Быстро по селу молва разнеслась про Илюшино выздоровление. Конца и края гостям нет, особенно бабкам, половину из которых Марфа в лицо и не помнит совсем. Да ладно бы приходили, слово доброе сказав, да не отвлекали ее от дел домашних. Но некоторые бабки, чистые ведьмы, в черных одежах, из глаз – молнии, да все пытаются найти выздоровлению Ильи какое-то знамение. Да такую гадость начинают наговаривать, тошно становится их слушать: то, мол, это к войне, то - к болезням, то - к напасти на деревню... Хоть бы одна из них что-то хорошее сказала ей, успокоила обессилевшую за долгие годы мать, да порадовалась бы, поздравила бы Марфу от чистой души. Ан, нет, все лезут, да лезут, со своими черными мыслями. Ой, беда, и не закрыться от них, забор давно уж как сгнил, калитка просела, глиной обросла со всех сторон.
Ай, да пусть ходят эти бабки, некогда сейчас Марфе с ними лясы точить, дел в доме так накопилось, так накопилось. И сколько! С выздоровлением Ильи, у нее словно глаза открылись. Если со двора начинать, то траву с колючками в цветочнике нужно повыдергивать и землю перекопать; побелить колодец, а то его бревна трескаться начали, что короедам и другим древоточцам только в радость. А летняя печь у кухни трещину дала и просела. А сколько мусора во дворе, малинник в палисаднике разросся, все заполонил вокруг, а обрезать да вычищать его никак руки не доходят.
А сам дом как выглядит, известь на стенах облупилась…
Вот и Илья с огорода картошки принес, моркови с кочаном капусты, попросил борща сварить. Ой, какая жизнь прекрасная пришла в дом! Теперь все у Марфы в руках спорится, Илья во всем помогает. Три дня как встал на ноги, и куда немощь его делась? В плечах прямо на глазах раздался, спина выровнялась, и идет уже без хромоты, и сильным становится. А глубокие пролежни на спине – на пояснице, да на ягодицах, прямо на глазах подсохли, местами корочкой покрылись, а местами – рубцами и кожицей красной зарастают.
И никак не удается Марфе уговорить сына, чтобы передохнул, все на ногах да на ногах. Вот несет ворох сухих веток, которые Марфа еще весною с яблони да айвы обрезала, а он их топором с одного маха перерубает. Силушка приходит к нему, спасибо тебе, Дева Мария!
И налюбоваться сыном не может.
- Ма-ам, - обнял он Марфу и спрашивает, - а доски, которые у сарая лежат, даже в печь не пойдут, сгнили совсем, размельчу их - на огород выброшу. – И говорит-то как, словно и при болезни не молчал, без запинки, вот что соседей удивляло. - Семен, пастух наш, обещал с фермером договориться за доски, и поможет полы нам отремонтировать в доме.
- Да, больно тяжелая это работа, сыночек, - все не может никак успокоиться Марфа, и слезы сами по себе текут. – Отдохни, еще наработаешься.
Но, Илюша, смеется в ответ, крепче обняв мать, шепчет ей на ушко:
- Не беспокойся, я же буду Семену только помогать.
- Ой, я уже столько Семену должна, и не знаю, как его отблагодарить за такую помощь, - шепчет мать.
- Да любит он тебя, мам, сколько лет, а ты все мимо него проходишь, даже словом не можешь с ним перемолвиться.
- Хороший он человек, правда, - соглашается Марфа. - Но, Илюшенька, стыдно мне как-то об этом даже думать было, люди же у нас такие - сразу засмеют.
- Да причем здесь люди, мам.
- Ладно тебе об этом. Ты, Илюша, единственное мое счастье!
-2-
Прошла неделя, как Илья на ноги встал, а с ним и дом ожил. В окнах темные занавески сменились на белые, из ситцу. Со двора запахло стружкою сосновой, стучит молоток, визжит рубанок. Это Илья вместе с Семеном, полы в избе меняют. Да не одни они работают, с соседями. Дело быстро идет, а на Илью посмотришь, даже не верится, что столько лет парализован был: мышцы у него прямо на глазах наливаются в руках и ногах, спина тоже укрепляется, доску не волочет – несет... Смотришь на парня, радоваться жизни охота.
Семен, пастух, несмотря на то, что всю, как говорится, свою самостоятельную жизнь наукам отдал, в институте преподавал, а в плотницком деле разбирается как заправский работяга. И по виду, хоть и суховат, да кряжист, и силою обладает немалою. Поднимает сырую, тяжеленную шестиметровую осиновую доску, поворачивает на ребро и просматривает ее на ровность. И Мишка, парень на вид богатырь, наблюдая с Илюшкой за Семеном, почесав затылок, спрашивает:
- Семен, так она же сырая.
- Ничего, отлежится, подсохнет да втянется, мы ее потом, если потребуется, плотнее подгоним, - смеется тот в ответ.
- Да, не об этом я, Семен, уж больно тяжеленная доска, смотрите, чтобы у Вас, ну, пупок не развязался, - и скалит зубы Илюшке.
- Пупок, говоришь, - осмотрелся Семен по сторонам, снял с гвоздя подкову, и ничуть не морщась, развел ее концы почти на сантиметр в стороны. – А назад их свести сможешь? – спрашивает у парня.
- Вот силища! - вскрикнул Мишка. – Слышал я о тебе, а теперь увидел.
- Так, кто сможет? - посмотрел Семен на помощников. Юрий и Виктор, стоявшие рядом с Михаилом, замотали головами.
Илья взял у Семена подкову обоими руками, поднатужился, ничего не получилось, улыбнулся, мол, когда-нибудь и у меня такие силы будут, и вернул ее Семену:
- Семен, поправь ка ее на место.
-3-
Круглый шар луны повис над крышей летней столовой, покрытой диким виноградом. Мужики, закончив работу, собрались у крыльца, курят, кто трубку, кто самодельную цигарку из газеты. Дым, словно сгустившееся облако над ними, с кислым привкусом, собрал легкий ветерок и потянул его в сторону Ильи. Тот с непривычки вздохнув, закашлялся. Мужики смеются. Илья тоже, но от сигареты, предложенной соседом, отказывается:
- Нет, это не по мне, отец и дед не курили, и я не буду.
- Молодец, Илюшка. Ну что там мать твоя, за стол зовет, надо уважить, - обнимает Илью Семен. – Пошли, ребята, давай-давай, нечего обижать хозяйку.
Из большой эмалированной кастрюли идет пар с запахом сливочным, клецки, политые маслом, да посыпанные творогом, аппетит распаляют. Марфа разливает по кружкам самогон, Илье – квасу из ржаного хлеба.
Чокнулись, закусили, да неожиданно для хозяйки все сразу же засобирались по домам. Хотела она остановить мужчин: наработались, мол, устали, отдохнуть надо, покушать. Да, те, словно сговорились, пора, пора им, и так уже полночь. Время хозяйке в комнате прибраться, а Илье – отдыхать.
- Вот, что, Илья, – обратился к нему Семен, - завтра зайду после пастбища, там у тебя еще доски остались, распилим их да крыльцо новое поставим. Нужно еще забор поправить, калитку сделать. Спасибо Степану, не отказал в них, порадовался твоему выздоровлению, обещал еще досок дать, да с работой помочь тебе, когда выздоровеешь.
- Спасибо, Семен, - приложил руку к сердцу Илья. - Дед мой рассказывал, что в озере бревна затапливал, чтобы заморенели, для избы, под фундамент?
- Слышал, слышал, люди говорили. Я же здесь пришлый, Илюш. А к чему они сейчас нам? Ваш дом и лет десять еще простоит на старом фундаменте, с умом построен. А те уж лучше под новый дом укладывать…
- Да! – соглашается Илья, пожал руку Семену и остался у калитки. Смотрит вслед уходящим, хотел было уже во двор вернуться, как заметил, что кто-то на дороге стоит.
Присмотрелся, точно, вроде женщина. Сделал шаг к ней, другой. Остановился, присмотрелся, и лунные лучи осветили лицо ее, и такое знакомое.
- Здравствуй, Илюша, - первой заговорила она с ним. – Даже не поверила, когда сказали, что ты на ноги встал. А сегодня с работы пошла, смотрю, доски пилишь. Как я рада за тебя.
- Лена, Леночка, да это ты же! – воскликнул от радости он.
- Да, да, я все та Ленка-косой глаз. Помнишь, как ты надо мною раньше, в детстве издевался? Ты, когда играли в индейцев, вечно был вождем Чингачгуком, а я косым глазом… - смеется.
- Извини, дурак же был, видно за это меня и Бог наказал.
- Ой ли, - смеется Лена и пожимает ладонь Илье. – Да просто детьми были, не наговаривай на себя.
- Так и не замужем?
- Так к кому же косоглазка нужна, - смущенно пожала плечами Лена. – Кругом мисс-красавицы.
- Только мне! – неожиданно перебил ее Илья.
- Да, Илюшенька, нашел, о чем говорить, – положила руку на его ладонь Елена и посмотрела ему в глаза. – Я же не из-за этого к тебе подошла, чтобы проситься замуж, а поздравить с выздоровлением. А так, что говорить, в селе и моложе меня девчонки есть, - и хотела было оттолкнуться от Ильи, да крепко держал он ее ладонь.
- Знаю, что мать тебя ко мне не пускала, жалела тебя.
- Ой, нашел что вспоминать! – упрекнула его Лена. – А если и не пускала, так, наверное, для того, чтобы тебе легче было, а то все бегают, а ты прикован к постели, и слова толком сказать не мог. Нашел, чем мать корить, - сильно сжав руку Ильи, прошептала Лена.
- Илюша, пора домой, - громко, нараспев, кличет со двора Марфа. – С кем ты там?
- Мам, и не угадаешь, - отозвался Илья.
- Здравствуйте, тетя Марфа, - смеется Лена.
- Ой, Леночка. Пойдем к нам, на чай. Я пирожков напекла из малины.
- Спасибо, извините, домой тороплюсь. В другой раз обязательно зайду. С вечерней дойки шла, вот Илью встретила. Мои там, наверное, уже волнуются, что задерживаюсь.
- Мамочка, я проведу Леночку и скоро вернусь, - попросил Илья.
-4-
У моста они остановились и наблюдают за лунной дорожкой, мерцающей на водной глади озера.
- Помнишь, когда-то с этого моста прыгали в воду. Казалось, он высокий был, а сейчас осел, наверное.
- Может, - шепчет Лена.
- А в той заводи мой дед дубовые бревна заложил, чтобы заморенели. Сколько лет прошло, наверное, сорок.
- А зачем?
- Для фундамента дома. Водою напитаются, крепче будут, так в древности делали, чтобы стены сотни лет стояли, не гнили.
- Интересно. Я и не знала об этом, - прижалась к его плечу Лена. - Сейчас-то дома строят из кирпича, а фундамент – из бетона делают.
Луна, как фонарь светит, на дороге каждый булыжник виден, а Илья надышаться воздухом ночным не может, как и наговориться с Леной. Отвел он ее до околицы, высоченный дом кузнеца хорошо просматривается, но, почувствовал, как Ленина рука задрожала – остановились.
- Папка его лет пять назад закончил строить, - шепчет на ухо смущенная Лена.
- Молодец!
- А мне до сих пор неудобно людям в глаза смотреть.
- Не смотри, у каждого свой интерес.
- Так село совсем обеднело, а тут такой дом.
- Нашла о чем думать, - прижимает к себе Лену Илья. – Найду заработок, тоже такой построю.
- Так ладно бы об этом люди говорили, а то такие небылицы про отца складывают, аж дрожь берет, - и, чмокнув Илью в лоб, побежала домой.
- 5 -
О чем она хотела сказать, Илья подумал только потом, когда девушка скрылась. О чем? Что-то еще в детстве он слышал, будто Демьян с чертями дружил, да подковы их лошадям ставил. А то, вместо лошадей, людьми оказывались. Да все это сказки, сказки, и чуть не упал с испугу, резко уклонившись от налетевшей на него летучей мыши, потом -второй.
Замахал над головой руками, испуг радость сменила. Все прямо как в детстве, также с пацанами от летучих мышей прикрывались, думая, что они им на голову сядут, хотя учитель сколько раз говорил им, что они всего-то комаров с ночными бабочками так ловят.
Да, детство. А как здорово вокруг, вон что-то в кустарнике встрепенулось, да такой шум поднялся, ветки трещат. И не дожидаясь, что из под него выскочит, Илья побежал по дороге в село. Запыхавшись, остановился у озера, осмотрелся по сторонам, никого, присел на пень, и отдышаться не может. Даже стыдно как-то стало, хорошо никто не видел, как шума в кустах он испугался. А может там кошка на мышь охотится, или в драке с крысой схватилась? А может, тот же голубь, уснувший на ветке, оступился, да крыльями забил. А может, а может. Ой, чего только не может быть в тех кустах, но не медведь же, или черти какие.
А озеро, покойное, темное, аж страх нагоняет, будто вот-вот из него или водяной, или какая гнилая карга выползет, да схватит его и потащит к себе на дно. Илья вздохнул, он ничего не боится, кончилось то детство, хотя для него оно, как вчерашний день. Остановился у берега и наблюдает за светящейся лунной дорожкой, уходящей в его даль. И русалки не плещутся в нем в полночь. Кто об этом рассказывал, не помнится. Кажется Витька, мол, он это своими глазами видал.
Илья прибавил шагу, но тишина начала успокаивать, слышен только редкий собачий лай, или мычание проснувшейся коровы и… тишина, тишина, тишина. Успокоился, шаг сделал медленней, а у креста остановился. Поклонился ему и перекрестился, как дед учил.
Это место было в давние времена священником освещено, и заговор на него наложен об охране бревен. Нагнулся перед крестом Илья, нащупал цепь в траве, на месте она, никто так и не сорвал ее. Потянул ее на себя, не поддается. Потянул сильнее, нет. И вспомнились ему слова отца, если понадобятся бревна, то сначала нужно якоря каменные с них снять, и только потом уже с помощью лошадей, или тракторов вытаскивать бревна на берег. Да, и все теперь ему это будет под силу: жить он стал, как человек, ходить…
Поднялся Илья, отряхнулся, и тут же почувствовал, что его что-то или кто-то не отпускает с этого места. Обернулся – ни кого, попробовал еще раз шаг сделать, но что-то держит его и двинуться не дает. Неужели болезнь возвращается?
Смотрит назад, а там старец стоит, с седою бородою до пояса. Да и волосы на голове, как борода белесые, стекают по груди до пояса.
Рот открыл Илья, а слова вымолвить не может.
- Встал уже, - тихо говорит старец, словно хрустит сухая трава. – Сил набирайся, да мужайся, а в дорогу еще рано.
- Куда? – спрашивает у деда Илья. Смотрит, а у креста никого нет. – Где ты, дедушка? - А в ответ от ветерка зашумел камыш, заскрипел крест, и все успокоилось.
«Видно сильно устал, - подумалось Илье, - что привидения начинают казаться», - и только сейчас заметил, что зацепился он брючиной за торчащую из земли проволоку. Освободил ногу от нее и пошел домой.
ххх
Ладони замерли над водою. Гладь покоя. Ладони задрожали, двинулись в сторону - волну разбудили, по кругу пошедшую за ними. Ладони остановились, двинулись в обратную сторону, волна – за ними. Остановились, вода успокоилась, словно и смуты в кадушке не было. Гладь. Ладони опустились до воды, она расступилась, ладони поднялись – вода за ними, словно намагниченная - и замерла в воздухе. Сложились ладони, и вода в кадушку упала, не разбрызгавшись.
- Пора, значит. Иди сюда! – прошептал старик-демон.
Тень тут же отпрянула от него, поползла по стенным доскам до окна и исчезла в нем. А через мгновение воздух перед демоном всплеснулся, как вода, закрутился и стал серым цветом насыщаться, до черноты. И предстало перед ним что-то непонятное, в виде человеческого тела, укрытого воздушной дымкой, и поклонилось.
Поднял свои брови старик-демон, и сверкнули зеленые молнии из его глаз:
- Сделай свое дело, - поднял он вверх свой скрюченный палец с огромным зеленым перстнем, - душа мне его нужна.
И растворилось видение, и всплеснулась вода в кадушке...