«И вижу я, что не живут люди, а
всё примеряются, примеряются
и кладут на это всю жизнь».
М.Горький.
Допекли её русские подруги: «Оторвись, Зиночка, от компьютера, выпорхни на улицу, поищи человека для жизни. Попытай счастья, довольно тебе носить траур по ушедшему в мир иной мужу». Наслушавшись советов, Зина – бывшая актриса «Ленфильма» – прихорошилась, нарядилась и вырвалась в Дюссельдорф. Полчаса на пригородной электричке и она вышагивает по Королевской аллее моды, где солидная публика водится в больших количествах. Справа – уличные кафе, слева – дизайнерские магазины. Одним глазком на потенциальных женишков, сидящих за столиками, поглядывает. Приметила одного, скучающего в одиночестве, подумала: «Ничего вроде мужчинка, чуть постарше, как положено у нас, хотя и прилично не дотягивает до моего идеала». Осмелилась присесть рядом, зная что не принято, но иностранцам подобные пустячки прощаются и даже нравятся. И так, и сяк пытается разговорить мужчину:
— Вам солнышко не мешает? Может, столик слегка подвинем?
— Да, да, – молча отодвигает он столик.
— Простите, моя сумочка не мешает?
— Найн!
Продолжили молча созерцать бульварную публику. Прогуливаются, в основном, парочками: сухопарые мужчины спортивного телосложения с хорошими манерами, в дизайнерских солнцезащитных очках и «клёвых» нарядах. Женщины – худощавые, хрупкие, моложавые, как-будто с подиума, видно, что приезжие модницы, хоть зарисовывай каждую модель. Все до одной бездетные. Местные – с собачками модных пород. Безмятежное спокойствие прогуливающейся толпы нарушает молодая турчанка в платке и тёмном одеянии до пят. Улыбается, снимая на ходу крутой видеокамерой своих шумных деток, целый выводок! Сосед по столику заёрзал на стуле, нарочито покашливает. Зиночка догадывается, что он приблизительно думает в этот момент. «Попался голубчик! Вот сейчас я тебя разговорю, – мечтает она. – Не уйдёт немец от любимой темы о неработающих многодетных иностранцах».
— Как вы полагаете, неужели ей не жарко? – спрашивает бывшая актриса потенциального жениха.
— Говорят, что в Турции они не ходят в таких нарядах, а вот у нас им всё дозволено! У меня в Альтенэссене за высоким забором сплошь головы в платках, приезжаю в Дюссельдорф, чтобы их не видеть.
— А я тоже оттуда, – радостно восклицает Зиночка, но разговор, несмотря на землячество, не завязывается.
Сосед по столику молчит: скорее всего акцент почувствовал, наверняка, презирает иностранцев всех подряд. Даже её красивые светлые локоны и глубокое декольте его не трогают. Неужели, совсем мёртвый? Стоит ли терять время, часики-то тикают. Коснувшись его руки на прощанье, задаёт весьма дерзкий вопрос: «А пивко-то вы любите, судя по вашему животику?»
Реакция – просто ошеломительная! Немец будто очнулся после наркоза. Попросил задержаться, представился Гансом. Разговорился. Рассказал про трёхэтажный дом, про свой частный парк с озером, про холостое семейное положение, дал телефон и пригласил в гости.
Обрадованная успехом Зиночка, – после известного фильма про войну, где она пробиралась поздней осенью через лес в потной гимнастёрке и грязных кирзовых сапогах, у неё успехов почти не было, – расхвасталась подругам об удачном знакомстве. Те, отправляя её на следующее свидание с кучей дельных советов, приказывали: «Смотри, Зиночка, не сглупи, не упусти такое сокровище.»
Улыбающийся Ганс ожидал её у собственного забора, трёхметровой высоты с огромной рекламой рядом с киоском и трамвайной остановкой.
— За рекламу я имею 400 евро в месяц. Киоск тоже мой, тридцать лет сдаю его туркам в поднаем, пусть цветами торгуют, – похвалился потенциальный жених своим приданым. Открыв ключом стальные, со скрежетом ворота, пригласил в зелёный просторный двор.
— Это мой дом, – показал на трёхэтажный сарай, похожий скорее на заброшенный завод или фабрику.
Ужаснувшись видом старого здания, Зина спросила:
— Это ваш дом? Я не ослышалась? Здесь можно жить?
Он подробно объяснил, что когда-то он перестроил его из целлулоидной фабрики.
— А почему дом в таком состоянии? Разве нельзя его оштукатурить, побелить?
— Зачем привлекать внимание? – ответил хладнокровно.
Но внутри «фабрики» оказалось дворцовое убранство начиная с отделки и заканчивая мебелью и люстрами. Гордый хозяин, демонстрируя своё богатство, водил её по этажам и даже на крышу. Там настоящий курорт, почти болгарская Албена, можно загорать с комфортом! Открывал в комнатах, расположенных этажами ниже, дверцы и ящики пустых шкафов, комодов, шифоньеров, говорил, что в случае переезда к нему она может размещать в них свои книги, краски, карнавальные костюмы, всё своё добро. Зинаида радовалась: «Довольно быстро удалось очаровать этого, на первый взгляд, «сухаря».
Усевшись в удобные плетённые кресла за длинный стол на просторной террасе, стали наслаждаться видом природы и свежим воздухом. Маленькие несмышлёныши-бельчата лапками брали из рук хозяина лущёные орешки. Он поставил даме бутылку белого вина, а сам беседовал всухую, сказав, что начнёт через пятнадцать минут; дескать, он всегда начинает от 17.00. Зиночка не удивилась, немцы, как роботы, делают всё по расписанию. В душе всё ещё актриса, она после первого бокала размечталась о том, как на этой огромной террасе поставит домашний спектакль для русских друзей, или организует литературный вечер, или концерт, или дискотеку… Гирлянда цветных лампочек уже развешена: прямо хоть завтра приглашай гостей!
Спустя некоторое время Ганс предложил Зинаиде размяться. Начали экскурсию по его саду, напоминающему лес. Прямо перед носом две шустрые рыжие белочки перебежали каменную дорожку, кое-где заросшую травой. В искусственном озере на сером листе кувшинки квакала зелёная лягушка, а в замутнённой воде плавала всего лишь одна рыбка. Спелые яблоки, груши и даже киви висели на ветках деревьев и валялись внизу под ногами. Никто их не собирал. Когда-то белые скульптуры, покрылись зелёным мхом от старости и влаги. Видно, что давно здесь «не ступала нога человеческая…». Очень прилежной во всём Зиночке захотелось немедленно, засучив рукава, взяться за работу. Пройтись своей рукой с тряпочкой по скульптурам, по всем закоулочкам, прополоть кустики-цветочки, подстричь травку, промести садовые дорожки…
Когда вошли в большой сарай, где на стеллажах лежали инструменты, Ганс сказал:
— Закрой глаза; увидишь сюрприз!
Одним махом снял брезент и взор её поразил сверкающий лаком и никелем белоснежный, новенький, старинный «Мерседес».
— Ма-а-ма мия!!! Да он ведь теперь, наверняка, антикварный?
— Да-а-а, ему уже сорок лет.
Уж в чём-чём, а в машинах она разбиралась, сын научил, когда гонял их через Финляндию в Петербург на продажу. Восторженная Зиночка просто атаковала потенциального жениха вопросами:
— А какая мощность двигателя, сколько лошадиных сил? Цилиндров сколько? Пробег какой?
— Пробега почти нет, но он на ходу. Видишь, резина почти новая. Куда мне на нём ездить? Да я и не смогу уже. А ты сможешь, водительские права есть?
— Конечно, есть! Поехали?! – с готовностью предложила она.
— Куда? – равнодушно спросил Ганс?
— А так... в никуда! Прокатимся с ветерком, например, до Голландии. С открытым верхом, а? Тут всего то километров сорок. Представляешь, как сейчас будут все глазеть на такое сокровище?
— Сначала надо спилить деревья.
— Причём тут деревья?
— Посмотри повнимательнее, Ссинаида.
Она вышла из сарая и чуть не померла со смеху: выезд давно зарос высоченными тополями!
— У тебя есть электропила?
— Да.
— Неси, сейчас спилим. Или покажи, на какой полке она хранится, я быстрее тебя достану, – тормошила нерасторопного владельца драгоценности на колёсах Зина.
— В следующий раз. Чувствуешь, дождь накрапывает.
Договорились, что к следующему свиданию он обязательно спилит деревья. На прощанье кавалер подарил невесте бутылку недопитого ею вина и бэушный рекламный зонтик с надписью «Commerz bank», какие бесплатно раздают на улицах в качестве рекламы. Он, оказывается, всю жизнь проработал кассиром в этом банке, накопил зонтов в упаковках штук сто!
В третью встречу Зиночка торопилась начать новую жизнь прямо с «Мерседеса»! Минут на десять опаздывала, вероятно, поэтому кавалер её не встречал, но ворота были не заперты. Она тихонечко прошла к террасе и увидела сидящего в кресле, опечаленного Ганса. Его осунувшееся за прошедшие сутки лицо изменилось до неузнаваемости. На нём был написан испуг. Разочарованная такой разительной переменой, она с грустью подумала: «Нет, уже не расшевелить, не возродить его к новой жизни. Зачем мне такой? Скучный, трусливый и, по всему видно, жадный человек почти без прошлого, настоящего и будущего. Жениться не решился, обдетиться побоялся». Хотелось развернуться и немедленно уйти прочь. Но в этот момент Ганс заметил её:
— Халлё, Ссинаида! Что будешь пить? Я был в русском магазине, купил тебе сто граммов пряников в подарок, – промямлил он монотонно и грустно.
— Пожалуй, только воду, – ответила она, – деревья спилил?
— Нет. Не решился. Я в Голландии не был, зачем мне туда?
— Даже Амстердам не видел?
— Нет, не видел. Ни Амстердам, ни Берлин, ни Париж. Вообще, ничего не видел.
— Почему? Как тебе это удалось? Здесь же всё поблизости.
— А вдруг придут грабители, а я не дома.
Окончательно разочарованная Зиночка, стала искать повод поскорее уйти от этого несчастного и даже страшного человека. Достала из сумки чёрно-белую фотооткрытку со своим изображением, на котором она молодая, красивая, сексапильная. Поставив на стол, спросила:
— Нравится? Не правда ли, удачный портрет?
— Не знаю, – безразлично ответил Ганс, – но это фото не должно здесь стоять.
«Слава тебе, господи! Вот тебе и повод, чтобы немедленно уйти», – подумала она с облегчением. Положив открытку в сумку, сказала:
— Отмыкай ворота, я ухожу навсегда: если нет места моему портрету, значит, здесь бывает другая женщина.
От неожиданности он оторопел:
— Вернись, Ссинаида! Ты не так меня поняла. Кроме путцфрау (уборщицы) в моём доме никто не бывает... Ссинаида, объясни настоящую причину!
Хозяин поспешил за ней к забору. У ворот Зиночка вынужденно остановилась. Держа дрожащими руками ключ, невыдержавший экзамен жених попросил объяснить причину ухода.
– Знаешь, Ганс, несмотря на возраст у меня в душе ещё весна. А у тебя глубокая, мрачная, скучная и дождливая поздняя осень.
– Аллес кляр, (всё ясно), – сказал горе-жених и отпер ключом тяжёлые ворота.
Зиночка выпорхнула на шумную улицу и ей сразу полегчало, словно выпустили из тюремных застенков на свободу. В последний раз оглянулась на его забор с огромной голубой рекламой: «Храните деньги в Коммерцбанке» и побежала по эскалатору вглубь метро. На душе было скверно от разочарования и недоумения: почему в надёжной Германии среди богатых людей почти каждый второй – Плюшкин? Или ей встречаются только такие?