Надоедлая моя недоедла
Сестре моей Надюшке пять лет с небольшим (Я на три года с небольшим старше её). Родители на работе.
Пока грелся суп, я умыл её чумазую мордашку и усадил за стол.
— Не хочу супа, — упрямо изрекла она, выпятив нижнюю губу вперёд и косо поглядывая в ещё пустую тарелку.
— А что ты хочешь?
— Марозенова!
— Мама сказала, пока супа не поешь, мороженого тебе не давать (В детстве, надо сказать, сестрёнка была непревзойдённой сладкоежкой).
— Наливай, — морща своё лицо, нехотя согласилась она.
Я наполнил тарелку и поставил её перед сестрой.
— Бери хлеб и ешь, а я пока пойду в погреб и достану тебе мороженого. (В 60-х годах прошлого столетия в нашей деревне холодильников ещё ни у кого не было).
Не успел я спуститься в прохладное подземелье, как слышу над головой Надькин голос:
— Ну, что, нашёл марозеное?
— Нашёл, нашёл! Иди суп доедай! Пока не доешь, всё равно не дам!
— Так, я доедла!
— Не доедла, а доела, — поправил я её, подавая поллитровую банку сметаны с клубникой и сахаром (это и было нашим мороженым в те времена), — иди в дом, а я погреб закрою.
— Это всё мне?
Я ничего не успел ответить, как она уже упорхнула.
Захожу в дом, она сидит за столом перед отодвинутой полбанкой "мороженого" и виновато поглядывает в мою сторону.
"Ещё хочет сладенького, — подумал я, — а мне всё-таки оставила".
— А почему не доела? — на всякий случай спросил я.
— Я наелась, — буркнула она и снова украдкой посмотрела на недоеденную банку. — Я тебе оставила.
— Ну, спасибо, сестрёнка! — искренне порадовался я, — Я пока не хочу, — и у неё на глазах закрыл банку крышкой и поставил в буфет за стеклянную дверцу, — ты пока приберись в своей комнате, а я пойду курей накормлю да напою.
Она от удивления вылупила на меня свои глазёнки, как будто я сейчас отобрал у голодного последний кусок хлеба:
— Как! Ты правда не хочешь? — это было сверх её понимания: как можно было не хотеть такую вкуснятину?! Но она покорно вышла из-за стола и направилась в свою маленькую комнатушку, прихватив от печки веник и совок. Она понимала, что по справедливости, вторая половина "мороженого" принадлежит брату. Что всегда нужно делиться с близкими. Так ей говорили родители. Брат ей дал целую банку, а она оставила ему половину. Выходит, она поделилась с ним...
"Значит, я хорошая, — успокоилась она, — всегда буду делиться, стану совсем хорошей!"
А я, и правда, всегда был равнодушен к сладкому — по мне, так лучше поллитра молока выпить... А сразу не дал сестре всю банку съесть потому, чтобы ей плохо не стало. Так меня мама учила.
Примерно через полчаса, сделав свои нехитрые дела на скотном дворе, я направился в дом. На крыльце стоит сестрёнка с веником в одной руке и с совком в другой, показывая его содержимое с тремя соринками — пёрышком от подушки, пожухлым листочком от домашнего цветка и семечкой от подсолнуха:
— Вот, — гордо показывает она, — всё подметла! — и с чувством собственного достоинства смахивает весь мусор на землю.
— Молодец! Только ты не подметла, а подмела. Повтори.
— Я не подметла а подмела, — она обняла меня и заискивающе снизу посмотрела мне в глаза, — ты что ли меня не любишь? Ругаешь меня.
— Я тебя не ругаю, а учу, как надо правильно говорить.
— А ты мне ещё марозеного дашь?
— Эх, подметла ты моя надоедливая, — деланно вздохнул я, — ну, пойдём! Мне бы с пацанами в футбол играть, а я вожусь тут с тобой, да с курями... Веник с совком не забудь поставить на место.
Аккуратно поставив домашний инвентарь к печи, она уже без всяких напоминаний помыла руки и, наскоро вытирая их, с любопытством наблюдала, как я доставал её любимую ложку и не менее любимое "марозеное".
— Садись уж, доедай, недоедлая ты моя! — с взрослым видом произнёс я и погладил сестрёнку по голове.
— Как я тебе надоедла, братик! — сочувственно вздохнула Надюшка и взяла свою любимую ложку.
Потом, уже много позже, она мне честно созналась, что, когда я уходил за "мороженым", она выливала суп обратно в кастрюлю.