Со временем нам начинает наскучивать безвылазное пребывание в деревне, изредка нарушаемое поездками в Тверь за покупками или посещением речки в особо жаркие дни. В один из отпускных сезонов мы решаемся расширить географию нашего отпуска и отваживаемся на посещение одной из жемчужин, украшающих валдайскую возвышенность – озеро Селигер.
Окрестности этого озера уже давно будоражат моё воображение, подогреваемое байками Валерия Эдуардовича. Он часами может рассказывать о своих путешествиях на байдарке и с рюкзаком за плечами по живописным речкам и озёрам, которыми славится этот край, о красоте и самобытности людей, его населяющих. Правда, при этом в его рассказах, преимущественно, звучат женские имена.
Компанию нам составляют москвичи Алёна и её гражданский муж Бьёрн, уже не первый год аккредитованный в России шведский журналист и потому изрядно обрусевший.
Автоколонна в составе «Волги» и фольксвагена «Джетты» ранним утром отправляется из нашей деревеньки, и мы движемся в сторону Осташково, минуя по пути Торжок. Тёплая летняя погода как нельзя лучше способствует поездке – ярко светит солнце, и в открытые окна наших машин врываются потоки свежего воздуха, ещё не успевшего накалиться в солнечных лучах.
Бьёрн следует строго впереди, поскольку профессиональный «модус операнди» требует от него всегда быть первым у места событий. Я с некоторым удивлением и опаской поглядываю на задок его «Джетты», широко раскачивающийся и подкидываемый неровностями дороги. Вставки амортизаторов задней подвески давно нуждаются в замене, но природная безалаберность и пофигизм Бьёрна, характерные для его отношения к автомобилю, не оставляют шансов бедному фольксвагену быть обслуженным ещё долгое время. Скорее всего, машину ждёт типичная для таких случаев судьба – быть проданной в том виде, в который привёл её беспечный владелец.
В Осташково мы делаем короткую остановку, бросаем взгляд на купола Ниловой пустыни и едем дальше. Огибая Селигер, поднимаемся на север. Цель нашего путешествия – Волговерховье – местечко, где берет начало великая русская река. Бьёрн собирается написать очерк о связи рек и характеров людей, проживающих на их берегах. Но, по-моему, ему просто приятно любоваться местными пейзажами, широкими плёсами озёр и излучинами речек. В противном случае он уже давно утомил бы нас бескончными остановками и приставанием с расспросами к аборигенам.
Наконец, мы достигаем конечного пункта пробега, паркуем автомобили и, согласно указателям, следуем к истоку Волги. Считается, что таковым являются три родника, объединённых между собой в один водоёмчик, из которого и берёт начало великая река.
По мере приближения к сакральному месту нашему взгляду предстаёт ручей, медленно вытекающий из небольшого прудика и оформленный в некое подобие канавы. В центре прудика, над одним из пресловутых родников, воздвигнут деревянный помост с широким, ограждённым перилами, отверстием посередине. Над ним возвышается сруб с четырёхскатной крышей и крестом на вершине.
По деревянным мосткам мы подходим к срубу, заходим внутрь и через перила склоняемся к отверстию в полу. Вода в нём имеет буровато-болотный цвет, и дна не разглядеть. Вижу, как лица моих товарищей наполняются благоговением от ощущения соприкосновения со святыней.
Я осторожно, чтобы не слышали соседи, даю совет своим спутникам, чтобы они поберегли чувства – основное ожидает нас впереди. Валера рассказывал мне, что настоящий исток Волги находится не совсем здесь.
Мы возвращаемся на берег озерца и отправляемся в сторону стоящих невдалеке довольно ветхих изб. У кого-то из местных я спрашиваю, где живёт хранитель истока. Тот кивает на крайний дом, и мы направляемся к нему. На мой стук в дверях появляется худощавый русоволосый парень лет тридцати пяти, одетый в холщовую куртку защитного цвета и резиновые сапоги.
– Вы Сергей? – спрашиваю у него я. Он кивает.
– Вам привет от Валерия Эдуардовича, моего питерского товарища. Он сказал, что вы можете провести нас к настоящему истоку.
Сергей слегка оглядывается по сторонам, словно проверяя отсутствие непрошеных свидетелей нашего разговора.
– Ну что ж, пойдём.
Он притворяет за собой дверь дома и предлагает нам следовать за ним. Запирать дом на замок здесь не принято.
По дороге у нас завязывается беседа. Я пытаюсь вникнуть в характер его работы и в суть понятия, которое вкладывается в термин «хранитель». Для меня это слово почему-то неразрывно сочетается со словом «тайна». И, потом, не так уж часто удаётся пообщаться с человеком, занимающим должность хранителя истока Волги. Я живо представляю себе выражение лица кадровика, листающего его трудовую книжку и натыкающегося на эту запись.
Он поясняет, что работает здесь в течение сезона, поддерживая порядок в своём заведовании, и основную часть времени собирает материалы, связанные с историей края. На зиму он уезжает в Питер, к семье. Всё довольно прозаично.
Углубившись по неприметной тропинке в заболоченный лес, на несколько десятков метров в сторону от официального истока, мы подходим к небольшому роднику, расположенному среди деревьев и кочек. Вода проступает тут и там. По едва заметным признакам на поверхности угадывается слабое течение воды в направлении сруба.
– Ну вот, это и есть то, о чем вы спрашиваете.
Называть вещи своими именами, видимо, здесь тоже не принято. Наверное, по той же причине суеверные крестьяне зовут хозяина леса не иначе, как тот, который ведает, где мёд. Дабы не накликать беду. Мы проникаемся чувством сопричастности к некому таинству. Видимо, это и есть то самое, что он и хранит. От обывателей и шпионов, стремящихся, как буржуины от мальчиша, узнать нашу самую главную тайну.
– Здесь интенсивность поступления воды на поверхность максмальная, – поясняет Сергей.
Мы выходим на опушку леса, обуреваемые смешанными чувствами.
Тут на глаза мне попадается приличного размера валун, надпись на котором гласит о том, что в этом месте зарождается чистота и величие земли русской. Равно как и истоков её души. А снизу сделана приписка, рекомендующая оглянуться назад. Я оглядываюсь. Бьёрн стоит на мостках, ведущих к срубу, и задумчиво потягивает сигарету. Я могу представить смятение, царящее в его душе. Ему невдомёк, что, согласно нашей традиции, отражённой в известном анекдоте, ищут не там, где потерял, а там, где светлее. А сруб поставят там, где удобнее. Могу предположить, что теперь он напишет об истоках души русской.
Мы благодарим Сергея, прощаемся и идём к машинам. Уже вечереет, и пора позаботиться о ночлеге. Таковой запланирован на берегу Селигера с умыслом попытать счастья в рыбалке, которой так славятся эти края.
В надежде найти что-нибудь подходящее, мы едем в сторону Осташково, высматривая попадающиеся по дороге вывески. На одной из развилок я спрашиваю у водителя стоящей на обочине машины, в какой стороне находится озеро. Он объясняет, им мы следуем в указанном направлении. Минут через пять дорога упирается в посёлок с названием «Конец». Такой расклад нас мало устраивает, и мы возвращаемся на трассу.
В завершении наших поисков – здесь формально подошёл бы оборот «в конце концов», но это не так, ибо «Конец» мы счастливо миновали – мы останавливаемся в третьеразрядном хостеле посёлка с сомнительным названием «Чернобылец». В отличие от других мест, постояльцев здесь, почему-то, оказывается немного, и нам даже предоставляется выбор.
Мы вооружаемся спиннингами и пытаемся пробраться на берег озера. Но половить рыбу у нас так и не получается – берег довольно топкий и сильно зарос камышом. Вернувшись в хостел, мы затеваем походный ужин и вскоре отходим ко сну.
Наутро Бьёрн жалуется на плохо проведённую ночь и беспрестанно чешется. Моё предположение о комарах он отвергает – покусали его какие-то бескрылые твари. Представления о клопах он, судя по всему, не имеет, а мы не решаемся посвятить его в особенности национального быта, характерного для некоторых постоялых дворов. По нашим лицам он смутно догадывается о каком-то подвохе и предлагает больше здесь не задерживаться. План по впечатлениям, похоже, у него выполнен с избытком.
К полудню мы возвращаемся в Букарёво. Традиционный обильный обед и фирменный первач возвращают нашему шведу утраченное благодушие, и он готов к новым путешествиям по русским глубинкам. Он заводит с отцом разговор о предстоящих выборах президента, но, обнаружив принципиальные расхождения в позициях, пытается перевести разговор на более нейтральную тему. Фотография отца в военной форме подсказывает ему направление беседы. Но у отца желание обсуждать своё боевое про-шлое с представителем утративших былую пассионарность потомков викингов не вызывает особого интереса, и он отшучивается:
– На войне, как на войне.
– А la guerre comme a la guerre, – кивает Бьерн, понимающе.
– Ну а Селигер то вам понравился? – в свою очередь интересуется отец.
– Селигер comme Селигер, – улыбаюсь я и начинаю рассказывать о тайном истоке Волги. Попутно замечаю, что при слове «Селигер», Бьёрн, словно спохватившись, истово чешет спину.
* * *
Через несколько лет после описываемых событий букарёвский дом был продан каким-то москвичам. Отцу с возрастом стало уже в тягость вести достаточно хлопотное и энергозатратное хозяйство. Да и Людмила все чаще стала жаловаться на здоровье, а медицинское обслуживание в деревенских условиях было далёким от идеального.
С тех пор миновало уже более двадцати лет. Но каждый раз, когда я следую по трассе Питер – Москва и проезжаю развилку, ведущую к Букарёво, перед глазами тотчас встают картины деревенского быта, и в памяти оживают воспоминания о когда-то провёденных здесь годах.
Где-то там, в поле за ручьём, покоится зарытый карабинчик с запасом патронов, и только одна Людмила точно знает место его схрона. Хочется верить, что никогда не наступят те времена, когда возникнет потребность воспользоваться им по прямому назначению, а если, волею случая, тайник и расстанется со своим содержимым, то нашедший карабин тут же зароет его. Поглубже.