Вчера смотрела фильм «Бег», смотрела совсем по-другому, чем сорок пять лет назад, когда еще многого не знали, о чем только догадывались; смотрела сквозь слёзы – так было жалко всех: и красных, и белых, и Чарноту, и Хлудова, прототипом которого был легендарный генерал Слащёв.
Сегодня сто лет со дня Октябрьского восстания и как его ни называй – переворотом или великой революцией - это событие перевернуло историю не только России, но и всего мира. Сегодня буду вспоминать генерала Слащёва, Слащёва-вешателя, Слащёва-Крымского, генерала Яшу, престиж и авторитет которого в офицерской среде был непререкаемым.
Генерала называли по-разному, в зависимости от любви-ненависти к нему и, наверное, нет в истории Белого движения человека, который бы так олицетворял трагедию русского офицера. Искренне поверивший в миссию Белых спасти Россию, он, в конечном итоге, оказался на свалке истории, не нужным ни белым, ни красным.
Яков Александрович часто задавал себе один и тот же вопрос, который звучит в песне А.Н.Вертинского: «Зачем и кому это было нужно?» Песню Вертинского пели тогда многие, в ней звучала та невыразимая боль, которая поселилась в душах многих после семнадцатого, но мало кто тогда предполагал, что это только начало хождения по мукам.
Даже те, кто вернулся из эмиграции, вернулись совсем в другую Россию, в которой им места уже не было. Вопрос так остался без ответа:
Я не знаю, зачем и кому это нужно,
Кто послал их на смерть недрожавшей рукой,
Только так беспощадно, так зло и ненужно
Опустили их в вечный покой.
………………..
Но никто не додумался просто стать на колени
И сказать этим мальчикам, что в бездарной стране
Даже светлые подвиги - это только ступени
В бесконечные пропасти к недоступной весне!
(А.Вертинский, То, что я должен сказать.1917)
Встать на колени перед многочисленными жертвами революции и Гражданской войны - долг, который пока так и остается неоплаченным и неоплаканным. Возвращение Хлудова в «Беге» не состоялось, но его прототип генерал Слащёв, несмотря на предупреждение Чарноты (как только тот вступит на землю Россию, его ждёт та же участь, что и повешенных им в Крыму), вернулся.
Сказать, что возвращение принесло счастье генералу, было бы большим преувеличением. В Москве он был под постоянным негласным надзором: телефон прослушивался, повар фиксировал приходы-уходы гостей, а сосед по квартире следил за ним днём и ночью.
Слащёв хотел строевой должности, а ему доверили только преподавание; хотел покоя – а аудитория встречала его свистом и криками; любил животных, проводя дни с воробьем, курицей и соловьем, у которого не было лапки, а кто-то впустил в его квартиру кошку, которая загрызла его любимцев – воробья и соловья...
Советская Россия его использовала так же, как когда-то его использовал хитрый, честолюбивый и властолюбивый Врангель, отправивший в отставку под благовидным предлогом ставшего ненужным и опасным для него генерала.
Эффект от возвращения Слащёва на Родину превзошел все ожидания, а спецоперация по возвращению белого генерала вошла в золотой фонд ЧК. Событие привело в движение всю эмиграцию: авторитетный и популярный генерал внёс в стотысячную армию русских офицеров настоящую смуту: многие тоже стали думать о возвращении.
Но еще страшнее оказался тот моральный удар, который поколебал дух непримиримости, царивший в эмиграции. Вслед за офицерами в новую Россию потянулись и многие культурные деятели. Статьи, мемуары, воспоминания – всё было востребовано и всё работало на разложение Белой армии.
Но тоска не проходила, генерал пытался заглушить ее водкой и наркотиками,. Вскоре понял, что его снова использовали и бросили, как когда-то бросили в Крыму, что никому он в Москве уже не нужен: «Для меня нет свободного места на корабле», - говорил он жене и сквозь слёзы читал:
Уходили мы из Крыма
Среди дыма и огня;
Я с кормы все время мимо
В своего стрелял коня.
А он плыл, изнемогая,
За высокою кормой,
Все не веря, все не зная,
Что прощается со мной.
Сколько раз одной могилы
Ожидали мы в бою.
Конь все плыл, теряя силы,
Веря в преданность мою.
Мой денщик стрелял не мимо -
Покраснела чуть вода...
Уходящий берег Крыма
Я запомнил навсегда.
(Н.Туроверов. Крым.)
Потомственный дворянин и офицер, в восемнадцать лет ставший юнкером, в двадцать – произведенный в офицеры, в тридцать с небольшим – в генералы, хорошо образованный, владевший французским и немецким, блестящий преподаватель и стратег, Яков Слащев после последней аттестации в качестве преподавателя был признан подлежащим увольнению.
Да он и сам тяготился своей должностью, но понимал, что путь на строевую службу ему заказан. Этот болезненно раздвоенный человек, не нужный ни там, ни здесь, полностью разуверившийся в Белом движении и людях, его возглавлявших, пытающийся найти опору хоть в чём-то, понимал, что народ строит ту Россию, которой он уже никогда не будет нужен.
Поэтому выстрел, прозвучавший одиннадцатого января двадцать девятого года, на другой день после сорок третьего дня рождения, был для генерала Слащёва скорее освобождением, чем наказанием за прошлые грехи: роль, предназначенная ему Советской властью, была сыграна до конца, он стал отработанным материалом и обузой.
Убийца Лазарь Коленберг заявил, что убил генерала из мести за брата, казненного по приказу генерала. Через полгода суд признает его невменяемым, прекратит дело и освободит убийцу от наказания. Ничем другим возвращение Слащёва и не могло закончиться.
Накануне принятия решения о возвращении Слащёва в Россию Троцкий направит Ленину записку: «Главком считает Слащёва ничтожеством. Я не уверен в правильности его отзыва. Но бесспорно, что у нас Слащёв будет только «беспокойной ненужностью» Он приспособиться не сможет…». И в этом Троцкий оказался прав: мятежный и своенравный генерал Слащёв не смог приспособиться, просто потому что никогда не был приспособленцем.
Перегорит костер и перетлеет, –
Земле нужна холодная зола.
Уже никто напомнить не посмеет
О страшных днях бессмысленного зла.
Нет, – не мученьями, страданьями и кровью –
Утратою горчайшей из утрат:
Мы расплатились братскою любовью
С тобой, мой незнакомый брат.
С тобой, мой враг, под кличкою – товарищ,
Встречались мы, наверное, не раз.
Меня Господь спасал среди пожарищ,
Да и тебя Господь не там ли спас?
Обоих нас блюла рука Господня,
Когда почуяв смертную тоску,
Я, весь в крови, ронял свои поводья,
А ты, в крови, склонялся на луку.
Тогда с тобой мы что-то проглядели,
Смотри, чтоб нам опять не проглядеть:
Не для того ль мы оба уцелели,
Чтоб вместе за Отчизну умереть?
(Н. Туроверов. «Товарищ»)
Авторский блог
http://sotvori-sebia-sam.ru/general-slashhyov/