Просыпаюсь на верхнем этаже. Привязана. Руки ломит до одури. Напротив - мужик. В памперсах.
Как же ломит кости. Черт, как же ломит кости!
Медбрат свалил. Надо сматывать.
Эту руку налево, запястье вправо. На ощупь. Еще раз.
Собственно, вот и все, вязальщики-мастера.
Свалить как нефиг делать, пока вы там по этажам бегаете.
Тише, детка, тише. Паинькой. Будь паинькой. Никто не любит бунт.
Ведут на отделение. Колят. Так колят, чтобы вообще не вспомнить, как зовут.
Очнулась. Нарколожка. Какого хрена?
- А она у вас точно не наркоманка? Может, просто не знаете?
- Нет, точно не наркоманка.
- Алкоголь? Может, алкоголичка?
- Я же сказала. Нет!
- Но мы в тихое отделение все равно положить не можем. Сигареты ворует. Были жалобы.
Они сидят на диванах и играют в шахматы. По телику – МузТВ.
Дома телека нет. Хоть тут посмотрит.
В ее палате девушка. Спит. Битые сутки спит. Обкололи до одури. Хотя… Суть даже не в этом. Просто она здесь полгода уже. Смысл ей вставать?
Ей ставят открытую шизофрению. Серьезно?
Просыпается. Знакомимся.
Она из Штатов. Там марихуана легализована. Здесь нет. Вывод? Наркоманка.
Ее мать – термоядерная сука. Но она же мать, а ты – НАРКОМАНКА. Терпи, детка, терпи. А вставать тебе незачем. Все равно опять обколят - и все отберут.
Однажды у нее был психолог. Хороший. У них был контакт. Что по итогу? Им показалось, слишком хороший. Отобрали.
Она пишет ему письма. Как же она его любит!
- А он – меня, - говорит.
Иллюзии? Или действительно? Потом разберемся. Письма беру.
- Он есть на Фейсбуке. Майкл.
- Я найду. Передам.
Иллюзии? Или действительно? Потом разберемся.
Выписывают.
- Я очень довольна результатами лечения.
Серьезно, док? А ничего, что я хожу как зомби, лицо перекошено и говорить толком не могу.
- Вы сможете работать, летать дальше в командировки, заниматься дочкой.
Серьезно, док? А ничего, что меня после месячного отсутствия без вариантов уволят, и я сейчас даже собой заниматься не могу? А на новую работу – меня же, конечно с распростертыми, особенно с перекошенными мышцами лица и нарушениями речи.
Открываю Фейсбук. Нахожу его. Фоткаю письма. Высылаю.
Неделю молчит. Потом выходит на связь.
Любит. Черт возьми, правда, любит.
Неужто так бывает!
Святые небеса, спасибо! Теперь мне немножко есть чем жить.
Хоть один человек не бросил, не отказался, не сказал, что ее проблемы.
Просит меня не терять веру. Говорит, нанял детектива, работает с юристами.
Черт возьми, Майкл, это Рашн Федерейшн. Тут хоть юрист, хоть Господь Бог – все равно – кто в халате – тот и доктор.
Звоню ее тете. Единственному человек с правом посещения.
Не берет.
Снова звоню. Не берет
Через неделю звоню. Не берет.
Через месяц звоню. Взяла.
Прошу держать меня в курсе.
Обещает. Знаю, что врет.
Семейное горе. Это же их семейное горе. Я тут причем?
Звоню через полгода.
- Ее в главную больницу перевели.
Какие молодцы! Оно ж оттуда теперь точно не вылезти.
Майкл пишет и пишет. В коей-то веке МУЖИК.
Они что, правда, существуют?
Детка, ты только держись.
Я всегда буду помнить, как мы слушали Тори Амос в твоем плейере и всю ночь болтали про Кобейна.
И ты так прекрасна. Ты даже не представляешь, КАК!