Женька упала на ровном месте. Место было гладкое, плитка к плитке - как пол в поликлинике. Конечно, когда в декабре идет дождь, а потом идет снег, то потом вообще ничего не идет - все падают. Женька полежала немного, подумала, и решила - надо вставать. И сразу поняла - левой ноги нет. Она заплакала - потому что жизнь кончилась, едва начавшись. Завтрашний тур в Эмираты ей не светил. Прохожие вызвали Скорую, и Женька ждала помощи, разглядывая ботинки, кроссовки и сапоги. Унылый врач Скорой помощи расстроился, что Женьку придется везти в травму, и, стало быть, поход в сауну ему сегодня тоже - не светил.
1 Градская встретила Женьку щербатыми кафельными полами, ее долго возили из кабинета в кабинет, мяли распухшую ногу, писали бесконечные бумажки, а к вечеру, наконец, определили в хирургию, к четырем падшим бабушкам и молодой, но с проломленной головой. тетке. Компания подобралась хорошая, и, получив пятно пшенной каши с маргарином, Женька уснула, забыв позвонить маме и ГМО - Гражданскому Мужу Олегу. Тот сам взорвал спящую палату "Турецким маршем", и проорал в трубку - "ты где? мы сейчас к тебе едем! все везем с собой!" Женька, всхлипнув, сказала, что в 42 палату 4 этажа хирургии его сейчас не пустят, да и всех остальных - тоже. Потому что больной здоровому не друг, не товарищ и не сестра милосердия. Олег ответил обычным "лучше гипс и кроватка, чем гранит и оградка" и пообещал придти завтра. Больше Женька не спала и все смотрела на стрелу Ленинского проспекта, всю в желтых фонарях и красных всполохах машинных огней.
Утром прибежала палатная сестра, за ней прибежал палатный врач, и все засуетилось, будто в шейкере смешали все отделение хирургии. Все бегали, натыкаясь друг на друга, санитарки елозили тряпками по полу, грохотали кухонные лифты, медсестры, крича " Шестая! на укольчики! Восьмая - на забор крови!" обходили палаты. Потом пришло светило. Молодой зав. отделением, хирург от Бога. "Да ради того, чтоб к нему попасть, люди сами ноги ломают" - доверчиво сипела Женьке в ухо ходячая бабушка.
Хирург, отбросив простынь жестом, каким пианист поднимает крышку рояля, пробежался по женькиной лодыжке, дал указания, отошел. Вернулся. Еще раз провел длинным и нервным пальцем по ступне, покачал головой и сказал, что оперировать будет сам, завтра, в 9.15. И опять все забегали, а потом всё стихло.
Под обычную больничную вонь, к которой привыкаешь за ночь, Женька опять уснула. Проспала она и обед. Вечером бабушек стали посещать, запахло мандаринами, как под елкой, и загудели жалобы и вопросы - "там болит, тут болит, ничего не помогает, как кошка? полил цветы? чего ела? кто заболел? звонила? а он?..."
Олег не позвонил. Мама причитала по телефону, жалуясь, что у нее давление и она не доедет в такую даль, неужели нельзя было упасть поближе, и как теперь вернуть деньги за тур ..." Женька засунула телефон под подушку и стала в уме вспоминать "Сто лет одиночества", восстанавливая хитрые сплетения генеалогического древа семьи Буэндиа.
Прооперировали ее удачно - а иначе и быть не могло, раз оперировал сам Филипп Петрович, которого рвут на части и ждут во всех странах мира, а он все не едет и не едет. "Меня ждал, - Женька плыла в наркозе, - и дождался"...
Они поженились, конечно. Просто иначе-то не бывает. И Женька не удержалась, позвонив из ЗАГСа Олегу - нужен будет гипс - звони!