- Эх! Ночь-то какая! – Восхитился Григорий Евстафьев и двинулся поперёк поля с лопатой наперевес.
Возле большого дерева он воткнул лопату в землю, плюнул на каждую ладонь и принялся копать. Не прошло и десяти минут, как сталь уткнулась во что-то твёрдое, он отбросил инструмент, упал на колени и аккуратно извлёк из ямы прямоугольную дощечку.
Отряхнув с неё землю, он выудил из кармана гвоздь и нацарапал слово «Дурак» на тёмной деревянной поверхности, после чего снова положил её в ямку и также быстро закопал.
- Эх! Ночь-то какая! – Восхитился Фёдор Терентьев на следующую ночь и двинулся по полю прямо к тому месту, где накануне копался Григорий Евстафьев. Добравшись до свежей ямы, он воткнул лопату в землю, и вскоре уже держал ту самую табличку. Затем он достал из кармана гвоздик и нацарапал «Сам такой» под посланием Евстафьева, прыснул в усы, несмотря на то, что никаких усов у него не было и стал закапывать дощечку.
- Эх! Ночь-то совсем какая-то не такая! – Расстроился Григорий Евстафьев на третью ночь и вновь откопал дощечку, и нацарапал «Нет, ты!».
- Эх! Ночь-то сегодня хуже не придумаешь! – Сокрушался Фёдор Терентьев на четвёртую ночь и в четвёртый раз откопал дощечку, и хотел было нацарапать «Нет, ты», а на ней место закончилось.
Так и носил Фёдор Терентьев обиду на сердце до конца своих дней.
Конец.