— Вот, это тебе, — Элам достал из-за пазухи круглый камешек с нарисованной на нём причудливой закорюкой. Он стоял рядом с Авиталь и улыбался, глядя, как девушка берёт камешек с его ладони.
— А что это? — спросила та без особого интереса, покручивая в пальцах гладкий кругляшок. Элам молчал и с нежностью смотрел ей в лицо: сразу он никогда не отвечал. Авиталь подняла брови и переспросила:
— Гладкий камень. Зачем ты мне его показываешь?
— А ты посмотри внимательней.
— Ну, солнце на нём... или какой-то жук нарисован? Элам, перестань улыбаться и объясни толком, зачем тебе этот камень и зачем ты мне его сейчас даёшь.
— Гонки на колесницах, — Элам двумя пальцами взял камешек с её ладони, подбросил и поймал в кулак.
— Не может быть... Правда? И ты идешь смотреть? Один? Подожди, как ты его достал? Так это пропуск! Колесницы? И лошади! Римские? Или наши, здешние? — в него как стрелы полетели её вопросы. Элам уже положил камешек за пазуху и теперь стоял возле возбуждённой Авиталь, просунув большие пальцы рук за пояс. — Эла-ам... Ну не молчи, расскажи скорее... Когда? И откуда ты его достал? И ты пойдёшь, да?
— Не я, а мы с тобой. Иначе бы я его тебе не показал. Через неделю.
— Элам... Вот это да... Ох как я рада! — она сжала его руку выше локтя, легко подпрыгнула и на мгновение обняла. Элам довольно посмеивался, всё так же держа пальцы за поясом и глядя на её смешные прыжки вокруг себя. — Лошади! Так ты мне не сказал про лошадей: они наши или чужие? А как вообще всё это там делается? Ты бывал сам на гонках? Это где? На новом стадионе? А народу много будет? — в возбуждении Авиталь могла задавать десятки вопросов; Элам это знал и давал ей время прийти в себя от неугомонной этой радости, прежде чем отвечать на то, на что он считал нужным ответить. — Погоди... — девушка неожиданно умолкла и задумалась, — конечно же, там будет целая толпа людей, и я не смогу с тобой пойти...
— Почему?
Оба замолчали. Он — сосредоточенно глядя на неё, она — потупив взгляд. В последнее время почти все их разговоры неизбежно заканчивались этим, самым ранящим Авиталь вопросом. Она так искренно обрадовалась нежданному подарку, но вот разговор упёрся в неминуемый тупик, во всяком случае для неё.
— Ну разве ты не знаешь... Там нас увидят вместе. Опять. На меня и так уже давно смотрят с вопросом... — девушка говорила это, опустив голову и пряча глаза.
— С каким вопросом? — голос Элама зазвучал напряжённо, металлически.
— Ты сам знаешь... О нас с тобой, вернее o том, что у нас с тобой... Они все на меня наседают...
— А ты?
— А я не знаю...
— Ты не знаешь, что у нас с тобой?
Авиталь повернулась и медленно пошла вперёд, Элам рядом.
— Понимаешь, Элам, когда я с тобой, всё вроде хорошо, и я ни о чём не думаю. Но когда тебя нет, и все они спрашивают... я не знаю, что им говорить...
Молодые люди шли к дому девушки, Авиталь пальцами теребила рукав вышитой рубахи Элама.
— А почему тебя вообще волнует, что они о нас с тобой думают? И потом, кто такие «они»?
— Они... Ну все — Хатифа... тётя Дина... — девушка хотела было упомянуть и родителей, но осеклась, — если честно, я сама бы хотела знать ответ на их вопрос... — Она стала беспокойно перебирать прядь рыжеватых вьющихся волос. Элам остановился и пристально посмотрел ей в лицо.
— Я тебя люблю.
— Ох... — Авиталь выдохнула и улыбнулась: уже столько раз слышала она от него эти слова, и до сих пор эти три слова разгоняли все её тревоги и сомнения, — хотя бы на то время, пока они с Эламом были одни.
Парень и девушка пошли дальше и больше не разговаривали. Он снова сунул большие пальцы рук за широкий кожаный пояс, она спрятала ладони в рукавах длинного льняного платья.
Мимо них с криками промчались четверо босоногих мальчишек. Последний, малыш лет шести, одной рукой на бегу прикрывал разбитую в кровь коленку, другой размазывал по грязному лицу пот и слёзы и вовсю старался не отставать от хохочущих старших товарищей. Авиталь и Элам проводили ватагу взглядом. Они подошли к дому девушки. Элам всё молчал.
— Зайдёшь? — спросила Авиталь, пальцами касаясь мезузы.
— Да, — юноша пропустил девушку вперёд, вошёл следом, но в прихожей остановился. Из душного полумрака на шум вошедших вышел отец. Мужчины обменялись рукопожатием и через коридор вышли в смежный с другими двор. Авиталь сбросила у порога сандалии, обтёрла пыльные ноги лежавшей у порога влажной тряпкой и прошла на кухню.
Там на покрытой ковриком низенькой скамеечке сидела мать и споро замешивала тесто в глиняной миске.
— Всё хорошо? — спросила темноволосая женщина, не переставая месить.
— Да.
— Элам с тобой?
— Да. Они во дворе с папой. — Авиталь достала две глиняных чашки, налила в них виноградного сока из стоявшего в тёмном углу кувшина и отнесла мужчинам. Те разговаривали, сидя на коврике в тени дома. Она отдала им напиток, вернулась к матери и села рядом.
— Ну что?— спросила Хана, не отрывая глаз от теста.
— Ничего, всё хорошо, — Авиталь закусила губу, ещё не зная, как она расскажет матери про бег;. Затем, решив, что лучше высыпать все новости сразу, быстро заговорила: — Элам пригласил меня на колесничные гонки на стадионе. Там будут лошади... Иудеи туда тоже часто ходят... Ты же не против?
Про иудеев Авиталь уверена не была, но решила, что это словно бы случайное замечание будет веским доводом, если матери вдруг не понравится затея со стадионом.
Хана помолчала, достала ещё горсть муки, досыпала в тесто и снова принялась его мять. Через долгую минуту она протянула:
— Ну что ж, сходите, посмотрите.
Авиталь облегчённо выдохнула. Все вопросы в доме решала мать. Это с виду казалось, что последнее слово остаётся за отцом, и на людях так оно и было. Но Авиталь знала, что стоит получить согласие матери, и дело можно было считать на три четверти удавшимся. Девушка хотела было уйти в свою комнату, но остановилась:
— Знаешь, мама, мне иногда кажется, что он приходит не ко мне, а к папе.
— Доченька, надо быть совсем слепой, чтобы не видеть, что приходит он сюда совсем не ради отца. Хотя это хорошо, что они нашли общий язык.
— И ты не против стадиона?
Хана отставила миску в сторону, накрыла полотенцем и встала, чтобы вытереть испачканные мукой руки.
— Нет, я не против стадиона. Парень он хороший и тебя любит... Только... — она помолчала, — я у отца спрашивала, говорил ли он с ним насчёт вас, о...
— Мам, не надо про это, не говори ничего,— перебила Авиталь, но мать всё же закончила:
— Элам пока молчит.
— Как молчит? Подожди, разве папа ему на что-то намекал? — Авиталь почувствовала, что краснеет и от стыда за свой вопрос, и от досады, что уже второй раз сегодня разговор касается неприятной темы.
— Ну как тут на что-то намекнёшь? Ты себя на место отца поставь: не будет же отец сам начинать такой разговор, — в голосе матери чувствовалось нетерпеливое раздражение.
— Нет-нет, мам, не надо. Это хорошо, что папа ему ничего не говорил. И пусть не говорит, — девушке стало совсем стыдно и захотелось, чтобы мать перестала трогать больное место. — Нет, не надо про это вообще с ним говорить... Ох... — она села на пол, обхватила руками колени и горестно вздохнула, — вот опять всё сводится к этому...
Мать вытерла руки и стала убирать со стола.
— Авиталь, всё, что я знаю, это то, что я говорила с его матерью, и ты им всем нравишься. Шошана сказала, что Элам, с тех пор как стал с тобой встречаться, совсем голову потерял. Она его рабочий свиток недавно развернула — там твоего имени больше, чем цифр. Дай ему время... Хотя я тоже не совсем понимаю, почему он тянет... — Хана присела рядом с дочерью и заботливо погладила её по голове. — Твой отец сразу меня засватал. Авиталь, доченька, может, он в тебе не уверен? — и прежде, чем дочь открыла рот, чтобы ответить, мать снова встала, взяла метлу и раздраженно добавила, — хотя я не понимаю мужчин, которые берутся за дело, в котором не уверены. Не спросясь броду, не суйся в воду.
У двери послышались голоса, и в кухню вошёл отец. Элам остался во дворе, и Авиталь, поднявшись с пола, вышла к нему.
— Уходишь уже? — после разговора с матерью настроение у неё совсем упало. В ответе на робкую улыбку молодого человека в её голосе чувствовался холодок. — Пойдём, теперь я тебя провожу.
Она прошла мимо него, обошла дом и вышла на улицу.
Элам больше не улыбался и покорно шёл следом. Авиталь остановилась и посмотрела ему в лицо. Он, как обычно, молчал, глядя на любимую сверху. Она отвела глаза, пальцами перебирая шероховатости на глиняной стене дома:
— Увидимся послезавтра... да?
— Я могу прийти завтра, Тали.
— Нет, ты завтра весь день будешь на работе, устанешь; и потом, завтра вечером я буду занята.
— Ну как хочешь. — Элам сунул руку за пазуху и снова вынул камешек со знаком. — Тебе оставить или сохранить до следующей недели?
— Сохрани ты: я обязательно потеряю... Подожди, дай мне на него ещё раз посмотреть, — Авиталь взяла камешек из его руки и улыбнулась: — это дорого стоит? — и не дав ему ответить, вздохнула, — Какой ты всё-таки молодец... Скачек я никогда в жизни не видела. Ну, до встречи!
Элам взял камешек и снова улыбнулся: её повеселевшее лицо и тёплые слова заново вдохнули в него радость. Он мягко сжал её руку, постоял ещё немножко, и только тогда отвернулся и зашагал в сторону своего дома.
http://www.proza.ru/2017/12/17/189