Ни в какую Москву я не поеду. Куда мне?! Двадцать пять лет. Жизнь кончена.
Но я всё равно собираюсь. Готовлю почву. Беру в министерстве культуры республики направление во ВГИК. Правда, потом, в приемной комиссии ВГИКа мне скажут: «Это направление никакого значения не имеет». Коллеги по работе, знакомые, которые учились в Москве, дают адреса и советы. Почти ни одним я не воспользуюсь.
Во ВГИК надо отправить сценарий на сорок страниц. Я таких больших текстов, за исключением диплома, в жизни не писал. А тут еще нужно всё сделать за две недели, отправить до середины мая. А куда деть майские праздники? А Марту, которая хочет, чтобы мы их провели вместе, да и вообще, чтобы каждый вечер, каждую ночь мы были вместе.
-А может, мне не надо пытаться даже. Ну, где я и где Москва?
-Да нет, почему же, попробуй. Всегда хорошо, когда человек к чему-то стремится. У всех должно быть хобби.
-Но это не хобби. Это серьезно.
-А я в твоей жизни серьезно или хобби?
-А можешь ты допустить, что и ты в моей жизни серьезно и литература серьезно, – как трудно выговорить это слово «литература», когда говоришь его серьёзно.
-То есть ты сам вот так решил, что литература для тебя серьезно? Или тебе кто-то подсказал?
Никто мне не сказал, кончено, я так сам решил. И я, конечно, сомневаюсь, да что там, меня просто как будто бьёт током изнутри от неуверенности в себе: «с чего это я взял, что мои тексты кому-то интересны».
Я постоянно балансирую на грани. Недосыпания и сна. Жизни и записей. Гимназия отнимает много времени, идет подготовка к экзаменам и контрольным. В танцевальном коллективе репетиции тоже никто не отменял. Мои вещи в двух разных домах: у мамы и у Марты.
Я пишу в большой конторской книге, там разлинованы страницы. Больше трех страниц сразу и мой почерк превращается в почерк совсем другого человека. Рука болит. Когда я перечитываю то, что написало, мне это категорически не нравится. Куда движется сюжет не совсем понятно. Или – совсем непонятно. Вокруг героя, байкера, вьются роем какие-то девушки, женщины, друзья, враги, одни исчезают, другие появляются из ниоткуда. Всем что-то нужно от героя. Чем меньше дней остается до срока отправления работы, тем больше к герою требований, тем больше он запутывается в отношениях, тем больше за ним просчётов, промахов, косяков, его ошибки накапливаются, мелочи вырастают в глобальные проблемы. Через весь сценарий тонкой сюжетной линией проходит маленькая девочка, которую герой встречает во дворе, они разговаривают, она дает герою советы, и, когда герой им следует, у него всё складывается удачно. И тут девочка случайно погибает. Но герой не верит в случайную гибель, он находит виновных в гибели девочки. Он хочет отомстить. Тут открывались перспективы на вторую серию. Но сроки поджимают. И я заканчиваю самым банальным способом: герой решает одним махом уничтожить всех виновных, и это ему почти удается, но и его настигает месть тех, кого он обидел. Герой разбивается насмерть. Мама перепечатывает рукопись, попутно правя многочисленные ошибки, и сценарий летит на конкурс.
Наивный, я не знал, что во ВГИКе уже прошли предварительные курсы. И мастер – Наталья Борисовна Рязанцева, уже выбрала восьмерых учеников по итогам этих курсов. Так что осталось только два свободных места. Из сотен работ, которые прислали кандидаты со всей страны, будут отобраны только тридцать шесть. Тридцать шесть минус восемь – остается двадцать восемь. Даже если я попаду в эти двадцать восемь счастливчиков, реальный конкурс получиться четырнадцать человек на место.
Впрочем, я отправил работу просто, без особых надежд, чтобы быть честным перед самим собой, сказать самому себе: я сделал всё что мог, не моё – так не моё. Если и тут неудача – больше я пытаться не буду. И рассказы в журналы отправлять перестану. И перееду окончательно к Марте.
Я не дал прочесть свой конкурсный, первый в жизни киносценарий, никому. Даже Людмиле Георгиевне. У неё, кстати, что-то застопорилось с моей книгой. Но она уверяет, что она доведёт дело до конца.
Амаду лежит на кровати в своей комнате общежития, подставляя голый мускулистый торс весеннему солнцу.
-Сценаристом во ВГИК? Это фигня. Надо поступать на театрального режиссера. Хотя можно и на режиссера кино. Давай со мной! Хуже не будет!
-Давай, - говорю, - Я с тобой попробую на режиссера театра, а ты со мной на режиссера кино во ВГИК.
-А давай! – соглашается Амаду. – Яичницу будешь?
У него всегда на сковородке яичница, когда бы я ни пришел к нему. Откуда у человека, простого артиста, столько яиц?
Разговоры разговорами, мечты – мечтами, а, если прикидывать реальные шансы, то они есть у меня только в одном направлении – поступить на режиссера массовых представлений в институт культуры в Химках. Наверное, это единственная дорога для меня. А литература?
Никогда мы так часто не ссорились с Мартой, как в тот май. Но и в постели было столько страсти и безумства, как никогда раньше. Неужели одно без другого невозможно? Ссоры и бурные примирения в одном наборе. В одну из самых долгих и нежных ночей, Марта сказала, что очень-очень хочет ребенка. А я сказал, что как же мы будем, она тут с ребенком, а я там, далеко, если я уеду в Москву. «Но ты же вернешься?» - сказала Марта, хотя в голосе её звучала уверенность, что я никуда не уеду. «Если будет ребенок? Вернусь… Или заберу вас к себе». А через две недели моя любимая сказала, что беременна.
Сергей Решетнев ©