Изумрудные ветра – отрада для гордых леди, что прячут в складках хвойно-зелёного платья из паучьего шёлка обманчиво-лёгкие кинжалы с золочёной инкрустацией лезвия и проводят мраморными пальцами по хризолитам и коньячным бриллиантам, венчающим фигурные рукоятки из слоновой кости; они окутывают колдовские чащи запахами душистого горошка и горчичных зёрен и с отвлечённым вниманием беловолосых старцев внимают обрядам друидов, раз за разом отводя от их общины дороги жестокого людского короля и возлагая рукотворные амулеты из камня, бечевы и остекленелых слёз диких пегасов на окутанные смолистым фимиамом алтари непредсказуемых хранителей природных сил. С их подстрекательства лютая гроза грозно хмурится при виде разрушенных великаном поселений, но соглашается дать неуклюжему силачу второй шанс взамен на обещание держать небо достаточно высоко для новорождённых волчат в слепую ночь новолуния, а среди поклажи мелких жуликов легко обнаружить истинно волшебные бобовые семена в холщовых мешочках, перевязанных тесьмой из витражной пыли; там вольные стрелки в канун Самайна пекут самые вкусные на свете пироги с сухофруктами, бросая пригоршню муки в лицо каждому, кто посмеет оторвать их от этого занятия.
Изумрудные ветра летят над сплетенными воедино стволами красноплодной и черноплодной рябины, политыми алмазным соком утренних рос, чьи ветви защищают от проказ докучливых пикси не хуже холодного железа, и приветствуют белых лебедей, что плещутся в бездонных омутах озёр, колодцами сладкого яда раскинувшихся на потёртом фисташковом бархате пологих холмов; они склоняют белокурые головы перед одинокими курганами для двух враждующих кланов, воплотивших всю свою жажду мщения в различиях между разновидностями шотландской клетки и покрывают кодировками восьмеричных шифров отражение изнаночной стороны вселенной в громадных песочно-жёлтых глазах последнего дракона, не променявшего ежевичное вино абсолютной свободы на горы сокровищ, что обращают в рабство крылатых посланцев девяти кругов неправильного рая. Изумрудные Ветра - это жареные лисички с сыром в походных мисках дружной компании сатиров и покрытые растворённым в медицинском спирту порошком кобальта доски для игры в талбут, подаренные заморскому ярлу на день рождения; исписанные семью перьевыми ручками с наконечниками разных форм свиткам папируса в плену кожаного футляра, перекинутого через плечо гонца с отрезанным языком и цветки настурций и женьшеня в ступе, оставленной на столе ароматической лавки; резные кастеты по мотивам страшных сказаний приговорённых к казни и скрип свежевыстиранного белья.
Изумрудные ветра расстелены над усыпанной белыми маками землёй кексов с тмином, где поверхности статуй, мебель и ткани целует богатая вязь красочных кельтских узоров, а с каменистых стен домов через узкие окна водопадами ниспадают ворохи глициний и лимонника. Там ни на миг не останавливается расписанный растительным орнаментом маятник, разрубающий неосязаемые узлы границ между миром людей и миром эльфов росчерком алхимического золота; там наёмники, клятвопреступленники и братоубийцы пьют дешёвое пиво из репейника и ржи, прекрасно зная, что в отсутствии любых обетов - залог их нерушимой верности друг другу; там мастерят книжные закладки из полу-прозрачных, припорошенных радужными бликами крыльев стрекоз, металлической чешуи горгулий и оперения ястреба, что, единожды вспыхнув в закатных лучах чароитовым огнём, так никогда и не погасло. Там каждый может позволить себе заснуть под звук биения заводной механической модели сердца любимого человека, если будет достаточно умён для того, чтобы не пытаться за это заплатить; там астрологи носят мантии цвета гранитных мостовых и кофейной гущи, и в изломе их подкладок видно, как в хрустальном замке на мглистой горе восседает беспечный князь с обрывками западного ветра в карамельных кудрях, а девятка ведьм играет на аметриновых кифарах.
Изумрудные ветра рисуют акварельными карандашами последний сон в летнюю ночь на дымчато-кварцевом холсте тумана, укрывшем заросли мальвы и шиповника, и без опаски кормит с рук проворных куниц овсяным печеньем с ароматом гречишного мёда и поздней черники; они примирительно целуют холодные губы английских арбалетчиков, под звуки горнов выпустивших во французские щиты последний залп, и украшают лесные бальные залы венками из лука-порея, шишек, нарциссов и хризантем. Под их жемчужным шёлком умельцы вышивают на пяльцах лиловые цветы чертополоха и пегих журавлей, чьи крылья едва заметно шевелятся в перламутровых объятиях снисходительного лунного света, а печатные станки не устают вновь и вновь воспроизводить историю о Дружбе между бесстрашным властелином молодой единой Британии и служившим ему волшебником, что надевал остроконечную шляпу лишь когда вассальный долг вынуждал вновь пригубить зелье старения; они смывают с заплутавшего ремесленника чары ослиной головы и, спустя три дня и три ночи, лёгким дыханием освобождают миниатюрных утренних сидов из исправительного фонарного плена, наказывая им впредь вести себя прилично и чихая от облаков искрящейся лазурной пыльцы.
Изумрудные ветра оправляют расшитую бериллами сеть своей молодой королевы на волнистых волосах цвета расплавленной меди, и ласково помогают её травянистым глазам, так бесконечно непохожим на звёзды, сквозь тупики обрывающихся строк запретного для порядочной девушки романа увидеть далёкую страну, где румяные зарницы пляшут босоногие ирландские танцы, песни стальных мечей и тяжёлых лат оглушают косматых лошадей тёмных волшебников, а ладьи спускают на воду под яркими хвостами султанских птиц вместо бледной дрожи парусов. Среди юных оленят, льнущих к шершавой дубовой коре в поисках неразбавленных солнечных слёз, их усилиями мастера от века знают, как прясть из зачитанных до дыр сборников стихов казнённых менестрелей, апатитовых стёкол и эвкалиптовых стеблей полу-прозрачные шлейфы, и закалять браслеты золотистым свечением лучей сквозь полыньи тяжёлых туч. Пассаты и бризы танцуют в хороводе лукавых фей, одетых в оттенки эмалированных шкатулок, лакомятся шербетом из лакрицы, кизила и розы, а, оставшись в одиночестве, отдают дань уважения утерянным извинениям и нераспечатанным письмам, искренне веря в то, что каждый человек должен быть услышан в своём порыве, даже если адресат проигноировал его.
Изумрудные ветра певучим голосом сойки-пересмешницы шепчут детям сгоревшего города легенды о последних медоварах, что успели спрятаться за могучие спины каменных пехотинцев в плащах из лишайника и мха; о блаженной земле яблок, где плоды познания переполнены нектаром до самой кожуры и есть их можно, даже не срывая с усыпанных упоёнными солнцем драгоценностями деревьев; об отделанном изумрудами посеребрённом кресте, что притягивал к себе дурные вести с тех пор, как создавший его архиепископ в порыве гнева удушил дерзкого синеглазого трубадура в лоскутном наряде, не побоявшегося смеяться над тем, кто бесстыдно нарушает свои же заповеди. О невзрачной на поверхностный взгляд сокровищнице умело отчеканенных слов, за которые мастер просил лишь безжизненных кукол позабытых идей и в порядке хобби превращал их в одетых в узнаваемые сказочные костюмы живых созданий без единой трещинки в обновлённом фарфоре и с полудрагоценным блеском глаз; о городе белых башен, потерянном для всякого, кто хотя бы один раз всерьёз переставал верить в магию и тех, кто был рядом с ним всегда; о жабах, что срывались с напомаженных розовым бальзамом губ старшей сестры, изгибом похожих на лук Купидона, и кремовых жемчужинах, выпадавших из потрескавшегося от тяжёлой болезни рта младшей.