1
Дорога в тыл
Ещё в Минске рядом с нами, прямо на полу, приютилась женщина с двумя детьми. На матери был старый домашний халат, на ногах растоптанные, явно не с её ноги, туфли. И то, и другое никак не вязалось с красивой укладкой крашеных под блондинку волос и свежим ярким маникюром на холёных руках. На коленях она держала девочку лет четырёх, а мальчик, года на два старше сестрички, устроился на крошечном дамском чемоданчике. Одна ручка девочки была в гипсовой повязке. У мальчика на колено наложены шины. На одной из остановок поезда моя мама достала из сумки пачку "Беломора" и собиралась отойти к приоткрытой двери, но перехватила устремлённый на папиросы жадный взгляд женщины.
--Курите?
Женщина, молча, покивала головой. Мама протянула ей пачку. Обе отошли к дверям. За куревом познакомились, разговорились. Антонина Дмитриевна Красковская, она с детьми, Люсенькой и Костей, бежали из Вильнюса, где они жили с мужем, занимавшим высокую воинскую должность в Вильнюсе. Я не знаю, в каком он был чине, по словам Антонины Дмитриевны, был братом жены мало известного тогда генерала Рокоссовского. Антонина Дмитриевна с детьми должна была поехать к мужу в летние военные лагеря. Готовясь к отъезду, полдня провела в парикмахерской. В субботу, 21 июня, муж прислал за ними "эмку". Шофёр вынес чемоданы. Котя (так звали мальчика в семье) шёл к машине с ним, но увидел во дворе друга и бегом бросился попрощаться. Споткнувшись, упал и сильно рассёк о камни колено. Его срочно повезли в травмпункт. Пока брату накладывали шины, Люсеньке, ожидавшей их на заднем сидении в машине, стало скучно. Она приоткрыла тяжёлую дверцу, но та захлопнулась и защемила ей пальчики. Пришлось ладошку с перебитыми пальчиками загипсовать. Мать не решилась с травмированными детьми в этот же день отправиться в путь, и отъезд отложили на утро в воскресение. Проснулись от страшного грохота. Бомба угодила в их многоэтажный дом. Они успели выбежать, в чём спали. Впопыхах Антонина Дмитриевна схватила попавшийся ей под руку чемоданчик. Потом, когда они выходили из горящего города, обнаружила, что в чемоданчике, кроме одной перчатки, ножниц и чайной ложечки, ничего не было. Девять километров они шли пешком до ближайшего леса. Кто-то из случайных попутчиков дал ей свой старый халат, кто-то пожертвовал туфли. В лесу пережидали до тех пор, пока их не подхватила гражданская машина и не довезла до вокзала в Минске. Так несчастье помогло счастью: не случись этих травм у детей, может быть, там, у самой границы в военных лагерях, они все погибли бы. Ведь о муже Антонине Дмитриевне так ничего и не удалось узнать, очевидно, он погиб или попал в плен. Но о дальнейшей трагической судьбе этой женщины и её детей я расскажу ниже. А сейчас они, благодаря нашему шофёру, мчались в одном с нами вагоне в глубокий тыл.
Куда нас везут, никто не знал. Прошёл слух, что едем в Москву. Я сказала, что наш поезд мчал нас. Да, он мчался на всех парах от разъезда до разъезда, на которых мы подолгу стояли, пропуская воинские эшелоны. Железная дорога постоянно подвергалась налётам вражеских самолётов. И хотя на крышах наших вагонов были начертаны красные кресты, немцы сбрасывали бомбы и поливали поезд пулемётным огнём. Когда они появлялись, эшелон останавливался, а паровозы (наш тяжёлый длинный состав тащили два),отцепившись, громко крича тревожными гудками, уносились вперёд, увлекая за собой самолёты (немцы охотились за паровозами). Все выскакивали из вагонов и разбегались подальше от путей, прячась под кустами, в лесочках. Часто въезжали на станции после отгремевшей там бомбёжки. Развороченные рельсы, сброшенные с рельс скелеты сгоревших вагонов, разрушенные здания, измотанные, растерянные лица людей. Поезда простаивали, ожидая пока ремонтировали пути.
На одной из станций, где наш эшелон стоял довольно долго и почти все его обитатели высыпали на перрон прогуляться и подышать свежим воздухом, издалека из-за поворота послышались странные приближающиеся звуки. Казалось, кричали сотни птиц. На станцию с западного направления прибывал поезд, и с его приближением всё явственней стало слышно одно слово: "Хлеба! Хлеба! Увидели входящий на первый путь состав, состоявший из пригородных вагонов, переполненных детьми, которые, высунувшись из открытых окон, протягивая к нам просящие руки, выкрикивали, вернее, выплакивали это слово: "Хлеба! Хлеба!" Невыносимо было смотреть в эти молящие детские глаза, слышать эти птичьи тоненькие голоса. Их вывозили из пионерских лагерей от самой границы. Чекисты из нашего вагона побежали на станцию, отоварили свои продовольственные аттестаты за весь месяц и всё отдали детям.
Удивительно, с того момента, как мы вышли из нашего дома, прошло несколько суток, но в этой обстановке никто из нас не вспомнил о еде. Только, когда мы прибыли в Тулу (Москва нас не приняла, и эшелон двигался дальше на восток), на перроне по радио объявили, что наш поезд ждут тульские рабочие, которые привезли и раздали детям по бутылке молока и по французской булке. И это я тоже не могу вспоминать без слёз, когда думаю о тех людях, которые в такое тяжкое для всех время подумали о нас. Ведь по дороге уже нигде ничего нельзя было купить. Рабочие тульских заводов на свои деньги закупили эти продукты. Кажется здесь, в Туле, мы впервые почувствовали себя в безопасности. Тогда я ещё не думала об этом, но позже не раз обжигала мысль о том, что на всём протяжении пути рядом с нами были люди, которые, вызывая огонь на себя, спасали наши жизни. Это машинисты паровозов, тащивших наш эшелон под бомбами и пулемётным огнём. Не знаю, подошёл ли кто-нибудь из ехавших в нашем эшелоне, глянул в глаза, сказал простое спасибо, спросил имена?. Потом ,в глубоком тылу, думая об этом, я очень жалела. что не сделала этого тогда сама, но я просто боялась отходить от своего вагона, а он от паровозов находился довольно
далеко. Ехали мы ещё долго, но, наконец, на одной из станций нам объявили, что дальше поезд не пойдёт. Мы прибыли на место, где нам предстояло пережить это суровое военное время.
Продолжение следует.