Тропка бежит по краю ручья через мостик, а вот у огородов раздвоилась, нет, разбежалась. Илья остановился, поправил на плече сома, и замер. Как пойти домой. Если прямо, то значит идти домой по центральной улице. Ну и что, чего стесняться, такого сома не каждому удастся выловить. А если - вправо, то по задникам огородов идти придется, а вот есть ли там переулочек, Илья не помнит. Лучше прямо, и поправив мешок с рыбиной на плече, пошел.
Тропка бежит, а вот медленно идет, Илья улыбнулся, прибавил шагу – тропка бежит, замедлил – ползет. Вот так и в жизни, когда столько лет пролежал прикованный к постели, время потерял, а теперь встал и не знаешь, как по жизни идти, быстро или медленно. Нет, лучше не торопиться, а напитываться, как губка радостями ее и горестями, по-настоящему.
Ну что мне та бабка-молодуха, чего ее испугался? Лучше бы порадовался тому, что она не так стара, как сперва показалась. Может тень так легла на ее лицо от дерева, а солнечные лучи ослепили меня. Или наоборот. Скорее всего, так и было.
Вышел Илья на середину деревенской дороги и пошел в сторону дома, только уже не торопясь, а размеренным шагом, расправив плечи. Вон коза, привязанная к забору, натянула до конца веревку, и своими зубками обгладывает молодое вишневое деревце. Ей сейчас больше ничего и не нужно, кроме вкусовых наслаждений. А вон бычок лежит в тени, усердно пережевывая свою коровью жвачку.
А там, во дворе женщина развешивает на улице стираное белье, во рту держит пару прищепок, но их не берет, а достает новые из кулька, висящего на руке, а о тех, что во рту, позабыла, значит, думает о другом чем-то. Вот какая она жизнь, и всем этим прекрасна. И как здорово, когда тебя не касается ее темная сторона – болезни, расставания, грусть.
Илья ускорил шаг, вот-вот за поворотом его дом завиднеется, мать с Леной уже, наверное, беспокоятся за него. Может Лена уже и домой к себе сбегала, в поисках его, а он вот с такой рыбиной сейчас перед ними появится.
Наконец дошел до поворота дороги, глянул мельком на соседский дом, где та бабка проживает, и невольно удивился, стоит перед ним все та же развалюха, с покошенным забором, огромной паутиной, растянутой на калитке, Во дворе травою все заросло, а на окнах доски забитые. Удивительно, куда же он тогда утром смотрел? Может, так все и было, и та бабка тоже, просто заходила в этот двор, в поисках чего-то, да устав оперлась на забор и…
Да, да, что ни говори, а Илья - мужчина. Была бы на его месте мать или Елена, те бы все приметили, и как выглядит бабка, в чем одета, в каком состоянии двор. От любопытства женщин ничего не скроешь, а мужчины – другие создания, если с человеком разговаривает, то только его лицо и видит, даже не замечая, во что тот одет, пострижен или нет, в какой обуви, что вокруг него делается.
Шагнул к своей калитке и замер, увидев стоящих рядом и смотрящих на него, улыбающихся любимых женщин – мать и Елену. Сначала даже не заметил, что мама держит в руках серенького кутенка. Открыл калитку, поклонился им, пряча в губах улыбку, и вывалил перед ними на землю рыбину из мешка с карасями и окуньками.
Ой, как те всплеснули от удивления руками, и давай хвалить рыбака, за такую удачу. Ленка чмокнула его в щечку с одной стороны, мама – с другой, он поднял уснувшего сома и положил рыбину на стол, и тут же мать вручила ему маленький живой комочек, дрожащий то ли от холоду, то ли от испугу.
Илья, поправив его в ладонях, поднес к губам и чмокнул малыша в мордочку, в глазки-пуговички.
- Нравится? – прильнула к Илье Лена.
- Очень, - прошептал Илья.
- Это брат моей матери принес. Говорит, это лайка. Как подрастет, с ней хоть на медведя, хоть на кабана можно охотиться, не побоится, - шепчет Лена.
- Значит, если потеряемся в лесу, нам нечего с тобою будет бояться, - прошептал Илья и поцеловал свою любимую Лену в лоб.
- Как назовете? – спросила мать.
Илья приподнял собачонку, заглянул ему под дрожащий хвостик и, рассмеявшись, сказал:
- Мужичек! Может Сомом? Необычно, да? Но у меня сегодня такая сомовья удача.
- Красиво и необычно, - поддержала своего любимого Елена. – Сомик, молочка хочешь? Мам, - обратилась она к Марфе, - а блюдечко у нас есть?
Услышав это обращение к себе Елены, Марфа расцвела, разулыбалась, и, стерев набежавшую слезу, пошла на кухню:
- Сейчас найдем.
Заметил это и Илья, и сильнее прижал к себе Лену с этим прекрасным пушком по имени Сомик.
-2-
Бабушка Оля налила в блюдце чаю и, опустив в него кусочек сахару-рафинаду, прикусила его и, шумно подув в блюдце, хлебнула. Илья, наблюдая за бабушкой, подсел к ней поближе, приложил свою голову на ее тонкое плечо и шепнул:
- Бабушка, может, споете с мамой? Про ту акацию. Так соскучился за вашими песнями.
Марфа, сидевшая рядом, улыбнулась:
- Мам, - обратилась она к бабушке Оле, - как давно мы с тобою не пели. Может попробуем, а? – и, сложив свои руки на столе, тихо затянула:
«Целую ночь соловей нам насвистывал,
Город молчал и молчали дома,
Белой акации гроздья душистые,
Ночь напролет нас сводили с ума-а…»
- Ой, - слушая Марфу, сказала бабушка, - уже и подзабыла слова эти, - и, смахнув слезу, вытерев платочком губы, стала подпевать:
«Белой акации гроздья душистые,
Ночь напролет нас сводили с ума.
Сад весь умыт был весенними ливнями,
В темных оврагах стояла вода.
Боже, какими мы были наивными,
Как же мы молоды были тогда».
…Лена, обняв Илью, положила свою голову ему на грудь. А песня, набирая свою силу, раскрыв свои крылья, белой лебедицей поплыла над двором Беловых, касаясь всего окружающего вокруг. И лампочки, еле освещающей стол с самоваром, чашками, остатками рыбного пирога, и листья дикого винограда, свесившего над столом свои зеленые гроздья с ягодами, начинающими наполняться соками.
Ни о чем сейчас Илье не хотелось думать, а только погрузиться в покой, в переживания, которые несла на своих крыльях песня. Что-то вспомнилось из своего детства, когда дед с бабушкой сидели здесь, на летней веранде, с его веселым – живым отцом. Дед любил качать внука на ноге. Нет, скорее всего, больше любил качаться на дедовой ноге сам Илья, лучше качели он и не представлял. А когда родители вместе с гостями начинали петь, он, получив свободу, крался на улицу, где играли в ловушки или в прятки его друзья.
Детство, и оно возвращается в памяти.
«Годы промчались седыми нас делая, - пели мама с бабушкой, -
Где чистота этих веток живых?
Только зима да метель эта белая,
Напоминают сегодня о них…»
А вот сейчас ему никуда не хочется бежать, а наоборот сидеть, вот так, не шелохнувшись, и слушать песню. Песня – это память, это рассказ, это чувства, это грусть и радость.
«…В час, когда ветер бушует неистовый,
С новою силою чувствую я,
Белой акации гроздья душистые,
Невозвратимы, как юность моя».
Юность, для кого-то она остается в добрых воспоминаньях, а вот для Ильи – болезненным чувством. Он так и не узнал, что это такое - первый поцелуй, вечера у костра, смех и радость, игры. Когда заболел, со временем и друзья его забыли, перестали приходить к нему в гости. И, как не обижался за это на них Илья, но находил в себе силы «переступать» через это, и никого из ребят не винить. Может даже лучше, что они не приходили к нему в гости, а то бы еще больше ему горечи приносили, рассказывая о своих делах. Хотя он так мечтал, что его кто-нибудь вынесет во двор, и он будет видеть такой прекрасный вечер, как сейчас, с месяцем и звездами, моргать от назойливых комаров, смотреть на яркое солнце…
«Белой акации гроздья душистые,
Невозвратимы, как юность моя».
Песня закончилась, за столом слышен только шелест листвы, писк комаров. Вот тебе и песня о юности, защемила сердце не только его, но и матери, и бабушки. Да, не вернуть им больше своих любимых мужей, одна только радость осталась, пришедшая недавно – выздоровление Ильи. Ильи, который встал на ноги и заговорил, стал быстро поправляться. Ильи, который не забыл, какая напасть свалилась на него в ту горькую ночь и обездвижила его, лишив движений и голоса, лишив детства и юности, счастья и радости. Но если бы он не рассказал матери, о том, как он попал в то болото, она бы до конца своей жизни продолжала винить в его болезни своего мужа и деда.
- Спасибо вам, - вдруг сказала бабушка, - давай, Марфуша, помогу тебе прибраться и пойду домой.
- Да не надо, мам, что здесь прибираться, - поднялась со скамейки Марфа. – Мы лучше все вместе тебя сейчас проводим домой, правда, Илья?
- Мам, да мы сами с Леной ее проводим, а потом придем и уберем все на столе. Ты лучше ложись отдыхать.
- О-о, - махнув рукой, сказала Марфа, - вместе пройдемся, разве можно в такой прекрасный вечер дома сидеть. А нам с твоей бабушкой всегда будет, о чем поговорить, ведь мы столько не договорили еще, правда, мам? – и Марфа приобняв бабушку Олю, посмотрела ей в глаза.
- Ты, права, доченька, - согласилась та, и, взяв под руку Марфу, пошли впереди Ильи с Еленой по улице.
- 3 –
Теплое дуновение нагретого солнцем воздуха, пение цикад и сверчков, мычание проснувшейся коровы, шум гусей, лай собак.
- Мам, - Илья поддерживая Марфу под руку спросил, - люди, уехавшие отсюда в города, наверное, скучают за такими вечерами?
- Не знаю. Там в городах, наверное, чище воздух, - ответила мама, - не пахнет как у нас навозом, собаки не лают всю ночь, коровы не гадят.
- А я отсюда ни за что не уеду, - задумчиво сказал Илья.
- А кто же тебя гонит, сына?
- Да я не об этом, мам. Просто деревня сегодня совсем другая. Раньше было много детей, играли до позднего вечера, днем пасли коров, коз, коней, гусей тех же. Я вот уже неделю, как иду к дяде Демьяну, а вечером, когда назад иду, словно, приведение. Редко кого встретишь.
- Да кто сейчас захочет в деревне жить, Илюша. Совхоз распался, свиноферма -тоже, коровник еле-еле дышит, нас с десяток женщин тянет его на себе, мы и доярки, мы и скотники, мы и косари, мы и малярши, мы и слесари. А где наши мужики? Кто запил и помер, кто пошел работу в городе искать и возвращаться не хочет, а потом и перевез туда свою семью. Школьники, после выпускного вечера, сразу в город уезжают, в цивилизацию, кому сейчас охота свиньями заниматься, да гусями, навоз месить, да на огородах горбиться.
- Мам, а правду говорят, что у нас скоро и электричества не будет? – спросила Елена у Марфы.
- Все может быть, - ответила она. – Вон хозяйка наша, Анна Павловна, говорит, что пора в деревне свою Думу создавать, да главу села выбирать, чтобы он в набат бил, чтобы он никому покоя в районе, да в области не давал. Чтобы нам деньги выделяли на трансформатор новый, на ремонт школы, на дорогу в город,, на котельную, которая школу греет, на ту же амбулаторию.
- А без власти нельзя прожить?
- Да можно, если школу дровами топить, учителям зарплату не выдавать, без медсестры и врача, без милиционера. И станем тогда жить, как в древности. Если кто поссорился, то за топоры да вилы хвататься, дети читать разучатся, будут в лесах жить, на зверя охотиться, от разных болезней мучительно умирать.
Только бы не пришло это горе к нам.
- Мам, - спросил Илья, - а почему умирает наша деревня?
- Как тебе сказать сынок, - остановилась и повернулась к нему Марфа, и прижала сына к себе. – Наша деревня была всегда не как все, а чьей-то приставкой. Сначала была отделением соседнего совхоза. Директор наш стал начальником большим в районе, и отделил наше отделение от совхоза, сделал самостоятельным хозяйством. А вот оформить село, как населенный пункт, не успел, страна наша развалилась, от Советского Союза все республики врассыпную разбежались. Украина стала самостоятельным государством, Белоруссия – тоже, как и другие. Вот такая перестройка произошла, и о нас совсем забыли.
Теперь районное начальство нас и вообще не видит, не хочет деньги на нас тратить. Им лучше на них дома себе построить, хоромы разные, машины купить, самолеты. Вот и получается, Илюша, ни кому мы не нужны.
- Это еще нашей фермерше спасибо сказать нужно, что коровник сохранила, - продолжает Марфа, - да Кулебяке – за лесопилку. Без них бы не выжили. Дай Бог им здоровья. А если что произойдет с Анной, мы с Леной совсем без работы останемся, как жить тогда будем? И хозяйства своего нет, кроме коровы, и денег нет, чтобы цыплят даже купить, утят, барашек.
- Ой, мама, как Демьян Демьяныч научит меня своему делу, обязательно открою свою кузню, тогда все тебе куплю – и цыплят, и гусят, и барашек. - Илья прижал к себе маму и Лену.
- И тигрят, - смеется Марфа. – Мечтатель ты мой, сыночек. Дай Бог тебе здоровья, чтобы мечта твоя сбылась.
- Завтра утром пойду, проверю свои удочки, - может еще сом поймался, а после работы мы с Леной зайдем в лес, грибочков посмотрим.
- И молодцы. А вот как зиму встречать будем, даже не знаю, - вздохнула Марфа. - Вдруг опять те бандиты придут, и нас коровы лишат, ферму сожгут, не знаю, что и делать будем, - тихо запричитала Марфа.
- А мы с Петром Аркадьевичем не дадим им этого сделать. Надо только мужиков собрать.
- А кого ты сейчас соберешь, Илюша? Все вон, как слышат это слово «бандит», так по кустам прячутся. Вон когда Кулебякину лесопилку подожгли, хоть бы кто вышел ее тушить. Степан Игоревич соседей просит помогите прогнать бандитов, ты думаешь хоть кто-то вышел к нему из своих дворов? Нет, боятся. А когда Александра Дмитриевича Колосова побили, хоть кто бы пришел к нему хотя бы посочувствовать. А тебе, сыночек, как досталось от них, а Степану, еще до сих пор в больнице лежит, только первые шаги учится делать.
Так что не лезь, сыночек, в эти дела. Мне еще не хватало с Еленой тебя потерять, - сильнее обняв сына зарыдала Марфа.
- Хорошо, мама, только не волнуйся. Я договорюсь с работниками Кулебяки, съезжу с ними в лес по дрова, а потом с Демьяном Демьянычем их перевезем их в дом.
- Ой, сыночек, и не знаю, как отпустить тебя в лес с мужиками. Они здоровые, им под силу деревья валить, пилить. Тяжелая эта работа, не для тебя она еще. Лучше мы сами как-нибудь с Демьяном договоримся, правда, Леночка.
Илья не стал перечить маме, сделал вид, что согласился с нею. Но завел разговор о другом, не менее волнующем его, чем заготовка дров.
- Мам, а соседний дом совсем обветшал, ни хозяев нет. Может его потихонечку на дрова пустим? Кто нам слова скажет.
- Ой, Илюшенька, страшный этот дом, даже травки с него, даже листика не думай и брать, - остерегла сына Марфа. – Когда ты еще был мальцом, жила в нем ведьма. Страшная женщина. Все ее боялись в деревне, даже говорить о ней вслух. А если кто-то на нее не так посмотрит, все, жди беды. Ладно, корова у них здохнет, или кролики, куры, гуси, это значит, им еще повезло. А так как нашлет на всю семью болезни, ни один врач не вылечит.
- Что-то не слышал об этом.
- Ой, Илюшенька, даже вспоминать боюсь об этом, а вдруг еще жива она?
- А где ж она делась? - спросил Илья.
- Не знаю. Как с тобой беда случилась, она пыталась к нам в гости напроситься, не пустила ее я, так как видела страшный блеск в её глазах. Когда о тебе расспрашивала у меня, казалось, что клыки у нее изо рта вот-вот вылезут. Что-то она боялась тебя.
- Скажешь такое, - удивился Илья, - ребенка бояться.
- Ой, именно я это и чувствовала, Илюшенька. Даже казалось, что это она нас с твоим отцом развела. Все мне наговаривала через забор, что он с дедом в твоей болезни виноваты, что он, отец, загулял от меня… Такое говорила, что я стала верить ее словам, и выгнала Михаила из дому, и запретила всей его семье даже близко подходить к нашему двору.
А сегодня, когда вспомнили мы об этом с мамой – с твоей бабушкой Олей, так она говорит, что, как только пытались к нашему дому приблизиться, так обязательно черная кошка откуда ни возьмись ей дорогу перебегала, и начиналось такое!
Миша пошел к тебе на день рождения, гостинцев хотел принести, так сердце у него с такой силой заболело, что чуть не умер по дороге, если б не люди, то раньше бы его похоронили. Бабушка только начнет к нам собираться, так говорит, сразу заболеет, и встать неделю-другую не может.
Все они думали, что именно это я колдунья, что наговоры какие-то знаю.
- А сейчас этого-то нет? – спросил Илья. – Все успокоилось? А может это так просто по жизни у них получалось?
- Ой, - вздохнула Марфа, - лучше, Илюшенька, об этом и не вспоминать вообще, а то, глядишь, опять эти черные силы разбудим.
- Так сейчас в этом доме никто не живет?
- Да вроде бы. Даже имени той бабки не помню, вот как получается. И бабушка твоя не помнит, и никто из соседей, живущих через дорогу, не помнит ее. Вот как получается, словно, она заклятье какое-то на нашу память о ней наложила.
Хотел, было, Илья, сказать матери, что видел эту бабку-молодуху сегодня утром, и не понял, то ли это было видение, то ли это было на самом деле так, но остановил себя. Еще матери не хватало новых волнений. Но когда рядом проходили с этим домом, глянул на него. Темное место, ничто его не освещает, даже лампочка с их двора. Ее свет, словно, в невидимую стену ударяется, и пропадает.
И все это предрассудки, попытался успокоить себя Илья. А лучше, как мать, попросить Богородицу о защите от этой ведьмы. Это в школе им говорили, что Бога нет. Теперь Илья знал, что это не так, не раз ему казалось, что Матерь Божья с иконы смотрела на него и оберегала от пролежней, гниения кожи...
И сейчас вот, откуда у него силы появились – встал с постели здоровым человеком, как буд-то и не болел вовсе, и пролежни даже следа после себя не оставили, и сила в ноги и в руки его влилась неудержимым потоком, и сознание восстановилось, как буд-то ничего с ним и не было. А когда был избит бандитами, рубцы, буквально, на глазах, в течение нескольких дней, закрылись, зажили, оставив небольшой след на коже.
И еще, на что Илья не мог найти ответ, так это на видения, которые с ним начали происходить в последнее время. То Старец является перед ним уже несколько раз, то Мавка в лесу, то бабка-молодуха, то мужик, пришедший к нему днем на ручей, то стеклянная вода и квас необычный. Словно два мира есть, тот в котором он живет с матерью, Леной, и – заколдованный, непонятный, и никому из окружающих не знакомый.
Илья перекрестился, и поклонился во все стороны своим ангелам-спасителям.
- Леночка, помоги мне прибраться, - попросила Марфа, - а ты, Илюш, если не трудно, набери воды в бочку.
- Хорошо, мама, - сказал Илья и пошел в кухню за ведром.
-4-
Из кустарника испуганная сонная птица сорвалась, напугав Илью.
«Бывает же, - подумал он, - наверное, воробей какой-нибудь со своей воробьихой поругался и улетел из своего гнезда, сел на ветку и уснул. А может и не так, загулял где-нибудь со своими друзьями до позднего вечера, и остался на этой ветке до утра, пока не рассветет. У птиц, наверное, все так же как у людей происходит. Все же мы под одним небом живем, имеем семьи, только разговариваем на своих языках».
Эти мысли успокоили Илью. Зашел в дом, и, не включая света, нащупал в ящике свернувшегося щенка, и погладил. Тот заскулил, что-то ища, наверное, своей мамы сосок, а вместо него схватил палец Ильи и начал его давить своими зубками-иголками.
- Ой, ты мой малыш, - Илья прижал малыша собачонка к груди и вышел во двор. - Мам, а где блюдце с молоком для нашего Сомика?
- А там, на столе посмотри. Илюш, только давай договоримся, если будешь уходить к Демьяну надолго, то бери его с собою, пока не подрастет. А то боюсь, что этот куцый пропадет.
- Хорошо, мамочка, только пусть Лена найдет, где его там держать.
- Ой, да это не проблема, Илюш, - отозвалась Лена. – С нашим псом подружатся, будут - не разлей вода.
Пока женщины прибираются во дворе, Илья из-за любопытства подошел к забору, к тому месту, где утром стояла бабка-молодуха. Темень и больше ничего, и тишина. Слышно, где-то замычала корова, а вот что-то зашуршало под ногами, наверное, еж или мышь, а может и лягушка. Вот если лягушка, то ее нужно поймать и посадить утром на жерлицу. Сом от такой трапезы не откажется, и мы от него, подумал Илья и присел, прислушиваясь к шороху.
Минуту прислушивался, тишина. Оперся рукой о землю, да тут же почувствовал, как что-то мокрое прыгнуло ему на руку, отдернул ее, и, не удержавшись, сел на землю. И тут же поднялся и быстро пошел к дому, но у крыльца остановился, и, еле сдерживая смех, вернулся к забору.
Бывает же такое, обычной лягушки испугался. Остановился около забора. Мало ли, что люди говорят, колдунья там жила, или нет, лишь бы было им, о чем поговорить. Чего, к примеру, только на черную кошку не наговаривают, или там, ну на землю с кладбища. Одни предрассудки, а поверишь в них, так что тогда за жизнь будет. В озеро купаться не лезь, а то Русалка утянет за собою, если кошка перебежала дорогу, то какая-нибудь напасть обязательно с тобою случится, и если забыл что, то нельзя за этим назад возвращаться.
Илья, откашлявшись, замер, и начал прислушиваться, что-то еще произойдет в том дворе. А ничего, тишина, одна тишина. А вдруг сейчас та бабка-молодуха к нему подкрадется и схватит его за руку и скажет: «Отдай мое сердце!» И тут же холодок пошел по телу, но Илья удержал себя, мужик все-таки, а не пацан, которого можно, чем угодно напугать, как это было в детстве.
Вспомнилось, соберутся у костра, картошку в угли закопают и давай разные страхи рассказывать. То про горку, которая якобы ночью прямо на их улице появляется, и если кто-то переходя через нее по петушиному не закричит, то она не пустит его через себя, а скинет назад. И не просто скинет, а грязью еще и навозом обольет.
Было же такое. И верили же, как и в то, что бабка эта, их соседка, настоящая ведьма. Ночью в мышь летучую превращается и на людей нападает, и кровь их пьет. Точно, точно, именно так и было.
«Стоп, так это тогда про эту же бабку они с ребятами и говорили, про нашу соседку, - вспомнилось Илье. – Да, да, понаслушались рассказов родителей и несли друг другу разную чушь, да еще и прибавляли для страху чего нибудь своего. То, что эта бабка на кладбище ночью ходит и мертвецов ест, то, что эта бабка по ночам колдует и свиней в людей превращает. Ой, чего только про эту бабку не говорили тогда, а сами-то ее и видеть не видывали, а только, как собаки брехали, чтобы сильнее напугать друг друга. А потом, кто-то из ребят поднимался и кричал во все горло: «Бабка летит, бабка летит на своей ступе», - и ребята, крича во все горло, бежали через Ильин двор по своим домам.
Да, да, именно все так и было. Один в классе что-то сбрехнул соседу по парте, через час об этом вся школа гудела, как пчелиный рой.
Илья еще раз глянул в темноту соседнего двора, и чуть не ойкнул. Правда это, или показалось ему, как что-то белое пролетело мимо, а вон и огоньки желтые загорелись на заборе и тут же погасли. Что это? Та кошка, которую он утром видел? Или сова охотится на мышей? А может то, та бабка-молодуха, ведьма притаилась за забором и наблюдает за Ильей?
Холодок прошел по телу, в голове что-то неприятно забурлило, попятился Илья назад и замер, снова присматриваясь в темноту. А может все это ему показалось? Наговорил вот разного, и - привиделось. Скорее всего, так и есть.
Илья повернулся спиной к забору и, ощупывая ногой тропку, медленно пошел в сторону дома. У колодца остановился и еще раз глянул туда, где стоял, и чуть не вскрикнул от испугу, увидев то ли приведение в белой накидке, то ли куст, освещенный молодой луной. Но это было всего лишь доля секунды.
Неужели опять померещилось? Или это настоящие чары той бабки-молодухи, ведьмы. Ведь когда стоял там минуту назад, она, наверное, тоже рядом находилась, и наводила на него детские воспоминания.
- Илюша, я вам уже постелила, - сказала мать, выглянув из двери. – Пора спать, а то уже очень поздно, скоро утренняя дойка у меня.