Костька с маленьким Сережкой плелись с рыбалки. В очередной раз расскандалившись с другом Митькой, Костька пошел было на речку один, но вынужден был взять с собой бесцельно болтавшегося Сережку. Мелкий, где бы ни встретил самого умного и авторитетного для него Костьку, прилипал к нему, как рыбка-лоцман к акуле, и отлепить его не удавалось даже подзатыльниками.
День был жарким, рыба совсем не ловилась, да и Костька пребывал в печали после очередного скандала с Митькой. А тут еще и Сережка заныл:
– Костинька, айда домой, гОлодно чей-то…
Дом Костьки был гораздо ближе от речки, чем Сережкин – туда они и потелепались, утомленные голодом и жарой. И только зайдя в дом Костька вспомнил, как его рано утром расталкивала мать:
– Костя, сыночка, просыпайся, мы все уезжаем в район, к тёть Гале в больницу. Я и печку не топила, тебе даже поесть нечего. Ты уж сбегай к Митьке, поешьте там, а мы вам вечером гостинцев привезем.
Натрескавшись пирогов Митькиной бабушки, друганы лениво развалились на мягкой лужайке, обсудить предстоящую рыбалку, а за обсуждением, как всегда, и поругались...
Отгоняя неприятные воспоминания, Костька тяжко вздохнул и подтолкнул Сережку к столу:
– Садись. Щас чо-нить поедим.
В надежде на чудо он заглянул в холодную печь – пусто. Открыл бабушкину студёнку (широкая тумбочка для хранения продуктов), пошарил и, почувствовав какой-то запах, стал вышвыривать из нее все, что было. Из съестного оказалась только, видимо нечаянно забытая и пролежавшая там много дней, засохшая селедка. Костька поставил тарелку на стол, понюхал – запах был не очень, а рядом с селедкой лениво шевелились белые червячки... Сережка брезгливо скривился:
– Я не бу-у-ду…
– Ешь, дурак. Это – деликатес! В Сибири, на море Байкал, тамошние жители тока протухшу рыбу и жрут. Они её омЕль зовут. Вот.
– Чай не правда!? – Серёжка выпучил глазенки, открыл рот, но тут же быстренько захлопнул его. Мелькнула мысль: «Кабы Костька в открытый рот рыбу-то не сунул».
– Дак она чай, поди, и рождатся така? Тухла?
– Ага-а! И всюЮ жизню така тухла и плават, пока не спомают да не слопают… Дурак! Хто же енто живой протухат! Они её нарочно на солнышке, или в студенках таких вот держат, пока не протухнет. А потом – жрут. Это баушка наша положила спицально маненько на пробу. Вот она щас и доспела. Мы с тобой пробу-то и сымем. Вот. Жри давай!
– Дак, а ловят-то как, Кость? – спросил Сережка, пытаясь оттянуть время перед великим таинством – пробой тухлой рыбы. – Говоришь, зовут омЕль. Зовут – это что ли с берега кричат: «омЕ-ель, омЕ-ель …», она и приплыват?
– Ой, дура-ак, – Костька обхватил голову, раскачивающуюся из стороны в сторону от возмущения, и тяжко выдохнул...
С улицы раздался условный сигнал друганов – протяжный свист. Костька выглянул за оконную занавеску, отпихнул рукой бесцеремонно лезущую туда Сережкину мордашку, и выругался:
– Ну, … Митька, блин, вечно спортит шутку.
Бросив взгляд на копошащихся в тарелке белых червячков, сглотнул голодную слюну, отвесил Серёжке лёгонького подзатыльника и, скомандовав: «За мной, шкет!» выбежал из дома.
– Митька-а! Сережка голодный, спасу нет. А мои тока вечером вернутся. У тя дома пожрать че есть?
У жалостливого Митьки защемило сердце. Он взял Сережку за руку, погладил его взъерошенные волосенки, сердито глянул на Костьку и процедил сквозь зубы:
– Цельный день мальца таскаш за собой не жрамши, а сам-то пирогов… – и осекся.
– Да ладно, – буркнул примирительно Костька.
– Айдате к нам. Папка дома с дядь Саней. Выпивают. Не ной, Серега, щас от пуза накормлю, – и Митька быстро зашагал к своему дому, таща за руку еле поспевающего за ним Сережку. А тот, семеня, то и дело оглядывался с опаской на плетущегося сзади понурого Костьку. Страшно ему было: друзья вот-вот расскандалются! Но урчащий от голода Костькин живот напоминал, что ради «пожрать» – можно и потерпеть. И Костька стойко терпел: не отвечал на гневные выпады друга.
Мальчишки вошли в дом… и замерли у порога. Митькин отец, приветливо улыбаясь, поманил их рукой:
– А ну, орлы, к столу! Сейчас деликатес есть будем. Дядя Саня вернулся, гостинец из Сибири привез. Митька, чайник быстренько поставь.
Дядя Саня сконфуженно сдвинул начатую бутылку столичной за горку нарезанного хлеба, показал кивком головы на огромную рыбину, лежащую на столе, и гордо отрекомендовал:
– Омуль! С душком!
«Орлы» скукожились возле порога, накрепко захлопнув рты, боясь впустить туда резкий запах тухлой рыбы. Только Сережка, судорожно дёргая Костьку за рукав, скороговоркой лепетал, будто байкальский туземец, зовущий с берега рыбу:
– ОмЕль, омЕль, омЕль…