“Весной, с опавшими цветами сливы
Ты голос мой услышишь.
И на тропе, где молодой травы пробиваются ростки,
Мы снова встретимся с тобой.
Там прошлое и настоящее замкнули круг”.
Она всегда этого хотела - быть похороненной у подножия горы на окраине города. Там, у старого источника, пробивающего себе путь сквозь твердые серые камни, тихим всплеском нарушающего девственную тишину этих мест, она провела последние дни своей жизни. Чего ждала она от этих мест и что искала, мы так никогда и не узнали, но смутные очертания странных видений, посещавших ее в те дни, время от времени доходили до нас в причудливой форме ее сумбурных рассказов.
Одна из многих в нашем пансионате, Рина была неизлечимо больна. Она страдала одним из редчайших генетических дефектов - синдромом Вернера или преждевременным старением организма. В пансионат она пришла сама, заверив персонал в том, что родственников у нее нет, а в связи с исключительной особенностью ее болезни вскоре ей может понадобиться регулярная помощь и уход. Запомнить каждого постояльца в лицо было нашей прямой обязанностью, несмотря на то, что в большинстве своем мы были волонтерами. Однако в случае с Риной каждый месяц нам приходилось привыкать к новому лицу.
В свои двадцать пять она выглядела не младше шестидесяти. Каждое утро Рина уходила на пробежку, а вернувшись, выпивала свою неизменную чашку зеленого чая с крекерами грубого помола. Она принимала самое активное участие во всех праздниках и развлечениях, устраиваемых в пансионате. Кроме того, она изо всех сил старалась вести здоровый образ жизни, чтобы хоть немного замедлить безжалостное действие болезни. И хотя чувство беспредельного одиночества время от времени охватывало всех наших постояльцев, Рина неизменно поддерживала и заряжала их своей энергией и оптимизмом. И даже собственную болезнь она как будто вовсе не воспринимала всерьез.
Рина много смеялась и строго отчитывала своих соседок по комнате в случае, если те были замечены в начинающихся приступах депрессии. “Движение, свежий воздух и здоровое питание, - говорила она, - вот источник душевного спокойствия!” Никто не знал, что же на самом деле чувствовала эта преждевременно состарившаяся женщина. Никто не смел расспрашивать. Никто не решался пробиться сквозь эту чарующую напускную улыбку, которой она, возможно, пыталась обмануть себя саму.
Через три месяца после ее появления в пансионате, помимо того, что следы старения еще заметнее проявились на ее лице, у Рины вдруг случился сердечный приступ. Выйдя на свою привычную утреннюю пробежку, она вдруг упала без сознания под окнами пансионата. Ее забрали в реанимацию. И хотя жизнь ее в тот день удалось спасти, что-то внутри нее сломалось. Она больше не смеялась и не выходила на свои утренние пробежки. Опустившись на деревянную скамью в парке, она с тоской поглядывала на синие очертания гор на горизонте. Во взгляде ее появилась странная отчужденность, как будто в то время как уставшее тело ее отдыхало на гладких досках деревянной скамьи, душа ее устремлялась куда-то далеко - туда, за синюю линию горизонта. Что связывало ее с этими горами? Что видела она, пробившись сквозь городской смог и суету?
- О чем они напоминают тебе? - спросила я ее как-то, подсев рядом.
- Горы? - переспросила она, не поворачивая головы.
- Да, - ответила я, пытаясь проследить за ее туманным взглядом.
- Я там умерла, - ответила Рина так, как будто в ее словах не было ничего необычного.
Я внимательно вглядывалась в ее лицо в надежде понять, была ли это ошибка речи или первые признаки помешательства нашей постоялицы. Помолчав немного, Рина сунула руку в карман своей ярко-красной ветровки и достала оттуда помятый клочок бумаги. Все так же, не поворачивая головы, она протянула мне таинственную записку и опустила руку на колени.
Осторожно развернув смятую бумагу, я быстро пробежала глазами по набросанным небрежным почерком строкам. Это было короткое стихотворение. Очень интимное, очень лиричное, однако подающее надежду. Это была скорее светлая печаль, чем безысходная грусть, и, вернув Рине ее записку, я молча уставилась в синюю линию горизонта в ожидании разъяснений.
- Я нашла это на своей подушке, когда проснулась в реанимации, - заговорила она наконец, спрятав стихи обратно в карман куртки.
Значит кто-то где-то помнит о тебе, - обрадовалась я.
- Нет, - возразила она, - сестра сказала, что в палату никто не заходил, кроме медперсонала, а я никого из них не знаю.
- Может быть, они знают кого-то, кто знает тебя? - предположила я.
Медленно повернув ко мне голову, Рина посмотрела на меня так, будто все мои предположения были начисто лишены логики и здравого смысла. В глазах ее была такая уверенность, что я сразу поняла - она знает ответ на свой вопрос.
- Там, у подножия горы, - она многозначительно кивнула головой в сторону гор, четко очерчивающих горизонт, - там есть родник… у этого родника росла когда-то слива… когда-то очень давно… я не знаю, когда…
- Ты видела это на старых картинах? - поинтересовалась я.
- Нет.., - она на мгновение запнулась, - не на картинах… Я просто видела… эту сливу из стиха… Но что это было?
Прижав руки к груди, Рина глубоко вздохнула и снова посмотрела на меня. Взгляд ее был напряженный, как будто какие-то давние воспоминания проносились у нее перед глазами, все больше и больше отрывая ее от мира звуков, запахов и прикосновений. Ветер подхватил опавшие листья, валявшиеся у нас под ногами, никому не нужные, всеми позабытые. Возможно, она ждала от меня ответа, но я молчала, не в состоянии подобрать подходящих слов.
- Что это было? - повторила она одними губами, - игра воображения? Попытка выдать желаемое за действительность? Это чувство, будто я где-то что-то потеряла, не оставляет меня с детства. Кто я? Зачем я живу? Почему меня не покидает ощущение, будто я не принадлежу к этому миру? Эта бесконечная тоска о чем-то… или о ком-то… Кажется, я была рождена с этой тоской, этим безнадежным чувством одиночества. Одиночество, которое - как толстый клубок нити, и чем больше он разматывается, тем бесконечнее кажется нить, тем безнадежнее сама возможность размотать его до конца. Это видение, оно вселило в меня чувство, что я, наконец, смогу найти то, что искала...
Она напряженно вглядывалась в темнеющую линию горизонта, как будто и вовсе позабыв о моем присутствии. А я думала о том, как мало мы все о ней знали, как плохо понимали ее, подкупленные ее бодростью, ее улыбками и неугасающим оптимизмом. Или просто не хотели понимать. Ведь гораздо удобнее было видеть ее улыбающееся лицо и не задумываться о том, что спрятано за этой улыбкой. Гораздо удобнее было говорить о съеденных за день калориях, чем о какой-то таинственной сливе, растущей некогда возле источника у подножия горы. Нет, дело было, конечно, не в одиночестве Рины и даже не в ее отчаяние перед прогрессирующей болезнью. Все дело было в нашей трусости перед собственными страхами и неразрешенными вопросами, которые грозились всплыть на поверхность затянутого толстой коркой самообмана сознания.
Этот источник, он стал кульминацией всего ее существования в те дни. Странные видения не прекращались, все больше открывая перед Риной какую-то другую, неизвестную ей сторону ее собственной жизни.
- Была война, - обрывками говорила она, нахмурив брови и как будто просматривая проплывающие перед ее взглядом картинки, - мать оставила меня там в безопасном месте и ушла в город… Она обещала скоро вернуться, и я ждала ее… Но она так и не вернулась… А потом странная боль пронзила мое тело… Я упала… Больше ничего не вижу… Больше ничего...
Мы организовали поиски описанного ею источника. Как будто обладая каким-то внутренним навигатором, Рина безошибочно указала нам путь к месту ее навязчивых видений. Там, у подножия горы действительно струился тонкий горный родник. Никакой сливы, конечно, рядом не было. Однако Рина уверяла, что это именно то место.
Проведя несколько дней в библиотеке, я все-таки нашла старые зарисовки этих мест и к своему огромному удивлению обнаружила, что тонкое дерево сливы действительно росло когда-то там. Какое отношение имело это старинное, давно исчезнувшее с лица земли дерево к нашей постоялице? О какой войне она говорила, если в период со дня ее рождения, - ведь ей было всего двадцать пять! - в этих местах не было не то, что войн, но даже местных столкновений. И кем была эта неизвестная мать, оставившая ее там, у родника? Согласно нашей информации, Рина была сиротой. С того дня мне во что бы то ни стало хотелось разгадать таинственные видения Рины. И, пожалуй, можно было бы списать все это на ослабевшую после сердечного приступа психику нашей постоялицы. Однако вот же оно, это место, на старых зарисовках - точь в точь как описывала Рина! Могло ли это быть простым совпадением? А если и так, то все же какая-то связь с этим местом у нее была.
Мы стали регулярно отвозить ее к источнику. Она подолгу сидела, разглядывая что-то в тонких струйках воды. А между тем, состояние ее стремительно ухудшалось, и с наступлением весны она уже не могла самостоятельно передвигаться.
Это была последняя наша поездка. Опустившись у источника, она коснулась пальцами прозрачной воды и подняла лицо к небу. И кожа на ее щеках вдруг разгладилась, спина выпрямилась, седые волосы окрасились в темно-каштановый, а в глазах появился свет, которого мы прежде никогда не видели. Это наваждение продлилось не дольше минуты, но именно тогда мне показалось, что она, наконец, нашла то, что искала.
В тот день Рины не стало. Небольшую урну с ее останками мы закопали рядом с источником у подножия горы, как она и просила.
С тех пор, проходя мимо деревянной скамьи в парке, на которой мы когда-то сидели, я неизменно замедляла шаг и вспоминала стихи, написанные небрежным почерком на смятом клочке бумаги, которые она мне тогда показала. Кто написал их ей? Разгадала ли она эту загадку в тот день, сидя у источника, озаренная солнечными лучами? Поравнявшись со скамьей, я непроизвольно поворачивалась в сторону гор, вглядываясь в синюю полоску на горизонте, потом снова ускоряла шаг.
Через три года после смерти Рины я снова оказалась у старого горного источника. С тех пор здесь ничего не изменилось - все так же монолитно восседали на своем месте каменистые утесы горы, и тонкие прозрачные струи пробивали себе путь сквозь камень. Только на месте, где мы закопали урну с останками Рины, теперь росло небольшое, тоненькое дерево сливы. Тот, кто посадил его там, несомненно был автором стихов, найденных Риной на подушке в реанимации.
Опустившись на плоский камень неподалеку, я сделала беглую зарисовку горы, источника и молодого дерева, вернувшего к жизни древний пейзаж. Возможно, в нем и был ответ на все ее вопросы - в этих тонких ветвях, в этом неизменном торжестве жизни.