Когда промелькнули бетонные кубики домов, холмы, покрытые белесыми соснами, какими-то зыбкими бестелесными как пыль кустами, Самохин с ужасом начал вертеть головой – бесконечная пустыня слилась с бездонным небом! То белая, то желтая, то какая-то обнаженно-серая. То гористая, то плоская, то в провалах бездонных оврагов. И над всем – раскаленное солнце, что, кажется, может испепелить даже эти камни и пески. И между небом и землей различий порой и не было. “И это – земля обетованная? Кто здесь мог жить и выжить?”
- Господа паломники, – раздался хрипловатый бас экскурсовода, – перед вами – пустыня Иудейская. Место подвигов...
Самохин попытался закрыть глаза, но яркий ослепляющий свет проник даже под веки и ему показалось, что он не мчится в автобусе по шоссе куда-то вперед, а кружится на какой-то странной карусели вокруг холмов, обломков желтых скал, серых кустов перекати-поля. Неожиданно дорога вильнула, соскользнула в какой-то кособокий овраг и выскочила на равнину, отчего сердце Самохина екнуло и куда-то провалилось – ох, как пусто...
Зачем он здесь? Никакой помощи или даже облегчения ему не будет. Зря он согласился на эту поездку в Израиль. Прошло только три дня, а болезнь давала о себе все больше знать в сухом и частом кашле, усиливая его раздражение и ропот. Безжизненные красные скалы, то убегающие, то нависающие над автобусом, занудный монотонный голос экскурсовода в любую минуту могли вывести его из себя. Нет, надо было ехать не в эту “землю обетованную”, а на дачу! Сейчас высаживал бы пахнущую прохладой и свежестью помидорную рассаду в любимой тепличке, радовался синему небу, просыпающейся природе! Если бы не пятна в легких...
Слова врача о том, что у него наполовину затемнено правое легкое, Самохин встретил почти легкомысленно – наступал новый год, он выкарабкался из двухстороннего воспаления и теперь можно поехать на дачу, чтобы походить на лыжах, попариться в баньке, наслаждаясь первым пенсионным годом. Вон сколько отработал на благо страны и свое собственное, так что теперь можно и отдохнуть!
В поликлинику он пошел на контрольный снимок, да и то потому, что настояла жена – она слышала еще какие-то хрипы.
Молодая врач посмотрела на черную с белыми полосками костей пленку и торопливо опустила его.
- Ну, что все в порядке? – спросил Самохин и чуть придвинулся вперед, собираясь вставать.
Вот тут и прозвучал диагноз, от которого у него что-то оборвалось внутри. Стерев несколько бисеринок внезапно выступившего пота со лба, Самохин поднял глаза и огляделся. Да, такой уютный кабинет, очень миловидная докторша напротив. Ее в легких веснушках чуть курносое лицо, сияющий чистотой белый халат никак не соотносились со страшным заключением. Он даже пожал плечами и недоверчиво усмехнулся.
- Мне кажется, что все немного серьезней, чем вы думаете, – строго проговорила врач, внимательно поглядев на Самохина из-под тонких очков в золотой оправе. – После новогодних праздников зайдете – надо сделать полный анализ крови. И хорошо бы вам бросить курить...
Выйдя в коридор, он нащупал угловатую пачку сигарет, сотовый. Нет, звонить Наташе он не будет, мало ли что там этой врачихе привиделось, незачем раньше времени паниковать. В конце концов, после воспаления легких могут быть всякие там пятнышки и узелки. Врачи часто ошибаются. А последнюю сигарету он все-таки выкурит...
Выслушав мужа, Наталья Ивановна посмотрела на несколько небольших икон, стоявших в углу на книжной полке, и сказала:
- Володенка, давай мы сходим с тобой в церковь, попросим Господа о помощи...
Проследив за взглядом жены, Самохин наткнулся на строгие погруженные в себя лики святых и почувствовал себя как-то неуютно, даже плохо – Наташа никогда просто так ничего не говорила – и согласно кивнул...
В ближайшее воскресение они пришли на службу, которую Самохин отстоял с трудом. Выслушав супругов, отец Александр посочувствовал, предложил почитать акафист целителю Пантелеимону и пообещал за болящего молиться сугубо.
- Главное, упование на Бога и молитва, – чуть склонив голову набок и, глядя немного вверх, словно показывая, как и на кого надеяться, проговорил батюшка и размеренно перекрестился.
Сунув записку и деньги в карман, он благословил Самохина, потом его жену и пожелал скорейшего выздоровления. Самохину показалось, что батюшка говорил как-то заученно-равнодушно, торопливо, куда-то в сторону, отчего ему стало совсем не по себе.
“И как здесь выздоравливать? Ничего не объяснил, не поддержал по-человечески. Просто читать молитвы? Помогло ли кому? ” – мелькнуло у Самохина в голове, когда они вышли в притвор храма. Пока плохо слушающимися пальцами жена пыталась застегнуть куртку, он начал просматривать различные объявления, висевшие на доске возле выхода. Одно из них предлагало совершить паломничество на Святую землю.
- Знакомство со святыми местами может помочь в болезнях и скорбях, – раздался сзади голос священника. – Господь милостив.
- Вот-вот, Володенька, – так и не справившись со змейкой, жена схватила руку Самохина, будто утопающий – соломинку. – Господь не оставит.
- Ага, – буркнул Самохин.
Ну, вот ему не особенно кто в жизни и помогал, сам всего добивался, а теперь – на кого-то надеяться, кто поможет? Он что, в больницу поедет в Израиль? Врачи там хорошие, но причем здесь поездка по святым местам?
- Володя, ради меня... – выслушав его, беспомощно шепнула жена, и он согласился
“Пустыня за Иорданом... монастыри... Мария Египетская...сорок семь лет... искушения...” Слова гида звучали отрывисто и однообразно будто щелчки от камешек по дну автобуса. Какое это далекое прошлое имеет отношение к нему, его болезни? Среди этих безжизненных камней, о которые он успел стоптать свои новенькие сандалии, сама его жизнь может стать прошлым.
Повернувшись спиной к окну, Самохин прикрыл заболевшие от нестерпимо яркого света глаза.
- Сейчас мы сделаем по нашему обыкновению получасовую остановку для ознакомления с монастырем, где подвизался преподобный Зосима. Это – место многочисленных чудес и исцелений...
“Тоже какая-то странная фишка – на каждой остановке обязательно о чудесах и исцелениях. Словно он знает, что я болен,” – как-то равнодушно, даже безразлично подумал Самохин. Все-таки экскурсовод попался совсем несимпатичный: суетливый, все время обмахивает соломенной шляпой свое полное губастое лицо, и все время говорит, говорит, словно пытается кого-то в чем-то убедить.
- До революции эта обитель была особо почитаемой русскими паломниками. Именно здесь подвизался старец Зосима, составивший житие преподобной Марии Египетской. И житие, и образ старца произвели, например, на Достоевского неизгладимое впечатление, и он взял его имя для своего героя из романа...
- Вот только пересказов классики нам здесь и не хватало. Про воскресение и хождение по воде мы уже слыхали, – раздраженно шепнул Самохин сидевшему рядом с ним второму и последнему мужчине из их группы некоему Николаю...
- Я тоже так в первый раз думал, – вдруг отозвался сосед.
- Что думал?
- Что все это художественное преувеличение и некая дань прошлому.
- А теперь?
От любопытства Самохин даже повернулся и посмотрел в выцветшие серые глаза немногословного соседа. Он тоже раздражал его своим странным молчанием и какой-то тихостью. Вот и сейчас тот как-то пожевал губами и едва вздохнул:
- Надо верить.
Верить? Что в этой пустыне возможна жизнь, не говоря уже о чуде? Какое чудо посреди этого лунного пейзажа? Какое воскресение или там хождение по воде? Последнее здоровье потеряешь среди этих камней и призраков пальм.
- Можете приложиться к особо почитаемой православными Святаго града Иерусалима иконе преподобной, – раздался почти над ухом дребезжащий голос гида...
Самохин в храм заходить не стал, а направился к небольшому шестиугольному бассейну с фонтаном в центре монастырского дворика. Любуясь переливающимся над ним радугой, вдыхая прохладу и свежесть, он остановился возле бамбукового столика с расставленными на нем пластиковыми стаканчиками и графином с водой. Да, попить хорошо бы: от раскаленного воздуха не укрыться даже в плотной тени платана, во рту совсем пересохло. Можно ли? Самохин оглянулся – во дворике, огороженном с четырех сторон кельями, никого не было, только перелетая между галереями на втором этаже, щелкали клювами многочисленные попугайчики. Не выдержав, он взял графин и налил стаканчик доверху.
Сделав несколько глотков, он стал рассматривать, как рвутся вверх тонкие струи фонтана, то искрясь серебром, то вдруг темнея странными фиолетовыми полосками похожими на здешнее небо сразу после заката. Да, хорошо, немного отпустило, стало легче, словно и вправду дворик залила вечерняя прохлада.
Вскоре появились и паломники. Экскурсовод что-то шепнул Николаю и нескольким стоявшим рядом женщинам и те, достав из сумок и пакетов пластиковые бутылки, начали набирать воду. Недоуменно наблюдая за ними, Самохин пожал плечами и налил себе еще воды. Но выпить ее он не успел – экскурсовод, откинув немного назад свою крупную голову, громко и с надрывом в голосе произнес:
- Достопочтенные паломники, дамы и господа! Хочу вам смиренно напомнить, что вы пьете воду из святого источника. Она целебна, целительна и потому требует к себе благоговейного отношения. Желательно пить ее понемногу, с молитвой Господней “Отче наш”, что мы сейчас и сделаем.
Развернувшись в сторону храма, он размашисто, с поклоном перекрестился и довольно громко запел. Паломницы так дружно и с энтузиазмом подхватили слова молитвы, что Самохину ничего не оставалось делать, как встать и последовать их примеру. Пели настолько громко, что даже попугайчики замолчали и попрятались на галереях и под козырьками крыш.
После воды пили кофе, ели вязкий рахат-лукум, рассыпчатое греческое печенье и сушеные смоквы. Самохин выпил еще воды и почувствовал себя совсем хорошо – тело расслабилось, тяжесть в спине и ногах стала куда-то исчезать.
Но вполне насладиться блаженной передышкой не получилось – допив свой стаканчик, экскурсовод торопливо пересчитал паломников, поднял вверх свою шляпу и забасил:
- Дамы и господа, направляемся к выходу. Наше время истекло.
“Ну вот, опять бежать-спотыкаться, – подумал Самохин и с завистью посмотрел на попугайчиков, слетевших на ветви платана и то чистивших свои перышки, то задумчиво поглядывавших на паломников. – Вот так ни о чем не беспокоясь, как эти птички, посидеть, не спеша прибраться, умыться... Да, надо воды бы набрать. Может, и правда целебная”. Он полез было в сумку за бутылкой, но вспомнил, что оставил ее в автобусе. Досадно хлопнув по сумке рукой, он раздраженно дернул змейку. Стоявший рядом Николай молча протянул свою и улыбнулся. Пробормотав “спасибо”, Самохин набрал воды и, неуклюже поклонившись, прижимая бутылку к груди, он засеменил к автобусу, чуть пришаркивая сандалиями по пыльной бетонной дорожке ...
Переезды с места на место, бесконечные хождения по храмам, монастырям и просто каким-то памятным местам, которым он уже потерял счет, под конец поездки окончательно вымотали Самохина. У него голова уже шла кругом, он совсем запутался в житиях святых, названиях всяких деревушек и городков, и событий, с ними связанных. У него даже не хватило сил, чтобы купить какие-то сувениры типа иконок или необычно пахнущих коробочек с ладаном, коими многие паломницы и молчаливый Николай заполнили свои чемоданы до отказа. Единственное, что он сунул в чемодан, была бутылка воды из монастыря...
Наталья Ивановна, увидев еще более похудевшего и осунувшегося, чем до поездки, мужа, испуганно всплеснула своими легкими руками и бросилась к нему. Вкатив за собой черный чемоданчик, отирая пот – уже и в Москве жара, – Самохин ткнулся в ее щеку и прошептал:
- Ну вот и съездил, как ты хотела. Только ничего не привез, даже сувениров. Так устал, что обо всем забыл.
- Приехал, и слава Богу, – чуть отстранившись, и стараясь не смотреть на обветренное лицо и запавшие глаза мужа, произнесла Наталья Ивановна.
По его голосу и виду она поняла, что ее надежда на то, что поездка что-то изменит в душе мужа, что вера проснется в нем и у него появится упование на Бога, не сбылась
Ее глаза стали наполняться слезами – как обидно, она так хотела, чтобы ему хоть что-то открылось свыше, чтобы он хоть как-то приблизился к Богу, ведь тогда бы и чудо исцеления было возможным! А так?..
Глядя на чисто вымытый пол, не поднимая головы, она подхватила чемодан и вкатила его в комнату.
- Володя, иди на кухню и поешь. Там на плите суп, твои любимые котлеты с гречкой. Там ведь нет гречки? – тихо спросила она, откинув крышку и механически перебирая кое-как сложенные вещи.
- Нет. Но есть совсем не хочется. Попить бы чаю. Там только кофе везде пьют, – ответил Самохин и, присев на краешек дивана, оглянулся – вот не был дома всего неделю, а кажется, что лет десять как прошло. – Да, там у меня бутылка с водой из монастыря, что в пустыне. Говорят – особая. Какой-то старец там жил, которого Достоевский изобразил в романе.
- А ты, Володя чего же воду не выпил? – настороженно спросила жена, доставая помятую бутылку. – Она почти полная.
- Я пил в монастыре. Вкус приятный. Похожа на нашу родниковую воду. Чуть сладковатая.
Перекрестившись, она пробормотала “ну хоть так” и поставила ее на полочку рядом с иконами. Последним она достала пластиковый пакет с обувью. Тот с хрустом развернулся и на пол выпала пара коричневых слегка стоптанных набок сандалий, покрытых густым слоем желтой пыли.
- Что это Володя? Что случилось с твоими сандалиям? – спросила Наталья Ивановна, с недоумением рассматривая купленные месяц назад специально для поездки кожаные сандалии.
Самохин покачал головой и, ничего не ответив, медленно наклонился над ними. Поднеся сандалии прямо к своему лицу, он их почему-то понюхал, осмотрел и, покрутив несколько секунд, приподнял над головой словно камень, что он собирался бросить в сторону широко открытого окна.
- Во-от, – вдруг прохрипел Самохин и поглядел на остолбеневшую от страха жену. – Иудейская пустыня! Ни кустика, ни травинки! Только песок, камни и кругом одна пыль! Ничего больше! Какое исцеление-е-е?
Голос его сорвался в хрип, он закашлялся и согнулся. Сандалии с глухим стуком упали на пол. Наталья Ивановна на мгновенье зажмурила глаза, потом, приглушенно охнув и перекрестившись, дрожащей рукой потянулась за ними.
Закрыв ладонями лицо, муж тяжело опустился на диван и завалился набок – ему уже не хотелось даже пить, только спать, чтобы поскорее все забыть и не вспоминать это безжизненное бесцветное пространство. Да, лечь и заснуть, как можно скорее!..
Три дня Самохин отсыпался. Ему все время снилась пустыня, холмы, бесцветные пальмы и фонтан в попугайчиках. Даже во сне ему казалось, что его по-прежнему припекает раскаленное солнце, в лицо дует горячий ветер, несущий облака серой пыли. Но к своему удивлению, он уже не чувствовал ни тоски, ни страха, наоборот, он видел себя стоящим на обочине дороги, смотрящим то на холмы и равнины, то на далекий монастырь, и ощущал какой-то неземной покой. А вот он сбежал с откоса, остановился перед маленьким кустом перекати-поля, что-то радостное прокричал и откуда-то сверху его окатили прохладные струи фонтана. Он закинул голову и начал жадно и торопливо хватать их сухими потрескавшимися от жары губами...
Проснувшись, он взял бутылки с монастырской водой и тут ж всю ее до капли выпил...
В начале июня, закончив неотложные дела на даче, Самохин, по настоянию жены, наконец-то отправился в поликлинику. Все та же знакомая симпатичная докторша взяла принесенные из рентгеновского кабинета еще влажные снимки и долго их рассматривала. Наконец, она осторожно положила их на стол и растерянно поглядела на Самохина поверх очков.
- Что там, доктор? – спросил он и откинулся на жалобно скрипнувший стул – ему вдруг на мгновение показалось, что он стоит на краю высокой скалы и если он не сделает шаг назад, то оступится, сорвется вниз и разобьется насмерть.
Чуть дрогнувшей рукой врач сняла очки, и переведя взгляд на идеально белую стену за спиной Самохина, негромко проговорила:
- Ничего нет. Ни единого пятнышка. Пусто.
- Как в пустыне? В Иудейской пустыни?
- Странный образ, но можно сказать и так, – задумчиво ответила она, и пожала плечами.