Много лет назад я гостил у дедушки с бабушкой, родителей отца. Мне было тогда лет шесть. Это был возраст, когда с интересом познаёшь всё новое. А неизведанное кажется загадочным и волнующим.
Дедушка с бабушкой жили в центре города, в трёх этажном доме с большим, тогда казалось, двором в форме буквы «Г». Маленькая однокомнатная квартирка на первом этаже, в которую проходили через кухню-прихожую, не казалась убогой. Все тогда, после большой войны жили примерно одинаково бедно. В прихожей дед держал большого рыжего кота и собаку по кличке «Белка». Это была небольшая собака породы «шпиц» с белой шерстью и рыжими пятнами на боку и шее.
Одного меня за ворота двора не выпускали, боялись, что я заблужусь в незнакомом городе, но у меня быстро нашлись друзья. Один мальчишка жил этажом выше, над нами. Другой в соседнем дворе. К нам иногда примыкала девчонка из дома, стены которого и составляли одну сторону буквы «Г». Девчонку мы брали в компанию потому, что она не мешала нашим играм, бегала с нами, оставляя куклу во дворе, а иногда выносила печенье или конфеты и угощала нас.
Её отец был каким-то начальником, о чём бабушка говорила моим родителям шёпотом. Многое в те времена говорилось шёпотом. Дом наш был деревянным. Стены оббиты дранкой и заштукатурены. Всё, что говорилось наверху нашими соседями, не снижая голоса, можно было услышать. И если мы рано ложились спать, а дети наверху шалили и бегали, то дед брал свою тросточку и стучал в потолок, призывая соседей к порядку. Детей в семье наверху было трое. Мой друг моего возраста, его брат - пионер и маленькая сестра, трёх или четырёх лет.
Наши игры я не помню. Но во двор выходила кинобудка одного из домов, фасад которого был на улице. Но это не был кинотеатр. Это было здание какого-то ведомства, и там был зал заседаний. Фильмы крутили для работников раз в неделю, по субботам. Нам было интересно, но нас в будку не пускали. Только иногда мы попадали вовнутрь и могли посмотреть какую-то часть фильма. Возможно, это был второй, более добрый киномеханик.
***
Как все дети, я был очень любопытным и любил крутиться около взрослых, прислушиваясь к их разговорам, за что меня дядька отца прозвал «участковым». Я не знал, кто это такой, но мне было очень обидно, когда я слышал это слово.
Однажды в тумбочке я увидел сумку, в которой лежали фотографии. Там были все незнакомые лица. Но одна фотография привлекла меня. Я узнал своего дедушку, ещё молодого с усами. Теперь усы были седыми. На фото были изображены двое. На стуле сидел солидный пожилой мужчина в чёрном костюме и шляпе. С одной стороны от него стояла высокая тумба с цветами в горшке. С другой стоял мой дед. Он был одет в белую гимнастёрку и чёрные галифе. Одна его рука лежала на плече пожилого человека, другую он положил на шашку, висевшую у него на боку.
- Дедушка, ты воевал? - Спросил я с интересом.
Дед, увидев у меня фото смущённо «гхек-нул», а бабушка отобрала фотографии, что-то возмущённо говоря деду почти шёпотом, чтобы я не услышал.
- Бабушка, дай досмотреть фотографии, - попросил я.
- Тебе ещё рано, - ответила она, потом добавила, - ты всё равно никого не знаешь.
***
Там же в тумбочке лежала коробочка, в которой я увидел большие наручные часы. Такие, спустя годы, я видел у главного героя фильма «Белое солнце пустыни». Это были часы известной до революции фирмы «Павел Буре». Они не шли и мне их дали поиграть. Стоило их потрясти, и они начинали тикать. Я игрался ими два дня, потом дед куда-то их спрятал.
***
Вход в наш двор закрывали большие деревянные ворота из толстого бруса. Они всегда были заперты. Мы ходили через калитку ворот, которую тоже запирали на ночь.
При входе во двор справа был небольшой каменный домик с плоской крышей, примыкавший к высокой, не менее пяти метров стене, отделявшей наш двор от соседнего. А за этим домиком шли сараи, где жильцы держали дрова и уголь для отопления зимой, и разные старые или ненужные вещи. Во время игр мы не раз пользовались крышей сараев. Взрослые гоняли нас оттуда, но мы периодически нарушали их запрет.
Всё в нашем дворе было старое, ещё дореволюционной постройки. И однажды, во время беготни по крыше сараев, один из моих друзей провалился через ветхие доски крыши. Тело его ушло вниз по плечи, но он удержался. Вытащить его мы не могли, и мне пришлось позвать деда на помощь. Оказалось, что это ничейный сарай. Дед дёрнул замок вниз, и он открылся без ключа. Подтолкнув моего друга снизу, дед помог ему выбраться на крышу и спуститься вниз. С расцарапанной ногой он ушёл домой. В этот день наши игры окончились. Но на следующий день любопытство взыграло в нас, и мы снова полезли на крышу. Сквозь дыру мы рассматривали внутренности сарая. Теперь мы знали, что сарай ничейный, поэтому поколебавшись, мы сдёрнули замок и вошли вовнутрь, закрыв за собой дверь.
Был яркий солнечный день и свет, проникавший сквозь дыру на крыше, достаточно хорошо освещал внутренности сарая. Здесь было всё покрыто пылью и паутиной. Сильно пахло сыростью.
Под ногами валялись разбитые ящики из досок. Слева кучка дров, а в глубине у стены были полки с различным хламом. Этот хлам и привлёк нас. Тут были стеклянные банки, керосиновая лампа, саквояж со старыми газетами, разные коробочки, картонные и жестяные от чая.
- Здесь могут быть старинные монеты, - сказал мой друг и стал открывать эти коробочки. Но ни в коробочках, ни в саквояже, нигде ничего ценного мы не нашли. Что-то лежало между полкой и задней стеной сарая. Я потянул свёрток. Ветхая ткань разорвалась. Из свёртка торчала ручка. Я взялся неё и с трудом вытащил то, что оказалось саблей. Мы оторопели.
- Вот это да! – сказал мой друг восхищённо.
Сабля вся была покрыта ржавчиной, но это было настоящее оружие.
- Надо её почистить наждачкой, - сказал мой друг, - у нас есть, я сейчас принесу. И он убежал. Я не дождался его. Оказалось, что его посадили обедать. И меня позвали тоже.
Бабушка увидела меня выходящего из сарая, и мне пришлось всё рассказать.
Я думал, что она обрадуется находке, но она взволновалась и рассказала всё пришедшему с работы деду. Пока дед обедал, они о чём-то переговаривались и спорили на каком-то непонятном мне языке. Потом дед закрыл сарай на другой замок, с ключом и снова ушёл на работу.
После работы дед пришёл с милиционером, открыл сарай и тот забрал шашку с собой.
- Дедушка, это твоя шашка? - спросил я, - ты же воевал, у тебя на фотографии такая-же.
Дед «гхек-нул» и шлёпнув рукой по коленке, поднялся, не зная, что сказать. Бабушка начала что-то выговаривать ему опять на непонятном мне языке.
- А на каком языке вы говорите, - спросил я, - вы меня научите?
- Научим-научим, - сказала бабушка, - вот в школу пойдёшь, там и научат тебя.
- Дедушка, расскажи, как ты воевал, - стал приставать я с расспросами.
- Он не воевал, - ответила мне бабушка, - его призывали в армию, но он там работал сапожником, как и теперь. В армии он чинил сапоги солдатам. Должен же кто-то им чинить сапоги.
- А сабля у тебя на фотографии, я видел.
- В армии всем выдают оружие. Вот и дедушке выдали саблю.
- А где она сейчас, это та, что мы нашли?
- Нет, - сказал дедушка. – Свою саблю я сдал, когда война закончилась. А это сабля полицейская. Когда была революция, один полицейский, убегая от революционеров, забежал во двор и спрятал свою саблю. Много лет прошло, поэтому она ржавая.
Я был маленький. Все эти объяснения меня удовлетворили. И моего расстроенного друга тоже.
Через день деду пришла повестка из милиции. Бабушка сильно взволновалась. Дед, придя с работы, хотел идти в милицию сразу же, но вызывали на следующий день.
Когда дед вернулся из милиции, рассказал, что был составлен протокол, и он подписал его, как свидетель.
- А кто такой «свидетель», - спросил я. Но на меня шикнули, и я стал прислушиваться к разговорам взрослых пытаясь понять, почему они так были взволнованы.
Вскоре мы забыли о сабле. Мне купили большой деревянный самолёт с крыльями из тонкой фанеры, и мы играли с ним во дворе, пока не додумались запускать его с крыши сарая. Самолёт не был предназначен для полётов и рухнул на землю, подломив край крыла. Мне было обидно, но отец подравнял расщепленный край крыла, обрезал другое на такую же длину. Самолёт утратил свою былую красоту, и я потерял к нему всякий интерес.
А через несколько дней мы уехали к месту службы отца, оставив Крым до следующего лета.
Мой дедушка прожил долгую жизнь. Он не дожил месяц до своего девяностопятилетия. Последние годы он жил в семье своей младшей дочери в Мариуполе. В большой четырёх комнатной квартире у него была своя комната. В девяносто лет он ещё приезжал к нам в Ростов из Мариуполя. Приехав утором, он с удовольствием отобедывал, позволяя себе пропустить одну-две рюмки водки. Но едва заканчивалось застолье, он вставал и говорил: «Всё, пора ехать». И никакие уговоры не действовали. Отец провожал его на автовокзал, и он уезжал.
Когда я уже с женой приезжал в Мариуполь в гости, дедушка выглядел бодрым, интересующимся всеми политическими новостями. Обязательно перечитывал газеты, «Правду» и местные, делился своими размышлениями. Зять, профсоюзный руководитель большого завода, посмеивался. Все соседи знали деда и спрашивали о здоровье, передавали привет. Дед был активистом, вникал во все коммунальные дела дома, помогал соседям.
За праздничным столом дед позволял себе три рюмки водки. Но после застолья дремал в своей комнате. Я пытался расспрашивать его о молодых годах, событиях до и после октябрьской революции. Он рассказывал немногое. То ли память подводила, то ли страхи о вездесущем НКВД ещё довлели над ним.
У сестры отца я спрашивал о старых фотографиях, но она говорила, что выбросила их. Она тоже боялась прошлого. Но что было там в прошлом? Всё прошлое ушло с дедом…
Много лет спустя, я стал писать родословную. Я обратился к своим родственникам, которые могли рассказать о прошлом. Почти все, кто жил на Украине, были вынуждены уехать на заработки за границу, В США и Канаду.
Теперь с интернетом стало проще. Тем, кого разыскал, посылал уже собранные материалы, просил дополнить. Все обещали активно содействовать, но никто из тех, кто жил на Украине или уехал из неё больше не отвечали на мои обращения к ним. Вероятно, послемайданные события повлияли на наши родственные отношения. А ведь в советское время периодически ездили в гости к друг другу, радовались встрече…
И только один из московских родственников написал, что дед призывался в армию Врангеля, но учитывая его профессию сапожника, его опредилили в хоз. взвод. Позже он так же служил и в Красной армии. Учитывая, что наград у деда не было, скорее всего, это так и было.
Вот так завершилась история одной старой фотографии.