МЕЧТА
Это было глупой непредвиденной случайностью, несчастным случаем, которые, к сожалению, случались тогда слишком часто. В случае непроходимости во время родов ребенка вытаскивали из утробы матери специальными щипцами. Делалось это очень осторожно, чтобы не повредить мозг ребенка, защищенный лишь тонкой оболочкой мягкого черепа. В большинстве случаев все заканчивалось благополучно, и все же нередкими были инциденты с повреждением черепной коробки новорожденного. Такого рода травма могла впоследствии сильно отразиться на жизни ребенка, став причиной нарушения психики, умственного развития и физической инвалидности, в зависимости от того, какой участок мозга был поврежден.
В случае с Даной все с самого начала пошло не так. Сперва ее мать госпитализировали из-за осложнений во время беременности. Потом, перепутав карточки больных, ее ошибочно отвезли в операционную, где еще долго уговаривали согласиться на кесарево. Она отказалась. Однако, когда начались схватки, рядом оказались всего одна акушерка и сестра. Роды были тяжелыми и продлились более суток. Дану вытащили щипцами, грубо и неосторожно сдавив мягкую младенческую головку.
Из-за полученной травмы тело девочки не могло полноценно развиваться. Когда наступил период “хватания”, малышка усиленно тянула к себе погремушки левой рукой. При этом правая ее рука оставалась неподвижна. Позже, когда девочке исполнился год, оказалось, что ее правая нога также атрофирована. Дана изо всех сил пыталась ходить. Она хваталась за ножку стола и, подтянув маленькое тельце, поднималась на одной ноге, но тут же падала. Оказалось, правда, что правая рука ее не совсем безнадежна, и со временем девочка научилась контролировать ее, хотя и не так хорошо, как левую. С ранних лет ей пришлось смириться с мыслью, что она никогда не сможет ходить, и привыкать к инвалидной коляске.
О том, что их дочь нема, родители узнали не сразу. Но это, пожалуй, стало самым тяжким испытанием для всей семьи. Через два года после рождения Даны отец оставил их. А мать почти перестала улыбаться. Она работала в две смены, оставив дочь на попечение старой соседки. Именно там, в крошечной квартире, пропахшей нафталином и старыми книгами, Дана открывала для себя мир. Старая Ульяна научила ее читать, и уже в пять лет девочка запоем читала все, что могла достать с высоты своей инвалидной коляски. Они вместе выучили язык жестов и пальцевую азбуку, и теперь Дана могла, наконец, высказать все накопившиеся у нее мысли и вопросы. А вопросов, как для ее возраста, у девочки было немало. “Почему мы видим только одну сторону Луны?” “Почему я не могу говорить?” “Бывает ли счастье без улыбки?” Каждый раз старая соседка терялась в недоумении и по возможности старалась удовлетворить любопытство своей юной ученицы. Однако вопрос о счастье без улыбки все чаще проскальзывал в их разговорах, отчего старой женщине всегда становилось не по себе.
В семь лет Дана пошла в специализированную школу-интернат для детей-инвалидов. Она с нетерпением ждала каникул, чтобы увидеть мать. Но, забрав ее со школы, мать накрыла на стол и, усевшись напротив нее, стала молча поглощать содержимое своей тарелки. Дане очень хотелось рассказать ей обо всем, что произошло с ней в школе за прошедший семестр, однако мать плохо знала язык жестов. А кроме того, она постоянно избегала смотреть на дочь. Дану разрывали противоречивые чувства. Она не могла понять, в чем ее вина. Возможно, она недостаточно хорошо училась? Или учительница рассказала матери об инциденте с пропавшим школьным учебником, найденным позже у Даны в сумке? Но это была не ее вина! Она все может объяснить! Только бы встретиться глазами с матерью… Только бы поймать ее взгляд… Но все было безрезультатно.
В тот вечер мать уходила на ночную смену, и Дана снова отправилась к старой соседке. Устроившись перед телевизором, девочка следила за движущимися на экране картинками, не замечая, как новости сменяются рекламой и отрывками из фильмов. Такое настроение Даны сильно озаботило старую Ульяну.
- Что с тобой? - мягко спросила она, опустившись в кресло напротив.
- Все хорошо, - ответила Дана жестами и улыбнулась.
Старая женщина долго смотрела на девочку, так и не решившись продолжить свои расспросы. Нацепив на нос очки, она открыла толстую книгу и углубилась в чтение. “Надо подождать, когда она сама захочет говорить,” - так рассудила себе Ульяна, ни на минуту не сомневаясь, что этот момент рано или поздно наступит. И, как всегда, она оказалась права. Почувствовав на себе пронзительный взгляд девочки, старая соседка подняла глаза, напряженно вчитываясь в знаки, которые показывала ей Дана.
- Не знаю, бывает ли счастье без улыбки, - нервно жестикулировала девочка, - но улыбка без счастья точно бывает!
- О чем это ты? - удивилась Ульяна.
- Мне кажется, мама совершенно не рада тому, что я приехала домой на каникулы, - объяснила Дана, и глаза ее залились слезами.
- Что ты, - попыталась успокоить ее соседка, - откуда у тебя такие мысли? Твоя мама работает в две смены, чтобы одеть и прокормить тебя, она отправила тебя в хорошую школу, она…
- Она совсем не разговаривает со мной! - перебила ее девочка, размазывая слезы по щекам.
Ульяна давно догадывалась, что Дане не хватает общения с матерью, однако все эти годы она не считала себя вправе вмешиваться в их семейные отношения. На этот раз все было иначе. Слезы девочки повергли старую женщину в глубокое раздумье. Сама лишенная семьи, она сильно привязалась к Дане. “Из-за своей физической травмы эта девочка слишком чувствительна, слишком уязвима, - думала про себя старая Ульяна, - и то, что может пройти незамеченным для другого ребенка, доставляет ей страдания”. Она просто обязана поговорить с матерью Даны, чтобы защитить душу девочки, чтобы уберечь ее от обиды и озлобления.
На следующее утро, когда мать пришла забрать Дану, Ульяна отозвала ее на кухню, предварительно попросив девочку выписать для нее несколько цитат из книги, которую она читала. Убедившись, что Дана поглощена делом, старая женщина внимательно осмотрела свою гостью и опустилась на табурет. Мать Даны последовала ее примеру, с нетерпением ожидая, когда старуха заговорит.
- Скажите, вы часто общаетесь с дочерью? - заговорила, наконец, Ульяна, тщательно подбирая слова.
- А что такое? - женщина выпрямила спину и настороженно посмотрела на свою собеседницу.
- Вчера ночью Дана плакала, - объяснила старая соседка, - мне кажется, ей не хватает общения с Вами…
- Ну что ж, придется провести с ней беседу, - заметила мать Даны, строго нахмурив брови, - извините, что мы доставили Вам неудобства…
- Вы меня не так поняли, - поспешила возразить Ульяна, начиная сожалеть о начатом разговоре, - Дана для меня как родная, поэтому я беспокоюсь о ее чувствах… Девочку в ее положении очень легко обидеть, Вы меня понимаете…
- Понимаю ли я, - горько усмехнулась женщина, нервно затянув шарф на шее, - когда же меня кто-нибудь поймет? Кто-нибудь когда-нибудь поинтересовался, что чувствую я? От меня муж ушел, я работаю в две смены, чтобы вырастить дочь-инвалида! У меня ни на что нет времени, жизнь утекает сквозь пальцы… А я ведь, между прочим, еще не старая и могла бы...
- Вы любите дочь? - прервала ее монолог Ульяна, напряженно вглядываясь в темные глаза этой все еще красивой женщины.
- Я исполняю свой долг, - сухо ответила мать Даны, поднимаясь с табурета и давая понять, что считает разговор оконченным, - дочь - это мой крест, и я донесу его до конца.
- Чувство долга - это не любовь, - тихо заметила Ульяна, изо всех сил стараясь подавить отвращение, которое вызвали у нее слова ее гостьи.
- Вам легко говорить, - бросила в ответ женщина, - Вы не прошли через то, через что прошла я, для Вас она… а впрочем, я благодарна Вам за помощь и заботу.
С этими словами мать Даны быстро направилась к двери. Однако, распахнув эту ветхую преграду, отделяющую крошечную кухню от темного коридора, она вдруг почувствовала сопротивление. Дверь ударилась об инвалидную коляску. Там, в темном коридоре, была Дана. Она все слышала. И хотя смысл услышанного пока еще не совсем доходил до ее детского сознания, этот разговор врезался ей в память неизгладимым клеймом, с годами все больше отдаляя ее от матери.
На улице было холодно и сыро, как обычно бывает ранней весной. Талый снег растекся грязными ручьями по аллеям и пешеходным дорожкам, подхватывая с собой прежде скрытые от взгляда окурки и прошлогодние обертки от конфет. Передвигаться среди этой капели в инвалидной коляске было нелегко. Однако еще с детства Дана приучилась к самостоятельности. Она научилась преодолевать казалось бы самые непреодолимые препятствия. И теперь, окончив школу, готовилась поступать в техникум для инвалидов и людей с ограниченными физическими возможностями. Она очень хотела поступить в университет и изучать психологию, но, к ее глубокому сожалению, местные университеты не были достаточно оборудованы для людей с ограниченными физическими возможностями, и учиться там пока ей не представлялось никакой возможности. Она решила подождать. Получить профессию и самой зарабатывать себе на жизнь было ее краткосрочной целью. Со временем она обязательно поступит в университет. А пока больше всего ей хотелось освободить от лишних забот мать. Отсутствие улыбки на лице матери с каждым годом все больше нагнетало чувство вины у Даны. Слова о материнском долге, подслушанные когда-то под дверью в доме у старой соседки, теперь обрели новый смысл в мозгу девушки - она чувствовала себя обузой. Ей хотелось заработать денег, чтобы мать больше не работала в две смены и могла заняться собой. Ей хотелось видеть мать счастливой.
У дома ее ждала подруга Валя, кутаясь в теплый шарф и притопывая ногами от холода. Валя была глухонемой, однако ее преимущество перед Даной было в том, что она могла ходить. Валя была не только школьной подругой Даны, время от времени она навещала Дану, то и дело удивляя ее своими ручными поделками. Дело в том, что Валя увлекалась вязкой крючком. Она настолько в этом преуспела, что могла связать все что угодно - от брошей и сумок до кукол и покрывал. Чтобы немного отвлечься от учебы и семейных проблем, Дана периодически пыталась освоить искусство вязания крючком, однако это у нее получалось довольно неважно.
- Мать на дневной смене? - знаками спросила Валя, остановившись напротив дверей лифта.
- Да, - коротким жестом ответила Дана.
- Она у тебя такая занятая, - продолжала подруга, позабыв, что тема матери в разговорах с Даной была табу.
- Да, - Дана кивнула и протянула подруге журнал, - тебе понравится, здесь интересные идеи для вязки.
- Спасибо, - ответила Валя, приложив руку к груди, - и перестань так много думать обо всем. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на пустые размышления. Мы с тобой не такие, как все - ну и что! Таких, как мы, много. И мы найдем свое место в этом мире.
Девушки сблизились год назад, когда Дана получила в подарок от Ульяны вязаную брошь и приколола ее к школьному пиджаку. “Какая прелесть!” - всплеснула тогда руками Валя и провела почти месяц, пытаясь повторить вычурную вязку. Валя была очень позитивная девушка, она много шутила и часто смеялась. Для Даны она стала своего рода балансом молчаливости и отчужденности матери. А кроме того, своей беззаботностью она контрастировала с постоянно опекающей Дану Ульяной. С Валей можно было говорить о всякой чепухе и забыть на время о том, что беспокоило ее больше всего.
Разлив по чашкам дешевый кофе, девушки разложили на столе журналы и принялись рассматривать картинки вязки, неизменно послужившие вдохновением для будущих работ Вали.
- Смотри, - жестами сказала Валя, - вытащив из сумки нитки и крючок, - одну петлю пропускаем, две следующие продеваем в первую…
- Мне никогда не осилить этого искусства! - рассмеялась Дана, восхищенно наблюдая за пальцами подруги, и замахала руками.
- Все можно осилить, если захотеть, - подруга поучительно сдвинула пальцы.
Ну, в этой-то истине Дана не сомневалась. Просто вязка крючком ее в принципе не интересовала. Ей просто нравилось проводить время вместе с подругой и болтать с ней ни о чем. Это была роскошь, которую дома Дана не могла себе позволить. И в желании продлить эти минуты, Дана всегда провожала подругу до остановки, когда Валя уходила домой.
Так было и на этот раз. Проведя подругу на автобус, Дана медленно поехала обратно к дому, когда мысли о матери снова стали заполнять ее голову. Ей не хотелось сейчас об этом думать, но, поддавшись мечтам о будущем, Дана снова начала строить планы. В конце-концов, это было приятное занятие для мозга.
Поглощенная своими мыслями и мечтами, Дана не заметила, как съехала с пешеходной дорожки на покрытую талым снегом траву. Колесо инвалидного кресла застряло в грязной луже, и, сколько она ни толкала его, оно упорно прокручивалось, углубляясь в грязь. Заметив ее, дворовые мальчишки стали показывать пальцами и смеяться. Метнув на них сердитый взгляд, Дана продолжала изо всех сил крутить свое колесо. “Какой позор, - думала она, сгорая от стыда, - поскорее бы отсюда выбраться, пока никто не увидел!” Ей всегда было неловко принимать помощь от посторонних людей. И хотя это случалось в ее жизни нередко, все же в такой бестолковой ситуации она прежде не оказывалась. Смех дворовых мальчишек только усиливал ее состояние беспомощности. Ей хотелось закричать на них, чтобы пошли прочь, но она ведь была нема.
Наконец, совсем отчаявшись, она опустила руки на колени и вдруг почувствовала, как кто-то легонько толкнул инвалидное кресло, и колесо, наконец-то выкатилось из грязи. Повернув голову, Дана с благодарностью посмотрела на своего избавителя и улыбнулась. В его темных глазах не было привычной жалости, которую она часто читала в глазах прохожих. Взгляд его излучал такое тепло, что у Даны вдруг сильно забилось сердце от какого-то нового, пока еще неведомого чувства. Если бы только она могла заговорить! Сказать хотя бы одно слово благодарности… Если бы только она могла... Дана улыбнулась и приложила руку к груди в знак благодарности, напряженно вглядываясь в его лицо с надеждой, что он ее поймет. Он улыбнулся ей в ответ и сказал, что всегда готов помочь, если ей нужна будет помощь.
Устроившись у окна в квартире соседки, Дана зажала в руке зеркало и внимательно рассматривала свое лицо. Она давно не нуждалась в уходе и заботе старой Ульяны, однако именно в этой крошечной квартире, загроможденной книжными полками, она чувствовала себя дома. Отбросив волосы со лба, она тщательно изучала свое отражение в зеркале, время от времени впадая в странную мечтательную задумчивость. Ульяна молча наблюдала за ней, догадываясь о причине такого странного поведения, и ждала.
- Тетя Ульяна, - заговорила, наконец, Дана, быстро двигая в воздухе руками, - думаете, я симпатичная?
- Конечно, Дана, - улыбнулась старая соседка и подошла к девушке, - посмотри, какие у тебя глаза, а волосы!
Ульяна принялась перебирать роскошные темные волосы Даны, перебрасывая их с одного плеча девушки на другое, закручивая вокруг головы, собирая в узел. “Раньше она никогда не спрашивала о таком, - подумала про себя старая женщина, - здесь, должно быть, замешан мужчина...” Эта догадка одновременно и радовала, и пугала Ульяну, ведь она хорошо знала, как чувствительна и уязвима ее юная подруга. А между тем, Ульяна не наврала. У Даны действительно было удивительно красивое лицо. Тонкие черты, густые темные волосы - все это она унаследовала от матери. Только горящий, проницательный взгляд черных глаз совсем был не похож на тусклый взгляд уставшей от жизни и от жалости к себе матери. Слова соседки воодушевили девушку, и она мечтательно улыбнулась своему отражению в зеркале.
С того дня Дана стала часто видеть своего нового знакомого. Она изучила его маршрут и время, в которое он, вероятно, возвращался с работы. И теперь часто поджидала его у дороги, чтобы вместе идти домой. Большую часть пути они шли молча, и просто от его присутствия рядом ей было тепло и приятно. Однако любопытным было и общение этих двоих, как правило протекающее в письменной форме.
“Дана” - написала она на обратной стороне своей записной книжки и показала ему, ткнув в себя пальцем. Он улыбнулся и, вероятно, поддавшись шарму такого необычного знакомства, взял из ее руки карандаш и написал рядом: “Ян”. “Ты здесь живешь?” - снова написала она и передала ему карандаш. Это, конечно, было вовсе необязательно, но он решил поддержать сие эпистолярное общение и снова ответил в письменной форме. “Да, - написал он, - я переехал сюда два месяца назад”. Дана действительно раньше не видела его, а между тем, у нее была отменная зрительная память, и она знала в лицо всех жителей своего дома, а также тех, кто регулярно появлялся там по другим делам. Иногда, вернувшись со школы на каникулы, она замечала новые лица и тут же вносила их в список жильцов или гостей. “Ты здесь недалеко работаешь?” - написала она уже в самом конце листа.
- Нет, - ответил он вслух, и его голос прозвучал неожиданно громко после их молчаливой переписки, - просто мне нравится этот район.
Дана кивнула в знак согласия и толкнула колеса своего инвалидного кресла. Больше не было причин задерживаться здесь, посреди дороги.
- Если хочешь, я буду толкать твое кресло, а ты сможешь продолжать писать вопросы, - неожиданно предложил он.
Дана была очень тронута, ведь это означало, что ему действительно интересно было с ней общаться. Неужели ее заинтересованность в нем была взаимной? С того дня она всегда носила с собой карандаш и блокнот, специально для общения с ним. И их встречи превратились в своего рода традицию. Он толкал ее кресло, а она писала в блокноте все, что хотела ему сказать.
- Вчера я смотрела передачу про Тибет, - заговорила как-то Дана, стараясь по возможности упростить язык жестов, - как жаль, что я никогда не смогу пойти в горы. А ты когда-нибудь был в горах?
В тот день второпях она забыла свой блокнот и карандаш. Ей нечем было написать свои вопросы, и пришлось полагаться на язык жестов, который он, конечно же, не знал.
- Я? - он прищурил глаза, пытаясь понять смысл ее вопроса, - крыша дома…
Дана отрицательно замахала рукой и снова повторила свою попытку, оставив язык жестов и используя самые доступные для понимания фигуры, которые только могла придумать. Сложив руки пирамидой, она изобразила гору, которая здорово напоминала японскую Фудзи. После этого она указала на него пальцем, а затем с помощью указательного и среднего пальцев изобразила карабкающегося вверх человечка.
- Хочу ли... я... пойти в горы? - сообразил он.
Немного помешкав, Дана утвердительно кивнула. Это был не тот вопрос, который она задала, но она не знала, как показать ему прошлое время, поэтому приходилось смириться с тем, что он так и не уловил сути ее вопроса. Заметив ее замешательство, он догадался, что неправильно ее понял.
- Прости, - сказал он, нагнувшись к ней, - в следующий раз запиши этот вопрос в блокноте.
При этих словах в глазах его отразилось сожаление, неожиданно взволновавшее Дану. “Как же это просто! - подумала про себя девушка, - все, что мне нужно, это научить его языку жестов, тогда мы сможем говорить обо всем на свете, не полагаясь на ручку и бумагу!” Сцепив от волнения руки, она подняла к нему глаза.
- Я тебя обидел? - мягко спросил он и коснулся ее руки.
Она отрицательно покачала головой, не сводя с него глаз. Грудь ее высоко вздымалась, к щекам прилила кровь. “Неужели можно так волноваться от одного прикосновения к руке?” - думала она про себя, стараясь унять дрожь в пальцах.
- Хочешь, я научу тебя языку жестов? - предложила она, выразительно показывая слова руками.
- Ты мне хочешь что-то показать? - догадался он.
Она радостно закивала головой и снова указала пальцем на себя - “Я”, потом на него - “ТЕБЯ”; затем, сжав четыре пальца вместе, она несколько раз прикоснулась к большому пальцу, изобразив говорящий рот - “ГОВОРИТЬ”; после этого она снова указала на себя и сделала движение, как будто вытаскивая что-то из груди - “КАК Я, НАУЧУ”. Он улыбнулся и согласился, впрочем, вряд ли сообразив, что именно она собиралась ему показать.
Чтобы не терять времени зря, в следующий раз Дана принесла с собой книгу по Дактилологии. Девушка заранее вытащила ее из сумки и положила на колени, дожидаясь, когда он выйдет из стеклянных дверей метро. Она представляла, как наконец сможет задать ему все вопросы, которые накопились у нее со дня их знакомства и уже просто не умещались в голове; как расскажет ему о себе и своих планах. Подставив лицо теплому солнцу, Дана мечтательно улыбалась. В это время в дверях метро показался он. Она быстро толкнула колеса своего кресла, но тут же остановилась. Он был не один. С ним была девушка, которую он обнимал за талию. Сердце Даны сжалось, превратившись в густой комок боли и темноты. Быстро отъехав назад, она уронила книгу на землю. Кто-то хотел, было, подать ей книгу, но Дана спряталась за угол стоявшего неподалеку киоска.
В тот вечер Дана снова плакала, как много лет назад, уткнувшись лицом в старую шаль Ульяны. Она все рассказала этой женщине, столько лет заменявшей ей мать. От Ульяны у нее не было секретов.
- Тетя Ульяна, зачем я живу, если не заслуживаю даже простых человеческих отношений? - в отчаянии спрашивала девушка, дрожащими пальцами разбрасывая в воздухе слова.
- Что ты такое говоришь, - пыталась успокоить ее старая женщина, - ты больше всех заслуживаешь человеческих отношений…
- Это неправда! - отмахнулась Дана, - даже мать никогда не любила меня… я для нее крест, который она будет нести всю жизнь… она сама это сказала.
Ульяна растерялась, она не знала, как поддержать свою юную подругу. Одно она знала наверняка - ее страхи подтвердились. И она винила себя за то, что вовремя не остановила Дану от свиданий, трагическое завершение которых было неминуемо. “А может, это и к лучшему, - подумала Ульяна, обнимая Дану за плечи, - я не могу все время оберегать ее от жизни. Она должна научиться стойкости и способности всегда смотреть вперед. Ее сердце должно закалиться, только так она сможет выжить в этом мире”.
Вскоре после окончания техникума Дана получила свою первую работу переводчиком. Работать с текстом было для нее удовольствием, поскольку это полностью исключало прямой контакт с незнакомыми людьми, которых она в последнее время намеренно избегала. Дана была счастлива от того, что теперь сможет поддерживать мать, и надеялась на то, что их отношения наладятся. Однако мать, которой больше не нужно было работать в две смены, стала пропадать ночами, безуспешно пытаясь устроить личную жизнь. И, спасаясь от пустых стен собственного дома, Дана снова проводила вечера со старой Ульяной, обсуждая прочитанные книги, просмотренные фильмы и новости. Дана с горечью смотрела на изрытое глубокими морщинами лицо старой женщины, понимая, что однажды ее не станет. И тогда ей, Дане, придется как-то жить одной, но к этому она была совершенно не готова.
Ульяна умерла тихим воскресным утром. Она умерла во сне, и лицо ее было удивительно умиротворенным. Дана была первым человеком, узнавшим о смерти старой женщины. Она же занималась и похоронами. В тот день Дана впервые почувствовала, что такое настоящее одиночество.
Дождавшись вечером мать, Дана рассказала ей трагическую новость, внимательно наблюдая за ее реакцией. Мать Даны, хоть и плохо знала язык жестов, но все же поняла, что хотела сказать ей дочь.
- Жаль, - сказала она, стараясь придать своему голосу немного сочувствия, - старушка очень мне помогла с тобой в свое время… а хотя, она прилично пожила на этом свете, так что, пускай покоится с миром.
- Мама, похороны в среду, - Дана жестикулировала медленно, чтобы дать время матери вспомнить значения жестов.
- Я занята, - коротко ответила мать.
- Я так и думала, - все так же медленно сказала ей жестами Дана.
- Ты что, меня упрекаешь? - мать строго посмотрела на дочь.
Дана молча покачала головой и закрылась в своей комнате. “Счастье - это такой зверь, который может незаметно жить рядом с нами годами, - вспоминала она слова старой Ульяны, - но стоит нам его заметить, стоит сказать “вот оно, счастье!”, оно тут же исчезает”. “Бывает ли счастье без улыбки? - снова подумала Дана, вглядываясь в фотографию матери, которая всегда стояла у нее на столе, - зато улыбка без счастья точно бывает”.
Услышав, как захлопнулась дверь в комнату дочери, мать подошла к окну и закурила. "Значит, старая Ульяна умерла, проговорила про себя женщина, - она очень любила Дану. Пожалуй, она любила ее больше, чем я. Что же произошло? Где-то что-то пошло не так, и теперь уже поздно все исправить". Она тряхнула головой, чтобы избавиться от навязчивого чувства сожаления и раскаяния. “Слишком поздно, - прошептала она, - слишком поздно…”
Через полгода после смерти соседки Дана съехала от матери. Она сняла квартиру вместе с Валей, и жизнь ее неожиданно наполнилась новыми красками, звуками и запахами. Неисправимая оптимистка и душа компании, Валя была в курсе всех мероприятий для глухонемых, дома у них тоже собирались друзья. Не привыкшая к такой жизни Дана постоянно пыталась улизнуть, но все было напрасно - Валя, по ее собственным словам, твердо решила заняться подругой.
- Послушай, - сказала как-то Валя, отобрав у Даны бумаги и усевшись напротив нее так, чтобы подруге хорошо было видно ее жесты, - у тебя ведь только одна нога неподвижная?
- Вторая тоже очень слабая, - ответила Дана, - мне посоветовали не напрягать ее, чтобы не было хуже.
- Какая чушь! - Валя в негодовании взмахнула руками, - я достану тебе костыль.
- Зачем? - удивилась Дана.
- Будешь ходить! - уверенно заявила подруга и строго посмотрела на нее, - как можно было пригвоздить тебя к инвалидному креслу?!
- У меня был плохой доктор, - пошутила Дана.
Надо признать, что доктор у нее действительно был плохой. Однако невысказанный вслух вопрос о матери так и остался висеть в воздухе. Мать была слишком поглощена жалостью к себе, чтобы заметить, что положение дочери в какой-то мере можно было улучшить. Однако негодование Вали не прошло бесследно, и вскоре, обзаведясь деревянным костылем, Дана стала делать первые попытки встать с инвалидного кресла. Ее левая нога, хоть и была не безнадежной, все же годы, проведенные в инвалидном кресле и полное отсутствие каких бы то ни было нагрузок привели к тому, что у нее не было достаточно силы, чтобы самостоятельно удерживать тело. Конечно, девушка использовала левую ногу, чтобы помочь себе встать с постели или одеться, но этого было недостаточно. Обратившись к врачу, которого посоветовала ей подруга, Дана усиленно занялась тренировками. “Может быть, не все еще так безнадежно, - думала она про себя, - почему мать не подумала об этом, когда я была маленькой? Все ведь могло быть иначе...” Дана всячески старалась отгонять дурные мысли о матери - она не хотела ее возненавидеть.
Лето в том году выдалось холодным и дождливым, и поговаривали, что зима будет такой же слякотной и мокрой. Валя уговаривала Дану пойти на встречу сообщества глухонемых, намеченную на конец лета. Все эти ежегодные сборы и встречи были Валиной идеей. Это она хотела создать потенциально новое общество с неограниченными возможностями для всех. Она постоянно держала связь с различными общественными организациями, участвовала во всевозможных проектах, связанных с технической поддержкой людей с ограниченными физическими возможностями, вела свой блог и была в некотором роде public figure.
- Там будет один человек, - выразительными жестами сказала Валя, напоминая о намеченной встрече сообщества глухонемых, и зачем-то подмигнула подруге, - я хочу тебя с ним познакомить.
- Что за человек? - поинтересовалась Дана.
- Ты ведь увлекаешься психологией, - объяснила подруга, - а у него, кажется, докторская степень по психологии.
Дана пожала плечами, но на запланированную встречу все же пошла. Конечно, пошла она не из-за вышеупомянутого доктора. Дело в том, что эта самая встреча была организована в небольшом зале, арендованном одной общественной организацией недалеко от дома, где выросла Дана. Сама мысль о том, что где-то там все еще живет ее мать, волновала Дану. И несмотря на то, что она шла не к матери, девушке очень хотелось снова увидеть знакомые места.
Как и следовало ожидать, многие из сообщества глухонемых, собравшиеся в тот день на организованном Валей вечере, уже давно знали друг друга. Поэтому собравшиеся разделились на группки, активно жестикулируя и время от времени поглядывая на новоприбывших. Отпив глоток вина, Дана подтянула к себе свой костыль и отошла от стола. В этот момент взгляду ее представилась удивительная сцена: за столом сидел мужчина лет пятидесяти и, уплетая за обе щеки содержимое тарелки, то и дело совал в карман то котлету, то ложку салата, то снятые с палочек оливки. Дана быстро отвернулась, чтобы он ее не заметил, и щеки ее загорелись от стыда.
Когда Валя организовывала вечера своего сообщества, это всегда был феерверк эмоций, и она никогда не упускала шанса сообщить о новых достижениях своих друзей. Поэтому, когда Валя подошла к ней с сияющей улыбкой, Дане невольно стало дурно. “Вот сейчас попросит выйти на середину и сообщит всем, что я начала ходить,” - нервно подумала Дана, чувствуя, как тонкие струйки пота стекают по ее спине. Но вместо этого подруга махнула кому-то рукой и снова загадочно подмигнула.
- Дана, познакомься, - выразительными жестами сообщила Валя, - это и есть тот человек, с которым я хотела тебя познакомить.
В этот момент к ним подошел тот самый мужчина, которого Дана видела в самом начале вечера за столом. Он усердно вытирал руки салфеткой. Карманы его пиджака сильно оттопырились, и, вспомнив увиденную сцену, Дана тут же представила себе все их содержимое - котлеты, салат, оливки и все остальное, что он положил туда, когда она не видела. “Ну, спасибо, подруга, - подумала про себя Дана, - подсобила...” Однако от этой мысли ей тут же стало смешно. И вместо того, чтобы вежливо поздороваться, Дана прыснула со смеху. И при каждом взгляде на своего неудавшегося жениха ей становилось все смешнее. Так что, Вале пришлось извиниться перед ним и вывести подругу на улицу.
- Что за бес тебя укусил! - допытывалась Валя, жестикулируя прямо у Даны перед носом.
- Ты знаешь, что у него в карманах? - ответила Дана, продолжая смеяться.
- Что? - на лице подруги отразилось недоумение.
- Еда! Он загребал себе в карманы все, что было на столе! - быстрыми движениями объяснила Дана, и они рассмеялись теперь уже вместе.
Несмотря на ту активную жизнь, которую Дана вела благодаря Вале, и даже на то, что она теперь не нуждалась в инвалидном кресле, после смерти Ульяны она чувствовала ту опустошенность, которая бывает только в моменты встречи с вечностью. И пронизывающий холод сковал ее сердце. Только тогда поняла она силу тепла старой женщины, которая не называла ее своим крестом, не выполняла долг, а просто любила ее и видела в ней человека. И здесь, в местах своей юности, всепоглощающее чувство вины вдруг становилось все сильнее. Ей неожиданно захотелось увидеть мать.
- Я пойду, - сказала она подруге, подставив лицо мелким каплям начинающегося дождя.
- Старые места терзают душу? - догадалась Валя.
- Мне нужно увидеть ее, пока еще не поздно, - Дана обняла подругу и скрылась в темноте.
Эти места, в них было слишком много воспоминаний, слишком много сожалений. Зачем она сюда пришла? С тех пор как Дана переехала жить к Вале, она больше не пыталась наладить отношения с матерью, она приняла эту семейную отчужденность как нечто должное, как что-то, чего она заслужила одним своим появлением на свет. Дана перестала замечать сочувствующие взгляды прохожих и, даже увидев однажды его - того, которого когда-то так взволнованно встречала у дверей метро, - не почувствовала ничего, кроме вины за то, что смела на что-то надеяться. Единственная возможность избавиться от этого чувства вины - это видеть мать. Они должны объясниться, они должны найти в себе силы, чтобы принять друг друга и то прошлое, которое уже не изменить.
Капли дождя стекали по ее щекам - в этом дожде легко можно было спрятаться от собственных страхов и обид. Остановившись у двери дома, где она когда-то жила, некоторое время Дана стояла в нерешительности. А что, если мать снова не захочет с ней говорить? Что, если прошлое вернется к жизни? Как она будет с этим жить? Все это время она жила только надеждой на то, что время сможет все исправить. Что же останется, если она потеряет эту надежду?
Взяв себя в руки, она вошла в дом и, остановившись у квартиры матери, быстро нажала кнопку звонка, чтобы не дать себе времени передумать. Дверь открыла незнакомая женщина и удивленно посмотрела на девушку с костылем. Из квартиры раздался голос: “Кто это?”, и за спиной женщины остановился грузный мужчина в майке и спортивных штанах.
- Вам кого? - спросил он, потеснив свою жену и тяжело навалившись на дверь.
Дана оперлась на свой костыль и быстро полезла в сумку за блокнотом и карандашом. Техника эпистолярного общения, начатого ею еще в юности в порыве первой любви, не раз выручала ее, когда она не могла использовать язык жестов. Поэтому карандаш и блокнот с отрывными листами были всегда при ней. Все, что ей нужно - написать имя матери и спросить, не знают ли они, где она. Однако, заметив ее движение, мужчина вдруг нахмурил брови.
- Нас Ваша продукция не интересует! - грубо бросил он, решив, вероятно, что она была одним из дистрибьюторов door-to-door продаж.
Дана замахала руками и достала свой блокнот. Руки ее дрожали от волнения, и скользкая обложка никак не хотела открываться.
- Это, наверное, из Свидетелей Иеговы, - робко заметила новая хозяйка квартиры.
- Тогда тем более! - сказал мужчина и бесцеремонно захлопнул дверь.
Дана стояла в растерянности. Как же теперь найти мать? Где она, жива ли? Чувство вины сжигало ее изнутри. “Я ни разу не написала ей, ни разу не приехала. Как же смею я обвинять ее в холодности! Не смотря на всю свою холодность, она не оставила меня, а я… Что сделала я?” Она поняла, что всю свою жизнь пыталась изгладить это удушающее чувство вины. Она училась на отлично, самостоятельно выучила несколько языков, которые, конечно, могла использовать только в письменном виде; она нашла работу и стремилась к независимости - и все ради того, чтобы доказать матери, что она не обуза, что она такая же, как все, что она может приносить пользу, что она заслуживает любви. Дану разрывали противоречивые чувства.
“Лучше бы меня вообще не было!” - подумала Дана, остановившись у металлических ступеней моста. После прошедшего дождя все вокруг было мокрым. Одна из ступенек сильно прогнулась, и рядом поставили предупреждающий знак. “Что это, неужели знак свыше?” - подумала Дана, подняв глаза к звездному небу, но тут же тряхнула головой, чтобы избавиться от подобных суеверий. Вокруг было тихо и безлюдно. Летняя ночь освежала лицо мягкой прохладой с запахом недавно прошедшего дождя. Там, под мостом, беззвучно блестела в свете звезд водная гладь канала. Ухватившись за поручень, Дана подтянулась и вдруг уронила свой костыль. “Черт!” - она попыталась поднять костыль, но вместо этого столкнула его в канаву. “Ну и пусть! Я это сделаю! - сказала она себе, сцепив зубы от боли, - меня здесь ничто не держит...” Снова подтянувшись, она перебросила свое тело на металлические ступеньки. Руки ее дрожали от напряжения, сердце гулко билось в груди. “Еще немного, всего несколько ступенек...” Она отдышалась и снова подтянулась, но в этот момент руки ее соскользнули со скользкого поручня, и, в отчаянии пытаясь за что-то ухватиться, Дана покатилась кубарем вниз. Сильно ударившись головой об металлический угол ступеньки, она беспомощно распласталась на земле. И последнее, что пронеслось у нее перед глазами, было лицо матери. “Все, чего я хотела, это чтобы ты улыбнулась…” - подумала Дана, прежде чем потерять сознание.