(отрывок из неопубликованного романа "Территория ненависти")
…В те минуты, когда Говорков, простившись с «афганцами», спускался по лестнице в свою квартиру, в другом конце города в подвале двухэтажного, обнесённого глухим забором особняка Виталий Аркадьевич Кирьянов и четверо его «ломовиков» в р а з у м л я л и Жана и Валерку.
Оба пленника, обнажённые, со связанными за спиной руками валялись перед хозяином, с трудом выдавливая сквозь распухшие кровоточащие губы жалкие и бессмысленные мольбы о прощении.
Помещение, в котором все они находились, было пустым, если не считать длинной деревянной скамьи, на которой поочерёдно отдыхали кнутобои, и одинокого стула возле двери, занимаемого Виталием Аркадьевичем.
Экзекуция длилась уже третий час, но Кирьянову всё казалось мало. Крепко выпив перед этим и теперь разгорячённый видом молодых уродуемых тел, он вдруг сам пожелал принять участие в пытках, и лишь усилием воли сдерживал себя, подавив сладострастное садистское желание.
Раньше он подобного за собой не замечал, озверев лишь после того, как его ограбили и оскорбили. Вот тогда и вспыхнула в душе неуёмная жажда мести, не дававшая покоя ни днём, ни ночью. И он лелеял её, как голубую мечту, как самую безумную страсть своей жизни, мысленно подвергая известных врагов самым изощрённым и безжалостным мукам.
И теперь, когда эта мечта сбылась и беспомощные подонки валялись перед ним, он счастливо наслаждался их страданиями, будоража себя воспоминаниями о п е р в о й встрече с ними.
О, какая огромная разница была между теми уверенными и наглыми тварями и этими захлёбывающимися соплями и кровью ничтожествами, скулящими и корчащимися у него в ногах!
Он понимал: после того, что с ними сделали, они уже не жильцы. Потому что один мочился кровью, а второй то и дело выхаркивал сукровицу из отбитых, раздавленных тяжёлыми берцами лёгких, отключаясь, закатывая глаза и натужно сотрясаясь в коротких судорогах.
Но пока они жили, пока они дышали, Кирьянов старался продлить их мучения, приказывая своим вошедшим в раж хмельным помощникам применять к несчастным всё новые и новые пытки.
Особенно усердствовал в надругательствах Родион, двадцатитрёхлетний низколобый верзила, чьим любимым занятием с детских лет был отлов и изощрённые казни собак и кошек. Это была своеобразная месть невезучим представителям четвероногих за то, что однажды какая-то шавка сдуру цапнула Родю за штаны, а какой-то бездомный шкодливый котяра ухитрился сожрать у него пару голубей. Сегодня же он превзошёл самого себя, под восхищённые вопли приятелей и одобрительное покряхтывание босса демонстрируя своё палаческое умение и завидное здоровое хладнокровие. Именно он поочерёдно на глазах у «публики» изнасиловал парней черенком швабры, а затем с лёгкой ухмылкой и прибауткой про « сороку- белобоку , что кашку варил, просто, как карандаши, переломал им пальцы на руках и ногах.
Не желая отставать от доморощенного Малюты и желая заслужить похвалы Кирьянова, остальные «битюги» тоже безумствовали, пользуясь вседозволенностью и безнаказанностью. И ни один не опомнился, ни содрогнулся, обнаружив в себе лютые зверские инстинкты, не ужаснулся делу рук и ног своих, не потребовал остановить расправу. Пусть даже не из человеколюбия, а просто из-за страха за себя. Потому что если когда-то откроется тайна этого подвала и этой ночи, никому из мучителей не сдобровать, их отыщут, осудят и никто не поручится за дальнейшую их бесславную судьбу.
Однако об этом никто сейчас не думал. А если и прорывались отдельные мысли, то они были одинаковыми и у Кирьянова, и у парней. Каждый считал, что теперь сможет держать в руках сообщников. Мордовороты – хозяина, хозяин – их.
Правда, у Кирьянова мозги работали лучше и он, прокручивая в уме варианты будущего, уготовил в дальнейшем расправу и над этими лиходеями, бесновато изгаляющимися друг перед другом. Ведь, по сути, они мало отличаются от тех, над кем творят сейчас кровавый безжалостный суд. Такие же ничтожества, такая же мразь, такие же отбросы рода человеческого.
-Ну ладно, хватит!- наконец сказал Кирьянов после того, как один из «ломовиков» попрыгал, как на батуте, на груди у скуластого.
Тот хрипел, видимо, при последнем издыхании, и пора было с обоими кончать. Тем более, что ночь была на исходе, и следовало успеть куда-то вывезти тела.
-Вешайте их!- махнул рукой Кирьянов.
И парни, радостно суетясь, размотали мотки припасённых заранее веревок и, поочерёдно перекинув их через деревянные балки, протянутые под потолком от стены к стене, быстро соорудили петли так, словно всю жизнь только этим и занимались. Затем, подтащив к себе обоих качков, накинули удавки им на шеи и замерли, в ожидании следующей команды.
Кирьянов сидел, возбуждённый, напрягшийся, внутренне содрогаясь от нервной дрожи, полусумасшедшими горящими глазами наблюдая последний акт безумного действа.
Хмель его давно прошёл. И хотя он время от времени прикладывался к бутылке с водкой, стоявшей возле стула, совершенно не чувствовал ни вкуса, ни запаха, ни, тем более, желаемого опьянения. Наоборот, он сейчас был трезвее трезвого, ощущая себя каким-то высшим существом, от которого зависели жизни человеческие, приговорённые лично им к вечному небытию.
Он всю жизнь мечтал увидеть, к а к умирают люди, потому что сам ужасно боялся смерти. И надеялся, что п р о с л е д и в за чужим уходом из жизни, сможет что-то понять и хоть как-то о б е з о п а с и т ь себя.
-По одному!- хрипло выдохнул он.
В тот же миг Родион и его напарник, резко натянув верёвку, потащили Валерку, и он, влекомый петлёй, стал медленно подниматься, задыхаясь и дёргаясь в страшных конвульсиях. Наконец его ноги оторвались от пола, он повис, раскачиваясь на тонком шнуре, лицо его посинело, глаза выкатились из орбит и прикушенный язык вывалился изо рта вместе с последним хрипом. Подержав его некоторое и убедившись, что парень мёртв, «ломовики» отпустили верёвку и обмякший труп глухо и беспомощно стукнулся о холодный цементный пол.
Тут же вторая пара так же споро подвесила Жана. И опять всё повторилось: те же вытаращенные глаза, те же страшные судороги и раскачивание, словно удавленник, окончательно прощаясь с жизнью, пытался при расставании что-то сплясать…
Кирьянов сидел бледный, не спуская глаз с валяющихся перед ним тел, ощущая, как колотится зашедшееся от волнения сердце и тяжёлая кровь пульсирует в висках. Он получил всё, о чём мечтал. Возмездие свершилось, но удовлетворения не было. Хотелось продолжения, хотелось новой крови, новых мук, новых воплей пытаемых людей, хотелось увидеть, как у х о д я т из тел души, которых он так и не увидел при этих двух смертях.
«Ну, ещё есть один, пока не пойманный,- мимолётно подумал он, ненавидя его, и себя, и этих мертвых, и живых, стоящих над трупами с растерянными жалкими ухмылками, тоже уже обречённых им на муки и небытие.- Ведь они, эти звери, будут теперь шантажировать меня, я завишу от них, и нет гарантии, что и меня они когда-то так же не подвесят к потолку…»
-Всё… закончили! Теперь надо убрать их… Отвезите куда-нибудь и выбросите,- сдавленным голосом приказал он.
И потянувшись за бутылкой и увидев, что она пуста, разъярённо размахнувшись, разбил её о стену.
И тотчас же Родион, выскочив за дверь, притащил два огромных полиэтиленовых мешка, в которые парни начали заталкивать трупы, освободив их от удавок, но, не развязывая рук.
И Кирьянов всё так же заинтересованно следил за их действиями, пытаясь вызвать в себе чувство сожаления и раскаяния. Но сожаления не было, как и угрызения совести. И он криво ухмыльнулся, насмешливо подумав, что вероятнее всего сошёл с ума.
«Ерунда!- тут же опроверг он себя.- Я нормальный, нормальный… нормальнее многих! Я, скорее, санитар, чем убийца и палач. Я освободил мир от двух подлых мерзавцев, и надеюсь, что скоро доберусь и до третьего. И покараю его, как он этого заслуживает, потому что он неисправим и опасен для общества…»
Дождавшись, когда тела, наконец, упаковали, он внимательно осмотрел пол и, заметив на нём следы подсохшей крови, приказал одному из подручных замыть его.
-А потом всё зальёте серной кислотой. Она выжжет до капли, и следов не останется. Не достанете серную, промоете уксусной. Съездите на склад к Панову и возьмёте у него ящик. Ты, Родион, за всё отвечаешь! А теперь увозите их, а то вот-вот рассветёт. Да подальше, подальше… на какую- нибудь свалку!..
15.