Этот массивный, словно снятый с чьей-то могучей руки перстень, с прячущимся среди золотых зарослей, вон, один нос только и торчит, краснокожим вождём Тупак Амару попал ко мне помимо моей воли, абсолютно случайно. Я и не думал его брать. Зачем? Во-первых, я никаких колец, а тем паче перстней на своих, не отличающихся особым изяществом пальцах, отродясь, не носил, а во-вторых, мне что, больше делать нечего, как драгоценную валюту на абсолютно ненужные украшения разбазаривать? Не для того я в море пошёл, чтобы вместо колониальных товаров: жвачки, джинсов, ананасов, ну и растворимого кофе, естественно, - всякие побрякушки покупать. Да меня из дома выгонят вместе с этим, будь он не- ладен, перстнем. Но было, было в нём что-то манящее, завораживающее, гипнотизирующее. Было! Тем более что и владелец его вёл себя как-то подозрительно, то и дело оглядывался, будто кого-то высматривал. Да и говорил как-то загадочно, полушёпотом, правда, по-испански. А когда он на секунду приоткрыл свои, повидавшие много чего в жизни ладони, и там сверкнуло что-то неправдоподобно блестящее, я сломался. А может, и впрямь этот, отполированный до ослепительного блеска перстень принадлежал когда-то какому-нибудь индейскому касику. Почему бы и нет? Ведь чего там в этой сельве ещё не спрятано. Много чего… И что какие-то несколько тысяч солей за такой исторический артефакт. Пустяк! Тем более, тут одного золота грамм тридцать, а то и пятьдесят…
Правда, на судне мой восторг оценили не все, усомнившись в достоверности, выгравированных на внутренней стороне перстня иероглифах.
- Это не золото! - собрав в кучку мохнатые брови, вынес вердикт Ваня Бабенко. Матрос со стажем. - Что я золота от меди не отличу? - И для большей убедительности громко и раскатисто захохотал, вызвав ответную реакцию у собравшихся. Правда, не у всех.
- Вот, вот что покупать надо было! - И Ваня вынул из безразмерных брезентовых штанов целую гирлянду часов. Штук пять или шесть.
- «Мортима», - многозначительного произнёс он. – Лучшие глубоководные часы. Выдерживают до двадцати атмосфер…
- Это ж сколько в метрах? - раздался чей-то любопытный голос.
- У тебя что по физике было? - взглянув в нужном направлении, съязвил Ваня. - Одна атмосфера - сто метров. Вот и считай…
Кто-то аж присвистнул.
- Это ж что, на два километра с ними нырнуть можно?
- Ага. Нырнуть можно, а вот вынырнуть…
Все засмеялись.
- Зачем вообще такие часы, когда тебя раньше них сплющит? - встрял в разговор моторист Кошечкин, полностью соответствующий своей мягкой фамилии.
Тут уж мне пришлось продемонстрировать свои знания (инженер всё-таки) и напомнить присутствующим, в том числе и Ване Бабенко, что одна атмосфера равняется вовсе не ста, как он думает, а всего десяти метрам водяного столба.
Все сразу успокоились.
Ну это же совсем другое дело! Можно было подумать, что каждый из них готов хоть сейчас сигануть на двести метров. Делов-то!
Но Ваню уже было не остановить. Его даже не огорчил тот факт, что часы его не такие уж и глубоководные… Ему не терпелось убедить и себя, и окружающих, что перстень мой ненастоящий. В смысле, не золотой. А если и золотой, то не весь. Ну, может, малость позолоченный, но не больше….
- Давай проверим! - настаивал он.
- Как? - не понял я.
- Ну ты же химик!
- Ну?
- Что ну! Давай опустим твой перстень в серную кислоту. Или соляную. У тебя же они есть? - напирал Ваня.
- Есть, - согласился я, даже не удивившись обширным Ваниным познаниям, хотя, по-честному, ничего проверять мне не хотелось. В конце концов, что я этот перстень носить буду? Нет, конечно. Это ж так, для форса. Подарок индейского вождя. По крайней мере, под таким соусом я бы его демонстрировал своим друзьям на берегу. Ну, может, ещё чего приврал бы. Но от Вани было не отвязаться. И я покорно, будто был действительно ему что-то должен, последовал в сопровождении группы поддержки в судовую лабораторию. Для проведения научного эксперимента над злополучным артефактом.
- Но у меня одно условие, - обратился я к Ване. - Ты проверяешь мой перстень, а я твои глубоководные часы.
- Как это?
- Обыкновенно. Привязываем твои часы к тросу лебёдки и майнаем за борт на двести метров. Посмотрим, настоящие они или так - самопал.
Ваня на минуту даже растерялся. Но сопровождавшая нас свита дружно поддержала мою идею:
- Давай, Иван, не дрейфь!
Ну не отступать же…
Лаборатория располагалась в носовой части. Для научных экспериментов, особенно, когда дело касается химреактивов, а других, как говорится, не держим-с, место не самое лучшее. Сколько раз, особенно когда судно шло носом на волну, научные опыты заканчивались битьём пробирок, разлитыми реактивами (подчас очень токсичными) и испорченными пробами. Обычно мои просьбы хотя бы на время проведения опытов сбавить ход судна капитаном оставались не услышанными. Что за блажь, он там, в лаборатории, какой-то ерундой занимается, воду меряет, а мы из-за него можем на рыбалку опоздать…
Но однажды и в рулевой рубке поняли, что это, всё же, не блажь…
Я тогда как раз колдовал над пробиркой с серной кислотой (не разбавленной), пытаясь растворить в ней маленький кусочек олова. И как раз в тот самый момент, когда процесс пошёл, судно сильно подпрыгнуло на волне, и содержимое пробирки выплеснулось мне прямо в лицо. Я инстинктивно зажмурил глаза, которые, всё равно, нестерпимо жгло, и, обхватив ладонями лицо, выскочил из лаборатории на палубу. Где-то там, посредине, стояла сколоченная из досок купель с брошенным внутрь брезентом, в которой ещё пару недель назад барахтались те, кто впервые перешёл экватор. Старпом уже не раз напоминал, что надо бы эту каракатицу разобрать. Но у команды всё руки не доходили. И слава богу. Я, перескочив через бортик купели, плюхнулся в грязную воду, сознавая, что именно вот такая горько-солёная щёлочь может спасти мои обожжённые глаза (всё-таки гидрохимик). Жечь стало чуть меньше, и я с опаской (неужто ослеп?), очень медленно открыл один глаз. Было больно, но я видел! Тогда я открыл второй. Он тоже оказался цел или почти цел, потому как после той злосчастной экспедиции я уже никогда не расставался с очками. И всё-таки я был безумно счастлив, что этот удивительный, этот прекрасный, этот многоцветный мир для меня не погас. А мог…
Казалось бы, тот акробатический кульбит, когда рулевой следил не за курсом судна, а за тем, как какой-то сумасшедший научник, даже не сняв одежды, плещется в грязной купели, должен был заставить тех, кто стоит за штурвалом, понять, что моя просьба была не блажь. И в тот раз, когда я чуть не ослеп, это наверху наконец-то поняли. Но уже через пару дней (тем более, всё обошлось же) снова летели на всех парах за новой добычей, заставляя меня скакать по тесной лаборатории, жонглируя склянками с химреактивами.
Банка с соляной кислотой стояла там, где ей и положено было стоять: за ящиками с глубоководными термометрами, поверх которых я для маскировки набросал грязной ветоши. А что делать, коль за этими термометрами на судне шла нешуточная охота. Ещё бы, ведь в каждом таком градуснике почти по 100 граммов ртути. А это дополнительная валюта. Ведь за эту ртуть на тамошнем рынке такие деньги отвалить могут… Тут никакие расписки вести себя достойно образа советского моряка не помогут. Проверено!
Похоже, Ваня и без меня знал, где стоит банка с кислотой, и это меня несколько насторожило. Мне что, вообще, в этой лаборатории ночевать, охранять, так сказать, социалистическую собственность? Тем более что без этой собственности мне вообще в рейсе делать будет нечего. А вот на берегу будет что…
Впрочем, сейчас о термометрах никто и не думал. Все жаждали зрелищ. Даже на полдник никто не пошёл.
Я ощущал себя неким алхимиком. Только алхимиком наоборот. Те из дерьма конфетку делали, в виде золота, мне же из конфетки (перстня индейского вождя) предлагали сделать исходный материал для алхимиков. Впрочем, эксперимент мог и провалиться, и я очень на это надеялся. Уж больно перстень был хорош.
И ведь не подвёл. Выдержал! Два часа, проведенные в стопроцентной соляной кислоте, сделали перстень даже ещё лучше, прибавив ему дополнительного блеску. Да, не зря я за него двадцать тысяч солей отвалил. Как пить дать, не зря! Что подтвердила и группа поддержки.
- Классный перстень! Крутой! Ворованный, наверное…
Теперь все переключились на Ванины часы. Гулять, так гулять! «Мортима» это или не «Мортима»? И мы пошли всей дружной компанией на палубу, к лебёдке.
Ваня нехотя вынул из своего безразмерного кармана часы и протянул их мне.
- Одни? - зашумела толпа. - Нет, давай все! Для чистоты эксперимента!
И Ваня, этот огромный, мускулистый богатырь с устрашающе мохнатыми бровями на абсолютно лысой голове, сдался. Дал!
Завизжала лебёдка. И шесть новеньких часов, привязанных к стальному тросу вместе с увесистым грузом, ушли под воду. Я смотрел на стрелку счётчика, она вращалась подозрительно медленно: 10 метров, 20, 30… Похоже, что-то пошло не так. За время работы в «Промразведке» уж сколько раз я выполнял эти глубоководные станции, с каких только глубин не извлекал из пропустивших через себя не один пуд морской соли батометров пробы воды. И всегда всё было в порядке. А тут…. Как специально. Я бы уже давно прекратил эксперимент, но собравшиеся требовали идти до конца. Иначе не в счёт. И я продолжал опускать груз всё глубже и глубже. Ну вот и нужная отметка.
- Вира! - скомандовал кто-то. И трос побежал вверх, разбрызгивая вокруг себя веером вялые струйки воды. Народ столпился у борта в ожидании чуда. На счётчик уже никто не смотрел. А тот творил чудеса. Добежав до нуля, стрелка продолжала стремительно нарезать круги: минус сто, минус двести, минус пятьсот… Хорошо, кроме меня этого никто не видел… А если и видел, то не понял. Похоже, я вместо двухсот метров смайнал Ванины часики на два километра. Как раз на те два километра, которые, как он думал, и должны были выдержать его «Мортимы». Жаль, я его переубедил.
И вот из воды появился смахивающий на пушечный снаряд груз и привязанные к нему шесть блестящих браслетов. Но без часов. Не то чтобы совсем без часов… Корпус у них всё-таки уцелел. А вот все внутренности: стрелки, циферблаты, шестерёнки, рубиновые камушки и даже задние крышки - бесследно растворились в океанской пучине. Сами же часы, вернее то, что от них осталось, больше смахивали на старинные монокли. Только без стёкол.
Я не мог без жалости смотреть на Ваню. Ведь я лишил его радости осчастливить подарками (глубоководными французскими часами «Мортима») своих многочисленных братьев, проживавших в тихом белорусском селе с единственным водоёмом, который летом и вброд перейти - не проблема.
Но, видно, зря я его пожалел. Потому как Ваня, похоже, особо и не расстроился. Или сделал вид, что не расстроился. Куда больше, чем его, выброшенные коту под хвост, подарки, его волновала судьба моего перстня.
- Ну и что - соляная кислота, - продолжал он гнуть своё, - это ещё не доказательство, что твой перстень золотой. Давай мы его в царскую водку опустим. Вот это будет по-честному. Царская водка сразу покажет: настоящий твой перстень или фальшивка. Ты знаешь, как царская водка делается?
- Слыхал, - ответил я.
- Ты слыхал, а я знаю. - И Ваня направился в лабораторию. Похоже, ему всё тут было знакомо. По крайней мере, банку с серной кислотой он тут же обнаружил. Она стояла за пустой, с густым тёмно-коричневым налетом нерастворимых дрожжей, двадцатилитровой бутылью из-под дистиллята.
- Что, брагу гоните? - ухмыльнулся Ваня, отодвинув дурно пахнущую ёмкость. - Во - «наука»!
- Ага, гоним, - поддакнул я. Что я ему буду объяснять, что эта, источающая тошнотворный запах, бутыль - дело рук электромеханика Володи Кобякова?
Этот Кобяков к нам в каюту завалился чуть ли не через две недели, как мы вышли в рейс. Нос у него, несмотря на сравнительно молодой возраст, уже приобрёл сочный рубиновый оттенок. Под стать носу были и уши. Они торчали перпендикулярно голове и постоянно горели. Да и весь его вид говорил о том, что парень мучается. Причем каждому было понятно, чем.
Вот мы и пожалели. На свою голову. Дали ему пустую бутыль для его бражных дел. Но, видимо, у Кобякова всё внутри так горело, что дегустировать свою бражку он начал чуть ли не на второй день после того, как заварил. А уже через неделю бутыль была полностью пуста, но с толстым-толстым, ничем не разъедающимся налетом так и не успевших, ввиду Володиного нетерпения, раствориться дрожжей. А ведь нам эту бутыль ещё после рейса сдавать надо. Но как? В таком виде!
- А мы и твою флягу царской водкой очистим, - сказал Ваня. Похоже, толк в ней он знал.
Не прошло и пяти минут, как раствор был готов. Хотя до конца я не уверен в точности пропорций серной и соляной кислоты, но перстень, кинутый в него, выдержал и это испытание... Несколько минут. После чего стал блекнуть, тускнеть и расползаться.
Ваня торжествовал!
- Ну что, убедился? Надул тебя индеец. Монтигомо!
Не скажу, что я тогда слишком расстроился. В конце концов, я и не собирался этот перстень носить. Но было, всё-таки, немного жаль, что я его никому из друзей так и не показал. Красивый был перстень, хоть и не золотой. Однако мне было интересно узнать: что ж это за царская водка такая и для чего она нужна. И вот что я узнал:
«Царская водка - смесь концентрированных азотной и соляной кислот - придумана алхимиками. Обладает способностью растворять «царя металлов» - золото…»
Так что ж это?.. Получается, я собственными руками, добровольно, в полном здравии, ясном уме и твердой памяти превратил свой золотой перстень в кусок… В общем, даже и говорить не хочется, во что я его превратил…
А ведь, может, этот массивный, отполированный до ослепительного блеска перстень действительно принадлежал когда-то какому-то индейскому вождю. Кто знает? Да теперь никто… Но было, было в нём что-то манящее, завораживающее, гипнотизирующее. Было!