- Да, сильно тебе досталось, - милиционер достал ручку и, умостившись поудобнее на повозке, сказал, глядя на кузнеца. – Демьяныч, если все так оставить, то, грубо говоря, не выдюжим. Давай Илью, грубо говоря, сейчас в больницу повезем, тем более, грубо говоря, дело уголовное нужно возбудить.
- А потом? – буркнул Демьян.
- Сам знаешь.
- Что знаешь? – кузнец, положив свою огромную ладонь на плечо Ильи, сказал. – Боюсь, придут, эти сволочи к нему и в больницу, и прибьют там паренька. А то, что дело откроешь, так этим же «делом» тебя же по твоей башке там и отделают, тот же Горын, или другие, как он, или твое же руководство. Знаю я ваши дела, все повязаны.
Демьян Демьянович спрыгнул с брички – человек-гора. Мужик здоровенный, сажень в плечах и росту под два метра, и плечи широченные, грудь выпуклая. А какие ладони огромные у него, с голову Ильи.
- Марфа, не бойся за него, - повернулся Демьян Демьяныч к матери Ильи, обнимающей сына. – Да не плачь ты, если сам пришел, значит все нормально будет. Сейчас его к себе в баню отвезу, жар там еще не упал, гусиным жиром смажу, оберну в медвежью шкуру, слышала ж, как лечу людей? Вот, пусть сутки поспит у меня. А ты, Ленка, что стоишь здесь? - глянул он в сторону дочери. - Бегом к матери, скажи, чтоб жиру гусиного из подвала достала, разогрела его, да дров в печь подбрось, жару дай, сейчас Илью привезу, лечить будем парня.
- Мам, а где Семен? - обняв Марфу, прошептал сын.
- В очень тяжелом состоянии он, Илья, - разрыдалась Марфа. - Избили его эти изверги. Петр его на мотоцикле в больницу отвез.
Услышав это, Илья, упершись на спинку брички, не сдержался, заплакал.
- Илья, - обратился к парню милиционер. – Они тебе, грубо говоря, хоть что-то сказали?
- Аркадьич, - остановил сержанта Демьян, - кровь Семена все же на тебе. Не смоешь! Почему ты о том, что говорил тебе Семен, не доложил на свои верхи?
- Я рапорт отправлял, - со злостью зыркнул в сторону кузнеца милиционер.
- Отправлял, говоришь, а где же он? – Демьян подошел к сержанту и, наклонившись, смотрит ему в глаза. – Где?
Милиционер попятился от него:
- Демьяныч, не дави, грубо говоря, я ж говорил, что передал его дежурному по районному отделению милиции капитану Федорову. Не веришь, грубо говоря, так пойди спроси у него.
А телеграфа, грубо говоря, у нас в деревне нет, кончился вместе с почтой, как знаешь, нет и машины, а, только, грубо говоря, старый мотоцикл, на котором Семена повез в больницу. А стоит он сейчас в километрах трех отсюда, грубо говоря, сдох. Раньше директору совхоза скажешь, машину давал, чтобы в город съездить. А теперь, грубо говоря, кого просить? А у меня, грубо говоря, только вот эти две ноги, - надрывный голос милиционера начал больше напоминать визг сирены от милицейской машины.
- А тебе того, что ночью пилораму подожгли, было мало? – продолжал наезжать на милиционера кузнец.
- Ха, Демьяныч, да ты что, грубо говоря, сам сбрендил, да? Ты же сам чуть что, сразу в кусты прячешься, как и все остальные.
- Прячусь, говоришь? - Демьян резко шагнул к милиционеру и, взяв его за плечо, тряхнул и смотрит ему в глаза, как удав на свою жертву, - прячусь, говоришь? Так вот, Аркадьич, ты живешь здесь среди людей, а не бандитов, запомни! А Семен, для нас всех, уважаемый человек, - еще раз встряхнул милиционера Демьян.
- Если кому нужно помочь, денег не просил, а так, за доброе слово тебе и крышу перестелет, и огород перекопает. А ты? Пожаловался тебе человек, так сразу писульки свои начинаешь составлять, рапортом их называешь, да в папочку складываешь, чтобы если что, так свою задницу было бы, чем прикрыть! А по деревне все гусаком ходишь!
- Не ругайся, Демьян, - остановила его Марфа. – Ссорой делу здесь не поможешь. Может сына домой поможешь подвезти, я сама его жиром гусиным намажу.
- Марфа, ну, - Демьян с обиды рукой махнул, - и человека поставить на место дашь.
- Так ты говоришь, грубо говоря, на мне кровь Семёна? – почувствовав поддержку со стороны Марфы милиционер и стряхнул руки кузнеца с себя. – И, грубо говоря, на тебе она тоже, понял, Демьян Демьяныч. Сам знаешь, ни Горын, ни Длинный, ни Михась, в покое вас не оставят. Соседнюю Ивановку, грубо говоря, поставили на колени, и наши Кощьи Нави поставят. Хочешь обороняться, доставайте свои ружья и охраняйте деревню. А что потом с людьми после этого будет? Да всех повырежут, всех! Понимаешь?
- Вот это да, вон как заговорил, - удивился кузнец. – Так ты же, Петр Аркадьич, представитель власти!
- Так ты что, грубо говоря, белый флаг предлагаешь поднять и эту мафию хлебом с солью встречать? Ах, какой молодец, Демьян Демьянович! А, грубо говоря? Так это ты с бандитами видно договорился, грубо говоря, чтобы мяском побаловались.
Смотришь со стороны на этих людей - дух захватывает: стоят друг перед другом гора-кузнец и подсолнух, по-другому тонкую фигурку милиционера с большой фуражкой-аэродромом, и не сравнить. И надо отдать должное сержанту Петру Аркадьевичу Андрееву, человек он с характером. И трусом он никогда в деревне не был, чуть что, поднимался и шел на очередные «разборки» - семейные они или между соседями, не важно. И люди, видя его, бросали на землю топоры или лопаты, знали – спуску участковый не даст, чуть что, опозорит как нужно, да и в кобуре у него не семечки, а настоящий пистолет.
Но, свой наган сержант достанет только в крайнем случае, а в основном, так на нож, вилы грудью пойдет, без боязни, а кто попадал под его руки-мельницы, знал, ничего не поможет, и через секунду-другую, будет на земле лежать и жевать ее, пища от боли.
Не выдержал кузнец взгляда милиционера, махнул рукой на него. А Аркадьич схватил его за локоть и говорит:
- Да не ерепенься, грубо говоря, Демьян Демьянович. Я обо всем, грубо говоря, сообщил уже в город. Грубо говоря. Ждем ребят из отдела, да из прокуратуры. Ох, беда, беда. Ладно, грубо говоря, пойду за мотоциклом, - и, сняв с себя фуражку и вытерев платочком лоб, вздохнув, сказал, - зря ты на меня, грубо говоря, так все сваливаешь. Зря. Я вам, грубо говоря, здесь представитель власти, а не шавка, какая-нибудь, грубо говоря, хотя все вы к этому, грубо говоря, привыкли.
А я не шавка, и людей у меня нет, чтобы пьяниц разных там, грубо говоря, утихомиривать, да стоять против мужиков, грубо говоря, которые, когда напьются, так с топорами да вилами, на жен своих с тещами бросаются.
Ты вот иди ко мне, грубо говоря, и помоги, да еще с деревни двух-трех мужиков, грубо говоря, приведи, вот тогда, грубо говоря, и порядка в деревне будет больше. А то, грубо говоря, ишь какой, «кровь Семена на мне». Ты это, грубо говоря, брось!
- Да ладно, Аркадьич, не ерепенься, - отмахнулся от него кузнец, - кто здесь прав, не знаю. А вот завтра, давай, как говоришь, так и сделаем, соберемся все у рынды, и поговорим, как быть дальше нам. Может тоже стоит Думу выбрать, как вон по телевизору показывают, начальника твоего пригласим и спросим у него, как он нас от этих бандюганов защищать собирается. А то не выдержим, да на вилы их поднимем!
Может и дружину свою надо собрать, - голос у Демьяна грубоватый, от каждого слова в дрожь бросает, - наберем мужиков и все. А на кого нам еще здесь опереться? Партии нет, профкома – тоже, милиции – один не справишься. Ох, как не люблю я лезть в эти дела! Ладно, - и пожав руку милиционеру, посмотрел в сторону Ильи и Марфы, - садитесь на бричку, поехали…
-2-
Обиделся Илья на кузнеца: как ему не приятно было сидеть намазанным жиром в горячей медвежьей шкуре, а вылезти из нее, чтобы хоть как-то передохнуть, освежиться, не давал ему шкуры, да все приговаривал: «Баня парит, баня правит, баня все исправит», «На пару, да в баньке сорок болезней выходит».
Но Илье, до поговорок кузнеца не было дела. Хотел он только одного, вылезти из шкурьей печки, вытащить свое тело, кипящее в поту и гусином жире, и выбежать на свежий воздух, да вздохнуть. Но Демьян Демьянович, все видел, и любую попытку Ильи тут же пресекал.
Потом, кузнец, заложив в печь новых дров, принес с предбанника кувшин с квасом, приподнял Илью и дал ему напиться, и сказал:
- Ты, Илья, выдержи это все, будь мужиком! Это старый рецепт, после войн наши предки все свои болячки так залечивали. Мой дед рассказывал, а ему его дед, а тому его дед. Я и сам испытал такое в детстве, когда избу с отцом в лесу собирал, так ее пара бревнышек сорвалась и по мне прокатилась. А сейчас видишь, хоть мне и за пятьдесят, а пудовый молот для меня как игрушка.
Так что, терпи, парень, атаманом будешь. А сейчас попробуй уснуть, только не вздумай, если рано встанешь, вылезать из шубы. Хорошо? Мужиком будь, договорились? Захочешь в туалет тоже терпи, если что, я в предбаннике буду, позовешь. Вот тебе еще одно лекарство, хлебни, - и подал Илье другую кружку.
Напиток в нем цвета чайного, сладкий, но во рту не задерживается, по горлу внутрь полился, и язык его задержать не может. И аромат у него знакомый, только вспомнить его Илье не удается, голова закружилась в приятной истоме, что-то непонятное стало с ним происходить, он в ответ кузнецу то ли говорить, то ли напевать стал. И остановить себя не может.
Кузнец сидит к Илье боком и машет в ответ головой, а потом обернулся, а это и вовсе не Демьян, а чудище какое-то: нос плоский, усы, как птичьи перья из подбородка торчат, и обличье темное, как у кочегара. А нос как пятак, хотя вовсе и не Демьян это, нет у него рожек на голове, да и копыт на руках. Фу, кто же это?
Смахнул Илья рукой перед собою, и все изменилось – кто-то картину перед ним такую в воздухе нарисовал, и не красками, а роем мошкары болотной. Но, и она тут же опять взметнулась вверх и роем опустилась перед глазами Ильи и... От испугу прикусил Илья губу: теперь перед ним Демьян с хвостом сидит, как у их коровы, да горох он с руки в руку пересыпает, а крупа-то эта и совсем не горох, с грецкий орех он величиной не бывает, а камни это цветов разных, - золотистого, вишневого, лазурного, зеленого, как звездочки радужные подмигивают. И лучики играют вокруг них.
А вот второго, кто сидит перед кузнецом, никак Илья рассмотреть не может. Не раз для этого уже глаза свои протер, а все равно нет у того четких очертаний - ни лица, ни тела, словно через запотевшее стекло рассматривает. И голос у него на человеческий не похож, будто гнилой пень трещит, когда его выворачивают.
- Продай, бриллиантами с ног до головы за него обсыплем!
- Ох, чего захотели, а?
- Продай, кузнец, алмазный молот добавим, любое железо ему поддастся.
- И зачем он так вам нужен?
- Ох ты, кузнец, лишнее спрашиваешь.
- Неужели сын дьявола он или еще кого? – повышает голос кузнец.
- Чур тебя, чур, - заверещало оно тонким треском малых веточек. – Услышит, ничего живого вокруг не оставит…
- Да, знаю я ваше золото с бриллиантами, одни чары колдовские, вода гнилая.
- Времени мало у тебя осталось, смотри кузнец.
- Да что ж он вам – дорогу перешел?
- Смотри кузнец.
- Посмотрю, посмотрю.
Дым пошел, едкий, в нос Илье лезет, скребет в горле - хуже напильника, аж вздохнуть трудно… Закашлялся.
- Глотни, - услышал Илья голос Демьяна.
Открыл глаза, не ошибся, кузнец перед ним сидит со свечей и подает ему кружку, а взять-то ее Илья и никак не может, руки-то в шкуре медвежьей спрятаны.
- Пригуби.
Приоткрыл Илья рот, и почувствовал, как приятная прохладная вода рот наполняет, теплой становится, вязкой как кисель, и в глотку вливается, не остановить. И – тяжесть глаза обволакивает, и тело его юлою закручивается в мягкую перину, опускается. А это совсем и не перина, а вода мягкая, как пух, и – не прозрачная, а как зеркало, смотришь в нее и себя видишь. Вот она лапа медвежья с огромными когтями, а пасть - зубастая, вон какие у меня клыки. Кто я?
- 3 –
Проснулся Илья от прохлады. В бане темно, печь накалена до красноты, слышно как огонь в ней гудит, песню свою поет.
Кузнец открыл дверь, зашел в баню и присел около Ильи, смотрит на него, улыбается.
- Ну что, как чувствуешь себя?
- Холодновато… - шепчет с дрожью Илья.
- Это к выздоровлению, значит.
- Демьян Демьянович, - шепчет Илья, но кузнец не оборачивается, что-то раскладывает на соседней полке. – Демьян Демьянович?
Но не слышит его кузнец, скорее всего из-за зашипевшей воды на раскаленных от печки камнях. Жар ударил в лицо, приятная истома по телу потекла, все ниже и ниже, и так не хочется ее терять. Илья полез глубже в шкуру, пытаясь унять дрожь в ногах, но тепло остановилось чуть ниже груди, и не спускается дальше. Задышал горячим воздухом Илья, и ждет, когда тепло ноги укроет.
…Видно вода холодная, в которой он стоит, нужно вылезать из нее, да костер разжечь на берегу, только как это сделать? Смотрит Илья на лапы свои, а они и не медвежьи вовсе, а человеческие - руки…
- Иди ко мне, - кто-то завет Илью с берега.
Вроде мальчик. Да, да, мальчик, и лицо у него знакомое, не тот ли это Колька с соседнего двора, что его в болото тогда увел?
- Коля, за что ты тогда со мною так поступил?
- Это не я был.
- А кто же?
- Пойдем, пойдем, догони меня!
Вылез Илья из озера, а нет никого вокруг.
- Я здесь, - услышал Илья голос Кольки из-за кустарника.
Смотрит, а это вовсе и не кустарник, а корни огромные, как руки черные и мускулистые из земли тянутся.
- Не хочу.
- Ой, Илья, спаси меня, я поскользнулся, и нога моя в корнях застряла. Мне больно, больно.
Кинулся Илья к корню, а Кольки уже и нет там, болото вокруг и только Колькина рука торчит из трясины и голова его с открытым ртом вот-вот скроется в ряске, и кричит он во всю мочь:
- Спаси меня, Илья, я тону!
Смотрит по сторонам Илья, дерево старое перед ним лежит, обломал его ветвь и пытается всунуть ее в руку Кольки, но никак дотянуться до нее не может, словно, кто-то не пускает его, удерживает.
- Сам иди ко мне, спаси меня! – кричит Колька и рука у него длинная, так и тянется из болота к Илье. – Спаси меня! Дай руку! – и вот-вот схватит его за горло.
Чувствует Илья, что нельзя ему поддаваться Кольке, и рука у него совсем не рука, а лапа, нет, кочерга, и вывернуться из нее Илье не по силам.
Да что-то белое появилось впереди. Поднял глаза Илья – Старец, тот самый, которого он знает, только не помнит по имени. Дотронулся Старец своим посохом до кочерги, рассыпалась она в прах.
- Не поддавайся чарам, Илья. Больно слаб ты, сопротивляться им.
- Здравствуй, дедушка, - опустился Илья на колени перед спасителем своим, и спросил. - Зачем я им?
- В царстве своем нужен ты им. Не хотят они отпускать тебя в преисподнюю…
- Дедушка, дедушка, а как туда пройти?
- Илья, Илья... – кричит тонущий Колька.
Но никак Илья не может рассмотреть говорящего с ним Старца.
- Илья, Илья...
Открыл глаза Илья, перед ним лицо Демьяна, а где же Старец?
- Успокойся, успокойся, Илюша. – Демьян обтирает его лицо мокрой теплой тряпкой… - Побоялся за тебя, думал, всю шкуру сейчас порвешь. Но не бойся кошмаров, они – сон. Что же тебе приснилось такое страшное?
- Не помню, - соврал Илья.
- Тогда отдыхай. Может, пить хочешь?
- Спасибо, - и Илья прикрыл глаза. Но, уснуть уже боится, такие кошмары его во сне уже давно не посещали, но и те с нынешними - не сравнить. Наверное, от настойки, которой поил его Демьян Демьянович все это происходит.
Потянул руку к себе, напряг ее, и почувствовал только отдаленную тупую боль в правой части груди. Напряг мышцы на спине – не тянет. Да, прав был Ленин отец, его лекарства имеют лечебную силу.
Вытянул Илья руку из медвежьей шкуры, в которую был завернут, за ней – вторую, и двигаясь телом вылез наружу всем туловищем. Не смотря на жар в бане, его кожа сразу же почувствовала прохладу. Удивительно.
Развернул шкуру и, упершись спиной в стену, накрылся ею, как одеялом, и тут же снова почувствовал усталость в теле.
Через какое-то время проснулся. Этот сон был обычным, без сна. Ну и хорошо, прикрыл глаза, задремал.
…А мужик с черной пуговицей на носу соскочил с дерева. А за ним на землю начали падать крысы, мыши и тут же превращаться в людей, со страшными обросшими длинными волосами лицами, с огромными клыками, и все они тянут свои руки к его Ленке. Поднял Илья с земли палку, а она сверкает – это меч. Встал он перед ними, закрывая собою Лену, отталкивает их от нее, рубит мечом их, а у них новые и новые головы начинают расти. А Горын, как дракон, растет и растет перед Ильей ввысь и вширь, но Илья машет мечом и сбивает им огонь летящий из пасти Змея…
- 4 -
- Пора вставать, уже день на улице, - разбудил Илью Демьян Демьяныч, и стащил с него медвежью шкуру. – Как себя чувствуешь, Илья?
- Не пойму, - ответил Илья, осматривая свое худощавое тело, кожу, изрезанную темными рубцами.
- Да, здорово они тебя излупцевали, в некоторых местах чуть ли не до костей раны открытыми были. А вот здесь под ребром, кожа аж завернулась. А теперь, видишь, стянулась, заживилась. Сейчас умойся, смой с себя пот, грязь легонечко, накинешь сверху вот этот халат, и пойдем в дом, - и подал Илье кувшин, - пей.
- Опять настойка пьяная? – сморщился Илья.
- Нет, то живица была, а это квас.
- А живица у вас для чего?
- Хм, - улыбнулся кузнец, - да самая простая она, из шиповника с брусникой, да клюквой, и меда немножко в нее добавлено, и травка покойная. Витаминная. А что, Илюш, не помогла?
- Не знаю, но уж больно она пьяная.
- Вот и здорово, - улыбается Демьян Демьянович, и поглаживает своею огромной, мозолистой ладонью Илью по голове, - а потом Лена тебя рыбным, да клюквенным пирогом накормит.
- А долго я у вас проспал-то?
- Третьи сутки. Придешь в себя, живицы дам, и – спишь опять, как богатырь. И мама тут сидела с тобой, и – Лена, и – я.
- 5 -
Смородиновый чай дурманит своим запахом, пот течет по вискам, лицу, по груди, и приятно щекочет кожу.
- А собирались с людьми на рынде? – не сводит с кузнеца глаз Илья.
- Да, вроде всех оповестили, а пришли только те, кто может первым пострадать от этой мафии: Кулебяка Степан, у которого пилораму пытались сжечь, Колосов Сашка с несколькими своими огородниками, да Анька Устьянова, у которой твоя мама дояркой работает с моими девчонками.
- А кто такой Колосов?
- Да, бывший наш агроном, Александр Дмитриевич. Кооператив создал, ну что-то типа бригады, в которой все вместе работают на поле, а потом, продав урожай, полученные деньги пополам делят.
- А-а-а.
- Ну вот они своей бригадой на поле овощи садят, пшеницу, а урожай продают в городе.
- Демьян Демьяныч, а вы-то, как живете?
- А че, Ленка не рассказывала? - улыбается кузнец. – Вон смотри, и ткнул пальцем в сторону забора.
- Красота-то какая, - воскликнул Илья, увидев перед собою сказку: поляну из роз, только цвета они необычного, какие-то желтовато-чайные. Посередине них на брусе флюгер-корабль на парусах, флюгер-медведь и вертятся от ветерка. – Вот это да! - Подошел Илья к деревцу и потянул руку к висящему на одной из веток яблоку, - и тут же поняв, что дерево железное, смутился.
А кузнец смеется:
- Ну как, Илья?
- Здорово!
- Хочешь, научу?
- Очень.
- А дело это непростое. Если полюбится тебе, то буду рад.
- Я уже полюбил, - украдкой прошептал Илья. – Похороним Семена, и приду к вам.
- Это ж тогда мне долго тебя ждать придется, - засмеялся Демьян Демьяныч. – Живым остался Семен, это его по голове так сильно ударили, что он в беспамятстве долго пролежал, врачи говорят, тяжелое сотрясения мозга получил. Ничего, скоро оклемается, домой приедет.
- А кто за стадом следить будет?
- Сменщик Семена с братом, Колька Ожугов. Да ты его вроде знаешь, недалеко от вас живет, парень спокойный, как и Семен с головой дружит. Ну, ладно, Илья, наговоримся еще, давай шкуру из бани на улицу вытаскивай, да в печь дров подбрось там, через часик тебя еще раз попарю.
…Легко сказать шкуру медвежью перетащить. Весит она с пуда два-три, а может и больше. Пробовал Илья ее по-разному за собой тащить, да силы, как ни стыдно, не хватает. Только вот один способ ему удался, потащил шубу за собой на четвереньках. И – вытащил во двор.
А там кузнец его ждет, удивился.
Увидев его Илья, на ноги вскочил, и не знает, что и сказать Демьяну Демьяновичу. А тот, улыбнулся, подхватил шубу, да закинул ее, парящую, на скамейку. Повернулся к Илье, пожал ему руку и сказал:
- Будет с тебя толк. Будет.
Сказал, вроде бы как-то по-простому, а все же в словах его почувствовалась похвала. Выбрал Илья в предбаннике пару тонких березовых поленьев, бросил их на засыпающие своим сном угли в печи, и раздул их. Запрыгали язычки пламени по коре, захрустели по стружке, брошенной сверху, веткам. Илья застыл у печи, все насмотреться на красоту пляшущего огня не может. Какая красота!
…Вышел из бани, набрал воды из колодца, хлебнул ее, холоднющую, аж зубы свело. Прикрыл их горячей ладонью – согревает, а сам с дома кузнеца глаз не сводит. Двухэтажный он, с резной крышей. Сложен из бруса, ступени на крыльце тоже, а вот ступени и перила на крыльце кованные. И веточки, тянущиеся вместо стен – тоже, на них разные пичужки сидят - птички, белочки, бабочки – красота какая! А на самой крыше флюгер-петушок, вот-вот встрепенется и закукарекает.
- Этому петушку уже лет сто, - услышал слова кузнеца Илья. – Еще мой прапрадед Галактион его выковал. Счастье несет он в дом, как и гостям его, так дед мне говорил.
- А дому вашему сколько лет?
- Десять лет назад его построил, а старый разобрал да кузницу на его месте поставил.
- А прадеды ваши, где жили?
- Там, - махнул куда-то Демьян, - деда дом был, чуть дальше – прадеда, а здесь
- прапрадеда. Ладно, Илюш, пойдем в баньку париться. Пойдем, пойдем, а то скоро бабы с фермы придут, тогда уж попариться не удастся, все будут тебя утешать. Иль хочешь подождать их, да платочек просушить, чтобы слезки вытирать? – громко смеется Демьян.
- Вот даете, Демьян Демьянович! – смутился Илья.