Глава тринадцатая. В Ораниенбауме
Еще в 1743 году Елизавета Петровна подарила наследнику Ораниенбаум - дворцово-парковый ансамбль на южном берегу Финского залива в 40 км к западу от Санкт-Петербурга. Он находился в конечной точке Петергофской дороги, у места паромной переправы в Кронштадт. Этот участок побережья был когда-то подарен Петром I князю А. Д. Меншикову, который в 1711 году построил там, вблизи впадения в залив реки Караста, Боль-шой каменный дворец. Со вступлением наследника в брак с Екатериной Ораниенбаум стал местом постоянного летнего пребывания там Малого двора.
После «кризиса» в отношениях Малого и Большого дворов, завершившегося арестом и ссылкой Румберга и Андрея Чернышева, режим содержания наследника, - пишут исследователи со слов Екатерины, - резко ужесточился и принял форму «некого рода политической тюрьмы». Прежние воспитатели великого князя были отставлены, надзирать за Малым двором в качестве обер-гофмейстера был назначен артиллерийский генерал Репнин, задача которого, якобы, состояла в том, чтобы не допустить создания наследником каких-либо новых военных подразделений. К Екатерине же была приставлена статс-дама Чоглокова, исполнявшая должность обер-гофмейстерины, содержавшая великую княгиню под строгим надзором.
Однако внимательный обзор исторических материалов того времени показывает, что такая интерпретация событий не соответствует действительности и дело обстояло чуть ли не наоборот. Прежде всего, наблюдать за малым двором было поручено не какому-то там мифическому генералу артиллерии, назначенному обер-гофмайстером, а молодому, имевшему при дворе репутацию интригана и волокиты Петру Ивановичу Репнину, назначенному к великому князю Петру Федоровичу камер-юнкером (камер-юнкер - один из низших придворных чинов, обслуживающий особу императора или наследника царского престола).
К артиллерии он никакого отношения не имел, в 1738 году служил ротмистром Кирасирского Брауншвейгского полка, в 1741 году переведен в конную гвардию и был женат на графине Марии Ивановне Головкиной, - внучке кабинет-министра. Из-за перемены на русском престоле царствующих лиц Репнин был временно отстранён от придворной жизни, и вернулся к ней лишь накануне вышеописанных событий.
Нельзя не сказать о том, что камер-юнкеру Репнину с первых же дней пребывания при малом дворе стало не до надзора за наследником. Он увлекся женой камергера Н. Н. Чоглокова Марьей Симоновной, знакомство с которой вскоре перешло в интимную связь, вызвавшую немало толков при дворе. Обер-гофмейстерина сделала великую княгиню поверенной своих любовных тайн. По свидетельству Екатерины, свидания Репнина с Чоглоковой происходили всегда в большой тайне, но она находила нужным показывать ей всю переписку с Репниным и делиться своими впечатлениями. О каком, скажите, ужесточении режима содержания молодых, при-нявшего форму «некого рода политической тюрьмы», можно при этом говорить?
Трудно сказать, что было тому причиной, но военные упражнения Петра Фёдоровича, так напугавшие императрицу, при Репнине не только не прекратились, но стали еще более интенсивными. Может быть, они напомнили Елизавете Петровне «потешные забавы» в молодости её отца – Петра Алексеевича? Или наследник сумел убедить её, что его занятия ничуть не угрожают ей, как императрице? Только складывается впечатление, что Петра Фёдоровича перестали притеснять в его военных занятиях, и он отдался им со всей своей энергией.
«Как только он там (в Ораниенбауме) очутился, - писала позже Екатерина, - все стало военным; он с кавалерами весь день проводил на карауле или в других военных упражнениях. …. Всем чинам его двора, - камергерам, камер-юнкерам, адъютантам, князю Репнину и даже его сыну, камер-лакеям и даже садовникам - всем было дано по мушкету на плечо. Его императорское высочество делал им каждый день учения, назначал караулы; коридор дома служил им кордегардией (помещением для караула), и они проводили там весь день».
Воспоминания Екатерины дополняет Штелин: «1746-й год двор великого князя провел в Ораниенбауме. Там была выстроена крепость и зала с несколькими отделениями... Так впервые высказалась в большом размере страсть его высочества к военному делу с устройством роты из придворных кавалеров и прочих окружающих великого князя людей. Он сам - капитан, князь Репнин - его адъютант. Вечером и утром стрельба с вала крепости, сигналы, ежедневные учения, маршировка, маневры с огнестрельным оружием, с 4 часов после обеда до позднего вечера».
Примечательно, что вышеупомянутая крепость, выстроенная на лугу, за Утиным прудом, была названа в честь жены великого князя «Екатеринбург», и, скорее всего, Екатерина сама была постоянной участницей военных занятий своего мужа. Мечтая о «русской короне» она понимала, что Петру как наследнику необходимо располагать хотя бы какой-то военной силой. В том случае, если бы сама Елизавета или какие-то иные силы решились вдруг переменить престолонаследие, великокняжеской чете пришлось бы отстаивать свои права, а то и защищать собственную жизнь. Такой вывод невольно напрашивается, когда читаешь, что, когда в начале 1749 года Елизавета Петровна серьёзно заболела, великая княгиня сообщила мужу, что у нее есть полк Чернышева, назвала имена нескольких капралов лейб-компании, на которых они могут рассчитывать.
К этому времени относится интересный эпизод, характеризующий отношение Екатерины к своему супругу. Гофмейстер Чоглоков был чем-то обязан находившемуся в это время в ссылке Бирону, - в недавнем прошлом всесильному фавориту императрицы Анны Иоановны. И когда в 1749 году дочь Бирона Гедвига Елизавета была принята ко двору, посчитал своим долгом о ней позаботится. С его помощью она была назначена надзирательницей над фрейлинами. Он ввёл её в круг приближенных великого князя. Её немецкое происхождение позволило завоевать симпатии Петра, а неизменное терпение, с которым она выслушивала его проекты, увеличило благосклонность и внимание к ней наследника.
Заметив это, Екатерина всполошилась, приняла неотложные меры, и не успокоилась до тех пор, пока, несмотря на отчаянное сопротивление Гедвиги и целый ряд неудач, её, в конце концов, не выдали замуж за президента медицинской коллегии барона Черкасова. Так была ли великая княгиня равнодушна к своему мужу, как она позже об этом писала?
В этот период у Екатерины не было даже и мысли, устранив мужа, занять место наследницы русского престола. Она была уверена, что своим женским обаянием сумеет, в конце концов, подчинить мужа своей воле, станет равноправной с ним правительницей России, а то и займёт в этой паре лидирующее положение. Из истории она знала немало тому примеров: Акаша - жена правителя древнего Египта Энкила, египетская царица Клеопатра; Феодора – супруга кесаря Византийской империи Юстиниана, Алиенора Аквитанская, наконец - Елизавета Английская. Екатерина не без оснований считала себя не глупее этих персон, и была готова последовать их примеру, взяв на вооружение их тактику и стратегию.
Но молодой супруг по-прежнему сторонился интимной близости, относился к ней не более, как к товарищу и помощнику в делах. Не зная истинной причины такого его поведения, Екатерина терпеливо ждала, охотно участвовала в военных забавах наследника, стараясь при этом всеми силами разжечь в нём любовные чувства. Но ей никак это не удавалось, и она с горечью писала: «Никогда умы не были менее сходны, чем наши; не было ни-чего общего между нашими вкусами, и наш образ мыслей и наши взгляды на вещи были до того различны, что мы никогда ни в чем не были бы согласны, если бы я часто не прибегала к уступчивости…». С её слов он имел лишь два любимых занятия, - «пилить на скрипке», да «дрессировать для охоты пуделей». Но так ли это было на самом деле?
Интересы молодых действительно во многом были разными, но нельзя не видеть явной предвзятости и односторонности трактовки Екатериной событий того времени. Известно, что она и сама была страстной охотницей, при этом охотилась с собаками. И потому упрёк в дрессировке собак выглядит здесь скорее как проявление ревности и недостаточного к ней внимания. Что же касается «пиления на скрипке», то Екатерине по её собственному признанию «медведь на ухо наступил», то есть у неё напрочь отсутствовал музыкальный слух. В то время как многие современники отмечали довольно приличное владение Петра Фёдоровича этим инструментом.
Не вызывает доверия и заявление Екатерины о том, что «не было ничего общего между нашими вкусами». Интересы Петра Фёдоровича не ограничивалась «военными забавами». Он любил итальянскую музыку, живопись, коллекционировал скрипки, в которых знал толк, и, как уже говорилось, неплохо играл сам. В 1746 году по его требованию из Киля была доставлена библиотека его покойного отца. Надзор за библиотекой и её пополнение было им поручено Штелину. Сохранился каталог его нумизматического кабинета, тоже составленный Штелиным.
Этот период жизни молодых супругов оказался временем бурного расцвета их резиденции в Ораниенбауме. И хотя архитектурные замыслы и их воплощение осуществлялись с одобрения и при финансовой поддержке Елизаветы Петровны, но это были идеи и замыслы Петра Федоровича, и они ярко отразили его художественные вкусы и пристрастия. Вполне может быть, что в формировании этих идей и замыслов принимала участие и Екатерина. Могло ли быть иначе при вполне дружелюбных отношениях между супругами и высоком художественном вкусе, каким, без сомнения, обладала великая княгиня.
С 1746 года и до начала следующего десятилетия реставрационные и строительные работы в Ораниенбауме проводились по проектам и под общим руководством великого Франческо Бартоломео Растрелли, а с 1756 года – не менее знаменитого Антонио Ринальди, - итальянского архитектора, прибывшего в Россию в 1751 году.
Архитектурно-строительные работы, прежде всего, коснулись Большого, то есть бывшего меншиковского, дворца. На месте обветшавшей оранжереи уже в 1747–1748 годах было сооружено новое оранжерейное здание. В 1752–1755 годах симметрично ему в западной части сада вырос Оперный, или Картинный дом. В 1755 году начались работы по расчистке морского канала.
Одним словом, Петр Фёдорович показал себя в эти годы человеком весьма деятельным, с широким кругом интересов, и говорить, что у него было лишь два любимых занятия, - «пилить на скрипке, да дрессировать для охоты пуделей» - явная попытка его очернить, представить его читателю не таким, каким он был на самом деле.
*
Не оставлял Петр Фёдорович и своих военных увлечений. В эти годы были построены две небольшие «потешные» крепости. Одна, как уже говорилось, носила название Екатеринбург, другая, построенная в 1756 году, - имя Святого Петра, позже переименованная в Петерштадт. Первая появилась на южной стороне Ораниенбаумского дворца за Утиным прудом, на лугу. Вторая - на возвышенности, огибаемой по глубокому оврагу речкой Каростой. Запруженная чуть ниже по течению, она образовала Нижний пруд, разделяющий водной преградой обе крепости, на котором разыгрывались морские батальные сцены. В них участвовали 12-пушечный корабль «Ораниенбаум», фрегат «Святой Андрей», галеры «Святая Екатерина» и «Елизавета».
Одновременно с летними визитами голштинцев из Киля, в 1750-е годы в Ораниенбауме началось формирование голштинских войск, которое продолжалось с переменным успехом вплоть до конца недолгого царствования Петра III. На основе роты, выделенной из полка Цёге фон Мантойфеля, в 1751 году был сформирован первый пехотный полк, названный «Полком Герцогини», шефом которого Петр Фёдорович назначил свою жену - великую княгиню Екатерину Алексеевну.
И название крепости, и название первого полка, сформированного Петром Фёдоровичем, и название галеры, действовавшей на Нижнем пруду в паре с галерой «Елизавета» однозначно свидетельствуют об искреннем уважении наследником своей жены. Проявление этого внимания не оставались безответным. Современники писали, что Екатерина не единожды устраивала празднества, в том числе красочные фейерверки, посвященные успехам своего мужа.
Екатерину, - молодую, красивую, умную, энергичную, окружала в эти годы роскошь, внимание и восхищение окружавших её людей, - и дворцовой элиты и простых людей дворцовой прислуги. Как видим, не была она лишена и уважения своего супруга. Чего же ей еще не хватало?
При её уме и гипертрофированном честолюбии Екатерина горела желанием участвовать в решении политических и государственных дел, но, как уже говорилось, она могла это делать, только лишь оказывая влияние на своего мужа. Но тот, очевидно руководствуясь суждением, высказанным ему в свое время Румбергом, и наставлениями императрицы, такому влиянию не поддавался. Своим женским очарованием и демонстрацией страстной любви она надеялась подчинить супруга своей воле, но Пётр по непонятной ей причине сторонился интимной близости и тем самым лишал её такой возможности. Это вызвало у Екатерины женскую обиду и неприязнь к мужу, ставшую со временем перерастать во враждебность и ненависть, поскольку это препятствовало достижению ею намеченной цели.
В этом, судя по всему, и состоял весь «трагизм» её положения, которому позже при написании мемуаров она станет выискивать совсем другие причины, приписывая наследнику невоспитанность, детский инфантилизм и солдафонство.
*
Во всех без исключения произведениях, освещающих русскую историю этого времени, пишут, что Елизавета Петровна была намерена закрепить трон по линии своего отца. Это действительно так, ведь не напрасно же она так круто обошлась с Брауншвейгским семейством. Но вслед за этим многие авторы, предав забвению эту мысль и ссылаясь на нравы, царившие в то время при европейских дворах и в среде русской элиты, начинают фантазировать на тему любовных похождений молодоженов, - волокитстве наследника престола Петра Федоровича и интимных связей его жены. При этом доходят в своих фантазиях до того, что императрица, якобы, не дождавшись наследника от Петра Фёдоровича, рекомендовала через Чоглокову решить эту проблему через подставное лицо. Иные авторы пишут, что Екатерина, будто бы, и сама готова была пойти на такое решение проблемы по своему усмотрению, безо всяких рекомендаций.
Но ведь не напрасно Елизавета Петровна приставила для надзора за молодой парой своё доверенное лицо - двоюродную сестру Марию Симоновну Чоглокову. Её задача как раз в том и состояла,- исключив всякие случайности, обеспечить рождение Екатериной продолжателя рода Романовых от Петра Федоровича – родного внука Петра Великого. При неспособности к этому Екатерины или недобропорядочном её поведении Елизавете Петровне несравненно проще было заменить её другой, более способной и целомудренной претенденткой.
Не такой была и Екатерина, чтобы рисковать своей заветной мечтой. Будучи женщиной умной и дальновидной, она никому не дала бы в руки такого козыря, - прежде всего императрице Елизавете Петровне. Она отлично понимала, что подмочив этим свою репутацию, она как пробка вылетит со двора и будет заменена другой невесткой, в каких не было недостатка.
Что же касается волокитства Петра Фёдоровича, или, как часто пишут, того, что «у него было много женщин» (не подтверждая это ни их именами, ни свидетельствами современников), то это и вовсе заблуждение. О каком, скажите, волокитстве, тем более интимных связях может идти речь, если эрекция вызывала у него нестерпимую боль. Скорее всего, он шарахался от женщин, поведение которых могло вызвать такое ощущение, а его пристрастие к военным занятиям было для него спасением, - одной из форм отвлечения от такого рода мыслей.
Зимой великий князь со своей женой жили в Петергофе, или в Петербурге во временном Зимнем дворце вместе с «большим двором» Елизаветы Петровны. Екатерина умела налаживать в этой среде контакты и наводить мосты в собственное будущее. Все это было чуждо ее мужу. Его тяготила атмосфера тайных и явных интриг «большого двора», условности ханжеского этикета. Это видно из записки Петра Федоровича фавориту Елизаветы Петровны Ивану Ивановичу Шувалову: «Убедительно прошу, сделайте мне удовольствие, устройте так, чтобы нам оставаться в Ораниенбауме, потому что жизнь в Петергофе для меня невыносима. Когда я буду нужен, пусть пришлют конюха».
*
Между тем миновало уже девять лет со дня свадьбы, а Екатерина, несмотря на все усилия заинтересованных в этом лиц, так и не забеременела. Не проявлял необходимой в таком деле активности и Петр Фёдорович. Долготерпение императрицы было на пределе. А тут еще дошли до неё слухи о тайной переписке великой княгини с английским послом Уильямсом. Это заставило её всерьез задуматься над тем, что делать с чересчур деятельной и даже опасной невесткой, тем более что она, как это становилось очевидным, не способна была родить наследника.
Екатерина почувствовала, что её честолюбивым планам грозит катастрофа и решилась на рискованный шаг, – вызвать у супруга чувство ревности. Чуть ли не у него на глазах стала флиртовать с весёлым и общительным красавцем Сергеем Салтыковым, - камергером великого князя. По двору поползли сплетни по поводу их интимной близости, о чём Чоглокова немедленно информировала императрицу.
Екатерина была вызвана «на ковёр». Читатель может и сам представить, что пришлось выслушать великой княгине от разъяренной императрицы. Историки пишут, что «только страшным усилием воли Екатерина сумела выдержать личный допрос Елизаветы и ничем себя не выдать».
Своего вмешательства в дела государственные она должно быть действительно не выдала, но при этом видела в поведении императрицы крушение своих надежд. Становилось ясным, что не сегодня, так завтра её выдворят из России, как в своё время выдворили её мать, - Иоганну-Елизавету. Но, как говорят на Руси, - «Не было бы счастья, да несчастье помогло». При подробном с пристрастием допросе императрицей Сергея Салтыкова, которому в сложившейся ситуации грозила немилость императрицы и изгнание из монаршего двора, вдруг выплыла сенсационная для неё новость – тайный недуг Петра Фёдоровича, о чем был по-дружески осведомлен Сергей.
Императрица, весьма опытная в делах такого рода, была в шоке от неожиданно выявившейся причины столь длительной задержки с рождением наследника. В одно мгновенье образ Екатерины, представлявшейся ей развратной потаскухой, еще и с тайными политическими замыслами, превратился в образ нуждающейся в сочувствии и поддержке милой и несчастной девственницы, в течение стольких лет по недоразумению лишенной счастья интимной близости.
К слову сказать, сам Пётр Фёдорович в эти сплетни не верил, и явился горячим защитником Салтыкова перед императрицей. Правда, вынужден был сознаться в тяготившей и его самого тайне своей мужской неполноценности.
Елизавета Петровна решила проблему со свойственной ей энергией и прагматизмом, - Чоглоковой было приказано окружить великую княгиню всемерным вниманием и заботой, а Сергею Салтыкову – принять меры по ликвидации помехи с привлечением лейб-медика императрицы.
В одном из сохранившихся документов эта история излагается следующим образом: «Салтыков нашел случай разсказать Елисавете о препятствии, отдаляющем Петра от жены, и получил Ея одобрение к истреблению оного. На другой день Салтыков предложил Великому Князю повиноваться Учреждению Еврейского Законодателя (то есть выполнить обрезание), но ничто не могло преклонить принца к согласию на то; однако ж Салтыков не отчаивался. В одно время, когда Петр за ужином, упившись порядочно, был умоляем согласиться на предложение Салтыкова, ввели знаменитого Бургава (Г. Буграве-Каау - первый лейб-медик Елизаветы Петровны) с искусным врачом, и операция была закончена скоро и щастливо…».
Пишут, что операцию провели с применением насилия, - испугавшись предстоящей процедуры, Великий Князь отчаянно брыкался. Зато, сообщается далее в документе, «когда боль миновалась, супруг Екатерины осмелился насладиться своими правами, провел с нею ночь, щитая себя за щастливейшаго в мире, и на другой день по настоянию Салтыкова отправил к Елисавете запечатанную шкатулку с доказательствами мнимой невинности его супруги. За успешное разрешение этой проблемы Елисавета подарила Салтыкову богатой бриллиантовой перстень». Это произошло в 1752 году.
Можно представить, насколько вырос Петр Фёдорович в собственных глазах, столько лет тайно страдавший от своей мужской неполноценности. И хотя способность к деторождению далеко не единственный признак мужественности, он теперь чувствовал себя настоящим мужчиной, - как все вокруг. К этому времени относится эпизод, нашедший отражение в исторической литературе, - когда Штелин, первый раз увидев его с трубкой и бутылкой пива в руках в кругу своих офицеров, выразил ему свое удивление…, великий князь отвечал ему: „Чему ты удивляешься, … Неужели ты видел где честного, храброго офицера, который не курил бы трубки?“
Что же касается Сергея Салтыкова, то осторожная и предусмотрительная императрица подстраховалась, - отправила его в отпуск, и как пишут историки, он появился при дворе после февраля 1773 года, когда Екатерина уже была беременна.
Екатерина забеременела, но неудачи преследовали её, - при переезде из Петербурга в Москву (ехали очень быстро и днём и ночью) её растрясло, и 14 декабря у неё случился выкидыш. Подобное же произошло и на следующий год. В этот раз причиной явилось то, что она много танцевала на именинах мужа, в результате произошел второй выкидыш. Поэтому, когда следующей весной императрице Елизавете сообщили о новой беременности Екатерины, она посадила её на карантин, и 20 сентября 1754 года она, наконец, родила Павла.
Продолжение следует.