02.КАРЛУША
Маленький, будто игрушечный вокзальчик, почти швейцарского городка, с легким и прозрачным названием Оле. Уже устоялась зима. Морозное и очень солнечное утро. Долина, со всех сторон сжатая горами, воздух, обжигающий легкие чистотой и насыщенностью озона.
Для тех, кто приезжает в горы отдохнуть и покататься на лыжах, побродить по заснеженным склонам, – огромное удовольствие. Но для того, кто живет здесь, пусть даже не родился – все сложнее. Заболев горами однажды, уже невозможно вылечиться. Ты навсегда инфицирован. Тому, кому удается поймать миг, когда природа замирает в кристальной прозрачности воздуха – повезло. Он будет возвращаться сюда отовсюду.
Давным-давно именно здесь написались строчки:
Розовые горы,
Тронутые нежностью рассвета,
Ветки, не тревожимые ветром,
Сжатые лесами полонины,
Уходящие в туман вершины.
Если гор рассветных не видали –
Вы тогда, полжизни потеряли.
Посреди вокзальной площади почти игрушечного городка двое – высокий молодой человек в полярной куртке и унтах и маленький, ростом вполовину первого человечек, в красивом черном пальто, наглаженных до умопомрачения брюках и начищенных до зеркального блеска туфлях. Высокий надолго задержал взгляд на вершине горы. Там на самой-самой маковке застыла в синем небе ажурная мачта ретранслятора, промерзшая до последней заклепки. Она сверкала инеем, будто на дорогом ватмане прорисовал ее тонким школьным перышком в четкой цветной графике великий художник Мороз. Что-то исподволь подсказывало – утонченная, прописанная до мельчайших деталей совершенная картинка не могла быть написана мужской рукой, только женские пальчики способны на такую филигранную технику. Это умозаключение еще больше добавляло волшебства в сказочную ретроспективу старого вокзальчика, окружающей его застывшей картинкой первозданной природы.
Молодого человека звали Ярисом, друзья дали ему прозвище Бармалей.
Своим видом он и в правду соответствовал этому сказочному персонажу, хотя и взглядом и движениями явно был намного добрее. Того, кто был на две головы ниже – звали Нилом, Нилом Сельским. И уж точно Нил Сельский сельским жителем выглядеть не хотел.
Справа и слева, спереди и сзади возвышались горы. Мягкие, упругие, округлые. Альпы такими не бывают. Что удивительно здесь, в Бескидах куда больше альпийских лугов с их мягкими мшаниками, чем в остальной Европпе.
Площадка перед вокзальчиком представляла собой идеальную горизонтальную плоскость, словно специально выровненную под хоккейный каток, только раз в пять-шесть больше. Неестественно и инопланетно, выглядел на нем длинный желтый автомобиль – машина явно времен Второй Мировой войны. Кабриолет с широкими вразлет черными крыльями и, непонятно почему среди зимы, опущенным кожаным верхом. Высоченные колеса, охватывали мощные цепи-снегоходы, они придавали автомобилю еще больше солидности. В магазине такой обувки – не купишь. Правильная экипировка – первостепенная необходимость и крайне важная надежность! Обычный турист возьмет себе заводской комплект цепей-выручалок: но чуть снега больше или заносы – в раз порвутся: в тяжелой дороге такое катастрофе подобно, а в этих основательность, надежность. Такое «железо» – только на заказ можно изготовить – добротная ручная работа – как раз, чтоб туриста на божий свет из передряг вытаскивать.
Не очень вписывалась эта, привлекающая внимание своей непохожестью пара в спокойный, дышащий гармонией и согласием пейзаж зимних гор. Рядом с одетым по-северному Бармалеем маленький человечек вызывал улыбку. Это никак не смущало и полное различие внешнего и манер ничуточки не беспокоило их. В заброшенном под самые небеса городке они просто жили и просто работали. Как-то подсознательно угадывалась их крепкая немногословная дружба. Можно было с уверенностью сказать, что и жилье они должны были выбрать где-то рядом друг с другом.
– И поезд не опоздал и пассажиры уже вышли, но ни Толика, ни Славика нет. Значит, поедешь на гору без них, и «Кубок» будешь открывать лично – Сказал Нил. – Шеф так и озвучил: Мамину в люди пора выбиваться. Скоро в замы! Большому кораблю, большое плавание. Видит Б-г, заберут тебя… И поработать толком не пришлось.
– Не ворчи, Нил. Никуда от тебя не денусь и одного тебя не брошу. Кто я без тебя? Такой глыбы мудрости, усидчивости и терпимости, мне больше не найти! Тут, если б не ты, изначально ничего бы не было. Ты – абориген, коренное население, оплот, фундамент страны. Гранит, базальт, мрамор, железная руда и каменный уголь! Ты леса, поля, горы, родящая нива и плодоносящий сад! Ты – и вместе все это взятое! И потом – мне здесь нравится, за тобой я, как за каменной стеной, мне здесь хорошо! Давно такое место искал, вряд ли его на другое поменяю.
Те, кто должны были приехать, именовались Толиком Пузатенко и Славкой Чудиновым. Первый был замом областного спорткомитета, второй, Славка, по непонятной причине, с чемпионским боксерским прошлым, ответствовал за зимние виды спорта. Боксеры (особенно тяжи) по определению ни начальники, ни лыжники. Оба должны были приехать для открытия «Кубка» и курировать проведение соревнований.
Для порядка и для очистки совести, Нил и Ярис прождали еще полчаса. Еще один поезд пришел и вбросил на перрон сотню, другую лыжников, но, ни Славика, ни Толика он не привез.
– Поедешь все-таки сам! В добрый час! Удачи! – Нил вскинул ладошку, навстречу широкой руке Бармалея. Хлопок и улыбка. Привычное приветствие и привычное прощание одновременно, как бы негласный пароль снежных людей, признание по принадлежности к одному роду – что ли? Может, и Йети тоже так узнают друг друга?
Спортивный люд еще крутился на привокзальной площади. Правда, большинство машин уже ушло. Последняя команда грузила в белый автобус лыжи и инвентарь. Пузатый «Фордик» с базы министерства обороны, просаживался и просаживался под грузом лыж, ботинок, сумок. Водитель Миша, покрикивал на спортсменов, чтоб паковали смело и больше, но только назад в багажник, чтоб ведущий мост загрузить.
Бармалей подошел к Мише сзади и положил на плечо руку. Тот присел под ее тяжестью, повернул голову и недовольно проворчал: – Так шутить можешь только ты Мамин – медвежья масса, медвежьи повадки. На открытии будешь?
– И на открытии, и на закрытии. Ты на верхнем серпантине осторожней, у тебя резина не супер, на «спарку» на «заднице» тоже не очень-то надейся. На последнем подъеме без цепей будет реально трудно. Видишь, все «железяки» нацепили, прогнозам верят. И я, чтоб подстраховаться, – себя напоказ выставил. Лучше перед подъемом остановись, спусти до предела шины, но коль дорогу до льда раскатали, и это не поможет. Подожди меня, я у Нила запасной комплект перемычек на покрышки возьму. Аккуратней, не спеши, мы с «Карлушей», – он улыбнулся в сторону своей машины, – Нила к Стефе отвезем, она ему еще за прошлый Союз не все высказала. У них пирожков откушаем – и к тебе. Знаешь, – они третьего ждут. Стефания не показывает, но волнуется, надо уважить ее, поддержать, посидеть, чаю попить. – Он ласково погладил живот. – Спасибо сказать. А ты не торопись, не лихач, лучше подожди, когда я цепи привезу и подстрахую. А решишься: на подъеме не останавливайся, иди на повышенных оборотах, но на пониженной передаче, и внатяг, только внатяг. Не переключайся. Ярис улыбнулся: «А то будет, кому проставляться».
Карлуша покорно принял на сидение сто килограммов Бармалеевского веса. Тот перенес в машину свое тело одним прыжком, легко перебросив его через нераскрытую дверцу. Кузов солидно качнулся во всю длину, немного охнула рама, как бы простонала: «Что поделаешь, приходится терпеть». Нил же сел традиционно степенно, через дверь, словно делал замечание, указывая на недостойные поступки неисправимых шалопаев.
Двигатель завелся с пол-оборота. Желто-черный артефакт военного германского автостроя ушел с места, будто кругом была не холодная зима, не опасный лед, а так себе, чистенький, вымытый до зеркального блеска, асфальт или вылизанный автомобильный трек.
– Без пижонства не можешь. Сколько тебя не воспитывай, – только за руль сядешь, – никакая твоя маскировка «под начальника» не помогает. Стефания заждалась к завтраку, – он сделал паузу, – правда, он посмотрел на небо, – это скорее уже на обед похоже. Пироги, горячий какао с молоком. Специально для тебя. Она любит наблюдать за тобой, когда ты ешь. Радуется.
* * *
После теплого, уютного дома возвращаться в одиночество не хотелось.
Карлуша крутил широченные колеса размеренно и ровно. Нахлынуло умиротворение, граничащее с блаженством.
– Вот бы иметь такую жену, таких девочек, как у Сельского! Что еще нужно человеку? Что еще нужно мужчине!? Чтоб тебя ждали, и чтоб тебе хотелось возвращаться. Чтоб тебя не отпускали, и чтоб ты не хотел уходить.
Карлуша шел по обочине, чтоб не портить цепями раскатанный фурами за ночь асфальт. Его к полудню становилось все больше и больше. На трассе лед отпускает дорогу значительно быстрее, чем в ущельях. Грейдеры постарались, и соль свое дело сделала.
А вот и поворот: здесь на проселках, в тени склонов, мороз еще долго будет держать укатанную дорогу под снегом.
Уход с международной трассы высвободил напряжение от больших грузовиков и резвых легковушек. Горы сжали шоссе в узкую ленту, и она стала делать плавные свободные петли, как бы ограничивая скорость машины. Дорога – утрамбованная до льда полоса, стала больше похожей на широкую тропу, чем на шоссе. И справа, и слева – теснины. Если остается чуть-чуть свободного места между дорогой и кручами, то сразу его заполняет вросшая в нишу хата. Может, две-три хаты. А дальше елки, елки, елки, реликтовые, голубые. И мороз! Дым из труб поднимается вертикально вверх, как на жертвеннике в Храме. Бармалей улыбнулся ассоциациям!
Так бывает всегда: сначала едешь ровно, спокойно, чуть дотрагиваясь до педали газа. Но эта уравновешенность остается в тебе до поры до времени.
Поначалу мощь машины скрывается за степенностью и авторитетом транспортного средства. Силы ее, почти неограниченного движка, вначале не чувствуется, дорога принимает такой автомобиль с почтением и пониманием. Но это только первое время машине и шоферу удается сдерживаться. Внутри накапливается неуемная сила, она выходит наружу, подстегивает, и ехидно подзуживает: «Давай! Давай!». И, как норовистая лошадь, машина перестает удовлетворяться скучной рысью, тесной становится неудобная уздечка, коротким и узким асфальт. Ей, как и хорошей породистой лошади хочется простора, свободы. Рывок за рывком машина ускоряется, набирает скорость и вот уже летит стрелой, забыв об осторожности.
Бармалей сбавил обороты, потом рассудил:
Время – двенадцать часов. Лыжники уже поднялись на базы, возвращаться будут часам к четырем. Дорога пустая и можно прибавить, поиграть с самим собой в догонялки, потренировать нервы. У-у-у-х – застонали цепи. Серебряный орел на никелированном радиаторе шире распластал крылья. Он, как бы, еще больше вытянул вперед голову и с радостью принял на себя потоки упругого ветра. Руль сам по себе, без помощи водителя, стал направлять длинный корпус машины то в правый, то в левый поворот. Уверенно просаживаясь на спусках, Карлуша без труда, ничуть не напрягаясь, взлетал на подъемы. Ни заносов, ни проскальзывания.
Бармалея можно было причислить к любителям острых эмоций и почитателя крутого экстрима. Внешне он походил на искателя приключений, но те, кто был с ним знаком ближе, помнили и понимали, что за всеми его импровизациями стоят дни, недели, месяцы, годы тренировок. Все его победы детально продуманы, тщательно подготовлены и заранее спланированы во множестве вариантов. Будто два темперамента, два противоположных характера Всесильный спаял в этом человеке, по сути, взрослом мальчишке. Таков уж он был – большой, подвижный, смелый и решительный, но абсолютно не сумасшедший мальчик, сбежавший из художественной школы и математического лицея. Около года назад он вернулся из Афгана и оказался здесь. А до этого пару лет бродил по Северу.
Он профессионально катался на лыжах, хорошо пел, прилично рисовал, копался в шахматных задачках и делал за шефа годовые отчеты.
Уши заложило. Начался серпантин. Длинные тени вырвались из ущелий на солнечные поляны и разлили по ним причудливую черно-белую графику с акварельными разводами. Акварельные краски не терпят ошибок, особенно черно белая отмывка. На пупыристом ватмане из снега все лежало на своих местах: где нужно штришок, где прогалина пониже, там мазочек помощнее и подлиннее. Все к месту, все совершенно.
Дорога на перевал взлетела на траверзе, освещенного солнцем склона, на широкий безлесный бок горы и протянула по снегу прямую, словно натянутая басовая струна, линию. Под цепями снова захрустел лед. Посреди дороги на противоположной траверзе пыхтел минобороновский «Фордик».
Миша трудился. Сейчас «Фордик» был в самой опасной точке. Хватило бы резины и вытянул бы двигатель! В такой ситуации перегруз и хорошо и плохо. Но такого стекла на дороге давно не было! А на солнышке было еще хуже! Сверху чуть воды, а под ней лед твердый и скользкий, и градус уклона дороги критический. При большом весе и недостаточном сцеплении покрышек с дорогой, машину понесет вниз и ни один отбойник не сможет ее удержать, а горка – метров двести.
Ладонь Бармалея, сама по себе, автоматически толкнула рычаг и включила низшую передачу, педаль газа вдавилась «в полик». Загребая колесами, словно морж ластами, Карлуша рванулся к последней длиннющей петле серпантина к стонущему «Фордику». И в самый раз!
Миша, в общем, грамотно оценил ситуацию, и поступил с пассажирами верно. Он заранее всех высадил, и расставил людей, растянув цепочкой вдоль дороги, это чтоб было кому подталкивать. В таких условиях одно человеческое усилие полезнее ста лошадиных под капотом. Ребята правильно действовали, ловя момент и подталкивая бус, но хотя они упирались изо всех сил, сдержать соскальзывание машины они не могли. «Фордик» завис, и пусть колеса бешено крутились, он неумолимо сползал в самое опасное место – в окно в снежном бруствере. Его, по странной оплошности или халатности, оставил прошедший утром грейдер. Или снега здесь оказалось меньше, чем везде или грейдерист был пьян от вчерашних именин соседки, но «Фордик» полз именно к этому окну, и в неминуемую пропасть.
Думать было некогда. Руки, ноги действовали как бы сами по себе: мгновенный тычок рычага назад, к себе вправо – рука вдавила клаксон – «Разбегайтесь ребята!». Мощный бампер Карлуши уперся в жиденькую трубу ограждения кузова «Фордика», смял его, уперся в кузов. Ничего, потом починит. Цепи – великое дело! Машина, основательно упершись в бус, остановила его сползание, потом двинула вверх и, постепенно выравнивая движение общей связки, начала ускорятся. Метров через триста, уже наверху перевала, перед спуском к базе, обе машины остановились и замерли, продолжая тихо урчать моторами. От капотов шел пар.
Миша вылез из-за руля, поежился, потоптался на месте, потом подошел к продолжавшему сидеть за рулем Ярису. И как внизу с Нилом – две поднятые и повернутые друг к другу ладони и хлопок. Одно слово – Йети! Снежные люди!
Карлуша аккуратненько отполз от «Фордика» на несколько метров, довольно фыркнул, будто большой пес отряхнулся после серьезной работы: достал из трясины утку и положил ее к ногам хозяина: «Чего уж там, работа у нас такая».
Миша расплылся в улыбке: «А пузырь ты честно заработал!».
Карлуша ушел по серпантину вниз к базе, он совсем ненадолго скрылся за поворотом, потом вынырнул из-за деревьев уже возле самого корпуса.
На крыльце стоял Славка Чудинов.
– Я еще в среду приехал, попросил Зинку тебя предупредить, да она, как всегда, забыла. Не сердись. Ты же знаешь нашу Зинулю. А я тут уже обо всем подсуетился. Будут шашлыки, фейерверки. Радуйся!