«Ах, Одесса, жемчужина у моря!» — надрывался соседский магнитофон за стеной. Вася Глюкин прилагал немало усилий в борьбе за свой сон, но действительность победила.
«Офонарели ваще, в такую рань!» — проорал Вася соседям в мыслях. Со скрипом подняв чугунные веки, он скосил глаза на тумбочку, где тикал будильник. Стрелки показывали 10.33. «И этот туда же», — с трудом ворочая мозгами, подумал Глюкин. Следующей попыткой была попытка поглядеть в окно. Попытка была удачной. За окном светило солнце и чирикали воробьи. «Глюки», — подумал Глюкин. Тяжело вздохнув, он принялся вставать. По очереди попробовав поднять то руки, то ноги, то голову, он также по очереди спустил ноги с кровати. Оставалось сесть, а потом уж можно было сделать попытку встать. Проделав по порядку необходимые операции, Вася приподнялся и тут же растопырил руки в стороны: пол под ногами слегка качнуло, но Глюкин устоял. «Ух, ты, молодец!» — похвалил себя он. «Ах ты, зараза!» — злобно топнул он по полу.
«В Одессе есть такой народ, он весело живет!» — орал магнитофон за стеной. Сквозь его звучание пробивался голос соседа. Тот называл себя одесситом, и эта песня была его гимном. Он даже говорил, что эту песню сочинил его родственник, и теперь никто не смеет запрещать петь и слушать песню в любое время дня и ночи. Звали соседа Алкаша Северозападный, и, действительно, в доме не было такого человека, который смог бы с ним поспорить. Только вид участкового на время умалял ностальгический жар Северозападного. Но стоило погонам удалиться на безопасное расстояние, как Алкаша затягивал свой гимн. Входя в раж, Северозападный устраивал соревнование с магнитофоном в громкости, из которого неизменно выходил победителем. Магнитофон просто не в силах был противостоять закаленному пивом с воблой горлу Алкаши, и, в отличие от него, быстро начинал хрипеть, что приводило певца в состояние эйфории. Но сейчас магнитофон играл более-менее сносно, а сосед не силился его перепеть. Поэтому слова песни можно было разобрать. «Там бары все открыты, бокалы всем налиты, и девочки танцуют до утра!» — пел магнитофон и будил фантазию Глюкина. «Эх, — думал Вася, — жисть мимо идет». Он уже добрался до крана, выпил воды, сколько душа желала, и, вроде как, стал человеком. Было воскресенье, Вася был свободен. «А что я теряю, кроме похмелья!» — вдруг рубанул воздух Вася. — «Так ведь помрешь и Одессы не увидишь. Еду!» — решил он. За годы проживания бок о бок с Северозападным Глюкин уверовал, что Одесса и весь остальной мир — близнецы и братья, и достаточно увидеть Одессу — и ты увидишь весь мир. Поэтому, собрав всю наличность, все 23 рубля 17 копеек, и прихватив для верности пару сумок с пустой посудой, Вася шагнул на встречу мечте. Мечта звала в даль, но посуду пришлось пристраивать в ближайшем пункте приема, за углом.
Где находится Одесса и как до нее добираться, Вася не знал. «А извозчики на что?» — вдруг всплыла в голове где-то когда-то услышанная фраза. «И правда, — обрадовался Глюкин, — ведь таксисты все знают, довезут». Оставалось запастись провизией на дорогу.
В магазине Вася, не раздумывая, взял чекушку и сырок на закуску. Осталось рублей пять. Но Глюкина это не остановило. «Договоримся», — подумал он и стал голосовать. После нескольких неудачных попыток Вася с обиды принял чекушку и съел сырок. Водка подействовала быстро. Вася приободрился и поднял руку. Первая же машина, скрипнув тормозами, встала у ноги, как дрессированная собака. «Шеф, ты одессит?» — спросил Вася водителя, распахнув дверцу машины. «А то!» — ответил водитель неопределенно. «Будь другом, отвези меня в Одессу», — попросил его Вася. Тот, окинув взглядом Глюкина, кивнул ему: «Садись», — даже не спросив денег. Водка делала свое дело. «Спасибо, брат! — расчувствовался Вася. — Дай по-жму твою руку!». Несколько раз оступившись и даже упав лицом на пассажирское сиденье, Глюкин все-таки забрался в салон и долго с чувством тряс руку водителя. Потом успокоился, сел прямо и с выражением сказал: «Поехали!» — и махнул рукой. Машина завелась и плавно тронула с места. «Я люблю тебя, жизнь», — срывающимся от волнения голосом запел Вася. И вдруг спохватился: «Шеф, а у тебя есть песня «Одесса, жемчужина у моря»?» «Есть, поставить, что ль?» — сказал водитель. «Поставь, брат», — попросил пассажир. Водитель поковырялся в бардачке, вынул кассету и воткнул ее в магнитолу. Заиграла музыка. «Не та», — буркнул таксист и нажал на перемотку. После нескольких проб песня была найдена. «Сделай погромче, а?» Музыка зазвучала громче, а Вася погрузился в мечты. Он уже видел теплое море, россыпь жемчуга на мокрой полосе прибоя, бар на берегу, из бара машут ему руками две красотки, в море, почти на горизонте, огромный белый пароход, а сам Вася в белых штанах, в белой рубашке, в белой фуражке капитана и в черных очках, крепкий и загорелый на капитанском мостике вглядывается вдаль. И тут…
«Земляк, приехали», — кто-то грубо вырвал Васю из его мечты и из салона автомашины. Вася открыл глаза и тут же снова их зажмурил: по глазам резанули солнечные блики, играющие на воде. «Брат, это Одесса?» — спросил он водителя. «Одесса, Одесса», — ворчал таксист, сгружая Глюкина на песок. «Быстро доехали», — изумился Вася. «А я короткую дорогу знаю», — сказал шеф, сел в машину, дал газу и растворился в мареве жаркого летнего дня. Глюкин приоткрыл один глаз. Он сидел на песке, видимо, на пляже. Метрах в 20-30 плескалась вода и била по глазам солнечными зайчиками. Людей было мало, но они были. Вася не стал никому мешать, просто стянул рубаху и плюхнулся загорать.
Проснулся он от того, что кто-то брызнул на него водой. Потом брызги оформились в тугую звонкую струйку, которая прошла поперек Васиного живота и иссякла. Вася открыл один глаз, потом второй. Над ним стоял голый карапуз около полутора лет от роду и улыбался. Увидев, что обдутый открыл глаза, он сказал: «Дя!» — и поковылял прочь. «Васенька!» — раздался женский вскрик, и Вася вздрогнул. «Что же ты делаешь?» — продолжал кричать женский голос, и Глюкин поневоле повернул голову на крик. Тут он увидел такое, что его опять заставило зажмуриться. Прямо на него бежала обнаженная кариатида. Точно такая, какую он однажды видел на фасаде какого-то старинного дома. Адреса Вася не запомнил, а кариатиду не забыл. И вот она пришла к нему на пляже в Одессе. «Глюки», — подумал Глюкин и решил глаз больше не открывать. Но тут раздался звонкий шлепок, затем детский рев, больше похожий на сигнал тревоги. Вася вспомнил армию. И вдруг, кто-то лихорадочно стал тереть Васин живот полотенцем. Вася открыл глаза — это была она, кариатида. Она стояла перед Васей на коленях, голая! Терла полотенцем Васин живот и тараторила, извиняясь: «Вы, простите, пожалуйста, не доглядела. Вот ведь какой негодник этот Васенька. Это сынок мой, маленький еще, не понимает…» — и много еще чего. «Глюки», — опять подумал Вася, но глаза уже не закрывал. Это было невероятно реально! Кариатида была в полуметре, живот явно горел от трения, так как обгорел на солнце, а голос женщины рокотал так, что заглушал все окружающие звуки. Вася как во сне поднял руку и поддержал одну из качающихся грудей. «Нет, одной руки мало», — успел еще подумать Вася, как вдруг в глазах полыхнуло так, как будто взорвалась атомная бомба. После вспышки последовал звонкий звук оплеухи. «Скорость света больше скорости звука», — молнией пронеслось через Васину голову, после чего она мотнулась в сторону так, что можно было подумать, что она отделилась от тела. Раздался жуткий хруст, и Васина рука упала на песок. Да, с кариатидой шутки плохи. Каменная рука, а это была она, сразу отсекала несанкционированные поползновения со стороны. Над пляжем опять раздался вой сирены. Вернее, кариатиды. Она услышала хруст, увидела упавшую безжизненно руку и решила, что сломала наглому мужику шею. И теперь, стоя на коленях над бездыханным трупом и закрыв лицо руками, оглашала пляж криком, похожим на сигнал парохода. Глюкин поневоле зажал уши ладонями. При этом — непроизвольно! — локтем коснулся колена женщины. И вздрогнул, ожидая новой атаки. Женщина тоже вздрогнула и перестала кричать. Она с опаской отвела руки от лица и посмотрела на Васю. Он зажимал уши и с опаской смотрел на нее, готовый защищаться любой ценой.
— Ой, извините, — пролепетала женщина, — я не хотела, как-то само получилось. Очень больно?
Вася отвел руки от ушей и, уже не боясь, одну приложил к пылающей щеке, а вторую запустил под затылок. Ему уже было интересно, что же такое могло так хрустнуть у него под головой. Рука наткнулась на что-то колючее. Это «что-то» было не настолько колючее, чтобы уколоть как еж, да и размером поменьше. Вася ухватил колючку пальцами и извлек ее на свет Божий. Это оказалась… сосновая шишка. Необыкновенно большая, совершенно сухая и оттого вся взъерошенная, как дикобраз. Правда, частично обломанная головой Васи.
— Вот, — сказал Вася удивленно—обескураженно, — а я уж думал… — и он, качнув головой из стороны в сторону, взялся рукой за шею.
— Ой, извините, — опять пискнула кариатида и сделала непроизвольное движение по направлению к Васиной верхней оконечности организма. Со стороны могло показаться, что она тянется к горлу своей жертвы. Поэтому Вася, собрав все оставшиеся силы в кулак, резким движением откатился в сторону, но при этом намотал на себя полотенце визави. Она сначала ойкнула и, отдернув руки, прижала их к груди. Потом, опять ойкнув и извинившись, ухватилась за край полотенца и, рванув его на себя, так закрутила бедного Васю, что он на одной пятке, как волчок, дал вокруг нее два круга, пропахав глубокую борозду, и рухнул к ее ногам, как подкошенный.
— Ой, извините, — уже в который раз пролепетала женщина, — мне так неудобно, все так нелепо получилось. Сначала Васенька, потом я. Уж вы простите нас. Ой, Васенька, — вдруг спохватилась она и закрутила головой. — Ах, вот он где. — Ее Васенька сидел возле своего большого тезки и старательно посыпал его песком. Глюкин сморщился от сыпавшегося на него песка и громко чихнул, подняв целое облако пыли, чем несказанно развеселил малыша и смутил его мамашу.
— Вы, мамаша, дите придержите, — веско изрек Глюкин и попытался встать. Но голова еще кружилась после бешеного вращения, да и нога попала в пропаханную борозду, и Вася, чтобы не уронить достоинство весомо и грубо, поспешил опуститься на песок.
— Ой, вам плохо? — пискнула кариатида. — Может, вас проводить? Вы где живете?
— Далеко, — буркнул Вася, — в Москве. Только… — он пошарил по карманам, там кроме песка ничего не было. Даже пакет и сетку вытащил таксист.
— Так и мы с Васенькой в Москве. А где?
— А вы знаете улицу… — и Глюкин назвал свой адрес.
— Ой, конечно! — обрадовалась женщина. — Это же здесь рядом.
— Как рядом? — удивился Вася.
— Да тут четыре остановки на троллейбусе, — сказала повеселевшая кариатида.
— Как на троллейбусе?! А где мы? — ошарашено спросил Василий. — Разве не в Одессе?
— В какой Одессе? Оглянитесь, разве не узнаете?
Глюкин повел головой по сторонам, и смутное подозрение шевельнулось у него в душе. Воды и правда было много, но противоположный берег был виден. За пляжем стоял сосновый лес, причина появления шишки. А вот пальм, совсем наоборот, не было ни одной.
— Да где же мы? — взмолился Вася, испуганно вертя головой.
— Бедненький, — нежно сказала мамаша, гладя Глюкина по голове, — мы в Серебряном бору, на нудистском пляже.
— Где?! — Вася ошалело огляделся и тут понял, что его смущало в окружающих людях — они все были голые, то есть совсем! Все! Старые и молодые, мужики и женщины! Все!!
— Ну, шеф, ну, гад! — взорвался Вася. — Надо же куда завез. Мало того, что обобрал, так еще и на позор выставил!
Вася разбушевался и опять упал.
— Нет, вас положительно необходимо проводить, — безапелляционно произнесла кариатида и, грациозно поднявшись и отряхнув от песка колени, пошла одеваться. Наблюдая за ней, Вася поневоле восхитился и ее телом, и ее деловой хваткой. А она непринужденно оделась, одела малыша и подошла к Глюкину.
— Ой, — сказала она, — а ведь мы даже не познакомились. Я Маша, — и она протянула руку.
Опасаясь новых подземных толчков, Василий встал и ухватился за протянутую руку. Рукопожатие было сильным и надежным. «Она», — мелькнуло в голове Глюкина.
— В-в-вася, — заикаясь, сказал он.
…Это был курортный роман, который вопреки правилам, закончился свадьбой.