Барон Пауль Людвиг фон Эртель прибыл в Калинин в начале декабря 1942 года в персональном поезде из трёх вагонов. Из первого, роскошного пульмана, вышел сам барон с немногочисленной свитой, раскрасневшейся и пышущей паром на морозе. Из второго, потирая руки, выскакивали хмурые СС-овцы с автоматами на ремнях. Они сразу начали цепью окружать третий вагон. Пепельно-серого цвета, без окон, с грозной надписью «Собственность Института военных исследований Аненербе», он распространял вокруг себя такую ауру грозной таинственности, что шумный вокзал притих. Люди начинали говорить шёпотом, переставали громко кашлять и греться, и даже кригслокомотивы, казалось, выпускали пар осторожно, вполголоса.
– Хайль Гитлер! – вскинул руку встречающий барона комендант города. – Как добрались, герр оберфюрер?
Презрительный взгляд фон Эртеля, блуждавший по окрестностям, наконец остановился на коменданте.
– Подполковник Лисман, – процедил барон, не отвечая на приветствие и не замечая протянутой для пожатия руки, – вам были даны чёткие указания по встрече моего груза. Кроме вас и охранительного отряда СД на вокзале не должно быть ни единого человека.
– Но, герр полковник, мне доложили о вашем прибытии только…
– Молчать! – комендант поперхнулся и вздрогнул от хлёсткого щелчка массивной крышки золотого «Брегета». – Я даю вам полчаса, чтоб очистить вокзал от этого сброда, – барон кивнул в сторону носилок с ранеными, дожидавшимися санитарного поезда. – И где машины? Подгоните их как можно ближе к третьему вагону. Надеюсь, хотя бы на месте всё готово?
– Всё сделано, герр оберфюрер! – бледный комендант повернулся к бойцам СД, пролаял какой-то приказ и вновь вытянулся перед бароном.
– Надеюсь, это поможет вам осознать всю важность и секретность моей миссии, – фон Эртель протянул коменданту документ с личной печатью Гиммлера. – У вас полчаса.
Барон развернулся и тяжёлой поступью зашёл в вагон. Его свита осталась снаружи, глядя на сорвавшегося с места и на ходу что-то выкрикивающего коменданта.
***
Тяжело нагруженные машины подъехали к бревенчатому дому, стоявшему в центре огромного выжженного пятна в километре от городской черты. В воздухе висел острый химический запах, смешиваясь с запахом гари от почерневших брёвен. На границе черноты и грязного снега слышался лай собак. Возле дома чётко выделялся серый квадрат из массивных бетонных плит. Барон вышел из комендантского «Хорьха», принюхался и удовлетворённо поморщился.
– Подполковник, вы можете быть свободны. – бросил он подбежавшему коменданту.
– Герр оберфюрер, здание и местность вокруг обработаны огнемётами, почва пропитана зооцидами, круглосуточно дежурят собаки, ни одна крыса… – по инерции залопотал тот.
– Свободны, я сказал.
Под немигающим взглядом барона комендант неловко вскинул руку, пробормотал «Хайль», развернувшись, подскользнулся и на четвереньках пополз в «Хорьх». На скулах фон Эртеля играли желваки.
Дождавшись, когда гул машины коменданта затихнет вдали, барон повернулся к СС-овцам, слаженно покинувшим машины и стоящими перед ним по стойке смирно:
– Вы знаете, что делать. Аппаратуру расставлять по схеме. Точность установки очень важна, – он показал рукой на бетонный квадрат и, не оборачиваясь, пошёл в дом. За его спиной вышколенные до автоматизма солдаты, не издав ни единого звука, приступили к разгрузке. Офицеры из сопровождения барона неловко выпрыгивали из кузова последней машины, передавая друг другу вещмешки. Невдалеке послышалась стрельба, фронт был совсем близко.
***
За стеной тарахтел генератор. Барон ходил по комнате при тусклом дрожащем свете лампочки. Завтра с утра решится его судьба. Испытания на узниках концлагерей и пленных русских солдатах прошли успешно, но фюреру нужны были реальные результаты. Прорыв обороны в районе Калинина, а там и до Москвы каких-то сто пятьдесят километров – установка барона могла в считанные дни решить исход войны.
Фон Эртель подошёл к столу, покрытому плащ-палаткой, и взял с него кожаную папку с золотым тиснением. Открыв миниатюрный замочек ключом на цепочке, он аккуратно достал из папки то, что не давало ему покоя последние две недели.
На грязном клочке пергамента, покрытом странными бурыми пятнами, лёгким скачущим почерком было написано: «beware the rats in the attic». Но взгляд барона был прикован не к надписи, а к небрежно нарисованному под ней колесу фортуны, которое как бы скатывалось с чёткой подписи: А. Кроули. Усилием воли подавив нервную дрожь, барон бережно положил пергамент назад в папку. Гиммлер вслед за фюрером всегда уделял огромное внимание мистике и предсказаниям, и ради успеха испытания единственного экземпляра установки на забуксовавшем восточном фронте, обратился за прогнозом к лучшему из лучших. «Пауль, бойся крыс на чердаке, что бы это не значило!» – сказал шеф Аненербе барону перед отъездом, вручая ему предсказание. – «Это единственное, что может нам помешать. Алистер ещё ни разу не ошибался».
Этой ночью барон Пауль Людвиг фон Эртель так и не уснул.
***
Утро выдалось морозным и ясным. Барон стоял на крыльце, прихлёбывая обжигающий кофе из кружки.
– Всё готово, герр оберфюрер, – командир отряда СС стоял перед ним в ожидании приказа. Собранная машина глядела на юго-восток двумя длинными излучателями, похожая на приземистое орудие.
– Отлично Манфред. Спасибо, – в глазах СС-овца мелькнуло неподдельное удивление. То ли из-за благодарности, то ли из-за того, что Железный Барон знает его имя. – А теперь мне нужно остаться одному. Совсем одному, – щелчок «Брегета» заглушил лай собак. – У вас полчаса.
Зайдя в дом, фон Эртель поставил на стол кружку и достал из внутреннего кармана плоскую шкатулку. Снаружи доносился истерический лай, топот, рёв моторов и отрывистые команды. Барон открыл шкатулку всё тем же ключом на цепочке, достал из неё кристалл в платиновой оправе, и все звуки перестали для него существовать. Мягкое свечение камня гипнотизировало и успокаивало. Это был единственный артефакт, привезённый штурмбаннфюрером Эрнстом Шефером из экспедиции в Тибет. Сердце машины. Вера, надежда и любовь фон Эртеля.
Оторвавшись от кристалла, барон понял, что больше не слышит никаких звуков, кроме бормотания генератора. «Брегет» показывал, что прошло уже сорок пять минут.
Барон вышел на улицу, сел в удобное кресло оператора и осторожно вставил кристалл в паз на панели управления. Установку окутало голубоватое сияние. Поворот ручки, и от излучателей, постепенно расходясь в стороны, потянулись еле заметные искры. Барон увеличил мощность, и установка загудела. Со стороны фронта послышалась беспорядочная пальба.
Фон Эртель знал, что там происходит. Людей вдруг обуяла беспричинная жажда убийства. У них полностью сносило крышу, и они стреляли, молотили кулаками, перегрызали глотки и даже полумёртвые с ненавистью ползли друг к другу, чтоб умереть со скрюченными пальцами на горле или в глазницах своих боевых товарищей. Фон Эртель знал, он видел это на испытаниях. Конечно, сейчас это происходило и на немецких позициях, попавших под излучение, но что значит сотня жизней солдат вермахта по сравнению с Великой Целью!
Вдруг в гудение установки вплелись какие-то посторонние жужжащие звуки. Барон повернул голову и увидел тройку тупоносых краснозвёздных самолётов, вынырнувшую слева из-за леса. Под их крыльями висели казавшиеся игрушечными бомбочки.
– Schei;e! Verdammt Ratten! Чёртовы крысы! – выругался он. И вдруг замер, поражённый внезапной догадкой. Крысы! Именно так ещё в Испании прозвали эти шустрые советские истребители за их способность появляться, казалось, из-под земли. Beware the rats in the attic – бойся И-16 в небе! С истерическим хохотом, уже понимая, что не успевает, барон начал лихорадочно крутить ручку, чтоб направить излучение в сторону самолётов, не сдаваясь до последнего момента. Он всё ещё смеялся, когда стокилограммовая бомба развеяла в прах мечту Третьего рейха о мировом господстве.