ТЕКСТ СОДЕРЖИТ ГРАФИЧЕСКОЕ ОПИСАНИЕ НАСИЛИЯ. 18+
День первый
Он был странным, этот Остин, очень странным. Генри бы насторожиться и оборвать это сетевое знакомство, пока не поздно... но вот беда, в незнакомце было и много интригующего, загадочного, что заставляло вновь и вновь выходить на связь. А еще он как-то интуитивно чувствовал, когда знакомый начинал охладевать и подогревал интерес. Генри незаметно для самого себя настолько завяз в этих странных отношениях, что, когда Остин предложил встретиться в реале, согласился. Вполне отдавая себе отчет, что в реале все иначе, и эта встреча может положить общению конец, развенчав ореол мрачного очарования и тайны. Наверное, отчасти, он хотел этого, чувствуя, а может, интуитивно догадываясь, что им ненавязчиво манипулируют.
При личной встрече, Остин оказался темноволосым мужчиной старше Генри, едва переступившего порог совершеннолетия, лет на пятнадцать. Худой, но жилистый, с длинными пальцами музыканта или хирурга.
Он встретил его у метро и гостеприимно распахнул дверцу хонды, предлагая присоединиться. Генри позволил себе заколебаться, все же он совсем не знал этого человека. Реального человека. Остин на это дружелюбно и чуть насмешливо усмехнулся, заметив, как глупо приходить на встречу, если не уверен, что хочешь продолжить общение или боишься, и что они не школьники, чтобы бродить по улицам. Словом, уговорил. И они поехали, беседуя, почти как в сети. Почти. Что-то неуловимо настораживало, но Генри не мог понять, что именно, а потому и придумать причину, чтобы прервать встречу. Он реально насторожился только, когда автомобиль свернул на загородную трассу, испуганно, к своему стыду, спросив, куда они едут. Остин засмеялся и успокоил:
- Ко мне в гости. Посмотришь, как живут отшельники. Я сварю обещанный кофе, посидим у пылающего камина, пообщаемся, познакомимся поближе. Ну а дальше по обстоятельствам...
Последняя фраза почему-то сразу не понравилась, и Генри счел разумным немедля пресечь все эти возможные обстоятельства, предупредив:
- К ночи мне надо быть дома.
Мужчина снова засмеялся, не поворачивая головы, даже не бросив взгляд в зеркало заднего вида, внимательно следя за дорогой, что, несомненно, характеризовало его как человека надежного:
- Только не говори, что такой большой мальчик не может сказать родителям, что переночует у друга.
Смутившись намека на возраст и зависимость от предков, Генри соврал, что они с утра идут в гости, но Остин, похоже, не поверил, усмехнувшись.
Ехали долго и он уже начал откровенно дергаться, смотря, как постройки вдоль трассы становятся все реже, когда Остин свернул на грунтовку и вскоре затормозил у небольшого одинокого одноэтажного коттеджа. Не нового, но вполне себе крепкого и ухоженного, как доказательство слов спутника, уверявшего, что живет тут круглый год.
- Вот мы и дома, - улыбнулся он, не оглядываясь, поднимаясь по ступеням, зная, что Генри некуда деваться.
По-джентльменски придержал входную дверь и... закрыл ее на ключ.
Точно не замечая, как гость напрягся, зажег свет на всем протяжении своего пути, указывая дорогу, и Генри невольно передернуло. Желание бежать отсюда прочь буквально зашкалило. Со стен и из углов помещений на него смотрели стеклянными глазами чучела животных, среди которых преобладали кошки и собаки всех пород и мастей... Его замутило. То ли от вида несчастных зверей, то ли от запаха, которым пропах дом, по спине побежали мурашки.
- Остин, - окликнул он хозяина, чтобы, наплевав на неловкость и невежливость, - в конце концов, кто тот ему? - попросить отвезти обратно в город.
Под взглядами чучел, точно смотрящих в душу, было не по себе. Однако мужчина не отозвался, вынуждая таки пройти вглубь дома, откуда уже доносился запах обещанного кофе. В кухне, Генри прижался к стене, с ужасом обнаруживая мертвых зверей и тут. Господи, сколько же по всему дому наберется?..
Еще не успел рта раскрыть, как Остин заметил, усмехаясь:
- Не понравились мои питомцы? - поставив на поднос чашки и розетку с печеньем, направился мимо дальше. - Я разве не говорил, что не люблю зверей даже сильнее людей?
Генри покачал головой, хвостиком следуя за хозяином дома, не желая оставаться с чучелами наедине.
- Но почему? - спросил он. Обычно бывало как раз наоборот, те, кто ненавидел людей, находили себе друзей среди животных, заводя кошку или собаку. Послушно опустился в предложенное кресло, повернутое к растопленному камину. И когда Остин все успел?
- Они не умеют притворяться и не надевают масок, как люди, - объяснил свою позицию собеседник, делая глоток кофе, которым можно было обжечься. – Не прячут ни любовь, ни страх, ни ненависть. А я терпеть не могу, когда на меня смотрят, как на урода и монстра.
Он посмотрел на гостя, и во взгляде его почудилось предостережение. Почудилось ли?
- Да ладно, - усомнился Генри, напряженно улыбнувшись. Ох уж этот человеческий комплекс неполноценности... - Ты даже очень симпатичный.
Остин светло улыбнулся, вдруг придвигая свое кресло ближе и подаваясь чуть вперед:
- Правда, я тебе нравлюсь? – спросил он.
Его горячая настойчивая ладонь неожиданно оказалась на бедре Генри, поглаживая, поднимаясь все выше, и тот понял, какую ошибку совершил, идя на попятную:
- Просто констатировал факт.
Рука осторожно, но не менее настойчиво спихнула чужую ладонь с ноги, немедленно прижавшейся к своей паре.
Глаза мужчины недобро блеснули.
- Пей кофе, - велел он.
И делать это как-то сразу расхотелось.
- Горячий, - пожаловался Генри и отставил чашку на каминную полочку, пообещав выпить, когда остынет. - Остин, мне тут не по себе. Давай вернемся в город, а?
В принципе, он готов был идти даже пешком или рискнуть поймать попутку, лишь бы покинуть жуткий дом, полный десятков глаз, почувствовать себя в безопасности от странных, пугающих взглядов хозяина и его домогательств. Но вот беда, чтобы его покинуть, нужен был ключ, так как на окнах стояли решетки, не выскочишь.
- Ты любишь классику? - игнорируя просьбу, поинтересовался тот, подбросив в огонь полено. - Впрочем, разве можно ее не любить... Вечером, после ужина, я сыграю тебе.
Его пальцы снова погладили бедро, и Генри отодвинулся, избегая неприятных прикосновений. Решительно поднялся:
- Остин! Не знаю, что ты там себе вообразил, но я не намерен выходить за рамки дружеского общения. Я вообще не гей, понимаешь?
Тот засмеялся, поднимаясь навстречу и медленно наступая, заставляя пятиться:
- Перестань, - позволил он себе усомниться в моих словах. - А как же наши жаркие ночные отыгрыши в сети, когда ты столь охотно подставлял свой зад? О, как я мечтал однажды отодрать тебя в реале... Неужели, ты хочешь отказать мне в такой малости?
Сердце ухнуло в пятки: от перспектив, от тона, каким говорил о них мужчина, от блеска в его холодных глазах, а потом снова подскочило, забившись где-то в горле. Ну да, играл. На то она и сеть, чтобы позволить себе побыть кем-то другим, попробовать то, на что никогда не отважишься в реальной жизни.
- Остин, ты меня слышишь?! Я не гей!
Было уже реально страшно. Он твердо решил, что если это лишь глупая жестокая шутка, больше не станет даже говорить с этим человеком, удалив все контакты.
- Это не страшно, - заверил Остин, окончательно загоняя в угол и заключая в объятья. - Ты все равно мне нравишься, Генри.
Господи! Он слышал только себя, видел лишь то, что хотел видеть, и от этого становилось страшнее, чем от ладони, накрывшей пах. Это было отвратительно, и он уперся ладонями в грудь сумасшедшего, с которым имел глупость уехать, пытаясь оттолкнуть.
- Перестань! Отпусти меня, слышишь!
Нет, Остин не слышал. Соединив запястья, прижал их к стене у них над головами, и Генри почувствовал его губы, оставлявшие слабый влажный след везде, куда смогли дотянуться. Тело сковал ужас от осознания, что вот-вот случиться, если ничего не сделать, и Генри ударил насильника коленом в пах, на миг ослабив его хватку. Этого хватило, чтобы вырваться и броситься наутек. Но Остин нагнал его, с такой силой приложив о стену, что аж в глазах потемнело. Нет. Нет. Нет! Генри отчаянно сопротивлялся, отбиваясь, пока его тащили к постели, расцарапал Остину лицо, за что его ударили по голове и, оставаясь в сознании, Генри обмяк.
- Надо было пить кофе, - назидательно заметил Остин, приковывая его запястья наручниками к металлической спинке.
Что-то подобное тому, что с ним вытворяли потом, Остин проделывал и во время упомянутых им отыгрышей, но тогда это казалось волнительным, будоражащим кровь. Вот только инет и реальность – разные вещи.
Все тело болело, точно его избили. Впрочем, так оно и было, только сделали это изнутри. Было тошно от осознания, что в случившемся он виноват сам, от собственной глупости и наивности.
- Теперь отдохни, впереди ночь длинная, - наконец, освободив от веса своего тела, погладил его Остин по спине. - А я приготовлю нам что-нибудь на ужин.
Едва он вышел, Генри стал извиваться, пытаясь освободиться, закричал, зовя на помощь, надеясь, что каким-то чудом рядом окажутся люди и услышат мольбы. Но их услышал лишь Остин, заглянув в комнату, чтобы заметить:
- Побереги силы, стены звуконепроницаемы. Немногочисленных соседей пугают вопли зверей, когда я их вскрываю...
Генри представил, как Остин режет еще живых животных, и его передернуло. Язык точно прилип к небу. И все же, полученная информация была ценной, обнадеживая. Значит, в округе жили еще люди, к которым можно будет обратиться за помощью, если посчастливится вырваться из склепа, который похититель называл домом.
За ужином, он сидел криво. Аппетита не было от слова совсем, и он воротил нос от угощения, отводил глаза, чтобы не смотреть на человека, которого теперь боялся и ненавидел.
- Что-то ты, как будто, не рад нашей встрече, - вздохнул Остин, уплетая рагу в одиночку. - А вот я мечтал о ней два года, с тех самых пор, как понял, что ты не такой, как другие.
Остин был сумасшедшим. Если во время интернет общения многие странности списывались на экстравагантность собеседника, то сейчас это становилось все более очевидным, и холодок, умастившийся между лопаток, больше не покидал облюбованного места.
- Ты - создан для меня, - констатировал Остин в окончании фразы, которую Генри благополучно прослушал. - Да что там два года! Я ждал тебя всю жизнь с тех самых пор, как мать заперла меня в этом доме. В семь лет. Одного. Тебя, человека, с которым я смогу жить вместе, любить, опекать, с которым смогу поговорить. Того, кто поймет и поддержит. Кто не будет шарахаться от меня, принимая таким, какой я есть. Правда же, Генри? – с нажимом произнес он.
Тот счел за благо молча кивнуть, выражая согласие. Конечно же, им двигало тогда исключительно желание не провоцировать безумца, который неизвестно как мог отреагировать на отказ. И желание усыпить его бдительность, чтобы попытаться бежать, когда контроль ослабнет. Кажется, ему даже удалось улыбнуться.
- Она не любила тебя? – спросил Генри, пытаясь поддержать беседу и тем самым продлить время ужина, после которого его ждала обещанная долгая ночь. От одной только мысли о новом насилии передергивало, а горло сжимал спазм страха и отвращения.
- Мама? - уточнил Остин, обрадованный проявлением интереса к своей персоне. Генри еще по общению в сети заметил, как тот любит, когда говорят о нем, решив, что Остин несчастный и одинокий, изгой общества, не способного принять то, что ему чуждо, отлично от большинства его индивидов. Теперь же начинал понимать, что все наоборот, и Остин сам позиционировал себя против всех. - Нет, она во мне души не чаяла. Пока не появился брат, - голос мужчины изменился, став раздраженным и злым. - Она говорила, что я полюблю его, но я видел, что он просто кукушонок, который однажды вытолкнет меня из гнезда, и никто этого не заметит. Я не мог этого допустить. Я не хотел и не был намерен делить ее любовь с комочком плоти, который она родила от постороннего мужика, хотя не прошло и года со смерти отца.
Картинка вырисовывалась неприятная, и Генри, наверное, пожалел бы бедного мальчика, если бы не знал, во что тот вырос.
- И... что ты сделал?! - выдохнул он, предчувствуя, что ответ ему не понравится.
Остин усмехнулся:
- Я его устранил. Детские тела столь хрупки, что это оказалось не трудно.
Генри поплохело. Паника подняла свою голову, призывая бежать, куда глаза глядят, но мозг помнил и про запертую дверь, и про силу психопата... Он прикрыл глаза и глубоко задышал, пытаясь изгнать из крови адреналин.
К счастью, Остин ничего не заметил, увлеченный своей исповедью:
- ... я обжарил тельце и съел. Теперь маме не надо было делить любовь на двоих, ведь я был им, а он - мной. Но она этого не оценила. Ее крик до сих пор гуляет у меня в голове. Она назвала меня монстром и сказала, что больше не хочет видеть...
Генри ее понимал, но Остину об этом знать было не обязательно. Оставалось только недоумевать, почему настолько опасный для общества психопат не находится на принудительном лечении в какой-нибудь закрытой или тюремной клинике.
- Никогда, слышишь, Генри? Никогда не называй меня так…
Пальцы Остина до побеления в костяшках сжали вилку, буквально вынуждая вновь согласно кивнуть, после чего ее положили на салфетку, сорвав с губ невольный выдох. Обозначая окончание ужина, мужчина поднялся, улыбнувшись гостю:
- Сиди, я уберу.
Как будто кто-то собирался...
Стоило хозяину дома покинуть комнату, Генри вскочил, чтобы все-таки проверить оконные решетки на прочность. За этим занятием и застал его Остин, решительный шаг в комнату которого, породил в душе панику, и Генри попятился, опрокинув стул, споткнувшись об него и, в конце концов, заваливаясь сам. Сжался под сильными руками, что заботливо подняли, чтобы отнести на постель.
- Уже не терпится, да?
Генри уже успел понять, что вопросы похитителя сплошь риторические, не требующие ни ответа, ни согласия, и слезы покатились по щекам…
День 2-7
Ночь, в самом деле, была долгой. Однако, ближе к рассвету, насильник, наконец, заснул, сжимая жертву в объятьях. Генри выждал немного, давая ему уснуть покрепче, а себе чуток собраться с силами. Кажется, задремав на некоторое время, потому что, открыв глаза, заметил первые лучи, проникающие в щель между темных штор. Осторожно выскользнув из-под руки Остина, как можно тише сполз с постели, подобрав джинсы и натянув их на голый зад, не тратя время на поиски боксеров. Обыскав брюки Остина, достал ключ, замирая всякий раз, когда тот вздыхал громче обычного или удобнее устраивал на подушке свою больную голову. Попятился спиной к двери комнаты, не выпуская спящего из вида. Краем глаза заметив черную кошку, разинувшую пасть, приложил палец к губам, и сам передернувшись от этого жеста. Вот так и сходят с ума...
Потратил лишь немного времени на поиски мобильного, и нашел свой смартфон в мусорном ведре, разбитым, что называется, вдребезги. Остин же подобными гаджетами не пользовался.
Выбравшись из дома, невольно поежившись от утренней прохлады, Генри бросил взгляд на машину. Как заманчиво было подойти и проверить, не остались ли ключи в зажигании, но он отбросил эту мысль - тачка могла стоять на сигнализации. Побежал вдоль грунтовки, в любой момент готовый нырнуть в чащу деревьев. К трассе, где даже в это раннее время можно было остановить попутку. Вчера, на машине, они преодолели это расстояние за пять минут, сегодня, на своих двоих, казалось, он бежал вечность. Предчувствие ли, паранойя, но его преследовало чувство погони, и он все чаще оглядывался и спотыкался, прислушивался, с ужасом ожидая шагов или шелеста шин по грунту. Выскочив к шоссе, Генри еще бежал некоторое время вдоль него, чтобы, услышав приближающейся автомобиль, вытянуть руку, голосуя. Однако водитель даже не притормозил. Может, водителя смутил вид парня? А время уходило, и он буквально кожей чувствовал, как таят шансы на спасение и, когда его проигнорировал четвертый частник, Генри решительно вышел на проезжую часть, вынуждая затормозить потертый пикап. Стойко выслушав все, что о нем думает немолодой фермер, попросил увезти его, куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Он ничего не скрывал, утверждая, что его похитил и теперь преследует извращенец. И фермер, как ни странно, поверил, пообещав подбросить до ближайшего пункта полиции. Впрочем, почему странно? Генри бросил взгляд на себя: покрытое синяками тело, со следами от наручников на запястьях, кривая походка, помятые штаны, а еще искусанные губы... А когда поднял его на спасителя, почувствовал, как меняется в лице от ужаса. Мужчина успел ответить вопросительным взглядом, начиная инстинктивно оборачиваться, а в следующий миг нож Остина полоснул его по горлу. Брызги горячей крови попали Генри на лицо, заставив инстинктивно провести по нему пальцами, размазывая капли. Он увидел, как секундное изумление на лице не состоявшегося спасителя сменяется осознанием и затем ужасом, когда бедняга понял, что умирает. Генри закричал и, не оборачиваясь, ломанулся в лес. Не разбирая дороги, бежал, куда глаза глядят, движимый лишь одной целью - оказаться как можно дальше от маньяка, в заложниках которого оказался. Кровь стучала в висках, взгляд застилали слезы ужаса и отчаяния. Зацепившись за корень, упал, кажется, разбив себе колено, но времени, обратить на это внимание, не было. Бежать. "Бежать", - билась в голове единственная мысль. Укоры и угрызения совести, это все будет потом, а сейчас - бежать.
Ловкая подсечка, и Генри снова растянулся, а в следующий миг на него обрушился ряд коротких профессиональных ударов, что оставили беглеца, скорчившись, лежать на прошлогодней листве.
- Порезвился и хватит, - перевел дыхание Остин, присаживаясь ненадолго рядом. - А ты, оказывается, непослушный мальчик. Придется тебя наказать.
От тона, каким прозвучало обещание, беглец вздрогнул и зажмурился, ожидая немедленной экзекуции, но его лишь закинули на плечо, точно мешок с костями, и понесли. Домой. И он чуть не взвыл, когда понял, что бежал в обратную сторону, к коттеджу.
Открыв самую дальнюю комнату, Остин зажег свет и сгрузил ношу на металлический стол, пристегнув ремнями, распяв на нем в позе "Т". Посетовав, что ему еще надо избавиться от тела и отогнать тачку, оставил Генри в одиночестве, со светом, созерцать... мини-операционную, в которой, вероятно, и резал животных. От вида всех этих инструментов и склянок с препаратами у Генри зашевелились волосы, а душа ушла в пятки. Он задергался, пытаясь освободиться, и закричал, забывая про звуковую изоляцию. Казалось, он вот-вот сойдет с ума от ужаса, а время тянулось. Остина не было вечность, и он не мог определиться: хочет ли, чтобы она, наконец, закончилась, или чтобы продолжалась бесконечно...
Однако от его желаний в этом проклятом месте ничего не зависело. Он услышал, как скрипнула входная дверь, и его накрыло очередной волной ужаса, заставив вновь забиться в крепких, бесстрастных путах.
- Заждался? - с улыбкой на губах поинтересовался Остин, чтобы, скинув куртку, надеть белый халат и вымыть руки, после обработав еще и антисептическом.
- Отстегни меня! - потребовал Генри, холодея, надеясь, что Онстин просто хочет припугнуть, чтобы он не рыпался и отставил попытки сбежать. Конечно, надеялся. Ведь больше ему ничего не оставалось.
- Знаешь, - игнорируя требования жертвы, заметил Остин, - это будет довольно утомительно – держать тебя на цепи, пристегивая наручниками к кровати каждый раз, когда мне нужно будет отойти или захочется заняться с тобой сексом... Но, - неожиданно улыбнулся он, светло, как если бы говорил о романтическом свидании, - я знаю, как раз и навсегда решить нашу маленькую проблему.
Слово "навсегда" не понравилось Генри сразу, но что задумал похититель, он не смог бы представить и в самом страшном из своих кошмаров... Не допустил он этой мысли даже тогда, когда Остин отошел к медицинскому шкафчику, раскладывая на столе какие-то инструменты, лекарства, шприцы, бинты... Такой сосредоточенный, деловой, будто настоящий хирург перед операцией, а не психопат, не способный отличить реальность от собственного вымысла.
Вот тогда Генри дико испугался, закричав:
- Что ты задумал сделать, больной урод?!
На что Остин усмехнулся, поворачиваясь с листовой медицинской пилой в руках, его глаза зло прищурились:
- То, что сделаю и с твоим грязным языком, если ты не станешь за ним следить.
Взгляд его был холоден и полон мрачной решимости, которая пугала, наверное, сильнее инструмента в его руках, ибо не было там и проблеска сомнений.
- Нет! - закричал Генри, снова пытаясь вырваться, но тщетно. - Прошу, не надо! Не делай этого!
Ведь это действительно навсегда, а он только начинал жить, и перспектива стать беспомощным инвалидом на долгие годы совсем не прельщала. Кроме того, он представлял, какая это боль и был уверен, что просто не выдержит. Психопат, видимо тоже, потому что, успокоив тем, что у него в этом деле большой опыт, он приподнял, жертву, насколько это было возможно в таком положении, и сделал инъекцию, вколов обезболивающее в шею, и Генри чувствовал, как игла проходит меж позвонков. Больно не было, но ощущения, когда оно начало действовать, были пренеприятнейшие – позвоночник будто распирало изнутри.
Онемение заняло десять минут. Десять минут, в которые он кричал, бился в путах, чувствуя, как все хуже слушается тело, просил, обещал, угрожал, умолял, сходя с ума от ужаса и надвигающейся неотвратимости. Остин же, оставаясь глух к чужим словам, бесстрастно и методично подготавливал верхние конечности жертвы к ампутации: обработав каким-то раствором, наложив жгут и сделав еще какой-то укол.
Он утверждал, что так будет лучше. Кому, мать его, лучше? Чем?
- Остин, ну, не надо! - взмолился Генри, когда тот склонился над ним со скальпелем.
А в следующий миг зажмурился, что было сил, лишь смутно почувствовав, как горячие капли обильно оросили лицо, утонув в диком ужасе. Несколько раз он отключался, не в силах принять то, что видел собственными глазами, наблюдая точно со стороны. Хотя, наверное, лучше чувствовал бы, потому что раздвоение это пугало еще сильнее, точно он сошел с ума, а может, душа его покинула тело, не выдержав омерзительного, кошмарного зрелища. Однако холодный и сосредоточенный голос Остина, охотно поясняющий его действия, неизменно возвращал к дикой реальности, где Генри ампутировали руки. И он мог отмечать переходы от одного этапа к другому. Сперва круговым разрезом Остин пересек кожу, затем по ее краю рассек все мышцы до кости, потом последовало усечение нервных стволов… Когда Остин взял в руки пилу, Генри вновь зажмурился, услышав, как пилят его собственную кость, и звук этот впился в мозг. Лишь раз он имел глупость открыть глаза, чтобы увидеть, как только что отпиленная конечность осталась одиноко лежать на перепачканном кровью столе, и снова отчаянно зажмуриться, закричав от отчаяния.
- Теперь закроем костный опил, - продолжал комментировать Остин, пройдясь по нему рашпилем, сглаживая. – Обработаем и приступим к другой руке.
Генри отчаянно замотал головой, глазами умоляя психопата о милосердии, но тот был лишен его, движимый лишь собственными мотивами и желаниями. Созданный им мир существовал лишь по его правилам, которым было обязано подчиняться все, что в него попадало. И процесс повторился, только Генри больше не открывал глаз, надеясь, что это сон. Гребанный ужасный сон!
Он надеялся на это и когда очнулся, открыв глаза, чтоб увидеть потолок жуткого жилища Остина. Смутно, точно это было не с ним, - а может, так оно и было? – он помнил, как в течение нескольких дней приходил в себя, мучимый жестокой болью, отпускающей после того, как уверенные руки делали укол. Жаждой, что заставляла звать человека, изувечившего его. И тот приходил – ласковый, заботливый до тошноты. Проваливался обратно в липкий бред, где снова и снова лишался рук. Невольно вздрагивал всякий раз, когда к нему прикасались, шарахался от звука ненавистного голоса, причиняя себе боль. Кажется, бился в истерике… Боли не было, и Генри почти выдохнул с облегчением, решив, что это и в самом деле только приснилось в бесконечном кошмаре, когда челка упала на глаза, и он попробовал откинуть ее назад. Рука дернулась, но ничего не произошло, и он, холодея от ужаса, осмелился бросить взгляд в бок… Крик по нервным окончаниям отдался в культи – ему действительно отняли руки повыше локтя! В ужасе и отчаянии, он заметался по чужой постели, отказываясь принять реальность. С ресниц сорвались слезы. Осознание, что с этим придется прожить всю жизнь, заставляло желать смерти.
- О, ты проснулся, прелесть моя?!
Услышав голос мучителя, в котором не было ни нотки иронии или издевки, что вызывало оторопь, Генри дернулся. Повернул голову, чтобы окатить его взглядом, полным всепоглощающей ненависти, но желудок неожиданно скрутило, и он едва успел инстинктивно свеситься с кровати, давясь стоном боли, заляпав ковер тем, что было в желудке. Закашлялся, порываясь вытереть подбородок, и снова застонал, вспоминая о своей утрате.
- Бедный мой... – За него это сделал салфеткой Остин, заставив Генри отдернуться. – Ну, ну, это скоро пройдет. Кроме того, тебе так действительно лучше, - с улыбкой заметил он, сделав укол противорвотного. Присев на краешек постели, скользнул пальцами в волосы, зачесывая их назад, угадывая потребность, которую жертва не могла реализовать самостоятельно.
Господи, что он несет, тварь?! В этот момент, впервые в жизни, Генри хотелось убить, стиснув пальцами чужое горло, избавляя мир от ненормального ублюдка. Он резко дернул головой, избегая ненавистной, противной ласки, не обращая внимания, что движение отозвалось болью в культях. Воскликнул дрожащим от гнева голосом:
- Если так лучше, почему ты не отрубишь руки и себе?!
Остин засмеялся, упрямо копошась в шевелюре пальцами, и Генри не мог ему помешать:
- Потому что, в отличие от твоих, они делают все так, как того хочу я, - как само собой разумеющееся заметил он. Поднялся, чтобы с нежностью поправить повязки на культях. – Заживление идет хорошо, еще пару дней и снимем их. Хочешь есть? Я сварил бульон.
Желудок снова сжался, бунтуя на предложение, но был уже слишком пуст, чтобы освободиться от горечи, подступившей к горлу. Генри качнул головой и отвернулся, чтобы промолчать, игнорируя похитителя весь остаток дня. Он не хотел говорить, не хотел есть, двигаться… Он хотел сдохнуть. Так что поздно вечером Остин накормил жертву силой, разжав челюсти и вливая бульон, который долго булькал в горле. Какое же парадоксальное существо – человек, желая умереть, он глотает, чтобы не захлебнуться… Ночью, вывернувшись из объятий, в которых его буквально заколотило, Генри отодвинулся на самый край постели и долго пялился в потолок, пытаясь привыкнуть к мысли, что рук у него нет. Просто нет! Хотя, каким-то непостижимым образом, те продолжали болеть, и никакое обезболивающее не помогало от фантомных болей, сводящих с ума…
Проснулся он поздним утром от истошных воплей кота, в которых легко угадывались знакомый самому ужас, а еще боль. Воображение моментально подкинуло образ мини-операционной, и его накрыло волной паники, которая легко вытащила из памяти свежие еще сцены ампутации. Вжавшись в постель, Генри втянул голову в плечи, сперва пытаясь зажать уши ладонями, потом приспособив культи – хоть на что-то они годились, пусть звук и не удалось заглушить полностью. В этот момент он не мог разобрать, кого больше жалко: животное, которое убивали, или себя. Генри был им, а оно – Генри…
В себя он пришел от легких ударов ладонью по щекам, чтобы, закричав, отшатнуться.
- Напугал? – с улыбкой спросил Остин. – Пора начинать вставать, так что обедать сегодня будешь за столом. Давай сделаем укольчик…
Противорвотное. Генри узнал его по ампуле, и позволил вколоть себе препарат, который убирал нотки рвотных позывов из богатой палитры агонии, в которой он горел с тех самых пор, как очнулся. Отвернулся, демонстрируя свое отношение и отказываясь подчиняться. По щекам снова потекли слезы: бессилия и обреченности, но были немедленно стерты до омерзения чуткими и ласковыми пальцами.
- Ну, перестань. Ты привыкнешь и поймешь, что я прав. Давай, помогу сесть за стол.
И ведь усадил же! Тщетно Генри упирался ногами в пол и выворачивался из сильных рук. Снова забываясь, пытался отбиваться, и "руки" заныли. От вида еды замутило. Остин налил в бокал сока. Поднес к губам. Генри хотел оттолкнуть угощение, забываясь, и вскрикнул от боли, когда культи беспомощно и нелепо дернулись.
- Не капризничай, пей, - велел Остин, надавливая, заставляя губы приоткрыться. - Не вынуждай снова тебя наказывать.
От ледяного холода последней фразы по спине пробежал табун мурашек, Генри вспомнил, как был наказан за побег, и послушно сделал пару глотков, чтобы тут же отвернуться. Душили слезы и эмоции. И он крикнул, пытаясь понять, за что с ним так ужасно и жестоко поступили:
- Почему, Остин?!
- Потому что ты мне нравишься, - передернул тот плечами, подцепив вилкой салат, и поднес к губам жертвы, предлагая отведать его стряпни. - И я хочу, чтобы нам было хорошо вместе. Ешь.
Генри на миг онемел.
- Хорошо?.. Ты изнасиловал меня и искалечил!
Остин вдруг подался вперед, погладив Генри по влажной щеке сухой прохладной ладонью прежде, чем тот отпрянул:
- Брось, тебе же понравилось, маленький извращенец, - улыбнулся он, прикрывая глаза, наверное, вспоминая, как драл жертву снова и снова. - Ты так кричал... Что до ампутации, посмотри на это как на шаг к идеалу.
Генри открыл было рот, чтобы крикнуть, куда тот может засунуть свои идеалы, и там немедленно оказался салат, как безмолвный совет помолчать. И он внял ему, напуганный словом "шаг", как обещание новых. Сознание затопил ужас при мысли, что его разберут на запчасти, следуя извращенному представлению о любви и красоте. За первой порцией, во рту оказалась вторая, потом сок, который влили как бульон и, чтобы не подавиться, пришлось глотать. Генри мутило, и он пытался вырваться из цепкой хватки Остина, но потуги эти были жалки, особенно теперь, когда у него отняли руки, и он не мог сам даже почесаться, не то, что в сортир сходить…
- Вот так, хороший мальчик, – Остин заботливо вытер салфеткой подбородок Генри, по которому тек попавший мимо сок, а так же грудь и губы, вызывая нервную дрожь. Коснулся их своими в целомудренном поцелуе, точно ударившем током. Господи, он не выдержит этого! Мысль о том, что он застрянет в этом жутком месте наедине с маньяком надолго, возможно на годы, вытолкнула из груди стон раненого зверя. – А теперь горячее.
Остин вышел, чтобы торжественно внести и поставить перед жертвой… его собственную запеченную руку. Генри закричал и в ужасе отшатнулся от угощения, завалившись вместе со стулом, не в силах задержать падение, и оно вышло болезненным. Впрочем, что такое боль в сравнении с тем ужасом на грани помешательства, который стал его спутником в этом доме? Игнорируя боль, он пополз, отталкиваясь ногами, не понимая, не желая понимать тщетность этих усилий. Извивался, когда его попытались поднять и вернуть за стол, отбиваясь ногами. Не отдавая себе отчета в поступках, обозвал похитителя людоедом, за что получил по губам, а также обещание вымыть с мылом грязный рот. Затих лишь, когда ему вкололи успокоительное.
- Это отвратительно!..
- Почему же? – словно не замечая, что собеседник все еще близок к истерике, Остин отрезал кусочек, отправляет его в рот. - На вкус ничем не хуже говядины. Попробуй.
Второй кусочек мяса он поднес к губам жертвы.
К горлу подступила тошнота, угрожая вернуть салат на тарелку, и Генри плотно сжал губы, отчаянно мотая головой. Дернулся, порываясь зажать рот руками, когда, упомянув бульон, которым поил его последние несколько дней, Остин настойчиво повторил предложение. Получив отказ, схватил за подбородок, оставляя следы от пальцев, из железной хватки которых тщетно было вырываться. Не прошло и пяти минут, как Генри вкусил собственной плоти. Проглотив три куска, все же умудрился отвернуться, кашляя. Не в состоянии выбрать: проглотить комок, застрявший в горле или исторгнуть и быть наказанным за испорченный ковер. Остальное доел Остин, нахваливая молодое мясо любовника.
- Знаешь, - доверительно поделился он, облизав кончики пальцев, когда мясо все же упало камнем в желудок Генри, - я бы хотел извлечь из твоей груди и съесть еще бьющееся сердце, чтобы ты принадлежал мне целиком, душой и телом, в этом мире и за его пределами. Но тогда, мне не с кем будет поговорить… Тем более, - Остин улыбнулся, - ты и так принадлежишь мне.
Он посмотрел в упор, и блеск в его глазах скрутил внутренности. Сердце испуганно забилось, пока было еще в состоянии, хотя на краткий миг в голове промелькнула мысль, что вырвать его было бы милосерднее, ведь тогда для жертвы все бы закончилось: и боль, и постоянно чувство страха, ожидания расправы, и домогательства. Поднялся, заходя за спину, и положил на вздрогнувшие плечи ладони, поглаживая. Горячее дыхание коснулось щеки, когда он прошептал на ухо:
- Нет, все-таки решение было верным. Таким: беззащитным, похожим на античную статую, ты возбуждаешь меня еще сильнее.
- Остин, прошу тебя… - судорожно выдохнул Генри, внутренне напрягаясь. Даже легкие прикосновения вызывали панику и невольную дрожь, а уж мысль о сексе... - Я не хочу.
Тот фыркнул:
- Ты всегда так говоришь. Нравятся подобные игры, да?
Лилейно шепнул он, прежде чем, рывком подняв, выбить из-под Генри стул и уложить грудью на стол, безжалостно смахнув рукой прибор и тарелку. И тот вскрикнул от боли и неожиданности, от ужаса, оказавшись лицом перед тарелкой с собственными костями.
- Не надо!
- Заткнись, - велел Остин, прижимая одной рукой к столешнице и легко удерживая.
Заместо кляпа, между зубов вставили лучевую кость и, вместо того, чтобы выплюнуть, Генри сжал ее, когда над его телом снова надругались.
- У тебя потрясающая задница, - отвесил Остин комплимент, когда все, наконец, закончилось, отступая.
Генри же, обессиленный и дрожащий от переполняющих его эмоций, так и остался неподвижно лежать на столе, уткнувшись лбом в столешницу. Вытерев себя салфеткой и застегнув штаны, - о, как он сейчас завидовал даже этим простым действиям, которые отныне были недоступны, - Остин погладил Генри по волосам, скользнул ладонью по спине.
- Какой восхитительный вид, - заметил он, не торопясь придавать измученному телу более уместную позу.
И ком скатился с горы, сорвался с кривящихся губ вместе с истерическим смехом, который Генри не в силах был остановить. Он медленно сполз на пол, чтобы свернуться на ковре, выдыхая сквозь неестественные звуки:
- Какой же ты урод! Урод!..
По щекам вновь потекли слезы, только он не мог сказать, да и не задумывался: режет это глаза безудержный смех или с ними выходит боль, что разрывала изнутри. Задыхался, не в силах сделать глоток воздуха от спазма, стиснувшего горло. Генри смутно помнил, как вкололи очередной укол, подмыли его и вернули на постель. Остин вытянулся рядом, осторожно приобняв и устроив голову Генри у себя на плече, перебирая пальцами волосы. Поцеловав в макушку, с улыбкой поведал, как хорошо им будет жить здесь вдвоем, когда Генри научится быть с ним. И тому, как еще никогда, захотелось сдохнуть...
День 8-11
Три дня они прожили душа в душу. Остин заботился о Генри, делал перевязки, а вечерами играл на пианино, и музыка его буквально выворачивала наизнанку, порой столь созвучная страданиям, что испытывала жертва. Генри привыкал к отсутствию рук: морально и физически, приучая себя обходиться без них, например, во время еды или укрываясь одеялом... Не в силах общаться после того, что с ним сделали, Генри игнорировал любые попытки втянуть его в беседу, и Остин разговаривал сам с собой, отвечая за себя и за него. Он говорил о том, чего нет, так уверенно, что иной раз Генри ловил себя на том, что начинает сомневаться в собственном восприятии реальности. А может, Остин владел НЛП? Как бы там ни было, эти три дня он прожил со стойким чувством, что спит, и отчаянно хотел проснуться.
- Что-то ты совсем загрустил, - заметил Остин, присаживаясь на краешек кровати утром четвертого дня. - Может, тебе стоит подышать свежим воздухом?
Генри невольно оживился, чувствуя острую потребность хоть ненадолго покинуть место, провонявшее формалином, сделать глоток свежего воздуха, и Остин заметил это. Накинув Генри на плечи махровый халат, прикрывая наготу и скрывая увечье, вывел его в залитый солнечным светом, немного запущенный, но от того не менее прекрасный сад. Впрочем, после склепа, где обитал психопат, и пустыня показалась бы раем. На миг прикрыв глаза, пьяненный иллюзией свободы, Генри присел на деревянную скамейку, вздыхая полной грудью, подставляя лицо свету и теплу. Много ли человеку надо для счастья?
Разве что...
- Уйди, - попросил он Остина, примостившегося рядом. - Я хочу остаться один.
Очередная просьба в пустоту. Ладонь психопата погладила по плечу, вторгаясь в кратковременное счастье, чтобы нарушить. И Генри сжался под этими прикосновениями, невольно вспоминая, как те же руки держали пилу, сделавшую его инвалидом.
- Поговори со мной, - попросил Остин, обжигая дыханием за ухом.
Генри дернулся, скидывая чужую руку, и немного отодвинулся:
- Не хочу.
- Это из-за того типа, что хотел украсть тебя? – поинтересовался мужчина, заставив вздрогнуть от воспоминаний об убийстве, случившемся на его глазах. Покачал головой. - Генри, ты такой беспечный... А вдруг бы он оказался извращенцем?
Тот даже обернулся, чтобы проверить, не издевается ли Остин, но лицо собеседника оставалось серьезным. Говорить с ним о моральной стороне дела и исторической достоверности было бессмысленно.
- Не боишься, что его будут искать и выйдут на тебя? - поинтересовался Генри, в душе лелея надежду, что так и будет. Что убийцу найдут и избавят его от власти психопата. Спасут. Пусть он проживет жизнь калекой, но спокойно, не вздрагивая от прикосновений, не просыпаясь в ужасе, не ожидая в любой момент наказания, не чувствуя, что и сам сходит с ума...
Остин улыбнулся и, обняв сзади, шепнул:
- Не волнуйся. До сих пор не находили, - тихо засмеялся он, снова целуя за ухом. - Тем более что я ни разу не повторился, чтобы невозможно было вычислить почерк.
По спине пробежал холодок, хотя не сказать, что Генри был удивлен тем обстоятельством, что бедняга фермер оказался далеко не первой жертвой.
- И куда ты его... дел?
Остин потерся о макушку подбородком, поцеловав:
- На пустырь отвез. Уже через сутки его обглодали до костей бродячие псы. И пусть теперь гадают, что его туда понесло... – засмеялся он, вдруг осекаясь и обеспокоенно замечая, почувствовав дрожь Генри: - Да ты замерз. Вернемся в дом.
Генри отчаянно замотал головой, не желая уходить. Он не хотел возвращаться в склеп, где его сверлили глазами мертвые звери, точно укоряя, что он все еще жив. В жуткий мирок Остина, полный боли и насилия. Мысль об этом приводила на грань истерики, и Генри, вывернувшись из рук психопата, вскочил, побежав по саду, куда несли ноги. Вряд ли он надеялся сбежать, лишь выражая протест. И Остин прекрасно это понимал, не спеша настигать беглеца, спокойным шагом следуя за ним. Услышав шаги, Генри невольно оглянулся и, запнувшись о какой-то инструмент, валяющийся у хозяйственной пристройки, растянулся, больно ударившись, не имея возможности смягчить падение. Вот только закричал не от боли, очутившись лицом к лицу со скелетом, прикопанным в кустах. Шарахнулся, барахтаясь как жук, перевернутый на спину. Отполз, снова вскрикнув, упершись спиной в ноги Остина, покачавшего головой:
- Упс, кажется, я не достаточно глубоко закопал папочку, - заметил тот, имея в виду, конечно, отчима.
И Генри, подумавшего о том, что однажды лежать и ему вот так где-нибудь под кустиком, окончательно накрыло. Остину стоило не малых усилий утихомирить его, оседлав и сжав пальцами горло, чтобы слегка придушить.
- Считаешь меня монстром? - прошипел он, сжимая пальцы чуть сильнее, оставляя следы, которые долго будут напоминать об этом срыве. - Только отчим сам виноват. Он знал, что я опасен, что я способен на все, но приезжал сюда снова и снова, чтобы трахать убийцу своего отродья. Я терпел. Долго терпел. Однако смерть матери развязала мне руки. И к следующему разу я приготовил ему сюрприз.
Генри задыхался, сам не зная, что душит сильнее: пальцы психопата или ужас, ибо он смотрел сейчас в перекошенное до неузнаваемости лицо. Не мог отвести взгляда от губ, которые говорили ужасные, дикие вещи, рассказывая в подробностях, как Остин убивал отчима. Как подлил ему в кофе снотворное, как терпел, пока тот его насиловал, а когда отчим уснул, привязал к кровати. Как сладко было видеть ужас на его лице, когда тот начал понимать, что происходит. Умолял, пока Остин точил у него на глазах здоровенный тесак, которым потом лишил отчима мужского достоинства, насладившись криками и верещанием. Но этого показалось мало, ведь он столько вытерпел от ублюдка...
- Я вспомнил, как он связывал меня, бил, хватал за разные места. - Генри задыхался, сознание меркло, но в мозг продолжали впиваться слова: - И отрубил ему руки. Знаешь, ему тоже было так лучше...
Очнулся Генри стоя на разведенных на ширину плеч коленях. В этом положении его бесчувственное тело удерживали заботливые руки Остина. Заметив, что жертва очнулась, тот криво улыбнулся, отпуская ее, и Генри вскрикнул, почувствовав, как что-то твердое проникает в анус. Нет, оно уже было частично внутри, не позволив соскользнуть, когда он дернулся. А может, дело было в том, что его ноги фиксировали прикрученные к полу кожаные ремни?
- Не дергайся, сделаешь себе больно, - предупредил очередные попытки Остин.
По спине пополз холодок ужаса, что медленно затоплял сознание, но двигаться расхотелось.
- Разве я не предупреждал, чтобы ты не называл меня монстром? - зло напомнил он о слове, случайно, в истерике, слетевшем с губ. - Ты знаешь что-нибудь о сажании на кол?
Генри кивнул, попытался было что-то сказать в свою защиту, умоляя о пощаде, но лишь получил по губам, как совет заткнуться.
- Приговоренным забивали кол в анус, а потом ставили его вертикально в заранее приготовленную лунку. Смерть наступала чрезвычайно медленно. Изощренность пытки заключалась в том, что казнь совершалась сама собой. Кол все глубже проникал в жертву под действием ее веса, пока, наконец, не вылезал из подмышки, груди, спины или живота. В некоторых случаях кол, вводимый в анальное отверстие, был хорошо заострен. Тогда смерть наступала быстро, поскольку он легко разрывал органы, вызывая внутренние повреждения и кровотечения летального характера. Персы и китайцы предпочитали тонкий кол с закругленным концом, наносивший минимальные повреждения внутренним органам. Он не разрывал их, а раздвигал, проникая вглубь. Смерть оставалась неотвратимой, но казнь могла продлиться несколько дней.
Генри отчаянно замотал головой, горло перехватило спазмом ужаса. Он снова имел неосторожность дернуться, чтобы убедиться, что кол не закругленный.
- Ну, что ты испугался? Мой кол недостаточно длинный и острый, чтобы убить, - успокоил Остин, похлопав по бледной щеке. Поднялся с корточек. - Мне надо съездить по делам в город, к вечеру вернусь. Наверное...
После чего вышел, погасив свет, оставляя жертву в темноте подвала, что превращала минуты в часы, а те - в вечность.
И снова культи беспомощно задергались, пытаясь достать пальцами и сорвать проклятые ремни, чтобы вновь провести Генри через боль осознания - он беспомощный калека!
Он не ждал, что Остин сейчас вернется и освободит его, довольствуясь страхом, что уже пережила жертва. Нет. Психопат всегда доводил задуманное до конца, и у Генри было достаточно опыта, чтобы не сомневаться в этом. И он стоял, дрожа от напряжения, борясь с неизбежно подкравшейся усталостью, что сгибала колени, медленно и неотвратимо погружая в тело орудие пытки. И если сперва было терпимо, все же его тело уже достаточно приучили к инородным предметам внутри, то, когда колени окончательно согнулись, к горлу поступила тошнота, а тело пронзило болью. Из глаз брызнули слезы, с губ сорвался крик, мешаясь с очередным проклятьем в адрес психопата. И все, на что оставалось надеяться, это что Остину не приспичит заночевать в городской квартире, оставшейся от матери. Или уже была ночь? Генри не мог определить, и от этих фокусов времени пытка становилась еще более изощренной.
Когда в тишине, нарушаемой лишь его всхлипами и стонами, послышались шаги, кол не позволял шелохнуться без боли и даже вздохнуть полной грудью. И только мысль о том, что тогда он выйдет у него из живота, удерживала Генри в сознании. Свет больно резанул по глазам, привыкшим к темноте, красным от пролитых слез.
Несколько минут, показавшихся вечностью, Остин любовался делом рук своих, потом присел рядом на корточки, нежно стерев пальцами соленые дорожки на щеках.
- Расскажи мне, что чувствуешь, - велел он.
Генри зажмурился, и влага снова потекла по щекам, собираясь на подбородке. Однако Остин терпеливо ждал, - он мог себе это позволить - и Генри с трудом разлепил дрожащие губы, срывающимся голосом описывая свое состояние. Подбирая разбегающиеся слова - сознание мутилось.
- Остин, прошу... - взмолился он, но, встретившись с психопатом взглядом, закусил губу, продолжая.
Рука Остина скользнула по волосам, откидывая с лица Генри прилипшие к нему пряди в утешающем жесте, потом спустилась ниже, обведя большим пальцем пересохшие от жажды, искусанные губы.
- Теперь проси.
Нет, он хотел слышать не просьбы об избавлении, конечно, и Генри прекрасно это понимал, выдохнув:
- Прости, Остин. Я... виноват.
Тот согласно кивнул, не двигаясь, однако с места.
- Признай, что наказание было заслуженно.
Да и кто бы не признал, лишь бы его сняли со штуковины, казалось, пронзившей тебя насквозь. Обратный процесс оказался не менее болезненным, и Генри застонал, дрожа всем телом. Подняв на руки, Остин отнес его на постель, осторожно устраивая, и сделал укол. - Я торопился из города, как только мог, - заверил он, будто не сам посадил его на кол. - Ненавижу мегаполисы. Вечные пробки... Хочешь есть?
Генри замутило, и он покачал головой, отворачивая лицо.
- А я тортик купил, как ты любишь, - в голосе психопата прозвучала улыбка. Господи! Он же, в самом деле, верил, что они живут вместе, как пара. В такие моменты Генри становилось почти жалко его, но тело теперь постоянно напоминало о том, что сам Остин не знает жалости.
Рука мужчины скользнула вдоль тела, погладив по груди и животу, заставив поморщиться от боли.
- Ну, хорошо, отдохни немного, - Остин склонился, чтобы, повернув Генри к себе за подбородок, поцеловать в губы. - Мне надо закончить чучело. А потом мы снимем повязки - пора, и отметим это праздничным ужином.
Оставшись в одиночестве, Генри устало прикрыл глаза, застонав. Не от боли, слава богу, обезболивающее уже начало действовать, от безысходности. Он прожил с психопатом неделю, но она уже казалась вечностью. Наверное, через месяц, если доживет, уверует, что умер и попал в ад. А может, так оно и есть? Только вот, за какие грехи?..
Кажется, он задремал, а проснулся от мягкого прикосновения к щеке, ударившего током.
- Подъем. Пора на процедуры, - улыбнулся Остин.
Хотел посадить, но Генри увернулся от заботливых рук, поднимаясь самостоятельно, сперва спустив ноги, а потом поднимая неуклюжее без рук тело. Прикрыл глаза, когда руки, покалечившие его, коснулись правой культи, разматывая бинт. Потом на левой. А затем его заставили встать и подойти к зеркалу в человеческий рост. Остин встал за спиной, велев открыть глаза и скользя ладонями по бокам Генри.
- Посмотри, разве ты не видишь, насколько эстетичным стало твое тело? - шепнул он.
И от касания к коже горячего дыхания, Генри невольно передернуло. А может, от вида обрубков на месте рук с длинными трепетными пальцами? Рук, которые неплохо рисовали, обещая будущее, которого больше не существовало. Рук, которые могли бы оттолкнуть психопата.
- Нет! - выкрикнул он, забывая, как не любит Остин это слово. - Нет. Я не хочу... Не хочу так жить!
Рванулся, но был немедленно припечатан грудью к отражающей поверхности, ударившись лицом.
- Прекрати истерику.
Ладонь Остина скользнула по спине, поглаживая, и тело уже начинало привыкать к этому жесту, истерика и правда отступила. Его отпустили, но Генри остался стоять, прижавшись к зеркалу. Он уже научился, что сексуальное насилие не самое страшное из того, что с ним могут сделать в этом доме. В зеркальном отражении он видел, как мужчина придвинул кресло.
- Я хочу показать тебе, как ты прекрасен, в движении. Танцуй. Ты умеешь, я знаю.
Стиснув зубы и прикрыв глаза, Генри задвигался, чувствуя себя неуклюжим, как ни когда. Быстрее. Эротичнее. Он честно пытался следовать приказам психопата, как бы ни было противно, но проверить, выходит ли, не решался. И Остин заметил это.
- Смотри, - велел он.
И Генри бросил взгляд в зеркало, наблюдая, как кривляется, дергаясь точно сломанная кукла тело, как культи дергаются, пытаясь удержать равновесие, как текут по щекам слезы... Отвернулся, отказываясь созерцать зрелище, которое вызывало тошноту.
- Смотри, - в голосе психопата прозвучали до боли знакомые, стальные нотки. Поднявшись, он прижался со спины и схватил жертву за волосы, не позволяя отвернуться.
- Скажи, что тебе понравилось зрелище.
Генри зажмурился, выдохнув:
- Нет. Это отвратительно! И ты... Я же видеть тебя не могу!
Рука, поглаживающая грудь, замерла. Генри почувствовал, как психопат напрягся. Его голос стал низким и задумчивым:
- Даже так?.. - протянул он. - Хорошо, я решу эту проблему.
Генри похолодел, прикусив язык, который был его врагом. Он приготовился к немедленной расплате, но его лишь оставили перед зеркалом, в которое он больше не сможет смотреться, не вспоминая о том, что увидел. Забравшись с ногами в кресло, притягивая колени к груди, он забылся на время. Чтобы дернуться, едва не сверзившись на пол, когда позади послышались тихие, всегда точно крадущиеся, шаги психопата. Сжаться в ожидании неминуемой расплаты за неосторожные слова, в сердцах сорвавшиеся с губ.
- Напугал? - улыбнулся тот, подходя ближе, чтобы погладить по щеке.
В душе всколыхнулась паника, но Генри удалось подавить ее, не позволив прорваться наружу.
- Не надо, Остин, - попросил он, не веря улыбкам, ведь в голове мужчины все было устроено донельзя неправильно и, общаясь с ним, человек никогда не знал, как его мозг перевернет, переврет слова, какую вызовут реакцию действия, жесты.
Тот покачал головой, ухватив пальцами за подбородок, и заставил смотреть в глаза:
- Снова приснился кошмар? Боюсь, придется повысить дозу препарата...
- Нет! Нет, просто показалось, - заверил Генри, заставив себя натянуто улыбнуться.
Он не знал, чем пичкал его психопат, но после таблеток, которые тот ему прописал, он чувствовал себя странно.
Пальцы разжались.
- Тогда пошли ужинать.
Ужин впрямь был праздничным, на столе стояло все только самое лучшее, включая коллекционное вино. Генри, конечно, не сильно разбирался в выпивке, но помнил, как однажды отцу дарили такое. Отец... Воспоминания о родителях, которые, вероятно, сейчас сходили с ума, обзвонив все больницы и морги, разыскивая сына, встали в горле комком не пролитых слез. И он с трудом проглотил первую порцию угощения, что поднес к губам Остин. О, как бы он хотел увидеть их еще хотя бы раз. Сказать, как сильно любит... Сожалел, что не сказал куда пошел, ведь это могло бы помочь найти его. Наверное...
Остин усмехнулся, точно прочитав мысли, и Генри вздрогнул, испуганно посмотрев на психопата. Страх неминуемого наказания никак не хотел покидать его. Однако тот лишь почти ласково погладил жертву по щеке.
- Знаешь, человек должен уметь скрывать свои эмоции и мысли, если не хочет, чтобы они были использованы против него. Они делают его жертвой.
Генри открыл было рот, спросить, что тот имеет в виду, и там немедленно оказалась новая порция - Остин не хотел, чтобы его перебивали.
- Я научу тебя потом. Эту науку я постиг в совсем раннем возрасте, когда мать сдала меня психиатрами. О, они прилично покопались у меня в голове, но и я в их не меньше, - снова усмехнулся Остин, поднеся к губам Генри бокал с вином, надавливая на них, вынуждая сделать глоток.
- И тебя не...
- Не закрыли в психушке? - помог Остин подобрать слова. - В любые игры можно играть вдвоем, достаточно понять и принять правила. Когда я понял, как работают эти механизмы, было не трудно обвести врачей вокруг пальца.
Генри сглотнул, понимая, что психопат еще опаснее, чем казался ему. Даже после всего, что с ним сделали.
- Со мной ты тоже играл, - не спрашивал, констатировал он. Теперь многое в его голове становилось на свои места.
- А что мне оставалось? - виновато улыбнулся мужчина, заткнув его очередной порцией. - Ты же упрямо не хотел видеть, что мы созданы друг для друга... Знаю, знаю, кое-какие шероховатости еще предстоит сгладить, но я сделаю все, чтобы нам обоим было комфортно вместе. Веришь?
И Генри, не кривя душой, кивнул. Он верил. Верил, и потому с ужасом ожидал каждый новый день, который мог стать очередной ступенью на пути к идеалу.
День 12-20
На следующее утро Остин поднял его ни свет, ни заря, заставляя с трудом продрать глаза. Накинув все тот же халат, вывел на улицу, напрягая неслыханной щедростью. Он хотел встретить вместе рассвет. Романтик, мать его!..
Впрочем, Генри не привередничал, наслаждаясь столь редким в его положении моментом, игнорируя обвивающие талию руки психопата. Хотя бы не домогался ни страстью, ни разговорами - уже счастье. Впрочем, со вторым он поторопился. Стоило рассвету начать меркнуть, Остин шепнул ему куда-то в макушку:
- Красивый, правда?
И Генри не смог не согласиться, поддержав странную для них беседу.
- А теперь представь, будто видишь это зрелище в последний раз. Представил? - Генри кивнул, чувствуя, как шевелится в груди недоброе предчувствие - не нравилось ему слово "последний", ой не нравилось... - Видишь разницу? Вещи становятся намного красивее и дороже, от осознания, что это в последний раз. Врезаются в память, чтобы можно было наслаждаться хотя бы воспоминаниями об этой вещи.
По спине пополз холодок. Генри попробовал повернуться, чтобы по лицу психопата попробовать угадать, что тот задумал. Открыл было рот, но пальцы Остина накрыли уста, предостерегая от ненужных слов, а потом повернули его лицо в сторону угасающего рассвета, который и в самом деле показался особенным. Самым лучшим в его короткой жизни. И Генри до последнего смотрел в бледнеющее небо, вздрогнув, когда Остин положил ладони ему на плечи, настойчиво поднимая на ноги.
- Пошли.
И внутри все помертвело. Вывернувшись из хватки, Генри попятился, и еще не догадываясь, что приготовил ему психопат, взмолился:
- Остин, не надо... Я буду послушным, обещаю. - Однако тот молча надвигался на него с полным знакомой мрачной решимости выражением лица. - Остин, ну пожалуйста!..
- Не усугубляй, Генри. Пойдем.
Тот отчаянно замотал головой и, мгновение спустя, получил удар в челюсть, сваливший с ног, после чего его перекинули через плечо и отнесли в лабораторию. Вид этого стерильного помещения вызвал панику, и он забился в путах, приковавших его к креслу, почти как у стоматолога, но различные жуткие усовершенствования заставляли ползти по спине мурашки.
- Не дергайся, - посоветовал Остин, надевая жертве на голову обруч, лишивший ее возможности вертеть головой, теперь поднятой лицом вверх, - сделаешь себе больно. Правый или левый?
- Ч-что?
- С какого глаза начнем: правого или левого? - терпеливо пояснил психопат, натягивая медицинские перчатки. Заметив смертельную бледность на лице Генри, успокоил: - Ну, что ты испугался? Я не буду удалять глазные яблоки - это выглядит так не эстетично... Кроме того, операции на голове слишком опасны, особенно в моих кустарных условиях...
Он взял в руки шприц, на четверть наполнив каким-то препаратом, и подступился, настойчиво повторив свой вопрос. И Генри обреченно выдохнул, зажмурившись:
- Левый... Остин, прошу тебя... - всхлипнул он, обращаясь в пустоту.
Чуткие пальцы подняли веки, и Генри увидел иглу у самого своего зрачка, прежде чем почувствовал укол, и боль обожгла глаз, вспыхнула, сорвав с губ крик. Глаз словно горел, слезы текли по вискам.
Остин погладил по щеке, утешая.
- Потерпи, сейчас пройдет.
И не солгал. Минут через десять боль затихла и, проморгавшись, Генри посмотрел на мучителя, левым глазом различив лишь его силуэт.
- Зрение окончательно сядет примерно через час.
Однако представить, что его ожидает впереди, Генри мог уже сейчас, и перспективы приводили его на грань ужаса и отчаяния. Люди редко задумываются о ценности чего бы то ни было, пока не потеряют, так было и с ним. Жизнь во тьме для человека, который привык воспринимать мир глазами, - это ад. И Остин обрекал на него свою жертву. Истерика, зародившаяся глубоко внутри, стремительно набирала обороты и, наконец, выплеснулась. Он бился в путах и кричал, то умоляя, то проклиная, кажется, угрожал карой небес, на что психопат лишь рассмеялся, погладив по волосам, и вколол успокоительное. Постепенно Генри затих, крики незаметно перешли во всхлипы, и Остин улыбнулся ему:
- Вот так, не нужно плакать, - вытер он слезы жертвы. - Так, нам обоим будет хорошо вместе. Ты ведь хочешь этого, Генри?
Тот качнул головой, но обруч держал крепко, и движение осталось лишь у него в голове.
- Остин... не трогай второй. Ну, не надо...
- Не буду, - пообещал тот, скользнув большим пальцем по губам Генри, и поцеловал в правый глаз. - Сперва ты увидишь свой последний закат, а уже потом закончим и с ним.
Это Остин тоже любил - насладиться тем, как рождается и умирает в душе жертвы надежда, как сменяется она отчаянием и безысходностью.
- Остин. Я больше никогда так не скажу. Ну, пожалуйста... - канючил Генри, подновляя дорожки слез.
Однако тот качнул головой и поднялся, прибирая на медицинском столике:
- Все вы так говорите.
Внутри все оборвалось. Он был далеко не первым возлюбленным Остина, и то, что Генри все же появился в его жизни, наводило на страшные мысли, как и огромный опыт психопата по части различных операций. И в участи своих несчастных предшественников, Генри увидел и свою судьбу.
Если хочет жить, он должен соответствовать всем требованиям маньяка.
Только как это сделать, если мозг психопата любую ситуацию подгонял под лишь ему ведомый шаблон, и любое неосторожное слово могло быть незамедлительно и безапелляционно использовано против тебя?
Генри был в отчаянии, при каждом удобном моменте умоляя Остина оставить ему зрение, но тот был глух к мольбам жертвы, с непостижимым упрямством следуя задуманному. Он просто делал вид, что не слышит, а может, слова жертвы блокировались в его больной голове. Генри не мог знать, какой из вариантов верный, а потому и понять, что двигало психопатом: своеобразное чувство вины или желание помучить жертву: тот устроил для нее праздник. Вывел на прогулку, позволив не только побродить по саду, но и выйти за пределы владений, чтобы увидеть лес, птиц, шоссе, которое вело к дому, от мысли о котором у Генри на глаза навернулись слезы. Показал на ноутбуке в картинках другие страны, которые жертва никогда не увидит, даже если окажется там. Зашел на странички соц.сетей Генри, чтобы тот смог, пусть и на фото, в последний раз увидеть друзей и родных. Последний. Не выдержав груза этого слова, исполненного безысходности, Генри снова сорвался в истерику, и Остину пришлось прибегнуть к лекарствам.
- Знаешь, - сказал он, поглаживая затихшего Генри по волосам, - когда мы общались по интернету, ты казался мне идеальным, созданным быть спутником моей жизни. Почему реальность все портит, и недостатки вылезают наружу, разрушая идиллию нашего счастья?..
- Потому что я не кукла... - тихо, боясь навлечь на себя еще больший гнев, прошептал Генри. - И не чучело. Я живой!
И как у любого живого существа у него были собственные мысли и желания, далеко не всегда совпадающие с желаниями психопата. Он не принадлежал ему, точно вещь, имея собственную жизнь, которую у него просто отобрали.
- Разумеется, живой, - успокаивая жертву поцелуем в макушку, согласился Остин. - Просто ты не умеешь принимать как данность то, что посылает тебе судьба, и не способен следовать простым правилам. Ведь я же прошу не так много...
Разговор снова заходил в тупик - Остин не хотел ничего понимать, но чтобы понимали и любили его. По сути - эгоист, которого безумие сделало опасным зверем. Генри все яснее понимал, что говорить с ним бесполезно. Это приводило в отчаяние, но одновременно приносило странное облегчение. Может, именно оно называлось смирением? Он не мог повлиять на поступки и решения психопата, не мог сопротивляться ему, все, что ему оставалось - принять чертову данность...
- А те "все"... ты их убил, да? - неожиданно спросил Генри, подумав, что смерть может стать для него выходом, избавлением.
Рука Остина замерла у него на макушке, во взгляде застыл немой укор:
- Нет, - возмутился он. - Я ведь люблю их, как люблю и тебя. Я вынул и съел их сердца, сделав частью себя. Теперь они всегда со мной, как и мой брат.
От перспективы навечно оказаться пленником психопата, Генри передернуло. И еще раз, от того, что всерьез допустил возможность подобного. Он определено сходил с ума...
- Жаль, что ты не можешь понять, почувствовать это. Ведь ты больше никогда бы не был один. Никогда. Не чувствовал бы себя брошенным, ненужным...
И снова Генри почти пожалел своего мучителя. Почти. Нет, стокгольмский синдром явно не их случай.
- Тогда зачем тебе я?!
Зачем ломать еще чью-то жизнь, если тебе не бывает одиноко и хватает собеседников?
Остин покачал головой, точно говорил с неразумным дитя:
- Потому что я люблю тебя, - передернул он плечами. - Кроме того, помимо общения, у человека есть и другие потребности. Физиологические в том числе.
Ладонь психопата скользнула по ноге Генри вверх, и тот зажмурился. Даже сейчас, когда отпустил жертве так мало времени, тот не мог отказать себе в удовольствии…
- Остин, оставь глаз.
Но в ответ со вздохом покачали головой.
- Запомни раз и навсегда, Генри, - целуя его за ухом, сказал Остин, - не приведенное в исполнение наказание - порождает безнаказанность.
Когда они вышли встречать его последний закат, Остин стоял за спиной, положив руки ему на плечи то ли поддерживая морально, то ли контролируя. До боли хотелось скинуть их, но момент и так был до безобразия короток, чтобы тратить его на бессмысленные и бесполезные вещи.
Закат был кровавым, тонущим в темных грозовых тучах, грозящих обрушить на них ливень, и Генри не был уверен, что не хочет сократить время заката, чтобы успеть еще раз увидеть и другое явление, но ему не посчастливилось. Солнце окончательно спряталось в тучах, забрав с собой кровавую дымку, окрасившую верхушки деревьев, и на мир обрушились вечерние сумерки.
- Какое редкое зрелище. Тебе повезло, - заметил Остин, стискивая плечи сильнее и разворачивая Генри к дому, где его ждала очередная экзекуция, что погрузит для него мир во мрак. - Ну, пойдем. Закончим наше дело и перекусим чего-нибудь - я проголодался.
Он говорил о чужой трагедии так спокойно, так обыденно, что становилось тошно и страшно, хотя, казалось, Генри уже должен был привыкнуть и не реагировать столь болезненно, но он не мог. Это не хотело укладываться у него в голове и все тут. Паника поднялась стремительно и завладела сознанием. Он уперся, отказываясь идти, вырывался, умоляя дать ему шанс. Всего один шанс! Звал на помощь, пока его не затащили в дом, и дверь за ними не закрылась. Остину стоило усилий усадить его в кресло и привязать, надеть на голову обруч.
- Какой же ты упрямый, - вздохнул тот, когда ему это все же удалось, обрабатывая укус на руке, что оставили зубы Генри. - Если бы не эта твоя черта нам обоим было бы проще, согласись.
- Тебе было бы проще! - поправил Генри, глотая слезы. - Любой на моем месте противился бы похищению!
- Похищению? Милый, ты сам прыгнул ко мне в машину.
Правда больно ударила, он действительно сам совершил эту глупость.
- Ты удерживаешь меня силой!
Набрав в шприц лекарство, психопат повернулся и, ласково погладив жертву по щеке, качнул головой:
- Мне жаль, что ты все так воспринимаешь. Пойми, наконец, что принадлежишь мне, душой и телом, и смирись с этим фактом. Так будет лучше. Обоим, - добавил он, склоняясь.
Генри увидел иглу в сантиметрах от своего лица и отчаянно зажмурился в
бессмысленной попытке спасти глаз, но уверенные пальцы раздвинули веки, чтобы игла могла беспрепятственно войти в зрачок, и Генри закричал, протестуя против того, что уже свершилось...
Дальше все пошло по знакомому уже сценарию. Сперва Генри накрыла истерика, потом пришло осознание ужасной реальности. Следом навалилась депрессия, продлившаяся не один день. Сколько же прошло времени точно, он уверен не был, не способный различать даже свет и тень, и ориентирующийся лишь по периодам собственного сна, который мог быть и дневным, да по половым актам, после которых Остин оставался с ним в постели. За депрессией наступило смирение - зрение не вернется, и он признал этот факт, как данность. Начался период адаптации, не менее тяжелый, чем после потери рук, которых, к слову сказать, сейчас не хватало, как никогда. Первое время он тупо падал с кровати, теряя ориентацию в пространстве, не говоря уже про передвижения по комнате. Оставаясь один, он слышал шаги, голоса, окликая Остина, хоть и не хотел слышать его, и не получал ответа. Как скребут когтями по полу чучела, пользуясь тем, что Генри незрячий, подбираясь ближе. Пожаловался на них Остину, но тот успокоил - после потери зрения слуховые галлюцинации были нормальным явлением. А еще, Генри видел сны о том, чего ему больше никогда не увидеть в реальности. Яркие, реальные, родные. Просыпался в слезах и не мог успокоиться, пока Остин не применял успокоительное. Он обещал, что со временем все пройдет, но Генри не верил. Не хотел терять то, что дорого, еще и во снах.
Время шло, он привыкал, адаптировался, вот только надежда вырваться из ада не угасала. Надежда, что его вытащат отсюда. Наверное, поэтому, когда неожиданно в отсутствие Остина постучали в стекло, сердце отчаянно забилось, до боли. Рискуя растянуться на полу, Генри поспешно сполз с кровати и, нащупывая путь ногой, добрался до окна, молясь, чтобы незнакомец не ушел. Прекрасно помня, что его не услышать снаружи, носом нащупал ручку, зубами повернув ее и потянув на себя, открывая створку.
- Кто здесь?
За окном помолчали, чтобы неожиданно спросить в ответ:
- Генри? Вы ведь Генри Декстер? Откройте дверь. Я помогу вам.
Горло стиснуло спазмом, от радости, от горя, что незнакомец не появился раньше, чтобы избавить его хотя бы от слепоты. Сердце забилось еще быстрее. Кем был незнакомец: копом, частным детективом или кем-то еще - не важно, отсюда Генри ушел бы и с самим Дьяволом.
- Не... не могу, - выдохнул он, наугад демонстрируя культи - сказать словами не хватило сил. - Заберите меня. Прошу вас... Только будьте осторожны. Он очень, очень опасен!
- Лучше бы ты вспомнил об этом до того, как открыть окно, - прозвучал до озноба знакомый, полный угрозы голос.
Вскрикнув, Генри инстинктивно подался назад, навернувшись с подоконника, больно ударившись спиной. Снаружи послышался выстрел, а следом жуткий хрип, уже слышанный им прежде, и по спине пополз мороз. В наступившей тишине он забился в ближайший угол, все еще надеясь, но умом понимая, что произошло.
Прошла, казалось, вечность, прежде чем раздался звук открывшейся входной двери и тихие неспешные шаги Остина подтвердили страшные догадки. Сильные руки схватили за плечи, поднимая рывком, чтобы швырнуть на постель.
- Почему ты ничему не учишься?.. - тихо и до жути искреннее вздохнул психопат. - Помни, его смерть на твоей совести.
- Нет! - всхлипнул Генри, почувствовав, как просела под весом Остина кровать, и попытался отползти от невидимой, но надвигающейся угрозы.
- Помни - я давал тебе шанс жить со мной при всем твоем несовершенстве, - он покачал головой. - Я думал ты другой, но нет... Ты не оставил мне выбора.
Раненный в самое сердце убитой надеждой на спасение, в ожидании неминуемого наказания, Генри сопротивлялся изо всех сил, отбиваясь ногой от психопата, схватившего его за щиколотку, но его рывком притянули ближе, чтобы отхлестать по щекам, по губам. Удар в челюсть помутил сознание.
Очнулся он привязанным к креслу, в рот был вставлен расширитель, не позволяя не только прикрыть его, но и произнести хоть звук. А может, дело было в анестезии, лишившей чувствительности язык и полость рта? И пусть он не видел, чем гремит на столе Остин, сознание захлестнул ужас - ему явно не зубы лечить собирались... Нет. Нет! Из горла вырывалось лишь невнятное мычание. Выбрав инструмент, Остин склонился над Генри, и тот смутно почувствовал, как его язык достали изо рта, оттягивая вверх.
- Сперва подрежем уздечку... - снова комментировал психопат, описывая то, что жертва не могла видеть. - Не дергайся! Я делаю это не в первый раз. Вот так.
Это была паника! Однако привязан Генри был крепко, а голова зафиксирована обручем. Нет! Пожалуйста, нет! Но инструмент полетел на стол, зазвенел другой, знаменуя новый этап.
- Теперь сделаем клиновидный надрез и удалим плоть.
Генри снова замычал. В знак протеста, который он не мог больше выразить никак иначе, из глаз потекли слезы. Однако, после неясных, но неприятных ощущений, он услышал, как что-то мягко шлепнулось на поверхность медицинского столика. В подтверждение ужасной догадки, в ухо зашептал Остин:
- Вот и все, теперь твой очаровательный ротик никогда не станет говорить гадости, - пальцы психопата скользнули по груди пленника. - Наконец, ты идеален, любовь моя.
Вырываясь из плена жуткого и такого реалистичного сна, Генри едва не подпрыгнул, увидев рядом Остина. Крик ужаса застрял в глотке, перехваченной спазмом.
- Кошмар приснился? - с улыбкой спросил тот, очевидно читая по выражению его лица. Генри молча кивнул, сглатывая. Обнаружив себя в машине, он испытал несказанное облегчение – это всего лишь очередной сон. Долгий, точно целая жизнь, яркий, какой не бывает даже реальность, детальный, словно настоящая жизнь, леденящий кровь. Эти сны пугали Генри до озноба. - Прости, если бы я знал, разбудил бы.
Снова кивок, точно ему и правда отрезали язык... Генри посмотрел в окно, за которым мелькали деревья и редкие постройки. Сон не выходил из головы, образы, в которых Остин калечил и насиловал его снова и снова, и он спросил:
- Куда мы едем?
- Ко мне в гости. Посмотришь, как живут отшельники. Я сварю обещанный кофе, посидим у пылающего камина, пообщаемся, познакомимся поближе. Ну а дальше по обстоятельствам...
Фраза, сказанная слово в слово, как во сне, заставила Генри передернуться, точно от внезапного озноба. Горло перехватило от страха. А что, если… сон ясновидящий? В конце концов, что он знал об этом Остине. Реальном Остине, который мог оказаться кем угодно, даже насильником и психопатом. И нарастающая тревога заставила его пожалеть о том, что он так опрометчиво сел в машину незнакомца.
- Остин, останови, пожалуйста, - как можно небрежнее, чтобы тот ни о чем не догадался, попросил Генри, заметив впереди бензоколонку. На вопросительно приподнятую бровь пояснив. - Мне... надо отлить.
- Дома сходишь, - возразил спутник, уже сейчас решая, что и когда ему делать. - Нам ехать от силы четверть часа.
Справившись с всколыхнувшейся паникой, стараясь не показать страха, Генри, краснея, повторил свою просьбу:
- Прошу. Не довезу ведь...
И, не сдержав смешок, Остин остановился, припарковавшись у обочины:
- Я пока в маркет загляну, куплю что-нибудь вкусное.
- Да.
Показывая, как ему невмоготу, Генри первым выскочил из салона и устремился к сортиру. Заметив, выглянув из-за угла, что спутник скрылся за дверью маркета, быстро огляделся, приметив знакомый пикап. Фермер как раз садился в машину, когда он подскочил к нему, попросив подбросить до города, назвав Остина похитителем, сулил деньги, но тот отказался, пообещав, что не возьмет платы иной, чем хорошая компания. И Генри нырнул на переднее сидение, чуть сполз, чтобы его нельзя было заметить, и они выехали на трассу.
- Ты ведь соврал, - попенял мужчина, с укором качая головой, но улыбнулся спутнику. - С парнем поссорился?
- С чего вы?.. - хотел было возразить Генри, но прикусил губу. В голове эхом отдались слова Остина: "Генри, ты такой беспечный... А вдруг бы он оказался извращенцем?". - А что, так заметно, что я... гей?
Он так старался скрыть свою ненавистную ориентацию. Так старался, что и сам почти поверил, что натурал. Что же выдавало его?..
Фермер засмеялся:
- Поживи с мое, еще не то видеть научишься...
Генри кивнул, надев улыбку. Он честно выполнял свою часть договора, скрашивая мужчине путь разговорами, хотя его уже подмывало желание выскочить из машины и идти своим путем. Нет, сначала было необходимо добраться до обжитых мест, где можно найти защиту от Остина, если каким-то непостижимым образом тот найдет его.
- Почему вы свернули? - тихо спросил он, нащупав лежащий в кармане сумки нож и незаметно, но решительно потянул собачку молнии.
- Заскочим в одно место. Потом я отвезу тебя, - пообещал мужчина, поворачиваясь на миг, задевая коленом его бедро и рождая стаю мурашек.
Внутри все оборвалось. Место, конечно, тихое и пустынное, где никто не услышит криков. Место, где удобно спрятать поруганное тело…Нет! Нет, он никому не позволит к себе прикоснуться. Он не жертва! Нет. Он – охотник. Он, а не те, кто мечтает полакомиться его телом…
Генри улыбнулся мужчине в зеркало заднего вида, рукоять ножа так удобно и привычно легла в ладонь, что он не сомневался – и в этот раз он сможет защитить свою честь…