Глава 4. Последняя встреча поэта с Ольгой
Болдино.
« Все Тот виноват, но Бог с нами,
отпустил бы лишь меня восвояси».
В год 1834 было много утрат, горя, мучительных переживаний и неудач. В марте месяце умерла после долгой болезни мать Ольги, Васса. Ее отец написал Пушкину: «Моя старуха в сей жизни молила Бога и в вышней обители тоже будет молить за вас. Мы лишились сего марта 11 числа; я, дочь и сын молили за ваше здравия Бога, если бы вашей руки помощи не было, то и нечем бы было и предать земли». Часть денег, которые Пушкин дал Калашникову прошлой осенью, Михайло сохранил, и они пригодились. Вся семья благодарила своего благодетеля, который продолжал оказывать помощь Ольге за все доброе, что сделала она для него. Не было у него перед ней никаких обязательств. Если бы сын его жил, то помощь его Ольге была бы благородной, но все же понятной, связанной с его кровиночкой. А он даже после того, как дал ей вольную, продолжал поддерживать ее и ее семью, и такое милосердие он проявлял только к семье Калашниковых, а к остальным своим крестьянам не проявлял таких великодушных чувств. А можно задаться вопросом: почему? И ответ найдется только один – он к ней не был равнодушен и чувства эти оставались.
А как вел бы себя современный 35 летний мужчина, оказавшийся в подобной ситуации: был в гражданском браке два года, разошелся, родился ребенок, который через три месяца умер, женился на другой, а бывшая гражданская вышла замуж? Если бы жили в одной деревне, то в лучшем случае приветствовали друг друга, а если бы жили в разных городах, то и не вспоминали бы. А Пушкин продолжал помогать.
В конце апреля - начале мая 1834 г. Ольга Ключарева родила сына Николая в Болдино в доме у отца. Вернулся из Москвы ее супруг, своих крестьян ему выкупить не удалось, село Новинки были проданы с аукциона, деньги, полученные от Пушкина, он пропил. После долгой, громкой ссоры Ольга выгнала супруга из дома, он поселился в своем доме в Лукоянове, поступил на службу с самым низким жалованием для титулярного советника.
3-х месячный сын Ольги, Николай Ключарев, умер 3 августа 1834 г., имеется запись в метрической книге Успенской церкви. Похоронила Ольга своего третьего ребенка на том же деревенском кладбище.
Успенский храм, Болдино
Ольга жила на два дома, то в Болдино, то в своем доме в Лукоянове. Ее супруг, Павел Степанович, живший отдельно, попал под суд, был уволен с работы. В случае неуплаты долга подлежали продаже с аукциона не только крестьяне, но и земля, к которой они были прикреплены, а при их отсутствии - грозила долговая тюрьма. Павел Степанович тюрьмы избежал, уехал из Лукояново, с той поры Ольга своего супруга больше не видела. Н.И. Куприянова (краевед Нижегородского центрального архива) установила, что в конце 1837 г. П.С. Ключарев жил «в Нижнем Новгороде в каких-то дешевых номерах». Дальнейшая его судьба неизвестна.
4 марта беременная Наталья Николаевна потеряла ребенка, у нее произошел выкидыш. На восстановление здоровья Натали ушло больше месяца, и только 15 апреля 1834 г. Пушкин проводил жену, уехавшую с детьми в имение «Полотняный Завод» на лето. И этот не родившийся ребенок тоже был не его, так как он вернулся в Петербург только 20 ноября, всего лишь 3,5 месяца назад, выкидыш был 4-5месячный, а 4-5 месяца назад он был в Болдино, а император - в Петербурге.
И снова в его воображении рождались картины в опочивальне императора, они были настолько реальными, что казалось, будто видится все это ему воочию. Оценивая происходящее, он понимал, что у его супруги не было иного выхода – она не могла сказать нет. Ведь император был не только повелитель всей России, но и - помазанник Божий. Как непорочная дева Мария не могла сказать нет, и была счастлива родить сына, так и его Натали должна была принимать за счастье, за свалившуюся с Небес благодать, что его Величество обратило на нее внимание и приглашает ее к себе. А если бы она заупрямилась, и как Изабелла сказала: «Нет!», то вся семья Пушкиных оказалась бы в немилости, со двора были бы все изгнаны, все долги востребованы, а издания книг приостановлены и прекращены. Такой шаг привел бы к полному разорению семей. И у их детей не было бы никакого будущего. Картины мучили его еще и тем, что он никак не мог защитить свою супругу, уберечь ее от этих объятий. Он был бессилен.
Скандал в семье Безобразовой, произошедший в это время, привлек внимание Пушкина, и он аккуратно стал записывать в дневник все, что стало известно в Петербурге о происходивших в семье событиях. Княгиня Любовь Хилкова была любовницей императора. Когда выяснилось, что она беременна, ее срочно выдали замуж за флигель-адъютанта Безобразова. Узнав о ее продолжавшихся встречах с императором, Безобразов стал избивать жену. Пушкина интересовали реакция общества и императора на действия оскорбленного мужа. Ситуация в семье, когда жена делила ложе и с мужем, и с императором, была настолько похожа, что переживания Безобразова и его негодование казались ему его личными.
«1 января. Скоро по городу разнесутся толки о семейных ссорах Безобразова с молодою своей женой. Он ревнив до безумия. Дело доходило не раз до драки и даже до ножа. Он прогнал всех своих людей, не доверяя никому. Третьего дня она решилась броситься к ногам государыни, прося развода или чего-то подобного. Государь очень сердит. Безобразов под арестом. Он, кажется, сошел с ума»
«7 января. В свете очень шумят о Безобразовых. Он еще под арестом - жена его вчера ночью уехала к своему брату, к дивизионному генералу. Думают, что Безобразов не останется флигель-адъютантом.
«26 января. Безобразов отправлен на Кавказ, жена его уже в Москве».
«17 марта. Из Москвы пишут, что Безобразова выкинула».
В свете большинство осуждало Безобразова и жалело княжну Любовь Хилкову, считая ее невинной жертвой разнузданного варвара-мужа. Вяземский записал о Безобразове: «Безумная ревность овладела им. Он был готов на все неистовства и преступления. Бог знает, каких причин ни выдумывают тому в городе, но я ничего не вижу в этом, кроме мономании его».
Сергей Дмитриевич Безобразов, флигель-адъютант, был «одним из красивейших мужчин своего века». Осенью 1831 г., по окончании польской кампании, Безобразов был направлен в Петербург. О предстоящей свадьбе Безобразова Вяземский сообщал А. И. Тургеневу 1 ноября 1833 г.: «Хилкова идет замуж за Безобразова, флигель-адъютанта, красавца, варшавского, и весьма доброго малого». Все, что происходило с флигель-адъютантом, Пушкин переносил на себя, и ему стало ясно, что любое его выступление против Натали закончится для него плачевно, - он будет арестован, и как гражданский человек отправлен не на Кавказ под пули горцев, а в Сибирь. Не сомневался он и в том, что Натали за ним в Сибирь не поедет – не захочет лишаться дворянства, прежде всего, думая о будущем детей, да и император ей не разрешит. Принятое им ранее решение не третировать супругу и ни в коем случае не упоминать даже намеком никому об известных ему отношениях его супруги с императором, было правильное. Чувства ревности должны быть подавлены, а любые вспышки гнева должны контролироваться. Вспоминал Пушкин и о своих победах на любовном поприще у замужних женщин Давыдовой, Ризнич, Воронцовой, Керн, Закревской и о поведении их супругов, которых жены обманывали, но при этом мужья продолжали жить вместе с ними. И эти мысли облегчали его существование – в таких ситуациях оказывались многие супруги, и в этом мораль века. И все же, хотя он понимал, что надо терпеть, но смириться с создавшимся положением он не мог и продолжал искать выход - каким-то образом оторвать Натали от императора.
Еще в Болдино он задумался о переезде в имение. Е. Щеголев отметил: «Осенью 1833 г. Пушкина начинают привлекать помещичьи интересы. Враг раздробления крупных имений, он мечтал о воссоединении частей Болдина, поделенных когда-то между его отцом и дядей, Василием Львовичем, т.е. о приобретении половины имения, находившейся в опеке после смерти Василия Львовича».
17 мая 1827 г. Василий Львович Пушкин подал объявление о продаже Болдинского имения (540 тягловых душ по данным ревизии, с рассрочкой долгов на 24 года), за которое хотел получить не менее 230 тысяч рублей. Покупатели не нашлись, продажа не состоялась. Василий Львович в 1830 г. скончался. Состоял он в незаконном браке с купчихой А.Н. Ворожейкиной, от нее имел двоих детей: дочь Маргариту и сына Льва. По существовавшим правилам он не мог передать невенчанной жене и ее детям ни своей фамилии, ни наследства. Стремясь обеспечить будущее жены и детей, он в последний год своей жизни выдал им «заемные письма» на сумму 110 тысяч рублей. В случае если бы Пушкину удалось выкупить эти «заемные средства», он мог бы стать владельцем одной половины Болдино, а владельцем второй половины оставался его отец. Пушкин вел переговоры с мужем Маргариты, своей кузины, ротмистром П.Р. Безобразовым. Переговоры не привели ни к каким результатам, и поэт был вынужден отказаться от этой идеи. Половина имения Василия Львовича была продана с аукциона, ее приобрел полковник С.В. Зыбин за 220 тысяч рублей.
Дела во второй половине имения Болдино, принадлежавшей его отцу Сергею Львовичу, продолжали оставаться в критическом положении, несмотря на попытки исправить положение вновь назначенного управляющего Пеньковского. Пушкин предложил отцу передать управление ему, отец только принял к сведению его идею. Но весной 1834 г. отец вообще остался без денег, и попросил сына взять управление имением в свои руки. Между 23 и 30 марта он писал П.В. Нащокину: «Обстоятельства мои затруднились вот еще по какому случаю. На днях отец мой посылает за мною. Прихожу - нахожу его в слезах, мать в постели, весь дом в ужасном беспокойстве. Что такое? Имение описывают. - Надо скорее заплатить долг.- Уже заплачен. Вот и письмо управителя. - О чем же горе? - Жить нечем до октября. - Поезжайте в деревню. - Не с чем. - Что делать? Надобно взять имение в руки, а отцу назначить содержание. Новые долги, новые хлопоты. А надобно: я желал бы и успокоить старость отца, и устроить брата Льва».
План Пушкина о переезде в имение стал приобретать реальные черты.
Он надеялся, что сможет «подать в отставку, да удрать в Болдино, да жить барином».
ПОРА, МОЙ ДРУГ, ПОРА!..
Пора, мой друг, пора! покоя сердца просит –
Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частичку бытия, а мы с тобой вдвоём
Предполагаем жить, и глядь - как раз - умрем.
На свете счастья нет, но есть покой и воля.
Давно завидная мечтается мне доля –
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальнюю трудов и чистых нег.
1834
План продолжения стихотворения:
О скоро ли перенесу я мои пенаты в деревню - поля, сад, крестьяне, книги; труды поэтические - семья, любовь etc. – религия – обитель, смерть.
Возникает сам собой вопрос, почему в обители, дальней, неги чистые, а в городе они иные? Ведь его красавица не была к этому времени ни в Михайловском, ни в Болдино, а речь идет об этих обителях. Значит, не с ней связаны чистые неги. А с кем?
Обращение: «Пора, мой друг!» - предназначено жене, с ней он собирается отправиться в деревню, там жить, творить и умереть. Профиль Натальи должен был отмести какие-либо сомнения, кого он зовет в дорогу. И он надеется, что и любовь с ней будет там другой, такой, как испытал ранее в деревне, чистой и нежной.
Переезд всей семьей в деревню, как планировал и предполагал поэт, освободил бы Наталью от обязанности быть на всех балах с участием императора, сократит их расходы, а доходы с имения, после того, как он выправит денежные дела, предотвратят разорение семьи и обеспечат будущее детей. А главное – у него появилась бы возможность спокойно заниматься творческой работой. Начиная с мая 1834 г., почти во всех письмах к жене он пишет об отставке, о деревенской жизни, подготовляя жену к мысли о переезде в деревню, где бы он мог спокойно творить, и откуда они изредка могли наведываться в столицу.
В начале апреля 1834 г. Пушкин взял на себя управление нижегородскими имениями отца и предусмотрел назначить в управляющие тридцатилетнего Василия Калашникова, брата Ольги, которому приказал готовиться к отъезду. О том, что он приступает к делам, Пушкин сообщил управляющему И. М. Пеньковскому:
«Батюшке угодно было поручить в полное мое распоряжение управление имения его; посему утверждая доверенность, им данную вам, извещаю вас, чтобы отныне относились вы прямо ко мне по всем делам, касающимся Болдина. Немедленно пришлите мне счёт денег, доставленных Вами Батюшке со времени вступления Вашего во управление, также и Вами взятых в займы и на уплату долга, а за сим и сколько в остатке непроданного хлеба, несобранного оброка и (если случится) недоимок. Приступить Вам также и к подворной описи Болдина, дабы оная к сентябрю месяцу была готова.
13 апреля. А. Пушкин».
Взявшись управлять Болдиным, Пушкин должен был обеспечивать содержание родных. 6 апреля 1834 г. его родители написали в Варшаву своей дочери О.С. Павлищевой, что Александр взял на себя оплату долгов Льва Сергеевича и выплату ей, дочери, денежного содержания. Это сообщение сразу вызвало поток писем ее мужа, Н.И. Павлищева, который требовал от поэта обещанного приданого жены и различных денежных компенсаций. Однако Пушкин отказался удовлетворить требования до приведения имения в порядок. Для отчета о движении средств была заведена особая тетрадь под названием «Щеты по части управления Болдина и Кистенева».
4 мая 1834 г. он писал Н.И. Павлищеву: «согласившись взять на себя управление батюшкиного имения, я потребовал ясного расчета долгам казённым, частным и доходам. Батюшка отвечал, что долгу на всём имении тысяч сто, что процентов в год должны уплачивать тысяч семь, что недоимок тысячи три, а доходов тысяч 22. Я просил всё это определить с большей точностью, и когда батюшка не успел того сделать сам я отправился в ломбард и узнал наверное, что:
Долгу казенного - 190 750 руб.
Процентов ежегодных - 11 826 руб.
Недоимок -11 045 руб.
Частных долгов (полагаю) около10 000 руб.
Поскольку доходов, наверное, знать не могу, то полагаясь на слова батюшкины и ставя по 22000 выйдет, что за уплатою казенных процентов останется до 10 000. Из оных, если батюшка положит по 1500 Ольге Сергеевне, да постольку же Льву Сергеевичу, то останется для него 7000. Сего было бы довольно для него, но есть недоимки казенные, долги частные, долги Льва Сергеевича, а часть доходов, сего года уже батюшкой получена и истрачена. Покамест не приведу в порядок и в известность сии запутанные дела, ничего не могу обещать Ольге Сергеевне и не обещаю. Состояние мое позволяет мне ничего не брать из доходов батюшкина имения, но своих денег я не могу и не в состоянии приплачивать».
«Зависимость и расстройство в хозяйстве ужасны в семействе, – писал жене Пушкин 29 мая 1834 года, – и никакие успехи тщеславия не могут вознаградить спокойствия и довольствия».
Е. Щеголев опубликовал приходо-расходную тетрадь, которую Пушкин вел в период управления имением, с апреля 1834 г. по июнь 1835 г. Анализ этих записей показывает, что расходы значительно превышали доходы от имения. Еще не получив ничего из доходов, Пушкин в апреле 1834 г. из своих денег заплатил 866 руб. за отца и 1330 руб. за брата. 9 июня Пушкин подвел итог: расходы равнялись 4584 руб., а единственная приходная запись от 8 июня - 400 руб. К этим 400 руб. за это время прибавилось только 260 руб. оброку. Пушкин заложил оставшиеся свободными от залога 74 кистеневских крестьян, за которые 20 июля он получил 13 242 руб. Однако и эта мера не спасла положение. Пушкин 20 июня «выдал» брату 280 р., 23-го заплатил его долг «в Варшаву» - 830 р., 31-го дал ему на проезд до Тифлиса 950 р. 20 июля - «за Льва Серг. заплачено Дюме 220 р.».
Родители поэта уехали в Михайловское на лето 11 июня 1834 г. Деньги на их переезд и содержание в деревне Пушкин тратил из полученных 20 тысяч рублей в долг от казны на издание «Истории Пугачева». Пушкин писал жене, которая была с детьми в «Полотняном Заводе»: «Денег тебе еще не посылаю. Принужден был снарядить в дорогу своих стариков. Теребят меня без милосердия. Вероятно, послушаюсь тебя и скоро откажусь от управления имением. Пускай они его коверкают, как знают, а мы Сашке да Машке постараемся оставить кусок хлеба. Не так ли?»
Через три дня Пушкин писал ей снова: «Сегодня едут мои в деревню, и я иду их проводить.< > Уж как меня теребили; вспомнил я тебя, мой ангел. А делать нечего. Если не взяться за имение, то оно пропадет же даром, Ольга Сергеевна и Лев Сергеевич останутся на подножном корму, а придется взять их мне же на руки, тогда-то наплачусь и наплачусь, а им и горя мало. Меня же будут цыганить!.. Ох, семья, семья!»
Пушкин переоценил свои возможности, приняв на себя заботы об имении, на доходы от которого должно содержаться все большое семейство. Стоило ему уплатить одни долги своего брата или выкупить выданные им векселя, как появлялись новые кредиторы Льва Сергеевича, вдохновленные именно тем, что Пушкин был готов возвращать его долги. Как только он отвечал согласием на оплату каких-то трат Ольги Сергеевны, ее муж предъявлял новые счета. Павлищев пытался получить от Пушкина то, чего годами никак не мог добиться от своего тестя: обещанного содержания Ольги Сергеевны, на которое он, судя по всему, очень рассчитывал, вступая с ней в брак, будучи моложе ее на пять лет.
18 мая Пушкин впервые сообщает о своем плане уйти в отставку супруге: «Дай бог тебя мне увидеть здоровою, детей целых и живых! да плюнуть на Петербург, да подать в отставку, да удрать в Болдино, да жить барином! Неприятна зависимость; особенно когда лет 20 человек был независим. Это не упрек тебе, а ропот на самого себя».
29 мая Пушкин деликатно развивал свою мысль по поводу ухода в отставку: «Хлопоты по имению меня бесят; с твоего позволения, надобно будет, кажется, выйти мне в отставку и со вздохом сложить камер-юнкерский мундир, который так приятно льстил моему честолюбию и в котором, к сожалению, не успел я пощеголять. Ты молода, но ты уже мать семейства, и я уверен, что тебе не труднее будет исполнить долг доброй матери, как исполняешь ты долг честной и доброй жены. Зависимость и расстройство в хозяйстве ужасны в семействе; и никакие успехи тщеславия не могут вознаградить спокойствия и довольства».
8 июня Пушкин продолжал убеждать супругу, что ему нужно уйти со службы, приводя новые доводы: «Ты говоришь о Болдине. Хорошо бы туда засесть, да мудрено. < > Я должен был на тебе жениться, потому что всю жизнь был бы без тебя несчастлив; но я не должен был вступать в службу и, что еще хуже, опутать себя денежными обязательствами. Зависимость жизни семейственной делает человека более нравственным. Зависимость, которую налагаем на себя из честолюбия или из нужды, унижает нас. Теперь они смотрят на меня, как на холопа, с которым можно им поступать, как им угодно. Опала легче презрения. Я, как Ломоносов, не хочу быть шутом ниже у господа бога. < > Виноват я из добродушия, коим переполнен до глупости, несмотря на опыты жизни».
За этими строчками скрывается главный смысл, который явно понимает Натали. Пушкин на службе лишен свободы действий, он – подчиненный, подневольный «и с ним можно поступать, как им угодно», и, более того, они заставляют его жену отрабатывать «женскую барщину». Он виноват, потому что по наивности своей стремился помочь ей завоевать в свете то положение, которое заслуживает ее красота. Он сам за руку привел ее в этот свет и помог ей стать царицей балов. Но он не учел, что нравы этого общества закрутят и царицу балов, и для нее не будет никаких поблажек, никаких милостей. И во всем случившемся виноват он один.
Пушкин послал заявление Бенкендорфу.
«Граф!
Поскольку семейные дела требуют моего присутствия то в Москве, то в провинции, я вижу себя вынужденным оставить службу и покорнейше прошу ваше сиятельство исходатайствовать мне соответствующее разрешение.
В качестве последней милости я просил бы, чтобы дозволение посещать архивы, которое соизволил мне даровать его величество, не было взято обратно.
Остаюсь с уважением, граф, вашего сиятельства нижайший и покорнейший слуга
Александр Пушкин.
15 июня. С.-Петербург».
Он почти уверен, что ему пойдут навстречу, и что графу, который всегда проявлял благожелательность по отношению к поэту, талант которого он ценил, удастся уговорить царя предоставить ему свободу.
До получения ответа от графа он отправил письмо жене: «Пожалуйста, не требуй от меня нежных, любовных писем. Мысль, что мои письма распечатываются и прочитываются на почте, в полиции и так далее охлаждает меня, и я поневоле сух и скучен. Погоди, в отставку выйду, тогда переписка нужна не будет».
С одной стороны, он надеялся, что граф Бенкендорф посодействует ему в получении согласия императора на его заявление об отставке. С другой стороны, как знаток придворных интриг и правил, Пушкин осознавал, что его прошение будет считаться в императорском кругу неблагодарностью за доверие, за оказанные милости, за пожалование чина при дворе, которое всеми почитается и рассматривается наградой за заслуги.
28 июня, до получения ответа от Бенкендорфа, Пушкин продолжал разъяснять супруге, почему ему необходимо уйти со службы: «Я крепко думаю об отставке. Должно подумать о судьбе наших детей. Имение отца, как я в том удостоверился, расстроено до невозможности и только строгой экономией может еще поправиться. Я могу иметь большие суммы, но мы много и проживаем. Умри я сегодня, что с вами будет?.. Ты баба умная и добрая. Ты понимаешь необходимость; дай сделаться богатым – а там, пожалуй, и кутить можем в свою голову. Петербург ужасно скучен».
В ожидании ответа от графа Пушкин находился в возбужденном состоянии, предчувствия назревающей беды выводило его из равновесия. Убегая от жутких мыслей, Пушкин сел за карточный стол. В том же письме от 28 июня, объяснял Натали, что игра в карты была вызвана желанием отвлечься, так как «был желчен», и при этом отметил, что в этой желчи, во всех его терзаниях и страданиях виноват «Тот». Но он продолжал надеяться на понимание императора, и что «Тот» все же отпустит его и Натали.
«Я перед тобой кругом виноват в отношении денежном. «Были деньги – я проиграл их. Но что делать? Я так был желчен, что надобно было развлечься чем-нибудь. Все Тот виноват; но Бог с нами; отпустил бы лишь меня восвояси».
30 июня 1834 г. пришел ответ от А. X. Бенкендорф: «Его Императорское Величество, не желая никого удерживать против воли, повелел мне сообщить господину вице-канцлеру об удовлетворении вашей просьбы. Затем на просьбу вашу, о предоставлении вам и в отставке права посещать государственные архивы для извлечения справок, государь император не изъявил своего соизволения, так как право сие может принадлежать единственно людям, пользующимся особенною доверенностью начальства».
Получив заявление, царь сразу понял замысел поэта, но он не мог отказать себе в удовольствии и отпустить свою излюбленную игрушку. Николай был возмущен. Как считал император, именно ему Пушкин должен быть безмерно благодарен. Он его вернул из ссылки, пригрел, пожаловал чин титулярного советника с жалованием 5 тысяч рублей (где это видано?), предоставил кредит в 20 тысяч рублей на издание «Истории Пугачевского бунта», дал согласие на издание многих его крамольных произведений, вывел в высшее общество, присвоив ему звание камер-юнкера, которое в прежние времена приравнивалось к чину бригадира. А где его стихи, прославляющие его царствование? Он его пестует, он его благоденствует, а тот, неблагодарная свинья, просится в отставку. К царю был вызван Жуковский и ему были даны указания, разъяснить Пушкину всю пагубность такого решения. Жуковский в разговоре с Пушкиным передавал интонацию царя, его слова, его негодование. Такого тона Жуковский никогда не позволял себе в разговоре с Пушкиным: «Ты человек глупый. Теперь я в этом совершенно уверен. Не только глупый, но и поведения непристойного. Надобно тебе или пожить в желтом доме. Или велеть себя хорошенько высечь, чтобы привести кровь в движение». «Ты должен столкнуть с себя упрек в неблагодарности и выразить что-нибудь такое, что непременно должно быть у тебя в сердце к государю».
Пушкин предчувствовал, что ответ будет жестким, но от такого отказа веяло такой жуткой угрозой, что он перепугался. Больше всего он боялся навредить Натали и детям. А переданное разъяснение царя этим и сквозило. Судя по словам Жуковского, Пушкин оказался на грани катастрофы. По расправе с декабристами поэт мог представить, чем могла закончиться эта его выходка. Его охватил страх.
О произошедшем столкновении с властью сообщил жене в середине июля: «Надобно тебе поговорить о моем горе. На днях хандра меня взяла; подал я в отставку. Но получил от Жуковского такой нагоняй, а от Бенкендорфа такой сухой абшид, что я вструхнул, и Христом и Богом прошу, чтоб мне отставку не давали. А ты и рада, не так?»
6 июля 1834 г. Пушкин попросил графа вернуть свое прошение об отставке: «Позвольте мне говорить с вами вполне откровенно. Подавая в отставку, я думал лишь о семейных делах, затруднительных и тягостных. Я имел в виду лишь неудобство быть вынужденным предпринимать частые поездки, находясь в то же время на службе. Богом и душою моею клянусь, – это была моя единственная мысль; с глубокой печалью вижу, как ужасно она была истолкована. Государь осыпал меня милостями с той первой минуты, когда монаршая мысль обратилась ко мне. Среди них есть такие, о которых я не могу думать без глубокого волнения, сколько он вложил в них прямоты и великодушия. Он всегда был для меня провидением, и если в течение этих восьми лет мне случалось роптать, то никогда, клянусь, чувство горечи не примешивалось к тем чувствам, которые я питал к нему. И в эту минуту не мысль потерять всемогущего покровителя вызывает во мне печаль, но боязнь оставить в его душе впечатление, которое, к счастью, мною не заслужено.
Повторяю, граф, мою покорнейшую просьбу не давать хода прошению, поданному мною столь легкомысленно».
Пушкин признал свое поражение, он понял, что клетка захлопнулась, и на свободу он уже никогда не выйдет и вынужденно, как подобает подданному, склонил свою голову – он думал не только о себе. Его план бегства на свободу рухнул, ему не удалось спасти свою красавцу, она осталась в плену у Злодея. И впервые, его пронзила мысль, что только смерть Злодея или его самого сможет спасти ее. Трагическая развязка теперь стала казаться ему неизбежной, и он заговорил о смерти. «Хорошо, коли проживу я лет еще 25; а коли свернусь прежде десяти, так не знаю, что ты будешь делать, и что скажет Машка, а в особенности Сашка. Утешения мало им будет в том, что их папеньку схоронили как шута, и что их маменька ужас как мила была на Аничковых балах. Ну, делать нечего» - так в письме к супруге представлял Пушкин будущее, такая была первая реакция на «абшид».
В мае Алексей Вульф, сын П.А. Осиповой, порекомендовал ему агронома Карла Рейхмана (управлявшего Малинниками). Поэт сразу остановил выезд Василия Калашникова, в середине мая родители направили Рейхману доверенность. Карл прибыл в имение 30 мая, а через десять дней отказался управлять имением и отправился обратно в Петербург. Причины своего отказа он изложил в письме к Пушкину: во-первых, крестьяне совсем разорились, во-вторых, управляющий Михайло Калашников не благонадежен, и если он будет управлять вместе с ним, то ничего хорошего не получится. Пушкин сообщил уважаемой Прасковье Александровне Осиповой, управляющим которой ранее был Рейхман, об его отказе и его объяснении, что « крестьяне так обнищали и дела идут так худо, что он не мог взять на себя управление Болдином и что в настоящую минуту он в Малинниках». Письмо писал своей соседке Осиповой в то время, когда ожидал ответ от Бенкендорфа, предчувствие отказа отбило у него всякое желание управлять самому имением. «Вы не можете себе представить, до чего управление этим имением мне в тягость» - жаловался далее в этом письме от 29 июня своей покровительнице и подсобнице хозяйке имения в Тригорском.
Несмотря на все усилия убедить супругу, что ему и всей семье лучше переехать в деревню, Натали свое мнение, что они должны жить в столице, не изменила. Более того, она сообщила поэту, что она хотела бы привезти в Петербург и своих сестер: Александру и Катрин. В Петербурге Натали хотела ввести их в светское общество, пристроить на должность фрейлин и выдать замуж. Пушкин идею не одобрил и высказался резко против: «Охота тебе думать о помещении сестер во дворец. < > Мой совет тебе и сестрам быть подоле от двора; в нем толку мало».
Когда же поэт сообщил супруге, что он заявление об отставке попросил вернуть обратно, и стало ясно, переезд в деревню отменяется, Натали усилила натиск. Она приводила один неотразимый довод за другим, заявляя,: что сестры прозябают в деревне, что всех женихов отвадила мать, не предлагая приданного, что в столице она, Натали, не будет сидеть днями в одиночестве, и что сестры помогут ей вести большое хозяйство. После нанесенного императором удара, Пушкин продолжал вяло защищаться: «Если ты, в самом деле, вздумала сестер своих сюда привезти, то у Оливье оставаться нам невозможно: места нет. Но обеих ли ты сестер к себе берешь? Эй, женка! Смотри... Мое мнение: семья должна быть одна под одной кровлей: муж, жена, дети - покамест малы; родители, когда уже престарелые. А то хлопот не наберешься и семейственного спокойствия не будет». Судя по столь настойчивому отстаиванию своей идеи, Пушкин мог представить, что у Натали был ранее разговор с императором о своих сестрах, и что царь обещал все устроить. Возражать далее было бесполезно.
Соглашаясь с супругой, он вынужден был снять новую квартиру из двадцати комнат, так как число проживающих значительно увеличивалось (две сестры и челядь), в доме Баташева на Гагаринской набережной вблизи Фонтанки на втором этаже. Квартира в бельэтаже стоила 6 тысяч рублей ассигнациями в год. Натали договорилась с сестрами, что затраты по дому будут делиться поровну, а со старшим братом Дмитрием, что эти расходы будут покрываться из доходов имения. Срочно завершив дела, и не желая присутствовать на открытии Александрийской колонны, Пушкин выехал из Петербурга. После 4 марта, когда был у Натали выкидыш, и до 21 августа поэт с женой жили поврозь, две недели, которые он провел на «Полотняном Заводе», способствовали зарождению сына. В первых числах сентября Пушкины и сестры Гончаровы выехали в Москву.
В течение почти пяти месяцев, с апреля по конец августа Натали была далеко от столицы, и Пушкин временами успокаивался, гнетущие мысли какое-то время не мучили. Но как только Натали отъехала в Петербург, они снова стали его изводить. Уехал в Болдино, думал там найти спокойствие и решить острые проблемы, возникшие в имении. Он уже окончательно решил, что управлять имением не будет, и ему надо будет на месте определить, кто будет управляющим: Михайло Калашников или И.М. Пеньковский. 14 июля сообщил жене, что хочет завершить свое правление имением Болдино: «У меня большие хлопоты по части Болдина. Через год я на все это плюну и займусь своими делами. Лев С.<ергеевич> очень себя дурно ведет. Ни копейки денег не имеет, а в домино проигрывает у Дюме по 14 бутылок шампанского».
Александр Пушкин прибыл в имение утром 13 сентября 1834 г., в этот день выпал первый снег. Узнал он, что третий сын Ольги недавно умер и, возможно, вместе с ней сходил на кладбище. В господском доме шел ремонт, и поэт поселился в вотчинной конторе, куда сразу к нему пришли крестьяне, которые жаловались на Михайло Калашникова. «Сейчас у меня были мужики, с челобитьем, - сообщил Александр Пушкин жене 15 сентября, - и с ними принужден я был хитрить - но эти, наверное, меня перехитрят». Жалобы поступали на Михайло и раньше, но Пушкин на них не обращал внимания. Пришлось заниматься делами по хозяйству, разговаривать с управляющими: Калашниковым и Пеньковским. Дел накопилось много. В течение трех лет с 1832 по 1834 г. Пушкин не выплатил ни одной копейки за полученную закладную кистеневских крестьян (ни проценты, ни капитал) перед свадьбой. Опекунский совет угрожал провести опись. Пеньковский обещал, что долг по Кистеневу закроет из болдинских сумм.
17 сентября 1834 г. жаловался супруге: «Написать что-нибудь мне бы очень хотелось. Не знаю, придет ли вдохновение. Писать еще не принимался».
Не позднее 25 сентября 1834 г. «Вот уже скоро две недели, как я в деревне, а от тебя еще письма не получил. Скучно, мой ангел. И стихи в голову нейдут; и роман не переписываю.< > Видно, нынешнюю осень мне долго в Болдине не прожить. Дела мои я кой-как уладил. Погожу еще немножко, не распишусь ли; коли нет - так с богом и в путь.< > Скажи, пожалуйста, брюхата ли ты? если брюхата, прошу, мой друг, быть осторожной, не прыгать, не падать, не становиться на колени перед Машей (ни даже на молитве). Не забудь, что ты выкинула и что тебе надобно себя беречь»
Прошел всего лишь месяц после проведенных вместе дней в гончаровском имении, а он задает вопрос: «не брюхата ли ты?» (он уверен, что у них будет ребенок) и напоминает ей, что надо быть осторожной, ведь у нее был выкидыш.
В Болдино, чудесном месте для творчества, он надеялся, что его Муза вновь придет к нему, что вновь стихи польются, а проза потечет рекой.
Пушкин в Болдино
Но создал он в этот раз неизмеримо меньше. Предположительно, здесь была написана пятнадцатая песнь из цикла «Песни западных славян» - «Яныш королевич». Пушкин в этой песне возвратился снова к теме, которую развивал в поэме «Русалка»: высокородный молодой человек полюбил девушку из низов, вынужден был жениться на девушке своего сословия. Прошло время, а любовь не уходит, она сильнее времени. Есть в этой песне интересные и любопытные детали, которые приводят нас к истории поэта и Ольги. Яныш королевич любил молодую красавицу Елицу «два красные лета», (а Пушкин – 1824-1826) а потом оставил; а встретились они вновь, когда прошло «три года и боле» (1826-1830).
Как увидел он свою Елицу,
Разгорелись снова в нем желанья,
Стал манить ее к себе на берег.
«Люба ты моя, млада Елица,
Выдь ко мне на зеленый берег,
Поцелуй меня по-прежнему сладко,
По-прежнему полюблю тебя крепко
Нет, не выду, Яныш королевич,
Я к тебе на зеленый берег.
Слаще прежнего нам не целоваться,
Крепче прежнего меня не полюбишь.
Расскажи-ка мне лучше хорошенько,
Каково, счастливо ль поживаешь
С новой любой, с молодой женою?»
Отвечает Яныш королевич:
«Против солнышка луна не пригреет,
Против милой жена не утешит».
Почему эта тема всплывет вновь? Почему опять поэт возвращается к любви знатного и простолюдинки? Почему опять такая грусть и такие незабываемые чувства? А не передает ли нам поэт свою историю? И когда Пушкин приехал в Болдино в 1834 г., на вопрос Ольги: «Как ему живется с молодой женой?», смог ответить только: «Против милой жена не утешит».
И Муза была рядом, и готовила, и прибирала, и песни пела, приходила в ночи, и успокаивала, и приголубливала, но стихи не лились, и проза не шла, а в голову лезли ужасные мысли, и от них не удавалось отделаться. Она – в столице, там и царь. Будет ли этому конец? И какой?
Закончил в Болдино в эту осень только «Сказку о золотом петушке». В сказке три главных героя: царь Дадон, Шамахинская царица и скопец (мудрец). Царь Дадон увидел Шамахинскую царицу и потерял голову настолько, что забыл об убитых детях, о своей рати и решил на ней жениться. Но тут вернулся скопец и потребовал царицу за свою услугу - за прозорливого петушка. Дадон отказался и строптивого скопца убил. А подаренный петушок слетел со спицы и клюнул царя в темечко. Мораль сказки - держи слово.
На самом деле поэт пытался передать развивавшиеся отношения в их треугольнике. Мудрец (Пушкин) потребовал у царя (императора) вернуть ему его красавицу (Натали), с которой царь провел счастливую неделю, но тот его казнил (такая угроза была реальной). Но вмешалась судьба, и по предсказанию поэта, за злодеяние император будет убит, а красавица исчезнет с глаз (ее забудут).
Ничего ты не получишь.
Сам себя ты, грешник, мучишь;
Убирайся, цел пока;
Оттащите старика!»
Старичок хотел заспорить,
Но с иным накладно вздорить;
Царь хватил его жезлом
По лбу; тот упал ничком,
Да и дух вон. - Вся столица
Содрогнулась, а девица -
Хи-хи-хи! да ха-ха-ха!
Не боится, знать, греха.
Царь, хоть был встревожен сильно,
Усмехнулся ей умильно.
Вот — въезжает в город он...
Вдруг раздался легкой звон,
И в глазах у всей столицы
Петушок спорхнул со спицы,
К колеснице полетел
И царю на темя сел,
Встрепенулся, клюнул в темя
И взвился... и в то же время
С колесницы пал Дадон -
Охнул раз, - и умер он.
А царица вдруг пропала,
Будто вовсе не бывало.
Возможно, что поэт предполагал, что именно красный петух (пожар, война) расправится с царем. Освобождение красавицы, как видел поэт, наступит после смерти царя и скопца.
Возвращаясь к делам по хозяйству имения, он продолжал размышлять над тем, кому он может поручить управление дальше. Понимая, что теперь благосостояние Ольги, его милой, будет целиком зависеть от доходов отца, он намеревался оставить Михайло управляющим Кистенево. Но жалобы крестьян, общее бедственное состояние деревни и разумные действия Пеньковского заставили его принять решение в пользу единого управляющего всем Болдино, включая Кистенево, в пользу Пеньковского. Перед отъездом он сообщил управляющим свое решение – вся полнота власти в имении передается Иосифу Пеньковскому, Михайло должен был сдать все надлежащие бумаги по управлению пушкинской частью деревни Кистенево. В частной беседе с Иосифом Матвеевичем Пушкин оговорил размер его жалованья - «в год одна тысяча рублей ходячей монетой». Позже, 30 октября 1834 г., устные договоренности Александра Пушкина и управляющего были зафиксированы на бумаге в виде так называемого «Положения о довольствии». После отставки Калашникова владелец имения С. Л. Пушкин, отец поэта, выплачивал ему содержание в размере 100 рублей, а в 1835 г. увеличил его вдвое до 200 рублей.
Из Болдино Пушкин уехал 1 октября. Вполне вероятно, что провожать его вышла Ольга, и она долго махала ему в след платком. Больше они не виделись.
Спустя две недели, 15 октября, И. М. Пеньковский доложил Пушкину, что отчеты «от Михаила Иванова принял < > В селе Болдине и селе Кистеневе все благополучно». В конце 1834 г. в Болдино пришла доверенность, подписанная «камер-юнкером титулярным советником Александром Сергеевым сыном Пушкиным». Согласно ей, «белорусский дворянин Осип Матвеевич Пеньковский» принимал имение «в полное распоряжение и управление»
В июне 1835 г. Пушкин полностью сдал дела по управлению имением, передав отцу полный финансовый отчет за период с апреля 1834 г. по июль 1835 г. Ему удалось за короткий срок погасить скопившиеся недоимки и спасти имение от угрозы описи и аукционной продажи. От доходов со своей части Кистенева Пушкин отказался в пользу сестры. По согласованию с отцом, доходы со всего Кистенева должны были переводиться на брата Льва Сергеевича и на сестру Ольгу Сергеевну.
2 мая 1835 г. Пушкин известил брата, что отец: «отдает ему половину Кистенева; а свою половину я уступаю сестре, с тем, чтоб она получала доходы и платила проценты в ломбард: я писал о том уже управителю. Батюшке остается Болдино. С моей стороны это конечно не пожертвование, не одолжение, а расчет для будущего. У меня у самого семейство и дела мои не в хорошем состоянии. Думаю оставить ПБ и ехать в деревню, если только этим не навлеку на себя неудовольствия». В тот же день он написал мужу сестры, Н. И. Павлищеву: «Свою половину ;Кистенева; уступаю сестре».
Чтобы спасти имение и поднять его доходность, новый управляющий И.М. Пеньковский предложил Пушкину и его отцу освоить силами крестьян заброшенные земли в районе Львовки под пашню. Письмо Пушкина Пеньковскому от 1 мая 1835 г.: «Все ваши распоряжения и предположения одобряю в полной мере. В июле думаю быть у вас. Дела мои в Петербурге приняли было худой оборот, но надеюсь их поправить. По условию с батюшкой, доходы с Кистенева отныне определены исключительно на брата Льва Сергеевича и на сестру Ольгу Сергеевну. Следственно, все доходы с моей части отправлять, куда потребует сестра или муж ее Николай Иванович Павлищев; а доходы с другой половины (кроме процентов, следующих в ломбард) отправлять ко Льву Сергеевичу, куда он прикажет. Болдино останется для батюшки. Позднее, после смерти поэта, из Болдина на эти новые земли были переселены десятки крестьянских семей. Благодаря этому была значительно повышена общая доходность имения.
1 июня 1835 г. Пушкин написал письмо Бенкендорфу с просьбой разрешить ему уехать в деревню на три или четыре года, после чего он готов был возвратиться в Петербург, чтобы возобновить занятия историей Петра Великого. На письме Пушкина императором была начертана резолюция: «Нет препятствий ему ехать, куда хочет, но не знаю, как разумеет он согласовать сие со службою. Спросить, хочет ли отставки, ибо иначе нет возможности его уволить на столь продолжительный срок». После доклада Николаю I граф Бенкендорф сделал на письме Пушкина пометку, отражающую суть его разговора с императором: «Если ему нужны деньги, государь готов ему помочь, пусть мне скажет, есть ли нужно дома побывать, то может взять отпуск на 4 месяца».
Без сомнения у поэта состоялся разговор с супругой о поездке в деревню (а может быть не один) после того, как было получено разрешение на четырехмесячный отпуск. И с уверенностью можно сказать, что Натали отказалась ехать, ссылаясь на сестер и ее обязательное присутствие при них на балах. Пушкин понимал, что сестры это – только прикрытие, на самом деле его супруга должна была быть там, потому что так велел император. Такова была ее миссия.
В летний сезон 1835 г. Пушкин с женой и свояченицами посещал воскресные балы в Новой деревне под Петербургом. В середине августа Пушкин уехал в Петербург для решения проблем, возникших при подготовке нового журнала. В первых числах сентября 1835 г. Пушки¬ны и Гончаровы вернулись в Петербург, а 7 сентября 1835 г. Пушкин выехал в Михайловское, предполагая провести там всю осень. Если бы удалось уговорить Натали уехать вместе с детьми в Михайловское, то у поэта появилась бы возможность отдалить Натали от императорского окружения сначала на 4 месяца, а затем, как обычно, беременность. Целый год без объятий царя, а там, глядишь, заменит конкурентка, а их множество. Мечта казалась реальной, Натали надо было лишь перешагнуть через наставления и требование царя. А она не решилась.
С 10 сентября по октябрь император был в Петербурге и имел возможность встречаться с Натали наедине (муж был в Михайловском). Опять кошмары его мучили, видения терзали, он не мог приступить к работе. А Музы, которая могла успокоить, рядом не было. За четыре месяца он создал несколько лирических стихотворений, включая «Вновь я посетил», и продолжил работать над «Сценами из рыцарских времен» и «Египетскими ночами». Не писалось, в такие минуты садился на лошадь и скакал по просторам. А ночью все тот же ужас. Мысль о смерти показалась ему спасением: Натали – вдова и может продолжать свои встречи с императором, который не бросит ее и его детей. Жизнь побежит дальше, а он освободиться навсегда от этих мук. Пришла эта сладкая мысль в Михайловском, в 1835 г., и изложил он ее в стихотворении «Странник».
СТРАННИК
I
Однажды странствуя среди долины дикой,
Незапно был объят я скорбию великой
И тяжким бременем подавлен и согбен,
Как тот, кто на суде в убийстве уличен.
Потупя голову, в тоске ломая руки,
Я в воплях изливал души пронзенной муки
И горько повторял, метаясь как больной:
«Что делать буду я? Что станется со мной?»
II
И так я, сетуя, в свой дом пришел обратно.
Уныние мое всем было непонятно.
При детях и жене сначала я был тих
И мысли мрачные хотел таить от них;
Но скорбь час от часу меня стесняла боле;
И сердце наконец раскрыл я поневоле.
«О горе, горе нам! Вы, дети, ты, жена! —
Сказал я, — ведайте: моя душа полна
Тоской и ужасом, мучительное бремя
Тягчит меня. Идет! уж близко, близко время:
Наш город пламени и ветрам обречен;
Он в угли и золу вдруг будет обращен,
И мы погибнем все, коль не успеем вскоре
Обресть убежище; а где? о горе, горе!»
III
Мои домашние в смущение пришли
И здравый ум во мне расстроенным почли.
Но думали, что ночь и сна покой целебный
Охолодят во мне болезни жар враждебный.
Я лег, но во всю ночь все плакал и вздыхал
И ни на миг очей тяжелых не смыкал.
Поутру я один сидел, оставя ложе.
Они пришли ко мне; на их вопрос я то же,
Что прежде, говорил. Тут ближние мои,
Не доверяя мне, за должное почли
Прибегнуть к строгости. Они с ожесточеньем
Меня на правый путь и бранью и презреньем
Старались обратить. Но я, не внемля им,
Все плакал и вздыхал, унынием тесним.
И наконец они от крика утомились
И от меня, махнув рукою, отступились,
Как от безумного, чья речь и дикий плач
Докучны и кому суровый нужен врач.
IV
Пошел я вновь бродить, уныньем изнывая
И взоры вкруг себя со страхом обращая,
Как узник, из тюрьмы замысливший побег,
Иль путник, до дождя спешащий на ночлег.
Духовный труженик — влача свою веригу,
Я встретил юношу, читающего книгу.
Он тихо поднял взор — и вопросил меня,
О чем, бродя один, так горько плачу я?
И я в ответ ему: «Познай мой жребий злобный:
Я осужден на смерть и позван в суд загробный —
И вот о чем крушусь: к суду я не готов,
И смерть меня страшит».
«Коль жребий твой таков, —
Он возразил, — и ты так жалок в самом деле,
Чего ж ты ждешь? зачем не убежишь отселе?»
И я: «Куда ж бежать? какой мне выбрать путь?»
Тогда: «Не видишь ли, скажи, чего-нибудь», —
Сказал мне юноша, даль указуя перстом.
Я оком стал глядеть болезненно-отверстым,
Как от бельма врачом избавленный слепец.
«Я вижу некий свет», — сказал я наконец.
«Иди ж,— он продолжал, — держись сего ты света;
Пусть будет он тебе единственная мета,
Пока ты тесных врат спасенья не достиг,
Ступай!» — И я бежать пустился в тот же миг.
V
Побег мой произвел в семье моей тревогу,
И дети и жена кричали мне с порогу,
Чтоб воротился я скорее. Крики их
На площадь привлекли приятелей моих;
Один бранил меня, другой моей супруге
Советы подавал, иной жалел о друге,
Кто поносил меня, кто на смех подымал,
Кто силой воротить соседям предлагал;
Иные уж за мной гнались; но я тем боле
Спешил перебежать городовое поле,
Дабы скорей узреть — оставя те места,
Спасенья верный путь и тесные врата.
То, что лично с ним происходило, он ярко и образно представил в стихотворении. Вот эти строки, это все о нем самом:
«Внезапно был согбен я скорбию великой (Сашка рыжий - сын императора)
И тяжким бременем подавлен и согбен, как тот, кто на суде в убийстве уличен. Потупя голову, в тоске ломая руки, я в воплях изливал души пронзенной муки (это было его состояние души).
Мои домашние в смущение пришли, и здравый ум во мне расстроенным почли. При детях и жене сначала я был тих, и мысли мрачные хотел таить от них; но скорбь час от часу меня стесняла боле; и сердце наконец раскрыл я поневоле. Но я, не внемля им, все плакал и вздыхал, унынием тесним.
«Познай мой жребий злобный. Я осужден на смерть и позван в суд загробный — и вот о чем крушусь: к суду я не готов, и смерть меня страшит».
Спасение от мук было, по мнению Пушкина, за теми тесными вратами.
В январе 1837 г. он погиб на дуэли.
Эпилог.
.В конце 1836 г. Сергей Львович снизил довольствие М. Калашникову до 50 рублей в год. Об этом Михайло сообщил в декабре 1836 г., письмо оказалось последним, на него поэт не ответил.
«Находясь в бедности с несчастной моей дочерью, осмелился припасть ещё к вашему милостивому покровительству. Положенные вашей милостью на пропитание мне 200 рублей, батюшка Сергей Львович уничтожил, а определил только 50 рублей в год и один хлеб». Считается, что поэт оставил письмо без внимания. Но оказалось, что сумма довольствия Михайло Калашникова позже выросла вдвое, с 50 до 100 рублей. Пушкин успел каким-то образом пообщаться со своим отцом на эту тему.
Муж сестры поэта Ольги Сергеевны после того, как Сергей Львович отказался от своей части села Михайловского в пользу дочери, стал единолично управлять Михайловским (после кончины Александра Пушкина). Из Варшавы он в августе 1837 г. приказал старосте села взимать с Василия и Ивана Калашниковых оброк. Иван Калашников тогда сапожничал в Петербурге. Василий, бывший дворецкий у Александра Пушкина, нашел доходное место. Василий умер в 1837г. Сумма оброка поборов с Гаврилы, «проживавшего при отце без дела», в документе не указана. Петр Калашников оставался у Павлищевых.
Будучи дворянкой, Ольга, не могла зарабатывать на жизнь каким-либо трудом. Считалось, что работать дворянкам неприлично. «Наши кухарки, няньки, горничные относительно гораздо независимее, чем их барыни,- возмущалась М. Н. Вернадская в 1857 г. - Отчего же и женщинам благородного происхождения нельзя было бы работать?< >Что же такого постыдного делать цветы, шить платья, вышивать, делать чепчики или смотреть за детьми? < > Разве лучше брать милостыню и быть вестовщицей и сплетницей, а часто и просто мутилой для забавы богатой покровительницы, нежели быть нянькой ее детей, получать плату за добросовестное исполнение своей обязанности, быть независимой». Ольга помогала отцу по ведению хозяйства в доме. И все же доходы большой семьи Калашниковых упали настолько, что пришлось ей продать своих крестьян, а затем и свой дом в Лукояново трактирщику Терекову.
Памятник Пушкину в Болдино
В апреле 1840 г были вызваны в Петербург Михайло вместе с сыном Гаврилой. Записи об Ольге Ключаревой в ревизских сказках по Лукоянову и Болдино отсутствуют с 1840.г. Вполне вероятно, что она уехала с отцом в Петербург, где ее следы потерялись. Если бы она умерла в Болдино, то были бы записи в метрических книгах Успенской церкви.
Через четыре года после смерти поэта, шестнадцатого февраля 1841 г. заседание Опеки вынесло решение: «По случаю совершающейся покупки села Михайловского в пользу малолетних детей А. С. Пушкина». Управлять имением Натали могла только будучи опекуншей своих детей. В первую очередь решила поставить памятник супругу. Все счета за сооружение и доставку памятника оплатила Опека. Наталья Николаевна поручила Михайло Калашникову руководить работами «по постановлению того памятника». Сохранились денежные счета и расписка «служителя г-на Пушкина». Михайло ездил в Святые Горы, сам расплачивался с извозчиками, доставлял каменные плиты. Памятник над склепом был сооружен петербургским «каменных дел» мастером А. Пермагоровым. К августу работы были закончены. Обелиск сделан из белого итальянского мрамора, стоит на мраморном своде, под которым урна с наброшенным покрывалом.
. Пушкинские горы, Святогорский монастырь. Могила А.С. Пушкина
Из всех крестьян имения Михайловского, которых выкупила Опека, Сергей Львович оставил у себя Михайло Калашникова, его сына Гаврилу и Александра Арбеньева с матерью Ненилою Их причислили «к имению Нижегородской губернии Лукояновского уезда в село Болдино». Михайло Иванов стал получать из Болдина от И. М. Пеньковского по 200 рублей ежегодно. И.М. Пеньковский управлял имением до 1852 г; он сумел спасти Болдино и сделать его прибыльным. Гаврила Михайлов служил камердинером у Сергея Львовича Пушкина в Петербурге, хозяева его величали «красавец Габриэль».
Наталья Николаевна Пушкина собиралась дать вольную Михайло Калашникову в 1840 г. «за долголетнюю усердную службу покойному мужу и ей», однако ходатайство вдовы поэта не было удовлетворено. В 1843 г. Калашникова отпустили из Подольского уезда в Москву, «для приискания себе места в услужение». Умер Михайло Калашников, как сообщил писатель и библиограф П. А. Ефремов, в Петербурге, в бедности, «у своих недостаточных детей», осенью 1858 г. Тогда ему было 83 или 84 года. Наверняка, жил он у Гаврилы, но была ли там Ольга (ей тогда могло быть 52 года) неизвестно.
Я думал, сердце позабыло
Способность лёгкую страдать,
Я говорил: тому, что было,
Уж не бывать! Уж не бывать!
Прошли восторги, и печали,
И легковерные мечты...
Но вот опять затрепетали
Пред мощной властью красоты.
1835
И в этих стихах поэт воспевает свою Ольгу, милую Ольгу, незабвенную «русалку». Другой женщины, к которой бы он испытывал столь трепетные чувства, у него в это время не было, а, может быть, не было никогда.
Пушкин влюблялся бесчисленное число раз, любил женщин, которые его вдохновляли, и благодаря этим возвышенным чувствам рождалась поэзия. Но все же эти чувства легко переходили к другим иным подобным, оставляя в память след незабываемых воспоминаний. С Ольгой Калашниковой любовь была иная, не страстная, не пылкая, не все поглощающая, она была тихая, трепетная, нежная и долгая. Эти особые чувства к ней всегда оставались в нем, и когда они были вместе, эти чувства вспыхивали, перевоплощая его душу, настроение, при этом вселялась бодрость, ощущение молодости и задора. В эти периоды приходило вдохновение, и стихи, казалось, складывались сами собой.
Ольга была его Музой. Благодаря ее присутствию были им созданы самые значительные его произведения: «Борис Годунов» «Евгений Онегин» - в Михайловском: «Скупой рыцарь», «Каменный гость», «Моцарт и Сальери», «Пир во время чумы», «Метель», «Домик в Коломне», «Барышня-крестьянка», «История села Горюхино», «Станционный смотритель», четыре потрясающие сказки, «История Пугачева», «Анджело», «Медный всадник», «Пиковая дама», «Дубровский» и множество великолепных лирических стихотворений – в Болдино. Только, когда Ольга была рядом, он творил легко, быстро и на одном дыхании. Ни одна другая женщина, ни одна иная любовь не вдохновила его на такое обилие столь великолепных и гениальных произведений.
Ольга была крепостной, и пушкинисты обошли ее стороной, они ее не заметили, считая, что у Пушкина с ней было лишь физиологические влечения, и не могла крепостная любить и быть любимой самим Пушкиным. В этом они глубоко ошиблись. И человечество должно быть благодарно этой женщине, которая умудрялась каким-то образом создавать ту неповторимую атмосферу для любимого Пушкина, благодаря которой он сотворил все это неповторимое чудо.