Есть тут режистеры аль опературы? Ну, те, что кина сымают?
Я это к чему? К тому, что ежли кто какую фильму сымать задумал, так я завсегда, вот он я, здеся. Я-то кто? Самый что ни на есть артист! Так что жду предложениев. Особливо ежли, где драки. Кто заинтересовался, прошу к моему агенту, к моей старухе.
Ты вот спроси, как я артистом-то стал? Спроси-спроси, не стесняйся. Отвечаю – воспитала мене улица, научила жисть.
Оно как было? Иду я себе по улице. Бутылки сдал, красненького принял, настроение поднялось, но не совсем. Иду, думаю – где бы добавить настроения? Иду, никого не трогаю. Занятый потому что. Тут подходит какой-то мужик. «Я, — грит, — помощник режистера. Мы кину сымаем. Вы не могли бы нам помочь?»
— Некогда мне, — грю, — по пустякам отвлекаться. Дело у меня важное.
А он грит, что надолго не задержут, а за беспокойство 50 рублей дадут.
— Что ж, ты, — грю, — раньше молчал? С етого надо было начинать. Чего стоишь? Пошли, говори, чево делать-то надо?
А он грит, что такой типаж давно искали и нигде найти не могли.
А я грю, что если он ругаться будет, то пущай еще червонец добавляет. А он ведет меня к другому мужику и говорит ему: «Гляньте, — грит, — какой типаж. Ни грима не надо, ни костюма. Сразу можно сымать».
А тот грит, что под твою отвесьвенность. Что, обскажи, грит, что и как, растолкуй. Но так, чтоб сымать сразу, время поджимает.
Ну, помощник мне, так, мол, и так, тут, грит, драка будет. Мы тебе маленькую роль дадим.
А я грю, зачем же маленькую? Я за такие деньги и большую могу.
А он грит, что большие все разобраны. А с тобой только один кадр сымем.
Ну, ладно, грю, деньги ваши. Один так один, кого бить надо?
А он грит, что бить меня будут.
Ну, тут я, в натуре, обиделся. Ежли, грю, меня бить, то денег мало.
А он, мол, вправду бить не будут. Просто один подойдет и сделает вид, что ударил. А ты, грит, зубы выплюни и все. Берешь деньги и до свиданьица.
Я грю, что зубы-то у меня не казенные, чтобы йими плюваться. Йих и так мало осталося.
А мы, грит, тебе казенные дадим, и смеется. А сам из кармана коробочку такую плоскую вынает. Вот они, грит. Тока ты, грит, сразу в рот не сувай, а то они рассасываются. Ну, как, грит, понял?
Че ж, грю, не понять? Давай твои зубы.
Ну, он мне штук пять отсыпал и побёг докладать, что все на мази. Потом назад бегит. Забыл, грит, предупредить. Вон камера на рельсах, видишь?
Я глянул – рельсы есть, телега какая-то на них стоит, а камеры нету.
Ну не важно, грит, следи за телегой. Как только она до етого места дойдет, тут к тебе мужик подскочит и по морде. Ты зубы выплюни, и вся роль.
Ладно, грю, валяй.
Ну, он и побёг. Начальнику все как есть обсказал. Тот вокруг все обглядел и в матюгальник как крикнет: «Внимание! Мотор!» Ето чтоб телегу, значит, заводили. А у ей мотор-то какой хороший оказался. Сразу пошла. Ну, я-то, было, удивился, да вовремя спохватился, зубы в рот кинул. А они-то сладкие!! Вот так зубы, думаю. И про телегу-то забыл! Голова-то занята.
Тут мужик какой-то подскакивает и как размахнется… Я аж зажмурился. Чую, ветерком по морде вроде дунуло. Я один глаз приоткрыл — ничё, мужик на меня глядит, а сам растерянный. Ну, я и сынтересовался: «Ты чё, грю?» А он шепчет мне: «Зубы…» А чё зубы? А их-то и нету, рассосались. Как помощник и предупреждал. Тут ктой-то как заорет в матюгальник: «Стоп!» Я аж присел. Ну, здеся ко мне ихний начальник подходит и тихо так говорит: «Ты, что жа, грит, не понял, что тебе мой помощник объяснял?» И глядит волком. У мене аж мурашки пошли. «Я, грит, тебе за что по полтиннику за дубль плачу?» Ну, тут я возмутился. «Какой дубль? — спрашиваю, — я и фишек-то не видел. Хочешь козла забить, так и скажи. Но лапшу не вешай! А то еще и фишки не показал, а уже про дупели заговорил». А он покраснел весь, аж жаром пышет, и грит мне тихо так: «Мы не в домино стучать сюда пришли, а кино сымать. А ты мне уже пять метров пленки загубил. Ну ладно, спишем на твою дремучесть». И пошел к телеге. А евонный помощник опять подскочил и кричит:
— Я тебе для приметы кирпич положил, возле рельсы. Видишь?
А я че, вижу, грю.
— Ну, — грит, — гляди, вот тебе еще зубы, — и еще штук пять отсыпал.
Я их в кулак зажал, стою, смотрю. А начальник-то режистер оказался. Он как в матюгальник гаркнет:
— Все на исходные! Готовы? Мотор!
И так рукой сверху вниз, мол, пошел. Телега поехала, все заходили. А я режистеру рукой махнул, что, мол, готов. А в руке-то зубы! Ну и растерял их под ногами. А они казенные. Давай их подбирать. Насилу все нашел. Тока поднялся, а мне по мордам! Не, не дотянул. Вродь как муху согнал. А зубы-то в кулаке! Выплюнуть-то нечева! «Из кулака, что ль, опять покидать?» – думаю. А режистер опять: «Стоп!» Ну а я чё? Ну, грю, виноват, звиняйте. А он мне: «Мне твои звинения …», — и такое выдал, что в етом обчестве неприлично повторить. Минут десять он говорил, а когда закончил, всех опять послал на исходные.
Стоим. Я зубы в кулаке держу, а сам на стреме, чтоб, значит, их в рот вовремя кинуть. Тут другой мужик ко мне идет. «Я, — грит, — оператур, мне надо, чтоб ты мордой к камере повернутый был». Я грю, к какой такой камере? Еще один про камеру говорит, а про какую – не понятно. Намекают, что ли? Ну, он на телегу опять показал и к ней же и потопал.
А режистер опять всех обглядел и крикнул: «Мотор!» тут я все как надо сделал. Дождалси, когда телега дошла до кирпича, сунул в рот зубы. Тут подходит мужик, хрясь меня по морде. Ну, вродь комара прибил. Замах на рупь, а удар на копейку. «Не, — думаю, — от такого удара зубы не высыпаются. Как же я буду их выплевывать?» А сам и грю: «Кто ж так бьет-то? Вот как надо!» — и хрясь мужука в ухо. Он удивился больше чем испугался. А потом опомнился и грит: «Че ж ты, гад, дерешься? Ето ж кино!» — а сам мне в глаз — бац! Аж искры брызнули! Я опять ему — бац! А он мне — хрясь! То я, то он! Все вааще растерялись, все побросали. А режистер как заорет, даже громче, чем в матюгальник: «Сымать! Не останавливаться! Вот она, правда жизни!»
Минут пятнадцать, а может и полчаса сымали, а потом растащили нас. Того-то мужука увели, а режистер отдышался и говорит: «Хочь ты и нарушил стенарию, хочь и сорвал график снемок, потому как того артиста, что ты изметелил, теперя два дня точно сымать нельзя, но вот тебе пятьсот рублей, и упаси Боже тебе еще когда на снемочной площадке появиться!» Во как я ему пондравился! Один техник безопасности осталси недовольный, да ещо булгахтер все совал какую-то бумажку — подпиши здеся да подпиши. Ну, я его и послал… к режистеру, а сам в магазин. Взял красненького и к старухе. Прихожу, а она в крик — мол, опять побитый, да и с пойлом! А я ей: «Ша, — грю, — тиха! Я в артистах теперя, а тебя нанимаю в агенты!» Она, было, орать, а я хрясь по столу сотенной. «Твоя, — грю, — первая зарплата!» У ей аж глаза круглые стали. Долго я ей про кину обсказывал да доказывал. Тока к ночи опосля третьей бутылки поверила.
Вот так. Теперя я настоящий артист, и агент у меня есть. Так что ежели кто будет фильму сымать, я готов. Торговаться не буду, горонар меня устраивает. Жду предложениев!