Леонид и Хрестинья
"Родительская молитва со дна моря вынет"(русск.пог.)
Это мои нежно любимые родители, и я – их единственный ребёнок. Тем не менее, однажды я спросила у матери:
- Почему ты, красавица, вышла замуж за отца – он же некрасивый?
- Самый красивый! – ответила она, и рассказала, какой у него был шикарный шевиотовый синий костюм… Это, конечно, был аргумент... Тогда, в тридцатые-сороковые годы, надеть людям было нечего, и даже самые симпатичные парни ходили чуть ли не в мешковине и сермяге. А вообще моя мать была не рассказчица, и отец был «молчун». Так и получилось, что я, дотошно докапывающаяся до семейной истории каждого, кто не против, очень мало знаю о собственной семье. И вот в этом, 2017-м году, семидесяти лет отроду, отправилась я из Казахстана на Украину к единственному долгожителю в нашей семье – девяностолетней Иде Поротиковой – дочери родного брата моего отца, погибшего на войне. Вот что она рассказала.
«Твой отец был франт ещё тот! Когда мы бегали на Ишим купаться (по нынешним временам это очень далеко, и никто не пойдёт пешком такое расстояние – а тогда дети просто «побежали на речку купаться!), мы издали узнавали его по красным плавкам! Тогда – ещё до войны – никто не смел и подумать надеть такие! У мужчин просто были какие-нибудь «семейные» трусы, да и у женщин редко у кого был купальный костюм – чаще купались просто в нижнем белье.
В тридцатые годы Леонид был послан служить в армии в Монголию, и остался там работать – водителем. Возил грузы из России в Монголию и обратно. Имел деньги, поскольку никогда не пил. Очень хорошо жил по тем временам! Однажды он приехал в отпуск, и остановился у нас - у своего брата Михаила и его жены Пелагеи, моих родителей, на улице Абая. Было ему уже хорошо за тридцать, человек обеспеченный, и все вокруг начали на него давить, чтобы женился – пора.
Моя мама Пелагея (тётя Поля)работала вместе с тётей Нюсей – старшей сестрой твоей будущей матери. Нюся Семенякина (в девичестве Генич, как и моя мать) и предложила познакомить Леонида со своей незамужней младшей сестрой, Ниной (так она сама себя называла – не любила имя Хрестинья. Это потом оно станет модным, а тогда было старушечьим). Я помню, как вошла Нина в наш дом – тоненькая, стройная, губки накрашены – красивая! Ну, Лёня сразу и влюбился! Влюбилась и Нина в Лёню. Поженились. Родственники твоей матери -сестра Нюся с мужем Николаем помогли им построить дом на своей территории, рядом со своим, на улице Ново-Ленина. Там вы и жили.
Я иногда прибегала к вам по поручению матери. Отец твой был очень чистоплотным, любящим во всём порядок, даже иногда противно было – до того тщательный в вопросах гигиены и порядка. Например, он в течение дня менял носки. А мать оказалась – наоборот, совсем плохая хозяйка. Она была очень гостеприимная, но в вашем доме даже чаю не хотелось попить – так было грязно и неухожено. Не знаю, как он с этим мирился? Сведёт же бог таких разных людей!"
В этом месте я прервала рассказ Иды, и объяснила, что мать первые годы пыталась соответствовать образу хорошей хозяйки, но, видно, по природе это ей было несвойственно. А потом пошло-поехало... Отец при этом продолжал оставаться чистюлей – его вещи, глаженые и чистые, хранились в чемодане под кроватью, всегда в порядке, в то время, как наши с матерью - клубком в большом деревянном ящике, сколоченным отцом.
На свет я появилась в 1947 году. Тогда и с одеждой было плохо, и с питанием. Для меня приобрели козу. Она давала одну кружку молока, ради этого её и держали. Я хотела больше, но больше не было... Родители от этого очень страдали, потом завели корову, чтобы досыта поить меня молоком. Для меня всегда приобретались рыбий жир, сироп шиповника и гематоген. О моём здоровье так беспокоились, что кашлять я убегала в сарай, иначе замучают растираниями со скипидаром и согревающими компрессами.
Отец за всё брался - лудить, паять, пилить, подшивать валенки, сколачивать немудрёную мебель - и все инструменты, дратва, ремни, верёвки, дрова, уголь содержались в большом порядке. А как он ухаживал за своим велосипедом - трофейным, немецким! На зиму разбирал его до шурупчика, всё отмачивал в керосине, к весне собирал - лучше новенького! Лет сорок нам служил, пока не украли.
Иногда сам мыл пол в доме. После этого, благостный, сидел в переднем углу, под большой чёрной тарелкой радио, на стуле, подобрав ноги,одну ногу положив под себя, и слушал новости или читал газету. Прибегала мать, яростная, хватала у отца из рук, комкала газету, бросала на пол, и орала:
- Молчун проклятый! Всю жизнь мне загубил!..
Я не понимала причины конфликта, и очень страдала. Вокруг, действительно, было как у Плюшкина - горы вещей, немытая посуда, чёрные занавески и стены, заплесневевшие банки во всех углах и под кроватью, в которых мать пыталась что-то консервировать. Была только тропинка пройти между всем этим хламом.
А во дворе, в сараях, на огороде - чистота и порядок. Там было чище, чем в доме. Этим заведовал отец. Он вставал рано утром зимой и летом, делал зарядку - по радио, выходил во двор, чистил лопатой снег или мёл мусор метлой во дворе и за калиткой, он вырыл великолепный погреб во дворе, где всё лето сохранялся лёд. Сделал колодец, установил "журавль", который легко доставал воду. Вода тут же выливалась в бочку, из которой по пожарным брезентовым шлангам сама растекалась по всему огороду, подчиняясь запорным кранам - направлялась куда надо. Лейкой мы почти не пользовались. Это было чудо!
В парнике выращивалась великолепная помидорная рассада,наши помидоры начинали зреть первыми, первыми вырастали и огурцы. Самый первый огурчик торжественно разрезался на две части - мне и отцу. Мать всегда отказывалась от своей доли в нашу пользу. Первые помидоры дорого продавались на базаре. Если за дорого не покупали, отец снижал цену, а мать на коромысле с Колхозного рынка приносила два ведра помидор обратно, домой - ей было жаль трудов отца, и не жаль своих плеч...
Иногда мать пыталась что-то сварить. Обычно это были бараньи головы, свиные хвосты, вымя или рубец, требуха, копыта или уши. Курицу она была способна затолкать в чугун не потрошёную, ну и, конечно, с остатками перьев и "пеньками" от них. Иногда варились вскрытые, очищенные и промытые кишки животных - коров, свиней, которые всё равно пахли говном, но... были очень вкусны!
В доме было много консервов, и всегда можно было открыть и разогреть мясную консервную банку - говядину, свинину, или банку лосося.Всё самое хорошее матерью отдавалось мне и отцу. Теперь уже таких консервов не найдёшь - иногда пытаюсь вспомнить ТОТ вкус. Вот не дальше, как вчера купила банку лосося. Куда там!.. Приготовлено из старой рыбины. И есть не стала, кошке отдала.
Помнится много хорошего, прежде всего - родительская любовь. Для меня оставлялся лучший кусочек. Помню, как отец надевает на меня валеночки, любовно разглаживая на портяночках все складочки (мать-то вязать носки не умела). Для меня всегда делалась за воротами зимой горка, каждое лето привозили машину песка. Когда я лизнула в мороз полозья санок, именно отец во-время оказался рядом, отдышал мне язык. Однажды я с ним поехала на элеватор, и он меня, шестилетнюю, подсадил в кузов, куда с транспортёра сыпалась пшеница. Я, глупая, легла под неё. Отец вовремя почувствовал опасность и спас меня, уже задыхающуюся под тяжестью зерна...
Ребёнком я росла изнеженным, очень берегли и любили! Если сестра матери Анна (Нюся), жившая по-соседству, иногда привязывала за ножку маленького ребёнка к столу (их у неё было пятеро), чтобы его обезопасить, и убегала на работу, то моя мать не работала. Возила и носила на санках, на закорках по грязи и снегу меня в школу до четвёртого класса по длинной улице Островского в школу "Погрузбюро". Когда по радио объявляли, что ученикам начальных классов уроки из-за мороза отменяются, мать меня кутала в овчинный полушубок, и всё равно на санках доставляла в школу!
И такое чувство ответственности во мне выработалось! Когда однажды мать припоздала из магазина проводить меня в школу, оставив закрытой на замок, я взяла металлический ковш, подошла к окну, отвернулась, разбила стекло, вылезла из окна, и... пошла в школу. Первый раз - сама! Иду и рыдаю... Тут мать бежит мне навстречу, утешила и проводила.(А потом мне достанется муж, у которого дома было чисто, но - никакого чувства ответственности в нём не было. Он мог проснуться, и, к моему изумлению, посмотрев за окно, сказать: "Дождь идёт? На работу не пойду!")
Никогда ни по дому, ни по огороду ничего делать меня не заставляли. Мои, шестнадцатилетние уже, подруги таскали воду на коромыслах с колонки - за три квартала, и для себя, и для огорода, и для животных, для бань, надрывались. Теперь они болеют... Мне же это было неведомо. Не потому ли я в свои семьдесят лет не жалуюсь на здоровье?..
Позже отец построит во дворе избушку - высокую и светлую, и будет проживать там - в храме чистоты! А шить, вязать, варить, стирать я училась по "Домоводству" или от добрых людей. Мать меня этому научить не могла.Я всему научилась сама, даже прясть, ткать, вышивать, выбивать... Не хуже других умею, но вот порядок в доме наводить... не люблю. Только по необходимости делаю самое необходимое, без души, от мамочки досталось... Нет бы от отца унаследовать чистоплотность!
Потом я подросла и пыталась навести порядок в доме. Стыдно было, когда кто-нибудь к нам заходил из соседей или моих детских друзей. Я-то у них бывала, и знала, как должно быть. Но ничего не получалось, опять наступал бардак... Не знаю, почему так было.
Раньше я объясняла это тем, что моя мать без своей осталась рано, в два годика, и много претерпела от мачехи, которая искала всякие способы убить обеих девочек - двухлетнюю Христю и шестилетнюю Нюсю. Но их отец - Семён Генич - каждый раз предотвращал трагедию. И... продолжал жить с новой женой - там уже кроме мачехиных детей появилась общая Лида... В 1936-м году Семёна Генича, отца метери, железнодорожного путевого обходчика, зарежет паровоз... Замужняя уже Нюся возьмёт к себе молоденькую Христю. Нюся станет очень хорошей хозяйкой, а её сестра, моя мать - нет, так ничему и не научится почему-то...
Помню, как весной, когда всё растаяло, я выкинула восемь заплесневевших, позеленевших гусей, приобретённых на базаре морожеными, но так и не сваренными… Мать любила их покупать, но готовить вообще не любила, и они пропали. Ещё она любила покупать копчёную скумбрию и консервы, их у нас всегда было много, а вот нормального обеда – нет. Иногда ходила из Рабочего посёлка к парку, в столовую, и покупала там в одну кастрюльку борщ, в другую – манную кашу (мать не умела и варить), чтобы у нас был обед, как у людей. Иногда отец сам брался после работы приготовить. От стыда я уехала в соседнюю, Курганскую область в 14 лет, и поступила в молочный техникум.
Родителям благодарна за бесконечную любовь и поддержку. Отцу – за то, что научил ненавидеть алкоголь и любить чтение. Он носил из библиотеки исторические книжки, и меня записал в библиотеку при Доме пионеров ещё ребёнком. Я и до сих пор не знаю радости большей, чем упасть навзничь на диван и погрузиться в чтение. Записана в трёх библиотеках, в том числе в детской Дома пионеров, и во всех теперь стоят на полках и мои книги...
Недавно из детской брала перечитать "Четвёртая высота", про Гулю Королёву, в своё время произведшую на меня ошеломительное действие. Там рассказывается о реальной девочке с реальными фотографиями, и красивой, но недолгой судьбой. Вот и я так пишу - о реальных людях с реальными судьбами, может быть, под впечатлением той, прочитанной в молочном детстве книжкой...
Что интересно – нет бы мне, девочке, унаследовать отцовскую чистоплотность. Так нет же! Такая же язва и зараза оказалась и я, как моя мамочка! И дома бордель, и своего безгласого мужа ела поедом! Муж мой был поваром, и частенько готовил сам, когда хотел поесть вкусно. А я… не могу я вкладывать душу в дом, в блюда – мои интересы всегда лежали вне дома... Ну, экстраверт я!..
Запомнилась такая картинка уже из моей семейной жизни: муж мой Юра варит вкусный ужин из трёх блюд, священнодействует над плитой... Он любит своё дело, только чтобы все ингредиенты были под рукой! Четыре бабы - я, наши две подросшие дочери и старая мать сидим вокруг, пускаем слюни в предвкушении… По дому разносятся аппетитные запахи… Готово! Юра, которому и на работе в столовой надоело готовить, накладывает себе на тарелку, готовится поесть… Он уже три часа, как пришёл с работы, а дома, как всегда, разве накормят?.. Я то на курсы какие-нибудь бегаю, то праздничную заводскую газету готовлю, то платье себе или девочкам новое шью. Налил себе Юра борща, наложил на тарелку плова, готовится, наконец, поесть... Хочет присесть – три часа у плиты на ногах метался! Тут моя мама взревела: «А-а-а, такой-сякой! Детей не накормил, а сам жрать садишься!..»
В общем, в результате такой женской политики и мой отец сначала построил себе домик во дворе, а потом, когда я уже вышла замуж, ушёл от матери совсем. И муж от меня смылся – в конце концов, через 36 лет совместной жизни… Теперь другая ему мозг выедает, предполагаю я. Не можем мы по-другому…
Почему-то оба - и мой отец, и мой муж, терпели женские измывательства много лет… Делаю вывод - все мужики – мазохисты. С хорошими жёнами не живут, а живут с теми, которые их мучают – много лет. С нами не скучно! Отец и мать продолжали поддерживать друг друга до конца.
Отец попробует жениться на хорошей женщине, которая любила жарить пирожки, тоже чистюля, но ненадолго - скучно жить с хорошей женой! Он купит себе половину дома в районе предполагаемого сноса, в расчёте на получение благоустроенной квартиры... И вот прошло 40 лет после смерти отца - а тот дом так и стоит...
Короче, мой идеальный отец, Леонид Андреевич Поротиков, водитель непьющий и некурящий, делающий зарядку по утрам по полчаса и обтирающийся после неё выброшенным за окно мокрым ледяным полотенцем, который ел только свежеприготовленные, маленькими порциями в кружке, блюда, чрезвычайно заботящийся о своём здоровье (из-за этого и с женой развёлся, чтобы не нервничать), заболел раком в пятьдесят семь лет. Выписали из больницы его умирать, с синими ногтями. К тому времени он жил в купленном доме, один, за парком на улице Попова. Он взялся за самолечение - алоэ, мёд и водка, и... выздоровел!
Когда через пять лет его случайно увидит на улице онкологический врач, чуть не упадёт: - "Ты, Поротиков, что ли?.." Всего отец прожил после большой хирургической операции, когда ему выбросили много кишок (геморрой)и провели химиотерапию, одиннадцать лет. Потом болезнь вернулась и убила его, было ему 68 лет... 1978 год...
При этом муж старшей сестры матери Анны-Нюси Николай Семенякин пил, курил, а пережил непьющую жену. Дожил почти до 90 лет, и жил бы ещё, да сгорел от сигареты.
Мать моя, Поротикова Хрестинья Семёновна, не признающая чистоты, способная есть гнилые продукты (вспоминается, как я приготовила опасные грибы, и мы с мужем попали в реанимацию, где нас едва откачали, а мать, съевшая их больше всех, отказалась от госпитализации и выжила), никогда не ходившая в больницу, много лет проживавшая в старом, запущенном, неотапливаемом доме, где по ней бегали крысы, иногда прося милостыню (из любви к искусству перевоплощения), прожила 84 года...
Мать моя в чём-то была похожа на цыганку - могла переночевать на вокзале или в поле, если опоздала на электричку, собирая грибы. Одевалась небрежно, неопрятно. Ходила к нам с мужем в гости в общежитие, в отцовский дом ходила, сама продолжала жить в своём, запущенном до крайней степени.
Позже, после смерти отца переселившись а его дом, мы тоже мечтали о сносе, о получении новой квартиры - было уже двое детей, но надежды на это было мало. Однажды я говорю матери: есть возможность приобрести кооперативную квартиру, но нужно 16 000 рублей... Мать полезла за заплатанную, лоснящуюся от грязи пазуху, в лифчик, достала комок денег: "На тебе на всякий случай восемнадцать..." НА ЭТИ ДЕНЬГИ МОЖНО БЫЛО КУПИТЬ ЧЕТЫРЕ ЛЕГКОВЫХ МАШИНЫ! Я понятия не имела, что у неё есть ТАКИЕ деньги! И мы купили на них трёхкомнатную кооперативную квартиру!
Так что последние 15 лет мы жили вместе с матерью в трёхкомнатной квартире, купленной на её деньги - она наэкономила, работая на тяжёлой работе, никогда себе ничего не покупая и плохо питаясь, и мы их ловко и вовремя, прямо перед реформой, вложили в кооператив! Умерла мама в 2006 году, оставив мне дарственную на квартиру. В ней я живу и сейчас - одна в трёхкомнатной квартире. От отца мне достался его дом, после продажи которого мы купили хорошую дачу. А мы вдвоём с мужем заработали только однокомнатную квартирку для дочери...
Сейчас я понимаю, что самая большая ценность для человека - родительская любовь. Другой может и не случиться, но именно она даёт силы, уверенность для преодоления любых бед. Могу ли я не благословлять память своих родителей?..
На фото вся моя родительская семья - я, мама и папа.