Глава 2. Таня Кудрявцева. Живет моя отрада... Прод

Алексей Шенгер
                Глава 2.( Продолжение. Начало см. гл.1).

                Таня Кудрявцева. " Живет моя отрада..."

   
    Колеса вагона, к ночи добежавшего до столицы и прицепленного к составу Москва - Владивосток где-то в глубине  города на никогда не засыпающей, пыхтящей, гудящей, лязгающей сцепками  сортировочной станции, уже начали отстукивать вторую тысячу километров. Только теперь Таня стала обращать внимание на окружающую обстановку, на соседей по купе и на пейзажи, мелькающие за окном поезда дальнего следования, уносящего ее далеко - далеко от родителей и безмятежного детства. Она очень любила путешествия; пешком и на велосипеде, зимой на лыжах или летом на лодках, с мамой к морю на поезде или изредка с папой  на самолете над городом. Но в этот раз  только на вторые сутки  с любопытством начала поглядывать в окно на пробегающие мимо вагона  поселки и полустанки, поля, леса, и реки огромной  страны. Первые  сутки путешествия Таня пролежала на верхней полке в купе, то, уставясь застывшим взглядом в потолок и вспоминая, как все хорошо и спокойно было несколько дней тому назад, то заливая слезами тощую железнодорожную  подушку с  и без того сырой наволочкой. 
     Вдруг все резко и тревожно переменилось! Оказывается, папу и маму срочно посылают в длительную секретную командировку, о которой никому нельзя говорить, и, поэтому, ей необходимо уехать далеко - далеко, к сестре отца, живущей на границе с Китаем, там, где тайга, сопки и восходит желтое -  желтое солнце. Так она поняла из объяснений будивших ее  родителей  наутро после визита  ночного гостя. Отец уже уходил на работу и  пытался поцеловать ее еще сонную, старающуюся спрятать голову от тревожащих ее  поцелуев , то под подушку, то под одеяло. И только, когда он уже выходил из комнаты и, остановившись в дверях,  обернулся, Таня встретила его взгляд, выражавший одновременно огромную  любовь и нежность, тревогу и тоску, взгляд, который девочка запомнила на всю жизнь.
    Тем же утром, часа через два с половиной, мама с дочкой прижавшись друг к другу, тряслись в  пригородном поезде. Их слегка познабливало, то ли от переживаний, то ли благодаря курильщикам, открывшим двери вагона, усевшимся на ступеньках тамбура и устроившим сквозняк.  Состав медленно полз  по направлению к  городу Гатчина, на окраине которого жила ее троюродная сестра Ольга вместе с мужем Борисом Матвеевичем, старше ее лет на двадцать, двумя детьми и двумя довольно крупными собаками какой- то финской охотничьей породы. Родня была хоть и дальняя, но очень гостеприимная. В любое время, а особенно в грибной, ягодный или охотничий сезон к ним можно было приехать без предупреждения, быть принятым и накормленным, чем послал лесной бог. При необходимости, хозяева безропотно оставляли бесцеремонных гостей переночевать на полу  двух тесных комнатушек. Сложнее было застать кто-нибудь из взрослых дома. Дядя Боря работал шофером, а тетя Оля проводником. Оба могли оказаться в рейсе, поэтому Танина мама молила бога, чтобы сестра оказалась в городе. Та имела недавно утвержденное звание "Почетный железнодорожник" и могла быстро приобрести билет на поезд в любом нужном направлении.
    Молитва, судя по всему, попала прямо богу в уши, минуя всяких посредников. Ольга не только оказалась дома, но и собиралась в поездку до  Владивостока, в трехстах  километрах от которого, на берегу реки Уссури находилось село Успенка, конечная цель Таниного путешествия. Дядя Боря был в рейсе, дети хозяйки, Мишка и Иринка, вместе с собаками болтались на улице недалеко от дома. Таню сразу отправили поискать гулён и привести их домой к обеду. Так что никто не помешал разговору. Ольга сразу согласилась помочь с билетом и приглядеть за девочкой в дороге.
    Прощание с мамой  было недолгим. Она даже на обед не осталась, заторопившись обратно в Ленинград. Мама передала тете Оле Танины вещи, упакованные в большой тяжеленный фибровый зеленый чемодан, письмо и пакет с деньгами для Екатерины Евдокимовны - сестры отца, обняла девочку, поцеловала, заплакала и всё, - ушла.
    Лежа вторые сутки на верхней полке, и все вспоминая и вспоминая счастливые мгновения своей недолгой тринадцатилетней жизни с родителями, Таня вдруг почувствовала, как она проголодалась. Голод не тетка и юный организм требовал свое. Поэтому, на очередной длительной остановке, когда состав менял свою движущую силу - паровоз, она побежала в столовую при вокзале. Побежала не одна, а вместе с соседкой по купе, молодой женщиной Маргаритой, добирающейся  с четырехлетним сынишкой Аликом до той же станции, что и Таня, и тоже приглядывающей за девочкой по просьбе Ольги. В столовой к приходу скорого пассажирского поезда на столах, покрытых белыми скатертями, уже стояли тарелки с наваристым борщом. Пассажирам, бегущим наперегонки, оставалось только успеть занять столик, съесть борщ и расплатиться с официанткой. Для Тани и Маргариты с сыном столик всегда успевал занять какой-нибудь кавалер - попутчик, который безуспешно пытался ухаживать за светловолосой, ослепительно красивой Маргаритой. На этот раз это был молодой лейтенант с двумя кубарями в петлицах. Вахтанг, так звали лейтенанта, не только занял столик, но и расплатился за всю компанию, что потом  делал до тех пор, пока не был вынужден сойти с поезда из-за прибытия к месту назначения.
    Вообще молодых военных в вагоне было много. Они постоянно наведывались к проводникам за дешевым портвейном " Три семерки", который, из-за вида этикетки, в их сообществе назывался "Три топорика".  Влекомые красотой Таниной соседки офицеры периодически набивались в купе и пытались угостить Маргариту только что появившимся более дорогим азербайджанским портвейном "Акстафа". Несмотря на постоянный запах вина витающий в воздухе при появлении каждого кавалера, пьяных среди них не было и пошлостей не произносилось. Мужчины здоровались за руку с четырехлетним Аликом, щупали его бицепс,  называли его настоящим мужиком, хлопали по плечу и далее, забыв о нем,  начинали развлекать  молодых дам, либо игрой на гитаре, либо чтением стихов, либо, в крайнем случае, игрой в карты.
    Станции, с накрытыми для пассажиров столами, попадались к обеденному времени не каждый день. Тогда по вагонам  проводники или буфетчицы разносили в специально приспособленных кастрюльках готовые горячие обеды. В один из таких дней Таня, лежа на своей верхней полке и наблюдая за игрой, решила посмотреть пришедшие Вахтангу после раздачи карты и свесилась настолько, что соскользнула вместе с матрацем вниз. Матрац накрыл Маргариту, а девочки полетела головой прямо на столик. Реакция Вахтанга была мгновенной. Он успел подставить руку между головой Тани и краем столика, сохранив ее от удара. Травму получил бумажник лейтенанта. Таня сумела ногами "пройтись" по всем кастрюлькам только что вошедшей в купе буфетчицы и вывернуть на пол все их содержимое. Так что, и этот обед на несколько персон пришлось оплачивать Вахтангу.
    В купе было душно, и весь день двери держались открытыми. Поэтому Таня обратила внимание  на одного солидного военного мелькавшего периодически в проеме двери. В петлицах у него  были не кубари, а шпалы, как у Таниного отца подполковника. Но этот носил на одну шпалу больше. Полковник не бегал за портвейном к проводникам и  не подсаживался к ним в купе. Он ходил с хмурым лицом, никого не замечая по ковровой дорожке от одного тамбура до другого, сгорбившись,  заложив руки за спину, слегка прихрамывая на правую ногу и размышляя о каких-то своих, судя по его виду, совсем не веселых делах.  Посмотрев на мелькавшую мимо двери фигуру, маленький Алик, на удивление спокойный мальчишка, почти все время листающий толстую большую книжку Житкова про Алешу - почемучку, отложил книгу, соскочил с полки и, улучив момент, пристроился за полковником. Алик, пошел почти вплотную к военному,  уморительно копируя его походку.  Так парочка профланировала несколько раз из конца в конец коридора. Постепенно весь вагон, а двери были открыты не только в Танином купе, стал улыбаться, а потом и вслух смеяться над , действительно, забавной картинкой. Наконец, полковник обратил внимание на свою свиту, зашел к себе в купе и больше на людях старался не появляться.
   Следующий раз Таня увидела полковника, когда он на одной из больших остановок, в сопровождении двух мужчин, одетых в одинаковые мешковатые костюмы шел по перрону к черной машине, стоящей около станционного здания прямо на платформе. Полковник обернулся и посмотрел на только что покинутый им вагон, вагон, в котором осталась вся его прошлая счастливая жизнь состоявшегося и уверенного в себе человека. Он увидел прильнувшие к окнам лица пассажиров, большинство которых, встретившись с ним глазами, отводили взгляд или отступали вглубь купе. Полковник грустно улыбнулся, подмигнул кому-то в вагоне и сел в машину.
    На девятый день путешествия поезд подходил к станции  Шмаковка, от которой до Успенки было всего ничего - шестнадцать километров. Все молодые лейтенанты, Маргаритины воздыхатели, сошли незадолго до этого в Хабаровске, так что помогать с вещами было некому. Стоянка поезда тут была всего две минуты, поэтому большое зеленое чудовище - Танин чемодан и тюки Маргариты были заранее  вытащены в тамбур слабосильной женской командой во главе с Ольгой.
    - Ну, вот, доехали, - сказала она, протиснувшись сквозь  поклажу к Тане, стоявшей в тамбуре в ожидании остановки.
    - Думаю, тетя Катя тебя уже ждет.
    - А вдруг, нет? - робко спросила Таня.
    - Не волнуйся, если нет, прокатишься со мной до "Владика". Передам тебя на обратном пути.
    - А если и на обратном, нет?
    - Значит, будешь кататься со мной, пока не придет.
    Увидев заблестевшие Танины глаза, Оля обняла девочку.
    - Да ты, что! Я пошутила. Конечно, придет, она же родня!
    Проводница отстранила Таню от входа, так как поезд уже катился вдоль низкого перрона, открыла дверь, и выглянула наружу.
    - Кажется, встречают... да, точно, - Оля обернулась, еще раз обняла и поцеловала девочку.
    - Удачи тебе! Ты, если что, имей ввиду. У меня часто бывают сюда рейсы.  Пошлешь телеграмму, встретимся.
    Раздался гудок паровоза, скрежет тормозов и поезд остановился. Ольга откинула посадочную площадку, протерла поручни и стала подавать спустившейся на перрон Маргарите и встречающей ее бабке Георгиевне, сначала Алика, с его любимой книжкой про почемучку, а за ним многочисленные тюки.  За тюками последовало "зеленое чудовище" - Танин чемодан, попавший прямо в руки подбежавшей тете Кате. Закончив с поклажей, Ольга спустилась на платформу. Женщины обрадовано поцеловались, и Екатерина передала Ольге две картонных коробки, перевязанные розовой тряпочной веревкой, нарезанной из старого платья или домашнего халата.
    - Тут мёд, лимонник, три корешка женьшеня, орехов трошки..., потом поделите с Ленинградцами... Ой, поезд пошел! Таня, Таня! - Тетя Катя подхватила робеющую, замершую на ступеньках девочку. Тетка была одинока и потому обрадовалась племяннице.
    - Ой, як ты выросла! - всплеснула она руками.
    - Откуда Вы знаете, что я выросла? Может я скукожилась, Вы же первый раз меня видите, буркнула Таня.
    - Ладно, не ершись. У нас тут хорошо, тишина, природа,  людины добрые, иди до мэнэ, - тетка обняла девочку. Та тоже прильнула к улыбающейся, напоминающей родной дом женщине , ведь она так похожа на Таниного отца.
    Когда Тетя Катя и Таня, вдвоем проволочив чемодан мимо одноэтажного здания станции, вышли на улицу, проходящую вдоль железнодорожных путей,  чтобы поймать попутку до Кировского, там, на тюках, в ожидании машины уже сидели Маргарита с сыном и ее мать бабка Георгиевна. Четыре особы дамского полу сразу нашли тему для разговора и не заметили, как пролетел целый час ожидания. А вот бедный пацан Алик изнывал от безделья. Он, то бегал вокруг придорожного бивуака, то, ковыряя найденной палкой, рисовал нечто в пыли, наконец, достал свою любимую книгу, и, прислонившись к своей матери и перелистывая страницы внезапно уснул.
    И вот, дождались. Из-за поворота показалась полуторка, в кузове которой у переднего борта стояли, держась за него, несколько женщин и во все горло пели, а скорее кричали казачью песню "За рекой Ляо - Хе загорались огни".  Машина виляла из стороны в сторону. Скорее всего, водитель тоже старался подпевать, так как внезапные изменения направления совпадали с ритмом песни. Приблизившись к станции, грузовик неожиданно свернул на обочину, прямо в направление расположившихся лагерем людей. Увидев летящую на них машину и остекленевшие глаза водителя, все кинулись врассыпную. Стоявшие с краю Таня и тетя Катя бросились назад и, перепрыгнув через придорожную канаву, оказались в безопасности. Георгиевна и Маргарита, подхватив сына, рванули в другую сторону. Все было бы хорошо, но Маргарита споткнулась и упала. Женщина с ребенком оказалась прямо на пути грузовика. Таня зажмурилась и не увидела, как в последний момент мать буквально выкинула сына на безопасное место, а бабка Георгиевна, откуда только  у ковылявшей всегда еле-еле старухи прыть взялась, успела за руки выдернуть дочь в противоположную сторону.  Грузовик резко затормозил и остановился посреди разбросанных тел, не принеся ни кому никаких травм, кроме ссадин и царапин.
    Тетки  из кузова попрыгали на землю, убедились, что все в порядке, после чего, галдя и ругая водителя за резкое торможение, скрылись за станционным зданием. Шофер вылез из кабины, обошел, слегка покачиваясь и держась за борт свое транспортное средство, и не обращая внимание на людей, кряхтя, как старик, встал перед машиной на колени, заглянул под нее, внезапно уронил голову на руки и замер в такой позе.
    В это время, разбежавшиеся пассажиры поднялись, отряхнулись  и, как ни в чем не бывало, приготовились к поездке. Бабка Георгиевна вместе с Аликом устроилась в кабине, а Маргарита, Таня и тетя Катя забрались в кузов, предварительно побросав туда свои вещи.
    - Как же мы поедем? - удивленно спросила Таня,  - он же пьяный? И спит, вроде.
    - Та, хиба це пьяный? Цеж Константин. Был бы пьяный, не вылез бы из кабины. Да он "спит и курей бачит", щас разбужу,- сказала тетя Катя и бросила в Константина огрызком яблока, найденным в кузове.
    - Константин! Бисова ты вира!, хватит соньку давить, поихалы!
    Шофер встал с колен и забрался в кабину.
    - На кутулях не усидим, йихать надо стоя. Тут недалэко. Ты за борт-то хватайсь, -  посыпались советы тетушки.
    Шофер вел машину на удивление ровно, может быть потому, что в кузове никто не пел. Но молчание длилось не долго. Глядя на раскинувшиеся поля, на предлесье тайги, на виднеющиеся невдалеке сопки, тетя Катя не сдержалась и затянула: " - Живет моя отрада в высоком терему...".  Через мгновение Маргарита, Таня  и Георгиевна в кабине во весь голос подхватили: - А в терем тот высокий нет хода никому...". Машина завиляла в такт песне, и пыльный след за грузовичком стал клубиться по всей ширине дороги.




Продолжение следует...