Якорь

Александр Снытко
В  глухой  приамурской  деревне  собрались  на  сход  мужики.  Все,  четверо.  Нет,  есть  еще  пятый,  дед  Тимофей.  Участник  похода  Ермака  по  Сибири.  Он  тоже  хотел  на  сход,  но  его  не  взяли.  Вернее,  не  сказали,  что  собираются.  А  то  пришлось  бы  деда  нести.  А  так  сами  все  пришли.

- Ну,  что,  мужики,  так  и  будем? - спросил  Василий,  самый  бородатый  из  всех.
- Как  «так»? - суетливо  спросил  Иван,  самый  молодой  из  собравшихся.
- Да-а-а-а, - протянул  Николай,  самый  крупный  и,  по  совместительству,  брат  Василия.
Четвертый  из  заседавших,  самый  мелкий,  неопределенного  возраста  мужичонка,  которого  все  звали  не  иначе  как  Митькой,  беспокойно  поерзал  на  своем  месте.
- Слыхали,  чо  радива  говорит? - продолжил  Василий.
- А  чо? - засуетился  Иван.
- Сейчас  самое  дело - идти  на  краба  и  сдать  его  японцу, - предложил  он.  - Што  скажете?
- А? - подхватил  Иван,  крутя  головой  и  заглядывая  в  лицо  каждому  из  сидящих  за  столом.
- Подумать  надоть, - с  сомнением  высказался  Митька  и  поерзал  на  месте.
- Да-а-а-а, - задумчиво  протянул  Николай.
- Да  что  думать?  Все  равно  ничего  нет! - взорвался  Иван. - Водки  нет,  патронов  нет!  Плыть  надо! - и  он  опять  закрутил  головой.
- Да, - подтвердил  Николай.
- Нужен  баркас, - сказал  Василий,  и  все  посмотрели  на  Митьку.
- А  что  я?  Чуть  что - так  Митька! - подпрыгнул  тот  на  ветхом  табурете  и  опрокинулся  на  спину.  Иван  кинулся  его  поднимать,  остальные  молча  проследили  за  операцией  подъема.  Митька  был  костистый  и  сгрохотал  здорово.  Однако  кроме  грохота  ничего  не  произвел.  В  смысле  травмы.  Водрузив  его  на  место,  Иван  сел  сам.

- Да  ты  не  суетись, - сказал  Василий, - лодка  есть  только  у  тебя.  У  остальных  уже  сопрели.
- Да, - вновь  вставил  Николай.
- Да  где  вы  видели  лодку? - вскочил  с  места  Митька  и  тут  же  опасливо  оглянулся  на  табурет. - Да  это  же  корыто  трухлявое!  Я  один  еле  сижу.  А  ежели  всем  гамузом,  так  она  ж  враз  на  дно  канеть.  А  еще  двигатель  нужно  зачесть,  да  горючка,  да  сетки.  Вы  про  сетки  подумали? - снова  вскинулся  он.
- Не  боись,  подумали, - ответил  Василий. - И  про  сетки,  и  про  горючку.  Но  если  не  твоя  лодка,  то  тогда  что?
- Что? - подхватил  Иван.
- Да, - подтянул  Николай.
- А…  колхозная, - неуверенно  предложил  Митька, - все  одно  без  дела  стоить,  пропадаить.  Колхоз-то  как  рухнул,  так  и  стоить.

Действительно,  раньше  в  колхозе  была  рыболовная  бригада.  Худо-бедно,  а  рыбу  ловили.  Даже  умудрялись  продавать.  Какая-никакая  копейка  в  колхозную  кассу  шла.  А  как  Союз  развалили,  так  и  колхоз  пропал.  Начальство,  что  получше  прихватизировало  и  утекло  из  колхоза.  А  что  осталось - сначала  прело-ржавело,  а  потом  стало  потиху  расползаться  по  дворам.  Где  еще  оставались  дворы.  А  то  и  дворы  пустовали  и  рушились.  А  катер  рыбаков  никому  не  понадобился.  Да  и  не  мешок  орехов,  в  случае  чего,  в  подпол  не  спрячешь.  Вот  и  стоит  на  приколе  у  бывшего  колхозного  причала.

- Колхозный,  говоришь? - с  сомнением  спросил  Василий,  поглаживая  бороду.  Он  повернулся  к  окну,  и  все  повторили  его  маневр.  Дело  в  том,  что  заседали  мужики  в  здании  бывшей  бригадной  конторы,  а  за  окном  был  бригадный  причал,  где,  стало  быть,  и  стоял  катер.

- Ну,  пошли,  посмотрим, - Василий  встал.  Иван  кинулся  вперед  и  распахнул  дверь  перед  старшим.

У  причала  стоял  старый  катер,  несколько  лет  не  двигавшийся  с  места.  Краска  на  нем  облупилась,  металл  покрыла  ржа,  дерево  попрело.  Но  посудина  качалась  на  волне,  как  настоящая.
 
- Митька,  ты  за  механика,  к  двигателю.  Иван,  ты  по  корпусу,  а  мы  с  Николаем  посмотрим  управление, - скомандовал  Василий,  и  команда  полезла  на  борт.
- А  ну,  не  балуй! - раздался  вдруг  скрипучий  и  дребезжащий  голос  деда  Тимофея.  Это  был  гром  средь  ясного  неба.  Дед  давно  «не  выходил  в  люди»,  круглый  год  сидя  на  завалинке  своей  хаты.  А  тут - на  тебе,  дошлепал  до  бригады!  Как  только  не  рассыпался  по  дороге? 

Поперву  все  было  нашорохались  от  неожиданности,  но,  поняв,  кто  кричит,  заплевались.  Дед,  как  самый  старший  в  деревне,  считал  своим  долгом  беречь  казенное  имущество.  Вот  и  теперь,  опершись  на  свою  клюшку,  стоял  перед  причалом  и  махал  сухим  кулаком  над  головой.

- Не  жамай! - крикнул  он  бригаде. 
Пришлось  всем  слезать  и  тратить  целый  час  на  объяснение  деду  политики  момента  и  потребности  в  катере.  Деда  уважали,  как  никак - историческая  личность,  и  потому  терпеливо  разъясняли  свой  план,  усадив  его  на  ступеньку  бригадного  крыльца.  Дед  Тимофей  выслушал,  обвел  присутствующих  подслеповатым  взглядом  и  вдруг  вскипел:
- Ишь  чаво  удумали,  нашеншкага  краба  японцу  отдать.  Не  допушшу! - дед  яростно  потряс  клюшкой.  Бригада  даже  всполошилась,  как  бы  дед  не  начал  разваливаться  прямо  на  глазах.  И  все  дружно  стали  его  успокаивать:
- Не,  дед,  мы  не  отдадим,  а  продадим,  аль  сменяем  на  что, - вскинулся  Иван, - а  то  ведь  ничего  нету,  ни  водки,  ни  патронов.  Ничего!
- Дед,  да  ты  што,  мы  ж  тожа  патриёты, - свиристел  Митька.
- Да,  да, - поддакивал  каждому  Николай.
- Ты  пойми,  дед  Тимофей,  мы  ж  пошти  помирам.  Глянь  округ:  колхоз  рухнул,  это  ж  теперя  никому  не  нужно, - повел  рукой  вокруг  Василий.
- Да, - подтвердил  Николай.

Все  говорили  одновременно,  и  каждый  считал,  что  именно  он  убедит  старика.  Но  дед  вдруг  встал,  опершись  на  клюку,  и  крикнул,  как  мог,  стараясь  перекричать  всех:
- Цыц,  молокошошы!
Такой  прыти  от  него  никто  не  ожидал,  и  потому  все  замолчали.  И  только  Николай  произнес  свое  неизменное:
- Да!
- Што  вы  шмышлитя  в  крабах?  - спросил  Тимофей. - Цыц! - тут  же  добавил  он,  пресекая  возможные  возражения. - Вот  я,  бывалоча,  краба  голыма  рукамы  брал,  вот  такова, - дед  раскинул  руки  в  стороны,  как  это  обычно,  хвалясь,  делают  рыбаки. - А  вы,  хто  с  вас  видал  живога  краба?

Вопрос  повис  в  воздухе.  Никто  никогда  не  уезжал  из  деревни  далеко.  Так,  на  охоту  уходили  в  тайгу,  на  рыбалку  по  реке,  но  все  на  день,  много  на  два  пути,  не  далее.  А  к  океану  никто  никогда  не  спускался  и  крабов  естественно  не  видел.

- То-то  жа, - по-своему  расценил  молчание  старик. - Не  знашь - шпроши,  а  не  при  дуром  напропалую.

И  дед  приступил  к  проверке  знаний  присутствующих  на  предмет  ловли  крабов.  Но  экзамен  длился  недолго.  После  двух-трех  вопросов  старый  Тимофей  привалился  к  стене  конторы  и  мирно  задремал,  тем  самым  освободив  бригаде  время  для  дела.  После  детального  осмотра  плавсредства  выяснилось,  что  предстоит  беспримерный  ремонт,  сравнимый  по  значимости  с  походом  атамана  Ермака.
 
В  течение  трех  недель  мужики  из  ничего  делали  конфетку.  Митька  разбирался  с  мотором,  Василий  и  Николай  с  корпусом,  а  Иван  усиленно  помогал,  где  мог.  Наконец,  катер  принял  подобающий  вид.  Двигатель  перебрали,  гнилые  доски  заменили,  рулевое  управление  отладили.  Самое  интересное  то,  что  нашлись  три  целых  бочки  горючего  для  этой  посудины.  Как  до  них  никто  не  добрался  раньше,  осталось  загадкой.

Но  вот  настал  день  испытания  двигателя.  На  Митьку  смотрели  с  сомнением  и  надеждой.  Он  важничал  и  покрякивал  для  солидности,  а  у  самого  нервный  озноб  тряс  все  немудреное  Митькино  нутро:  вдруг  да  не  запустится?  Доморощенный  механик  перекрестился,  шумно  выдохнул  и  подошел  к  моторному  отсеку.  Намотав  пусковой  шнур  на  барабан  магнето,  Митька  рванул  на  себя.  Да  не  тут-то  было!  Двигатель  с  трудом  сделал  полоборота,  выдав  при  этом  «чш-ш,  пых»,  и  стал.  Митька  аж  взвыл.  Его  сил  явно  не  хватало,  чтобы  раскрутить  коленвал  пускача  до  нужных  оборотов.

- А  ну, - вдруг  сказал  Николай  и  как  табуретку  отодвинул  механика  в  сторону. 

Тот  так  удивился,  что  безропотно  отошел  и  отдал  конец  шнура.  Николай  примерился,  оглянулся  по  сторонам,  не  зашибет  ли  кого,  и  рванул  шнур.  «Трых-тых-тых-тых-пш-ш», - выдал  двигатель  и  замолчал.

- А  ну, - протянул  Николай  шнур  Митьке. 
Тот  подскочил  и  заправил  пускач.
- Погодь, - бросил  он  помощнику  и  бегло  пробежался  взглядом  и  руками  по  агрегатам. - Ну,  давай, - разрешил  Митька  и  взялся  за  какой-то  рычаг, - давай!

Николай  опять  рванул  на  себя,  и  двигатель  затарахтел,  зачихал.  Но  Митька  потянул  за  рычаг,  повел  его  туда-сюда,  и  работа  механизма  выровнялась.  Он  затукал  весело  и  ровно,  набирая  обороты,  как  будто  радуясь  своему  пробуждению  от  многолетней  спячки.

- Ура! - завопила  вся  бригада  разом.  Даже  молчун  Николай  поддержал  общий  восторг.  Восклицание  было  таким  громким  и  неожиданным  для  округи,  что  со  всех  сторон  раздалось  хлопанье  крыльев  голубей  и  галок,  а  на  бригадном  крыльце  проснулся  дед  Тимофей.

- Што,  война? - прошамкал  он  беззубым  ртом.
Крик  «Ура!»  сассоциировался  у  деда  с  атакой  наших  солдат,  а  стрекотание  мотора  с  оружейной  стрельбой.  И  дед,  тоже  прокричав  «Ура!»,  вдруг  запел:  «Врагу  не  шдаетша  наш  гордый  «Варяг».  Бригада  с  удивлением  услыхала  некие  подвывания  и,  прекратив  орать,  уставилась  на  старика.  А  он,  воодушевленный  вниманием,  затянул  громче,  но  закашлялся  и  остановился,  тяжело  дыша.

- А  ить  корапь  без  названья,  что  свадьба  без  лобзанья, - изрек  Митька  глубокомысленно, - надоть  его  окрестить.  Предлагаю  «Варягом».
- Это  тем,  что  утоп? - встрял  Иван.
- Типун  тебе  на  язык,  тьфу,  прости  Господи, - взорвался  Митька  и  перекрестился.
- Да, - угрожающе  поддакнул  Николай.
- Да  я  что,  я  ниче, - съежился  Иван  и  спрятался  за  спину  Василия.
- Окрестить  надо, - согласился  тот, - «Варяг»  годится,  славное  имя,  геройское.  Помолимся  Николе-угоднику,  святой  водой  окропим.  Даст  Бог,  все  будет  нормально.

Ради  такого  случая  из  тайных  заначек  извлекли  на  свет  Божий  треть  бутылки  настойки  от  зубной  боли  и  даже  банку  полуокаменевшей  эмали  для  полов.  После  долгих  раскопок  удалось  извлечь  из  трехкилограммовой  банки  около  стакана  густой  краски,  которую  развели  соляркой.

- Ну,  давай,  малюй, - подтолкнул  Василий  Митьку, - ты  предложил,  тебе  и  писать.

Тот  хотел  было  обидеться,  мол,  опять  крайний,  но,  осознав  важность  момента,  подтянулся,  раздул  щеки  и  вроде  как  стал  выше  ростом  от  гордости.  Он  победно  окинул  взглядом  сотоварищей  и  шагнул  к  катеру.  Но  тут  же  остановился  в  растерянности  и  оглянулся  на  Василия:
- А  чем  писать-то?
Да,  это  был  вопрос,  кисти  не  было.

- А…  пальцем, - вдруг  выступил  вперед  Иван.
- И  то, - согласился  старшой, - давай,  не  тушуйся.
- Да, - пробасил  Николай.

Митька  окунул  палец  в  краску  и  вывел  первую  букву  на  борту.  «В»  получилась  пляшущей.  И  катер  качало  волной,  и  руки  художника  ходили  ходуном  от  волнения  от  осознанья  важности  порученной  задачи.

- Качает,  зараза, - оправдался  писарь.
- А  ну, - к  посудине  шагнул  Николай.  Он  примерился  и  ухватился  за  борт.
- Давай, - кивнул  он  Митьке  и  потянул  на  себя.  Катер  встал  как  вкопанный.  Рисовальщик  удивился  и  приступил  к  делу.  Он  сопел,  пыхтел,  закусывал  губу,  дергал  себя  за  ухо…  Короче,  производил  массу  ненужных  действий,  не  относящихся  к  делу.
 
После  очередного  исправления  краски  не  осталось.  Надпись  вышла  не  совсем  ровно,  но  читалась  сносно.  Митька,  несколько  смущенный  качеством,  но  довольный  тем,  что  кончилась  краска,  отступил  от  детища,  Николай  отцепился  от  борта,  и  посудина  под  громким  именем  «Варяг»  закачалась  на  волне.

- Ладно,  годится, - принял  работу  бригадир,  критически  оглядев  надпись  и  перепачканного  краской  художника. - Ну,  теперя  отслужим  молебен  Николаю-угоднику  и  пойдем.
- А  кто  служить  будеть? - поинтересовался  Митька,  обтирая  руки  ветошью.
- А  ты! - хохотнул  Иван  и  осекся  под  взглядом  Василия.
- Деда  Тимофея  попросим,  чай,  вспомнит,  как  раньше  молились.
- Да, - подтвердил  Николай,  гордый  тезкой-угодником.

Дед  было  засопротивлялся.  Не  мое,  мол,  дело  молебны  служить,  да  и  не  помню.  Но  потом  сказал:
- Што  ж  я  нашлужу  беж  жубов?  Тут  ить  голош  важно  штоб.  Вот  Николай  бы  разве  што…

Все  посмотрели  на  Николая.  У  него  голос,  конечно,  из  всех  голосов  голос.  Но  проблема  в  том,  что  он  подряд  обычно  говорит  самое  большое  два  слова,  по  большой  крайности  три.  А  тут  службу  отпеть.  Хоть  бы  по  бумажке,  а  то  ведь  еще  и  самому  сочинить  надо.  Но  навалились  миром,  уломали.  Часа  три  уговаривали.  Обстоятельно  обсказали  свои  пожелания  и  просьбы  к  святому.

В  уговоренный  час  собрались  на  молебен.  Все  вымылись,  причесались,  по  такому  случаю  оделись  в  чистое.  По  причине  отсутствия  церкви  решили  служить  в  бригадной  конторе.  Что  интересно,  даже  икону  святого  Николая  где-то  нашли.  Поставили  икону  там,  где  обычно  вешали  портреты  правительства,  зажгли  свечи  и  вытолкнули  вперед  Николая.  Он  было  поупирался,  но  потом  тяжко  вздохнул,  неловко  перекрестился  на  лик  угодника  и  сказал  басом:
- Святой  Николай,  помоги, - и  сколько  ни  тужился,  не  произнес  больше  ни  слова.  Все  ждали.  Но  нескладный  богомолец  еще  раз  перекрестился,  махнул  рукой  и,  раздвигая  плечом  собравшихся  как  ледокол  льдины,  отошел  от  иконы  и  шагнул  на  улицу.  Оставшиеся  по  очереди  вздохнули,  перекрестились  и  вышли  из  конторы.  Никто  ничего  не  сказал.  Все  было  ясно.

Из  деревни  выходили  в  ночь.  Глухо  постукивал  двигатель,  огней  не  зажигали,  чтобы  не  привлекать  внимания.  Шли  почти  на  ощупь,  на  малых  оборотах  сплавляясь  вниз  по  течению.  Судя  по  старой  карте  Советского  Союза,  которую  откопали  в  заброшенной  школе,  до  океана  было  рукой  подать.  Тем  более,  что  деревня  на  карте  обозначена  не  была,  а  где  она  примерно - не  знал  никто  из  новоиспеченных  краболовов.  На  всякой  случай  засекли  направление  по  компасу  из  той  же  компании,  что  и  карта.  Решили,  что  главной  опасностью  для  операции  являются  пограничники,  и  что  их  избегать  надо  всеми  силами.  Вот  и  таились.  На  счастье  иль  на  беду  пограничники  не  появлялись.  А  до  океана  оказалось  несколько  дальше,  чем  представляли.  Вместо  одной  ночи  пришлось  двигаться  трое  суток.  Горючего  хватало.  Не  зная  потребностей  двигателя,  решили  не  рисковать,  загрузили  две  бочки.  Поставили  их  на  корме.  А  вот  с  провиантом  промашка  вышла.  На  такую  длительную  экспедицию  не  рассчитывали,  а  потому  пришлось  добывать  провизию  по  ходу  дела.  А  какая  провизия  на  реке?  Правильно,  рыба.  Потому  домашние  припасы  отложили  в  НЗ,  а  рыбу  ели.  Два  дня  подряд  рыба,  да  еще  без  соли,  может  и  надоесть.  Но  делать  было  нечего,  и,  поплевывая  рыбьей  чешуей,  помалкивали.

Так,  не  взирая  на  трудности,  дошли  до  океана.  Подивились  большой  воде.
- Надо  до  темноты  под  берегом  переждать, - предложил  Василий, - а  потом  отойдем  подальше  и  сети  покидаем.

Все  согласились.  Отстоялись  на  якоре  под  прикрытием  береговой  растительности - какое  же  судно  без  якоря? - а  как  начало  смеркаться - пошли.  Вот  тут-то  и  сказалась  их  сухопутная  сущность.  Океан - это  вам  не  река.  Даже  если  эта  река - Амур.  И  океанская  волна,  не  амурская.  Подельники  это  очень  быстро  поняли.  Но  было  поздно  что-то  переделывать.  Как  говориться - взявшись  за  гуж  по  волосам  не  плачут.  А  бригада  уже  чуть  не  плакала.  И  было  от  чего.  От  такой  болтанки  съеденная  рыба  просилась  обратно  в  воду,  и  артельщики  ее  по  очереди  выпускали,  перегнувшись  через  борт.  Плыви,  рыбка…
 
Часа  за  три  немилосердной  качки  умудрились  отойти  от  берега  настолько,  что  он  полностью  скрылся  из  виду.  Но  и  измотало  деревенских  крепко.  Надо  было  сети  бросать,  а  им  уже  не  до  сетей.

- Якорь, - стонал  Митька,  держась  за  живот, - якорь  кидай!..
- Может,  правда? - поддержал  его  Иван. - Может,  переждем  малость?  Больно  худо.
- Какой  якорь?  У  якоря  цепь  метров  двадцать,  много  тридцать,  а  тут  больно  много  будет, - сквозь  страдания,  констатировал  Василий.
- Да, - как  обычно  поддержал  Николай,  стараясь  бодриться.
- А,  все  одно! - вдруг  вскочил  Митька  и,  схватив  рогатую  железяку,  гордо  именуемую  якорем,  скорее  для  морального  удовлетворения,  швырнул  ее  за  борт.  Никто  не  успел  и  слова  сказать.  И  вдруг  цепь  резко  натянулась,  из-под  воды  донесся  не  то  лязг,  не  то  скрежет,  и  катер  дернуло  в  сторону.  От  рывка  с  кормы  кувыркнулась  в  воду  бочка  с  горючим,  а  вторая  упала  на  бок  и  покатилась  к  борту.

- Сэр,  нас  обнаружили.  Над  нами  судно  противника.  Мы  атакованы  глубинной  бомбой.  Вторая  готовится  к  сбросу, - доложил  капитану  стоящий  у  перископа  впередсмотрящий.
- Боевая  тревога! - скомандовал  командир  американской  подводной  лодки  и  приник  к  окуляру  перископа. - «Ва-ряг»,  не  может  быть! - пробормотал  он.  Не  первый  год  навещая  российские  территориальные  воды,  он  должен  был  знать  русский  язык.

- Что  вы  сказали,  кэп? - спросил  помощник  капитана.
- Нет,  ничего, - ответил  командир.  Он  понял,  что  от  этого  охотника  не  уйти  и  скомандовал, - отбой  боевой  тревоги.  На  всплытие,  мы  сдаемся.

В  темноте  и  на  такой  волне  трудно  было  идентифицировать  судно  противника.  Да  еще  когда  перископ  почти  упирается  в  борт,  на  котором  мелькает  название  корабля.  Иногда  можно  было  разглядеть  людей  на  палубе,  суетящихся  у  глубинной  бомбы.  Первая  не  взорвалась,  видимо,  в  спешке  что-то  забыли.  Но  от  второй  вряд  ли  уйдешь.

А  на  «Варяге»  действительно  суетились.  Надо  было  удержать  оставшуюся  бочку  горючего.  Иначе  на  возвращение  было  рассчитывать  трудно.  Вот  и  возились,  пытаясь  закрепить  ее  хоть  как-нибудь.  И  тут  за  бортом  забурлила  вода,  ослабла  цепь  якоря,  и  сперва  Иван,  а  затем  и  остальные,  позабыв  о  бочке  и  открыв  рты,  превратились  в  статуи,  глядя  как  из-под  воды  выпирает  что-то  огромное.

- Никак кит, - выдавил  внезапно  осипший  Митька, - видать,  я  его  якорем  зацепил.
- Дурак, - тихо  сказал  Василий, - это  лодка  подводная.

Теперь  это  было  ясно  даже  в  темноте.  Над  водой  уже  возвышалась  рубка,  а  лодка  еще  продолжала  всплывать.

- Ух,  огромная, - выдохнул  Иван.
- Да-а-а, - протянул  Николай.

Еще  через  пару  минут  лодка  всплыла  полностью.  Перед  горебраконьерами  на  волнах  покачивалось  акулоподобное  тело  субмарины.  На  верхней  палубе  появился  человек.

- Я  Стенли  Дрейк,  командор  этот  субмарин, - крикнул  он  на  ломаном  русском, - кто  есть  ви?
- Батюшки  святы! - заметался  Митька. - Иностранец!  Мы  што  жа,  за  границей?  Значит,  мы  заморского  краба  хотели  взять?

Но  с  катера  деваться  было  некуда,  и  он  плюхнулся  на  зад  и,  прижавшись  к  борту  спиной,  обхватил  голову  руками.  Кому-то  надо  было  держать  ответ,  а  так  как  бригада  была  деморализована  выходкой  своего  моториста,  Василий  встряхнулся,  крякнул  для  придания  себе  уверенности  и  шагнул  вперед:
- Ну,  значит,  я  Василий,  а  это  моя  артель.
- Сэр, - сказал  подводник, - имею  честь  сообщить,  что  я  принял  решение  сдать  вам  мой  субмарин,  если  ви  дать  гарантий  безопасност  мой  команда.  Я  знаю,  что  мы  нарушать  граница  ваш  страна  и  приносил  извинений  вам,  как  представител  государства.

До  ошалевшей  братии  с  трудом  доходили  ломаные  слова.  Но  все  же  дошли.  Митька  вскочил  на  ноги  и  решил  оторваться  за  свой  испуг  по  полной  программе.

- Ах  вы  козлы! - заверещал  он, - в  наши  воды,  значит,  приперлися.  А  ну,  дакументы!  Щас  все  штраф  заплатитя!  Каждай!
- Цыц  ты, - одернул  его  старший, - неудобно,  иностранцы  все  ж  таки.
- Тода  пусть  валютой  платють! - не  унимался  Митька.
- Айм  сорри,  я  не  понял,  что  есть  «козлы»?  - старательно  повторил  слово  Дрейк.
- Конечно,  козлы, - горячился  моторист, - границу  нарушил - плати!  Валюту  давай,  долары!
- Долларс?! - недоуменно  спросил  кэп. - Но  у  меня  нет  такой  полномочий  и  такой  сумма.
- Давай  что  есть, - кипятился  Митрий.  Уже  все  артельщики  пытались  остановить  его,  но  он  извивался  ужом  и  требовал  свое.  Американец  посовещался  со  своими  и  попросил  уточнить:
- Ми  вам  отдаем  все  долларс  команда  и  уходим?  Я  правильно  понимал?
- Давай-давай! - вопил  Митька. 
Василий  махнул  рукой - будь  что  будет.
- О`кей, - ответил  подводник, - я  имею  десять  минут?
- Акей, - позволил  наш  переговорщик,  и  капитан  скрылся  в  люке  лодки.

  Через  десять  минут  он  появился  с  небольшим  брезентовым  мешком  в  руках.
- Вот  долларс, - перебросил  он  свою  ношу  на  катер, - ми  можем  уходить?
- Какой  шустрый! - вскинулся  парламентер. - Щас  проверим! - и  он  запустил  руку  в  брезентовое  нутро. - Гляди-ка,  валюта! - с  удивлением  сказал  он,  вынув  несколько  бумажек. - Сколько  здеся? - деловито  спросил  он  американца.
- Тридцать  два  тысяч  восемьсот  тридцать  пьять  долларс, - старательно  выговаривая  слова,  ответил  тот.
- Маловато  будет, - вошел  во  вкус  Митька, - а,  к  примеру,  жратва  у  вас  какая?  Еда,  то  исть, - поправился  он.

Кэп  кивнул,  и  через  минуту  вынесли  коробку  с  банками,  походный  сухой  паек  экипажа.  Не  весь,  конечно.
- Ну,  лады, - подхватил  коробку  Митька, - вы  тока  якорь  наш  отдайтя  и  валите  себе.

Иностранец  понял.  Якорь  отцепили  и  передали  на  катер.  Вода  вокруг  лодки  опять  забурлила,  и  субмарина  стала  погружаться.  И  вдруг  с  двух  сторон  вспыхнули  прожектора,  и  чей-то  голос,  усиленный  мегафоном,  приказал: 
- Приказываю  застопорить  ход  и  лечь  в  дрейф!  В  случае  неподчинения  открываю  огонь  на  поражение.
- Стопорим,  даже  на  якорь  станем! - крикнул  в  ответ  Митька  и  действительно  булькнул  якорь  за  борт.  А  подлодка  еще  быстрее  пошла  под  воду,  и  пока  пограничники,  а  это  были  они,  подходили  к  катеру,  она  ушла.

- Тьфу,  кулды-чекулдык-буль-буль, - выругался  кавторанг-пограничник, - чуть-чуть  опоздали.  Я  давно  за  вами,  голубчики,  наблюдаю!  Взяли  вас  с  поличным  при  передаче  посылки  с  вражеской  подлодки.  Кто  старший?  Где  контейнер?
- Я  старший, - выступил  вперед  Василий.
- А  вот  кантейнир, - высунулся  Митька,  держа  коробку  с  пайком.

Поизголявшись  над  американцем,  он  решил,  что  со  своими  нечего  бояться.  - Тока  мы  их  случайно  встретили.  Заблудимши  мы,  а  тут  они.  Вот,  жратвы  нам  дали.  Хотя,  конечно,  иностранцы.
- Разберемся.  Обыскать, - приказал  пограничник, - и  на  катер  перепрыгнули  трое  вооруженных  людей  в  форме.  Через  пятнадцать  минут  было  ясно,  что  на  катере  ничего  не  спрятано,  а  все  люди  на  лицо.  Документы  у  всех  были,  старые  советские  паспорта.

- Похоже,  настоящие, - с  сомнением  протянул  кавторанг, - следуй  за  мной.
И  нашей  бригаде  осталось  только  подчиниться.

А  в  следующую  навигацию  на  Амуре  появился  новый  катер  под  громким  именем  «Варяг»,  который  вполне  официально  и  ни  от  кого  не  таясь,  ходил  по  реке  от  поселения  к  поселению  и  развозил  товары  первой  необходимости.  И  не  только  водку  и  охотничьи  патроны,  но  и  многое  другое.  Командовал  этим  плавучим  магазином  Василий,  рулевым  был  Николай,  мотористом  Митька,  а  Иван  на  все  руки  по  необходимости.