Так, наверное, устроена человеческая память. Многое из того, что произошло с тобой в зрелые годы или забыто полностью, или вспоминаются только наиболее значимые эпизоды каких-то важных событий. Да и эти эпизоды отложились в памяти в виде общих вех без каких-либо подробностей. А те события или случаи, которые произошли в детстве или ранней юности “записались” в ещё не перегруженном информацией мозгу, как сказали бы сегодня, на жёстком диске памяти. Причём с мельчайшими ньюансами звуков, цветов и эмоций на фоне картин мест этих событий.
To, o чём я собираюсь рассказать, случилось более семидесяти лет назад. Мне тогда было восемь лет. Май 1945-го года. 9-го мая мы узнали о Победе, а в конце мая я перешёл во второй класс.
Моя бабушка, у которой я жил в Ереване все военные годы, засобиралась съездить на свою родину - Кубань. И уже в первые дни июня мы отправились в путь. Ехали кружным путём, делая пересадки на вокзалах Баку, Махачкалы, Армавира. Последний отрезок нашего пути из Армавира в Лабинск, тогда ещё станицу Лабинскую, после суточного ожидания на перроне разрушенного в войну вокзала, ехали в товарных вагонах, сидя на наспех изготовленных деревянных лавках. Из Лабинска, уже на попутной телеге, добрались до конечной цели нашей поездки – в казачью станицу Зассовскую.
Встреча с роднёй, с которой все годы войны не было никаких связей (Кубань долгое время была “под немцем”), получилась сверхэмоциональной - радостные восклицания, объятья, поцелуи и даже плач. В самой станице и ближайших хуторах жило много наших родственников и, кочуя от одних к другим, мы провели всё лето в этом благодатном краю. Но лето, а с ним и мои первые каникулы, пролетели незаметно. К началу учебного года надо было уже возвращаться в Ереван.
Откуда-то узнали, что разрушенную войной железную дорогу через Туапсе и черноморское побережье восстановили. Теперь нам надо было добираться до станции Курганная и там попытаться сесть на проходящий к югу какой-либо поезд. В нескольких километрах от нашей станицы проходила ветка железной дороги Курганная – Щедок. Пешком, неся чемоданы и сумки с дарами кубанской земли, дошли до какого-то полустанка и, попрощавшись с провожающими родственниками, погрузились в двух или трёхвагонный поезд.
К вечеру добрались до Курганной. Сесть на проходящие через эту станцию скорые поезда оказалось невозможно. Конец августа! Оставалась надежда на поезд номер шестьдесят два Ростов – Тбилиси. Но он проходил через Курганную где-то уже утром. Так что коротать ночь пришлось на перроне, сидя на чемоданах. В небольшом зале ожидания народу было – не протолкнуться!
Бабушка заняла очередь в билетную кассу и всю ночь бегала отмечаться. Я же стерёг вещи. Рассказывали, что на вокзалах водилось много воришек и умыкнуть чемодан или сумку у зазевавшихся пассажиров было делом обычным. По перрону бродило множество собак и собачек. И стоило достать из сумки какую-то еду, как они обступали тебя и так стояли в надежде, что бросишь и им объедок или кусочек чего-то съестного. Эти умоляющие взгляды голодных братьев наших меньших я помню до сих пор.
Наконец, за час до прихода поезда, касса “выбросила” какое-то количество билетов и бабушке удалось купить билеты в плацкартный вагон, чем она была очень довольна.
Почему я так хорошо запомнил этот поезд, вернее, номер его маршрута – шестьдесят второй? Получилось так, что все дальнейшие наши поездки на Кубань, совершались именно на этом поезде. Он был доступен тем, что, не сумев приобрести билеты в купейный или плацкартный , всегда можно было сесть в так называемый общий вагон. Казалось, что в такой вагон билеты продававались без ограничений, места не указывались и пассажиры занимали при посадке свободные места.
Правда, поезд этот ехал очень медленно, останавливаясь не только на станциях, на полустанках и разъездах , но, и как говорили недовольные пассажиры, чуть ли не у каждого столба. Но, когда такие внеплановые остановки случались на черноморском берегу, где до пляжей всего-то пара десятков метров, то из вагонов выпрыгивали наиболее храбрые пассажиры уже в “пляжном одеяньи” и бежали к морю. Успевали искупнуться и вернуться. Иногда поезд трогался в путь и тогда храбрецы догоняли свои вагоны и заскакивали на ходу под одобрительные восклицания и аплодисменты не испытавших этого удовольствия остальных пассажиров.
Но, вернусь к своему рассказу. Всего –то через час-полтора пути от Курганной, наш шестьдесят второй остановился на какой-то станции. Причём не на первом пути у перрона, а на самом дальнем, хотя, кроме нашего поезда,ни один путь не был занят. Три или четыре колеи были совершенно пустынны. Из окон нашего вагона был виден вокзал, вернее, то , что от него осталось. Крыша и большая часть кирпичных стен были разрушены . Недавняя война прошла и по этим местам!
Зато на перроне, недалеко от вокзала увидели небольшое строение со знакомой всем пассажирам надписью “Kипяток”. К нему с бутылками, банками, флягами устремились пассажиры. Холодная вода текла только из крана, предназначенного для кипятка. Другой кран бездействовал. Перспектива набрать немного воды была очень даже кстати. Железные бачкИ с питьевой водой, что находились напротив проводницкого купе, заполненные ещё в Ростове, были уже пусты.
Бабушка поинтересовалась у проводницы, долго ли ещё простоим, явно намереваясь тоже бежать за водой.
---Да, стоять, видно , будем ещё долго. Вон и паровоз уже отцепили, будем ждать , когда другой прицепят.
Бабушка всё ещё была в нерешительности. Тогда я отобрал у неё небольшой бидончик и сказал:
--- Давай я сбегаю!
Проводница поддержала меня:
--- А что, пусть мальчик пойдёт. Вон все пути свободны. Люди же ходят! Поколебавшись, бабушка согласилась:
---Только смотри, будь осторожен!
И я соскочил с нижней подножки.Поскольку пассажирская платформа была только у первого пути, то бабушка осталась дежурить у входа в вагон, чтобы помочь мне подняться, когда я вернусь с полным бидончиком.
Я лихо пересёк все железнодорожные пути, быстро отыскал место, откуда поднимались на перрон и, вскоре, уже ввинтился в толпу возле источника живительной влаги. Как долго я пробирался к крану, не знаю. Но, когда я, наконец, набрал воды и, довольный , вынырнул обратно, то, с удивлением, увидел, что у перрона на первом пути стоит пассажирский поезд. Когда это он успел подъехать к станции, я не видел и не слышал – был занят борьбой за место под солнцем, то бишь у крана. Немного удивлённый этим фактом, я увидел, что проводник ближайшего вагона открыл обе двери тамбура, чтобы люди могли перейти на другую сторону. Перешёл и я. Если бы не было у меня в руках полного бидончика, то я мог легко соскочить на землю с нижней ступеньки. Но надо было не рисковать и не пролить добытую в борьбе влагу.
Когда же я осторожно спустился, то, уже не только с удивлением, но и с некоторой тревогой, увидел, что и на втором пути тоже стоит состав, только товарный. Несколько человек, как и я, набравших воды, пролезли под вагонами этого товарняка. Их примеру последовал и я. Пролез легко, потому что , в силу моего небольшого роста, мне не надо было изгибаться “в три погибели”.
Но, увы, и следующий путь тоже был занят и тоже грузовым составом! Надо было опять пролезать под вагонами. Тревога усиливалась! Когда я, наконец, пролез под вагоном этого поезда, то был вконец ошарашен. Передо мной, вместо наших вагонов, оказался ещё один товарный поезд!
Я пытался не впасть в панику и ещё был способен здраво рассуждать. Видимо, подумал я, количество путей, которые я перешёл, спеша к “Кипятку”, было не три, а четыре. И, уж точно, когда я пролезу и под этим, четвёртым, составом, то там будет наш поезд. Когда же я, готовый к последнему перелазу, заглянул под вагон, то оторопел! Этот товарный состав стоял на последнем пути! За вагонами была видна только высокая кирпичная стена!
Я уже ничего не понимал. Моя голова сразу была заполнена массой тревожных вопросов. Где наш поезд? Где бабушка? Почему никто не подумал обо мне? Что теперь будет со мной? Меня потеряли или бросили? Что мне теперь делать? Кого звать на помощь? У кого спросить, что случилось?
Тут я заметил, что между поездами нет ни одной живой души. Куда подевались те,кто всего несколько минут назад, пролезали под вагонами? Я же стоял спиной к товарным вагонам, на месте которых должен был быть наш поезд. Мозг мой постепенно отключался. Я погружался в какую-то прострацию.
И тут стали происходить совсем уж странные, даже, страшные, события. Двери вагонов товарного поезда, под которым я недевно пролез, раздвинулись и из вагонов стали выпрыгивать какие-то люди. Приглядевшись, я понял, что это солдаты. Солдаты, но какие-то не наши. Одеты они были в темнозелёную форму, обуты не в сапоги, а громадные ботинки. У всех, перекинутые через шею, на груди висели автоматы, тоже не такие, какие я видел на картинках о наших , советских, солдатах. И, главное, на головы были надеты тоже темнозелёные, и тоже не советские, каски. Спрыгнув из вагонов, эти солдаты, все побежали в одном направлении, громко переговариваясь на каком-то непонятном языке. Я догадался, что это немцы. Откуда они взялись здесь? Ведь война уже кончилась. Многие из этих солдат вели на поводках огромных собак. Собаки лаяли, раздавался топот ботинок и громкая немецкая речь. Их было много и все они бежали мимо меня. На меня ни солдаты,ни собаки не обращали внимания. Расстояние между поездами было совсем небольшое и вся эта масса солдат и собак неслась мимо меня, почти задевая. Порой мне казалось, что они бегут не только мимо, но и сквозь меня . И они меня попросту не видят.
Как я ещё держался на ногах – не знаю! Эта непонятная и неприятная масса всё ещё бежала мимо меня, когда за моей спиной я услышал голос бабушки:
--- Ну, принёс водички, молодец!
Я обернулся. Бабушка, держась за поручень, стояла на нижней ступеньке лестницы нашего вагона и протягивала мне руку. Я машинально подал ей бидончик. Она поставила его в тамбур и , уже потом, подав мне руку, легко подняла и меня.
Бабушке в ту пору не было ещё и пятидесяти лет. Она была ещё, ох как крепка! Подняла меня как пушинку. Вошли в вагон. Бабушка шла впереди, а я шёл, оглядываясь в открытую дверь тамбура. Там топот и лай уже затихали. Наконец, считая, что я немного пришёл в себя, спросил:
--- Бабушка, ты видела, как немцы с собаками бежали туда?
--- Какие немцы, что ты выдумываешь?
Когда мы дошли до своего места в вагоне, я, ещё раз, обратившись к ней, тоном убеждённого в своей правоте человека, сказал:
--- Бабушка, я же видел, точно видел. Это были немецкие солдаты с автоматами и собаками!
Я несколько раз подбегал к окну, выглядывал. Там уже ничего не происходило. Но я, как заведённый повторял:
--- Я же видел! Я же сам видел!
Тут уж бабушка, действительно, забеспокоилась. Стала объяснять женщине, что сидела на полке рядом с ней:
--- Утомился видно, мой внучек. Всю ночь просидел на перроне вокзала на чемоданах, не спал. Вот и чудятся ему солдаты какие-то.
Сострадательная наша попутчица налила мне в кружку какой-то красной воды:
--- Попей, это хороший морс.
Я выпил. Морс, действительно, был приятным. Я начал как будто успокаиваться и меня заклонило ко сну. С верхней полки спустился молодой мужчина, видимо, муж этой женщины. Он поднял меня, уложил на свою полку:
--- Поспи, пацан. Всё будет хорошо. Никаких немецких солдат уже нет.
Бабушка , стоя, начала гладить меня по голове и продолжала рассказывать соседям как я промучился ночь на курганинском вокзале.
Уже засыпая, почувствовал, как вагон слегка качнуло. Наверное, прицепили паровоз, успел подумать я. Я проспал на чужой полке до самого Туапсе. Когда же от Туапсе свернули на побережье, то красота впервые увиденного мной синего безмятежного моря, вид счастливых беспечных людей, купающихся в море, загорающих на лежаках, а также необыкновенно красивые пальмы, магнолии и кипарисы, на которые я завороженно смотрел, лёжа на полке, напрочь выветрили из моей головы вчерашний кошмар.
Вспоминал ли я о том наваждении. Конечно, вспоминал! Как вспоминал и многие события радостные и не очень, происшедшие в далёком-далёком детстве.
Вплоть до окончания школы, каждое лето мы с бабушкой ездили на ставшую мне второй Малой Родиной Кубань. И всегда брали с собой в дорогу тот самый синий эмалированный бидончик с такой же эмалированной крышкой. И всегда, когда приходилось на станциях набирать воду, я, конечно, уже с улыбкой, вспоминал то пережитое в детстве событие.