ГОРОДСКИЕ МЕТАМОРФОЗЫ
Новая аура благополучия и безопасности сформировалась вокруг Клинического городка и прилегающих к нему кварталов не столько из-за происходившего в нём благоустройства, сколько из-за ставшего совершенно иным состава его обитателей. Точнее первое явилось следствием второго, и атмосфера спокойствия, безмятежной размеренности и дружелюбия заполнила не только магистральные улицы и центральные скверы этой удивительно зелёной для центра части города, но также и самые укромные уголки и переулки, которых материальное благоустройство едва коснулось.
Ещё до переезда в район своей юности Вера была знакома с представителями нескольких семей, проживавших здесь на протяжении десятков лет, в основном, входивших в круг общения её отца. В домах некоторых из них она бывала с родителями во время светских раутов, с другими встречалась на официальных мероприятиях в институте папы, с третьими была знакома по периоду учёбы в Университете или иным жизненным поводам. Среди этих людей не было потомков дореволюционной аристократии в отличие от жителей Белого города, Пречистенки или Арбата. Квартиры в престижных сталинских, а в последствие цековских домах доставались собственной номенклатуре СССР и, учитывая наличие в районе большого количества военных организаций, эта номенклатура относилась преимущественно к ведомствам министерства обороны.
Во втором поколении отпрыски советских аппаратчиков выбирали светские бюрократические профессии или в некоторых случаях в виду близости медицинского университета становились врачами. Начиная с третьей генерации новое советское дворянство проникалось духом и знаниями, почерпнутыми из художественных и гуманитарных школ ближайшего Приарбатья, становясь во многих случаях полноправными членами тонкой прослойки российской богемной интеллигенции, ориентированной в основном на сугубо гедонистические жизненные цели и установки.
Среди друзей отца Вероники первичное поколение военных госчиновников полностью отсутствовало, соответственно, и Вера была знакома исключительно с проживавшими в районе сотрудниками светских учреждений, таких как Дом Литераторов и Дом Учёных, Московская Консерватория, Мосфильм, а также с другими представителями советско-московского художественного и литературного бомонда. Практически все эти люди были приятны в общении, отличались щедростью на комплименты и выражение восхищения, а проходившие в их домах застолья всегда сопровождались нескончаемым потоком очаровательных каламбуров, ярких эстетичных впечатлений и воспоминаний, вдохновляющих описаний творческих планов. В такой светлой, светской и уютной обстановке трудно было вообразить, что практически в каждой из этих интеллигентных квартир имелся свой «скелет в шкафу» в виде деда-совнаркома или бабушки – контрразведчицы.
Однако, в советское время общий дух и облик района создавался совсем не улыбчивыми лицами из круга общения отца Вероники. В период учёбы Веры в университете, типичные жители исторической территории в излучине Москвы-реки обитали в перенаселённых обшарпанных фабричных коммуналках или общежитиях для семей военнослужащих, а некоторые даже в полуразрушенных казармах. Именно такие дома посещала Вера во время поликлинической практики и ужасалась царящей в них тесноте и затхлости. Несмотря на близость культурных и образовательных центров в районах Приарбатья и Пречистенки, неприкаянные подростки пролетарско-солдатских семей не имели ни малейшего понятия о том, какие жизненные перспективы эти цивилизационные оазисы могли бы им предоставить. Теоретически бесплатные занятия в музыкальных или художественных школах, а также в театральных кружках были одинаково доступны для всех юных жителей центра Москвы, вне зависимости от степени привилегированности их семей. Однако, в реальности необразованным родителям просто не приходило в голову отвести ребёнка в начале сентября на запись в художественную школу или кружок. И отпрыски таких фамилий проводили свободное от школы время в посиделках в садике имени революционера (не поэта) Мандельштама, устилая опорожнённой стеклотарой и сантиметровыми слоями окурков площадки вокруг грязных парковых скамеек с выломанными досками.
Одним из главных объектов обсуждения, осуждения и насмешек во время посиделок завсегдатаев сада Мандельштама являлись, разумеется, соседи и одноклассники из категории «вшивые интеллигенты» или «ботаны». Главным упрёком, вменявшимся этим «чудикам - очкарикам», являлась их неспособность становиться частью сообщества «нормальных людей», то есть их отшельничество, избегание вечерних сборищ с чекушкой в руке и цигаркой в зубах «как люди», и, главное, их полная недееспособность там, где «каждый нормальный мужик» обязан проявлять доблесть. Например, на встречах «стенка на стенку» с представителями соседнего квартала, происходивших с периодичностью раз в полгода и привносивших щекочущее нервы разнообразие в будни обитателей сада имени революционера. В предвкушении яркого события ведущей темой дискуссий становился вопрос – брать ли с собой на мероприятие кастет и если да, то откуда.
Всегда обходя эту опасную зону стороной, юная Вероника с интересом рассматривала издалека руины бывшего когда-то живописным мостика над большим прудом, остатки кованной узорчатой основы дореволюционных лавочек, искусно созданный рельеф бывшего приусадебного парка. Девушка совершенно не могла себе вообразить, что вскоре эта казавшаяся неизлечимо больной культурно-природная территория обретёт цивилизованные формы Парка Трубецких, и они с её папой Вячеславом Ивановичем и её маленькими детьми будут с удовольствием прогуливаться здесь по выходным после посещения уютной аутентичной итальянской пицерии.
Богатый мегаполис взял своё, и культурный прогресс распространился также и на основную часть отпрысков нищих горожан в первом поколении. Многие из них смогли оценить достоинства бесплатного образования, вполне доступного жителям центра Москвы, и уже своих детей терпеливо водили в музыкальные школы и художественные центры Приарбатья, справедливо связав карьерные успехи одноклассников – «ботанов» с полученным в детстве качественным гуманитарным образованием. И даже те, кто впоследствии перебрался из коммуналок центра в отдельные квартиры на окраинах города, увезли с собой представление о хороших манерах, а также знания и культурные навыки, полученные от своих учителей – потомственных москвичей. Таким образом, культурное влияние места, где прошла их юность, оказывалось часто более сильным и плодотворным по сравнению с влиянием собственной пролетарской семьи.
Но, как и в случае любой иной природно-социальной тенденции, исключения имелись и здесь. На задворках бывших фабрик и заводиков, давно превратившихся в респектабельные лофт-кварталы и бизнес-центры, ещё можно было встретить атавизмы в виде полуразрушенных государственных общежитий с обитателями-алкоголиками. Последние были склонны регулярно концентрироваться возле продуктового магазина 24 часа неподалёку от дома Вероники.
Такое соседство удивило Веру, давно отвыкшую от вида спитых лиц, поскольку таковые исчезли из её родного академического района после взятия под охрану подъездов шестнадцатиэтажных домов консьержками. Впрочем, имея абсолютное демографическое меньшинство, местные и заезжие бичи вели себя тихо, и, в отличие от прошлых времён, окружающих не беспокоили. Только в ночь с пятницы на субботу окрестности магазина 24 часа регулярно оглашались характерными страдальчески-агрессивными воплями совершенно неприкаянных людей. Прекрасная респектабельная Жизнь ежедневно проходила прямо перед их глазами, но всегда мимо них… И тот факт, что некоторые из них были первыми красавцами класса или могли «уделать в драке любого ботана» в школьные годы, не имел никакого значения для этой требовательной капризной благополучной Жизни. Её благосклонность распространялась исключительно на обладателей хороших манер и носителей знаний, которых у бывших первых красавцев и суперборцов, увы, не было…
КУЛЬТУРНЫЙ СЛОЙ В ФЕЙСБУКЕ И ОФФ-ЛАЙНЕ
Понимая, что дорогущая земля под её новым домом 1929 года постройки неминуемо окажется объектом вожделения для ненасытного строительного комплекса, Вероника сразу же после переезда вступила в соответствующую районную группу в Фейсбуке, дабы быть в курсе всех событий. Перегруженная семейными заботами и тремя работами женщина совершенно не ожидала столкнуться здесь с чем-либо особенно приятным или интересным. В фейсбучной группе её родного района, а также в группе соседнего академического района, в котором она участвовала в защите парка, по большей части происходила жёсткая конфронтация между жителями – активистами с одной стороны и управскими троллями с другой. При этом «не имеющие отношения к делу» посты безапелляционно и весьма избирательно удалялись модераторами. Таким образом, лента новостей в этих сообществах ФБ была сугубо прагматичной, во многих случаях негативно окрашенной и нередко крайне конфликтной.
Атмосфера группы района юности Вероники неожиданно оказалась иной, в большей степени напоминая обмен впечатлениями в клубе по интересам, чем сводку новостей с полей сражений. Модерация постов здесь практически отсутствовала, и если какое-либо из сообщений всё же удалялось, то интеллигентные дамы-администраторы, определявшие себя как «художник-реставратор» или же «сотрудница литературного музея» в графе «профессия», бесконечно извинялись за эту «вынужденную реакцию на грубость» перед обеспокоенными покушением на свободу слова соседями. Но, несмотря на это, восстановление отменённого поста всё-таки никогда не случалось…
В отличие от двух вышеназванных эмоционально выхолощенных районных групп, новое для Вероники ФБ-сообщество стремительно росло и множилось, ежедневно прибавляя новых участников. Последние с удовольствием присоединялись к приятным светским дискуссиям на самые разнообразные темы, неминуемо попавшие бы в менее популярных и агрессивно модерируемых интернет-сообществах в категорию «флуд». Таким образом, лента новостей Вероники наполнилась потоком изысканных, вальяжных и, как принято сейчас говорить, «атмосферных» обсуждений разнообразных районных, городских и других самых отвлечённых тем. Данное обстоятельство соответствовало заявленной на титульной странице концепции «группа для знакомства и общения жителей нашего района».
Окунувшись в мягкую, светскую, обтекаемую атмосферу фейсбучной группы района своей юности, Вероника с удивлением обнаружила, до какой степени этот мир отличается от сухой медицинской среды, в которой она прожила последние двадцать лет, и насколько сильно ей не хватало этих утонченных, обаятельных, порхающих коммуникаций, которыми было наполнено её детство. Это была среда обитания её отца, принадлежавшего к элитарной области медицины и всегда дружившего с благополучными и успешными коллегами и пациентами.
«Никогда не говори с людьми о негативе – это неприятно и неприлично, - часто внушал своей склонной к борьбе за справедливость дочери Вячеслав Иванович. – Конфронтация бессмысленна, нужно договариваться. Создавай, девочка моя, позитивные связи с позитивными людьми.»
Однако, как ни уговаривал Вячеслав Николаевич дочь пойти по уже проложенной им семейно-профессиональной стезе, как ни убеждал воспользоваться своими обширными коллегиально-корпоративными связями и весьма весомым цеховым авторитетом, Вероника выбрала свой путь. И на этом пути следовать вышеописанным рекомендациям отца ей было крайне затруднительно. Ведь Вячеслав Иванович в своей повседневной работе контактировал преимущественно со вполне здоровыми людьми, обращавшимися к нему за улучшением качества жизни или даже профилактикой его ухудшения. В то время как Веронике во многих случаях приходилось сталкиваться с катастрофическими патологиями, нередко приводившими своих жертв к тяжёлой инвалидности или вообще к гибели. И разве можно не говорить о негативе, стоя у постели тяжёлого больного? А ведь даже со своим будущим мужем Вероника познакомилась именно в такой ситуации. К счастью, в последнем случае погружавшуюся в смертельную кому пациентку удалось спасти, и это явилось хорошим началом для любовной истории врачей Веры и Евгения.
Продвинутость сообщества жителей исторического центра в сфере культуры общения уже приближалась, но, увы, ещё не достигла качественного уровня западных комьюнити, в которых Вероника бывала в юные годы. К её удивлению, местную общественную активность определяли и направляли партии системной «оппозиции», не имевшие никакого влияния в соседнем, географически более удалённом от Кремля и реально оппозиционном академическом районе города. По этой причине регулярно возникавшие волны общественного возмущения умело направлялись системными троллями вглубь турбулентных воронок в недрах Фейсбука и далеко не во всех случаях производили впечатление на провластных строительных оккупантов.
Жители сталинских домов были уже достаточно организованы, чтобы защитить свою личную собственность. Многие из них имели отношение к СМИ, умели грамотно формулировать аргументы о незаконности действий оппонентов, и поднимаемого информационного шума оказывалось достаточно, чтобы нахрапистые застройщики отказались от планов прорваться вглубь обжитых кварталов. Плачевной была ситуация в зелёных зонах и на общественных территориях. В отличие от соседнего академического сообщества, сплоченно и солидарно отстаивавшего парки и архитектурные памятники во всех уголках своей малой родины, жители исторического центра не стремились покидать пределы своего двора и ленты новостей Фейсбука. По этой причине здесь на общественных территориях власти проявляли благоустроительный пыл в полной мере и в формате 24/7.
Другое вызвавшее удивление Вероники обстоятельство заключалось в том, что большое количество по-европейски элегантно одетых людей на улицах исторического центра сочеталось с существенно менее проевропейским мировоззрением среднестатистического участника группы ФБ исторического района по сравнению с аналогичным сообществом академического района-соседа. Иными словами, советские идеалистические мифы про «прекрасную жизнь в СССР» поддерживались и находили отклик у многих участников группы в ФБ, имевших аватарки, трудно отличимые от фото граждан Франции, Германии или Италии. Было очевидно, что эти люди регулярно выезжали за пределы отечества в западном направлении, и многие из них даже имели постоянно проживавших в Европе и США родственников или владели там собственностью. Однако, это не мешало им обозначать советские образование и медицину как «самыелучшиевмире», а блага периода социализма, которыми реально располагала лишь номенклатура и её приближенные, как «всеобщее народное достижение». Особенно контрастными и странными выглядели намёки или даже прямые заявления граждан в завязанных по-парижски шарфах или в баварских лоденах о происках запада и вине западных спецслужб в бедах русского народа…
После переезда Вероника сделала ещё одно неожиданное для себя наблюдение, заключавшееся в том, что проживавшая по соседству с ней респектабельная публика тяготела к глубоко винтажному, если не сказать историческому стилю в одежде и дизайне интерьеров. Людей, одетых в формате гранж, хип-хоп или тем более панк в данной части исторического центра Москвы увидеть было практически невозможно. В то же время красавицы в длинных широких юбках, приталенных жакетах с подолом-воланом и ботинках со шнуровкой встречались здесь регулярно.
Подобный дореволюционный стиль являлся пределом мечтаний большинства интеллигентных модниц советского периода. Вероника сама была на седьмом небе от счастья, когда на своё четырнадцатилетие получила от родителей в подарок приталенную дубленку с расширенным подолом по типу русской телогреи. Однако, с тех пор она видела и носила так много разнообразной одежды, что уже ни за что не согласилась бы путаться в подолах длинной юбки или терпеть сковывающий движения жакет или тем более дублёнку из натуральной кожи. Ведь это так неудобно, непрактично и, главное, довольно нелепо в 21-м веке…
Аналогичную тенденцию можно было наблюдать в оформлении интерьеров присутственных мест и частных аппартаментов. Веронике было странно видеть в современных офисах со стандартным евроремонтом и побеленными стенами массивную мебель в стиле ампир с дубовыми столами под зелёным сукном и рельефными ретро-креслами… Не менее обескураживающе смотрелись хрустальные каскадные люстры и тяжёлые гардины на окнах ультрасовременных элитных новостроек…
Реставрация классического исторического стиля богатыми и успешными обладателями собственности в столетнем районе города завораживало внимание Вероники. Ей казалось, что перед её глазами разворачивается сюжет, аналогичный сказке о спящей красавице. Только в данном случае главной героиней являлся не человек, а блестящая цивилизация, уснувшая мертвецким сном на пике своего расцвета и красоты. Теперь после пробуждения через сто лет красавица в платье с криналином, рюшами и воланами как бы пыталась вписаться со своими уже давно устаревшими представлениями об уюте и красоте в абсолютно изменившийся и чуждый для неё авангардный мир …
Нельзя сказать, чтобы Веронику раздражало или отталкивало пристрастие её соседей к красотам старины. О, нет. После ста лет безвременья и запустенья возвращение роскошных интерьеров в стиле ампир в старинные особняки выглядело вполне жизнеутверждающе, а женщины в приталенных жакетах и длинных расклешенных юбках производили впечатление посланниц старого мира, напоминающих динамичной модернистской эстетике о первоосновах. Проблема заключалась в другом. Если люди превращают свой дом в барскую усадьбу 19-го века, то от них трудно ожидать новаторства, демократичности и мобильности. Усадьбу строят на века, и такой образ жизни требует постоянных финансовых вливаний, соответственно, лояльности…