. Сено в сарае не шуршало. «Спит Игорь, - решила Ульяна. – Да и о чём нам говорить? Всё уже сказано. Ему судить, ему прощать. Простит ли?» Вздохнув, тихо прикрыла за собой калитку.
На работе она всё время думала об Игоре: сейчас он уже умывается во дворе из умывальника, куда налила холодной воды из колодца. Вот он уже позавтракал и быстро, не оглядываясь, идёт по пустынной улице за деревню, к шоссе. «Да что я всё о нём? Не хуже других вырос. Специальность хорошая. Отслужит, работать будет, - сама перед собой мысленно оправдывалась Ульяна. Но потом сама себе и перечила. – Да, теперь-то он проживёт. А сколько лет сиротой по свету мыкался. При живой-то матери. А я и не вспомнила о нём. А он один – одинёшенек. Вот и мать себе выдумал», - вспомнила Ульяна вчерашний рассказ Игоря. И какое-то ноющее, щемящее чувство вины, жалости к нему острой болью вонзилось в сердце.
Ульяна коротко простонала сквозь стиснутые зубы. Шланг с холодной водой и молочная фляга, которую она ополаскивала, выскользнули из рук. Вода залилась в резиновые калоши, от чего Ульяна быстро опомнилась и снова принялась за работу. А подбежавшие доярки забеспокоились: что с ней случилось?
- Да это я вас развеселить решила. Работайте. Концерт окончен, - неуклюже пошутила Ульяна..
Женщины молча, понимающе переглянулись.
Ульяна заученно выполняла работу. А мысли об Игоре не уходили. «Игорь уже на станции. Хотя, сейчас он уже с другими солдатами едет куда-то далеко с военным грузом. Наверное, друзьям своим обо мне рассказывает. Что-то он им расскажет? Может, пожалел, что искал меня. Не такая я мать, какую он себе придумал. Да и мать ли я ему? Да что теперь об этом?» - горько вздохнула она.
Вернувшись с работы, нетерпеливо поискала глазами на столе: не оставил ли Игорь записку? Оставил. На том же ученическом листочке ниже было написано ровным красивым почерком: «Я всё напишу в письме. Ждите. Игорь». А ещё ниже торопливо и размашисто дописано: «Ульяна Семёновна, ваши ватрушки – чудо. Я впервые был в гостях и ел домашнее угощение. Спасибо вам».
Ульяна перечитала записку, вздохнула, сложила листок вчетверо и положила на посудную полку к стенке, где хранились у неё нужные бумаги.
Письмо от Игоря не приходило. Давно опустели сжатые поля. Чаще и сильнее болели суставы, отзываясь на непогоду.
Иногда до Ульяны долетали обрывки разговоров судачивших о ней соседок:
- Сын-то не пишет.
- И не напишет. Какая она мать, если бросила?
Потом случились другие деревенские события, пошли другие разговоры. Об Игоре, как будто, забыли в деревне. Только Ульяна всё ждала письмо. А письма не было. Надоедливые мальчишки спрашивали:
- Мама, пришло письмо от Игоря?
И раздосадованная Ульяна хмуро ответила:
- Не приставайте. Не придёт, видно. Может, затерялось где.
А про себя подумала, вспомнив разговор соседок: «И то правда, какая я ему мать»?
Она запретила себе высматривать из окна почтальонку и ждать письма. Только не забывались, не уходили из памяти улыбка и голос Игоря: «Я иду к маме, а она всё уходит».
Странно, но теперь Ульяна тревожилась о нём: как и где он устроится после демобилизации из армии? Как сложится его жизнь? Будет ли он счастлив? А ещё ей хотелось знать – какой запомнится ему она, бросившая его мать?
Письмо пришло, когда Ульяна уже не надеялась его получить. Она нетерпеливо разорвала конверт и, не разворачивая, стала жадно читать то, что было написано на половине неразвёрнутого листа: «Все трудности уже позади. Всё наладилось. И быт, и работа. Сейчас я смогу вам помогать. Через неделю вышлю денежный перевод. А о вас теперь не только мой мастер знает, но и все ребята из бригады. До свидания. Очень надеюсь, что получу от вас ответ на это письмо. Игорь».
Это было окончание письма. Ульяна, волнуясь, развернула письмо и стала читать с самого начала.
«Здравствуйте, мама…» - прочитала она.
- Мама. Ма – ма… - негромко, нараспев повторила Ульяна. – он назвал меня мамой…
И горькая слеза покаяния покатилась по её обветренной, прокалённой солнцем щеке.