Ветка Абакан – Тайшет, героически разведанная в годы войны двумя инженерами-геодезистами и построенная также героически зеками. Геодезисты погибли, не успев выйти вовремя, замёрзли поздней осенью по бурным горным потокам, но изыскания их пригодились. Поезд петлял этими горными полками над обрывами, внизу которых струились те мелкие речки, которые от одного дождя превращаются в страшные потоки, а осенью покрывали камни салом – шугой, представляя реальную опасность для одинокого путешественника. Это были отроги Восточного Саяна, того Саяна, который исследовал Федосеев. Мне в будущем предстояло идти по Западному Саяну, но пока путь на Ус, в Арадан, на границу с Тывой. В сущности, Тыва меня и позвала раскосыми глазами и прямым монгольским носом моей первой любви Надьки Охемчик. Баба Оля Репина, наша соседка, рассказывала об этой трассе, как о самой красивой дороге, а об Саянских горах, как о самых богатых местах для русского человека. Тех горах, что описаны Черкасовым в Хмеле и Чёрном Тополе.
В Абакане я совсем не задержался, всего и пути от железнодорожного, знакомого по детству, до автовокзала. Усинский тракт петлял между гор, всё больше карабкаясь вверх и верх. Старый ЛиАЗ от Абакана взял старт, невзирая на возраст, достаточно резво, и мы покатили. Дорога была для меня новая. Никогда я не ездил по горным трассам, а тут… всё чаще автобус нырял в ущелья по деревянным мостам перебирался через малые речки и вылезал на открытые возвышенности, с которых открывался вид тайги прикрытой какой то пыльной синевой. Столовые по дороге были как везде в Советском Союзе – рассольник, котлета наполовину из хлеба, перловка и сладкий чай. Ночь опустилась быстро, и дорога исчезла за окном, ни огонька, ни просвета.
Арадан
Кто высадился вместе со мной на этой остановке, быстро исчезли в темноте, разошлись по своим домам, я остался один перед большой деревянной избой с широкими двустворчатыми дверьми. Ночь, куда идти непонятно. Зашёл внутрь, хозяйка гостиницы для шоферов с полным равнодушием к происходящему провела в комнату и указала на кровать. Я поставил рюкзак в изголовье, разделся и тут же уснул. Усинский тракт соединяет Абакан и Кызыл, федеральная трасс Енисей, основная дорога для снабжения Тувы. Заезжие избы для шоферов, работающих на этом тракте в каждом крупном посёлке. В такую избу попал и я, никакого удивления у администрации не вызвал. Сюда не попадали в то время левые люди. Раз приехал, значит по делу, в командировку, работать. Кровать для меня оказалась бесплатной, а плотный завтрак в столовке позади гостиницы обошёлся в 1 рубль.
Посёлок мне показался большим, экспедиция наша на другом конце. Воскресенье утро, дошагал до края. Огороженная площадка с метеоприборами и большая изба. Здесь. Но всё оказалось закрытым на замок. Маленькая пожилая женщина выглянула из соседней избёнки, разулыбалась. Так они все на Сватиково уехали купаться, я открою. Я занёс рюкзак в избу. Большой стол кровати по стенам и карта Ермаковского района на стене. Устроился на крыльце курить и обозревать окрестности. Тогда меня удивило, но позже привык. Все местные жители улыбались и были приветливы, как к дальнему родственнику, приехавшему издалека ненадолго. По всей моей жизни эта доброжелательность теперь и будет сопровождать меня. Лесные посёлки в горах тем и отличаются от «большой земли», что здесь ценят человека.
Араданский хребет один из крупных хребтов Западного Саяна. Именно здесь знаменитый теперь Спящий Саян, Ергаки. Я проезжал Ергаки уже по темноте, даже не подозревая о их существовании, знакомство ещё предстоит. А пока. Я глазел на окрестные горы, синими изломанными линиями окружавшими посёлок, тёмная тайга с совершенно разными по виду елями и пихтами, говорливый Ус под мостом пробегавший в ста метрах от стационара экспедиции. Тайга дышала летом, ещё не все отцвели жарки, кукольник только поднимался своими остриями. Кудрявые пихты манили меня, я не мог понять, почему они разные. Мне леснику будущему ещё не довелось изучать дендрологию и узнать, что это ель колючая, родственница и ели, и можжевельника. Именно она и расцвечивает долины южной горной тайги своим разнообразием, радует необычностью. Сизыми иголками удивляет, кажется такой голубой, за голубую, иногда и выдаётся. Пихта здесь тоже особенная, какая то необычно кудрявая. Это тоже горы. Араданский хребет славится своей влажностью, что и нужно пихте.
К вечеру приехали моё начальство, работодатели и сотоварищи по работе. Григорий Петрович Погосов, легенда института леса и древесины, а потом и Вовка Борисовский мой напарник. Здесь же мы познакомились и с нашей будущей начальницей Верой. Дамой очень неоднозначной, но которая многому научила в научном понимании субальпийских лугов, и благодаря которой мы и попали на весь следующий полевой сезон в ещё более дикие места. А пока мы с Вовкой учились жить по экспедиционным законам. Выдали нам спальники, робу называемую "энцефалитка", кирзовые сапоги. Теперь эти аксессуары будут со мной долгий, очень долгий период жизни. Работали в лесу на закладке пробных площадей и выборке модельных деревьев кедра и лиственницы. Получали зарплату как большие и немного успели выпить спирта из заначек Погосова, который все нужды лесных рабочих знал.
Мы работали, втягивались в обычный ритм лесной жизни. К концу полевого сезона я заветрился, загорел и набил руку в пользовании топором для заточки карандашей, и изготовлении деляночных столбов, хоть бриться им не пробовал. Брезентовые брюки на заднице быстро протерлись на костях от постоянных переездов на деревянной лавке в ГАЗ-66. На воскресенье я съездил пару раз в Кызыл, к дружку моему Толе Перминову, с которым и дальше меня будет связывать многолетняя дружба. Наконец увидел Центр Азии, одинокий обелиск, гордость всех жителей Тувы, и русских и азиатов, но так мало известный в остальной Росии. Уже в ближе к окончанию Погосовских работ Вера выпросила нас в помощь на Оленью речку для её исследований. Григорий Петрович согласился после того, как она неделю работала на его тему, ну а мы отработали неделю на неё.
Метеостанция Оленья речка находилась в укромном месте рядом с перевалом, с которого открывался вид на Саяна. Скальная гряда вырисовывала лежащего человека и вселяла благоговейный восторг. По тувинским понятиям, это была женщина, да и по груди это понятно. Синие горы Араданского хребта открывались от Оленей речки во всей красе, где-то далеко светились белки Западного Саяна, хребтов Абаканского, Кентегирского, Хемчикского , а по другую руку пространство уходило вдаль к Восточным горам. Зелёное море тайги. Где-то там лежал Восточный Саян, бежал Кизир и Казыр, легенды рафтинга, которые мне не довелось повидать и обследовать. Хватило мне Западного, такого необъятного и дикого, с острыми скалами с туманами и облаками на груди, с бездонными ущельями и серпантинами перевалов с Або, пирамидками камней и воткнутым шестом обвязанным тряпочками к духу перевала.
Субальпийские луга Западного Саяна в это время набирали свою мощь. Тогда, когда внизу уже лето, тут ещё была весна. Цвели синие, как саянское небо, водосборы, жаркие как солнце купальницы. Такого бурного многоцветья я не видел никогда ранее. Это кружило голову, восхищало своей жизненной силой. Чуть ниже, в лощинах раскинулась страна Дельфиния, Дельниум элатум – Живокость, сменяла отцветающие жарки, закрывала своим ростом лога и мешала передвигаться. Росы по утрам здесь были такие обильные, что мы вымокали до нитки, а сушиться было некогда. Мы работали и сохли одновременно, собирали гербарий, копали почвенные ямы и делали таксацию разреженных участков тайги на верхней границе леса, чтоб понять, как влажность влияет на развитие этих лугов. Работы старались сделать с утра, потому что после обеда работать хотелось меньше, а летнее солнце с повышенным ультрафиолетом начинало жечь нещадно. Однажды, выбравшись на самый верх, мы любовались открывающимся видом на недалёкие скалы, мечтали посетить подножье Саяна и загорали. Вечером помылись в бане и долго вполголоса разговаривали о всяких изотерических штуках. Вера была слегка помешана на этом, как впрочем, большинство молодых дам в то время. Утром мы все облезли кардинально. Сгоревшая на солнце кожа спины и плеч, подогретая в бане, слетела за один день лоскутами.
У Григория Петровича была лицензия на лося, выданная на пропитание работников по льготам. Нам с Вовкой он доверил карабин Мосина и мелкашку, что б второму не скучно было. Задание добыть хоть какого-то зверя нам было в довесок к Вериной работе и первым доверием к молодым лесникам. Надо сказать, что никого мы в тот раз и не добыли. Но уроки альпийских лугов с подачи Веры нам были ой как полезны. Травы она знала, чего не отнять, и это было хорошим подспорьем науке моей бабушки, только теперь с горных перевалов. Весна в горах бурная, красивая, но скорая. Прямо на наших глазах, за неделю сменялся цветочный ковер. Водосборы и жарки отцветали, сменялись рослой живокостью, вымахал кукольник-чемерица. На альпийских лугах выше границы леса расцвели сараны, дароникум и лилии. Ещё выше – фиалки, анютины глазки, они были таких цветов и разнообразия, что позавидовал бы любой садовник, но чаще белоснежные. На южных, более сухих склонах, астра альпийская. Находился и Левзея Маралий корень, поднимал свои большие с кулак головы, украшенные сиреневым венчиком.
Спящий Саян
На субботу и воскресенье, у Погосова всё очень строго с рабочим распорядком, мы получили увольнительную. Поход к Спящему Саяну. От Оленей речки это было рукой подать, но идти пришлось не менее двух-трёх часов. Мы благополучно преодолели пару ручьёв окружённых кривыми пихточками, тайга нас выпустила на луг, который быстро кончился – высокогорная тундра. Мягкий ягель пружинил под ногами. Он казался ложем для этого скального исполины, лежащего на горе, ощущения непередаваемые своей торжественностью и мистическим восторгом. Мы продирались сквозь заросли березки круглолистой, родственницы той самой карликовой, спешили успеть к подножью засветло. Редкие могучие кедры остались в распадках.
Эти камни хотелось погладить. Этот мох пружинил и заставлял двигаться плавно. На небольших островках с травкой удивительным образом сидели те же фиалки с застенчивыми глазами, а под самой скалой несколько кустиков можжевельника. Скалы вырастали из этой тундры тёмно-серой стеной с синим отливом. Воздух был свеж, к вечеру звенел чистотой и прохладой. Мы с трудом нашли немного дров для костра, для этого пришлось спуститься в ложбинку. Ночевать устроились в ногах исполинской женщины, хозяйки всего этого края. Спали вповалку на чахлом пихтовом лапнике и обнимку, чтобы согреться. Ранним утром сварили чаю и поднялись ещё раз до тундры к бёдрам Саянской красавицы. Там можно было оглядеться. Утренний туман скрывал долину Уса, распадки малых речек, впадавших в него, только острые пики скал прорезали это белое одеяло, которое скоро растопит солнце. За счастье удалось собрать немного брусники, рассыпанной кустиками по белому мху. Вышли к дороге быстро, делясь впечатлениями и рассказами ночных снов. Кому привиделся этот богатырь, кто-то слышал как медведь фыркал недалеко от нашей стоянки. Ерник расступился, выпуская нас к дороге с укатанным гравием, асфальтом тут тогда и не пахло.
Абазинский тракт
Уроки Веры по высокогорным травам не прошли даром. Я перебирал свой собранный гербарий, перекладывал газетами, чтоб не подпарить и сохранить естественный цвет. Уходя от Оленей речки, мы накопали, нарвали несколько веников Дароникума, а метеорологи, которые сначала косились на нас недоверчиво, но через пару дней были как родные, подарили несколько корешков золотого корня, а маральего - разрешили набрать сколь унесёшь. Погосов, старый служака, выдававший нам зарплату два раза в месяц, отоваривавший по оптовым ценам спиртом и папиросами, каждое утро трубил подъём и пытался заставить делать зарядку. Вставали мы резво, но зарядку не делали.
Вечерами играли в карты, иногда приходили местные пацаны, двое из которых работали с нами. Иногда мы ходили в клуб. В один вечер мы решили испробовать действие чудодейственных трав. Чайник, в котором болтался один золотой корешок, отваренный уже на сто рядов, наполнили свежей водой. Скорым кипятком залили большую железную кружку, в которой были намяты листья Дороникума. Через час-полтора нас потянуло на гимнастические упражнения. Старый турник, о котором никто не вспоминал ранее, вдруг стал центром местного собрания. Каждый пытался изобразить что-нибудь на нём. Соревновались в количестве подтягиваний и подъёмов переворотом. Погосов был в шоке о нашей активности и пообещал в шутку назавтра увеличить фронт работ.
На этом этапе свои исследования в лесу у Арадана мы закончили, нужно было выезжать в Красноярск. Не знаю, что побудило нашего начальника сделать крюк. Но возвращались мы домой по Абазинскому тракту через западную Туву, Шагонар Чадан и Кызыл-Мажалык. Преодолев перевалы до Кызыла через Туран, завернули в степи. Утомительные жёлтые степи и пыль, которую мы смогли преодолеть за один день, кончились. Мы въезжали в горы совсем другие, чем сырой таёжный Араданский хребет. Суровый Западный Саян открывался нам другим лицом. Степи начинали зеленеть, лощины со стороны Тувинской котловины заполнялись травами, но не лесом, а дорога резко пошла вверх. Пастбища с сарлыками на зелёных альпийских лугах, каменные речки с кристальной водой и Родиолой растущей по берегам. Дорога петляла, лезла в перевалы, небо было серым от вечерних туманов.
Западный Саян со стороны Тувы и Монголии казался почти безлесным. Степи молча и неуклонно зеленели, поднимались в горы, сменялись лугами и пастбищами. Лиственичная тайга была только в узких долинах, а посреди лугов вырастали скалы. И всё выше, выше и выше. Таких ущелий я не видел ещё никогда. Узкие серпантины дороги шли по самому краю обрывов, заставляли сердце невольно сжиматься. Но скорее от восторга, а не от страха. В одной лощине, перед подъёмом остановились и спустились к горному ручью. Родиола розовая, золотой корень рос по берегу между камнями, его копать было легко, выбирая из каменистой почвы. Старались не браконьерничать, брать только немного и не подряд всю подушку растений, чтоб не уничтожить всё. Промыли тут же в ручье.
Перевалы имели священную силу, уважаемые тувинцами духи гор оберегали эти места. Для хорошей дороги и удачи в путешествии надо их задабривать. Каждый путник нёс с собой камень из долины и клал его на перевале. Вырастала пирамида из серых камней, в которую потом шаман вставлял шест. Камлали каждый на свой лад, просили удачи и благополучия. На шест привязывались чистые тряпочки, камни сбрызгивались водкой. Такие Або есть на каждом перевале. К таким Або и мы поднесли свои дары, плеснув из железных кружек разбавленный спирт. Дальше дорога побежала вниз, к Абакану, к его вершинам и к Абазе. Долины заполнялись кедрачами. Лес становился гуще и зеленее. Кудрявые долины с шапками кедров украшенных наливающимися шишками. Солнце. Полностью кедровые леса, состоящие из могучих древних великанов, лишь изредка разбавлялись оранжевыми стволами лиственниц. Кедровый край, вершина Абакана.
Абаза – Вовкин дом родной. Переночевали у его родителей, с удовольствием спали в тепле и на чистой постели. Смотрели Олимпийский бокс, где наши разгромили кубинскую сборную. Это был 80-й год. Обсуждали кедровые планы. На следующий год нам предстояло работать именно в таких местах. А потом, всю мою лесниковскую карьеру я буду строить совсем недалеко отсюда, за перевалом от вершины Абакана. Путь домой в Красноярск не занял много времени. В гостях у Веры побывали тоже. Её женская натура жаждала общения на подсознательном уровне, я был ещё молод, а про Вовку не знаю. Но следующий год вместо Вовки у меня в напарниках оказался Андрюха Попеляев. Родом из Тувы, контактный паренёк и увлекающаяся натура. Что-то в нас было общего.