Человек, которого я не знал

 
Иваныч умер. Старшина Прихода ...
Сейчас это уже не новость, а я отнюдь не первый, кто размещает в сети краткий о нем некролог. Два дня моего молчания были обусловлены тем, что я никак не мог вытащить из глубин своего естества те, единственно нужные слова про Иваныча, единственно честные слова, которые имею право сказать о нем именно я, человек, который его практически не знал.
Случилось мне с ним познакомиться еще в январе 97-го года. Тогда он, считавший нас, клирошан, белоручками, ничего не делающими для Прихода в частности и Церкви вообще, просто на меня наорал по какому-то совершеннейшему пустяку. Я не был обижен. Но я был удивлен. И на долгие двадцать лет я для себя взял за правило как можно меньше с ним общаться во избежание неприятных последствий.
Как выяснилось сейчас, это с моей стороны было глубочайшей ошибкой. Заблуждением и трусостью, возможно, стоившей мне друга. Мы сохраняли нейтралитет, обмениваясь при встрече краткими репликами, и я каждый раз, заходя на цыпочках в трапезную на очередной праздник, ощущал на своем затылке его тяжелый взгляд, словно дармоед и нахлебник, пытающийся проникнуть за незаслуженный стол к незаработанной еде.
Полагаю, такие же примерно чувства испытывал не я один. )))
Есть люди не гибкие, не податливые, как будто вырубленные из твердого материала. Например, однажды я учил петь своего отца. Он что-то пел, мурлыкая баритоном себе под нос. "Лаванда" - так назывался тот ужаснейший шлягер. И было это неимоверно уже давно. Батя просто издевался над моим почти абсолютным слухом. Я сделал ему замечание, и он спросил: "Как надо?" Я ему напел мелодию, а он ее повторил. Все слова строго на одной ноте. Я говорю, дескать, ты же поешь не мелодию, а все на одной ноте. И тогда батя, подумав, мне сказал фразу, которую я понимаю только сейчас. Он сказал мне.
- Я пою мелодию. Ты просто не слышишь! -
Вот и с Алексеем Ивановичем примерно так же. Я, встречая его на приходе и кратко обмениваясь нейтральными репликами, видел, что внутри этой гранитной, неподвижной глыбы есть мощные движения души. Это всегда очень заметно. Нужно просто смотреть в глаза говорящего. Просто смотреть в глаза. В то зеркало, где душа ... Точнее в те окна, через которые душа выходит наружу. На этих окнах ни у кого из нас нет штор! И свое нутро не удается скрыть никому и никогда. Оно через глаза выходит наружу! Это видно и в фотографиях. И при всей внешней своей суровости Иваныч был человеком любящим и мягким. Как бы странно сейчас ни прозвучало то, что я говорю. И я знаю, что многие со мной не согласятся. Но я настойчиво утверждаю, что это именно так. Просто ... просто он не умел быть другим. Не умел! У нас у всех много масок. На разные случаи жизни - своя маска. Их так много, что иной раз путаешься сам в определении того, кто же ты на самом деле? Где та маска, про которую можно сказать, что "это вот - мое лицо!". И есть люди, не имеющие никаких масок. И смею уверить, это гораздо лучше. Потому что честнее. Если он ругался матом и орал, это было неприятно. Но это было честно. Это было намного лучше того, если бы он не орал матом и не ругался, говоря мягкие, обтекаемые фразочки, а потом ходил и стучал бы на тебя начальству. Или делал бы какие-нибудь гадости за твоей спиной, тихо тебя ненавидя. Правда, знакомая линия поведения?
Иваныч был совсем не таким. Ну вот посто абсолютно. Прямой, словно лом. Да, это было неудобно. Но это было честно. Это была та его единственная, несъемная маска, про которую можно сказать "Лицо".
Я не знал Иваныча - это факт. И сейчас мне жаль, что это так и что это уже не поправить. И оказывается, что я пишу некролог не по поводу безвременной кончины человека, которого плохо знал, ради того, чтобы отметиться среди говорящих, а пишу, потому что мне не все равно. Потому что Иваныч - мой друг. Что понял я это только с его уходом, остро почувствовав в себе эту потерю. Что мне стыдно от необщения с ним. Что двадцать лет потеряно по моей вине, как годы возможного нашего общения. И еще по массе причин. Мы вообще недодаем наше общение, наши силы, наше время и свою любовь всем, кому только можно: семье, детям, женам, родителям и друзьям. Это наша системная ошибка! Уклонение от общения с людьми в угоду своей самости и своему покою ... Вот, что на самом деле гадко!
Я сейчас в деревне, Алексей Иванович, дорогой! В пяти часах езды от Рыбинска. И поэтому не могу даже по-человечески проводить тебя в последний путь.
Прости меня!