3
Кузнецк Пензенский. Суть фашизма .
Труженики тыла.
Нас приютил небольшой тогда городок Кузнецк в Пензенской области .
Поселили в школьном спортивном зале. В уютном уголке городского парка поставили накрытые скатёрками столики, и бесплатно, за счёт города, кормили там завтраками, обедами и ужинами, состряпанными из пшённых и гороховых
концентратов. Пока мы трапезничали на виду у всего города, горожане собирались у чугунной парковой ограды. Смотрели на нас, как на заезжую диковину.
- Глянь! Выкавыренные ядять!-слышалось из толпы.
Слово "эвакуированные" тогда ещё не было на слуху (мы были одними из
первых в стране).
В нашем импровизированном общежитии организовали дежурство старшеклассниц, чтобы взрослые могли отлучиться по своим делам. Тут не обошлось без досадного казуса. Две девушки позарились на скудное добро своих подопечных, порылись в вещах. Взяли всё, что им приглянулось. Но, на следующий день, прижатые комсоргом и подругами, стыдливо пряча глаза, выкладывали на стол в коридоре школы чулки, косынки, платки, чей-то футляр от очков, в том числе и мои лакированные туфельки. У нас больше брать было нечего. Узел с одеждой, который Володя принёс, сбегав к нам домой в Каунасе, остался во второй машине, в которой ехали тётя Клава и Нина Луговая, сумевшая втиснуть свой, собранный заранее, сундук с вещами в нашу машину. Когда мы выгрузились, на вокзале в Кузнецке мама сдала его на хранение на склад, получив взамен заверенную справку с описью имущества. Сундук был набит одеждой, в нём было даже тёплое одеяло из верблюжьей шерсти. Нина сумела вместить и радиоприёмник. Его, по законам военного времени, конфисковали. Кстати, у мамы конфисковали и тот браунинг, который, уезжая, оставил ей отчим. Мама везла его с собой.
В Горисполкоме открыли пункт по трудоустройству. Там заседали представители городских предприятий, отбирали подходящих по их профилю людей.
Володя заявил маме, что в школу, в 8-й класс, он, пока война, не пойдёт, а будет работать. Пошли втроём: мама, Антонина Дмитриевна и он. За ними увязалась и я.
На беседу вызывали по списку. Выяснив все данные, предлагали на выбор: канатную, обувную фабрики и военный завод.
Во время беседы с мамой к столу подкатил на коротких ножках невысокий круглый человечек. У него всё было на удивление круглое: и лысая голова, и голубые глаза под округлыми белёсыми бровями смотрели из-за стёкол очков в круглой оправе, маленький круглый рот сверху окантовывали светлые усики. Короткие пухлые ручки он держал сложенными на круглом животе. Он внимательно прислушивался к тому, что рассказывала о себе мама.
-- Плф-плф-плф!-- издав эти странные звуки, словно сплёвывая что-то с губы,
обратился к сотруднице исполкома:
-Я возьму её к себе. Пойдёте комендантом-воспитателем в школу ФЗО?--как на
шарнирах, повернул он на коротких ножках своё округлое туловище к маме.
-- Пойду,-- ответила мама, но у меня есть сын, его тоже нужно устроить.
-- Давайте сюда, плф-плф-плф, вашего сына.
-- Пойдёшь учеником в школу ФЗО? Будешь токарем,--спросил он у вошедшего
Володи.
Володя с радостью закивал головой.
И снова обращаясь к маме, круглый человечек, поплевав, укоризненно заметил:
--Плф_-плф-плф. Если бы вы сказали, что это ваш брат, мы его тоже взяли бы.
Мама рассмеялась, достала из сумочки Володину метрику.
Степан Осипович (так звали директора школы ФЗО) удивлённо развернул свои короткие ручки.
Наша мама, несмотря на всё пережитое за эти дни, на потрескавшиеся и запекшиеся губы, усталое, осунувшееся лицо с припухшими,
покрасневшими веками, не выглядела матерью шестнадцатилетнего сына.
--А мою приятельницу возьмёте?
Антонину Дмитриевну, ожидавшую нас в коридоре, вызывали раньше мамы, и она дала согласие на работу на канатной фабрике. Ничего другого ей не предложили.
Осич (так называли директора в его школе) зачислил на должность коменданта-воспитателя и тётю Тоню. Почти все мужчины, работавшие на этих местах, ушли на фронт, кадров не хватало.
Нас поселили в комнате на втором этаже двухэтажного дома № 201, на улице Рабочей.
Вдоль каждого этажа шёл длинный общий коридор. Кухня и туалет тоже были общие. По обеим сторонам коридора --по пять комнат. Самая последняя слева, десятая, стала нашей. Во всём доме только один подъезд с деревянной лестницей и дверью внизу, запиравшейся на ночь огромным, ввёрнутым в стену у двери, толстым железным крюком. В нашей комнате в одной половинке двустворчатой двери нижняя планка отсутствовала, очевидно, специально выломанная бывшим хозяином, чтобы под дверь могла пролезть его кошка. В комнате была печь, топившаяся дровами, дверца топки находилась в коридоре. Когда мы вселились, в комнате не было даже стула. Лишь на широком подоконнике лежали две книги. Для меня это была находка. Одна, толстая в красивой светло-зелёной обложке с красочными картинками, на которых были изображены различные обитатели морей и океанов, а также батисферы и батискафы, с помощью которых исследовались океанские глубины. В ней подробно описывалась их конструкция
Батискафы меня не интересовали, к тому же текст, написанный сложным научным языком, изобиловал латинскими названиями рыб и водяных растений. Я просто рассматривала красочные иллюстрации. Зато вторую книжечку, вернее брошюрку, прочла с большим интересом от корки до корки.
Содержание её потрясло меня, хотя, о чём конкретно в ней говорилось, поняла много позже.
Вот её краткое содержание.
Во главе всего мира --элита, состоящая из чистокровных представителей арийской расы. Они хозяева. Все остальные у них в беспрекословном подчинении. Арийцы делятся на правителей и производителей. Вторая группа должна состоять из отборнейших арийцев с особо высокими интеллектуальными способностями и физическим здоровьем. Производители должны содержаться в условиях, способствующих развитию их талантов. Им запрещалось общение с представителями других сословий. Они должны жить в строгой изоляции и общаться только друг с другом. Все представители других рас и наций должны быть на службе у арийцев. Европейцам отдавалось предпочтение. Им разрешалось работать в интеллектуальной сфере. Самые неквалифицированные виды работ должны выполнять славяне и негры. Они подлежали стерилизации (что это означает, тогда я не понимала, но слово стерильный знала). Содержаться они должны, как скот. Евреи, цыгане, старики и больные инвалиды подлежали кремации. Тогда я поняла только то, что в этой брошюре повествуется о том, каким видят мир фашисты, если они его завоюют. Очевидно, бывший жилец этой комнаты, молодой человек, собираясь на войну, хотел стать моряком-подводником. Этот человек шёл на войну и хотел иметь ясное представление, с каким врагом ему придётся сражаться.
В комнате на улице Рабочей мы поселились впятером: я с мамой и тётя Тоня с четырёхлетней Люсенькой и шестилетним Котей. Володя жил в общежитии при школе, а фактически--в цеху военного завода, где проходило обучение токарному делу. Все учащиеся школы, независимо от возраста, были взяты на военный учёт, для того, чтобы мальчишки не разбежались. Они наравне со взрослыми подлежали судимости за опоздание и неявку на работу. Ребята, отстояв смену у станка, валились с ног прямо под станок и спали до утра, не выходя с завода, где работа шла круглосуточно. Ко всему, мучительно хотелось есть. Володя к нам приходил только в субботу, после смены, и уходил засветло в понедельник. Трудное это было время для всех, но ему досталось трудностей несравнимо больше, чем нам. Вчерашний школьник, вольготно живший под крылышком у мамы с отчимом, теперь наравне со взрослыми нёс на ещё не окрепших мальчишеских плечах непосильную тяжесть, которую навалила война на плечи народа. Я говорю о брате, а имею ввиду всех мальчишек, так же, как он, оказавшихся у станка, заменивших, сражавшихся на фронте старших братьев, отцов. Рядом с мальчишками встали к станкам старики, которые и обучали молодых, и поддерживали их, брали на себя самую тяжёлую часть работы.
Мама в первую субботу постаралась к приходу брата прикупить на базаре для него кусочек мяса, сварила суп повкусней. Никогда не забуду, как он, придя, весь чёрный, с ввалившимися, как у старика, щеками и увидев в котелке этот суп, взмолился:
--Мама! Навари мне чугун картошки в мундире. Что мне этот суп!
Мама тут же поставила в печь кастрюлю картошки, и так делала потом к каждому приходу сына. Он проглотил суп и, не дождавшись картошки, свалился на лежавшие на полу матрасы, которые с подушками и одеялами Осич распорядился выдать маме и тёте Тоне со школьного склада.
Нас прикрепили к школьной столовой, здание которой находилось в центре
городского рынка. Когда орава голодных подростков строем проходила через рынок,
продавцы мигом прятали свой скудный товар. Ребята хватали всё, что можно было съесть. Кормили в столовой неизменной пшённой кашей или горошницей из концентратов, политой постным маслом неизвестного происхождения с отвратительным запахом, либо посыпали кашу чайной ложкой сахара. Хлеб мы получали по карточкам и приносили с собой. На обед ещё полагался гороховый или чечевичный суп и компот из сухофруктов без сахара. Зимой ели, не раздеваясь. Столовая не отапливалась.
"Плф-плф" (так мы в шутку прозвали Степана Осиповича)--этот смешной, но добрейшей души человек, командовал оравой воспитанников детдомов с трудными сиротскими судьбами. В ФЗО, принимали с четырнадцати лет. Были среди них и сельские ребята, пришедшие в город обучаться рабочим профессиям.
Обитало это "воинство" в казарме с огромной русской печкой, в которую был вмазан котёл без крышки. От него воздух в казарме пропитывался тёплым паром. Одежду составляли чёрные хлопчатобумажные гимнастёрки и брюки. На ногах кирзовые ботинки. Зимой ходили в ватниках, шапках-ушанках. Но в суровые зимы такая одежда не очень спасала от морозов. Каждый утеплялся, чем мог. В зимнюю стужу ребята воровали друг у друга одеяла и резали их на шарфы и портянки. Сельским было легче. У них своя тёплая одежда, да и продукты приносили из дому.
У нас тоже ничего тёплого не было. Маме к осени Осич дал команду выдать ватник. Нам выписали керосин, дрова, которые Володя с ребятами нарубили и сложили прямо в комнате вдоль одной из стен. Мне мама в городском пошивочном ателье заказала зимнее пальто из нашедшейся там серой в белую полоску ткани. В магазинах, как только началась война, все полки с товарами опустели, поэтому обходились тем, что удавалось найти. На примерке пальто оказалось до пят. Мама показала на сколько укоротить.
--Э! Вы ещё мне спасибо скажете за такую длину,--запротестовал старый еврей портной, --Нашей зимы не знаете.
И говорила ему спасибо в суровую зиму сорок первого и потом, когда, в Оренбуржье в мороз пробиралась каждое утро по занесённой снегом дороге в школу, где учителя, встречая ребят у порога, оттирали снегом примороженные, побелевшие носы и щёки. Но морозы тех зим прихватывали носы и щёки не только нам. Наш родной русский морозец стал нашим союзником в великой битве.
И ещё одна беда постигла всех: исчезло мыло, и сразу же напали вши. От бельевых удавалось избавиться, прошпаривая кипятком и проглаживая горячим утюгом, а вот в волосах это удавалось с большим трудом. Мальчиков стригли наголо, а женщины и девочки мазали волосы керосином, но от него погибали вши, а на их яйца (гниды) керосин не действовал. Густые гребешки можно было купить только на барахолке, и стоили они очень дорого. У многих вши в волосах исчезли лишь после войны.
И с фронтов вести шли неутешительные. Этот год был особенно тяжёлым.
До сего дня не могу без сердечной боли вспоминать то время, когда почти каждый день радио неповторимым голосом Юрия Левитана сообщало:
"От советского информбюро. Сегодня, после тяжёлых оборонительных боёв с превосходящими силами противника войска такого-то фронта оставили город Смоленск(Брянск, Киев...)Люди стояли, слушали с опущенными головами. Слышались сдерживаемые рыдания. Среди эвакуированных были жители тех городов. И уже
войска Вермахта подошли к самой Москве.
Продолжение следует.
На фото. Кузнецк. Памятник труженикам тыла.
Женщина-колхозница, старик-рабочий и
подросток .
Скульптор П.А. Талько. 1975год.
На заднем плане--городской парк.
.