Из-за М. Инга в восьмом классе подружилась с Шишкой, с девочкой по фамилии Шишкарева, которая тоже влюблена была в него. Но не тайно, а наоборот, о своих переживаниях ей было необходимо постоянно с кем-то делиться. К тому же эта подруга была убеждена, что и он в ней души не чает, только не признаётся.
М. сидел на "камчатке", на самой задней парте в ряду, расположенном вблизи входной двери. Шишка порой сама подсаживалась к нему. Инга же сидела в середине ряда возле окна, соседствуя с Полозухиным. В сторону М. она старалась никогда не оборачиваться.
Уже не вспомнить, как Шишка прилепилась к Инге со своей дружбой, ради которой приходилось постоянно давать списывать, подсказывать и ходить друг к другу домой по разным школьным вопросам.
Помимо Инги, Шишкарева водила дружбу с двумя девочками-десятиклассницами, никогда не пропускавшими школьных вечеров и танцев в ДК и также державшими в поле своего обозрения М. Поэтому Шишка была в курсе всех событий, что касались его персоны.
А Инга, не имея другой возможности обладать информацией о его жизни, не отталкивала от себя новую подругу, которой уроки некогда было делать из-за насыщенной внешкольной жизни и которой надо было у кого-то списывать и с кем-то делиться своими переживаниями, связанными с М.
Конечно, Шишка ни в коем случае не догадывалась и не должна была догадываться об истинных причинах дружбы Инги с ней. В общем, они были друг другу необходимы по своим причинам.
Надо заметить, что подруга эта была, не сказать чтобы очень уж раскованной, но в достаточной степени нахальной. И в зелёных её глазах выражение наглости преобладало над остальными проблесками чувств.
Учителя её терпеть не могли за то, что она с лёгкостью обманывала, не моргнув и не отводя взгляда своих нахальных виноградин.
Красавицей она не слыла, но обладала железобетонной уверенностью в своей привлекательности, хотя, быть может, это только на поверхности, а в глубине души она где-то сомневалась в своей неотразимости. Ибо пару раз в её рассуждениях
проскальзывали фразы о недовольстве собственными ногами, мол, кривоваты малость, но тут же она добавляла, что так и должно быть, что этот маленький изъян только добавляет очарования.
Инга даже порой завидовала Шишкиной самоуверенности, потому как сама состояла из подростковых недовольств своими данными, как внешними так и внутренними. Она считала,что недостойна М., присматриваясь к окружающим девочкам и пытаясь определить, кто же сумеет поселиться в его сердце.
Хотя Шишка и была убеждена, что именно она является его тайной избранницей, но Инга в это не верила. Однако и прервать их неискреннюю дружбу была не в состоянии, потому что откуда бы тогда она смогла черпать сведения о жизни М. за пределами школы.
В школе ничего особенного не происходило. Сплошная рутина: учителя со своими оценками, ответы у доски, контрольные и всякая-разная тягомотина, обыденная и не интересная.
Шишка же мелькала в послешкольной жизни М. на вечерах и на танцах. А где она не успевала мелькнуть, там успевали её подруги-десятиклассницы, которые о нём знали всё, по крайней мере, они так считали.
Ради этого приходилось терпеть нападки учителей, недовольных их дружбой, да и некоторую бесцеремонность самой Шишки.
В восьмом классе всё обстояло более-менее терпимо. Но после восьмого, когда от их класса осталось чуть ли не меньше половины, произошло слияние с другим классом, тоже сильно поредевшим после ухода многих учеников в техникумы и ПТУ.
И классным руководителем у них стала ВалВал, которая до такой степени невзлюбила Шишку, что без конца вызывала в школу Ингиного папу, жалуясь ему на недостойное поведение его дочери и капая тому на мозги, что, мол, всему виной дружба с неблагополучной Шишкаревой; что та оказывает плохое влияние на неплохую, в общем-то, девочку; и что отец Инги просто обязан оградить дочь от общения с этим монстром.
Да, где-то имели место быть не очень хорошие качества этой подруги: она была лжива и нахальна; водила за нос и учителей и родителей; уроки не учила, домашние задания никогда не делала, обходясь списыванием у кого-нибудь. Кроме того, завела себе два дневника: один для учителей с их двойками и замечаниями, а другой - для родителей, где всё обстояло тип-топ, чуть ли не идеально, одни четвёрки и пятёрки. Скандал был грандиозный, когда эта двойная бухгалтерия вскрылась.
Но всё это ерунда, как объясняла сама Шишка. Недовольство ею в школе проистекало из-за того, что у неё был брат, который когда-то тоже учился в этой школе и у которого
ВалВал была в своё время классным руководителем. И этот её брат был такой легендарной личностью, что, хотя и давно, лет пять уже как покинул эту бурсу, загремев в казённый дом с решетчатыми окнами, но слухами о его "подвигах" полнилась память не только стен школы, но и продолжавших здесь трудиться учителей.
Шишка жаловалась Инге:"Ну почему они все помнят Вовку и никто не вспоминает
Валентина! У меня же два брата учились в этой школе."
Того брата, которого отказывались вспоминать и который был лет на десять старше сестры,
совсем забыли. А он-то учился когда-то очень хорошо, закончил мединститут и был уважаемым хирургом.
Короче, слава брата-хулигана затмила славу брата-медика. И Шишке припоминались лишь "заслуги" одного брата, что очень обижало сестру.
Однако у этой запретной подруги имелись и хорошие качества.
Во-первых, у неё был красивейший каллиграфическийф почерк. Во-вторых, она обладала изящными руками с длинными тонкими пальцами, которые потрясающе играли на фоно "Лунную сонату" Бетховена.
Инга тоже, было время, училась в музыкалке, но до игры Шишки ей было далеко. Да и руки её не были такими красивыми, годясь скорее для игры на балалайке, а не для фоно.
Хотя и Шишка пианисткой была не гениальной, так как в музучилище после восьмого класса ей поступить не удалось, а только лишь после девятого.
МАТРОС ОФИЦИАНТ-УБОРЩИК.
Двадцать пятое мая.
- Вот так вот, в забой - как в бой! Давать стране угля. Хоть мелкого, но очень много.
Короче, красавицы, после завтрака намыливайтесь перебирать картошку! - спозаранку объявил нам Паша, раздуваясь от злорадства. - По десять ящиков на каждую.
- От худой птицы - худые вести, - не удержалась я от язвительного ворчания.
- Ничего себе, нашла худенького! - возмутилась Анюта и от всей души ему пожелала: -
Дай Бог тебе, Паша, сто лет прожить, да двести на карачках ползать.
Но как бы там ни было, после завтрака он проводил нас в тамбурный отсек между трюмами, заваленный горой гниющей картошки.
После того, как наш провожатый удалился, унося на своём ржавом лице ядовитую усмешку, мы с Анютой, делать нечего, уселись на ящики и принялись за порученный нам неблагодарный и грязный труд.
Сначала мы ковырялись в этом гнилье с тоскливыми мыслями и мрачными лицами, но постепенно развеселились и даже песни затянули.
Однако попеть долго нам не пришлось. Наша художественная самодеятельность была прервана появлением "соловьёв", уже назюзюкавшихся с утра пораньше.
Первым, с графином в руке, плелся Чёрный. А за ним, понуро свесив кудлатую голову и неся с собой транзистор, ковылял Беленький.
Увидев нас, они резко затормозили свой ход.
- Вот, ходим-бродим в поисках неприятностей, - глупо улыбаясь, пояснил нам Чёрный.
Рожи у обоих были опухшие, помятые и заросшие щетиной.
- И откуда же вы такие выползли? - удивилась я.
- Откуда? Из тех же ворот, что и весь народ! - полуобиженно ответил Колька.
- У вас, никак, праздник? - осторожно поинтересовалась Анюта.
- Весною и летом праздник каждый день, - глубокомысленно произнёс Чёрный. - Особенно в море. И вообще, лучший праздник тот, который мы создаём себе сами.
Исчерпав своё красноречие, он продолжал раскачиваться, глупо скалясь и многозначительно поглядывая на графин с подозрительной мутной жидкостью, который он мёртвой хваткой сжимал за горло.
Беленький тупо озирался вокруг и выглядел так, словно с Луны упал, причём, приземляясь
стукнулся головой.
" Соловьи" стояли, раскачивались и, скрежеща ржавыми шариками в черепушках, тяжело
о чём-то соображали.
- Вы что-то ищете? - решила я прийти им на помощь.
- Ищут менты! - обиделся Колька. - А мы...
Пошатываясь, он продвинул под свой зад свободный ящик и, плюхнувшись на него,
по-хозяйски помахал рукой на другой свободный ящик, приглашая присесть своего товарища.
- Какая самая первая заповедь матроса? - патетически спросил он то ли всех сразу, то ли самого себя лично. И, подняв указательный палец, ответил: - Матрос пьёт, служба идёт.-
И, отхлебнув жидкой мути прямо из графина, протянул его приятелю: - Пей! - потребовал
Чёрный. И лицо его расплылось в дураковатой улыбке.
Беленький, лихо запрокинув голову, послушно отхлебнул и вернул графин назад.
Колька открыл было рот, чтобы что-то сказать. Но в этот момент в дверном проёме возник Боря Худой. Завидев всю нашу "тёплую компанию", он заметно оживился, и его синие глаза заинтересованно засверкали.
- Ага! У вас тут весело. О чём говорим? - спросил он.
- Как о чём? О музыке, конечно, - сдвинув брови, заявил Чёрный.
И, выхватив из рук Беленького транзистор, врубил его.
Тамбур оглушило хрипом, свистом и какой-то бойкой песней.
Боря невозмутимо приглушил звук и, поведя носом, произнёс:
- "Не правда ли, тут так красиво?" спросила жука божья коровка. "Ну не так уж тут и красиво! Нет даже ни одной навозной кучи", ответил ей навозный жук. - При этих словах он небрежно пнул ногой гнилую картошину.
- Ты это зачем? - собралась уже обидеться Анюта. - Можно подумать, мы сами по
доброй воле сюда притащились. Взяли бы лучше да помогли, - предложила она жалобным
голосом. - А то нам норму установили по десять ящиков на каждую.
Боря этот призыв воспринял по-своему и, оседлав ещё один свободный ящик, взял из рук
Чёрного графин, поболтал его и отхлебнул из горлышка.
- Да, списывать убытки - этому наше начальство учить не надо, - сказал он, скосив глаза на огромную гниющую кучу.
- Ага. И это всё так тебе обстряпают-обтяпают, что комар носа не подточит, - поддержал его Колька и трагическим голосом добавил: - Плывём, елы-палы, то ли в светлое будущее, то ли в непроглядную темень.
- Потому что, дорогие мои, мы с вами живём в отдельно взятой за горло стране. И я другой такой страны не знаю, - понизив голос, промолвил Боря и заговорщицки обвёл всех присутствующих смеющимися синими глазами.
Беленький вздрогнул, словно спросонья, и, тяжеловато повернувшись, тоскливо возвестил, обращаясь к Чёрному:
- А я вообще никакой другой страны не знаю!
- А кто знает? - удивился Колька. - На-ка вот, выпей! - он протянул опечаленному приятелю графин. - Девочки вон интересуются, как мы докатились до такой жизни. - Он попробовал улыбнуться. - Не знаю, кто как, а я лично об этом мечтал. Нет, не об этой хреновой жизни, конечно. А о морях-океанах, дальних странах, и всё такое... - Он горестно вздохнул.
- Мечтать не вредно. Вредно не мечтать, - усмехнулся Боря.
- Коля, мне очень жаль! - тонким голосом воскликнул Беленький.
- А мне нормально, - угрюмо произнёс Чёрный и, зло сплюнув, пояснил: - Я нахожусь в состоянии аффекта. Полной невменяемости. Пей, лучше, кому говорю.
- Что называется, попытка впрыгнуть в счастье с помощью алкоголя, - кашлянув, прокомментировал Боря Худой. И, обращаясь к нам с Анютой, добавил: - Ситуация такая вот кричащая.
- Да. А там, говорят, люди живут клёво. Не то, что мы, - вздохнул Чёрный, продолжая совать графин в лицо Беленькому.
- Ага. У них в журналах такое увидишь, что у нас на заборах не прочитаешь, - заметил Боря.
- Не...- протестующие замотал головой Беленький, неприязненно глядя на врученный ему графин. - А то девочки подумают, что я алкоголик.
- А какая тебе разница, что они подумают? - мрачно произнёс Чёрный.
Подмигнув нам, Боря шутливо пояснил:
- Да, девочки, вы на них внимания не обращайте. Они, знаете ли, переориентировались
как бы.
- Ещё секунда, и я убью тебя! - пригрозил ему Колька.
- Секунда прошла. И что? - с весёлым любопытством поинтересовался Худой.
- А. Фиг с тобой, - Чёрный улыбнулся и вяло махнул рукой. - Время лечит любые раны.-
И уже обращаясь к Беленькому, горестно свесившему голову, изрёк: - Вообще-то, от хреновой жизни лекарства не бывает.
- Я пить брошу. Гадом буду, брошу! - с чувством произнёс Вовка. Губы его задрожали.
Колька недоверчиво ухмыльнулся и хмыкнул.
- Знал одного такого, который бросил, - сказал он. - Бросил и умом тронулся.
Услышав это, Беленький мертвенно побледнел и с беспомощным выражением в глазах
отпил из графина довольно прилично.
- Я вот в семидесятом году чуть не утонул. Меня спасли. Еле откачали, - Чёрный вздохнул. - А я иной раз так себе думаю: если бы я тогда утонул, то уже бы шесть лет горя не знал.
- Рыбы сожрали бы, - деловито заметил Боря.
- А почему бы им, рыбам, не сожрать меня? - неожиданно высоким голосом вскричал Колька. - Сколько я их сожрал за свою жизнь?! Это было бы очень даже справедливо.
- У него с головой всё в порядке? - поинтересовался у Беленького Худой, указывая пальцем на Чёрного.
- Всё в порядке, - ответил тот, однако подозрительно косясь на своего приятеля.
- А у тебя? - Боря решил выяснить всё до конца.
Вовка непонимающе вытаращил на него свои помутневшие водянистые глаза.
- А у него в голове опилки вместо мозгов, - зловредно произнёс Колька.
- Ну, знаешь! - обиделся Беленький. - Я не понимаю...
- И не старайся понять. А то у тебя башка лопнет! - разошёлся Чёрный. - Ты же настоящий мозговой импотент!
- Ты...Ты... Знаешь кто? - растерянно залепетал оскорблённый Вовка и, вскочив на
ноги, задрожал всем телом.
- Ладно, не расстраивайся, - попытался успокоить его Боря. - Не обращай внимания.
Всем известно, что у него язык, будто помело.
- Что же это происходит?.. - продолжал растерянно возмущаться Беленький.
- Что происходит? Обычная вещь происходит, - примирительным тоном произнёс Колька. -
Просто я сегодня не в себе. Ладно, выбрось из головы. - Он усадил приятеля назад, на ящик. - Не обижайся. Ты видишь перед собой образец невезучего человека. Я немного перебрал. Немного. Только сколько, не скажу.
- Ну ты хватил, однако. Нашёл, что сказать. Мозговой импотент, - Боря осуждающие покачал головой. - Хотя, кто его знает, что хуже: мозговой или обыкновенный, - он вздохнул.
- Это меня учитель по физике в школе так назвал, - охотно объяснил Колька. - Мне это почему-то запомнилось.
- Да, импотенция, она нечаянно нагрянет, - покачал головой Беленький.
- Особенно в море, - подхватил тему Чёрный. - Поторчишь тут ещё пару-тройку лет, а потом, смотришь, стрелки никнут и всё время показывают полшестого!
- Так. Никаких разговоров ниже пояса! - Боря протестующие поднял руки. - Тут же девочки. Давайте лучше о птичках.
- Ага. Поп упал с колокольни и ни разу не чирикнул, - усмехнулся Чёрный. - Ты мне вот скажи, правда ли, что птицы, живущие на проводах, лучше размножаются, чем те, которые на деревьях?
- Нет, не правда, - с полной уверенностью ответствовал Худой. - Я просто пробовал на проводах размножаться. Не получается. - Он хитро хихикнул, стрельнув глазами на меня и на Анюту.
- Да? А я вот сегодня иду в четыре утра. И вдруг из-за угла что-то похожее на голую прачку показалось, - криво ухмыльнувшись, сообщил Чёрный.
- Да ну? - вдруг оживившись, не поверил Худой.
- Ну я же и говорю, показалось!
Боря разочарованно махнул рукой.
- Развратный тип, - пробормотал Беленький. - Поэтому тебя женщины и бросают. Любовь,
между прочим...
- Развратный! - воскликнул Колька, не дав ему договорить. - Любовь! - он с ненавистью сплюнул. - Подумаешь, какой чувствительный нашёлся! Никогда не врублюсь, почему это некоторые так киснут при слове "любовь". Вот я, например, нормальный мужик и нормально гляжу на жизнь. И без всяких этих... Короче, я могу пойти с бабой любой.
Припрёт, так и с прачкой, и с бабой Ягой!
- Стихи получились! - восхитился Боря. - Там, где скопытился Амур, развернул свои крылья Пегас.