Отрывок из повести "Мечты иногда сбываются"
Первый день осени заявил о себе моросящим дождем. Такая погода всегда вызывала у меня душевный разлад. Капли дождя на стекле напоминают слезы, которых давно не вытирал со щек.
Я сидел за столом и на медицинских весах взвешивал бездымный порох «Сокол». Двухграммовой гирьки не было, гирьку заменяла еще новенькая двухкопеечная монета, отчеканенная в 1978 году.
Заряжать патроны – мое любимое занятие. Можно приобрести фабричные, но охота с такими патронами напоминает часто о внесении в родную стихию новшеств НТР, благодаря которым дичи в окрестных лесах становится все меньше. Пятизарядные ружья, мотонарты – все это делает лесных обитателей еще беззащитнее…
Вслед за порохом – картонные прокладки, войлочные, вырубленные из старого валенка пыжи, дробь, картонный пыж – и заряд готов.
Я полюбовался сделанной работой – двухрядьем снаряженных патронов. Теперь уложить в рюкзак необходимое, да сходить поторопить компаньона.
В дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, в комнату ввалился сосед Радин*.
- Ты чего это, опять курить начал? Бросил, так не кури! - вместо приветствия вымолвил он.
Я незаметно прикрыл лежащие на столе конверт и письмо.
- Да вот, что-то зуб разболелся, - соврал я.
- А я жду тебя, жду…
- Я готов. Сейчас едем!
Мотоцикл мы оставили в дощатом гараже, приютившимся на берегу реки среди таких же неказистых сооружений-времянок. Гаражи вытянулись вдоль затона неровной «улицей», и каждый был сколочен по усмотрению хозяина. Здесь, среди гаражей, покоилось несколько старых дощатых лодок, с проваленными, прогнившими боками. Еще совсем недавно местные рыбаки и охотники пользовались только такими лодками. Теперь все обзавелись легкими и быстроходными «дюральками». Мне даже казалось, что деревянных лодок в пользовании ни у кого из сельчан не осталось, и очень удивился, увидев однажды, как двое мужиков – старый и молодой – заводили у берега мотор такой лодки. Моторишко, видимо, был совсем старый, и никак не хотел заводиться. Чихал и кашлял как простуженный. Мужикам было неудобно – все, кто оказался в это время на берегу, наблюдали за ними – и они старались побыстрее запустить движок и отъехать подальше от любопытных глаз. Суетились, толкались, раскачивали лодку. Наконец мотор затарахтел, и лодка непривычно медленно двинулась вниз по реке,
- Что сидишь? Отчаливай лодку!
Радин – хозяин лодки, а значит, и хозяин положения. Я назвал его, шутя, капитаном. Радин высокий, худой, жилистый. Охота для него – главное развлечение, лучший отдых. А открытие охотничьего сезона – самый большой праздник. Радин – человек не пьющий. Ни в Первомай, ни в иные праздники его нельзя уговорить выпить даже рюмочку, а на открытие осенней охоты он всегда берет с собой бутылку вина, и вечером, озаряемый светом костра, выпивает свое ежегодный стакан вина.
В ожидании приятной, с ветерком, поездки, дисциплинированные собаки сидят на специально отведенном для них месте. Морды выражают нетерпение.
Взревел мотор, зачадил сизым дымом, и вот лодка, дернувшись при включении скорости, легко заскользила по серой глади реки.
Быстро сменяются картины на близком крутом береге, ходко идет «дюралька». Я удобно устроился у без надобности точащего в носовой части лодки рулевого штурвала и прикрыл глаза. Берега знакомы. Лет десять уже, а то и больше. Каждая коряжина знакома. И, когда путешествие намечалось привычным маршрутом, предпочитал подремать, собраться с силами, ведь бродить среди полуметровых кочек по вязкому, чавкающему месиву – дело нелегкое. Да еще помотайся-ка за этим лосем Радиным, который, кажется, не знает усталости…
Не дремалось. Воображение прокручивало картины минувших зимних и весенних дней, когда эта красавица Анна еще никуда не собиралась уезжать, а ходила в школу, и почти каждое утро ее загадочные глаза встречались на моем пути.
«И надо же было мне, взрослому человеку, встретить эту девчонку! – анализировал я. – Казалось бы, влюблялся уже не своем веку, опыта кое-какого набрался. И первая любовь была, и вторая, и… Говорят, настоящая любовь приходит лишь раз. Когда влюблялся в очередной раз, то и считал эту любовь настоящей, а минувшие – так, увлечения… И вот эта красавица Анна. Угораздило в тот роковой день зайти в магазин, и, увидев ее там, влюбиться с первого взгляда! И вот теперь… Окончательный разрыв после юбилейного веселья, отголоски которого долетели и до нее…
Ощутив на лице капли дождя, вернулся к действительности.
Дождь мелкий, моросящий, осенний. Первые его капли освежают, и даже приятны, на через некоторое время эта мокрая пыль начинает надоедать.
До места нашей постоянной охоты оставалось метров пятьсот. Собаки это почувствовали, завертелись. Теперь уже лодка шла не по Оби, а по одной из ее многочисленных стариц.
Берег, совсем близкий, притягивал к себе собак. Им наскучило сидеть без движения. Найда даже встала передними лапами на борт лодки, и мне пришлось пристегнуть к ее ошейнику поводок.
За поворотом лодка сбавила ход, и Радин направил её к берегу, заглушив мотор. Стало тихо, и слышно было, как заскрипел песок под днищем вклинивающейся в берег лодки.
- Приехали! Выгружайся! – разминая затекшие пальцы, весело распорядился Радин.
Выгружаться, перетаскивать на круто восходящий берег рюкзаки, палатку и прочее нужное на охоте добро не хотелось. Сразу бы, перекинув через плечо ремень ружья, отправиться к ближайшему озерку, пройти вдоль заросшего камышом берега в ожидании хлопанья крыльев и кряканья взлетевших уток, и оглушить предвечернею тишину луга раскатистым дуплетом! Но это будет позднее, а пока, умерив охотничий азарт, необходимо позаботиться о ночлеге: установить палатку, запасти дров для костра. Хорошо, если лагерь разбивается на новом, не обжитом еще месте. Тогда дрова – сухой валежник – рядом: бери сколько хочешь! А там, где костры из года в год разводятся на одном кострище, с дровами значительно сложнее.
Палатку установили хоть и неровно, с перекосом, морщинами, но быстро. Под днище подстелили приличный пласт сена, надранного из совхозной скирды, почерневшей от дождей. За дровами же пришлось идти дважды в далекий островок осинника.
Наконец лагерь охотников готов. Теперь можно, опоясавшись патронташем, отправляться в заветные места, где притаились в прибрежной траве озерин тяжелые краснолапые крякаши.
Мы пошли в разные стороны. Радин на дальнюю гриву, где всегда, по его словам, было полно утки. Я отправился в сторону менее отдаленных водоемов, считая, что если утки есть, они есть везде.
Найда еще издали почуяла запах водяного мира, заросшего широкими листьями кувшинок и окруженного нетронутым косарями зеленым барьером осоки. Я осторожно, пригнувшись, стал приближаться к воде.
Озеро было пустынным. Виднелись среди водной растительности темные полосы – водные дорожки, оставленные водоплавающими.
- Эх, Найда! Зря тащились по кочкам! – вешая на плечо не нужное теперь ружье, посетовал я собаке.
И тут же, совсем рядом (откуда они взялись?) поднялось из травы два огромных вблизи крякаша. Полет их начинался лениво, с недовольным кряканьем.
Я вначале вздрогнул, а затем залюбовался летящими над водой крупными птицами. Когда вспомнил о ружье, стрелять было уже поздно.
- Прозевали!
Найда утвердительно вильнула хвостом. В глазах ее читалось неудовлетворение.
На листьях камыша заиграл красноватый оттенок закатного солнца. Алая полоска на горизонте после долгого серого дня вызывала хорошее настроение. Не жалко было улетевший трофей.
Подходя к следующему озеру, я не думал о том, что меня, идущего во весь рост, водоплавающие сразу заметят. Я видел перед собой эти большие глаза Анны, обрамленные прической известной французской певицы. Вспомнились ироничные строки из первого ее письма. Хорошее настроение, возникшее от созерцания предзакатной полоски алого цвета, сменилось безысходностью положения…
Хлопанье крыльев и заполошное кряканье взлетевших с озера уток возвратило меня к охоте. Вскинув ружье, я не сразу увидел табунок взлетевших уток. Стрелять не стал.
Заметно убавилось света. Багровая полоска заката напомнила занавес, закрывающийся вслед за покинувшим сцену артистом.
… К лагерю я возвращался в полнейшей темноте. Перелета почти не было. Прилетел лишь один чирок, где-то сел под берегом, куда камыши отбрасывали аспидную тень. Плавал там, цвиркал, но так и не выплыл на светлую полоску воды. Пришлось возвращаться без трофея.
Радин к моему приходу успел развести костер.
- Ну что, охотник? – улыбаясь, спросил он. – Как успехи?
- Что-то не повезло нам, - ответил я, приставляя ружье к вбитой в землю суковатой палке и сбросив с плеча пустой рюкзак.
Подходя к костру, успел заметить разложенных у палатки уток. Четыре. Два крякаша, чернеть и чирушка.
- А ты, Философ Владимирович, не терял времени даром.
Радин тихонько засмеялся.
- Не зря же почти три сотни за ружье отдал. Окупать надо!
У костра сидеть после ужина одно – удовольствие. Это испытал каждый, кто хотя бы раз ужинал в условиях наших далеких предков, живших еще в пещерах. Кругом ночь, темень, а у костра тепло и светло. Свет не яркий, не электрический. Естественный, красноватый. Лица от этого света бронзовыми становятся, как лица индейцев. Думы разные навевает огонь.
- О чем задумался? Уток улетевших вспомнил?
- Да бог с ними, с утками…
- О чем тогда?
Думал я о ней. Но разве скажешь об этом Радину, который, наверное, уже и забыл о том, что в жизни, кроме охоты и здания редакции существует еще такое волнующее чувство – любовь?
- О напряженности международной думаю, - соврал я. – Все никак не могу понять, когда эти американцы утихомирятся…
Говорить о политике Радин любитель. Он считал себя в этом вопросе хорошо подкованным. Кроме различных газет, он, единственный в районе, выписывал журнал «Вопросы философии». Поговорили о политике американцев. Радин растолковал мне её сущность.
- У них там всё покупается и продаётся. Они на таких войнах, как во Вьетнаме была, наживаются…
Радин говорил долго. И неприглядными на фоне этого костра казались мне торговцы оружием.
Наговорившись о политике, переключились на сельское хозяйство. Эта тема для Радина была тоже близкой. Стали критиковать совхоз, носящий имя райцентра.
- Всё же, если стог частника – сразу определишь, - начал Радин. – Как игрушечка! На таком ни капли воды не задержится. А совхозные возьми… Стоит скирда – как старая лошадь с проваленной хребтиной. Сколько гниет сена!
- Это правда, - согласился я. – Сам убедился сегодня.
- А всё потому, что контроля нет, и ответственности никто не несёт. Заставить бы заплатить за порченое сено, вернуть деньги, что за него получили…
- Между прочим, мы тоже сегодня пару хороших навильников сена загубили, на котором спать будем…
- Ох ты, время-то! – спохватился Радин. – Всё, ложимся спать.
В палатке было совсем темно. Под брезентом шуршало сено. Где-то, невидимые, летали, издавая жалобные звуки, комары.
Радин почти сразу засопел. А я еще долго лежал с открытыми глазами. Думал о том, как быстро пролетели самые счастливые дни…
* - Рындин (Радин в повести)
Комментарий. Этот день сохранился как рисунок наскальный в пещере на страницах повести. И вот сегодня я опять там, на лугах за рекой. У костра, на озере, где жирные крякаши, взлетая, вспугивают робкую тишину. Тогда почти все ещё были живы. И мир казался радостным и много обещающим. Всё, как говорится, ещё только начиналось. И могли ли герои повести, разговаривая у костра о продаже оружия «этими» американцами, подумать о том, что, не без помощи этих самых американцев, развалится СССР (союз нерушимых республик свободных сплотила на веки родная страна… ). Вдруг так неожиданно рухнет созданное десятилетиями здание проживания в дружбе и братстве народов. И коммунист до последнего дня своей жизни Рындин, наверное, полез бы в драку, скажи ему кто-нибудь об этом в те дни. Ведь он только недавно купил ружьё, и столько ещё утиных зорек было у него впереди. Впереди ещё была ранняя смерть сына Сергея, болезнь тяжёлая и уход из жизни единственной любимой женщины, жены Зины. Ещё не взошли на престол сначала Миша, затем Боря. Ещё не введено в стране ужесточение по борьбе с пьянством и алкоголизмом, давшее толчок развитию алкогольной мафии, затем ставшей всеобъемлющей…
Когда все бросали свои партийные билеты, Рындин не только не бросил главного своего документа, но и возглавил в последствии осиротевшую районную партийную организацию, лидером которой был почти до конца своей жизни. Лишь в последний год, чувствуя, что годы уже дают о себе знать, передал знамя своему приемнику.
В 100-й юбилей Революции он, после митинга, неудачно упал, выбил сустав руки, который местные врачеватели вправляли под наркозом, после которого Рындину стало совсем плохо. Об этом можно будет прочитать в заметке на «одноклассниках». И в конце юбилейного года коммунист Рындин оставил этот пока несправедливый мир.
Вечная ему память.
Ссылка на заметку о лечении: https://ok.ru/profile/519828493576/statuses/66865312175368