Пространство

Калинина Любовь
                Глава 3.
                Пространство

   Мой батько работал шофером в автоколонне. Возле нашего недостроенного дома, двора без забора помню машину с синей кабиной. Однажды мой брат сел в нее и нажал на газ. Машина тронулась с места. Был переполох.

   Еще: батько был пьяным. Я помню какую-то суету. Он рвался ехать в какое-то соседнее село, не знаю зачем. Его не пускали. Он взял меня с собой, и мы поехали к каким-то чужим людям. Помню за столом деда с бородой и бабку, на стенах – большие иконы, в доме все свежо выкрашено в красный и зеленый цвет.

   Рядом с нашим домом, на пустыре, стоял маленький домик – контора и гаражи, где ночевали и ремонтировались машины. Напротив гаражей – через дорогу – была так называемая «перевалка», зимой там устраивали елку. Помню табуретки вдоль стен и елку – в центре, мне дали конфеты и елочную игрушку – блестящую картонную рыбку.

   Позже контора стала занимать две комнаты нашего нового дома и часть веранды. Мы все ютились в комнате с печкой, спали на кровати «покатом» – не вдоль, а поперек. Помню: много столов, счеты, большой бак с водой; Ивановну, Давидовну, тетю Надю, с которой иногда приходил очень красивый черноглазый мальчик, с каким я потом буду сидеть в школе за одной партой с пятого по восьмой.

   Вскоре автоколонну куда-то перевели. Гаражи опустели и превратились в какие-то склады, а потом – совсем были заброшены. Вот тогда-то там летом мы устроили библиотеку: подмели, снесли книги, написали формуляры и выдавали общие книги для чтения домой.

   Особым местом обитания летом была посадка: между деревьями мы расчищали много места для «комнат», из кусков строительного толя делали зонтики и сумочки, в которых носили куски кирпича, завернутые в листья лопуха, – мечту голодной детворы – «колбасу» и «хлеб»… Я до сих пор помню приятную тяжесть этих «сумок»…

   Однажды в посадке – по одной из тропинок – шла странная парочка – пожилые женщина и мужчина, хорошо одетые. Когда они подошли ближе, женщина резко выбросила руку, на пальцах были длинные яркие ногти, я такого еще никогда не видела – ужасно испугалась и какое-то время страшилась случившегося…

   То, что я называла «маленький домик – контора», вскоре стало жильем для семьи одного из шоферов, цыгана, у которого была жена Мария и двое детей, моих ровесников. Почему я стала своей в их доме, семье, не знаю, но они мне доверяли своих детей и жилище. Если они уходили и не закрывали дверь, я была спокойна, но если нас закрывали, я рвалась домой и говорила:
   – Я с ними не буду!

   Хотя я была диковата, с ними мне, в общем, было хорошо: их родители между собой не враждовали, детвору любили, у них были некоторые роскоши: игрушки, книжки, запах одеколона, праздники…
 
   Помню день рождения моей подружки: чужие веселые люди, накрытый стол, молодой родственник пел «Цыпленок жареный» и рисовал – первый раз видела этот процесс – красивого желтого цыпленка…

   Мы собирались вместе в сентябре идти в школу, но вскоре они уехали…
 
   А через несколько лет здесь поселится странная пара…

   Денег нашей семье катастрофически не хватало. Отец решил работать на шахте, рядом с домом – через посадку и железную дорогу – была открыта шахта №1. Поработал недолго – угроза здоровью и жизни постоянная. После одного из обвалов – отец рассчитался – на память осталась на лице синяя «сыпь» под кожей от угольной пыли - штыба.
 
    Начал работать в совхозе трактористом…


                Глава 6.
                Молокозавод
 
   Молокозавод играл в нашей жизни особую роль… Это был целый мир: необыкновенно большое здание, к которому рано утром подъезжали машины за продукцией; в здании были огромные комнаты, ванны, бассейны, особая посуда, стопы этикеток, женщины в белом, особый кислый запах...

   Иногда, зимой, молодая девушка, которая работала лаборантом, ночевала у нас, она учила меня писать: делала ручку из карандаша, к которому ниткой привязывала перо. Я любила, когда она оставалась…

   Когда молокозавод перевезли, нам принесли огромный ушат с творогом, залитым сметаной. Творог со сметаной люблю до сих пор.

   Во дворе молокозавода была яма, куда привозили кусковой лед. Эту яму укутывали опилками. В них можно было найти деревянные куски – обрезки досок: треугольники, прямоугольники, кубики… Весной я их собирала; дома, во дворе, на холме подвала, терла красный кирпич и красила эти обрезки – очень нравилось.

   Значительно позже, когда не было уже и следа от молокозавода, здесь впервые молодая цыганка на моей ладони прочитала имя моего будущего мужа за четырнадцать лет до свадьбы…

   Молокозавод связан в памяти с семьей, которую называли Булаки. Семья жила на другой улице, вход в их дом был с другой стороны, с поля, но вторая сторона нашей улицы не была еще застроена, поэтому их дом хорошо просматривался из наших окон. У них была большая семья. В семье действовали какие-то странные правила: старшие дети уехали, к младшим детям относились жестко: сын – ровесник моего брата – жил на чердаке (мальчишка ночью работал сторожем на молокозаводе, кормил собак, охраняющих молокозавод), дочь была вся в заботах по дому.
 
   Мать – обычная женщина, отец старый, маленький, сухенький, жесткий. Весной и летом он ходил в белом полотняном костюме. У них было много коз. Отец был странным: я видела, как он катался на козах за посадкой, в яру.

   Позже сын и дочь уехали. Парень пошел в мореходку. Девчонка вышла замуж. Через время мы узнали, что их уже нет в живых…