- Потом их отвезли в морг, подкупили там охранника, и мертвецам ***цы заставили сосать. Оплатили всё. Так она и завязала тогда, после этого случая.
- И чё, она прям в рот брала у трупаков?
- Да.
- Да, не ****и давай!
Наташка, мелким шагом прошла по диагонали комнаты, боязливо прикрыла дверь и вжавшись спиной в угол между стеной и узким, сбитым из ДСП-досок шкафом, достала из кармана горсть полосатых семян подсолнечника, смешанных с крупными кристаллами соли. Щелкать семечки солеными пальцами было куда приятней, особенно вкусными были подпаленные, рыжие полностью или с одного боку семена.
Воспаленные беседой девочки, с раскрасневшимися щеками, взлохмаченные, словно древние вакханки, переходили на крик. Они толкали друг друга, перекидывали ногу на ногу, вскакивали с места, загораясь словно свечки.
- Нельзя, нельзя, бабы, себя продавать, как вещи на рынке! - пищала громче всех некрасивая, смуглая девчушка, - Мы же будущие матери, бля! А что если и наши мальцы окажутся тут, в детдоме? Сами вдоволь государственной хавкой не наелись? - заправив выбившиеся черные пряди за острые, высокие уши, она резко встала, обошла стол, стоявший в середине комнаты, и, насладившись короткой паузой повисшей в воздухе, по-хозяйски поправила тюль на окнах.
- Лучше уж быть проституткой, чем за так, - прищурила узкие, кошачьи глазки угловатая, малолетняя трещотка, все это время вхолостую чиркая пустой, пластиковой зажигалкой.
- Я тут у своего попросила семьсот рублей на косуху из дермантина, так он мне сказал, что за эти деньги можно и ****ь снять. Получается, что я просто дешевле ему выхожу. Вот и вся арифметика, - сказала с грустной ухмылкой курносая блондинка.
- А я видела настоящую проститутку, - вдруг падала голос Наташка, смахнув ладонью налипшую шелуху с подбородка.
- И где же ты ее видела, ****утая? - вытаращилась на нее смуглая девчонка.
Наташа вспомнила красивую, молодую женщину стоявшую на пороге небольшого, провинциального клуба, где по выходным проводили дискотеки. Лицо ее было невероятно прекрасным: блестящая, густая челка спускалась ниже бровей, подчеркивая, пронзительные зеленые глаза, подведенные дерзкими, как разряды молнии, стрелками. Полные, без всякого намека на улыбку, надменные губы. Достаточно широкий, уверенный подбородок. Вся одежда была излишне облегающей, нелестно подчеркивающей тяжелые складки на боках, такие, что казалось женщине тяжело было поворачиваться в талии. Немного квадратные, мужские плечи покрывала кроткая джинсовая куртка, явно не сходящаяся в груди. И все это при узких мальчишечьих ягодицах на длинных, жеребячьих ногах.
- У клуба нашего видела, она с кавказцами была. Покрутилась там немного и села обратно в дорогую машину. Такая красивая. Казалась красивой.. Не знаю почему? И все говорили потом, что шлюхой работает в Москве, что это она мать наведать приезжала.
Юрка терпеливо стоял за дверью, ожидая, что Наташа выйдет из комнаты покурить с девчонками из старших классов. Наташка совсем недавно пристрастилась к этому занятию, возможно таким образом она чувствовала себя более независимой и взрослой, но курить ей не шло. Мальчишечье сердце билось высоко в горле, казалось, что выдохни он сейчас чуть сильнее и улетит оно из него насовсем. Когда же девочка наконец появлялась, Юрку охватывало горькое разочарование. В его тайных грезах Наташка была совсем другой. Ночами она приходила к нему в образе белобрысой, умелой фрау из немецких порнофильмов и тогда тело его покрывалось испариной, простыни липли к заднице, Юрка сминал набок набрякший член, стискивал его бедрами, вышвыривая из переполненных, разбухших яиц щедрые поллюции.
На деле же он видел редкие, светлые волосенки кое-как собранные в высокий, конский хвост, хлипкое, уязвимое тело спрятанное под безразмерным свитером, растянутым коровьими сиськами. При каждом шаге Наташкины жидкие икры болтыхались в разные стороны, будто у нее напрочь отсутствовали мышцы. Юрке хотелось догнать ее и добить. Когда же она оборачивалась, чуя его неким внутренним зрением, как чувствует падальщика всякое ослабленное животное, то смотрела сквозь него каким-то святым, бесцветным взглядом. Юрка давился жалостью, прекрасно помня, что сам приложил руку к тому, чтобы теплым, майским вечером изрядно подвыпивший дембель изнасиловал ее. Он наделся, что став порченым товаром Наташка будет куда сговорчивей и податливее к его ухаживаниям, считая себя первым претендентом в очереди на ее тело, которое по всем законам, существовавшим в стенах детдома, больше ей не принадлежало.
Наташку начали травить. Встав в две шеренги, в узком коридоре, ведущем в столовую, пацаны швыряли ее друг другу, как набитый отходами мусорный мешок. Иногда на перемене к ней подбегали и, просовывая руку между ее худых коленей, кричали громко, с животным восторгом, - Вот настолько вошел! После того изнасилования на теплотрассе, Наташка внутренне истекала кровью. Юрка шел след в след. Первая любовь мучила его. Вызвала отвращение. Заставляла дрочить, стирая до мозолей пальцы. Он с презрением всматривался в ее лицо с длинноватым, острым носом, с мелкими, подростковыми прыщами на низком лбу и мечтал разлюбить. Он хотел, чтобы она, наконец уяснила, поняла своим куриным мозгом, что некрасива, ждать ей в этой жизни нечего и что может быть он последний из тех, кому с ней не западло.
Первоклашек укладывали спать рано, после чего строгие нянечки поочередно вели дежурство на этаже У Карины Албеговой раздуло живот, она уже три раза ходила в туалет, что сильно раздражало надзирательниц, надеющихся спокойно прикорнуть часок другой. Тогда Карина решила терпеть до последнего. Огненное варево бурлило и полыхало в ее кишках, того и гляди готовое выстрелить наружу. Начало подташнивать. Маленькие соседки тихо сопели, разбросав руки-ноги в разные стороны. Карина успела добежать до портфеля, что купила ей ко дню знаний еще покойная бабка. Он был красный, объемный, прекрасно сохранивший твердость формы, но из-за того, что в интернате тетради и учебники раздавались прямо в классе, никакой надобности в нем не было. Карина только приоткрыла его, как из нее полоснула горячая струя. Громыхающие звуки и вонь разбудили девочек. Дети начали вопить, кидая в Карину чем попало. Кто-то резко включил свет. Желтое пламя лампы обожгло Карине глаза и какое-то время она ничего не видела.
- Ты сытости не понимаешь что-ли, олигофренка ***ва, потому дрищешь, как лошадь? - постепенно нависшая над ней фигура, приобретала очертания взрослой женщины.