Стук в дверь. Семен потянулся, тихонечко, чтобы не разбудить Марфу, вылез из кровати, и на цыпочках пошел к двери.
- О, да к нам в гости сам Петр Аркадьевич, пожаловал, - встретил шепотом он бывшего участкового, и пригласил в дом.
- Как у Марфы дела?
- Тс-с-с, - остановил Петра Семен, - пусть спит, только с работы пришла, - и пригласил друга в кухню.
А там запах, потянул Петр носом, и глаза прикрыл.
- Сейчас угощу, - смеется Семен, - это Марфа гречневых оладий напекла, еще горяченькие. С медом будешь, али с чесночком?
- Ну, так как она? – переспросил Петр, усаживаясь на табурет.
- Да все нормально, это Анне досталось, а их так, попугали, да загнали в коровник и закрыли. А ты что, решил следствие вести?
- Да как тебе сказать. А стоит ли? – и посмотрел Семену в глаза.
- Я не против, - поморщился Семен, и налил в кружку Петру с самовара чаю. – Есть варенье смородиновое, черничное?
- Лучше смородинового, с детства люблю, - потянувшись за оладьей, сказал Петр. – Что-то холодно сегодня. Ноябрь!
- Да, - присел рядом Семен и накинул на себя рубашку.
- Так у меня, Сём, газетка есть, вот смотри, - и достал из кармана сложенный в несколько раз газетный лист. Развернул его и положил перед Семеном на стол. – Вот статейка с фотографией, прочти.
Семен подвинул к себе лист поближе.
- О чем это? - спросил он, не сводя глаз с заголовка и фотографии, на которой изображены лежащие на земле люди.
- А ты читай.
- «Медвежий след», - прочитал заголовок Семен и, посмотрев на Петра, еще ближе подвинул себе газетный лист и начал читать громче.
- «3 ноября, на дороге в Кощьи Нави из райцентра обнаружен грузовик, застрявший в болоте, и рядом с ним несколько трупов.
Оперативной группой, во главе с начальником милиции подполковником Синеговским, и следователем прокуратуры Иванцовым, проведено следственное мероприятие. Трупы, лежащие около колеса грузовика, это молодые двадцатипяти-тридцатилетние мужчины, имена их следственным органам хорошо знакомы. Это Сергей Ган по кличке Мотерый, и Сергей Валкин по кличке Клин.
Правоохранительные органы рассматривают пока одну версию убийства этих людей – медведем, на которого они, видно, охотились. Скорей всего животное было ими ранено и разъяренное бросилось на охотников и разделалось с ними. Первым доказательством этому стали найденный пистолет Маузер с согнутым стволом (человек такой силой не обладает), охотничье ружье с разорванными друг от друга стволами и разбитым прикладом, и порезы на теле убитых, оставленные от когтей животного». Все! – и протянул газету Петру.
- Ой, как страшно, - прошептала стоящая у двери Марфа. – Петя, представляешь, а Семен договорился с Ильей завтра в лес ехать за дровами. Не пущу, а то и они, вдруг встретят этих бандитов.
- А ты, Марфа, посмотри внимательней на фотографию, - подал ей газету Семен. – Внимательно посмотри, ничего знакомого там нет.
- Ой, Боже! – прикусила палец женщина, - так это не те ли, которые на нас напали на ферме?
- Так как? – спросил у женщины Петр.
- Не знаю, - вздохнула Марфа. – Машина вроде та же. А о сыре-то там ничего не написано.
- Ну, сыр, это дело такое, о нем лучше помалкивать, а то бабы на язык востры, разнесут, что его мы вернули назад, и бандитам ничего не останется, как деревню нашу, для острастки, сжечь дотла. А так, видно, тот третий, что сбежал, все им рассказал про мишку, и концы в воду спрятали, мол, мишка закусил тем сыром, ведь ему скоро в спячку зимнюю ложиться нужно.
- Да ты что, там батонов сырных у них с пол кузова было.
- Значит, не один медведь был, - ответил Петр, сверля своими глазами Марфу.
- А может это не медведь их поубивал, - испуганно смотрит на Петра Марфа.
- Ну-как это не он? Ты посмотри, Марфа, сюда, и ткнул на спину убитого мужика, лежащего у колеса грузовика. – Вот видишь, только медведю это по силам сделать, да и кузов машины, видишь, в нескольких местах разломан. Это человеку простому не по силам. А если это сделать топором, то по-другому бы получилось.
- Ой, - присела за стол Марфа. – Бывает же такое. Правду говорят люди, в нашей деревне не свое не трожь, Кощей накажет.
- Может, может. Только здесь, вот что меня больше всего заинтересовало, - сказал Петр. – Машина их увязла в болоте. Откуда оно там? Вчера туда ездил, след смотрел, действительно, словно в глине мокрой застряли. А там глина сухая-то.
- Ну? – не сводит глаз с Петра Семен.
- Еще раз для тех, кто в бронепоезде, сообщаю, там дорога сухая, и если там могла так машина увязнуть, то она должна весить тонн двести, а не семь-восемь, как на самом деле.
- Да что ты говоришь? – удивился Семён. – Может они попали в старую колею, может увидев того же медведя затормозили, что бы его не сбить. Хотя, - Семен, поняв, что говорит не то, остановился.
- Все это произошло в тот вечер, когда эти бандиты напали на ферму. И самое, что интересное, моя собака не учуяла запаха медведя, даже лай на подняла, а так спокойно походила, да легла у брички. Ее даже тела мертвецов не заинтересовали.
А у убитых, были выпучены глаза, скорее всего от испуга. Нашли пистолет Маузер с согнутым стволом. – Петр посмотрел на слушающих его Семена и Марфу. – Вот такие, ребята, дела.
- Да, - развел руками Семен, - без рюмки чаю в этих делах не разобраться. Хотя, ты знаешь, Петь, вот если бы так все, без проволочек, наказывались, было бы здорово. Сделал плохо, получай.
- Да, и ты туда же.
- А какие-то версии еще были? – спросил Семён.
- Откуда знаю, я же там не был, и в милиции теперь не работаю, а, значит, ничего узнать по этому поводу не могу. А версий можно хоть, сколько напридумывать, даже на корову, что она на самом деле медведь, и – докажут.
- А про ферму нашу…
- Марфа, - остановил женщину Пётр, - мы же договорились про сыр, ферму ни слова, а то вас всех затаскают по милицейским кабинетам. Тогда будет одна версия, вы их догнали и каким-то способом убили, а после этого оставили медвежьи следы.
- Да, да, да, - согласилась Марфа. – Ну, вы уж здесь оставайтесь, а я на ферму утром пойду, на дойку. А как нашим бабам про это рассказать, Петь?
- Лучше молчи. Главное, чтобы газета не дошла до вас, а то начнут придумывать всякие сплетни, тогда уж извините, барышни доярки, каждой лет по семь дадут и в тюрьму отправят.
- Ой, ты, - махнула на Петра рукой Марфа, перекрестилась...
-2-
- Ты, наверное, про все это выдумал, признайся? – спросил Петра Семён. – Дай ка газету, может это статья про что-то другое?
- Смотри сначала сюда, - разложив газету на столе, сказал Пётр и ткнул пальцем в выпускные данные газеты: «Номер подготовлен к печати 10 ноября 1999 года». – А теперь сюда и ткнул в первый абзац статьи «3 ноября, на дороге в Кощьи Нави из райцентра обнаружен грузовик, застрявший в болоте, и рядом с ним несколько трупов…» Вот, видишь, газета вышла 10 ноября, а история, про которую рассказывается в ней – 3 ноября, а на ферму нашу напали 1 ноября, значит третий их сотоварищ как-то добрался до города.
- Да, - Семён встал с табурета, перекрестился, и снова сел за стол и, подвинув к Петру кружку, спросил:
- А может это не он, а кто-то с нашей деревни в город ехал?
- На чем. Разве что кто-то городской к Демьяну разве что, ехал. Наливай.
- Я только чаю, хватит, боюсь слететь, Петя, боюсь - прошептал Семён, - а то...
- Да я, что, против, - перебил товарища Пётр. – И что, даже капельку боишься принять?
- Ну, только так, Петя, перестань мне сыпать соль на раны.
- Всё-всё, понял, молчу.
Если бы сейчас рядом с ними сидел человек не знавший, что Семён несколько лет назад был алкоголиком, то не понял, о чем между собой недоговаривают друзья. Но Пётр знал это хорошо и, несмотря на то, что и сам, иногда был не против пропустить один-другой стакан самогонки, при Семёне сдерживался. Только иногда, так, для остроты чувств, подначивал товарища, но… далеко старался не заходить. Дорожил он дружбой с Семёном, как звал его про себя - интеллигентным пастухом.
- Погоди, если хочешь, сейчас принесу тебе кружку самогонки, - смилостивился над товарищем Семён. – Но только оставлю её там, в подполе, что бы даже запаха не слышать его окаянного.
- Да ладно, нашёл, о чем говорить, - остановил его Пётр. - Я ж к тебе так, по делу пришёл, думаю, может, ты найдёшь объяснение этому мгновенному болоту на сухой земле, медведю, которого запах даже собака не учуяла. А он, судя по оставленным размерам царапин, не меньше двух метров в высоту.
- А может это и не медведь вовсе? – спросил Семён. – Сам же рассказывал мне, что наша деревня на земле непонятной расположена, заколдованной. Так может это вовсе не медведь был, а оборотень какой-нибудь.
- И ты, туда же, - махнул рукой Пётр, и, сделав глоток горячего чаю, закашлялся.
- Но сам же говорил, что ваша земля находится или рядом с воротами в преисподнюю, либо на её границе, и мертвецы во сне приходят и рассказывают будущее.
- Ну и что?
- Ну, а как ты, Петя, по-другому объяснишь, что произошло с этими грабителями. Может они попали в тот момент, когда в земле увязли, когда какое-то окно в тот мир открывается.
- И, ты, ученный веришь в это? – Пётр искоса посмотрел на Семёна. – Значит, веришь в Бога, в демонов?
- Да, как тебе сказать. Раньше может и не верил, но когда Марфа в своих молитвах к Матери Божией выпросила Илье здоровье, я поверил, - сложив перед собой руки на столе, сказал Семён. – Ты, знаешь, был при Екатерине Второй ясновидящий Василий Васильев, крещенный по имени Авель.
- Так, так, - усевшись поудобнее, Петр внимательно посмотрел на Семёна. – К чему это ты?
- Да все о том, что, и в колдовство можно верить, как и в то, что мы созданы Богом.
- И это мне говорит бывший коммунист, преподаватель марксизма-ленинизма!
- Давай только без оскорблений, - повысил голос Семён. – Что ни говори, они великие деятели, и как теоретики, и как практики. Хочешь, напомню. Ленин создал большевистскую партию, первое в мире государство рабочих и крестьян, а потом объединил Россию с Украиной, Белоруссией и другими 12 государствами, которые стали республиками Союза Советских Социалистических Республик. Так? И мы с тобою, вроде бы в СССР родились и выросли. А экономические разработки Маркса…
- Стоп, стоп, стоп! - приподняв руку, останавливая Семёна, запротестовал Пётр. – Извините уж, поэтому, наверное, Ленина до сих пор в мавзолее и держат, что земля его не принимает. Ни Дьявол, и не Бог. И царя твой великий политик убил с семейством, спокойненько так, как расстреливал тысячами монархистов, эсеров, кадетов, махновцев, без суда и следствия, тысячами к стенке людей ставил. И белых офицеров и солдат, а потом и своих в Кронштадте матросов, а потом и крестьян. А ты говоришь, Ленин велик.
Сём, дай и мне к власти прийти, я сначала приятным котеночком покажусь, а потом тех, кто мне будет мешать мурлыкать по-своему, начну царапать и съедать. И тезисы мои будут, как ленинские развешаны в школах, в институтах, на площадях. Например,
«Учиться, учиться и учиться». А чему, Сёма, учиться? Чему? Как для себя строить карьеру? Да? Как убирать мешающих мне людей? Да? Как хапать бабки? Да? А потом, тех кто у меня же учиться будет, тоже к стенке буду ставить, чтобы меня они же к ней не поставили. Лучше быть первым. Чем не лозунг, а.
- Так ты зачем пришёл? – сдавливая кулаки громко спросил Семён. – Да из-за таких как ты, мы сейчас в дерьме по самую шею сидим, понял!
- А ты, что, не согласен со мной? Семен, не согласен, да? А зря, я как раз у той власти собакой был, цепным псом, чтобы охранять её. Понимаешь? Фас, и все! Не дал кто-то первому секретарю горкома партии то, чего он хотел, значит – фас! Тащи его в кутузку. Опять тот голос поднял, значит, не понял, кто он такой, опять фас, и в тюрьму его, а лучше в психбольницу.
Ты, знаешь, мой дядька считал себя настоящим коммунистом. Работал в кочегарке. Одна баба влюбилась в него по уши, напоила как-то его, переспала с ним, а потом пыталась женить его на себе. Тот чертыхался, любил свою жену, и разводиться не хотел. А та баба с обиды сплетни про него разные начала пускать, мол, совратил её. Но и этого ей мало было, заявление в партком написала, мол, пристает к ней сексуально, осудите его и исключите из партии, и в тюрьму посадите. Не выдержал дядька этого и застрелился. Вот он, какой выход нашел, чтобы не порочить имя коммуниста, ленинца.
Видишь, он по-своему понимал Ленина, чтил его как революционера, как большевика, и не хотел лишиться партийного билета.
А секретарь парткома, который моего дядьку из партии гнал, с двумя бабами гулял, и ничего. Ни сплетен не боялся, ни пересудов, а когда открыли кооператив под гаражи, из завода только несколько человек принял, остальные были блатными, - директор рынка, главврач, прокурор, начальник милиции. А нас, простой люд, даже близко к своей кормушке не подпускал. А как развалился Советский Союз, лопнула коммунистическая партия, так бегом, прихватил себе автозаправочную станцию, гараж с автомойкой, барином стал. Видишь, каждый по-своему понимает, что такое честь, что такое разврат, кто такой Ленин, а кто такой Маркс.
- Погоди, погоди! – попытался остановить Петра Семён. – Я ему про Фому, а он - про Ерёму…
- А что не так? Что? – взбеленился Петр и, встав из-за стола, начал ходить взад и вперед по кухне. – Ты, думаешь, это тебя жизнь проверяла на вшивость, когда уволили из института, когда ты потерял квартиру и стал бичевать, воровать. Нет, жизнь больше меня проверяет. Ты думаешь, мне приятно было смотреть на этих боссов партийных, которые школьниц лапали, а потом с трибун до хрипоты кричали о соблюдении морали коммуниста, о высокой дисциплине и чести!
Ещё бы! Как там, в уставе говорилось? Член партии обязан служить примером, проявлять чуткость и внимание к людям. Да?
Так вот, Семён, когда видел, как эти великие вожаки извращались над народом, и хапали себе жилье, всем своим родственникам, блатным по одной, по две квартиры. И им наплевать было на ветеранов войны, инвалидов, работяг, многодетных семей, которые живут в хибарах, в подвалах, в сараях. Их детки пьяными садились в машины, и только останови его, так тебе сразу погоны срывали. А если в обком жалобу напишешь про него, или в ЦК, то ты тут же исчезаешь с этого света. Нет тебя больше, гниешь где-нибудь. А ты говоришь Ленин. И вы сегодня этим убийцам продолжаете до фанатизма поклоняться. Ленинцы! – Пётр с досады махнул рукой и вышел во двор.
-3-
Семён, шокированный тем, что сейчас произошло, остался за столом. Обнял ладонями горячую кружку с чаем и задумался:
«Ленинцы! Ленинцы. И мы с детства хотели быть похожими на Ленина, хотя тогда и не понимали, что это значит. Все в классе хвастались своими звездочками октябрёнка, а вот он, Семён Якимов, тогда опоздал на школьное торжество, на котором его одноклассников принимали в октябрята. Из-за чего, не помнит, а учительница на следующий день его вывела к доске, поставила перед классом и сказала, что Семён не заслуживает носить звёздочку с портретом Володи Ульянова. И не потому, что он опоздал на торжественную линейку, а потому, что хоть он и учится хорошо, а вести прилежно себя не умеет. На переменах балуется, девочек таскает за косы.
После этого ему было очень стыдно, и он очень хотел быть хорошим. И старался вести себя примерно, а после уроков, каждый день приносил учительнице свой дневник, чтобы она поставила ему оценку по поведению. Он очень хотел быть октябренком, ленинцем, и стал им.
Ленинцы! Да, мы тогда верили, что дедушка Ленин, революционер, смелый, сильный, он не боялся полицейских, что он был в Шушенском и еще, что его уважали рабочие и крестьяне, и они защищали его. А, что было ещё нужно нам малышам, только верить в героев?
А о том, какая на самом деле была коммунистическая ленинская партия, он узнал намного позже, когда учился в аспирантуре. Под грифом «секретно» читал о «военном коммунизме», о продразверстке, которая лишала крестьян всего выращенного урожая, птицы и скота. Другого выхода большевики не находили, чтобы хоть как-то покрыть расходы на содержание своей партии, армии. А закон о Земле, как выяснилось, буквально через год, оказался не больше, чем мифом. Мифом, который поднял в 1917-1918 годы массы народа в поддержку Ленина. Но он быстро лопнул, и привел к вооруженным восстаниям крестьян от Дона, Кубани, до Западной Сибири.
В городах начались беспорядки, закрывались фабрики и заводы, рабочие оказывались на улицах. Особенно тяжелое положение сложилось в крупных промышленных центрах, и в конце февраля 1921 года первым взорвался город-крепость Кронштадт, где находилась главная база Балтийского военно-морского флота. Матросы поддержали восстания крестьян, митингующих рабочих в городах Москвы и Петрограда, и выступили не против правительства, а против диктатуры большевистской партии.
Но и здесь Ленин попытался найти выход в свою пользу, провел десятый съезд партии большевиков, на котором сказал, что возглавили восстание в Кронштадте черносотенцы и эсеры, и оно будет подавлено в течение дня. Хотя, прекрасно знал, что восстали не только моряки, а и рабочие, которые поддерживали крестьян, частную собственность, свободу слова.
Кронштадтцы пытались добиться проведения открытых переговоров с властями, однако позиция Ленина была однозначной: никаких переговоров или компромиссов, мятежники должны быть наказаны.
Но надежда Ленина на быстрый разгром восстания не оправдалась. Понеся большие потери, карательная армия под командованием Тухачевского, отступила. Одна из причин этой неудачи крылась в настроениях красноармейцев. Дело дошло до их прямого неповиновения и поддержки матросов Кронштадта. Они начали поддерживать осажденных, их призывы «бить коммунистов».
Узнав об этом Ленин боялся, что восстание перекинется на весь Балтийский флот. Чтобы заставить воинские части наступать, командованию пришлось прибегнуть к репрессиям и угрозам внутри своего войска. Ненадежные части были разоружены и отправлены в тыл, а тех, кого посчитали зачинщиками, публично расстреляли.
И только 18 марта крепость оказалась в руках большевиков. Точное количество погибших, пропавших без вести и раненых с обеих сторон до сих пор не известно. Началась расправа над гарнизоном Кронштадта. Даже само пребывание в крепости во время восстания считалось преступлением. Прошло несколько десятков открытых судебных процессов. Казнены были тысячи человек. Тысячи!
И всё это оставалось под грифом секретно, как и расправы над восставшими крестьянами, рабочими, так что еще неизвестно, кто был более кровавым, Ленин или
Сталин, Ленин или Гитлер. И если нам удалось убрать одного идола – Сталина, второго – Гитлера, то Ленин остался до сих пор».
Семён сделал несколько больших глотков остывшего чаю.
«Ленин уничтожил тысячи, десятки тысяч человек, - продолжал он накручивать себя, - а мы его возносим, как бога, как монголы своего Чингисхана, французы - Наполеона и Робеспьера. И все они убийцы, как тот же Петр Первый, Иван Грозный».
Семён оттолкнул от себя кружку и вышел во двор. Петр, к его удивлению, не ушёл, сидел на скамейке у колодца.
- Остыл? – спросил он у вышедшего на крыльцо Семёна.
- Да…, - тот махнул рукой. – Петь, да, ты сам пойми, куда не глянь, все они одинаковы. Любой правитель – это диктатор. Любой! Мягкость – это анархия. Читал про Махно? Да неважно.
- Сём, может, хватит, а? Ну кто мы такие? Если бы за нами с тобой стояла организованная толпа, миллионов в десять хотя бы, оружие, или были бы у нас миллиарды долларов, то к нашему мнению прислушались бы. Мы сейчас никто, два деревенских мужика, которые только и умеют, что бояться мафии.
- Кого? – напрягся Семён.
- Да бандитов, которые качают над нами свои права, - повысил голос Пётр.
- Не понял?
- Да боимся их, гнем спины перед ними?
- Стой, стой, - теперь повысил голос Семён, - это ты хочешь сказать, что я тогда сам отдал им пол стада коров и попросил, чтобы меня побили?
- Да не об этом я, - встал Пётр.
- Ну конечно, не об этом, - махнул рукой Семён и вернулся в дом.
Пётр шагнул за ним, но уперся в закрытую изнутри дверь.
- Вот же, дурак, - выругался он от бессилия и, стукнув каблуком о дверь, уселся на ступеньку крыльца.
Скинув с себя теплую куртку, Семён лег на диван, и вытянувшись, задумался:
«А действительно, почему я поверил в Бога? Из-за выздоровления Ильи? Может быть. Из-за той статьи, в которой рассказывается, как в Португалии к трем детям-пастушкам явилась Богородица? Наверное. И потому, что тысячи людей, не видя наяву самой Богородицы, пришедшей в очередной раз к пастушкам, видели только ее свечение, а когда пастушки, понукаемые собравшимися людьми, попросили Богородицу как-то себя показать людям, она подняла руку, и шедший ливень тут же прекратился. Без малейшего дуновения ветра облака расступились, и солнце начало не только менять свои формы, а закрутилось, как огненное колесо, освещая все вокруг себя, то красным светом, то синим, то зеленым, то оранжевым. И тысячи людей видели эти чудеса.
А праздник Покрова Божией Матери в Россию пришел после того, как в 910 году, когда Дева Мария спустилась с небес в Царьград, на который напали враги, и защитила его жителей, накрыв их от стрел своим покрывалом. И нападавшие, среди которых были и русские язычники, увидев эту небесную защиту города, преклонились перед Божьей Матерью и стали воздавать почести Покрову Божией Матери.
Семён встал с дивана и вышел на крыльцо.
- Петь, а может ещё и подеремся? А? – и, улыбнувшись, похлопав товарища по плечу, уселся на ступеньку рядом с ним. – Пошли, самовар закипел, - и, подтолкнув товарища, потянул его за собой в дом.
- Так что ты хотел мне рассказать про Авеля? – спросил в кухне Пётр.
- Да, про то же самое, что мы, люди, не главные в этом мире.
- А Бог? Да?
- Да, Бог. – Семён посмотрел на Петра. – Авель, это монах, ясновидец, все его видения, были не выдумкой! О чем говорил, то и происходило в жизни. Он жил при Екатерине Второй, предсказал ей, как она умрет, так и произошло. Так вот, когда его пригласил к себе царь Павел Первый, это было, кажется, в 1796 году. Так вот, царь попросил этого монаха рассказать о будущем России, о своих преемниках - царях, которые будут после него. Так вот Авель в точности рассказал ему о нападении французов на Россию, как проживут и погибнут все его преемники. И о Николае Втором, когда придут к власти безбожники – большевики. И про Сталина, и про Гитлера. Эта книга была опубликована в 1875 году. В 1875-ом! – с восклицанием растягивая слова, словно, ещё раз давая Петру взвесить сказанное. – То есть 117 лет назад.
- Во как, - удивился Пётр. - А, когда же мы нормально заживем, Авель не говорил?
- Приблизительно с 2000 года. Это наказание Божье, за то, что мы забыли нашего Отца, так говорил Авель. А потом Бог смилостивится к россиянам и заступится за них. Это же говорила и Богоматерь, трем пастушкам, к которым спустилась с небес в Португалии. Она спускалась к ним пять раз, 13 числа каждого месяца в 1917 году. И предсказала им тоже самое.
- И как это можно доказать?
- Нужно поехать куда-нибудь за рубеж, во всемирную библиотеку, и почитать газеты за этот период из разных стран. В последний раз, когда Дева Мария спустилась к малышам, там собрались люди разных вер, и атеисты, понимаешь, все они верили в ее приход на землю, к тем пастушкам. И она рассказала и о нападении фашистов на европейские страны, и о кончине коммунизма, и то, что она так же начнет помогать россиянам, когда они начнут верить в Бога.
- Быстрей бы, - вздохнул Пётр. – Но, дорогой мой, Россия, грубо говоря, это не одни наши Кощьи Нави. Может действительно, грубо говоря, стоит прислушаться к нашим старикам. Вон Илюшкина бабушка предложила один из домов, которые пооставляли люди, превратить в храм Божий. Собрать туда иконы.
- Да, может ты и прав, - согласился Семён. – А ты, может, нашим священником будешь?
- Опять зубы скалишь, - громко прошептал Пётр. – В райцентр хоть завтра, грубо говоря, поеду, и с настоятелем храма Сергия Радонежского, отцом Алексием встречусь, он, подскажет, как нам быть. А то говоришь о Боге, как о чем-то отдаленном.
- Да, извини, - согласился Семён. – Просто для меня все это близко незнакомое. Вот, вроде понимаю, что Илья только с какой-то помощью мог встать на ноги. Марфа говорит, что это благодаря Деве Марии, она её видела. Но я все равно воспринимаю это как сказку, так как не могу осознать, что это такое на самом деле.
- О, как бывает, ну ты же сейчас мне только что, грубо говоря, рассказывал про Авеля, про пастушков, грубо говоря, которые видели Деву Марию!
- Да, только не повышай голоса, - поднял руку Семён. – Говорить могу, но осознать, что это действительно так, совсем другое дело. Да, да, Пётр, смотрю на Илью, и поверить не могу, что этот человек, еще три месяца назад на ладан дышащий, без лекарств, лечения встал на ноги, стал ходить, разговаривать. Возмужал.
- И не просто возмужал, - и Пётр, достал из кармана кусок помятой полудюймовой трубы, и положил ее перед Семёном. – Смотри.
Семён взял ее и начал внимательно рассматривать. Труба, вроде, как труба, только мятая.
- Посмотри вот сюда, грубо говоря, - Пётр ткнул пальцем в ямки вмятин посередине её.
- Ну и что?
- Приложи к этим вмятинам, грубо говоря, свои пальцы.
Семён так и сделал, обхватил ладонью трубу, и его пальцы четко легли в помятую полость трубы.
- Ты что, думаешь это смог сделать человек? – спросил он у Петра.
- Это сделал Илья, - ответил Пётр. – Вчера, грубо говоря, когда я был в гостях у кузнеца и расспрашивал у них, слышали они что-нибудь, грубо говоря, о дальнейшей судьбе, грубо говоря, тех бандюг, которые, грубо говоря, напали на ферму? Вот в тот момент, как раз, взял Илья эту трубу со стола и вот так сдавил.
- Может она уже была так согнута? – не поверил словам Петра Семён.
- А ты бы так смог ее, грубо говоря, скрутить чем-нибудь? – спросил Пётр, настаивая на своем, и ткнул на кончик трубы, плотно сжатый и скрученный в бок, как конфетный фантик. – И все это, грубо говоря, происходило на моих глазах.
- Удивительно, - вздохнул Семён. – Но это еще нужно доказать.
- А я, грубо говоря, и не собираюсь, - положил ладони на стол Пётр. – Я, во-первых, грубо говоря, да, пожалуй, и, во-вторых, грубо говоря, как и, в-третьих, в милиции был мелкой сошкой. Был никто! А те, кого убили, всем! Они шестерки хозяев, их гончие, а все остальные, грубо говоря, – зайцы, на которых идёт охота. А мой начальничек в этой своре, грубо говоря, легавый. Вожак! И в то же время – шавка. Не подчинишься – разорвет, он, грубо говоря, не подчинится, его порвут.
- Как тебе тяжело жить! - Семён пристально посмотрел на своего товарища и покачал головой. – Легче, когда этого не знаешь. Тебе это не мешает?
- Жить? Не-ет. Я – реалист! – Пётр поднял вверх указательный палец и посмотрел на Семёна. И, буквально через мгновение обмяк. – Мешает. Очень мешает. Если бы я умел, грубо говоря, писать, то стал бы басенником, как Крылов. Если был бы художником, то, грубо говоря, стал бы карикатуристом, как Кукрыниксы. А сейчас, - Пётр опустил глаза и прошептал, - ну только не валять валенки. Не моё, грубо говоря, это дело. Я бы с удовольствие, грубо говоря, пошел бы помощником к тому, кто так разобрался с Матерым и Клином.
- К Илье с кузнецом?
- Это точно! – Пётр не сводил глаз с товарища. – Это точно, грубо говоря, они?
- Это ты так мне сказал.
- 4 -
Во дворе залаяла собака.
- Удивительно, на вид твой Сом, грубо говоря, как кошка. Как придешь - ластится, а тут ты смотри, грубо говоря, пёс однако, - похвалил собаку Семёна Пётр, и с любопытством выглянул за своим товарищем в окно.
Во дворе смеркалось, и только включенный свет позволил им рассмотреть гостей, стоящих за калиткой.
- Блин, - выругался Семён, - опять Сорочину принесло с его дружком.
- А что такое?
- Да уже третий день пытаются у меня бабки выбить за коров своих.
- Не понял? – удивился Пётр. – Вот скоты, грубо говоря, а. Ведь сами все прекрасно знают, что в этом, грубо говоря, не твоя вина.
- Да вот забыли, видно, требуют по пять тысяч рублей за каждую животину.
- Ничего себе! – вскрикнул Петр. – Даже до дефолта Лешка не мог здесь свою корову продать за тысячу рублей, а теперь пять тысяч завернул. Вот, грубо говоря, маразмат, а. А ну-ка, грубо говоря, пойдем, поговорим с ними.
Увидев хозяина Сом, завилял хвостом, и как-то по-собачьи улыбаясь, стал ластиться под ногами Семёна, потявкивая, словно, спрашивая – понравился ли хозяину его лай.
- Молодец, молодец! – почесав по загривку, словно, благодаря щенка за работу, сказал Семён, и направился к калитке.
- Добрый вечер, Алексей Александрович, - опередил Семёна Пётр.
Увидев Петра, Большой несколько удивился:
- Чё, сержант, а тебе дал Сёмка денег за корову, а? Если дал, то делись. – От Сорочины, так прозвали Лешку Большого в деревне за любовь к сплетням, сильно воняло самогоном, перемешанным с кислым запахом квашеной капусты, лука. До рвоты воняло.
Пётр поморщился, помахал ладонью перед лицом, будто пытаясь отогнать вонь, идущую от Сорочины, сказал:
- Так, грубо говоря, не он же виноват, сам знаешь?
- Ха, знаю? - выдавил из себя с икотой Сорочина. - Сёмка, гони бабки, мне не на что… пить, - икнул Лешка.
- Тебе пить, грубо говоря, а ему не на что жить, - продолжал защищать своего друга Пётр.
Тот, что стоял сзади Лёшки Большого, вдруг отошёл в сторону и Пётр, увидев его, смутился:
- Вот те на, а ты сам, кто такой, а? – спросил он у дружка Сорочины. – Что-то рожа не знакомая.
Но тот мужик был не меньше пьяным, чем его собутыльник, и мог только выдавливать из себя слюну и мычать, маша пальцем перед своим носом, пытаясь или что-то объяснить, или выругаться. Непонятно.
- О-о, да ты, грубо говоря, случаем не брат Колосова, а? – рассматривая незнакомого мужика, словно допрашивая, выдавил из себя Пётр.
- Ах вы, сволочи, ах вы, скотины! – раздался с улицы голос Лёшкиной жинки, Клавдии Ивановны.
Вот это точно бой-баба, и коня на скаку остановит, и Лешку своего спокойненько взвалит себе на плечи, и как хороший грузчик, оттащит этот пьяный мешок на любое расстояние.
Женщиной она была крупной, что сбоку, что со спины, хваткой и сильной. И не только физически, но и на язык, не хуже мужа. Да никто в деревне её за это и не осуждал, а даже наоборот, хвалили ее люди, и называли её между собой – Мужичок. Ругалась она взаправду, как мужик, зычно так, грубоватым голосом, не то, что ее муж Лёшка. У того наоборот голос тонкий, писклявый. Да и ростом он был на голову ниже своей жинки.
Но, несмотря на все эти несуразности, жили они красиво, как в кино, с самого первого дня создания своей семьи. С утра она как петух, будила не только свой дом, но и соседей по округе, выгоняя свою однорогую Звездочку, корову с двумя огромными пятнами на коричневых боках на пастбище. За нею – гусей, уток, потом – мужа на работу. А самое интересное кино, было по вечерам, когда Лёшка хмельной домой возвращался.
Вот это кино. Завидит его где-то еще за три-четыре двора от дома, выскочит на улицу, вытирая руки о полотенце, и давай к нему бегом, как в атаку, а как подбежит поближе, так без разговоров, как даст ему своей ручищей с размаху по шее.
Если не увернется Лешка от её руки, иль не отпрыгнет вовремя в сторону, то улетит иль в кусты, иль в соседний двор, вместе с забором. Но, на этом все и заканчивалось. Схватит Клавка свое добро, на спину закинет и молча, без единого слова тащит домой. Любила она своего мужичка-с-ноготка, так, что подарила ему трех пацанов. Правда, ни один из них, в батьку не пошел, а в мать: крупненькие, широколицые, носы вытянутые, с горбинкой…
- Ах ты пьянь паршивая, - подлетела к мужичкам Клавдия Ивановна, и, потянув за шиворот одного и второго, развернула их на все сто восемьдесят градусов, и начала подталкивать их впереди себя, к своему дому. Остановилась, обернулась, посмотрела на Петра с Семёном и рыкнула:
- А ты Сёмка, все-таки не забывай, корову с телком нужно вернуть, или деньги за них плати, десять тысяч за каждую, а то не посмотрю на твою защиту, - кивнула на Петра, - все космы тебе и твоей Марфе с её сыночком повыдираю. Месяц даю! – и еще раз зло взглянув на Семёна, словно, молнии в него из своих глаз метнула, и – пошла.
Пётр был ошарашен таким поворотом событий.
- Вот такие дела, - вздохнул Семён. – Уже и теленка придумала. И это не только от них слышу. Следователь на первом допросе сказал, что двенадцать коров пропало, а мы этим, - Семён махнул куда-то в сторону, - уже восемнадцать коров должны, плюс пять овечек, двух быков и трех телят. Ладно бы мужики приходили, а то бабы, у которых и коров никогда может, и не было. Прибегают с выпученными глазами, хорошо, если с поварешкой в руках, а то бывает и с вилами, и кричат, да так, что еще человек пять соседей вокруг них соберется, и тычут в лицо своими когтями, вилами. Вот так, Петенька.
- Да, - сжав губы, громко прошептал Пётр. – Вы здесь, грубо говоря, как на вулкане с Марфой живете. А ведь Лешкиного начальника – Колосова, грубо говоря, те же бандиты уже несколько раз доставали, что Сорочина об этом не знает? Сам же ко мне за помощью, грубо говоря, прибегал.
- Это когда его жаренный петух в задницу клюнет, тогда может и поймёт, - ответил Семён. – А сейчас я для них тот же бандит. Вчера Илья приходил, дал Марфе пять тысяч рублей, чтобы с ними расплатилась.
- Во как! Начал зарабатывать Илья. Молодец! Сём, только вот не вздумай, грубо говоря, ни с кем расплачиваться! Ты же не виноват в этом, - Пётр напряженно смотрит на своего товарища. – Нужно, грубо говоря, ждать суда, ведь прокуратура, грубо говоря, за расследования взялась.
- Суда? Да с того времени, когда следователь меня допрашивал, прошло четыре месяца. Четыре! И он предупредил меня, не лезть туда, не знаешь куда, а то, можно посчитать, что я договорился с кем-то и продал им коров. Да сколько тебе уже это раз повторять, Петя, сколько?
Пётр отошел в сторону от Семёна и уперся спиной на забор.
- А ты на Марфу посмотри, - продолжал наступать на товарища Семён, - на ней с тех пор, как меня к себе приняла, и лица нет. Люди уже забыли о горе, которое она пережила, и называют моей соучастницей, Петь! Понимаешь? Соучастницей! Особенно после того, как Илья нам половых досок привез. Считают, как тот следователь меня предупреждал, что тех коров я продал, а избитым был – по уговору с теми же бандитами.
- Да-а, - протянул Петр. – Даже, грубо говоря, не знаю, что и посоветовать тебе. Но в любом случае, грубо говоря, не рассчитывайся с людьми. Сколько им не давай, все равно им мало будет.
Семён глубоко вздохнул:
- Вот и я, Петь, не знаю, что делать. А перед Ильёй стыдно, места себе не нахожу. Он – инвалид, а меня здорового мужика содержит.