Дом в моем квартале был построен еще при Брежневе. Я думаю, это во многом предопределило судьбу его обитателей. Двести шестнадцать квартир, шесть подъездов, большие детские площадки, обступившие многоквартирный дом и спереди, и сзади. Старые качели, песочники, лестницы всех высот и направлений, ларьки и магазины, сомнительные граждане с оттопыренными карманами: все в этом дворе говорит о том, что перемен здесь ждать не придется. Да и так ли они сильно нужны в доме, где на вопрос "Сколько стоит хлеб?" вам ответят: "Хлеб - бесценнен"? Нас и так все устраивает. Лишние телодвижения были не свойственны сразу нескольким сотням квартирантов, дети не в счет. Любая активная деятельность сразу вызывала подозрения. Если, допустим, незнакомец идет по нашему двору слишком быстро, или оглядывается часто, старухи сразу звонят в милицию, мало ли чего он удумал. Если "свои" таскают мешки с цементом, значит денег стало слишком много. Значит пора собирать средства на обновление детской площадки. Один раз на моей памяти так и случилось. Любовь Аркадьевна, хрупкая старушка-управдом, руководила процессом, нанимала рабочих, устанавливала перечень работ. От соседа Валентина, с которым мы беседуем, выходя на свои балконы по вечерам, я узнавал все новые и новые сплетни, одна невероятнее другой.
- ... жалуется мне, слыш, пенсия у нее маленькая. Она раньше собачонку гуляла во дворе каждое утро и вечер, я четко помню: в шесть утра и в шесть вечера. Ходила тут, шныряла, как гестаповец. Да это она у нацистов служила, гадина. Не веришь мне? Ты клюв ее давно видал в анфас - вылитый Хитлер. И тут я замечаю, падла без собаки гуляет. Говорю: что же вы, Любовушка Аркадьевна, без жучки-то своей шляетесь? Она мне, мол, так и так, пенсия маленькая, кушать нечего. Продала свою жучку хорошим людям. Ага, щас. Сожрала ее вместе с костями, а шкуру живодеру в деревню спихнула. Говорит мне: дочь из Германии шапку выслала ондатровую. Хорошая шапка, немецкая. А то ведь как плохо ей живется. Я дома - то у нее был, у кошелки этой старой. Парень, это п****ц! Три японских транзистора, телик с бумажный лист толщиной. Вся хата колбасой насквозь провоняла. Захожу я к этой мымре, а она мне: деньгу извольте уплатить за детскую площадку...
Тут мы прерываемся, пропускаем стопку. Между нашими балконами два метра расстояния, но нам это не сильно мешает.
- А я ей: иди ты нахер, Люба.
Кроме Валентина, возникать никто больше не стал. Площадка действительно выглядела удручающе. Кто бы тогда знал, что после ремонта станет еще хуже.
Весь инвентарь детской площадки было решено перекрасить. Тематика классическая: персонажи детских мультфильмов, цветы, бабочки, все, как полагается. Любовь Аркадьевна с поиском художника сильно не затруднялась. Три дня подряд всю площадку перекрашивал ее сын. Вид его был очень сосредоточенный и гордый, все три дня. Он ходил от одной качели к другой, деловито переставлял баночки с краской, иногда отходил на большое расстояние и загадочно что-то рассматривал, держа в вытянутой руке карандаш грифелем вверх. Женщины были от него в восторге, Любовь Аркадьевна везде стала центром внимания, все восторгались ее сыном и втайне ей завидовали. Ее сыну даже дали прозвище "сын любви". Валентин недовольно поглядывал на все это со своего балкона и время от времени делился со мной своим непредвзятым мнением.
- Пид***с, - отрезал Валентин и продолжал свои недовольные сцены.
Наконец, прошел слух: сегодня ночью сын любви закончит все работы. Работать будет с фонарем, без еды и сна, чтобы краска быстрее смогла засохнуть. Я узнал это от поэта, живущего в третьем подъезде. Ночью он зачитает мне свои стихи на остро-социальные темы. Я снова пожалуюсь на свою собачью жизнь. Затем мы примем нетрезвый вид и будем хвалить друг друга, ибо мы единственная аудитория друг у друга. Все, как обычно
Утром меня разбудила карета скорой помощи. Точнее, их оказалось четыре штуки. Я быстро оделся и выбежал во двор. На улице уже стояла огромная толпа - все 216 квартир вышли на улицу, все невероятно шумели и возмущались. Сквозь толпу пробивались медики в халатах. Толстая врачиха кричала во весь
свой необъятный дух: не мешайте работать! На носилках лежали пенсионерки, все бледные и без сознания. На какое-то маленькое мгновение мне показалось, что я знаю, в чем было дело. Я обошел огромную толпу вкруговую и достиг центра детской площадки. Здесь меня уже поджидал Валентин.
- Видал? - торжествующе поинтересовался он у меня. - У них вся семья такая двинутая.
В центре была установлена скульптура, составленная из разрезанных старых покрышек. Тем страннее выглядел цвет, выбранный для покраски - белый. Фигура явно должна была быть какой-нибудь лошадкой, или пони. Склееные боками несколько покрышек и совершенно прямые ноги напрочь лишали лошадь грации и изящества. Из разных концов тела торчали две палки. Одна служила хвостом, а другая шеей. На шею была также насажена покрышка, внутрь которой был приклеен кусок ДСП, или чего-то подобного. На нем было изображено лицо. Огромные, чуть приоткрытые глаза с черным кольцом вокруг них напоминали о том, что в жизни ничто не вечно, и пора с этим смириться. Сыну любви было явно мало такой злой иронии на детской площадке. Это же была лошадь, а у лошади должна быть длинная морда. В куске ДСП было проделано отверстие, в которое был вставлен старый длинный сапог Любови Аркадьевны по типу батфорт. На весу его должен был поддерживать тонкий прут, но он оказался неспособным справиться с такой тяжестью.
На стенах небольшой веранды был изображен весьма странный сюжет. В правой части картины были Буратино и Красная Шапочка. Они вдвоем бежали, хотя тут более уместнее будет звучать "убегали". Глаза Красной Шапочки выглядели так, словно она видит опасность сразу с двух сторон. У Буратино они вовсе отсутствовали, просто белые пятна на лице. У сына любви явно были внутренние противоречия по поводу глаз. В левой части картины стоял медведь, держа в руке тройной подсвечник, и изображал крайнюю неосведомленность в сложившейся ситуации. Свет от свечей падал на дерево, которое тоже, надо заметить, имело лицо с нескрываемой улыбкой. Меня пронзила мысль, что в данный момент времени это была единственная улыбка на весь двор, пускай и нарисованная. Чуть поодаль от всего происходящего, в центре картины, стоял волк из "Ну, погоди". Неопрятная шевелюра торчала из-под кепки, один глаз прикрыт повязкой. В левой руке он держал желтоватую рыбу, в правой - бутылку синего цвета. Кто-то остроумный сделал надпись поверх бутылки "Столичная". Как будто и так никто не понял. Но акт вандализма , тем не менее, расставил все по своим местам и шедевр наконец обрел смысл. Волк - пролетарий с заниженной планкой социальной ответственности, отобрал у юных пионеров, Буратино и Красной шапочки, вторсырье на пять рублей семьдесят копеек. В местном сельторге обменял их на водку и закуску у продавца - медведя, который не в силах понять, откуда у алкаша взялись такие деньги, ведь еще с утра он умолял его дать в долг хотя бы понюхать все это великолепие. Дерево - это, скорее всего, директор этого магазина, потому что оно довольно, но лишь слегка, при этом не проявляет никакой заинтересованности к происходящему.
И все это должно было вызвать во мне возмущение. Но все эти нововведения оказались не такими уж и ужасными, как это могло показаться. Эти сюжеты нам приходилось видеть изо дня в день: и волка, и пионеров, и прочих персонажей. Я уважал такие вещи гораздо больше, чем, допустим, эпистолярные романы или рококо. Когда-нибудь моя тяга к плебсу утащит меня на дно. Когда - нибудь моя любовь вернется мне самым страшным проклятием в жизни.
- Что с бабками-то сталось? - спросил я у Валентина.
- Проснулись в пять утра, темно еще было. Глядь в окно - и сразу в обморок. Говорят, сам Чикатило к нам во двор нагрянул.
- Неплохо, - заключил я.
- Через две недели все равно все почернеет. Я уже договорился. Во двор запустим молодняк с ближайшего ПТУ, они тут все испишут и баллончиком закрасят. Я им по такому делу даже денег дал.
Шесть подъездов; двести шестнадцать квартир; дух брежневского застоя и запах пенсии. Судьба этого двора была предопределена уже тогда: никаких перемен здесь ждать не придется.