Храмовая тюрьма первой категории в своей будничной жизни мало чем отличалась от всех остальных. Так, по крайней мере, Ариану ещё на фронте уверял один видавший виды механик. А ей… ей сравнивать было не с чем и спросить больше не у кого. Одиночная камера с высоким зарешёченным окном, койка, унитаз, табурет и стол, вмонтированный в бетонный пол. Лейтенант очередной раз прошлась, разминая ноги и невольно цепляясь взглядом за лоскут неба снаружи. Снова ясно и, наверное, тепло – подарок уходящего лета… Помнится, четыре дня назад, укладываясь спать, она думала о том, как же неохота копать со стариками картошку, спрятаться хотелось под благовидным предлогом… Вот, и спряталась. Сама не рада.
В коридоре послышался уже ставший знакомым шум и звон посуды. Через пару минут форточка в двери открылась, и лейтенант получила свой нехитрый обед. Всё по распорядку, каждый день похож на предыдущий. Чётко, почти как в армии… Только капитанские погоны за выслугу лет в этих стенах ей вряд ли светят.
В первый день прибытия было хоть какое-то разнообразие: оформление, баня, допрос… Дикие обвинения, каверзные вопросы, «радужные» перспективы… эдайца притащили. Что из этого вышло, лучше вообще не вспоминать: взвинченный, не в меру говорливый горец и она, казалось бы, осторожная, но тупящая больше, чем даже по званию положено. И вот… четвёртый день тишина. Время на осмысление и раскаяние… По крайней мере, дознаватель делал упор именно на это.
Ариана отодвинула пустую посуду и от нечего делать принялась рассматривать дверь как самую интересную деталь интерьера.
За что её здесь закрыли? Донос? Плановая чистка? Ошибка? Хотелось, конечно, верить в последнее, но храмовый совет – это не та организация, откуда можно выйти через неделю на все четыре стороны с извинениями за следственный форс-мажор. На данный момент становилось понятно только одно: «головешка» со своими любовными похождениями в этой истории лицо явно третье, если не десятое. Формально обвинение на нём строится, а её… как будто, между прочим, зацепили… и в новое дело по другой статье.
На допрос вызвали ближе к вечеру, когда видеть кого-то уже и не особо хотелось.
- Ну что ж, проходите, голубушка, присаживайтесь, - Рунтор Дарм-Тель с привычным равнодушием, кивнул на пустующий стул, отпуская конвойного. – Подумали? Каяться будем?
- Я не знаю, в чём каяться.
- Хорошо. Я подскажу, - спокойно согласился мужчина, попутно наводя порядок на столе. – Как-никак, это ведь прямая обязанность храма – направлять заблудшие души. Расскажите мне о вашей секте…
Ариана еле сдержала тяжкий вздох. Хороший метод, действенный… гонять по кругу одни и те же вопросы, пока у обвиняемого нервы не сдадут.
Но на четвёртом часу они, похоже, сдали у обоих. Дознаватель отодвинулся от стола и закурил, сумрачно глядя в окно, словно лицезреть упрямую идиотку терпения у него уже не хватало.
- Послушайте, почтенный… - пользуясь минутной передышкой, всё же рискнула донести лейтенант. – Я, конечно, не образец добропорядочной прихожанки, но и идти против Единого, против храма… Я бы никогда…
- Никогда? Да вы уже. Только что, - скупо усмехнулся Рунтор, продолжая медитировать на разбитый внизу тюремный садик. – Вы давно перечитывали Завет Мира, Ариана?
- Ну… - девушка на секунду замялась. Говорить, что священное писание последний раз интересовало её только перед экзаменом по инициации, пожалуй, не стоило. – Я знаю, всё что нужно…
Мужчина смял окурок на дне литой пепельницы и откинулся на спинку стула.
- Самоуверенно, - хмыкнул он. – Сам Преподобный не раз признавал, что человеческим умом до конца постичь Завет невозможно… Ну… бог с вами, - поджал губы дознаватель. – Будьте добры, вспомните притчу о беспутном Горхе. Ну же… это одна из основ… её ещё в начальной школе проходят.
Ариана облизала пересохшие губы и неторопливо начала рассказ.
Если бы храмовник всерьёз решил проверить её познания в священном писании, то хватило бы и пары-тройки умелых вопросов из мутной воды богословия, чтоб впаять ей до кучи ещё и «пренебрежение верой». Однако, Рунтор Дарм-Тель выбрал для разбора, и правда, одну из десяти самых известных притч. Чтобы её забыть… нет, пожалуй, столько не выпьешь.
- Горха был добрым крестьянином, порядочным семьянином, хорошим соседом и верным сыном храма. Работал он много, чтил Единого, и в доме его царила благодать, - на удивление самой себе, практически без запинки воспроизвела девушка, затверженные на подкорку строки.
Дознаватель удовлетворённо закивал, требуя продолжения.
- Но однажды случилось несчастье, и дом Горха сгорел.
Ощущения от происходящего сейчас у лейтенанта были весьма странными. Вот сидит она на допросе в храмовой тюрьме и рассказывает сказку, словно в первом классе домашнее задание, а напротив – заинтересованный взгляд учителя… Только бантиков ей на голове не хватает, да и наручники – немного лишние…
- Погоревал крестьянин, поохал, поставил в храме свечку с благословением Единого, срубил лачугу и принялся урожай собирать. Однако явился ему в сиянии своём вестник крылатый и вострубил: «Возрадуйся, праведный Горха! За верность Господу нашему избран ты апостолом! Оставь дом свой, земли свои и семью. Отправляйся в края безбожные, дикие и неси всюду свет веры и милости божьей».
Пока Ариана старательно воспроизводила святые откровения, храмовник, похоже, вспомнил про незаконченный отчёт и переключился на бумаги, но стоило ей замолчать, как недовольный взгляд больших, водянистых глаз вновь взметнулся вверх.
- Продолжайте, продолжайте… - поторопил он, перелистывая страницы. – Это вы не мне, а себе одолжение делаете.
- Но не послушался Горха мудрого слова. И в тот же день напала на поля его саранча, сожрала посевы… Снова явился крестьянину небесный посланник и повторил: « Оставь, Горха, жизнь старую, оставь семью. Не гневи, Отца Небесного. Смирись с волей его, ибо он в мудрости своей больше тебя ведает». Не послушался Горха, не смог от жены, от детей малых уйти… И в ту же ночь умерли они, смертью тяжкой. Понял крестьянин, что сам на себя великую беду накликал, гордыню вовремя не смирил. Одним часом в путь собрался, навсегда из родного края ушёл, чтоб слово божье исполнить… Но уж не было с ним небесной благодати, заплутал он во тьме греховной и сгинул, как и не жил.
- Вам ведь, наверняка, на уроке поясняли, в чём мораль сей истории? – заключил мужчина.
- В том, чтобы укрощать гордыню, и слушаться старших…
- Чтоб делать то, что вам говорят! – не выдержал Рунтер. – Даже если вы не понимаете, зачем это надо…
Девушка растеряно хлопнула глазами, не веря услышанному:
- То есть… не важно, как на самом деле было… Надо просто признаться..?
- Да, - с облегчением выдохнул храмовник. Уже пришедший к каким-то своим выводам по поводу сообразительности военных.
- И вы знаете, что не было никакой секты, что эдаец не агент, что…
Лейтенант сама не понимала, зачем проговаривает это вслух. Она не сильно любила установленную именем Единого диктатуру, но рушить привитые с детства стереотипы было, как выбивать почву из-под ног.
- Подпишите, - руки девушки милостиво освободили, дали письменные принадлежности и лист с уже готовым признанием.
За время службы всякое было… но ничего более бездарно – самоубийственного с неё ещё не требовали.
- Это ж… это ж лагерь… лет на десять… - сглотнула она, рассеянно пробегаясь взглядом по выверенному печатному тексту.
- Ну что вы, душа моя, - в доселе бесстрастном голосе дознавателя послышались участливые нотки. – Если признаетесь… сами, то лет семь, не более… К тому же, сколько вам сейчас? Двадцать девять? Так это сущий пустяк.
Храмовник говорил что-то ещё про образцовые условия содержания, тёплый климат, программу реабилитации и трудоустройство по окончанию срока… Про то, что родных у неё нет. И то, что это сейчас с её стороны очень благоразумно и дальновидно… Про то, что карьера военного всё равно бы не сложилась, и не женское это дело. А так… выйдет она ещё вполне в детородном возрасте, и шанс будет семью завести и за мужа встать…
Он говорил, но… Ариана уже не слушала. Бумага оказалось куда более интересной, чем на первый взгляд. Последняя строчка гвоздём царапала притуплённое сознание.
- «Обязуюсь выдать следствию всех известных мне адептов незаконной религиозной общины», - зачитала лейтенант, перебивая монотонные уговоры дознавателя. – Это как?
- Не волнуйтесь, - поборол зевоту мужчина, - список вам предоставят чуть позже, нужно будет просто подписать.
- Я не буду, - Ариана быстро отодвинула от себя признание, вновь складывая руки за спиной.
- А чего так испугались-то? – удивлённо улыбнулся Рунтор. – Вы, может, их и не знаете… и не узнаете никогда.
Девушка молча потупилась, разглядывая структуру дерева на полированной поверхности стола.
- Да… голубушка… зря вы так, - вздохнул дознаватель, крикнув конвойному. – Храм лояльно относится к кающимся грешникам, а вот на упёртых милость Единого не распространяется.
На улице Ариану уже ждала машина, куда её предусмотрительно сунули с мешком на голове. Петляние по внутреннему двору было недолгим, и вскоре глаза резанул свет тюремного коридора.
- Милости просим, - Рунтор, шедший впереди конвойных, обернулся к девушке, с интересом отслеживая её реакцию. – Покамест я лично сопровожу. Ну, и надеюсь, этого посещения с вас хватит.
Ариана шагала вдоль однотипных дверей с глазками, и с каждым шагом сердце ёкало всё больнее. Это уже совсем не то официальное, открытое для проверок здание, где она преспокойно просидела четыре дня. Вторая категория… Это ад, и если на то будет необходимость, её со смаком протащат по каждому витку слом-спирали. Не работай лейтенант во внутренних структурах, могла бы в блаженном неведении уповать на свою стойкость, заступничество руководства, гуманность штатных палачей… ведь она же прихожанка, дитя божье, девушка в конце концов!
«Отец Вседержитель, Единый на земле и на небе, заступник и утешитель, как же так?! Как же можно?» - вспомнились ей причитания зарёванной малолетки с одного из выездных допросов. Миграционному отделу юная «спекулянтка образом божьим» была нужна как свидетель, и храм разрешил посещение. Ариана тогда ещё только вступила в должность и к такому, честно сказать, была не готова. Дознаватель, ведущий дело, вкратце предупреждал, что не стоит сильно впечатляться, тьма имеет разные обличья… Храму, конечно, виднее… Но лейтенант, наверное, и в правду, дура потому что вместо вселенского зла обнаружила в камере замученного ребёнка. И уже на выходе, не удержавшись, задала храмовнику тот же самый вопрос: «Как же так? Ведь четырнадцать лет… маленькая же… девчонка…»
Помнится, слуга церковной фемиды только покровительственно улыбнулся и снисходительно пояснил, что да, бабы–то, конечно, писклявые. Но живучие-е-е…
- Заскучали, душа моя? – Ариану вернул к действительности зычный голос Рунтора. – Или вспомнилось что? Вы, кажется, в гостях у нас уже бывали... Но видели только результат. А вот с процессом не знакомы… Ну, ничего, сегодня будет время. А пока, взгляните-ка, - дознаватель сделал жест конвойным, и девушку подвели к одной из пронумерованных дверей.
Мужчина уступил ей место у глазка. Лейтенант опасливо приблизилась, ожидая подвоха, прильнула к смотровому окну, замерла, но… камера, как камера… ни окровавленных дыб, ни терзаемых пленников… Только вот места мало очень: сидеть можно, но рослому мужику свободно не улечься. Без окон, без мебели… Мешок. И стены странные. Мягкие что ли? Арестант один…
- Узнаёте? – Ариана непроизвольно вздрогнула и покачала головой. Заключённый лежал на полу, свернувшись в тугой комок и обхватив руками голову. Понятно, что мужчина, некрупный, скорее всего молодой и… футболка такая знакомая…