О РАБОТЕ И ЖИЗНИ.
Часть 5
БУДНИ
Шел 1978 год – самый пик так называемой «эпохи застоя». Во внешней политике Советский Союз набирал очки в гонке с США за влияние в мире, позади были победы в Анголе, Эфиопии, впереди уже маячил Афганистан. Во внутренней жизни страны фигура Генерального секретаря Брежнева Л.И. перерастала в объект злословия, интеллигентской иронии и насмешек. В народном хозяйстве СССР доминировал военно-промышленный комплекс, поддерживавший стране статус сверхдержавы. Мы работали и жили, можно сказать, в его центре. Жизнь была сытая, но скучная. По телевизору шла только рафинированная информация и «разрешенные артисты», на производстве главными были партийные собрания, соцсоревнование, почины.
От «скукоты» народ тянулся к импортным шмоткам, зарубежным поездкам, творчеству «запрещенных» или «непоказываемых» артистов, таких как Высоцкий, «Машина времени». Начинался бум потребительства: книжный, музыкальный (хорошую аппаратуру и музыкальные записи надо было «доставать»), деликатесный (икра, крабы), ювелирный. Советский народ уже не удовольствовался хлебом с маслом, а хотел «икорки», модной импортной обуви и одежды. Культ «самоотверженного труда на благо Родины» начал уступать культу отдыха. На кухонных чаепитиях интеллигенты изощрялись в насмешках над членами Политбюро, не пренебрегая, впрочем, при ближайшей возможности влезть в ряды партноменклатуры. Хорошо об этом времени написал писатель Юрий Поляков.
Некоторые либеральные изменения происходили и на нашем полигоне, в городке. В 1977 году в городке появилась Советская власть, образовались горком партии, горисполком, которые начали управлять городом параллельно с военным начальником полигона. Реальная власть в городке, впрочем, осталась в руках военных. Несколько ослаб режим въезда в городок родственников работающих здесь специалистов. Советская власть сразу же организовала шефство полигонных предприятий над соседними совхозами. Теперь мы, как и во всей стране, стали ездить весной, летом, осенью на картошку, на уборку урожая, на сенокос.
Подземные испытания ядерного оружия на полигоне все эти годы и последующие проводились с завидной регулярностью. К искусственным землетрясениям мы уже привыкли. Жизнь была достаточно размеренной, от праздника до праздника, а их было 4 в году – Новый год, 8 Марта, 1 Мая, 7 ноября. К праздникам готовились и официально, и неофициально. В компаниях с друзьями главным было, конечно, застолье. В условиях дефицита хороших продуктов в стране нам на полигоне грех было жаловаться. К праздникам Военторг, как в то время говорили, «выбрасывал» в гастрономы рыбные деликатесы, балык, шейку, карбонад, сыро- и варенокопченые колбасы (брауншвейгскую например!), конину копченую, импортные консервы. Хозяйки готовили фаршированных уток и гусей, шашлык, мясо по-казахски, мясо по-французски. Хорошее вино тоже можно было выбрать. И все это было не столь обременительно для кошелька.
С мая по октябрь городок пустел на детей и женщин. Все, кто имел возможность уехать в отпуск, уезжали от зноя к родственникам в европейскую часть страны, к морю, по путевкам и без них. За билетами на самолет Семипалатинск-Москва стояли ночами в очереди, писались в списки. Мы с женой и дочкой тоже ежегодно ездили в отпуск в летнее время, отвозили дочку на Украину к бабушке с дедом. Оттуда ездили отдыхать на Азовское море в курортный городок Бердянск. Мне в Бердянске нравилось. Море было не хуже Черного, обслуживание и проживание более дешевое, публика и население без особых претензий. Достопримечательностей, конечно, поменьше, чем на Черноморском побережье, зато простора больше.
С удовольствием вспоминается солоноватая вода Азова, пляж из мелкого желтого песка, стаи дельфинов недалеко от берега. Бердянск славился своей рыбной продукцией, такой как копченая салака, скумбрия, камбала. В отличие от Сочи, пообедать в любом кафе Бердянска можно было без часового стояния в очереди. Не жгучее солнце, зеленую мягкую траву, душистый влажноватый европейский воздух часто вспоминали мы, когда возвращались в свою пустыню из отпуска в июле-августе. Особенно тяжело казахстанская жара переносилась в начале лета, в мае-июне. К середине июня вся растительность в степи выгорала, и степь приобретала свой обычный серо-коричневатый цвет. Зелень была только возле воды, да и то жесткая, колючая. От зноя на улице спасала только тень. В квартире воздух и стены нагревались так, что от духоты мы спасались, вылив на пол ведро-два воды.
К концу июля жара несколько спадала, и начинался фруктовый рай. Военторг последовательно заваливал городок всей палитрой поспевающих фруктов и овощей. На прилавках в избытке появлялись клубника, абрикосы, персики, виноград, сливы, яблоки, дыни, арбузы. Плохими были только помидоры, нас неизменно снабжали невкусными, мелкими болгарскими помидорами. За садовыми ягодами, как правило смородиной, малиной, в июле обычно организовывались поездки на Алтай, в Михайловский, Угловский районы, в Волчиху, соседствующие с Семипалатинской областью через Иртыш. Проехав километров 100 на восток в степной Алтай, мы попадали в другую климатическую зону. Тучные степные черноземы перемежались лесополосами из березы, осины, кустарников, сосняка, чистыми озерами. Под ногами стелилась мягкая трава-мурава. Встречающиеся деревни были типично среднерусскими с рублеными избами, банями над озерками и речками.
В поездку за ягодами выезжали на автобусе вечером в пятницу. Проехав по степным дорогам часа 3-4, останавливались на ночлег в какой-нибудь алтайской деревне возле речки или леска. Наутро приехав в колхозный или совхозный сад, договаривались с руководством, и целый день собирали ягоды. В субботу к ночи мы возвращались домой с ягодами, усталые и довольные.
В августе бывали поездки за грибами, тоже за Иртыш, но поближе, километров за 50 в местечки Мостик, Долонь, Семеновка. За Иртышом по правому берегу вдоль него тянется так называемый ленточный бор, лес из сосны, осины на песчаной холмистой почве. Еще дальше за этим бором, отстоящим от Иртыша на 3-10 км, встречаются обширные осинники или осинники с сосняком, в которых растут грибы. Грибы там не приходилось искать, как в лесах среднеевропейской полосы. Если сезон был грибной, то грибы, в основном маслята, подберезовики, подосиновики, сыроежки, белые грузди, надо было просто собирать, а в иных местах их можно было косой косить. Поездки за грибами превращались, в основном, в пикник и поиск подходящего места под пикник, а грибы собирались за час-два. В таких летних поездках мы бывали в алтайских деревнях и райцентрах, казахских аулах и селах, смотрели, как живет народ в здешних местах.
Правый берег Иртыша от Семипалатинска до Павлодара был заселен гуще, чем левый, где львиную долю территории занимали голая степь, полигон. На правом берегу попеременно встречались казахские, русские, немецкие, чаще смешанные, поселения сельского типа, помню Долонь, Грачи, Николаевка, Семиярка, Лебяжье. Особенно выделялось своим расположением на берегу Иртыша в окружении соснового бора село Мостик, населенное немцами. Добротные дома из белого кирпича, широкие прямые улицы в цветниках и фруктовых деревьях, чистота на улицах выгодно отличали его от расположенного напротив на другом берегу Иртыша казахского села Буданэ, пыльного, грязного, без единого деревца на улицах, состоящего большей частью из глинобитных мазанок. В сельских, да и городских магазинах продавались незамысловатые продукты местного производства, такие как хлеб, крупы, макароны, консервы, водка, «каменные» конфеты и печенье. Жиров и мясопродукции днем с огнем было не сыскать. Товары хозяйственного, бытового и культурного назначения тоже были на невзыскательную публику. Осенью в сентябре-октябре иногда ездили на Алтай за облепихой, которая там обильно росла в лесополосах.
Рыбалка была весьма популярна у определенной категории моих товарищей. Места там рыбные. В Иртыше можно было ловить стерлядь, нельму, щуку, судака, налима, раков, леща. В озерах в окрестностях водился сазан. На юге области в озерах Алаколь, Зайсан вообще было изобилие рыбы, но туда надо было ехать почти 600 километров, да еще в погранзону. На речки горного Алтая народ ездил ловить форель, хариуса.
Ближе к осени ездили в близлежащие совхозы за овощами. Там мы запасались огурцами, помидорами, баклажанами, перцем для домашнего консервирования, а на местных бахчах арбузами. В 70-80 годы огородничество еще не было таким массовым занятием для горожан, каким стало в 90-е годы. Проще было привезти овощи, фрукты из совхоза, чем все лето проводить на шести сотках. Но любители-дачники и огородники были и у нас на полигоне. Личные огороды были расположены в пойме Иртыша километрах в пяти от городка. Дачи были незамысловатыми, без электричества, больше напоминали курятники на участках не больше четырех соток. Выращивали на огородах все, но в основном, держали огороды из-за клубники и помидоров, а также слив и вишен. Из моих знакомых одним из фанатичных огородников был Уренский Николай из 242-й лаборатории Объединённой экспедиции, а точнее его жена Зоя. Сама уроженка степного Алтая, она превосходно знала все агроприёмы местного огородничества. Особенно им удавалось выращивать на своем огороде клубнику и помидоры сорта малиновка.
На майские и ноябрьские праздники очень популярны были в обеих экспедициях туристические поездки на 3-4 дня в Алма-Ату, столицу Казахстана. Тур включал перелёт на самолёте, проживание в одной из классных гостиниц «Казахстан», «Алма-Ата» или «Алатау» и экскурсии по городу и окрестностям. Мы с женой были в такой турпоездке в мае 1975 года. Алма-Ата не похожа ни на один город. Расположенная в предгорьях Алатау, одного из высочайших и живописных хребтов Тянь-Шаня, она производит неизгладимое впечатление своей красотой. Прав Высоцкий: «Лучше гор могут быть только горы…». Из окон гостиницы «Алатау» синеющие пики гор с белыми вершинами казались чудным полотном Рериха. Прозрачный воздух приближал их, и казалось, что горы совсем рядом. На восходе или закате солнца они играют всеми цветами радуги, расцвеченные зеленой, бирюзовой, сиреневой, темно-бордовой, синей, белой красками. И все это подернуто дымкой с плавными или подчеркнуто резкими переходами. Зубцы пиков очерчиваются ломаной линией на фоне неба. Восхитительное волшебное зрелище.
Ландшафт городских кварталов Алма-Аты диктуется рельефом местности. Центральная часть спланирована пересечением прямых широких проспектов. Вдоль проспектов с гор журчат арыки. В городе очень много зелени и она разнообразна, от субтропической до хвойной. Архитектура тоже разнообразна. Строения в центре, в основном, нетиповые. Доминирует стиль 50-х годов с лепниной, украшениями, с элементами восточной экзотики. Центральные гостиницы обычно фешенебельные 16-этажные коробки из стекла и бетона. Все современные строения сделаны сейсмически стойкими. Город многонационален, и архитектура также подчеркивает национальные архитектурные особенности многих народов СССР. В городе много разных памятников, революционных, национальных, этнографических. Очень красив парк имени Панфилова, чья дивизия, наполовину состоявшая из казахов, стяжала славу в битве под Москвой в 1941 году.
Особое впечатление на меня произвели две экскурсии в горы. Экскурсия на всемирно известный высокогорный спортивный комплекс «Медео» поразила красотой горного пейзажа и масштабами спортивных и защитных сооружений. Противоселевая защитная плотина высотой около 100 метров перегораживает ущелье речки Малая Алмаатинка немного выше спортивных сооружений, катка и зданий. Вторая экскурсия была по ущелью реки Большая Алмаатинка на Капчагайское водохранилище, место летнего отдыха горожан. Мы любовались красотами горных пейзажей при подъеме на высоту 2000 метров, когда облака плыли ниже нас. В экскурсии по городу запомнилось катание на фуникулере с подъемом на гору Кок-Тюбе, где расположены смотровая площадка на город и национальный казахский ресторан «Три юрты». Удивил восточной пестротой, богатством и многообразием центральный рынок Алма-Аты, где уже в это время в начале мая продавалось много свежей зелени.
Лето 1978 года было рабочим. После проведенного ремонта корпуса реактора ЯРД модели 11Б91 испытания по программе пускового минимума были продолжены. В июле был проведен второй пуск. Он прошел можно сказать успешно. Были замечания к работе регулятора нейтронной мощности системы управления реактора, показания которого отличались от значения мощности реактора, определяемой тепловым методом. Такое расхождение объяснялось либо неправильной калибровкой ионизационных камер, которые измеряют нейтронный поток, либо нестабильностью прокачивания охлаждающей воды через баки тепловой защиты, в которых установлены ионизационные камеры. Образование в баках воздушных пузырей, каверн, пустот, разрывов течения воды могло повлиять на показания ионизационных камер.
В августе был проведен третий заключительный пуск, на котором были достигнуты практически предельные температуры в реакторе. Температура водорода в технологических каналах составляла 2900-2950оС, температура замедлителя 550оС, и при этом никаких разрушений ни в технологических каналах, ни в замедлителе не было обнаружено. Такой вывод был сделан после контрольной продувки реактора через несколько дней после пуска. Детальный осмотр реактора сразу после испытаний был невозможен, так как реактор должен был несколько месяцев «высвечиваться».
После месячной работы по обработке и анализу результатов измерений и составления экспресс-отчетов, для персонала наступил период отпусков. В этот отпуск в начале сентября я съездил дикарем на Черное море в Сочи. Толпы курортников, очереди…. С трудом я нашел себе жилье в городе.
В Сочи создают определенный колорит соседство гор и теплого моря, субтропическая растительность, оригинальные и красивые строения, памятники. Мне, правда, не очень повезло с погодой. Большую часть времени стояла хоть и теплая, но хмурая дождливая пора. Так что позагорать и покупаться в Черном море почти не пришлось. Большую часть времени я проводил в экскурсиях на озеро Рица, в Пицунду, в Сухуми, Новый Афон, по окрестностям Сочи, в дендрарий, ботанический сад, в горы. У меня с собой был фотоаппарат, я старался много фотографировать. В Сухуми накупил модных и дефицитных в то время маек-футболок, сумок с «лейблами».
Всю осень 1978 года и зиму 78-79 года в НИИ тепловых процессов и КБ химавтоматики шел анализ результатов проведенных испытаний реактора ядерного ракетного двигателя модели 11Б91, вырабатывались решения по дальнейшей программе испытаний. Решено было продолжить испытания на более высоких параметрах реактора, вплоть до проектных для ЯРД, на аппарате №2, который изготавливался в это время в КБ химавтоматики, с учетом всех замечаний, полученных при испытаниях аппарата №1.
Осенью 1978 года возобновились ресурсные и динамические испытания тепловыделяющих сборок ЯРД в реакторе ИВГ. Перерыв в испытаниях на 2-м рабочем месте на неопределенное время привел и к организационным переменам в экспедиции 20. Костылев, возглавлявший экспедицию 20 с 1977 года, организовал в начале 1979 года в НИИ тепловых процессов лабораторию 7 под своим руководством для новой самостоятельной крупной задачи. Начальником экспедиции 20 был назначен Лазарев Афанасий Михайлович, работавший до этого заместителем начальника технологического отдела экспедиции 20. Основной задачей экспедиции 20 стало проведение строительно-монтажных работ в полном объеме проекта 2-го рабочего места под испытания ЯРД модели 11Б91 на жидком водороде.
АСПИРАНТУРА
В Правительстве и в нашем Министерстве с каждым годом падал интерес к ядерному ракетному двигателю для использования его в ракетах-носителях. Военных и гражданских задач для такого носителя не находилось. Задачи освоения дальнего космоса отодвигались, а в ближнем космосе все реальные задачи выполняли ракеты с жидкостными или твердотопливными ракетными двигателями. Вообще, с созданием ядерных ракетных двигателей была одна морока, хоть использование его и сулило некоторые выигрыши. В США эта тема была прикрыта с середины 70-х годов. В Минобщемаше по части ракетных двигателей голова больше болела за создание кислородно-водородного двигателя для ракетно-космической системы «Энергия-Буран», а головной по ЯРД институт НИИ тепловых процессов с головой зарылся в разработку изделия 700.
В этих условиях Костылев сынициировал запрос некоторых Главных конструкторов ракетных и космических КБ, в частности, назывались имена Ковтуненко (КБ им. Лавочкина), Полухина (КБ «Салют»), на создание мощной энергоустановки на борту космического аппарата. Такая энергетическая установка на 100-200 мегаватт мощности могла бы служить источником энергии для лазерного или пучкового устройства, для бортового питания при длительной эксплуатации космического аппарата, источником энергии для ионного или плазменного движителя. Основой такой энергетической установки неминуемо должен был стать ядерный реактор, так как все другие источники энергии в космосе либо маломощны, либо требуют больших запасов топлива. Идеально по параметрам под такую энергоустановку подходил спроектированный и изготовленный в КБ химавтоматики реактор ЯРД модели 11Б91. В лаборатории 7 НИИ тепловых процессов планировалось провести работы по обоснованию проекта космической энергоустановки на базе реактора ЯРД модели 11Б91, сделать схемные и конструктивные проработки, расчеты, лабораторные испытания отдельных узлов, выдачу техзаданий на проектирование космической энергоустановки.
Наша группа на полигоне опять обезлюдела, так как большинство москвичей уехали в НИИ тепловых процессов в лабораторию 7. Остались Осипов, я, Бурмистров да прикомандированная к нам из НИИ тепловых процессов инженер Исаченкова. Серьезных и оперативных задач не было, так как испытаний на ближайший год не планировалось. До середины 1979 года мы еще готовили материалы в аналитический отчет по проведенным испытаниям реактора ЯРБ модели 11Б91 №1, ездили в командировки в НИИ тепловых процессов и КБ химавтоматики, проводили расчеты. Затем я вернулся к задаче электромоделирования температурных полей замедлителя реактора ЯРД модели 11Б91, так как во втором экземпляре реактора его конструкция была изменена. Осипов с Бурмистровым пытались решать эту же задачу численными методами на ЭВМ.
В январе 1980 года Демянко выдернул меня почти на два месяца в НИИ тепловых процессов для помощи в подготовке к изданию научно-технического сборника статей, выпускаемого по результатам испытаний в 1978 году реактора ЯРД модели 11Б91. В написании пары статей в этот сборник принимал участие и я в соавторстве с Осиповым, Шараментовым, Демянко и др.. Теперь Демянко, назначенный ответственным редактором этого сборника, вызвал меня для технической работы по редактированию сборника, составлению общих разделов, библиографии, списка сокращений, проверке и корректированию статей и пр.
За время, проведенное в Москве, я познакомился и подружился с сотрудниками лаборатории 7, молодыми специалистами из МВТУ с кафедры Костылева Садовниковым, Башкировым, Ельцовым, Поповым, Щетининой Галей, Зориной Ириной. Тогда же я познакомился с ведущим специалистом лаборатории по космическим энергоустановкам доктором наук Аггеевым. В лаборатории 7 шла еще бумажная работа по формированию облика энергоустановки для космических аппаратов с ядерным реактором в качестве источника энергии. Но ставились и задачи экспериментальных исследований по выбору материалов, рабочих тел под турбогенератор и другие, не реакторные узлы энергоустановки.
Весной этого же года Демянко предложил ряду инженеров нашей экспедиции поступить в заочную аспирантуру НИИ тепловых процессов. Для поступления требовалась рекомендация научно-технического совета отделения НИИ тепловых процессов, задел по диссертационной работе или хотя бы план будущей кандидатской диссертации и сдача вступительных экзаменов по иностранному языку, философии и специальности.
Пять человек решили пройти это испытание, среди них Шараментов и Шаповалов из сектора динамики, Осипов и я из методической группы и Лучаков из группы физики. Всю весну и лето мы серьезно готовились к экзаменам, главным образом, по философии и иностранному языку, штудировали по вечерам на площадке 10 Гегеля и Ленина. В августе научно-технический совет отделения 3 НИИ тепловых процессов, рассмотрев заявления на поступление в аспирантуру, дал рекомендации двоим из нашей пятерки, Осипову и Шараментову, так как мест для поступления было только два. Остальным рекомендовали подождать до следующего года, готовить задел по диссертационной работе. Научным руководителем у Гриши Осипова стал Демянко, Шараментову подобрали научного руководителя в лице начальника отдела НИИ тепловых процессов Артамонова К.И., доктора наук, профессора МФТИ, крупного специалиста по динамике ракетных двигателей.
А тем временем в КБ химавтоматики и Физико-энергетическом институте шла сборка и физический пуск второго аппарата реактора ЯРД модели 11Б91. По конструкции он несколько отличался от аппарата №1. Разработчики учли конструктивные недостатки, выявившиеся на испытаниях 1978 года, изменили узел корпуса в том месте, где в первом аппарате возникли трещины. На втором аппарате предполагалось провести испытания реактора на проектных режимах ЯРД с достижением температуры в топливных элементах 3000оС и температуры замедлителя 600оС. Планировалась доставка реактора на полигон к 1981 году.
К этому сроку штатные стендовые системы 2-го рабочего места еще не успевали вступить в строй. Приходилось опять планировать пуски второго реактора с помощью стендовых систем 1-го рабочего места. К этому времени контрольно-измерительные приборы системы измерения параметров существенно модернизировались. Канули в лету рулоны осциллограмм и лент самописцев. Вся регистрация сигналов от датчиков записывалась в память ЭВМ и после пуска распечатывалась на бумаге. Успешно решался вопрос с обработкой первичных данных на ЭВМ. Сразу после пуска можно было получить экспресс-отчет о достигнутых параметрах реактора. Алгоритмы и программы обработки первичных данных составляли инженеры лабораторий 242 и 244. С ребятами из этих лабораторий мы с Осиповым поддерживали хорошие отношения, делились информацией, решали совместные задачи, когда это касалось испытаний реактора ЯРД модели 11Б91.
К 80-м годам в 242-й лаборатории выросла вторая волна «специалистов-зубров». К ним относились Игнашев, Колодешников, Вурим, Чернядьев, Колтышев. А начинавшие в 1971-73 годах инженеры потихоньку пробивались в начальники. Уренский стал в 1979 году начальником целевой лаборатории, Концевой – заместителем начальника отдела, Васильев – заместителем начальника 242-й лаборатории, Пивоваров – начальником 242-й лаборатории, Тухватулин – начальником отдела, Щербатюк – Главным инженером объекта ИВГ. В Объединенной экспедиции была частая сменяемость кадров, так как многие выходцы из Курчатовского института, Подольского научно-исследовательского технологического института уезжали в Москву, Подольск. Шел отток кадров на новые должности с повышением на открывавшиеся АЭС, на предприятия атомной отрасли.
Мы же, инженеры научных секторов экспедиции 20, без интенсивной испытательной работы оказывались в незавидном положении, чаще выступали не на ведущих ролях, а на подхвате, решая мелкие вспомогательные задачи для нужд монтажа и наладки систем 2-го рабочего места. Актуальных, серьезных задач научно-методического плана, таких как в лабораториях Объединенной экспедиции, где непрерывно шли испытания на реакторах ИВГ и РВД, у нас не было. Некоторые особенно честолюбивые мои коллеги в этот период безработного межсезонья переходили на работу в Объединённую экспедицию, другие, например, Осипов, Шараментов «клепали» диссертации по наработанным ранее материалам.
Я, как будущий потенциальный соискатель, тоже задумывался над диссертационными планами, советовался с моим начальником сектора Демянко, ближайшими товарищами-друзьями Шараментовым, Осиповым, критически оценивал сделанное мной за 7 лет работы. Замечательные советы по диссертационной работе давал мне Тверской, прошедший хорошую школу научной работы в НИИ тепловых процессов. Мне казалось, что в моей работе не было целевой задачи. За плечами было штук 10 научно-технических отчетов по исследовательским работам, пара статей в научном сборнике, написанных в соавторстве, участие в испытаниях, участие в научных семинарах. Все мои труды, хоть и относились к методическим вопросам испытаний ядерного ракетного двигателя, но освещали разные аспекты этой проблемы, и по моему личному убеждению не несли ярко выраженной научной новизны.
Мой скептицизм частично развеял Демянко, сказав, что кандидатская диссертация, это квалификационная работа, а не выдача научного открытия. Конечно, определенная новизна в диссертации должна быть, но создание новых образцов техники и есть коллективный вклад в науку. Надо только грамотно сформулировать часть этого вклада, сделанного лично мной. Он предложил мне проанализировать в будущей диссертации вопросы аварийности при наземных реакторных испытаниях ЯРД. Под эту тему могли лечь и мои прошлые работы расчетно-методического характера и будущие задумки, касающиеся вопросов диагностики отказов и аварий в ходе испытаний. Проведенные пуски реакторов ИВГ и ЯРД модели 11Б91 показали актуальность этой задачи, так как диагностирование отказов и аварийных ситуаций напрямую связывалось и с безопасностью проведения пусков и с методикой испытаний ЯРД.
МОЛОДЕЖЬ
Весной 1981 года оживление в работу и вялотекущую жизнь работников нашей экспедиции 20 внесла свежая волна молодых специалистов, распределенных в экспедицию из МВТУ и МАИ. Из МАИ в апреле приехали Тарабанько, Щербаков, Якушев. Из МВТУ в течение мая-июня приехали восемь молодых специалистов с кафедры Костылева. Это были Еременко, Москвин, Воронков, Рассказов, Болотов, Зверев, Цымлов, Тетюхин. Все молодые, высокие, крепкие, симпатичные парни. Они дружно влились в сложившиеся рабочие коллективы секторов и групп экспедиции 20, принеся с собой задор, азарт молодости. Некоторые из них, Еременко, Москвин, Тетюхин очень быстро проявили себя, как способные инженеры, склонные к самостоятельной научной экспериментальной работе.
Многие из этих ребят обладали незаурядными качествами или талантами, занимались во время учебы в институте какой-либо экзотической деятельностью. Рассказов и Болотов были спелеологами, Тарабанько профессионально играл в футбол, Паша Щербаков занимался каратэ, Тетюхин был увлеченным горнолыжником, Якушев Слава был классным электронщиком. Из Москвы, из МАИ, МВТУ ребята привезли свежие новости, идеи, студенческий фольклор. Большинство из них были москвичами, сознательно поехавшими работать на полигон, либо «делать карьеру», либо пережить на полигоне «московский квартирный вопрос» и пока поработать и пожить в нормальных квартирных условиях на полигоне. А в Москве за это время подойдет очередь на получение или расширение жилья.
Должен сказать, что к 1981 году ряды инженеров, распределенных в экспедицию 20 из МАИ, МИФИ, МВТУ в 1972-74 годах, значительно поредели. По многим причинам, главным образом житейским, иногда карьерным, уехали Шулятьева Н, Пискун, Апальков, Пеньков, Рындин, Лисов, Демидов, Каширин, Сухановский, Мягченко, Шапша, Портяной, Бурмистров. Но приезжали и новые специалисты. Технологи пополнились инженерами Паршиным Г., Хлебниковым Е. В группу систем управления реактора приехал Панасюк Сергей, радиоинженер «золотые руки».
Молодых специалистов постарались сразу же «запрячь» в общественную работу. Нужно отметить, что в 70-80-х годах общественная работа, особенно в замкнутых коллективах, была неотделима от производственной. Парткомы, комитеты комсомола, профкомы были просто обязаны загрузить всех работников общественными поручениями. Особенно это касалось молодежи. Конечно, если кто-то принципиально не хотел заниматься общественной работой, насильно его не заставляли. Но участие в ней косвенно поощрялось премиями, выдвижениями, путевками, в конце концов, отражалось на карьере. Общественная работа была разнообразной. Это и учеба в университете марксизма и пропагандистская деятельность в обществе «Знание», дежурство в народной дружине, художественная самодеятельность, подшефная работа в школах, организация и участие в массовых спортивных и физкультурных мероприятиях. Все это не за плату и чаще всего в свободное от работы время, по вечерам, в выходные дни.
На мой взгляд, во всей этой деятельности нет ничего худого или унизительного, ущемляющего права человека. Конечно, некоторые мероприятия носили идеологический характер, вроде обязательного участия в политической или экономической учебе. Но, во-первых, если мероприятия проводились в нерабочее время, можно было на них не ходить, а если в рабочее, то ходить формально. Во-вторых, любая учеба развивает кругозор человека, умение говорить, спорить, показать себя, узнавать новое. Я лично работал в лекторской группе общества «Знание», вместе с большинством моих товарищей по вечерам ходил в народную дружину (примерно раз в месяц), несколько лет был секретарем бюро комсомола. Жена моя участвовала в художественной самодеятельности.
Активной общественной работой занимались либо люди увлеченные, не желающие зарывать свой талант или призвание в землю, либо из карьеристских соображений. Молодежь, пришедшая в 1981 году в экспедицию 20, резко активизировала общественный пульс нашего трудового коллектива. Тетюхин стал выпускать стенгазету и делал ее регулярно и мастерски, чем «заводил» всю «площадку». Тарабанько взял на себя спортивную работу и, в этот год, наша команда по футболу стала чемпионом объекта. Подвал гостиницы ребята переоборудовали под спортзал для занятий тяжелой атлетикой, настольным теннисом, изготовили оригинальные тренажеры. Летом 1981 году было организовано несколько туристических маршрутов в Горный Алтай на плотах по горным рекам, этим занимался Еременко, спелеологический поход организовал Болотов. Были как всегда поездки на рыбалку и охоту.
В научной работе молодые ребята тоже были хваткие, особенно, Москвин, Тетюхин, Воронков. В ставших регулярно проводиться научно-технических семинарах экспедиции 20, где председателем был Демянко, секретарем я, молодые специалисты и их руководители Шараментов, Шаповалов, Осипов, Акопов, Лаппо выдвигали много новых идей по экспериментальной работе, докладывали свои разработки. Через год работы под руководством Шараментова в 1982 году Воронков, например, занял 1-е место на конкурсе научных работ молодых специалистов в НИИ тепловых процессов. В 1983 году 2-е место в таком же конкурсе занял Тарабанько, мой подопечный.
Для меня лето 1981 года было занято подготовкой к сдаче вступительных экзаменов в заочную аспирантуру НИИ тепловых процессов. Вместе со мной готовился Лучаков. Шаповалов отложил свое поступление в аспирантуру. Экзамен по английскому языку мы сдали в июне, по философии и специальности в сентябре. Мне особенно тяжело дался экзамен по марксистско-ленинской философии. Почти месяц, в отличие от многих соискателей, которые «передирали» рефераты у предыдущего поколения соискателей, я старательно готовил к экзамену собственный реферат на тему «Философские проблемы научно-технической революции на рубеже ХIХ-ХХ веков».
И, тем не менее, на экзамене меня «возили мордой по столу» именно за реферат, пытаясь уличить в списывании всего материала у советских философов вместо анализа первоисточников т.е. философских трудов Ленина, Эйнштейна, отцов-основателей термодинамики, квантовой механики, генетики, кибернетики. Действительно, философские труды таких ученых, как Клаузиус, Гейзенберг, Винер, в подлинниках я не читал, а пользовался интерпретацией их взглядов советскими философами. Ведь, во-первых, я собирался стать кандидатом технических, а не философских наук. Во-вторых, я основательно изучил опорный философский труд реферата «Материализм и эмпириокритицизм» Ленина и пользовался им. В-третьих, я достаточно творчески, на мой взгляд, в реферате отразил попытку понять причину скачка, происшедшего в познании основ мироздания и в мировоззрении людей, в конце 19–начале 20 веков.
Объяснения материалистических советских философов выглядели не всегда убедительно, а взгляды буржуазных идеалистических ученых не подходили по идеологическим соображениям. В реферате пришлось писать все правильно, сообразно диалектическому материализму, обходя щекотливые моменты, вроде «первотолчка Вселенной», сути отличия человека от животных, казуистическими фразами, заимствованными у советских философов-классиков Кедрова, Ильенко. Экзаменатор был, видимо, из догматиков марксизма-ленинизма, но очень знающий, цитировал Ленина, Бертрана Рассела и «уедал» меня незнанием их трудов. Но все же поставил «четверку».
Экзамен по специальности мы с Лучаковым должны были сдавать Иевлеву В.М. – главному ученому по нашей специальности в НИИ тепловых процессов, но как обычно, вместо него был кто-то другой. Этот экзамен пошел легко, и в октябре нас зачислили в аспирантуру. Моим научным руководителем был назначен Демянко Ю.Г. в то время начальник сектора экспедиции 20.
Октябрь 2013 г.