Хайрузишки ловились неважно. На мошки прыгали малыши, которых приходилось сбрасывать обратно. Возьмешь в руки мальца, а он дрожит от ужаса, внезапно извлеченный из своей привычной стихии больным крючком. Да с приговором и обратно его в реку:
- Расти большой, да не ловись рано.
Шлепнется он в прозрачную воду рядом, замрет на секунду, а потом, как даст - стрекача, только его и видели. Никакому тайменю не догнать.
Крупных хариусов, у нас их зовут, хайрюзами, за целый день попалось всего-то штук восемь – десять. Ну, какая это рыбалка. Раньше по ведру лавливал за день-то. Да все сантиметров по тридцать пять – сорок, хорошие хайрюзки.
Лодка плыла самосплавом вниз, по Бии к домашней проточке. Солнышко приятно грело спину сентябрьским теплом и отражалось бликами на волнушках прозрачной поверхности красавицы реки.
Широкая матера реки, густо покрашенная голубым небом, уходила в лево и шумела далекими перекатами.Осенняя вода обнажила длинные широкие дресвы, сложенные круглыми камнями до самых островов. И проточки обмелели.
Впереди, почти посредине проточки, стоял по пояс в воде, рыбак с удочкой. Молодой мужик в новеньком гидрокостюме, в форменной модной шапочке и, с какой-то иностранной сумкой на боку, специально приспособленной под рыбу.
Лодка плыла бесшумно к перекату по мелководной протоке, и парень не видел, как я подплываю к нему сверху. Он следил за своей снастью, время от времени поддергивая удилищем.
-Да здравствуют рыбаки! – громко поздоровался я с ним, приблизившись на расстояние разговора.
Парень резко повернул голову, глянул недовольным взглядом и что-то буркнул в ответ.
Вот он потянул удочку; на мошку сплавилась мелкая рыбешка. Ещё и ещё раз. Так подростки – хайрузки преследуют больших мошек.
Крупный хариус, в отличие от мелюзги, хватает один раз и - точно… Опыт ни куда не денешь. А настырная молодежь теребит снасть, пока на крючок не оденется.
Вот рыбак поймал малыша и тянет на удочке к себе маленькую блестящую рыбку. В кулак умещается, сантиметров десять всего. Отцепил и в свою модную сумку спустил.
-Куда-же ты его, жадюга, в котомку прячешь. Отпусти, пускай живет. – Беззлобно, по-доброму проговорил я.
- Ну да! Всё равно, кто-нибудь поймает. Не я так другой. Рыба она и есть рыба.
- Да ты голодный, что-ли? Что у тебя еды не хватает?! Отпусти, пусть растет харюзишка. Он ведь большой вырастет… Вот и лови тогда.
-Ага! Поймаешь его. И так не ловится. Одна мелочь.
- Вот вы и угробили всю мелочь. Откуда на вас таких рыбы наберешься. Как с голодного мыса навалились. Всех погубить готовы…
- А ты и сам-то такой. Чего привязался, плыви, куда плыл!!
-Да я родился тут, и вырос на этой реке. И никогда мои предки рыбу не губили, как вы. Как саранча напали на реку. На каждой дресве по десять человек стоите. Ступить некуда. Всю молодь угробили. Скоро ваши ребятишки ни одной рыбки не увидят.
-Ну и ладно! Купят в магазине! А ты, вали дальше!!! Абориген… Умник нашелся. Воспитатель! Видали мы воспитателей!
И грустно на душе стало. И дальше спорить продолжать с этим балбесом бесполезно. Что за народ пошёл! Вот только сожрать им всё за раз, и завтра, хоть трава не расти. Упакованные…
Вот и вспомнишь стариков. Когда всей деревней соблюдали неписанные законы. Когда рыба нерестится. Когда рыбачить начинать. Какая ячейка в сети должна быть, чтобы молодь не губить. Когда надо и когда не надо.
Хватало рыбы всем. Вся деревня с реки кормилась. Только ленивый рыбу не ловил. И сетями все рыбачили и на удочку ловили, и блеснить тайменя научились. Много было рыбы, но не жадничали никогда. Наловил – соседям раздал и родню угостил. Так было.
Дружно и правильно люди жили. И рыба – так рыба была. Если хариус, - так две рыбки съел и наелся. А таймени по три килограмма – это обычное дело было. По двадцать пять, по сорок килограммов старики ловили таких «зверей». Кишела рыба в реке. Малек – мульган, у нас его зовут – шёл сплошной полосой вдоль берега всегда. И рыба им вся кормилась. А теперь, - где увидишь стайку, так хорошо.
Как загородили в Новосибирске Обь, поставили плотину гидростанции – сразу же рыба на убыль пошла. И осётр пропал, и нельма кончилась. Всё грешили на молевой сплав леса. Потом на теплоход «Зарю», что волной рыбу тревожит. А сейчас вот эта «саранча» последнее добивает. Даже нет настроения на рыбалку плыть.
Проточка несла лодку вниз. Мелькали камешки по дну сплошными разноцветными россыпями на перекате, и облепленные серо-зеленой водорослью в тихой воде. Перекатики журчали рядом, а перекаты шумели белыми барашками издалека. Кусты талины, густо-зелёные и сочные, наклонившись над самой водой, пили её, прозрачную, своими красными нитями – корешками. Они заплетали сплошь обрывистые гравийные и глиняные откосы и уходили под воду.
Изменилась жизнь. Только река не останавливалась ни на минуту. Текла и текла. Встречала свои весны, разливалась и снова пряталась подо льдом, да под толстыми сугробами. И жила своей жизнью длинной и бесконечной.
17.12.2017